Текст книги "Изборский витязь"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц)

Что касается Ярослава, то он, казалось, совершенно утратил способность думать и чувствовать. Когда под ним пал первый конь, он удивительно спокойно воспринял его смерть – взглянул на мёртвую оскаленную морду, на лужицу крови, вытекшую меж передних зубов на землю, и молча пересел на заводного. Когда глубокой ночью споткнулся и рухнул, увлекая за собой седока, второй конь, он только крякнул от ушиба, но не проронил ни слова. Однако Ян, взглянув сбоку в освещённое ущербной луной лицо своего князя, содрогнулся – с напряжёнными желваками, намертво стиснутыми зубами и хищным прищуром глаз, прорезанное глубокими морщинами, оно было страшно. Казалось, его взгляд нёс смерть любому, на кого падёт, – это был взгляд человека, который собрался мстить.

Глава 15

Всадников ждали. Ворота Переяславльского града были широко распахнуты, и в проёме моста стояла стража. Когда горстка дружинников во главе с князем проскакала по бревенчатому настилу, они захлопнулись за ними.

Топча кур и распугивая на улицах народ, Ярослав ворвался в детинец и, как зверь в нору, забился в свой терем. На подворье спешившись с шатающегося коня, он, спотыкаясь, забыв о достоинстве, взбежал вверх по лестнице, сам с усилием распахнул двери, ураганом пронёсся по Горницам и, наконец, затворился в какой-то горенке.

Ян задержался на дворе – его обступили люди. Все хотели знать, чем кончилась война, отказываясь верить своим глазам, и жаждали получить подтверждение догадкам. Услышав короткий немногословный ответ Яна, все заохали и запричитали.

   – Вот напасть-то, напасть какая!.. Это Бог нам за наши грехи!.. Что же с нами будет, а?

Кто-то подёргал Яна за рукав, привлекая внимания:

   – Куды ж мы теперь? Куды деваться-то?

   – Не знаю, – Ян мотнул плечом, высвобождаясь из цепких рук дворового. – Я – к князю, а вы – коней обиходьте, да живо кликнете кравчего[164]164
  Кравчий – почётная придворная должность, его обязанности состояли в том, что он подавал блюда особам княжеской, царской семьи, наблюдал за прислуживающими за трапезой.


[Закрыть] – пущай соберёт чего людям. Устали ведь!

Мысль о том, что под его началом всё ещё состоят люди, за которых он в ответе, придавала Яну сил. Да и не верилось, что человек такого упрямства и целеустремлённости, как Ярослав, может так запросто опустить руки. Ян помнил его тяжёлый тёмный взор – чуточку бешеный, чуть слепой от клокочущей внутри ярости. Такой, как князь Ярослав, не может сдаться. Переяславля он ещё не потерял, город можно оборонять. Да и миром тоже можно попробовать. Надо было только выждать – и действовать.

Убедившись, что за усталыми лошадями будет соблюдён надлежащий уход, что людей сейчас накормят и затопят им баню смыть грязь, кровь и пот, Ян наконец прошёл в терем. Ноги сами несли его на женскую половину – проведать Елену, сказать о нечаянной встрече с Добрыней – но вместо этого неожиданно он отправился на поиски князя.

Попадавшиеся в переходах домашние холопы испуганно жались к стенам – горькая весть уже была известна всем – добиться от них прямого ответа было невозможно, но Ян упорно искал – и в конце концов толкнул низкую дверку, похожую на келейную.

В комнатке было темно, как ночью – маленькое окошечко почти не давало света, оно выходило на самый тёмный угол заднего двора – здесь были составлены сундуки с мягкой рухлядью. На одном из них сидел Ярослав.

Он резко обернулся, когда Ян, согнувшись под притолокой, шагнул к нему. В полутьме неестественно ярко блеснули его глаза, окружённые тёмными кругами от бессонных ночей. Князь в упор смотрел на Яна, и были в его взгляде одновременно испуг и ненависть.

   – Чего тебе? – наконец вымолвил глухо.

   – За словом я твоим, княже, – ответил Ян. – Что повелишь?.. Людей и коней я пристроил, а там...

   – Повелеть? – Ярослав даже приподнялся. – Мне?.. Кто я теперь? Никто! – Он вдруг соскочил, нервно сжимая и разжимая кулаки – Одолел меня Мстислав Удалой! И Константин – чтоб ему лопнуть!.. Они теперь повелевают со своими новгородцами, а я... Хотел землю воедино собрать, чтоб все под одним князем ходили, по норам своим не сидели, и что теперь? Собрались...

В такие минуты бешенства он был скор на расправу мог и кулаком ударить, а когда и мечом рубануть. Ян ждал того или другого, но, только упомянув о новгородцах, Ярослав вдруг молнией выскочил наружу.

Притихшая дворня, услышав быстрые тяжёлые шаги, ринулась прятаться, кто куда. Князь за то время, что жил тут после изгнания из Рязани, успел их приучить к этому, поскольку под горячую руку в этом случае попадало не всегда виноватому, а тому, кто некстати попался на глаза. Поэтому терем как вымер, и когда Ярослав вылетел на крыльцо, просторный двор встретил его пустотой – только кинулся прятаться лохматый сторожевой пёс.

   – Все ко мне! – закричал Ярослав, вскидывая руки. – Живо!

Ян, догнавший князя уже на пороге, встал за спиной, и тот, развернувшись, поймал изборца за плечо:

   – Живо зови тысяцкого, да бояр – всех, кто ни есть!

Из думных княжеских бояр в городе оставался только старый Дружина Гаврилыч, отправивший в поход сына Михайлу. Он явился первым в окружении немногочисленных гридней. К тому времени на подворье вышли приехавшие с Ярославом дружинники – успевшие только малость перекусить, они были злы на весь мир. К ним присоединились немногочисленные отроки и младшая дружина[165]165
  Младшая дружина – состояла из гридей и отроков, детских и других воинов, составлявших основную массу дружины и привлекавшихся для выполнения различных поручений.


[Закрыть], остававшаяся в детинце для возможной защиты. Тысяцкий, за которым Ян ездил самолично, приехал в число последних. Его ждали, и Ярослав успел истомиться в нетерпении. Он даже притоптывал на крыльце от волнения и бегом бросился навстречу въезжающему в ворота тысяцкому:

   – Новгородцы где?

Ошеломлённый таким вопросом, тысяцкий сперва оторопел, а потом припомнил о пригнанных князем купцах. Среди них попадались жители Торжка и Твери, затесалось несколько торопецких да смоленских, но всех их величали одинаково новгородцами. По особому наказу Ярослава все они содержались в порубах, ничего не ведая о своей судьбе. Теперь князь приказал привести их всех на подворье.

Изъявляя свою волю, он сам плохо представлял, чего хочет, но когда, окружённые стражей, в широко распахнутые ворота ввалилась толпа грязных мужиков, многие из которых за строптивость были повязаны, в памяти ясно ожили картины недавнего боя. Точно такие же мужики, разоблачившись, оставшись в одних портах, но оттого ещё более страшные, лезли скопом, с дубинами, палицами и топорами на его полки и, выходя один против десяти, сминали весь десяток. Дай волю и этим – они весь терем с подворьем с землёй сровняют! Вон как смотрят! Волками!

Картина побоища была такой яркой, такой зримой, что Ярослав, не помня себя, рванул у кого-то из дружинников меч и бросился на толпу, замахиваясь:

   – Вот я вас!

Меч свистнул в воздухе, готовясь пасть на безоружных людей. Стоявшие впереди съёжились, жмурясь и ожидая удара, остальные отхлынули – но в тот миг, когда удар должен был обрушиться на новгородцев, кто-то сзади мягко, но сильно рванул руку князя назад, отводя меч.

Дёрнувшись в тщетной попытке вырваться, что его только распалило, Ярослав обернулся и встретился глазами с Яном. Не страшась той кары, что могла пасть на его голову взамен новгородцев, изборец спокойно и твёрдо отводил занесённую руку, одновременно разжимая сведённые на рукояти пальцы.

   – Да как ты смеешь! – прохрипел Ярослав. – Волю взял?.. Забыл, кто ты есть? К ним захотелось?.. Эй, стража!

   – Не позорь себя перед людом, княже, не гневи Бога понапрасну, – тихо молвил Ян. – Ты князь пока ещё! Они в твоей власти, но не дело творишь ныне!

   – Не дело? – спорщики чуть не столкнулись грудь в грудь – так резко придвинулся Ярослав к Яну. – Ты со мной при Липиде был. Видел, что новгородцы творили? Чья тогда власть была? Тоже их!.. Нашёл, кого жалеть!

   – Не мне тебя учить, княже, ты государь, – по-прежнему тихо, так, чтобы их никто не слышал из посторонних, продолжал Ян, – но сейчас послушай моего совета! Вот-вот здесь будет Мстислав Новгородский со своей дружиной. Чем тогда оправдаешься?.. Не я – он тебя судить будет!

Упоминание о Мстиславе всколыхнуло больную рану в душе Ярослава. С видимым усилием опустив меч, он оглянулся на толпу новгородцев.

   – Судить он меня будет, – прошептал он. – Торжествовать он придёт, радоваться!.. Отольётся ему радость! Кровавыми слезами умоется! – и, прежде чем Ян успел догадаться, что задумал князь, Ярослав бросился к дружинникам и махнул рукой в сторону новгородцев: – Взять! Всех! В поруб! В землю! Живыми!.. Чтоб следа не осталось!

На заднем дворе княжьего подворья нашлись старые погреба, от сырости стен и ветхости перекрытий пришедшие в негодность. Засыпать их было жалко и муторно – больно обширны, а чинить – у князя с войной руки не доходили приказать. Он даже и думать забыл о погребах, да управитель вспомнил. Он единственный изо всей дворни не спешил прятаться – чуял, что князю может понадобиться его память и услуги.

Дружинники, навалившись скопом, разворотили старый слежавшийся дёрн над погребами, раскатали начавшие подгнивать брёвна и открыли округлые просторные ямы глубиной больше человеческого роста. Тычками копий новгородцев подогнали к краю. Понимая, что хотят с ними сделать, люди упирались, некоторые пытались вырваться из кольца. Какой-то парень внезапно поднырнул под нацеленные копья и зайцем бросился бежать к раскрытым воротам.

   – Бежи, Андрейка, бежи! – крикнул ему вслед кто-то из толпы.

   – Догнать! – закричал Ярослав, затопав ногами.

Он бы и сам ринулся в погоню, но отроки кинулись наперерез беглецу. Один изловчился, размахнулся копьём – и сбитый с ног парень покатился по земле. На него тут же навалилось несколько человек, усердно угощая ударами. Потерявшего сознание избитого парня мешком подтащили к яме и первого свалили внутрь.

   – Ну! Прыгайте! Прыгайте сами, а не то с вами то же будет! – завопил Ярослав.

Новгородцы сбились в кучу теснее.

   – Кровопивец! Мало того, что уже сотворил, так тебе ещё крови охота? – послышались голоса из толпы. – Всех готов перебить, весь народ извести!..

   – Чтоб тебе пусто было, псу!

   – Крови охота?.. На, пей, змей!

   – Губи-губи, земля большая, всех не передушишь!

   – Придёт пора – за всё ответишь!

   – Кидай их в яму! – закричал Ярослав, теряя терпение. Он уже подбежал к одному из дружинников, принялся вырывать у него копьё, чтобы самому силой заткнуть глотки новгородцам, но тут налегли сзади кмети тысяцкого, надавили – и купцы один за другим стали падать в яму. Ярослав, как мог, торопил своих людей. Те, стремясь поскорее отделаться от неприятной работы, кололи новгородцев копьями, сваливали живых кучей, как мешки. Со дна ямы уже слышались стоны и вопли придавленных. Люди шевелились на дне безликой массой. Выкрики и проклятья неслись глухо, сливаясь в неясный, но грозный гул. Князь Ярослав стоял на краю ямы, сжав кулаки, и белыми от бешенства глазами смотрел, как заполняются ямы. Его холодный гнев, казалось, подстёгивал дружинников, заставляя быть злее и расторопнее.

Как ни старались напихать в ямы побольше людей, всё же человек пятнадцать, жителей смоленской земли, оказались лишними.

Первый погреб уже закладывали брёвнами и дёрном, и Ярослав, отмахнувшись, приказал засадить их в какую ни на есть клеть. Оставив управителя и отроков заканчивать дело, он тяжёлыми шагами направился в терем...

Гнев в нём ещё не остыл. Казалось, выплестнется он на пленных – и можно будет вздохнуть свободнее. Но в груди всё ещё клокотала ненависть – упрямство новгородцев всколыхнуло горечь поражения с новой силой. Эти люди не сдавались, даже понимая, какая страшная участь их ждёт. Если кто и молил – то о смерти и отмщении своим палачам. Можно было выместить злость на Яне, который взялся защищать врагов своего князя, но изборец куда-то подевался.

При воспоминании о новгородцах на ум пришла жена – Ростислава-Феодосия, дочь Мстислава Удалого. Холодная строгая новгородка, она посылала отцу грамоту. Её отец ныне силён, что хочет, может с ним сделать. Уж не она ли виной в том, что всё так случилось? Ноги сами понесли его на женскую половину терема.

Там уже все знали или, по крайности, догадывались. Холопки и сенные девушки попрятались, а те, что показывались на глаза, уносились по углам с визгом, словно вспугнутые поросята. Старая мамка княжны, шагнувшая было навстречу, замахала руками, как наседка на коршуна, но Ярослав ожёг старуху взглядом – и она убралась, бормоча что-то про себя. Хотелось огреть плетью старую ведьму – чего она там ворожит? – но в самый последний момент дрогнула рука.

Ростислава и её ближние боярыни сидели вместе у окошек. Все старались делать вид, что вышивают полог для церкви, но иголки дрожали в пальцах, а когда Ярослав вошёл, так и вовсе руки у них опустились. Остановившись на пороге, князь посмотрел на жену.

Ростислава была красива. Красива так, что при взгляде на неё невольно оборачивались все, кто её встречал. Сам Ярослав, увидев её первый раз, был поражён её статью, строгими чертами белого лика, чистым взором из-под густых ресниц и спокойным кротким нравом. За два года супружества молодая княгиня ни разу не воспротивилась воле мужа – за исключением того вечера, когда наотрез отказалась открыть, о чём писала отцу. Что было в той берестяной грамотке, кроме выданных мужниных тайн? Ростислава клялась и божилась, что у неё и в мыслях не было идти против мужа, но Ярослав не поверил. Назло ей вовсе лишил жену внимания – с того самого дня даже не видался с нею, гнал её посыльных. Меж супругами пролегла трещина.

Впрочем, Ярослав давно обязанностям супружеским предпочитал обязанности княжеские, забросил жену ради Новгорода, а когда началась с ним открытая вражда, так и вовсе забыл о её существовании. Сейчас шёл к ней выместить досаду и злость на то, что её отец и новгородцы, к которым она питала приязнь, одержали верх. Но, переступив порог, Ярослав вдруг с ясностью понял, что гнев куда-то исчезает.

Боярыни медленно поднимались одна задругой. Последней встала Елена Романовна – жена Яна. Выпрямившись, она бросила быстрый взгляд за спину князя – нет ли там мужа и, не найдя, вздохнула. Ростислава же осталась сидеть, сложив на коленях руки и не мигая глядя в глаза мужу. Лицо её застыло, как каменное. Гордым и беспомощным было оно.

   – Все вон! – процедил Ярослав и толчком распахнул дверь наружу. Толкаясь и беспокойно переглядываясь, боярыни поспешили вон. Княгиня не сделала и попытки остановить их. Она только единственный раз вскинула глаза, когда Елена с тревогой потянулась к ней что-то спросить. Этого молчаливого обмена взглядами оказалось достаточно, чтобы к Ярославу вернулся весь его гнев.

   – Пошли прочь, сороки! – прикрикнул он, с силой захлопывая дверь за последней. Громко бухнула захлопнувшаяся дверь.

Оставшись с женой наедине, Ярослав медленно развернулся к ней. Ростислава не двинулась. Всё так же сидя со сложенными на коленях руками, она спокойно взглянула на мужа.

   – С чем пожаловал? – прозвучал её ровный голос. – Присядь, поведай!

Услышав это, князь перестал сдерживаться.

   – Она ещё спрашивает! – язвительно воскликнул он, притопнув ногой. – Хватает же наглости!

Ростислава вздрогнула, лицо её пошло красными пятнами.

   – Почему ты кричишь на меня? – вопросила тише. – За что?

   – Сама ведаешь! – Ярослав сорвался на крик. – Радуешься, небось, – ваша взяла! Все вы за моей спиной готовы козни строить!

   – О чём ты? Не пойму! – Ростислава пожала плечами. Лицо её задрожало. – Коль беда какая приключилась – то чем же я-то виновата?

   – Вины не знаешь? – Ярослав рванулся к жене. Она испуганно отпрянула, и это неожиданно разозлило его. – Всё ты знаешь! С самого начала знала, про то и отцу своему писала! Всё я теперь понял – нарочно ты его на меня натравливала! Теперь радуйся – явится он сюда, отец твой, с полками, в железа всех ковать!

При упоминании об отце точёное лицо Ростиславы ожило, вспыхнуло яркими красками, но она смирила радость и прошептала, склонив голову на грудь:

   – Батюшка... неужто!..

   – Рада? Вижу, что рада, змея! – вспылил Ярослав. – Но запомни – рано тебе радоваться, поглядим, кто кого!

При этих словах Ростислава подняла голову, и в глазах её заблестело сдержанное веселье и гордость.

   – Не горячись, княже, – молвила. – Бог тебя покарал за дела неправедные – смирись и покайся! Отольются тебе слёзы невинных! Не всё тебе зло творить – пора, видно, честь знать!

   – Замолкни! – Ярослав бросился к жене. Она вскочила, поднимая руки для защиты. – Сука!

Ростислава не успела отвернуться и оборониться – со всего маха Ярослав ударил её по щеке.

Княгиня отлетела к стене, ударилась о неё всем телом и медленно сползла на лавку, уронив голову на руки. Когда князь встал над нею, она не дрогнула, только мелко затряслись её плечи от беззвучных рыданий. Потом вдруг резким рывком выпрямилась, закричала мужу в лицо сквозь отчаянно хлещущие по щекам слёзы:

   – На, бей! Тебя только на то и хватает, чтоб беззащитных избивать!.. Совсем забей, до смерти! Жизни мне от тебя нет! Душу ты мою вынаешь, ирод! Бей!

С разметавшимися выбившими из-под повойника[166]166
  Повойник – плотно прилегающий чепец, закрывающий волосы, который носили замужние женщины, состоял из донышка и околыша, стянутого на затылке.


[Закрыть] волосами, раскрасневшаяся – на левой щеке расплывался багровый след пощёчины – княгиня сама бросилась на мужа, и Ярослав отступил перед её напором.

   – Ты что? Ополоумела, баба? – выговорил он, чувствуя вместе с бессильным гневом и досаду. И связала его судьба с этой женщиной!

   – С тобой ополоумеешь! – кричала Ростислава, захлёбываясь слезами. – С тобой любая с ума сойдёт!.. Да за что же мне жизнь-то такая проклятая!

Она разрыдалась, схватившись за голову, и Ярослав сорвался. Спорить он не умел – ему было легче решить спор кулаками, и сейчас он размахнулся, желая только одного – заставить её замолчать любой ценой...

Сорвав зло на жене, князь выскочил из её покоев и помчался по терему. Бить, казнить и ковать в железа пока было некого. Оставалось затаиться загнанным зверем и ждать...

Ожидание растянулось чуть не на десять дней. Каждый день, каждую ночь в Переяславль прибывали всадники – остатки разгромленного воинства. Являлись чаще в одиночку, усталые и голодные. Некоторые шли пешком, потеряв коней. Бывало, что одна загнанная кляча привозила двоих. Прибывали бояре с горстками оставшихся верными дружинников. И лишь некоторые решались приходить на княжий двор – большинство сразу забивалось по домам, откуда их было не выманить ни калачом, ни силой.

А потом ручеёк уцелевших беглецов и вовсе иссяк, вслед за этим как-то поутру дозорные увидали неспешно приближающееся огромное войско.

Доложили князю. Услыхав весть, Ярослав, пребывавший эти дни в каком-то странном оцепенении, вдруг вспылил, плетью прогнал гонца и едва не повелел спустить его в поруб.

Парень еле успел выскочить из горницы и молнией помчался обратно на стену.

Ян столкнулся с ним уже на крыльце. Дозорный налетел на сотника и чуть не сбил с ног, но изборец поймал парня за шиворот. С перепугу тот не сразу сообразил, в чём дело, и с превеликим трудом Яну удалось выяснить, чем он так разгневал князя, а услышав известие, отстранив гонца, пошёл в терем.

Дни шли в напряжённом ожидании. Дворня ходила на цыпочках, пугливо озиралась и торопливо шёпотом передавала из уст в уста: «Князюшка нынче гневен – тише!» – или: «Князюшка смирен, помалкивает!» Ярослав словно застыл.

Он почти не спал, перестал есть, все дни проводил в уединении, явно избегал людей. Совесть за содеянное его не мучила – молчали все чувства, кроме страха и робкой надежды: может, всё обойдётся?

Не обошлось. Когда Ян вошёл, Ярослав с белым перекошенным лицом стоял посреди горницы, сжав кулаки. Опрокинутые лавки, раскиданная утварь – всё говорило о только что отбушевавшем приступе ярости. Увидев вошедшего, Ярослав дёрнулся было выгнать и уже бросился к нему, но Ян коротко почтительно поклонился:

   – Прикажешь что, княже?

От его нарочито-спокойного тона князь остановился, тяжело дыша.

   – Приказать? – срывающимся голосом переспросил он. – А что тут прикажешь!

   – Ведаю, – осторожно начал Ян, – войско у стен...

   – Войско! – Ярослав выдавил это слово сквозь зубы через силу. – По мою душу пришли! Псы!.. Ненавижу! Над слабостью моей смеяться!.. Вот что мне теперь делать, что? – внезапно напустился он на дружинника. – Ты знаешь, сколько у него силы, у Мстислава? Да он Переяславль по брёвнышку размечет!.. Я всё потерял, понимаешь? Всё!

Голос у него сорвался. Ярослав покачнулся, хватаясь за голову. Ян метнулся к нему – и в следующий миг князь, приникнув к нему, разразился на его плече судорожными всхлипывающими рыданиями.

Изборец с тревогой бросил взгляд на дверь – не вошёл бы кто, не застал бы князя в неподобающем виде. Но дворовые разбежались, скрываясь от княжьего гнева, – никто из них не рискнёт сейчас сунуть нос в эти покои. Дав князю выплакаться, он ногой перевернул лавку, усадил на неё Ярослава и присел рядом.

Они оба знали, что никто никогда не узнает об этой слабости князя – негоже ему быть, как все. Ян ничего не говорил – просто ждал, когда Ярослав успокоится, и когда тот наконец с усилием выпрямился, тихо, вопросительно молвил:

   – Решим как, княже?

После того, как дружинник видел его слёзы, Ярослав как– то присмирел. Вскинув на Яна воспалённые глаза, он качнул головой:

   – Боюсь я! Мстислав мести хочет.

   – Дозволь, княже, мне в стан его съездить, – попросил Ян. – Посла-то авось не тронут, а я вызнаю, что и как.

Понурив голову, Ярослав посидел так немного, а потом кивнул:

   – Езжай!