Текст книги "Изборский витязь"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 39 страниц)

Глава 7

Терем князя и примыкавшие к нему гридницы были нынче заняты дружиной псковского князя Владимира. Как рассказал Яну один из дружинников отца, когда князь, получив отказ на свою просьбу, захотел потребовать помощи силой, вспыхнула потасовка. Псковичане не превосходили числом изборцев, хотя далеко не все дружинники были в те поры в гридницах. Но незваные гости затворились в тереме, и не было заметно, чтобы собирались уходить добром. Семью князя и живших при нём рязанцев не тронули. Это уже было доброй вестью и для Яна, и для Добрыни, который не чаял уже увидеть мать и сестёр с меньшим братом.

Известие об ещё одной дружине, вступившей в Изборск, разнеслось по улицам вихрем. Люди сразу стекались к детинцу, едва прослышав, что это пришла вовсе не подмога князю Владимиру. Первыми подоспели дружинники с тысяцким Бермятой во главе. Узнав Яна – хоть он и не был давно дома, – люди хлынули к нему, плотным кольцом окружили его коня. К его стремени протиснулся посадник Шелога, одной рукой опираясь на боевое копьё, а другой нахлобучивая островерхий шелом.

Суматоха у ворот терема привлекла внимание дозорных-псковичан. Над забором меж заострённых кольев показались любопытные головы. Почти полсотни всадников под стягами Новгорода и со знаками Владимира выглядели грозно. Усмотрев за кольями людей, Ян махнул им рукой:

   – Эй, там! Где князь ваш?

   – Ты кто таков и на что он тебе? – не сразу, настороженно ответили со стены.

   – Я дружинник князя Ярослава Всеволодовича переяславского, – отрезал Ян. – Со мной дружина из Нова Города с наказом князю Владимиру Мстиславичу от брата его, новгородского князя Мстислава Мстиславича Удалого. Зови живо, холоп! – прикрикнул он, поднимаясь на стременах и потянув из ножен меч.

Дозорный исчез. Пользуясь заминкой, Ян переглянулся с Игнатом и Добрыней:

   – Негоже бой принимать, но уж коль судьба так велит, други, постоим за дело правое! Весь град нам подмогой!

Оставшиеся за стеной дружинники Владимира притихли – их, видимо, смутило большое число противников и то, что к терему понемногу начал стекаться весь город. А стены княжеских хором не высоки, чуть дай знак – вмиг ворвутся сюда ловкие молодцы. Им ведь только с ворог брус скинуть – и готово дело!

Видно, хорошие мысли порой приходят в разные головы одновременно.

Игнат окинул долгим взором стену из кольев и дёрнул Яна за рукав:

   – Попытаем счастья, друже?

Ян медлил – не хотелось ему рушить дом, где родился, да и вреда его семье пока причинено не было. Надеялся он, что дело обойдётся миром.

Вот внутри зашевелились. Послышались торопливые шаги, голоса. Потом кто-то громко, властно крикнул:

   – Что за слово у тебя к князю?

Стоявший у стремени Яна Шелога поднял голову:

   – Сам вышел! Чует, что лишку хватил!

   – Слово от брата его, князя Мстислава, – отрезал Ян. – Отопри сперва ворота, не то я сам войду!

Отлично зная, что за ним подглядывают в щели, он подтянулся и рывком обнажил меч. Обе дружины тут же последовали его примеру. Добрыня, помедлив, поднял булаву, слегка подкинул её, примеряя на руке.

То ли число вышедших против него воинов было слишком велико, то ли вправду князь Владимир чувствовал себя неуютно в чужом доме, но дольше упрямиться не стал. У ворот завозились, громыхнул тяжёлый брус, и створки разошлись. В проёме показались сам Владимир и десяток его дружинников.

Чуть пригнув голову под перекладиной, Ян первым проехал на двор. Игнат и Добрыня – за ним. По расшитому золотом кафтану, собольей высокой шапке и изузоренному оружию угадав Владимира, Игнат выехал чуть вперёд и прыжком спешился, передав повод коня ближайшему дружиннику. Дождавшись, пока его примеру последуют спутники, он коротко почтительно поклонился князю.

   – Велено мне передать тебе, княже, – без предисловий начал он, – слово от брата твоего, Мстислава Новгородского. Прослышал он от людей псковских, что ты ряда городу сему не исполняешь, и порешил он – уж коли изгнал тебя Псков, призвать им нового князя, а тебя пустить свободну. Иди, куда хочешь – преград чинить не ведено!

Князь не переменился в лице – ни одна морщинка не встревожила его лба, словно и не слышал он этих слов.

   – Я не хочу уходить, – уверенно заявил он. – И готов вернуться во Псков, заключить с городом ряд.

   – Во Пскове сейчас воевода Мстиславов, Ярун Нежич, – ответил Игнат. – Повелением князя будет он оставаться там с дружиной до той поры, пока не придёт на стол новый князь.

Услышав последнее, Владимир словно проснулся.

   – Кого в князья псковские прочат? – быстро промолвил он.

   – То нам не ведомо, – честно ответил Игнат.

Владимир исподлобья окинул взглядом дружинников, оглянулся на своих людей. Ворота оставались распахнуты настежь, и, коль кинуть клич, новогородцы успеют ворваться на подворье. А тогда не избежать настоящей сечи, а он навсегда распрощается с мечтой вернуться во Псков. Брат Мстислав не простит вреда, причинённого его людям. Он не накажет кровного родича, но ясно даст понять, что видеть его в подвластных землях более не желает. Возьмёт и даст в удел какой-нибудь захудалый городишко, болото с лягушками...

   – А меня ж куда? – повторил он. – Ко Мстиславу?

Игнат вместо ответа только молча посторонился, указывая прямую дорогу прочь – со двора и из города. Теснившиеся в проёме всадники без слов поняли жест своего старшого и тоже расступились.

Бой был выигран без единого взмаха меча. Княжеская дружина недовольно ворчала, воевода и тысяцкий даже вслух пробовали усовестить своего князя, но Владимир собирался с мрачной решимостью человека, сознающего, что покамест не время отстаивать свою правоту силой. В глубине души он верил, что вернётся – не ведал лишь, когда. У него в Плескове оставалась жена, сыновья. Старшему, Ярославу, днями тринадцать сравнялось... Хоть бы и впрямь не обидели их псковичане!

Провожала из города князя новгородская дружина Игната – выехав за ворота, Владимир сразу повернул на Ливонию и пустился в путь с таким видом, словно давным-давно решил, куда ему ехать, и только ждал случая, чтобы сняться с места. Проводив его взглядами, дружинники крутили головами – вишь, идёт себе и в ус не дует! Быстро же он оправился! Ровно и не изгоняли его с Русской земли!

Ян за ворота не поехал. Домашние Родивона Изяславича исподтишка поглядывали в окошки, когда стало ясно, что незваные гости уходят, все разом высыпали на высокий резной рундук[127]127
  Рундук - терраса, огороженная балясинами, которая вела от ступеней крыльца в сени второго этажа.


[Закрыть]. Дворские тесно окружили Янова коня, все разом норовили поддержать стремя молодому витязю. Остальные обступили его спутников.

   – Добрынюшка, братец милый!

Ян и Добрыня разом вскинули головы. На порог выскочила Елена – еле прибранная, на ходу оправляя запону. На враз побелевшем лице горели пронзительно-синие, как у брата, глаза. Её младший брат, долговязый жилистый пятнадцатилетний отрок, и тянущиеся за ним сестрёнки-погодки уже проворно сбежали по ступеням и прыгали у братова коня.

Ян смотрел на неё во все глаза. Почти четыре года не видел он Елену, а встретил – и лишь по глазам и признал. Она выросла, расцвела. В её точёном лице исчезла детская нежность, оно стало как-то строже и суше, под глазами залегли тени, но она всё же оставалась невероятно красивой. Враз забылись, исчезли из памяти все случайные подружки последних лет, и Ян с безнадёжной тоской понял, что действительно любил только её.

А Елена уже припала к широкой груди брата, вцепившись руками в его плащ, и плечи её мелко тряслись от еле сдерживаемых слёз. Окружившие их младшие Романовичи притихли, сбившись тесной кучкой.

К Яну тоже кинулись Любава и её дети; Заметно выросший и повзрослевший Евстафий – Сташко – тут же протянул руки, просясь на высокую спину коня. Его сестрёнка Аннушка держалась за материн подол. Постаревший отец медленно спускался по ступеням, опираясь на посох. Но Ян, как ни хотел спешиться и обнять своих – Любава давно была ему, как сестра, – не мог заставить себя отвести глаза от Елены. А та, словно не ведая о его возвращении, да, может, и не желая замечать, уже потащила Добрыню в терем.

   – Стрый[128]128
  Стрый – дядя по отцу, отцов брат.


[Закрыть], а можно мне к тебе? – маленький Сташко даже подпрыгнул, привлекая внимание.

   – А то нет! – Ян заставил себя отвлечься от тревожно-сладких дум о Елене и, перевесившись, подхватил мальчика, сажая его на луку седла. – Ну, как? Держишься?

   – Держусь, – мальчишка обеими руками вцепился в лежащий на шее лошади повод. – Пусти теперь коня! Ну!

Подчиняясь, Ян толкнул коня каблуками, и тот осторожным шагом пошёл по двору. Сташко сжался в комок, восторженно поблескивая глазами на мать и сестрёнку с высоты седла. Чувствуя себя верхом на коне уверенно, он выпрямился и завозился, устраиваясь поудобнее.

   – Вскачь хочу, – заявил он и потянул повод на себя. – Пусти вскачь, стрый!

   – Слазь, непоседа, – Любава решительно поравнялась с конём, протянула к сыну руки и сняла его с коня, несмотря на сопротивление мальчика. – Совсем стрыя замучил! Он только приехал, ему отдохнуть надобно!.. Проходи в дом, Ян Родивоныч!

Пройти в дом – значило, последовать за Еленой. Ян одним прыжком соскочил наземь. Повод его коня тут же приняли сразу двое конюших. Остальные разбирали лошадей дружинников.

Князь Владимир псковский и его люди значительно подъели домашние припасы, но накануне в городец пришёл хлебный обоз из Пскова и доставили несколько подвод с данью с погостов. А потому вскоре клети снова были заполнены до отказа, и стряпухи принялись за дело – следовало угостить хорошенько младшего сынка их князя, в кои-то века завернувшего в родимый дом.

Лишь через несколько дней Ян смог поговорить с Еленой – прочие дни они почти не видались, разве что в трапезной. Боярышня проводила время с милым братом, на которого не могла надышаться, и больной матерью. Боярыня уже без страха и стеснения говорила, что доживает последние Дни и никогда больше не увидит рязанского края. Сам же Ян с головой окунулся в дела. Отец старел, и его глаза на всё не хватало, а братов сынок Сташко был неполных восьми лет от роду и пока его больше интересовали игры, чем война и хозяйство. Три десятка дружинников из новгородского полка под началом Игната должны были оставаться в Изборске до той поры, пока не приедет гонец от воеводы. Всех их надо было разместить по домам, кроме того, разобраться с данью с погостов и проследить, чтобы пополнили запасы оружия, броней и кричного железа[129]129
  Кричное железо - ковкое (сварочное) железо, от слова «крица» – бесформенный кусок железа, получаемый при различных способах обработки руды и чугуна в горне на древесном или каменном угле, под ударами молота очищенный от шлака и превращаемый в болванку.


[Закрыть] на случай, ежели в скором времени опять придётся отражать чьё-либо нападение. И как только у Яна выдался свободный вечер, он тотчас же пустился на поиски Елены.

Осень в северные края приходит рано, а близость к великим озёрам – Ильменю, Плесковскому да Нево делает её прохладной. Поэтому Ян даже немного встревожился, когда узнал, что девушки нет в тереме. Сада при княжьих палатах не было, и отправиться Елена могла только к высокому заросшему ивняком берегу Смолки, в овраги.

На склоне над рекой зимой и летом веселилась молодёжь, справляя праздники. Короткими летними ночами тут под кустами отсиживались влюблённые. За четыре года жизни здесь Елена успела волей-неволей изучить здесь все окрестности и пришла на берег Смолки подышать сосновым чистым воздухом и послушать тишину.

Сегодня ей было без причины грустно. Она куталась в расшитый навершник, остановившимся взором глядела на тёмную осеннюю воду. Речка казалась недвижной, и Елене почему-то захотелось плакать. Пригорюнившись, она не расслышала шаги за спиной, а когда совсем рядом под чьей-то ногой хрустнула ветка, уже было поздно оборачиваться – она была не одна.

Незнакомые сильные руки тяжело и бережно легли ей на плечи. Никто ни разу в жизни не обнимал её так – даже любимый брат, когда она прижималась к нему всем телом, ища защиты. Девушка вздрогнула от неожиданности и с криком рванулась прочь.

   – Олёнушка! – мольба послышалась в голосе чуженина. – Не бойся меня!

Девушка обернулась – и глаза в глаза встретилась взглядом с Яном. В полутьме под кустами его трудно было признать, тем более, что они не видались уже очень давно, и лик его успел стереться из памяти боярышни. Он возвышался над нею, огромный, сильный, и всё ещё держал её за плечи – она даже сквозь одежду чувствовала, как напряжены его руки. Почему-то сразу вспомнилось, что она отошла далеко от ворот и, коль он что задумал, её крика не услышат...

И, словно подтверждая её опасения, Ян медленно притянул девушку к себе.

   – Пусти! – наконец обрела она дар речи и отшатнулась от него, упираясь руками ему в грудь.

   – Не бойся меня, Олёнушка, повторил Ян. Он сразу понял, чего боится девушка. – И пальцем не трону, честью в том клянусь!

Будто докалывая правоту своих слов, он отпустил её и шагнул назад.

   – А я и не боюсь, – Елена отвернулась, опуская глаза. – С чего мне...

Они стояли рядом, почти не глядя друг на друга – девушка остановившимся взором следила за вечерними тенями, а Ян отчаянно боролся с внезапно подкатившей робостью, – и молчали. Вечер тем временем темнел, к ночи холодало, и по небу ползли тяжёлые тучи – вот-вот должен был пойти дождь.

   – Пора, – коротко выдавил Ян. – Холодно, да и ночь скоро... Дозволь проводить!

Елена не вымолвила ни слова – спокойно повернулась и пошла по еле заметной стежке вверх на склон, в сторону ворот. Ян шёл за нею, на все лады ругая себя – пока не видал её, столько нежных слов теснилось в груди, а оказался подле – и онемел. Ведь она и не ведает ничего!

   – Постой, – не сдержавшись и досадуя на себя за оплошность, он вдруг, уже на обочине дороги, поймал её за локоть. – Я забыл совсем... У меня для тебя... вот...

Остановив девушку, полез за пазуху и осторожно вынул завёрнутые в тряпицу купленные чуть не год назад на Владимирском торгу колты. В спустившемся вечернем сумраке разглядеть их было трудно, и Елена невольно подалась ближе. Не смея прикоснуться к подвескам, она только смотрела на них, и тогда Ян сам бережно приложил их к её вискам.

   – Носи всегда, – сказал он и, понимая, что этого мало, добавил: – Ты в них ещё краше! Они рязанские, как и ты...

Вздрогнув, Елена вскинула на Яна заблестевший взор. Страх и трепет пойманной птицы светился в её глазах, и она испуганно протянула руки, отстраняясь, когда витязь шагнул ближе и осторожно коснулся пальцами её щёки. В следующий миг девушка вырвалась и опрометью бросилась прочь.

Они вошли в терем порознь – Ян ступил на красное крыльцо, когда Елена уже метнулась мышью в свою горницу и затворилась там. Дарёные колты так и остались у Яна, и он твёрдо решил при случае отдать их девушке.

Через несколько дней он начал собираться в обратный путь. Следовало поспеть в Переяславль до распутицы, иначе задержишься в каком-нибудь городишке до снегов. Дружина привычно готовилась в поход, а Ян старался за короткий срок переделать все мужские дела, что ещё оставались недоделаны. Всюду нужен был княжеский догляд, да и подрастающий Сташко бегал за дядькой, как собачонка, и Яну любо было возиться с мальчиком. Он поспевал везде, его звонкий голос раздавался тут и там, и Ян, исподтишка наблюдая за мальчиком, в душе радовался, какой прекрасный витязь подрастает на смену его погибшему брагу. Скорее бы он вырастал, Евстафий, витязь изборский!

Уже был назначен день, и всё было собрано. Ян чуть ли не на руках отнёс в изложню[130]130
  Изложня - от ложница – спальня.


[Закрыть] сонного Сташка, посидел с ним немного, дождавшись, пока сыновец уснёт, и ушёл только потом. Притворяя за собой низкую резную дверь, он внезапно почувствовал грусть. И у него мог бы быть маленький сын – ежели б судьба даровала ему тихое семейное счастье.

Но едва отвернулся, Ян тут же встретился взглядом с отцом. Родивон Изяславич, оказывается, давно ждал сына и, строго взглянув ему в глаза, требовательно вопросил:

   – Едешь?

   – Да, отец. Завтра поутру выходим...

   – Опять едешь, – вздохнул старый князь. – Не сидится тебе дома, на столе родительском, в отчине предков! На чужую сторону спешишь...

Ян терпеливо ждал, пока отец выскажется. Только что, прощаясь с засыпающим Сташком, он прочёл в сонных глазах мальчика вопрос – куда ты, стрый? Побудь ещё, мне хорошо с тобой! Живи он тут всегда, верно, паренёк и тятькой бы его кликал.

   – Я князев сотник, – ответил Ян. – Князь Ярослав – Великому князю Юрию Владимирскому брат. Срок придёт – сам он Великим князем станет. Я вас тогда не забуду...

   – Ты не забудешь, – с горечью кивнул старый князь. – За шесть лет всего три раза дома-то и был!.. А на кого землю оставляешь? На меня?.. На младенца Евстафия? Летось ливонцы приходили! Мало их было, да шли они грабить, а не воевать, потому мы и завернули их, обошлись своими силами. А ну как всей силой явятся? Кто град оборонит?

   – Сташко. И тысяцкий, – решительно ответил Ян. – Он Любаве отец... Да и Плесков-град близок.., и люди у нас...

   – Хороша на Плесков надёжа, – сердито покачал головой Родивон Изяславич. – Они князей вон меняют, им сейчас не до того... А ну, как Владимир вернётся из Ливонии с подмогой? Он ведь оттуда немцев приведёт, а те уж своего не упустят – не оставят от Изборска камня на камне!.. Ты граду нужен! Ты – князь, Ратмир! – отец назвал его княжьим именем, словно надеясь пробудить в сыне чувство долга перед отчим домом. – Бермята Онфимыч знатный воин, а всё ж сядь на стол ты – в дружину охотнее люди потянутся! То-то хорошо будет! И ты при своём деле – не слуга, пусть даже и князев, а, как тебе по роду положено, сам князь!

   – Прости, отец! – не сдержавшись, Ян воскликнул так громко, что невольно спохватился, не разбудил ли его крик за стенкой Сташка. – Прости меня! Не могу!.. Умом понимаю, что прав ты – земля защиты требует, зовёт... Да и Сташко ко мне тянется, а он парнишка славный... Но не здесь у меня уже родина! Я не князю – я всей Руси служу. Вся Русь мне теперь отчизна! Град Изборск – её частица малая: потерять больно, но и ради неё прочее забывать не могу... Прости, отец, не умею я красно говорить, а только нет здесь для меня земли. И в Изборске мне не усидеть!

   – Аникей сидел, и ты усидишь! – тоже повысил голос старый князь. – Так уж и быть – съезди к своему Ярославу, но скажи, что тебя земля на княженье зовёт. Он не может не уважить такого, коль он князь. А как снег ляжет – и назад.

   – Аникей, батюшка, другим был, – тихо возразил Ян. – Сташко в него – ему и княжение наследовать.

   – Не пущу! – Родивон Изяславич пристукнул об пол дубовым посохом. – Нет тебе моего благословения!

Ян закусил губу – то, что сказал родитель, было страшно: без доброго отеческого напутствия любое дело обречено. Но потом решительно пригнул голову, неосознанно подражая в этом жесте своему князю, когда Ярослав упрямился.

   – А для того, чтобы родине послужить, благословения и не нужно, – вымолвил он. – То не прихоть – то долг всякого, кто русским себя считает...

Не договорив, Ян коротко махнул отцу поклон и быстро прошёл прочь. Он не ведал, надолго ли прощается с родным городом, но понимал, что его судьба далеко отсюда – князь Ярослав, Переяславль, иные города этой огромной земли.

...Уже когда простились с домашними – Елена так и не подошла, только взглянула искоса, – вдруг тяжело хлопнула дверь.

– Стрый!

На верхней ступени крыльца застыл запыхавшийся Сташко. Углядев среди прочих дружинников Яна, он кубарем скатился к нему и подпрыгнул, намереваясь поймать руку. Ян наклонился, и мальчик проворной ящерицей, хватаясь за гриву коня и стремя, вскарабкался ему на луку седла.

   – Уезжаешь, стрый? – воскликнул он. – Чего так скоро?

   – Меня дела кличут, – улыбнулся Ян, – вот и спешу. До распутицы обернуться надо!

   – А быстро ты назад?

Из-за макушки сыновца Ян увидел отца – Родивон Изяславич смотрел на сына с укоризной.

   – Нет, – честно ответил он и взъерошил светлые вихры на макушке Сташко. – Да и не к чему мне ворочаться – ты вон, Евстафий Аникеич, сам скоро князем станешь. Ты уж и так большой!

Быстро поцеловав мальчика в лоб, Ян спустил его наземь и, привстав на стременах, махнул рукой, первым проезжая в распахнутые ворота. Дружина последовала за ним. Последним всадников догнал Добрыня Романович, задержавшись на крыльце возле брата и сестёр. Он смерил Яна взглядом и с независимым видом пристроился сбоку в голове строя.

Глава 8

Ян места себе не находил, то и дело искоса поглядывая на Добрыню. За время пути до Изборска он не раз пытался завязать дружбу с бояричем, но тот чувствовал себя наполовину пленником и нарочито сторонился изборского княжича. В самом городе они за несколько дней перекинулись едва десятком слов, и, по существу, ещё не знали друг друга. А Ян уже почти приучил себя к мысли, что этот суровый рослый витязь довольно скоро станет его родственником. Но вот они пустились в обратный путь, а Ян ещё ничего не знал о рязанце.

Дорога спустилась с холма, и высокие стены Изборска скрылись из глаз. Всадники ходко рысили на отдохнувших конях, в строю слышались разговоры, кто-то уже смеялся шутке.

Словно невзначай, Ян поравнялся конём с Добрыней, поехал рядом.

   – Куда ж ты теперь направишься? – как можно равнодушнее спросил он.

   – Домой, – Добрыня жадно смотрел вдаль, словно Рязань была уже совсем близко. – На родину. Милостью Великого князя Юрия я не беден – на старом месте новый дом построю. Авось, не все холопы наши поразбежались – их соберу... Вотчины проверю – как там дела, что уцелело... Дел много!

Впервые за долгое время он говорил с Яном без ненависти, даже улыбался, представляя, как займётся хозяйственными делами.

   – А семейство твоё как же? – осторожно молвил Ян.

   – Со мною! А то как же!.. Матушка, правда, слабеет день ото дня, ну так я торопиться буду, чтоб ей поспеть в новый дом переехать, в Рязань нашу возвернуться... Там место отца моего займу при Глебе Владимировиче – авось не позабыл он батюшку мово и службу его верную... – Добрыня даже взгрустнул на миг, припомнив, как умер его родитель. – А там жить будем!.. А что? – вдруг насторожился он.

   – Я тебя в битве видел, – без утайки начал Ян. – Ты витязь, каких поискать... Послушай моего совета – иди в дружину княжескую. Хоть к моему князю, хоть к самому Юрию Всеволодичу... Тебе там по роду твоему и воинской науке почёт окажут...

Добрыня с возрастающим возмущением слушал речь Яна и наконец не выдержал.

   – Чтобы мне на службу идти! – прошипел он, разворачиваясь в седле к изборцу. – Мне – к князю, из-за которого град мой погорел, дом мой на поток был отдан, отец мой погиб, ма; тушка ныне умирает?.. Мне – ему служить? Да ты смеёшься! Ты видел, как он глядел на меня в великокняжеском шатре?.. Да по его же слову меня живо – ножом по горлу и в колодец, аки татя какого! Он ничего не забыл... да и я помню!..

   – Дурый[131]131
  Дурый – глупый.


[Закрыть], – Ян дотянулся и положил руку на плечо привставшему на стременах бояричу. – Глянулся ты ему!.. Князь-то Ярослав, бают, нравом крутенек да своенравен, никому-де житья от него нет, а я при нём пять годов уже с малым состою и доподлинно ведаю – ему в человеке норов ценен. Слабых да угодливых он не жалует, а вот кто при случае может на своём настоять, того он не вдруг забудет... Послушай доброго слова – езжай со мной к князю! Увидишь, как тебя встретят!

Но Добрыня упрямо мотнул головой.

   – У меня одно слово, – выдавил он наконец. – Пойду к нему – память отцову предам... Нет, не по пути мне с Мономашичами... Не обессудь!.. Тем годом семью перевезу, – вдруг добавил он. – Нечего боярам Романовичам чужой хлеб долее есть!

Он сказал это так решительно, что Ян почувствовал холод в груди.

   – Всех увезёшь? – спросил он. – И Елену?..

Добрыня резко обернулся и успел поймать в глазах изборца эхо его тайной думы. А может, боярышня сама не сочла нужным таиться от брата, и он просто вспомнил её речи.

   – Не трожь её, – молвил Добрыня глухо. – Ведаю – род твой славен и древен, но не про тебя эта птица. Не соколу когтить лебедь белую – пусть ищет серую уточку... Да и сам посуди – каков из тебя муж? У дружинника ни кола, ни двора – где князь, там и воины его. По городам и весям судьба носит, нигде угла своего нет. Одному такая жизнь не в тягость, а жена и дети пойдут?.. Да и не люб ты ей вовсе!

Ян открыл было рот, чтобы спросить, правду ли молвил боярич, но Добрыня уже замолчал и до самого дня расставания в Торжке не перемолвился с изборцем и словом.

В Новгороде и окрестностях теми годами творились странные дела. Вчерашний удельный князёк, никому не ведомый, кроме родни и врагов, владетель торопецкий Мстислав Мстиславич, ныне признанный великими суздальскими и владимирскими князьями как князь новгородский, за удачи в боях и мирных делах заслуживший прозвище Мстислава Удалого, стремительно набирал силу. С ним уже начинали считаться в южных русских уделах и далеко на западе, в Галиче и Полоцке. Подмял он под себя властной рукой вольный Новгород, обезопасил его окрестности от ворога. Что-то будет, коль он захочет расширить свои владения? Кто устоит перед ним? А через тайные грамоты да речи людские слышно, что опять собирает он новый поход – теперь на Киев, в гости к самому Всеволоду Чермному, что обманом и насилием добыл для себя великий киевский стол[132]132
  «..в гости к самому Всеволоду Чермному, что обманом и насилием добыл для себя великий киевский стол» - Всеволод Святославович Чермный, Великий князь Киевский до 1212 г. «Всеволод Чермный, желая один начальствовать в южной России... изгнал сыновей и племянников Рюриковых из уделов Киевской области. К сему насилию он прибавил клевету: «Вы (говорил Всеволод) хотели овладеть Галичем, возмутили там народ, повесили моих братьев, как разбойников, вы гнусным злодеянием посрамили имя отечества!» Изгнанники, удаляясь в область Смоленскую, требовали защиты от Мстислава Новгородского», – пишет Н. Карамзин.


[Закрыть]. Коль и там ждёт его удача, в какую сторону оборотится новый Святослав?

Пока не поздно, с растущей силой надо искать союза. Укрепится Мстислав Удалой – и его союзникам часть его славы перепадёт. А споткнётся – вот тогда и поглядим.

Первыми о том задумались бояре Ярослава Переяславльского и сыскали, кажется, самое верное средство. Который уж год вдовеет князь Ярослав, в юном возрасте потеряв свою половецкую княжну. А годы молодые, когда в муже самый сок играет, задаром уходят. Живёт князь переяславльский бобылём, девок помаленьку щиплет, потому как же можно такому молодцу без женской ласки, а на сердце ни одна не легла. То ли родом не вышли, то ли чем ещё. А тут вызнали наверное – у Мстислава Удалого есть дочери, да не одна. Любая может стать княгиней. Ярославу честь – тестя его вся земля знает, иные чуть не молятся на него. А Мстиславу тоже от родства с великими князьями грех отказываться – ни ему, ни роду его великого княжения и во сне не увидать.

Прикинув так и эдак, приступили бояре к Ярославу Всеволодовичу – женись, да женись. Который год вдовеешь, пора! Старшая Дочь Мстиславова, Ростислава, как раз на выданье! Ярославу было всё равно, и он согласился.

Второпях, пока не ушёл на Киев Мстислав Удалой, в Новгород отправились княжеские послы – на погляд княжны. Возглавил свадебный поезд набольший боярин[133]133
  Набольший боярин - относящийся к числу наиболее знатных и влиятельных бояр.


[Закрыть] Творимир Олексич, с ним поехал Дружина Гаврилыч, прихвативший с собой сынка своего, Михайлу Звонца. А тот нежданно-негаданно не просто сотню в охрану снарядил, а самого Яна Родивоныча изборского.

Получив приказ собираться в Новгород «на погляд» невесты, Ян в первый миг не почувствовал ни радости, ни особого желания свою посольскую работу исполнять. Конечно, он гордился выпавшей ему честью – не сам же Михайла додумался его выбрать, наверняка нашёлся кто-то, кто ему присоветовал, вспомнив, что и Ян княжеский сын. Видать, охота князю Ярославу, чтоб будущий сват его видел, что не просто владетель переяславльский его дочь сватает – ему князья служат! Последнее стало очевидно, когда уже на новгородском подворье Яну сказали, чтобы он проходил в палаты и оставался с боярами вместе.

Княжеские палаты в Великом Новгороде были не в пример переяславльским и даже владимирским – богаче и больше. Но оно и понятно – не зря Новгород Господином Великим прозывают! Князя городу вече выбирает не для власти, а чтобы дружиной своею рубежи неохватных земель новгородских от лихоимцев охранять. За службу эту платят князьям, по службе и честь.

Боярин Творимир Олексич по деду своему был новгородцем и знал этот город не понаслышке. Бывал в нём и Ян, да недолго прожил – полгода с месяцем. Прочие только слыхали, были и не были, и теперь вовсю таращили глаза.

Мстислав Удалой действительно собирался в поход – это было видно по всему. На торгу чуть не дрались за железные изделия, причём брони, шеломы, щиты, копья и топоры вырывали с руками, не торгуясь. Втридорога продавали хлеб, соль, конскую упряжь, кожи. Проходившие торговыми рядами, владычные бояре сокрушённо качали головами: лишний поход – лишние расходы.

Мстиславово подворье тоже кипело делом, как котёл – пивом, но князь, выслушав послов, нашёл для них время и принял на следующий день.

В одной из передних горниц уже ломились от угощения столы. Сам Мстислав и его ближние бояре ждали именитых гостей тут же. Войдя вместе с Михайлой Звонцом, Ян окинул взором встречавших и углядел в числе прочих знакомого по Пскову воеводу Яруна Нежича. Тот тоже узнал Яна и сделал ему знак одними глазами.

Творимир Олексич с порога держал себя так, словно пересватал уже всех Мономашичей. Поздоровавшись, он решительным шагом направился к князю и только единожды стрельнул глазами вниз – чтобы пройти по одной половице – и вверх, чтобы наверняка попасть под матицу[134]134
  Матица – балка, брус поперёк всей избы, на которой настлан накат, потолок.


[Закрыть]. Подойдя, протянул грамоты Великого князя Юрия, который просил за своего младшего брата Ярослава, а когда Мстислав позволил говорить, повёл речь плавно и складно, будто и впрямь ни о чём другом и молвить не умел.

Князь Мстислав ничем не мешал сватам, ничем не перечил – то ли потому, что предстоящий поход слишком много для него значил, и он не хотел, чтобы ему мешали, то ли с первого взгляда учуял, какую пользу принесёт родство с одним из Всеволодовичей. Когда настала пора молвить ответное слово, он встал и двумя руками принял у слуги доверху наполненную братину[135]135
  Братина – сосуд различной величины, предназначенный для «братской попойки», питие из него черпали черпальницами или ковшами, он мог быть с крышкой, небольшие братины употреблялись непосредственно для питья.


[Закрыть].

   – Любо мне, сваты, слово ваше, – негромко молвил он, поочерёдно встречаясь взглядами то с Творимиром, то с промолчавшим почти всё время Дружиной Гаврилычем. – Радуется сердце отцовское за дитя своё. Слыхивал я многое о Ярославе Всеволодовиче, добрый витязь он. Что ж, коли дочь моя слова не скажет против, быть по сему, – и, отвернувшись к отроку, стоявшему на спиной, шепнул: – Выдь, покличь княжну Ростиславу!

Всё время сватовства Ян чувствовал себя, как на иголках. Он был постарше Ярослава, но – уж, видно, Богу так угодно – тоже всё ходил в бобылях. Друзья-приятели давно переженились – даже Мишку Звонца отец по осени окрутил. За службой князю Ян себя забыл, но сейчас вспомнилось, и как ножом кольнуло сердце – Елена! Успеть, не потерять! Потом уж не воротишь! Скоро полгода, как последний раз видались. А ну, как увёз её уже Добрыня в Рязань, разве ж тогда он её добудет? Чтоб не терзать себя понапрасну, он решил – коль расстроится свадьба Ярослава с Мстиславовой дочерью, то и ему не судьба женатому быть. А ежели сладится дело – то и Елена за него пойдёт.

Все размышления прервало появление княжны Ростиславы или, как её звали во святом крещении, Феодосии. Увидев девушку, Ян даже ахнул и сразу понял – свадьбе быть.