Текст книги "Япония. В краю маяков и храмов"

Автор книги: Галина Шевцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

В университете у нас растет много деревьев гингко. И вообще, в Осаке гингко много. Они растут вдоль дорог и бульваров и вдоль главной осакской улицы Мидосудзи – тоже. Гингко в какой-то мере даже можно назвать символом Осаки. Теперь на них созрели плоды. Они такие желто-оранжевые, похожие на алычу. Внутри толстая черная косточка. Читала, что они воняют. Правда, запах неприятный. Но такой слабый, что можно считать – его нет. Плоды на землю падают, и потому под деревьями все желтое. Но не под каждым деревом – гингко ведь бывают мужские и женские особи. Осенью как раз хорошо понятно, кто из них кто. А когда плоды чуток полежат, синеют. Я собираю их в коробочку и отправляю домой – знакомому из ботанического сада. Он специалист по голосемянным растениям, а гингко, как оказалось, тоже к ним относится. Знакомый высадит плоды в нашем питомнике, чтобы разводить. Потому что у нас в ботаническом саду гингко хоть и растет, и плодоносит, да из семян потом ничего не вырастает. Наверное, оттого, что парами они у нас не растут, как положено. Вот ведь, деревья вроде, а проблемы – почти человеческие.

А в инязе у нас – выпускной. Дипломы, речи, прощания. Джей-курс (студенческая годовая программа) закончился, все разъезжаются по домам, и общага наша сейчас выглядит как пионерлагерь в пересменку, если кто знает, о чем я. С сэнсэями – тоже прощания. Куниката дал свой имэйл: «Возьми, – говорит, – если хочешь, я тебе еще иероглифов пришлю, хотя, господи, зачем они тебе…» Не нужны мне его иероглифы, что правда, то правда, а вот имэйл пригодится. С Като (он про Ультрамана курс читал) договорилась подпольно к нему на новый курс лекций ходить – про привидений. Немного суховатый наш классный руководитель старик Икимори тоже как-то вроде родственником вдруг показался. Фоткались с ним. Маша и Саша по краям, Икимори посередке, а я с камерой. Привыкли мы тут уже, что нас никто не понимает, избаловались. Выстроились они, я кричу Саше:

– Ну ты, дурында, придвинься к нему поближе, что ты так на отшибе устроилась, мужчинка-то симпатичненький!

А у Икимори под очками глаза на лоб лезут и губы дрожат – я же хорошо вижу, аж давится, бедный, от смеха. Задним числом вспоминаю, что наш сэнсэй Икимори – профессор русского языка, некогда работу по ненормативной лексике писал, если не ошибаюсь…

Под раздачу попадает и Саша. У нее тоже закончилась годовая программа стажировки, и она улетает домой в Екатеринбург. Да и я в инязе тоже больше не буду учиться – перехожу в Кинки, к Сакураи. Вроде как эпоха заканчивается. Это грустно.

По поводу отъезда Саши мы устраиваем прощальную вечеринку. Действо происходит в маленькой пустой квартирке, обустроенной в «японском стиле» – с татами, бумажными перегородками и туалетом с дыркой «вприсядку». Эту жилплощадь только что сняли Лена и Рёто. А контингент собрался весьма забавный: несколько русскоязычных барышень, два японца (Рёто и Сашкин приятель Иваи) и еще – один индус (догадайтесь с трех раз, кто именно).

Приятель Саши, Иваи, – младшекурсник русского отделения иняза. Паренек неимоверно спокойный, исполнительный и местами даже тугодумный. Но что-то в нем такое есть, скучный человек ведь никогда не сделает себе имэйл-адрес «sircrocodile», правда ведь? Вот однажды Саша решила над ним подшутить и написала ему мэйл с моей мобилки (незнакомый адрес) на молодежном невежливом японском (без подписи) о том, что хочет с ним завтра вечером встретиться, так он согласен или нет. Отправила. Ждем реакции. Ответ приходит довольно быстро: «Завтра вечером мне подходит, встретимся там-то и там-то, в шесть. Заодно посмотрю, кто ты». А вы говорите, ничем не примечательный мальчик! И учит русский он с жаром. Я ему говорю: «О, молодец! Уже лучше говоришь!» А он мне: «Спасибо, не за что!» Не все японские студенты, между прочим, так учатся. Тут у меня есть одна шапочная знакомая. Русская, преподает японцам русский язык. Жалуется на распущенность, лень и разгильдяйство учеников. Рассказывала недавно вот такой прикол: на экзамене по устному разговору она дает одному студенту задание: «Предположим, вы звоните мне домой и хотите, чтобы меня пригласили к телефону. Трубку взял мой сын, что вы ему скажете?» Студент (напряженно): «Алло! Это мой сын?»

На вечеринке мы слушали на магнитофоне старые песни Пугачевой. «Куда уходит детство» и «Все могут короли». Ели суси, которые Рёто сделал, – он раньше работал в суси-баре поваром. Пустые татами и легкие перегородки стен… Одноразовые тарелки на расстеленной прямо на полу бумажной скатерти, прощальные подарки. В углу ряды пластиковых бутылок сливовой настойки «умесю» и апельсинового сока. Манас, одиноко спящий на полу… Танцы до упаду в полутемном пространстве между сёдзи: высокие, умело танцующие светловолосые женщины и два маленьких коренастых японца, танцевать абсолютно не умеющие, – они обнялись за плечи и старательно выделывают нечто вроде неуклюжей присядочки…

А назавтра мы еще все вместе поехали в горный храм Кацуодзи. Я уже про этот храм писала – там везде стоят маленькие деревянные фигурки счастливого и приносящего счастье монаха Дарума. Радуга в фонтане, как была так и осталась с тех пор – наверное, у нее там постоянная прописка. И очень синее небо над горами, такое нездешнее… Как самолет, который взлетит в него назавтра с Сашкой на борту и возьмет курс на далекую тьмутаракань.

Глава XIII
Осенние храмы

Мы с Косидой красим дверь свиной кровью, сэнсэй Сакураи опасается плотников, а флагштоки храма Якусидзи подают голос

Начался осенний семестр. Теперь я уже хожу в университет Кинки к сэнсэю Сакураи. Лекция у меня в неделю всего одна, но это особенно ничего не меняет, потому что Сакураи взялся за меня так круто, как, по-моему, никто еще никогда не брался: гоняет на два фронта – и по японской архитектуре, и по нашей. Про японский язык, вообще помалкиваю. Я уже даже особых эмоций не испытываю по поводу того, что надо там под планом-фасадом пояснения иероглифами приписать или вообще что-то там изобразить теми же иероглифами типа истории памятника или типологических изысканий каких-нибудь. Нет, оно понятное дело – не литературно выходит, но Сакураи мне всегда говорит: ты так напиши, чтобы я понял, да еще на словах объясни заодно, а дальше я уже это сам перепишу – нормальным языком. Тоже подход в своем роде. Потому что мне ведь надо к зиме в их научный журнал большую статью про наши церкви сдать.

Лекции сакурайские довольно понятные: слава богу. Тысячу раз добрым словом Куникату вспоминала – без его иероглифов вряд ли чего поняла бы. Но, в общем, аспирантов на лекциях немного, так что для меня одной специально многое объясняют. Я, правда, сначала возмущалась, что, мол, неудобно так всех остальных тормозить, но Сакураи сказал, что из него в любом случае лектор поганый. Так что все равно уж. Аспиранты тут, кстати, темные, как лес дремучий. По-моему, они на первом году аспирантуры про свои храмы впервые слышат – у них раньше, видите ли, специализация была другая! Хотела бы я найти у нас хоть одного лопоухого первокурсника-архитектора, который не знал бы ничего про Софию Киевскую! В общем, так и живем: то Сакураи мне выставляет горы вопросов про наши церкви, то я ему выкладываю вопросы про японские храмы. Вот друг от друга и отбиваемся, как можем. Он, бедняга, все не оставляет попыток научиться чему-то по-русски. Хоть терминологии. Тяжко ему, понятно.

– Слушай, – говорит, – а вообще, бывают японцы с приличным русским?

– Бывают, – говорю. – Многие даже весьма и весьма, я сама нескольких знаю. Но это все жившие по нескольку лет у нас. А все остальные говорят очень странно. Даже с вашими учителями русского когда разговариваешь, как бы это помягче выразиться… В общем, получаешь удовольствие в своем роде.

– Слава богу, что я всего лишь архитектор, а не преподаватель русского, – хихикает Сакураи, – а то бы ты меня вообще забодала!

А недавно у нас тут прикол вышел – Сакураи сказал, что получил письмо от некоего бирманского монаха, который хочет приехать изучать японскую архитектуру (!). Безумный какой-то монах! Я как про этого монаха услышала, так сразу говорю:

– Отвал башки!

А Сакураи:

– Чего-чего?

– Ничего. Надеюсь, сэнсэй, вы согласились его взять?

– Я думаю, – говорит. – Он же, наверное, будет тогда повсюду с нами таскаться в своей желтой хламиде?

– Не исключено, – говорю. – Какое отличное яркое дополнение к нашей и без того приятной компании!

На лице Сакураи застывает уже неплохо мной за последнее время изученное выражение легкого безумия. Такое же, как когда он на храмы смотрит. Из этого я делаю вывод, что монах, скорее всего, пожалует. Ну-ну.

А университет Кинки – это вам не иняз: в Кинки ни одной белой рожи нет. Одни япончики, пацаны в основном: вуз-то технический. Боже, как они выглядят! Кто бы знал! Волосы их разноцветны и лакированно торчат в разные стороны или топорщатся, как вороньи гнезда. На головах шляпы с перьями, а на ногах – сапоги со шпорами. Куртки наполовину заправлены в штаны, а из-под рукавов футболок выпадают длинные рукава рубашек. На них браслеты из металлических блях и бусы из клыков мамонта… И ПОСЛЕ ВСЕГО ЭТОГО ОНИ ЕЩЕ НА МЕНЯ ПЯЛЯТСЯ, КАК НА ЧУДО МОРСКОЕ! Да это не они на меня, это я на них пялиться должна! Это не им по улице слона водили! Это я на сафари выехала!

– Что, пялятся? – смеется Сакураи, вышагивая рядом через университетский двор.

– Ага, пялятся!

– Что поделать, терпи, на меня тоже все пялились, когда я в Испании жил.

– Ой, сэнсэй, ой, вряд ли на вас в Испании ТАК пялились! Хотя… Кто их там, этих испанок, знает!

А между тем знакомый нам по Тайваню «злой» сэнсэй из Киото устраивает в своих владениях мероприятие покраски двери. Косида сказал, что будет ждать меня на станции Ибараки-си в час дня. Я опоздала. Но не очень-то распереживалась, я ведь Косиду-то уже неплохо знаю. И правда. Он тоже опоздал, потому что станции перепутал. У Косиды классная машинка – большая, «хонда», кажется. А может, «тойота»? Внутри там всегда кошмарный кавардак и шмотки валяются на диво разнообразные, как то, например: ноутбук, удочка, железная стремянка, выходной костюм, штанген-циркуль, футбольный мяч, карманный фонарь, какие-то обрезки балок, ржавые гвозди, черепица и прочая всякая дребедень. Поэтому, обычно чтобы сесть к Косиде в машину, надо сначала все это добро разгрести. Но на этот раз мы были только вдвоем, поэтому грести не понадобилось – для меня впереди места хватило.

Мы ехали в Кёдай – Киотийский университет. Там в большой комнате уже собралась хорошо знакомая по Тайваню компания. Только доброго человека – Сакаты не было, да и понятно почему – в интересы архивариусов покраска дверей обычно не входит. А в Кёдае определенно собирались красить дверь! Но не простую, а специально для этого вырезанную из доски и обтянутую холстом. И краска тоже не простая, а восстановленная по химсоставу с соскоба, который они привезли из Тайваня, та самая – на основе свиной крови из усадьбы XIX века. Когда мы с Косидой зашли, «злобный» киотийский сэнсэй прохаживался между рядами верных последователей, как Наполеон перед битвой. Посредине стола важно лежала пока еще белая дверь. Токийская барышня Мурамацу нервно крутилась тут же. Надо же, не поленилась из Токио прилететь! Намечался следственный эксперимент, это и ежу понятно. Наши знакомые аспиранточки перемешивали что-то лопатками в железной миске. Я сразу поняла, что они там мешают. Правда, еще теплилась какая-то надежда, что я все-таки ошибаюсь, но нет, кровь все же ни с чем не спутаешь… Короче, рецепт этой милой красочки такой: в миску, полную свиной крови, сыплют известь и размешивают. А потом дают постоять. Получается желе. Если его копнуть лопаточкой, внутри будет похоже на пористый шоколад. И цвет такой же. Туда добавляют растительного масла, а потом этой пакостью (довольно вонючей) уже красят. Точнее, даже не красят, а накладывают массу на поверхность, как масло на хлеб, и размазывают тонким слоем. И ведь держится веками! И яркости цвета не теряет!

Перед покраской двери они еще позакрашивали кучу небольших дощечек – на образцы. Косиде тоже предложили покрасить такую дощечку, но он почему-то очень перепугался, чуть под стол не залез. И говорит: «Пусть лучше Неко-сан красит». Я то есть! А мне что, я и стала красить, без всяких предрассудков. Ничего, процесс занятный, только пованивает порядком. Потом они за дверь взялись. И закрасили ее. За всем этим наблюдали какие-то корреспонденты, до зубов вооруженные фотоаппаратами. Уж они щелкали, уж они снимали! Причем меня в основном. Косида сказал, что в завтрашнем выпуске киотийских новостей все выйдет. Но я, конечно, той передачи не видела, к сожалению.

Потом мы еще с Косидой в один храм заехали. Погода была хорошая, закат солнечный, лучи сквозь пушистую травку просвечивают, вороны у пруда гуляют. Тут, знаете, не вороны, а вороны везде. Огромные, черные, носатые, и голос у них другой – не противный и резкий, как у наших: «Каррр! Каррр!» А такой мягенький, интеллигентный: «Кагь! Кагь!» Смешно.

Потом Косида меня домой отвез. На дорогах пробки были. Я бы на электричке за час добралась. А так – три часа ехали. Но я не расстроилась, потому что Косида всегда так со всеми обращается (а со мной – особенно), как будто это не люди, а хрупкие елочные игрушки. И машину так же ведет. А это приятно. Его, кстати, на самом деле зовут Нобуку, а Косида – фамилия. Только он своего имени отчего-то не любит.

По иронии судьбы с японской Охраной памятников я имею несравненно больше дел, чем с родной, нашенской. Сегодня ездили с Сакураи смотреть два храма, которые претендуют на звание архитектурного наследия. Один – большой осакский храм Дзинендзи. Другой мелкий какой-то храмик, но у него там во внешней стене такая странная часовня, которая в их архитектурную теорию совсем не укладывается. И они подозревают, что первоначально ее назначение было совсем другим, только не ясно, каким именно. У этой часовни сгнила балюстрада, и они думают ее реставрировать. Сакураи сказал мне:

– Будь моя воля, я бы эту верхнюю пелерину оставил старую, заменил бы только балясины и нижнюю часть столбов. Но если я так сделаю, плотники меня прибьют!

– Надо же, сэнсэй, вы, оказывается, тоже плотников боитесь, а я-то думала, что одна я такая ненормальная!

Сакураи даже не смеется:

– Плотников все боятся, не переживай.

– Вот те на!

Еще с нами ездили Косида и аспирант Фуруи, любимый ученик, как его Сакураи называет. Весь август и сентябрь Фуруи видно не было – на каникулах отдыхал, а явился ужасно похудевший. Раньше он был довольно упитанным пареньком. Интересно, отчего он похудел? Но спросить как-то неудобно…

В храме Косида с Фуруи стали все фотографировать. Фуруи новичка-Косиду тихонько подправлял – очень незаметно все показывал, поручал ему работу попроще. На них было приятно смотреть: Косида ведь не архитектор, хоть и старается. Не знаю, смогли бы наши парнишки так тактично и по-взрослому решить эту довольно политически тонкую ситуацию. Я им помогала – держала рулетку с одной стороны и пялилась в чертеж. Они меряют все не в сантиметрах, а в сяку и сунах. Один сяку – приблизительно 30,3 сантиметра, а сун – его десятая часть.

Внутри храма, между колоннами, лежат полоски деревянного пола. Как шахматные клетки. А между ними – татами. Когда идешь по татами, оно не оставляет впечатления незыблемой твердыни, пружинит и слегка проваливается. А когда вдруг наступаешь на полоску дерева между колоннами, чувствуешь себя как на островке твердой земли, на надежном оплоте. Вообще, холодно было. Полумрак, подсвечники в виде ушастых черепах. Букеты из астр и можжевельника. От астр – знакомый запах, он напоминает о нашей осени и наших гулких сельских церквях, где тоже, бывает, стоят такие букеты. Во дворе храмов – замшелые камни и дождь, дождь…

Мы с Дашкой поехали в Асука. Раньше это была столица Японии. Она еще древнее, чем Нара, ей более полутора тысяч лет. Асука не похожа на другие японские местечки. Она широкая и разбросанная. Не зажатая в тесные улочки с храмами и подпорными стенами. Нет! Она холмистая и полевая. Представьте себе: очень желтые колыхающиеся поля – это созревший рис. Между колосками растут ряды бордовых пушистых лилий мандзисяге, тоненько-лепестковых, усатых таких. Желтые поля с красными пятнами и полосами. Дальше – ультрамариновые зубцы гор. А за ними – лимонное закатное небо с прозрачными перьевыми облачками. И запах горящей ботвы. Как у нас осенью. И деревья созревшей хурмы. Они небольшие, толстенькие, листья на них почти все облетели, одни плоды висят, и солнце их просвечивает насквозь, такие они спелые. Вот уж где я за всю жизнь хурмы наелась! Вечно дома я ее не могла есть столько, сколько хочется. А тут – прямо с веток. Кайф!

Хурма по-японски будет «каки». Идем мы с Дашкой по Асуке, рвем хурму прямо с деревьев и жуем. И тут она решает похвастаться одному своему знакомому на родине – отправляет ему с мобилки имэйл следующего содержания: «Ага! А мы тут КАКИ едим!» Причем ни Дашка, ни я ничего странного в этом послании не видим. И только когда в ответ приходит крайне взволнованный имэйл: «ЧТО-ЧТО вы едите????!!» – мы начинаем хохотать, как сумасшедшие.

Так вот, идешь в Асуке через поля по узким тропинкам, как Элли через маковое поле. Спать хочется. Кое-где метелочки риса не желтые, а черные – другой сорт. Полевых и полудиких цветов много: космеи, мальвы, майоры, чернобровцы – наш типичный состав. В полях стоят храмы. И дороги к ним вымощены (нет, не желтым кирпичом, хотя напрашивается), ультрамариновой, поставленной на ребро черепицей. На перекрестках дорог стоят среди полей навесы с полочками, в них уложены запакованные фрукты и овощи и стоят коробочки. Там пакетики, каждый – 100 иен стоит. Кладешь деньги в такую вот коробочку и берешь, что тебе надо. И статуи божеств дороги тебя встречают. Все – с букетами полевых цветов и в шерстяных малиновых вязаных шапочках – наверное, по случаю осени. Летом-то вся эта братия в панамках щеголяла!

А храмы такие старые, что многих зданий в них не сохранилось – одни только фундаменты указаны. И в фундаментах этих есть что-то откровенно древнегреческое. Диптер, периптер, все имеется. В Японии даже размеры храмов описывают не длиной-шириной, а количеством интерколумниев – пролетов между колоннами. Точно так же в Древней Греции считали.

Иногда посреди полей зеленые холмы. Там – древние могилы. Настоящие скифские курганы, только размеры их огромны. Называются местные захоронения «кофун». Мы в некоторые заходили – целые пещеры под камнями. Кстати, о камнях – в Асуке много очень древних камней-изваяний: камень с выбитым на нем символическим солнечным кораблем, большие обезьяны. Еще есть Чертовы камни. А самый удивительный камень – огромная веселая черепаха. Такая толстая, круглая, с маленьким хвостиком. Под боком у нее растет компания красных лилий.

Храм Асука-дера – самый старый буддийский храм Японии. Много раз перестроенный и недоукомплектованный, конечно. Но внутри там есть Большой Асукский Будда. Не такой огромный, как в Наре, и даже меньше, чем в Камакуре, – метра три с хвостиком в высоту. Но это однозначно – лучший Будда. Меня, вообще, далеко не все подобные скульптуры восхищают. Но этот! Сидит себе тихо, руки большие, широколобый. Не статуя, не бог, не пророк. Просто пожилой и усталый, очень мудрый и очень добрый человек. Теплый очень. О такого погреться хочется. Там монах экскурсантам про Будду рассказывал. Будде почти две тысячи лет, и даже мастер-скульптор известен – его звали Сиба Тори. Потом туристы все разошлись. А я сидела на деревянном полу напротив Будды и разглядывала его. Глаза у Будды миндалевидные, их острые уголки задраны к вискам, волосы курчавые. Я сидела-сидела и заснула… Хорошо мне напротив Будды спалось. А потом я ушла. Вечно же там не посидишь. Наверное, еще приеду к нему. И не раз.

А еще – мы с Дашкой поехали в Кисиваду. Кисивада – маленький замковый городок недалеко от Осаки. Он в основном знаменит своим безумным фестивалем с несущимися на дикой скорости колесницами. Фестиваль бывает в середине сентября, но в этом году я на него не попала, потому что была на Окинаве. Надеюсь попасть в следующем. А сейчас мы с Дашкой решили съездить в Кисиваду просто так – поглядеть, на что она похожа. Там симпатичный небольшой, окруженный рвом замок, старая малоэтажная застройка, несколько крупных храмов с милыми скульптурами: у каждой – свое лицо. В замке ходил молодой человек в самурайской одежде – черной, с родовыми гербами, очень красивой. Самое интересное в его наряде – большие белые кроссовки, высовывающиеся из-под развевающихся штанов-хакама.

Еще в Кисиваде есть море. Октябрьское море не похоже на сентябрьское. Раньше я этого не знала. Но тут у меня есть возможность встречаться с морем гораздо чаще, чем дома. И это прекрасно.

В одном из храмов (он назывался Куми-дера) росло гранатовое дерево. Гранаты были такие спелые, что полопались и завернули свои розовые шкурки в разные стороны, выставив наружу ряды рубиновых косточек. Уже вечерело, а рядом с деревом висел квадратный фонарь. И силуэты гранатов очень четко вырисовывались в его желтом свете. Мы срывали гранаты с дерева и ели. Очень сладко. Хурму и мандарины мы уже в Асука с деревьев срывали. А вот гранаты с дерева рвем впервые. Добраться бы еще теперь до бананов!

Этим летом Даша ездила домой и привезла оттуда несколько компьютерных дисков с нашими мультиками. Только у нас они почему-то не показывают – звук есть, а картинки нет. Что делать, слушаем! Все равно приятно, например, прослушать перед сном саунд-трек «Винни-Пуха» или «Бременских музыкантов». Но мне больше всего нравится мультик «Шпионские страсти». Я его с картинкой никогда не видела. А по звуку – там все время только стрельба, вопли «Руки вверх!», визг тормозов, звон бьющихся окон и разные скрипы. Я уже к этому саунду столько разных сюжетов придумала. Хоть боевики писать начинай!

Даша ждала у себя в комнате спецов, которые должны были поставить ей Интернет. Она живет не в нашем, первом корпусе общаги, а во втором. В общем, никто к ней не пришел. Она тогда пожаловалась охраннику. А он ей: «Они завтра придут – сегодня в первом корпусе всем поставили, во втором корпусе – будет завтра». Дашка ему: «Ну почему, почему всегда и все сначала первому корпусу, а нам уже потом?» А охранник грустно так вздохнул и говорит: «Ага, а еще у них лифт есть…»

В субботу вечером Маша вытащила у себя из ящика записку о том, что во дворе иняза найден ее кошелек – пусть она за ним в офис зайдет. Маша этого кошелька и хватиться еще не успела! А там все документы, между прочим, были. И карточка со счета, и регистрационное удостоверение иностранца (местный паспорт). Да еще около 200 баксов в иенах. И что вы думаете? Все это ей вместе с кошельком и вернули. Япония!

В общем, отправились мы с ней на радостях по поводу возвращения денег и документов в магазин один, где всякую белиберду продают, типа «Умелые руки», плюс подарки, парфюмерия, галантерея, феньки всякие, художественная лавка и так далее. Три здоровенных этажа занимает. Купили акварельную и цветную бумагу и пастель художественную – будем ходить на этюды. Так вот, еще октябрь, а магазин весь уже забит новогодними подарками, открытками, календарями. Ой, какие тут календари красивые! Немыслимые просто. Как-то так сразу Нового года захотелось, елок. Мы тоже накупили открыток и календарей и стали обсуждать, в какой храм пойдем слушать новогодний колокол.

Традиционные новогодние открытки тоже классные: все с обезьянами или иероглифом «обезьяна», потому что она хозяйка следующего года. Разные обезьянки: черные, красные, розовые, золотые – все графика японская, не фото. Супер как классно. Запаслись. Ждем теперь своего часа.

Кстати, про открытки. В Японии продаются так называемые офуку-хагаки – возвратные открытки. Когда отправитель хочет, чтобы ему обязательно ответили, он покупает такую открытку – она в два раза дороже обычной стоит. Зато состоит из двух частей. Первую заполняет отправитель, а на второй пишет только свой адрес. Получатель может на этой второй стороне написать ответ и отправить эту же открытку назад, уже бесплатно.

Ездили с Машей и Дашей в маленький городок Хиконе. Там есть настоящий старинный замок. В смысле не восстановленный, а правда старый. Очень известный замок. Японские замки с европейскими ничего общего не имеют. Разве что у них тоже есть стены и рвы и они тоже на холмах стоят. А по форме совсем другие – похожие на пагоды. Белые [63]63
  Бывают, однако, и черные, но намного реже.


[Закрыть], высокие, со слоеным бутербродом завитых кровель. Я сразу поняла, что замок Хиконе – настоящий. От него совсем другое, настоящее, а не макетное ощущение. И внутри все по-другому – небольшие обшитые деревом комнаты перекрыты сплетением толстых кривых и изогнутых балок, вокруг – деревянные обзорные террасы, очень крутые лестницы в узких прорезях между этажами. В замковом парке уже все пожелтело. И сверху видно Бивако – озеро Бива. Мы до него дошли: ветер, пристань, волна бьет, паруса вдали. На озере есть остров с храмом. Когда-нибудь доеду до него. И в октябре сакура по второму кругу зацвела. Мелкие одинокие цветочки на темных кривых ветках словно врезаны в синее небо. А на крыше замка ночуют белые цапли – садятся на черепицу рядами и спят. Перья им ветер раздувает.

В речку там на днях грузовик упал – несчастный случай. Он под мостом полувсплывший торчал, огороженный оранжевыми понтонами. Говорят, два человека погибло. Мы когда назад шли, видели: родственники собрались и все плакали, служба была буддийская по погибшим. Палочками благовонными сильно пахло. Солнце как раз садилось – так вот, на закате… И столько молодых людей… Я даже не поняла, кто там погиб. Но как-то так грустно стало от всего этого, как будто мы их тоже знали.

До Хиконе никаких других электричек не ходит, кроме линий компании «Джей-ар». А «Джей-ар» – дорогой: до Хиконе доехать – двадцать баксов в одну сторону. На любой другой электричке и десяти не стоило бы. Обидно! И решили мы проехаться по детским билетам. Это вот как делают: в автомате, который билеты продает, есть функция – «детский билет». Ровно за полцены. И через турникет на нужной станции тебя выпускают. Только сам турникет при этом пищит и светится. Поэтому, конечно, поймать могут. Такого трудно не заметить, особенно если учесть, что детьми тут считаются только дошкольники: остальные уже ученики и у них свои скидки. Так что за дошкольников мы никак не сойдем, хоть ты на бок ляг. Но, как правило, к иностранцам не пристают – прошли и прошли, проще пропустить, чем объясняться с ними. А если все же поймают, следует притворяться не знающими японского. И вообще, на раздражители лучше не реагировать, тогда отпустят.

В общем, купили мы детские билеты. По дороге туда благополучно отпищали на выходе и входе – никто не прикопался. На обратном пути зашли нормально, да черт попутал: системой Джей-ар мы редко пользуемся, всех особенностей не знаем. Сели сдуру в быстрый поезд, а там билеты, оказывается, проверяют, потому что они дороже других. Ну, подходит к нам дядечка в мундире, добрый такой, благожелательный, спрашивает про билеты. Мы делаем вид, что вопроса абсолютно не понимаем, и пытаемся говорить по-английски. Как назло, выходит плохо: как ни старайся, японские слова влезают. А может, наоборот, хорошо это даже. Уж он нам объяснял, чего ему от нас нужно, объяснял, объяснял… Наконец мы его наводим на мысль, что ошиблись электричкой и нам надо выйти, потому что быстрая нас мимо станции провезет. Для этой цели я образовала гениальную фразу, которой до сих пор горжусь. Вот какая фраза вышла: «If it hayai (быстрый), we go off!» Ну и вышли – сели на другой поезд. Дядька в мундире, кажется, страшно обрадовался, что так просто от нас отделался. На своей станции счастливо пропищали к выходу. Ну его, этот «Джей-ар», сплошные хлопоты от него!

Наши привычные электрички гораздо приятнее. У нас в постоянном пользовании линии фирм «Ханкю» и «Кинтецу». И цена проезда дешевая, и проездные карточки красивые, и летом есть социальные вагоны с пониженным кондиционированием. Чтобы, значит, не только офисным работникам в пиджаках не жарко было, но чтобы и обычные люди от холода не дрожали и сосулек с носов не сдували.

А еще – у меня в «Ханкю» есть знакомый машинист! У него строгая форма и фуражка. И белые перчатки, и чемоданчик черный, форменный. Он из переднего окна электрички высовывается и смотрит, как я к этой электричке бегу. И улыбается, и поезд задерживает – ждет. И так несколько раз в неделю – всегда я на эту электричку в последний момент прыгаю. Время одно и то же – и машинист тот же самый. Потом я сажусь на сиденье, как раз за лобовым стеклом, и гляжу на дорогу, и на его плечо в белой рубашке. И на его руку в белой перчатке. А на форменном чемодане у него прицеплен игрушечный мишка. Интересно, как его зовут?

Еще меня тут не устает поражать сервис для инвалидов. Ну понятно, что абсолютно везде есть съезды для колясок и лифты, а в обычных вузах достаточно много студентов-колясочников, которые, в порядке вещей, разгоняются на собственных колесах по университетскому двору, толкутся в очереди в столовку, а после ржут за столами вместе с остальными студентами. Но это еще далеко не все. Вы знаете, как инвалид на коляске заезжает в электричку? Он вызывает станционного работника, а тот стелит специальный раскладной мостик между перроном и электричкой. Инвалид заезжает, работник отдает честь и мостик убирает. Поезд трогается. Но это еще не самое прикольное! Самое прикольное, что на месте посадки инвалид, очевидно, сообщает служащему место высадки. Потому что на нужной инвалиду станции, у нужного вагона и двери, его уже ждет другой станционный работник с мостиком. Отдает честь, стелит мостик… Ну и так далее.

А какие знакомства можно свести в электричке! Сколько всего интересного пронаблюдать. Да что говорить, я ведь и со своей приятельницей Акико из клуба хайку именно так познакомилась. А вот еще один персонаж: пожилой и слегка выпивший пива интеллигентный дядька в дневной электричке. Инженер-электрик в отставке. Долго работал в Непале.

– Я знаю, чтобы понять страну, в ней надо жить, туристы – это поверхностно, я знаю. Я жил в Непале три года. Там все по-другому. Поживешь вот так где-то и станешь кем-то другим. А теперь пенсия, читаю Кодзики [64]64
  Древнее собрание мифов и летописей Японии. Составлено в начале VIII века.


[Закрыть]. А что, интересно, хоть я и электрик…

– Господин электрик, может, хоть вы знаете, что такое электричество?