Текст книги "Изборский витязь"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 39 страниц)

Глава 3

Изборск – небольшой городец. Он весь умещается на холме над тонкой извилистой речушкой Смолкой, несущей свои воды в чистое Словенское озеро, откуда другими реками можно было прямым путём пройти во Псковское озеро. Короткая дорога в Ливонию[46]46
  Ливония – область расселения ливов в XII – начале XIII вв. Прибалтийский край, заключённый между Западной Двиной и Финским заливом, в северной части был населён чудским племенем (эстами), а в южной – латышами и ливами (финноязычный народ).


[Закрыть] идёт из Пскова как раз через Изборск, проходя далее в земли эстов и ливов.

Здесь кругом холмы – гладкие, с пологими склонами или крутобокие, на которые не вдруг и заберёшься. Иные по праву именуются горами. Выше всех – ближняя от града Журавлиная гора. С неё далеко всё видно окрест – речка, озеро, поля, островки леса на вершинах холмов и прорезающие землю глубокие, с почти отвесными склонами овраги. Один из них, опоясывая городскую стену, защищает Изборск, другие ветвятся подле. На дне их всегда держится сырость, во время прохладного короткого северного лета там не высыхают озерца талой воды, а стены оврагов заросли ивняком так густо, что прорваться через них почти невозможно.

Сердце Изборска – детинец на крутобоком холме над речушкой. Земляной вал укреплён обожжённой глиной, по верху его идёт стена, сложенная из вековых брёвен пополам с каменьем. Леса вокруг много, по бору, из бора и город прозван был когда-то. Но в нынешние времена не всегда у человека надежда на дерево. Дабы не взять было город с наскоку, низ стен сложен из камня. Стена глубоко уходит в вал – внутри укреплений в два яруса, причём нижние словно под холмом. Здесь камень – гранит, известняк. Плиты пригнаны друг к дружке насухо и так крепко, что кажется, нет Такой силы, которая их разняла. Из камня и сторожевая башня, что стоит напротив въездной. Её из дерева не срубишь – хранится в ней зерно да прочий запас на случай осады, а в подземелье прорыт колодец да тайный ход к берегу реки.

Въездная башня высится над воротами – единственным входом в город. Для-ради этого в валу сделан проем, а надо рвом перекинут мост. Коль придёт нужда, его скоренько подымут, а то и вовсе размечут по брёвнышку, чтоб врагам не пробраться к воротам.

На стенах заборола[47]47
  Заборола – крепостная стена, укрепление в верхней части крепостной стены…


[Закрыть] с переходами, чтоб было, где развернуться, откуда и стрелу пустить, и камень метнуть, а случится такое и бой принять. Кровля защищает от стрел, в узкие оконницы[48]48
  Оконницы - рама, переплёт оконный, в который вмазываются «окончины», стёкла.


[Закрыть] тоже нелегко попасть лучнику и не протиснуться незваному гостю снаружи. В клетях у городской стены хранится солидный запас – и стрелы, и копья, и каменья, и смола готовая – растопи да лей на вражьи головы. Там же кузня чтоб не ходить далеко править мечи да брони. Кузнецы-оружейники и для города трудятся, но во Псков свою работу почти не возят. Болот поблизости маловато, руды почти нет, а какая есть – дорога. Потому для кузнецов главное своих добро снарядить – мал город, а дружина велика. В самом Господине Великом Новгороде[49]49
  Господин Великий Новгород – Новгородская община (Новгородская Русь или земля Новгородская) ограничивалась с одной стороны Финским заливом, Чудским озером и верховьями Волги, с другой – Белым морем и Северною Двиною. Хозяином (господином) этих владений был Новгород Великий – старший город со всем его свободным населением. Община стала называть его «Господин Великий Новгород», используя слово «господин» как почётный титул главного города.


[Закрыть] есть изборский полк – служат там испокон веков друзья-родичи.

Сие не для красы и похвальбы – Изборск но сравнению с иными городами глушь заозёрная. Века спустя о нём никто и не вспомнит, а ныне нет у Псковской и Новгородской земли крепче и надёжней заступника. Ставлен был Изборск в незапамятные времена как пограничный город против иноземной угрозы. Сперва варягов[50]50
  Варяги – название выходцев из Скандинавии, объединявшихся в вооружённые отряды для торговли и разбоя, нередко оседавших на Руси и служивших в княжеских дружинах.


[Закрыть], чудь белоглазую[51]51
  Чудь белоглазая – в Древней Руси общее название некоторых западно-финских племён.


[Закрыть] да корелу[52]52
  Корела – прибалтийско-финское племя, с XII в. подчинялось Новгороду.


[Закрыть] сторожил, а ныне приспела новая угроза – из-за Варяжского моря[53]53
  Варяжское море – Балтийское море.


[Закрыть] докатилась до земли Суми и Еми[54]54
  Земли Суми и Еми – сумь (суоми) и емь – племена, населявшие территорию современной Финляндии. Суоми – финское название Финляндии.


[Закрыть] гроза рыцарей свейских[55]55
  Свейский – шведский (от свеи – шведы).


[Закрыть] да датских. По следам торговых гостей[56]56
  Торговые гости – купцы.


[Закрыть] из Ростока, Любека и других западных городов стремятся они прийти на Русь, но не торговать – огонь да меч несут. Копошатся, выжидают своего. Тут ухо востро держать надобно! Как пойдут на Русь походом крестовым, как уже на святой Иерусалим ходили – только держись[57]57
  «Как пойдут на Русь походом крестовым, как уже на святой Иерусалим ходили» – крестовые походы (1096-1270) шли под лозунгами борьбы против «неверных» и освобождения «гроба Господня» и «Святой земли»; 1-й (1096-99) завершился захватом у сельджуков Иерусалима и образованием Иерусалимского королевства; поход на Иерусалим 1189-92 гг., вызванный завоеванием в 1187 г. Иерусалима Салах-ад-дином, результатов не принёс. «Крестовыми» называют походы немецких рыцарей в XII-XIII вв. против славян и народов Прибалтики.


[Закрыть]. А Изборск на их пути первый встанет. Потому и держит Новгород Великий изборский полк, потому и владеют Изборском не тиуны[58]58
  Тиун – княжеский приказчик, управляющий хозяйством; судья низшей степени.


[Закрыть] псковские да посадники[59]59
  Посадник – наместник князя в подвластных ему землях; в Новгороде и Пскове в XII-XV вв. высшая государственная должность, избирался из знатных бояр на вече.


[Закрыть], а князья, и дружина изборская без дела не сидит.

Город-крепость Изборск привык жить, ожидая нападения. Памятуя об этом, вокруг города почти не было посада – мало кто решался селиться вне пределов городских надёжных стен. За рвом детинца стояло едва три-четыре десятка дворов, коих отделял неглубокий ров первых укреплений. Бывали мирные годы – таковыми выдалось аж несколько лет подряд. Но недавно снова зашевелилось на границах Руси – датские рыцари с благословения епископа Альберта теснили со всех сторон полоцких князей, распространяли латинскую веру на всю Ливонию[60]60
  «датские рыцари... теснили... полоцких князей, распространяли латинскую веру на всю Ливонию...» – немцы укрепились на восточном побережье Балтийского моря в устьях Немана и Вислы в XIII в. Ещё во второй половине XII в. бременский архиепископ прислал сюда миссионера, монаха Мейнгарда, чтобы крестить ливов и строить католические церкви. Рыцари напали на владения полоцких князей по реке Двине и покорили их, несмотря на длительное сопротивление, взяли Юрьев, Медвежью Голову (по-чудски Оденпе) и др.


[Закрыть], забирались в земли финнов и чуди. А потому в ожидании того, когда новогородский князь позовёт браться за мечи, жители Изборска не забывали про оружие.

В прошлом году ливонские рыцари разгромили городок Герцик[61]61
  Герцик – Крейцбург, Крустпилс, Екабпилс – город в Латвии.


[Закрыть], в котором жил удельный князь Всеволод. Он согласился явно творить то, что до сей поры совершал тайно, предавшись латинской вере, свободно пропускал через земли своего удела литовских рыцарей. Видя в том несомненную угрозу своим землям, князь Мстислав Новгородский[62]62
  Мстислав Новгородский – Мстислав Мстиславович Удалой (7-1228) – сын Мстислава Ростовского Храброго, праправнук Владимира Мономаха. Князь Триполья (1119 г.), Торческа (1203 г. и 1227-28 гг.), Торопца (1209 г.), управлял Новгородом в 1210—15 и 1216-18 гг., в 1219-27 гг. – Галичем. В 1193 и в 1203 гг. участвовал в походах южнорусских князей на половцев. В 1210 г. освободил Торжок, захваченный Всеволодом III. Организовал три удачных похода на чудь в 1212 и в 1214 гг. В 1215 г. изгнал из Киева Всеволода Чермного и посадил там княжить Мстислава Романовича. В 1216 г. ополчение Мстислава Удалого вместе с войсками союзных ему князей нанесло поражение на реке Липице дружинам владимиро-суздальских князей. Начиная с 1213 г. многократно воевал с поляками, венграми, а также с галицкими и волынскими князьями и боярами. Был инициатором и одним из руководителей похода на монголо-татар в 1223 г. В битве при Калке его отряд был разбит, а сам он, спасаясь от погони, уничтожил средства переправы, чем поставил оставшиеся войска в очень тяжёлое положение. Как пишет Н. М. Карамзин, «излишнее славолюбие героя столь знаменитого погубило наше войско».


[Закрыть] вкупе[63]63
  Вкупе – вместе.


[Закрыть] с псковским князем Владимиром[64]64
  Владимир Псковский – Владимир Мстиславович, князь Псковский, сын князя Мстислава Храброго, внук Киевского князя Ростислава Мстиславовича. Впервые упоминается в Ипатьевской летописи в 1178 г. До 1211 г. княжил во Пскове, в 1213 г. изгнан, в 1216 г. в Новгородской летописи опять упоминается как князь Псковский.


[Закрыть] ходил на крепость Медвежья Голова в попытке отбить её у ливонских рыцарей и утвердить там православную веру.

С ним вместе из Новгорода ушёл и изборский полк, и, помня об этом, в граде многие жили ожиданием завершения похода.

Только несколько жителей Изборска словно не ведали о том. Это была семья покойного рязанского боярина Романа Мстиславича, что с недавних пор жила здесь не то засидевшимися гостями, не то забытыми всеми узниками.

Городом правил отец Яна старый князь Родивон Изяславич – муж в летах, но ещё крепкий телом и духом. Двое сынов было у него, да вот как судьба повернулась – старший, Аникей, сложил четыре года назад буйну голову в распрях князей владимирских, а меньший, Ян, уж несколько лет как служил дружинником у молодого князя Ярослава Всеволодовича. Одно оставалось утешение старому князю под конец жизни – внуки, дети старшего сына – Евстафий шести лет от роду да Аннушка. Маленькому Евстафию в тот год как раз по весне справили постриги[65]65
  Постриги - гражданское пострижение – обряд признания ребёнка мужчиной, законным сыном и наследником отца, будущим членом общества, совершался, когда ребёнку исполнялось 3 года, «на переходе его в отрочество, правили молебен, впервые отроду стригли общей для взрослых стрижкой (в скобку или круглую), пировали, пили заздравную, поздравляли родителей и сажали мальчика на отцовского коня».


[Закрыть]. Ещё немножко – и сможет он к мужской воинской науке быть допущен. Старый Родивон Изяславич изо всех сил торопил этот день – Яна не скоро дождёшься к родному очагу, – он с каждым днём всё сильнее чувствовал дающие себя знать года.

В просторном добротном тереме изборских князей долгое время стояла тишина – старый воевода жил тихо, привыкнув к последним мирным годам, он всё надеялся, что при его жизни Изборску не придётся столкнуться с врагом. Год назад схоронил Родивон Изяславич жену, с которой прожил без малого тридцать лет. В доме оставалась только вдова старшего сына Любава с малыми детьми. Хоромы Изяславом Романовичем, дедом Родивона с братьями рубились на большую семью, да только не задерживались в них дети – одни умирали во младенчестве, другие, чуть оперившись, улетали из-под родительского крова. А потому в тереме было много пустующих горниц, и Ян не кривил против истины, когда обещал, что рязанцы ни в чём не будут знать нужды.

Так и получилось. Любава с радостью приняла гостей, устроив боярскую вдову в покоях покойной свекрови, а детей её на женской половине дома. Добрыня оказался поселён в горницах, когда-то принадлежавших самому Яну, что ему не слишком-то понравилось.

Первую зиму, чуть схлынула суматоха новоселья, рязанцы прожили тихо и скучно. Любава чуяла, что горю их надобно перегореть, подёрнуться пеплом времени, и доноры не тревожила гостей. Пока они были чужими, всякий, даже последний холоп, старался как-то не задеть, не обидеть ненароком неосторожным словом. Потом, когда к боярской семье привыкли, их перестали почитать за чужих.

Человек привыкает ко всему. Прошло время – и горе впрямь отдалилось, стало глуше. Через год после пожога Рязани и смерти боярина Романа мало что напоминало о пережитом. Приходилось самим подстёгивать память, чтобы не забыться.

Дети первыми перестали тяготиться своим положением изгнанников. Они сдружились с дворовыми детьми, как когда-то в Рязани и целыми днями бегали с ватажкой новых приятелей за городским валом и к реке. Они успели привыкнуть к новой родине и словно никогда не знали иной жизни. Взрослея, они больше тянулись к сестре Елене и ласковой терпеливой тётке Любаве, что всю жизнь мечтала о большой семье, но осталась одна с двумя малышами. Младшие Романовичи заменили ей нерождённых детей.

Старая боярыня тяжко страдала на новом месте. Первую зиму она всё лила слёзы, оплакивая свою горькую вдовью участь, разорение родового гнезда и несчастную судьбу своих детей. В такой ли глуши жить и расцветать её дочерям, тут ли возмужать меньшому сыну! А старший, Добрыня? Ни силой, ни статью Господь его не обидел, а вот горькая судьба – не служить молодому Романовичу боярскую службу своему князю, не заседать в палате вместо отца своего. Всю судьбу поломали молодцу в единый миг лиходеи владимирцы! Уж и невеста была облюбована, уж и сговор был. В ту осень честным пирком да за свадебку – а оно вон как повернулось! И Елене давно пора было жениха искать, а что теперь? Уж не за дружинника ли того её отдавать! Девушка уж тайком повинилась матери, что в тот раз именно с ним столкнулась в своём саду. Ой, не зря он возле них отирался! Грех замаливал, пёс бесстыжий! Из-за него все беды!..

Так думала старая боярыня, целыми днями сидючи в своей светёлке и глядя на двор. Позовут к трапезе – встанет, выйдет, побудет со всеми – и опять к себе. Забегут дети – оживится ненадолго Ирина Игоревна, приголубит дочерей, вздохнёт, взглянув на подрастающего меньшого сынка, а как уйдут они – снова затихнет. Старшая дочь Елена входила неслышными шагами, на цыпочках, боясь потревожить мать. Она чувствовала свою вину перед нею – мать и старший брат оба узники, оба помнят, что заточены здесь по приказу Великого князя Всеволода и мстительного сына его Ярослава, оба тяготятся житьём в Изборске, а она никак не может себя смирить. Молода боярышня Елена Романовна, а молодость жить хочет.

Скрипнула половица. Ирина Игоревна подняла тусклый от слёз взор и словно не сразу признала дочь. В новом расшитом навершнике[66]66
  Навершник - нарядная одежда из дорогой ткани с вышивкой, имела вид туники, длинной и широкой, с короткими широкими рукавами. Навершник не подпоясывался.


[Закрыть] Елена была так хороша, что у старой боярыни захватило дух. «Женихов бы ей на двор зазывать, к венцу благословлять. А ныне – кто возьмёт сироту бесприютную?» Слеза набежала на глаза боярыни, она сморгнула и опустила голову.

   – Что приключилось, матушка? – Елена мигом оказалась рядом, припала на колени, обнимая мать. – Недужится?

   – Всё со мной хорошо, моя сладкая, – Ирина Игоревна погладила дочь по голове сухой рукой. – Ты-то вот, голубка сизокрылая, болезная моя... Нет тебе волюшки, не будет тебе счастья в жизни! Охти, доля твоя горькая!.. Мне-то что – мне уж скоро в землю уходить, к Роману Мстиславичу моему – чую, ждёт он меня, дождаться не может... А вам-то жить, сиротинкам!..

   – Да что ты, матушка, – удивлённая Елена вывернулась из-под ласкающей руки матери. – Рано ты о смерти задумалась! Да и чем же плохо-то всё?

   – Как же! Пора бы тебе суженого искать да под венец, а тут кому ты нужна? Богатства за тобой ныне нет никакого, а за красу не всякий полюбит!..

Елена опустила голову. Матушка права. Чужие они тут. Первое время Елена сама сторонилась парней, а теперь, два года спустя, чувствовала, что ушло её время безвозвратно[67]67
  «…ушло её время безвозвратно» – брачный возраст на Руси в XIV-XV вв. был от 12 до 18-20 лет, более ранние браки совершались лишь в среде господствующего класса, сюда вплетались политические мотивы, так дочь Всеволода Большое Гнездо, Верхуслава, когда её выдавали замуж была «млада суще осьми лет». В дальнейшем ранние браки были ограничены запретом митрополита Фотия венчать «девичок меньше двунадцати лет». Родители традиционно несли ответственность за устройство семейной жизни детей, пять гривен золота штрафу должны были выплачивать «великие бояре» (гривна бралась с «меньших») лишь за то, что они не выдали вовремя дочерей замуж.


[Закрыть]. Восемнадцать лет – не шутка! По первости всё приходил на память тот витязь, что их сюда привёз, да постигшее их горе, матушкины речи гневные да долгое отсутствие Яна Родивоновича сделали своё дело – коль и помнила его Елена Романовна прежде, то теперь уж позабыла.

   – Не тужи, матушка, – попробовала девушка уговорить мать. – Бог даст – всё образуется!..

   – Так, дитятко, – вздохнула боярыня. – Истинно так... Молись Спасителю да Пресвятой Богородице – пусть оборонят да заступу сделают! Молись, милая...

Сама боярыня последнее время много часов проводила перед иконой – лила слёзы да просила оборонить её деток от всякого зла. И сейчас она дёрнула дочь за руку и вместе с нею повалилась на колени перед образами...

... В тот же самый миг дозорный на стене увидел далёкого всадника, что во весь опор скакал к городцу.

Елена вышла на двор, тяжело дыша и сжимая руки на груди. Хотелось плакать – и от досады за свою судьбу и от томивших душу желаний. Она была ещё так молода, так мало видела жизнь, а ныне... Страшно повторить то, что предложила ей только что мать. Как! В её возрасте, совсем молодой принять постриг, уйти от мира в монастырь! В глубине души девушка понимала, что это будет лучшим выходом, но не могла смириться с тем, что в её жизни уже не будет радости. Выйдя со двора, она тихо пошла по улице.

Изборск – городок маленький и тихий, не кажется приграничным. Улицы тесны, на земле постелена мостовая по примеру Пскова и Новгорода. Тесовые заборы огораживают дворы бояр изборских, посадских людей да ремесленников. Тут, как в любом граде, всяк селится близ своих – гончары к гончарам, кожевники к кожевникам. Близ детинца гридни дружины – всякий день там то позванивают мечи, то посвистывают сулицы[68]68
  Сулица – ручное холодное оружие, род копья для метания.


[Закрыть]. Изборцы ждут – не призовёт ли их князь Мстислав Удалой под свою руку, не кинет ли клич Господин Великий Новгород или Псков-град. Кроме дружины, что за давностью лет обзавелась семьями да детишками, добрая половина ремесленного и простого люда при случае за оружие возьмётся – на порубежье только воинам и жить.

Елена шла вон из града – вдохнуть чистого воздуха. Здесь, на севере, дышалось не так, как дома – с далёкого псковского озера частенько задували холодные ветра. От речушки вечерами тянуло прохладой, да и само лето оказалось короче привычного рязанского. Однако не успела она пройти и половины пути, как навстречу ей попался Добрыня.

Брат спешил так, словно раньше сестры проведал, что дома не всё ладно. Увидев её, не удивился – подлетел, тряхнул за плечи. Радостью сверкнули его глаза, и Елена ахнула – давно не видела она Добрыню таким весёлым.

   – Что приключилось, братец? – молвила девушка, сама боясь неизвестной ещё вести. – Али рати Мстислава Мстиславича с победой возвращаются?

   – Иные вести, Алёнушка! – воскликнул Добрыня радостно. – Гонец был из Пскова только что, на воеводино подворье прошёл, да я следом. Выспросить успел – радость для нас великая: князь Всеволод Юрьевич, обидчик наш, умер!.. Некому нас более утеснять!

Добрыня светился от счастья, а Елене почему-то было нерадостно. С чего так – девушка не могла объяснить себе, что её встревожило, но брат не понимал её тревоги.

   – Теперь вся жизнь наша переменится, – убеждённо говорил он. – Вот увидишь, сестрица, – некому теперь нас тут держать. Можем ехать, куда похотим, хоть назад в Рязань. Я-то вот нынче еду, коня заберу, серебро, какое осталось, на дорогу прихвачу – и в путь!

Тут только поняла Елена, что тревожило её.

   – Да как же ты, братец? Куда ж направишься? Неужто прямиком в Рязань?.. – заторопилась она. – Так ведь и дома– то нашего, небось, нету – сгорел...

   – Ничего, – отмахнулся Добрыня. – Я князя разыщу, Глеба Владимировича[69]69
  Глеб Владимирович – князь Рязанский, сын Владимира Глебовича. Вместе с братом Олегом оклеветал «стрыев» Романа и Святослава Глебовичей перед Великим князем Всеволодом III, за что получил Пронскую область.


[Закрыть], ему меч предложу. Не сможет он сыну самого Романа Мстиславича отказать! А в его дружине найдётся случай отомстить за отца и род наш погубленный...

Он говорил так убеждённо, что Елена как-то сразу ему поверила. Брат её был горяч, но слов на ветер не бросал.

   – Не надо, Добрынюшка, – попробовала она усовестить его. – Остынь! Великий князь, ты сам сказал, умер, так что ж ты – роду его мстить надумал?

   – А то нет? Сам Всеволод в могиле, а Ярослав, что к стенам Рязани его привёл, живёхонек! Его-то я и сыщу! Да не боись ты за меня, Алёнушка! Владимирцы много крови попили из Русской земли, найдутся горячие головы, чтоб им за всё воздать, я к ним и пристану.

Отстранив сестру и расправив плечи, словно у него вдруг выросли крылья, Добрыня широким шагом направился к воеводскому подворью, куда, прослышав о гонце, понемногу стекался народ – о чудском походе князя Мстислава Удалого знали все и все надеялись, что он привёз весть именно о нём.

Добрыня никому не сказал, что собрался уезжать. Под шумок, пока на дворе гудело и волновалось людское море, он нашёл и сам оседлал своего коня, на котором прибыл в Изборск, кликнул отцова холопа Мирошку, повелев и ему собираться в путь, увязал в тороки[70]70
  Тороки – ремешки позади седла; приторочить – пристегнуть или привязать что-либо у задней луки седла.


[Закрыть] кой-какой припас, надел брони и меч и только после этого зашёл к матери проститься.

Елена уже была там. Мать со слов дочери знала о решении старшего сына, а потому, увидев его в старой, дедовской ещё кольчуге, спасённой на дне одного из немногих сундуков, при оружии, в надвинутом на глаза шеломе, она только всплакнула, всплеснув руками:

   – На кого ж бросаешь, сынок? Ведаешь ведь, что окромя тебя нет у нас заступника! А ну, как вспомнят о нас здесь? Явятся посланные от Великого князя, а тебя нет! Что нам делать-то тогда?

   – Нет, матушка, Великого князя, – сухо возразил Добрыня. – Кто место его заступит, ещё неизвестно. Может, тот, кто наречётся новым князем владимирским, и вовсе о нас не вспомнит. А батюшкина кровь вовек останется не отмщена?.. Мне тут житья больше нет. Лучше благослови в дальнюю дорогу, матушка. А нет – я так уеду!

Губы матери задрожали. Всё думала – мал её сынок, а он вот, вырос, сам судьбу свою решает. Обернувшись, боярыня поймала взгляд Елены, кивнула ей на красный угол, на киот[71]71
  Киот – стеклянная рама, ящик или шкафчик для икон, божница.


[Закрыть]. Поняв мать без слов, девушка на ручник[72]72
  Ручник – полотенце.


[Закрыть] сняла икону Пресвятой Богородицы, с бережением подала матери. Добрыня медленно опустился на колени...

Когда за ним закрылась дверь, боярыня Ирина вскинулась было, хотела бежать за сыном, проводить, да внезапно отказали ноги, и она без сил рухнула на лавку, еле успев передать икону дочери.

   – Вот мы и остались одни, лапушка моя, – дрожащим голосом прошептала она. – И никто нас от беды не оборонит, кроме одного Господа Бога. Не на кого нам надеяться... Убьют Добрынюшку, чует моё сердце! Это ведь надо ж решиться – супротив всей Владимирской Руси пойти... Ох, горе-то какое!

Обхватив голову руками, боярыня запричитала по уехавшему сыну, как по мёртвому. У Елены самой задрожали губы, захотелось плакать – но не по брату, а от жалости к матери и самой себе. Еле найдя в себе силы, чтобы не уронить образ Богородицын, она поставила икону на место и только потом опрометью выбежала прочь.

Глава 4

Гонец сказал правду – весной, после болезни, внезапно подкравшейся к вроде бы крепкому и сильному телу, князь Всеволод Юрьевич умер. Ещё в конце зимы, перед Масленой[73]73
  «...в конце зимы перед Масленой» – Масленая – древний славянский праздник, посвящённый проводам зимы и встрече весны, масленая неделя – последняя неделя перед Великим постом.


[Закрыть], он, чуя приближение конца, созвал во Владимир своих сыновей, дабы разделить огромное княжество между ними по справедливости. Он сам и его отец, Юрий Владимирович Долгорукий, животы свои положили на то, чтобы объединить и укрепить Владимирское княжество[74]74
  «...он сам и отец его, Юрий Владимирович Долгорукий, животы... положили на то, чтобы объединить и укрепить Владимирское княжество» – Великий князь Киевский Юрий Долгорукий (1090-1157) до переезда в Киев (1154 г.) жил в Суздале и положил много труда на устройство своего княжества. Он основал Юрьев-Польской, Дмитров, Городец-Мещёрский (Касимов) и др., построил первый Московский Кремль, перенёс на новое место Переяславль-Залесский, в его княжение впервые упоминается Москва. Для укрепления Владимирского княжества много сил положил его сын – Андрей Юрьевич Боголюбский (1110/11-1174). Став князем Ростовским и Суздальским, он не оставил Владимира на Клязьме, где жил до этого, обустроил, расширил и укрепил город. При нём построено несколько каменных храмов (Успенский собор стал главной святыней Владимирской и Суздальской Руси с той поры, как Андрей Боголюбский поместил в нём чудотворную икону Божьей Матери). При его брате, князе Всеволоде Юрьевиче, старшинство княжества было признано во всех краях Русской земли: даже далёкие галические князья искали у него поддержки. Новгород вышел из зависимости от владимиро-суздальских князей только после битвы при Липице.


[Закрыть]. Почти вся северная Русь признала первенство Владимира – оставалось перетянуть на свою сторону Рязань и Новгород, что издавна считался вольным городом. Но Рязань, выказавшая удивительное непокорство, ныне лежала в руинах и только начала отстраиваться после пожарища. Говорили, что даже великая княгиня рязанская, жена Глеба Владимировича, сама доит коров! – а в Новгороде ныне сидит Мстислав Удалой. Город встанет за своего любимого князя горой, а потому ссориться с ним пока не стоит.

Перед кончиной Всеволод много думал – сыновьями его Господь не обделил, все на возрасте, кроме последнего, Иоанна, который был ещё отроком[75]75
  «Иоанна, который был ещё отроком» - Иван (Иоанн) Всеволодович (р. 1198) князь Стародубский, младший сын Всеволода III.


[Закрыть]. Летами мужи зрелые, да только норовом чересчур горячи. Чего стоит первенец, Константин. Так полюбился ему Ростов, где он просидел несколько лет, что, получив от больного отца известие о наследовании им великого княжения, не захотел его брать, коль не дадут ему в придачу ещё и Ростов: «Прошу дать мне Ростов – старейший город и престол во всея Руси, и к тому Владимир. Или повелишь мне быть во Владимире, а Ростов к нему. А без того и нет моего хотения!» Вот ведь как заговорил! Не иначе, как о переносе столицы задумался!

Привыкший держать землю и людей в кулаке, Всеволод не стал долго раздумывать и после того, как Константин, получив вторичный приказ отца прибыть к нему, в ответ сказался больным, отдал старшинство второму сыну, Юрию, благо тот находился подле отца.

О разделе княжества братья узнали в то же время – каждому доставался град, в коем он жил, а Юрий к стольному Владимиру получал ещё и Ростов.

Схоронив отца и нежданно-негаданно став Великим князем, Юрий не спешил радоваться: сказавшийся больным Константин мог выздороветь и не только для того, чтобы крестным целованием подтвердить верность новому князю. Справедливо посчитав себя оскорблённым, он мог пойти на брата войной, благо мужики уже отсеялись и могли бросить пашню. А потому, спеша предвосхитить события, Юрий срочно вызвал к себе брата Ярослава – поскольку Переяславль был ближе всех прочих городов ко Владимиру: «Брат Ярослав, ежели пойдёт на меня Константин або Владимир, будь ты со мною в помощь мне. А коль он на тебя пойдёт, то я тебе в помощь буду!»

В Переяславле, получив тревожные вести, всколыхнулось всё население, от мала до велика. «Ты наш князь! Ты Всеволод!»^- кричал люд Ярославу на княжьем подворье, когда тот известил горожан о замысленной братом Константином распре. Дрожали от криков толпы и кличей дружинников стены княжьего подворья и храма, на ступени которого взбежал молодой князь. Такой яростный порыв был лучшим доказательством для Ярослава верности избранного пути. Он отчаянно нуждался в поддержке, и только убедившись, что Переяславль за него, Ярослав отписал брату Юрию: «Как велишь, брат, так и будет!» Новый Великий князь тут же приказал готовиться к походу и поспешил перетянуть на свою сторону остальных братьев. Долженствующие слушаться старшего брата, как отца, Владимир[76]76
  Владимир Всеволодович (1193-1229) – князь Стародубский, один из сыновей Великого князя Всеволода III Большое Гнездо.


[Закрыть] и Святослав[77]77
  Святослав Всеволодович (1196-1253) – один из сыновей Великого князя Всеволода III, князь Новгородский, Юрьевский (Юрьев-Польской), Переяславский, Суздальский, Великий князь Владимирский (1246-1248), изгнан из Владимира племянником Михаилом Ярославичем Хоробритом.


[Закрыть] тоже собрали дружины, и четыре брата из шести в середине лета съехались во Владимир. Только юный Иоанн, по малолетству своему не принимавший участия в спорах братьев и живший при дворе Юрия, был оставлен дома.

В предвкушении скорых боев стольный град Владимир гудел, как потревоженный улей. После того как прибыли дружины трёх князей-братьев, в детинце, княжьих гридницах и на улицах стало не продыхнуть от дружинничьих свит[78]78
  Свита – верхняя мужская одежда, надевавшаяся через голову, была неприталенная, расширялась книзу за счёт клиньев, могла быть разной длины (ниже колен, но не длиннее, чем до икр), имела длинные узкие рукава, отделывалась петлицами, подпоясывалась широким поясом. Зимнюю свиту подбивали мехом.


[Закрыть] с серебряным шитьём, от броней, мечей и копий. Проверяло боевую справу владимирское ополчение, бояре спешно оборужали своих гридней. На торгу стали дороги железные изделия владимирских кузнецов – от гвоздей до броней и мечей.

Помогая себе локтями, Ян шёл по владимирскому торгу. В Переяславле он частенько бывал на торговой площади – перед княжьим дружинником расступалась толпа, а ему любо было поглазеть на разложенные в изобилие товары. В обжорном ряду[79]79
  Обжорный ряд - место на рынке, где торговали горячей пищей.


[Закрыть] за простую всего мордку[80]80
  Мордка – цена сомой распространенной денежной единицы домонгольской Руси, одна шкурка белки с головой – «мордкой».


[Закрыть] наешься и напьёшься досыта, налюбуешься и на дорогие ткани, русские и иноземные, на меха и кожи, товары гончаров и кузнецов. Во всей северной Руси вторым после Новгородского считался Владимирский торг. Те иноземные купцы, что не могли или не хотели продать товар в Новом Городе, везли его сюда – тут купят. И новгородцы тоже не отставали от них, ибо хоть и теснил Владимир вольности новгородские[81]81
  Вольности новгородские – после обособления от Киева Новгород стал феодальной республикой, превратившись в самостоятельное государство, верховная власть в котором принадлежала вече. Избирая князей из разных ветвей русского княжеского рода, город предлагал им условия, ограничивающие их власть. Князь, в частности, не мог иметь в новгородских владениях земель, то есть он всегда оставался для новгородцев посторонним лицом.


[Закрыть], а всё ж это город великих князей, с ним опасно долго спорить. И славился владимирский торг красой и обильем товаров. Кто пожелает, может приглядеть коня, тут же, далеко не уходя, справить ему сбрую, поправить подковы, коль стёрлись, потом обуться-одеться так, что не стыдно сразу же и на княжий двор пойти, в дружину попроситься – благо, время такое, князь Юрий всех берёт. И меч добрый укупишь, и щит, и броню, и шелом – были бы деньги. Соблазнов столько, что Ян, хоть и бывал уже на торгу, всё одно чувствовал себя незрелым отроком, впервые попавшим из глухой деревни в стольный град.

Свернув в сторону кузнечных лавок и к золотых дел мастерам, он пошёл медленнее – не потому, что народа тут было много, а глаза разбежались при одном взгляде на раскинувшееся перед ним великолепие. Всё есть у княжьего дружинника, которого сам князь выделяет из прочих, чаще других останавливает с разговором, на ловах завсегда подле держаться велит, а в дружинничьих пирах заздравная чаша из чьих рук на зависть всем быстро доходит. Но уж больно хороши мечи в изузоренных ножнах – такие не грех и князю носить. А брони, а шеломы, а щиты и палицы[82]82
  Палицы – оружие из прочных и тяжёлых пород дерева, с каменным или бронзовым навершием.


[Закрыть]!.. Загляделся Ян на одну – вот бы судьба так обернулась, что и ему пришлось бы воеводскую справу да булаву[83]83
  Булава – короткий жезл с шарообразной тяжёлой головкой, символ власти военачальника, ударное оружие.


[Закрыть] примерить! Есть у князя Ярослава воевода – Василий Любимович, который когда-то первым на Яна князю указал, хороший воевода, грех жаловаться, а всё равно хочется на его место. Ян даже встряхнул головой, отгоняя видение себя в тяжёлом бехтерце[84]84
  Бехтерец – бахтерец – доспехи, заменявшие латы или кольчугу, набирался из плоских продолговатых полуколец и блях, которые зашивались на бархатную или суконную основу.


[Закрыть] воеводы с булавой в руке впереди дружин. Через силу отвёл глаза, пошёл далее. Впрочем, чем чёрт не шутит! Князья-братья дружины не зря собирают – авось, удастся отличиться.

Сделал едва; десяток шагов, и в соседней лавке словно солнце блеснуло, брызнуло в глаза сотнями огней. На прилавке перед сидельцем[85]85
  Сиделец - приказчик.


[Закрыть] было разложено такое богатство – ни дать, ни взять, Жар-птица присела тут отдохнуть, да и растеряла часть сверкающих перьев. Как зачарованный, сдерживая дыхание, Ян протолкался ближе.

Солнце играло на шариках зерни[86]86
  Зернь – мелкие золотые или серебряные шарики (диаметром от 0,4 мм), которые напаиваются в ювелирные изделия.


[Закрыть], переливалось на гранях яхонтов[87]87
  Яхонты – в Древней Руси название драгоценных камней (рубины, сапфиры).


[Закрыть] и смарагдов[88]88
  Смарагды - изумруды (от древнегреч. «смарагдос»).


[Закрыть], слезами плакало в ослепительно-белых лалах[89]89
  Лал - минерал (шпинель) красного, розового, оранжевого, тёмно-зелёного, чёрного цвета, реже бесцветный; название «лал» камень получил от созвучного – «алый».


[Закрыть]. Сверкали колты[90]90
  Колты – женское украшение, парные колты привешивались к головному убору с двух сторон.


[Закрыть], серьги, ожерелья в пять-шесть ниток. Несколько молодок и владимирских девушек стояли и ахали над горстью перстней в руках сидельца, осторожно перебирали колты и кованные посеребрённые обручья[91]91
  Обручья – часть воинского доспеха; здесь – женское украшение.


[Закрыть]. Сиделец срывал голос, до хрипоты расхваливая свой товар. Далеко не всякая купит его узорочье, но, вернувшись домой, сумеет подольститься к батюшке родимому, милому другу или любимому мужу, и тот на другой день посетит лавку, выбрав то, на что уже положила глаз красна девица.

Заметив княжьего дружинника, сиделец мигом повернулся к нему.

   – А вот ожерелья, да серьги, да перстеньки с каменьями драгоценными, серебром да златом изукрашены, лалами и яхонтами расцвечены, – привычно зачастил он. – Погляди, добрый молодец, как горят – как раз к очам твоей сестрицы, али красной девицы! Не скупись, подойди – приценись!

Яна словно в спину толкнули – шагнул к прилавку. Сиделец готовно качнулся ему навстречу:

   – Выбирай, чего душа ни пожелает!.. Матушке, сестрице, аль подруге милой подарок выбрать хочешь?

Ещё миг тому назад Ян был готов признаться сидельцу, что нет у него ни матери, ни сестры, ни невесты, а коль кто и есть, так далече. Но он молчал, с изумлённой растерянностью оглядывая раскинувшееся перед ним великолепие – не мог оценить красы и искусства поделки, а сиделец, понимая его состояние, старался за двоих:

   – Вот перстеньки перегляди – авось какой к очам твоей милой подходит... Обручья глянь – вторых таких на всём торгу не сыщешь... А вот ожерелья – с лалами и смарагдами, какое глянется, то и бери. Отдам по сговору, как сочтёмся! – он успел разглядеть, что Ян был одет добротно – не рядовой дружинник, которого князь содержит, наверняка лишняя деньга в кармане звенит: в ухе позолоченная серьга, на поясе узор вычеканен, пуговицы на свите листьями и травами.

Ян не хотел покупать что-либо – некому было дарить такую красоту. Но по мере того, как сиделец расхваливал свой товар, в его говоре, манерах и самом даже облике вдруг начало проглядывать что-то знакомое. И только он понял, что этот человек ему знаком, как он увидел среди разложенного узорочья серебряные колты с семью привесками, чернённые зернью и усыпанные лалами. На наружной стороне их были вычеканены птицы-сирины[92]92
  Птицы-сирины – в древне-русской мифологии сладкозвучно поющие птицы с женским лицом и грудью.


[Закрыть], на внутренней – дерева с птицами и зверями. Видно по всему, это была дорогая вещь, раз сиделец не спешил её предлагать всякому, кто остановится у его лавки.

   – Откуда у тебя это? – сам того не ведая как, спросил Ян.

Сиделец мигом забыл про прочие безделушки, бережно поднял колты на ладонях.

   – То вещь старая, – молвил он, – но цены немалой... Колты из самой Рязани...

Ян вскинул глаза на сидельца. Теперь он вспомнил.

   – А ты, – сказал, – сам-то откуда?

   – Рязанский я, – сиделец прищурил глаза. Был он немолод, лет сорока, наполовину седой.

   – Ты как здесь оказался? – не сдержался Ян.

Лицо сидельца построжело. Казалось, он забыл, зачем сидит здесь:

   – Великий князь Всевалд Юрьич нас сюда пригнал три года назад, когда Рязань нашу пожёг. Мы – мастера по золоту, меди и серебру, наши лавки на всём рязанском торгу славились, изделия наши тут же, во Владимире и других городах продавались... А как дружины Князевы в город вошли, мы едва сами ушли – прихватили, кто что успел из узорочья кованого да меди-серебра, с тем и утекли... Тута сызнова жизнь начали... – сиделец вздохнул, пригорюнившись. – Князьям да боярам нашим легота – на всём готовом живут, а простой люд горе мыкал первое-то время. Чисто в холопы Великому князю попали. А нынче вот его сынам достались... Пропадает Рязань!.. Ты-то откудова сам? Не рязанский ли?

   – Из Изборска, – ответил Ян. – Дружинник я княжий... – и добавил поскорее, пока рязанец не спросил про тот год. – Во сколько колты-то оценишь?

   – А ты берёшь? – сиделец прищурился.

   – Беру, – Ян полез за пояс, в кошель.

Уплатив, сколько запросил рязанец, он завернул колты в тряпицу и, не оглядываясь, пошёл с торга. Вдруг нахлынуло полузабытое чувство – вспомнилась Рязань, мятеж и девушка с синими глазами. Елена. Елена Романовна, его боярышня.

За три года он ни разу не видел девушки – за распрями с Новгородом и Торжком, за походами на Чернигов[93]93
  Чернигов – один из древнейших городов Руси, впервые упоминается в летописях в 907 г., с конца IX в. в составе Киевской Руси. В X– XII вв. крупный торговый и ремесленный город, в XI-XIII вв. – столица Черниговского княжества. В 1239 г. разрушен монголо-татарами.


[Закрыть] сперва не было времени, а потом, как немного всё притихло, одолели сомнения – а стоило ли тревожить её покои. Небось уже забыла давно, а то и встретила кого, кто по сердцу пришёлся. Ян-то её помнил, да гнал от себя память – она боярышня, а его род не столько богатством да знатностью знаменит, сколько делами воинскими. Согласится ли его суженым назвать, не отвергнет ли? Ведь расстались они, и словом лишним не перекинувшись! Три года терпел Ян, давил в себе память о прошлом, но теперь понял – больше ждать и мучиться понапрасну он не может.

Всё ещё во власти раздумий, он вернулся на княжье подворье, и надо ж было такому случиться, что первым, кто увидел дружинника, был князь Ярослав. Он, видно, только что вернулся в терем – поднимался на крыльцо – и окликнул Яна, когда тот, не замечая князя, проследовал мимо:

   – Почто идёшь, молодец, нос повеся? Аль потерял что?

Встрепенувшись, Ян подошёл к крыльцу, отдал поклон.

   – Здрав буди, княже, – молвил, – прости, что не заметил тебя – моя вина. А что иду невесел – так то мои думки мне покою не дают.

   – Что за беда у тебя? – мигом подобрался Ярослав и даже остановился, раздумав идти в терем. – Сказывай без утайки! Коль кто худое что супротив тебя аль меня замышляет, доложи не медля – честь дружины и Князева честь!.. Ну?

   – Прости ещё раз, княже, – Ян склонил голову, – никто против тебя аль меня худого не замышляет, честью в том клянусь!