Текст книги "Хрустальная волчица (СИ)"
Автор книги: Галина Горенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
На этой оптимистичной ноте, я отправилась в свою комнату.
На завтра я и Фальк отправлялись в Хельмшторм.
Покинув портальную башню Хельмшторма, мы с Фальком разошлись в разные стороны, словно случайные попутчики почтового дилижанса. Подполковник, всю дорогу был задумчив и молчалив, сменив привычную маску пошляка-балагура на чинушу военного, впрочем, он, как и я, не был любителем долгих проводов и простился со мной сдержанно и загадочно:
– Увидимся завтра на Ритуале МакКайла, – тихо выдохнул Атто, выпуская обжигающий парок, в звеняще-ледяной воздух, – будь осторожна что липредчувствие у меня, – и задумчиво пошёл в сторону центральной площади, по привычке чеканя шаг. Что Ингрид, что Фальк, как по мне, слишком уж нагнетали обстановку.
Вопреки тому, что прибыла я исключительно на Ритуал, мысли мои сейчас от Выбора Силы были крайне далеки. Разговор с матушкой, что назрел уже давно и совершенно спокойно воспринимался мною как неизбежное, но необходимое зло. И всё же, поднимаясь по ступеням кланового особняка, свинцовой тяжестью свилось в клубок бремя неприятного диалога.
Дядя был мне искренне рад, казалось, он ждал меня, потому что едва я вошла в просторный холл, выглянул из кабинета и махнув рукой, пригласил следовать за ним. В сухом, тепло натопленном помещении терпко пахло хвоей и старой кожей, бледно-голубое пламя топляка (по его словам такой огонь способствовал концентрации и раздумьям лучше чашки крепкого тая) лизало острыми язычками кованную решетку камина, силясь вырваться на свободу и захватить много больше, нежели просоленные поленья.
Глава семьи обнял меня и указав на диван предложил присесть:
– Ты знаешь, – начал с места в карьер дядя, – что Роберт отказал ей от дома? – можно было не уточнять кому именно, потому как с того самого момента, как погиб отец, мать стала головной болью не только нашей, но и дядиной.
– Я удивлена его терпению, дядя Густаф. Но это было неизбежно, а то, как она поступила с Лейни задело и обидело его.
– Я говорил ей то же самое, – задумчиво оглаживаю длинную бороду, молвил старший родственник, – и по поводу Штейна её не поддержу, но матушка твоя замахнулась на обещанную маркизом благодарность, и не отцепится от тебя, как клещ от шелудивого пса.
– Боюсь матушку ждет немало разочарований, дядя, – скромно проговорила я, вытягивая руку без тонкой замшевой перчатки. Зажившая руна пусть была бледной, но всё же четко отпечаталась на тыльной стороне ладони, и, хотя дяде я доверяла, руническую вязь помолвки, демонстрировать ему не стала.
– О как, – засмеялся дядя Густаф. – Рад за тебя, и горжусь. Не поверишь, но у меня как гора с плеч. Спорить с твоей матерью у меня уже нет здоровья, и, по сути, Штейн не так и плох
– Только жены у него долго не живут, мрут как фруктовые мушки, – поморщилась я. – Пользоваться вашим радушием я не намерена, хочу покончить с матримониальными планами матери, а после, уверена, она не захочет оставаться со мной под одной крышей. Да и Лейни меня заждалась.
– И всё же ты знай, – сжал мою кисть сухой ладонью дядя, – это и твой дом, и здесь, тебе всегда будут рады, вопреки тому, как твоя мать воспримет то, что должно было бы стать поводом для гордости, будь она сдержаннее в своих тратах.
– Спасибо, ваши слова много для меня значат.
– Ты знаешь про брата?
– Да, это немыслимо, дядя. И я такого вероломства не прощу, довольно. – Если бы в лицее не проводили медицинские тесты, брат не получил бы срочного лечения, мать настоями замедляла становление второй ипостаси, а это чревато как потерей зверя, так и трудностями оборота. Я поцеловала морщинистую щеку и прикрыв за собой дверь, отправилась в матушкины покои.
Тихий, но властный голос, распекающий очередную служанку, был слышен в просторном холле, кошмарить прислугу мать умела и любила, поэтому череда сменяющихся горничных, кухарок и конюхов, перестала удивлять меня еще в детстве. У нас задержался лишь дворецкий, которого искренне любил и уважал отец, а мать, как бы не старалась, не могла вывести из себя.
Выбежавшая в растрепанном кружевном переднике девушка была в слезах, а едва за ней захлопнулась дверь, в полированное дерево ударилось что-то хрупкое, разлетевшееся десятками осколков. Чашка и блюдце – поняла я, когда осторожно вошла, минуя кусочки сервского фарфора и грязную лужицу ромашкового отвара.
Волосы лежат волосок к волоску, домашнее платье в идеальном порядке, цветом идеально сочетается с легким, не перегруженным деталями, опаловым гарнитуром, высокий лоб и щеки слегка припудрены, губы тронуты перламутровым блеском – казалось, разбуди мать среди ночи, и она будет такой же идеальной, хрустяще-накрохмаленной, как сейчас. Жаль, что за внешне благополучным фасадом скрывалась глубоко порочная, эгоистичная натура.
– А, это ты – по-своему обрадовалась мне матушка и тут же взяла быка за рога. – О помолвке объявим на балу, сейчас отправлю птичку маркизу.
– На твоем месте, я бы не торопилась, мама, – постаралась деликатной улыбкой смягчить отказ. – За маркиза я не выйду.
– Можно подумать, у тебя есть выбор, дорогая, – хрипло засмеялась она, наполняя очередную чашку из крошечного заварника. А затем, решив, что меня то можно не стесняться, пошарила меж разномастных подушек, разбросанных по софе, вытащила фляжку полированного серебра и добавила крепкого алкоголя, резко пахнувшего ароматной горчинкой, в успокаивающий отвар. – Тебе пора смирится со своими обязательствами и не расстраивать маму.
– Я. За. Него. Не. Выйду. – Отчеканила я и протянула матери кисть. – А если у тебя есть сомнения в подлинности Знака, вот тебе копия официальных бумаг об активации данама.
Тонкие пальцы железной хваткой впились в ладонь, до боли сжимая, оставляя синяки. Да и бумаги она комкала, изучая с тем же остервенением, что и розоватый шрам, пульсирующий силой и чуждой магией:
– Ты не можешь так со мной поступить. После всего того, что я для тебя сделала, – изобразила подступающий обморок мать. – Я встала, намереваясь прекратить этот фарс своим уходом, и матушка тут же «пришла в себя», цепко следя за моими действиями. – Ты не посмеешь– Я уже давно ничего тебе не должна. Потакая своим пагубным привычкам, ты растратила наследство и Лейни, и моё, лишив тем самым нас выбора, практически довела до банкротства поместье, стабильно приносящее доход, а значит Калебу придется жениться на деньгах, а не по воле сердца. Вместо того, чтобы поддержать дочь в сложный для неё период, ты устроила суаре с игрой в баккару и акулину**, ты поила сына солдатской травкой***, слава Великим, без серьезных последствий, и ты наверняка уже растратила аванс от маркиза.
– Я прокляну тебя – перебила меня родительница.
– Одним проклятьем больше, одним меньше, – пожала я плечами, – как случилось так, мама, что твоя зависимость стала важнее, чем родная кровь и плоть?
И вышла, осторожно прикрыв за собой дверь, в которую тут же полетела очередная чашка с отваром.
В голове было пусто, сердце в груди бухало словно ритуальные дхолы отбивали странный, торопливый ритм, глаза щипало от подступающих слез, но заплакать я так и не смогла. И всё же мне было горько: осознанно, я вычеркнула свою мать из жизни, хотя фактически, она уже давно ею быть перестала.
*Дабойа – магически выведенная змея. Крайне ядовита. Противоядие помогает в первые несколько таймов, затем – летальный исход.
**Карточные игры.
***Тысячелистник – регенерирующее, здесь усиленный магией настой, замедляющий естественное взросление организма оборотня.
Глава 22.
Все испытывают страх в тот миг, когда могут изменить свою судьбу.
Покидая особняк клана, я решила отправиться к сестре, а не вторгаться в дом Бьерна, словно воришка-домушник.
Вновь.
По традиции в ночь пред Райту Вайрис* заявленные наследники должны провести во дворцовом хофе, под присмотром старшего жреца. И пусть в тех письмах, что каждое утро я получала от жениха, Генрих силился развеять мои тревоги – неумолимое приближение ритуала, где-то в центре солнечного сплетения, глубоко внутри, рождало страх.
Иррациональный, неподдающийся контролю, глубинный ужас, граничащий с паникой, накрывал меня каждый раз, когда я думала о Выборе Сил. Руки мои холодели, а дыхание перехватывало, и пусть всего на мгновение, но этого было довольно, чтобы растревоженное предчувствием подсознание рисовало во сне картины ужасных последствий и безрадостного будущего.
После таких видений, я долго не могла прийти в себя, и даже изнурительные тренировки, коими расщедрился неунывающий Фальк стараясь отвлечь меня, особо не помогали.
Сам ритуал всегда проходил одинаково: претенденты избранные предыдущим Кёнигом вступали на центральное плато древнего места силы. Одно из трех действующих в Стоунхельме оно было капищем древних правителей, и именно духи Исконных выбирали будущего Властителя, возлагая венец на чело достойнейшего, коронуя свой выбор. Нам, свидетелям ритуала, оставалось лишь приклонить колени пред новым Правителем и признать выбор Древних.
Да свершится Выбор.
Оставшийся ун прошёл в кругу семьи и приятных хлопотах, которые пусть самую малость, но смогли отвлечь от переживаний: в отличие от меня, сестрица озаботилась нарядами, когда же мою голову, занятую беспокойством и сомнениями, мысли о приличествующих случаю туалетах – минули. Самая модная, что по сути является синонимом слову дорогая, модистка этого сезона помогала нам с платьями, ведь ритуал и коронация завершались балом, а значит, как сказала, в предвкушении потирающая ладошки, Лейни – мы должны блистать.
Для себя она выбрала наряд, удачно скрывающий её интересное положение, но выгодно подчеркивающие все абрисы, бледно-серебристый шелк и шантильское кружево в тон, обнимало ладную, уютную фигуру сестры. Ткань струилась подобно жидкому металлу, отражаясь в приглушенном свете луминос камней.
Моё платье напоминало необыкновенные, морозные узоры на покрытом хрустким ледком Соленом озере. Бледное, цвета кости элефанта** кружево переплеталось с прозрачным креп-шифоном, вышитые завитки уплотнялись на груди, бедрах и даже длинных рукавах, маскируя помолвочную вязь на кисти и предплечье, что с каждым уном становилась ярче и причудливо разветвлялась до самого плеча, сбегая на лопатки и шею.
К платью шла украшенная перьями в тон накидка, плавно перетекающая в длинный шлейф и подол, мягко пенящиеся у ног и кокетливо открывающие носочки изящных серебристых лодочек на высоком каблучке. Я поймала крайне заинтересованный взгляд швеи на темнеющих завитках обручальных рун, но надо отдать должное профессионализму модистки, своё любопытство облечь в вопрос она не решилась.
– Ты затмишь всех, милая, – восхищенно замерла сестрица, пока швея обходила по кругу своё творение и исправляла мелкие, видимые лишь ей недочеты. Пара булавок больно оцарапала кожу, но я стоически вытерпела экзекуцию, и наконец-то разоблачившись, уселась рядом с Лейни пить горячий отвар с мятным листом.
– Я надену его лишь в том случае, если вы поменяете нижний чехол, с прозрачного на телесный. Затмевать всех просвечивающимися сосками я не намерена, – моя скромница-сестра зарделась, а вот модистка, засмеялась и пообещала к назначенному леору исправить все дефекты.
Ночь я провела без тревожащих сновидений и впервые за декаду выспалась, встретив восход бодрой и свежей, словно букет озимых пионов, что доставили к завтраку от Генриха. К цветам была приложена карточка: в ней Бьерн желал мне доброго утра, и надеясь на скорую встречу, просил довериться и не принимать происходящее близко к сердцу.
В конце концов, судьба всегда ведет нас туда, куда идти мы совсем не собирались, что ж посмотрим, какой путь она припасла для нас с Генрихом, а я буду ему поддержкой и опорой, путеводной звездой и смыслом, как и он для меня. С этими мыслями, я села в экипаж и отправилась на церемонию.
Некогда грандиозное, а теперь почти всегда заброшенное сооружение, сложенное из монолитного серого гранита, имело форму колоссального по своей величине амфитеатра, возведенное древними мастерами оно было нерушимо и незыблемо как сама Твердыня.
Крутые ступени, подсвеченные полыхающими в бронзовых чашах камнями, покрытые алым бархатом сиденья, с вольготно рассевшихся на дорогой ткани знатью и круглая, присыпанная гранитной крошкой орхестра*** мало чем напоминали мне место силы недалеко от Вестхолла. У древних правителей нет усыпальниц, нет могил или склепов, их тела предают огню и развеивают прах над ритуальным местом силы, дабы связь их с потомками была крепче и тверже.
Мне, крайне редко выходящей в свет и той, что не часто чтит своим присутствием высшее общество, казалось, что я присутствую не на значительном историческом событии, на котором вероятнее всего решится, каким курсом далее будет следовать Стоунхельм, а на скандальной премьере в театре, где главное не оценить талант играющих спектакль актеров, а показать себя, повыгоднее выставляя в сверкающей витрине, будто сдобные пирожные в популярной кондитерской.
Роберт, едва увидел сияющую серебром Лейни, спускающуюся неспеша по широкой лестнице, рассыпался в комплиментах, мне же досталась пусть заслуженное, но мимолетное восхищение. Глядя на сестру, глаза у лиса горели, и сердце моё сладко сжалось от радости за них, их чувства, вопреки обстоятельствам женитьбы лишь крепли со временем, а моя скромница-сестрица, расцвела в этом союзе, превратившись из кроткого бутона в яркий, экзотический цветок.
Небо над нашими головами темнело бездонной глубиной, пугая далекими расстояниями и блеклой россыпью крошечных звезд. Защитный купол, сформированный магами, оберегал присутствующих и всё еще прибывающих от холода и ветра, изолировал магию древних от окружающего мира и глушил любые звуки, доносящиеся извне.
Как сказал Роберт – это скорее рукотворная уступка, видимость защиты от ритуальной волшбы, ведь собравшимся сливкам общества важно осознание собственного превосходства над теми, кто ожидает результатов выбора за пределами дворца, тех, чьи судьбы могут измениться, если правитель будет слаб или глуп. Но в этот раз результат выбора был на столько очевиден, что вплывающая в амфитеатр под руку с вдовой Кюной Аделла сорвала бурю оваций.
Каждый, кто присутствовал на ритуале знал о том, что благосклонность девицы сменила направление и отныне принадлежит старшему сыну и наследнику вопреки данным обязательствам. О том, что помолвка разорвана шептались как-то неуверенно, но то, что расторгла обязательства именно Аделла, сомнений не было ни у кого.
– Интересно, ей рукоплещут из зависти или подобострастия? – удивилась я многочисленной реакции. – Пусть Клаус по мнению большинства уже Кёниг, но неужели Аделла уже Кюна?
– Тот, кому думается, что предательство достойно оплачивается, живет в мире иллюзий, Кай, – ответила мне сестра. По плечам, вызывая леденящий озноб пробежали колючие мурашки, острый, пристальный взгляд царапал меж лопатками, и я осторожно, стараясь не пялиться в открытую, обвела глазами присутствующих. Напротив и левее, задрав подбородок и сознательна избегая меня и сестрицу, сидела мама, усиленно изображающая светское довольство и праздную радость.
Подле нее, буравя меня темными глазами в обрамлении густых, насупившихся бровей, восседал мой несостоявшийся жених. Жесткие складки прорезали суровое лицо волка, широкие плечи и поджарое тело под сукном сюртука вызывали невольное восхищение и уважение, да только пристальное внимание этого мужчины было мне не приятно, и дабы не быть голословной, я убрала так вовремя упавшую на лицо завитую прядь, во всей красе демонстрируя бледную, но четко очерченную руну активации. Мужчина скривился и наклонившись к плечу матери, что-то жарко зашептал. Матушка забегала глазами и мелко-мелко закивала, избегая смотреть на меня прямо.
В это время величаво, не торопясь, первые женщины государства проследовали к своим местам. Кюна и по правую руку от неё бывшая невеста Бьерна уселись на мягкие подушки и чрез мгновение камни в чашах стали тухнуть.
– Что ж, занавес поднимается, – шепнул мне Роберт. – А я ставлю на Генриха.
В круг, поочередно выступали претенденты на престол: Клаус, одетый в традиционные одежды, правящего дома, высокий и поджарый, шёл уверенно, красуясь. Генрих, чей оголенный торс и клановые цвета тартана**** вызвали восхищенные вздохи женской половины, был обманчиво небрежен и расслаблен.
Помолвочная вязь бледной лозой вилась по загорелому предплечью и напряженному бицепсу, забегая на спину и шею любимого, Лейни стрельнула в меня глазами, стараясь не выдать реакцией догадки о том, как далеко зашли наши чувства и осторожно сжала мою ладонь в поддерживающем и так необходимом мне сейчас жесте.
А вот те, кто появился следом за ним вызвали громкий ропот и крики непонимания.
Держась за руку, босые, как и старшие братья, голые по пояс, на покрытый острой каменной крошкой вышли явные брат и сестра. Белокурый мальчик шести талей, крепко держал за руку девочку трех, мокрые дорожки слез её страха, вызывали у меня лишь одно желание – утешить малышку.
Старший жрец утта ударил о гранит посохом высекая искры, замыкая круг и давая начало ритуалу.
Да свершится выбор.
*Райту Вайрис – Ритуал Выбора Силы.
**Элефант – древний восточный зверь, ранее использовался как боевая единица.
Орхестра*** – площадка, где непосредственно случается выступление.
Тартан**** – традиционная шерстяная, клетчатая ткань.
Глава 23.
На свете много мерзостей. Предательство – худшая из них…
Молочно-белый вихрь заполонил арену, мельтешащий туман то и дело прорезали кроваво-красные, ветвистые молнии, являя на доли мгновений то одну призрачную фигуру, то другую.
Всё возрастающий, надсадный, словно крики погибающего войска гул сменился густой, пронзительной пустотой, принесшей следом невероятную по силе ослепляющую боль. Горьким ядом она разливалась по венам и растворялась в крови, как крупинки металла в кислоте, убивая все чувства кроме одного – неконтролируемого ужаса.
Несколько квази мне казалось, что я падаю с бесконечного утеса в бьющиеся о скалы прибрежные волны Северного моря. И вдруг я смогла вдохнуть, и лишь вбирая драгоценный воздух в легкие поняла, что до этого совсем не дышала. Слепящая глаза пелена пала и сквозь слезы, текущие из глаз, я увидела, как вихрь расступился, являя мне и всем вокруг правителя Стоунхельма.
На его голом торсе виднелись длинные багровые следы, будто от плети, кровь из рассечённого, но уже затягивающегося пореза на брови капала на крошево настила, впитываясь с громким шипением, словно вода в раскаленные угли, на руках его, крепко прижатой к могучей груди, всё еще сотрясалась в рыданиях малышка, её брат стоял рядом, крепко держа мужчину за руку. В оглушающей тишине, вызванной не ритуалом, а его последствиями присутствующие, все до единого, наблюдали за коронацией избранного Древними претендента.
Замысловатые завитки красного золота, по одному появлялись на открытом челе мужчины, ровно неизвестный живописец, щедро макая кисть в блестящий кармин выводил древние руны, соединяя их нерушимыми связками. Оконченный рисунок венца запустил цепную реакцию – все те, кто неотрывно смотрели на Вседержителя, стараясь ничего не пропустить, с такой же жадностью стали разглядывать того, кто проиграл (безусловно, малышей, внезапно появившихся на арене, в расчет никто не брал).
Поверженный Клаус Бладъёльтер, старший сын, официальный наследник, безусловный фаворит Выбора обессиленный пал на колени пред младшим братом, пред тем, кого выбрали и мгновением ранее короновали Предки, пробуждая будто от спячки безмолвствующие ряды свидетелей. Один за одним они опускались на колени преклоняясь пред Кёнигом:
– Нееееееееееет, – раздался хриплый крик: Неееееет, – вдовая Кюна бросилась на площадку, перескакивая каменные ступени и протягивая скрюченные пальцы, подобно хищная птица – когти, в тщетной попытке прорваться сквозь прозрачный полог. Стоящие на страже преторианцы растерялись по началу, но быстро придя в себя, оттащили стенающую женщину, тщетно пытающуюся проломить с виду хрупкий барьер.
Её не удалось успокоить и двое мужчин практически волоком, но бережно, вывели вдовицу, продолжающую биться в истерике неистово раздающую проклятья любому, кто попадется ей на глаза.
В моей голове мысли бились подобно пойманным в банку светлякам. Больше всего мне сейчас хотелось остаться с Генрихом наедине: выслушать, утешить, ведь от меня, не укрылись шок и неприятие отразившиеся на его лице.
– Кайла, – шепотом, едва различимым в гуле других голосов, позвала меня сестра, – как это возможно?
– Если бы я знала, Лейни, – ответила я.
Полог тем временем лопнул, раскалываясь на истлевающие осколки, будто мыльный пузырь в ледяную стужу и Генрих осторожно передал детей в руки гвардейцам. Зачем покойный Кёниг внес имена малышей в ритуальную скрижаль прекрасно зная, чрез какие препятствия им суждено пройти? Зачем всем вновь демонстрировать свою неверность супруге, подвергая детей смертельной опасности прекрасно зная о мстительном характере уязвленной новым предательством Кюны.
Дальнейшие события стали развиваться со стремительностью снежной лавины, сносящей на своем смертоносном пути все сущее. Вопль вдовицы запустил цепную реакцию, и безмолвствовавшая до селя безропотно принявшая случившееся толпа разразилась бурными криками:
– Долгие лета Кёнигу! – кричали одни.
– Да свершился Выбор! – другие.
– Будь здраве Генрих Бладъёльтер, сын Ансельма! – третьи.
Дальнейший балаган впавших в экстаз подхалимов пресек старший жрец, грозно ударив посохом по гранитному полу, вызывая вибрации и сбивая с ног особо ретивых лизоблюдов. Да и опешивший и не ожидавший восхищенных воплей Генрих собрался, являя высшему обществу ту до поры скрытую сторону характера, что была прекрасно известна его коллегам и тем неудачникам, коим не посчастливилось попасться в лапы заместителя ОсО.
Отдавая четкие и краткие приказы гвардейцам, он усмирил толпу единым взмахом руки, той, на которой была вязь нашей связи. И вдруг, бывшая невеста Генриха грациозно поднялась со своего места, являя всем улыбку и торжествующее выражение лица. Медленно спускаясь по каменным ступеням с высоко поднятым подбородком, она вступила на круглую площадку. Шлейф тёмно-изумрудного бархатного платья тянулся за ней, подгребая мелкие камушки, царапающие лаковую кожу остроносых туфелек в тон.
Разбитый и сломленный Клаус, так и не решившийся уйти с орхестры несмело протянул руки Аделле, что шла на встречу, улыбаясь нежно и зовуще. Уже то, что вопреки результату она решила поддержать своего мужчину вызывало во мне уважение, хотя, в общем и целом, отношение моё к этой подлой девице такая малость изменить не могла.
Сестра, даже когда мы били малышками, была более циничной и приспособленной к жизни, меня, забалованную отцовской любовью воспитывали скорее, как сорванца-мальчишку, нежели как девицу на выданье. Предательство и подлость всегда ставили меня в тупик, когда как сестра со свойственной ей женской хитростью и изощренностью могла мстить долго и со вкусом, подготавливая кару дем за демом, но даже она ахнула от того вероломства, свидетельницами которого мы стали.
Аделла обошла по кругу проигравшего и бросилась в объятья Генриха, наглаживая обнаженную кожу мускулистой спины МОЕГО жениха и впиваясь тому в губыГлаза заволокло кровавой пеленой, руки обернулись когтистыми лапами, что прорывали бархатные подушки и царапали гранит ступеней с противным скрежетом
В себя меня привела волчица, она выла и скреблась под кожей требуя выпустить её на волю, разорвать оковы, пустить кровь, уничтожить. Моя вторая ипостась клацала зубами разбрызгивая слюну, но я тряхнула головой, часто-часто задышав и постаралась загнать хищницу глубоко внутрь.
Однажды я уже пошла на поводу у своего второго «я» и пусть враг понес заслуженное наказание, отмыться от позора вызванного моими порывом и развеять слухи было очень трудно, практически невозможно. Нет большего позора, чем явить зверя не на поле брани, хотя откусить руки, которыми эта подлая дрянь трогала Генриха хотелось невероятно, даже пришлось сглотнуть горькую слюну.
Но ревность скоротечная эмоция, и она развеялась подобно туману солнечным утром, когда Бьерн, аккуратно, но твердо отстранил от себя Аделлу, цепляющуюся за него, словно омела, паразитирующая в кроне благородного дуба. А затем, в гробовой тишине он разорвал рукав богато украшенного камнями платья девушки являя безмолвствующим свидетелям чистую от вязи, белоснежную кожу тонкой руки.
– Ты мой, – закричала девушка и в голосе её прорезались истеричные нотки. – Я не отдам тебя другой.
– Я не пуховка от пудры, Аделла, – ответил Генрих, – и нас с тобой более не связывают даже старые договоренности. Свой выбор ты сделала давным-давно, Клаус – достойный выбор.
– Достойный? – завизжала девица, потерявшая всяческий стыд. – Он проиграл, он ничтожество Он недостоин. Я буду Кюной, я
Гвардейцы наконец-то отмерли от шока и оттащили упирающуюся истеричку, что бесновалась и цеплялась за воздух в попытке задержаться рядом с Правящим.
– Фу, мерзость какая, – шёпотом произнесла Лейни точно озвучивая и моё впечатление о происходящем. Многие были не столь деликатны вслух выказывая свое отношение к двуличной лгунье значительно более крепкими выражениями, что, впрочем, никак не смутило бывшую невесту Генриха.
из присутствующих подобрались, стараясь не пропустить ни одного слова разгорающегося фарса, лица их выражали наслаждение безобразным скандалом и отвратительным унижением, предвкушая еще больший по масштабу крах озлобленной интриганки. Вряд ли Аделла смогла бы выставить себя большей дурой, чем сейчас, когда цеплялась за Кёнига, отвергнутая и опозоренная прилюдно.
Я же, кажется единственная из присутствующих в этот момент смотрела не на Генриха и его бывшую невесту, а на Клауса, и то, что я видела пугало меня до умопомрачения. Тщательно скрытая ярость, испепеляющая и сокрушающая ненависть, разгорающаяся в пламя искра безумия зловещей тенью мелькнули на его красивом лице и исчезли без следа.
И возможно все эти эмоции оправданы и так бы меня не напугали, если бы меж бледных, тонких губ бывшего старшего наследника не мелькнули заострившиеся на долю квази клыки, коих у чистокровного человека, пусть и у одаренного мага, быть не могло априори.
Мужчина резко поднялся с колен и покинул арену, впрочем, как и вероломная «невеста», сотрясающая руганью и проклятиями жадно внимающую толпу, её наконец-то оттащили преторианцы, повинуясь сигналу правителя.
Следующим залу покинул Генрих, поблагодарив присутствующих и выразив надежду на скорую встречу на балу, посвященному вознесению венца.
– Ни за что не пропущу бал, – прошептала графиня как-то там, сидящая ниже нас на пару ярусов своей подруге. Несса слыла заядлой шептуньей, как и её визави, и попадая на их острый язычок можно было не отмыться даже если у тебя цвет перчаток не сочетался с сумочкой, чего уж говорить о таком сочном поводе. Две перечницы, словно падальщики, учуяли сладковатый привкус тухлятины и с наслаждением вонзали свои клювы в гниющую плоть. – Уж очень хочется посмотреть на невесту Кёнига, девчонка сорвала куш и до сих пор таиться.
– С чего ты решила Аниса, что он на ней теперь женится? – ответила ей тихо наперсница, неспеша продвигаясь в сторону выхода. – Был никем, стал всем, выбор то теперь побольше.
Холодные пальцы переплелись с моими, отвлекая от непредназначенного для моих ушей. И всё же разговор этих старых сплетниц натолкнул меня на мысль, которую я трусливо гнала от себя: а вдруг Генрих передумает?
Быть может ему по статусу теперь положено вступить в союз не с опальной дочерью баронессы, у которой в анамнезе закрытое дело об убийстве, банкротство и неоконченная Милитарная Академия, а например, с той же ненаследной кронцессой Демистана Алисией, с которой Генрих дружит с самого детства или с дочерью герцога МакКелтара, чей клан держит банки по всему содружеству Кватры.
– Мне нужно в дамскую комнату, – шепнула я сестре. До главной залы дворца было всего ничего, но мне хотелось побыть в одиночестве, уверена уборные будут забиты до отказа теми, кто хочет привести себя в порядок пред танцами и праздничным ужином. – Встретимся в сапфировом зале.
Наклонившись над раковиной, я плескала в лицо ледяной, родниковой водой, надеясь прийти в себя и прочистить разум. Мысли петляли, словно лиса, запутывающая следы от охотничьих хаундов, и, хотя извести, разъедающие душу мысли, не удалось, я освежилась и была готова к балу, а разговор о нашем будущем неизбежен, да только за результат я не поручусь, и от этого было горько и немного страшно. – Прошу следовать за мной, – обратился ко мне один из пары гвардейцев, подпирающих дверь дамской комнаты.
– Куда? – спросила я, не уверенная стоит ли мне соглашаться на столь заманчивое предложение.
– Не беспокойтесь, – ответил второй, отрезая мне возможность покинуть коридор со спины, – здесь недалеко.
Факелы горели через один, а те, что пылали – чадили, мы спустились по каменным ступеням на два пролета и шли явно по дворцовым черным ходам, хотя несмотря на то, что здесь был полумрак, на полу не было ни пылинки или мусоринки, даже завалящей паутины не было. Интересно, а здесь убираются уборщицы или провинившиеся гвардейцы, когда получают наряд вне очереди.
Эти странные и сумбурные мысли позволили мне скоротать время до тех пор, пока мы не подошли к небольшому тупичку, что венчала тяжелая дубовая дверь с кольцеобразной ручкой в виде волчьей головы. Один из конвоиров постучал и через мгновение отворил тяжелую створку впуская меня в небольшую, но хорошо освещенную комнату.
Глава 24.
Порой, когда ты пытаешься сбежать от собственной судьбы, оказываешься прямо у ее порога.
Едва я переступила порог в крошечную комнатку, меня ослепил холодный свет луминос камней, расставленный в специальных для магкамней нишах, и пока я болезненно моргала, силясь привыкнуть к контрасту и переждать резь в глазах, теплые, сильные объятия сомкнулись, прижимая меня к твердой груди.
– Я люблю тебя с каждым прожитым уном сильнее, МакКайла, – прошептал мне в волосы Генрих, опаляя теплым дыханием щеку и ухо, а затем впился мне в губы, присваивая меня, торжествуя, побеждая мимолетное сопротивление. Рот опалило, вышибая дыхание, и расплавленное олово желания потекло по венам, заменяя кровь, колени вдруг подогнулись, и, если бы Бьерн не держал меня так крепко, свалилась бы под ноги суверену, как того требовали неукоснительные каноны придворного этикета. – И венец ничего не меняет, это ясно?
