Текст книги "Хрустальная волчица (СИ)"
Автор книги: Галина Горенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
Предателя поймали с поличным, а неопровержимые доказательства его вероломства стали лишь очередной каплей в море и сомнений. Один из двух друзей Бьерна, тех самых, что спасали меня из лап поехавшего черепицей «женишка», попытался подложить взрывное устройство под днище кареты в тот момент, когда мы остановились на постоялом дворе дабы перекусить и сменить взмыленных лошадей.
По правде говоря, моя интуиция подвела меня, если выбирать между Лэксом и Дэваром, я бы поставила на рыжего пройдоху. Лисья натура слишком переменчива, к тому же он был не слишком рад тому, что Генрих так и не назначил его начальником ОсО, а вместо этого восстановил в должности и полномочиях своего начальника, отправленного предыдущим Кёнигом на заслуженный отдых. Объяснил Бьерн мне это решение тем, что лис еще слишком порывист, а генерал-майор еще не стар, опытен и самое главное верен не какому-то конкретному человеку, а государству в целом. Именно из-за этого у старого вояки и случился конфликт с Правящим, он посмел ставить интересы страны превыше мимолетных прихотей власть имущих.
Но предателем, сговорившимся с Клаусом, оказался Дэвар.
– Почему? – спросил Генрих у друга, чье предательство ранило его больше, чем отравленный нож. Он до последнего надеялся, что ошибся.
– Мирина, – не стал отпираться Дэв. – Прежде чем затяжелеть, она пережила два выкидыша, во второй раз лекарь запретил ей беременеть вновь. Это могло стоить ей жизни. Я не мог так рисковать. Я слишком люблю её. Но она понесла вновь, слишком хотела подарить мне наследника. – Я была опустошена и раздавлена, мне довелось видеть много разных предательств, и, признаюсь, меня всегда удивляло, как низко может пасть человек, но Генрих на него было просто страшно смотреть, во истину больнее всех ранит нож в спину от того, кого ты защищал грудью. – Клаус сам нашёл меня, предложил помощь и сразу озвучил цену. Я послал его, а потом умолял. Умолял о том, чтобы предать тебя
Произнеся эти страшные слова Дэвар закрыл ладонями лицо, не желая, чтобы мы видели его слезы. Облегченье, что было написано на его лице, когда тот был пойман с поличным, сказало мне больше, нежели горькие слезы искреннего раскаянья. У него был выбор, даже не из двух зол, и всё же храбрости удержаться от предательства у Дэва не набралось.
Плечи его сотрясались в беззвучных рыданиях всего пару мгновений, а затем он заговорил вновь:
– Я не смею просить тебя, но всё же я здесь, у твоих ног, – сказал он, падая на колени, – всё, что случилось моя вина. Не Мири. Прошу не губи её. Она ничего не знала.
Я вышла из комнаты не в силах больше наблюдать за этим гордым, умным, добившимся всего самостоятельно и предавшим основы основ мужчиной.
Разрозненные кусочки сложносочинённой мозаики сложились в единое панно – картину предательства, все те слухи, домыслы, подозрения и улики лишь подтверждали слова Лэкса.
Опустошенный предательством друга Генрих не мог быть объективен, а я могла: мои подозрения уже давно вышли за рамки окружающих меня доказательств, первым и самым явным был высочайший уровень знаний в области магии крови. Ну не смог бы Густаффсон провернуть в одиночку те сложнейшие опыты с жителями Изнанки, не смог бы сам пленить и подчинить Фенрира, к тому же он был мертв к тому моменту, когда очередной чёрномагический эксперимент разрушил одну из печатей.
Второе, что сильнее прочего бросилось мне в глаза – болезненный внешний вид Клауса. Его волосы более не сверкали благородной платиной, а стали тусклыми и седыми, как у тех бедняг, чьи тела я доставила в мертвецкую ОсО, как и у отравленного Кёнига, и стойкий, приторный запах несвежей крови, исходящий от него во время последнего ужинаМожно было посчитать, что Клаус стал жертвой того же экспериментального яда (по отчету патологоанатома причиной смерти поседевших трупов стал усиленный магией, неизвестный ранее состав на основе вороньего глаза), если бы не одно «но» – все остальные, попавшие под его воздействие были мертвы.
А кроме этого столько мелких, незначительных деталей, которые сами по себе не вызывали подозрений, а собравшись в единое целое – обрушили на нас суровость правды.
Безусловно, продолжать рейд мы не стали. Сразу после допроса Генрих приказал возвращаться во дворец и немедля мы отправились в путь. Два портальных прыжка и три бесконечных леора, полные сомнений, переживаний и отрицания привили нас в пустые покои в спешке сбежавшего Клауса Бладъельтера – убийцы, отступника, предателя, единокровного брата моего супруга.
– Я еще удивлялся, его настойчивости, – устало потер переносицу Бьерн, – он всё пытался выспросить куда я отправил детей, – имея в виду младших брата и сестру, – а я всё отшучивался, мол рано ему папочкой становиться. Как чувствовал
По возвращении во дворец Генрих развел бурную деятельность, но толку было чуть. Он рвал и метал, кошмарил подчиненных и личную гвардию, но следов сбежавшего Клауса не обнаружил. Допрос вдовицы лишь внес сумятицу, но эта старая сука держалась с таким высокомерным презрением, что взбешенный супруг и без того с трудом терпевший присутствие озлобившейся Кюны, потребовал, чтобы она немедля покинула двор.
– Уверен, эта старая змея знает, где он, – злился супруг расхаживая из стороны в сторону, – ну не пытать же мне её в самом-то деле.
– Я сильно сомневаюсь, что даже в таком случае она сдала бы своего ненаглядного сына, – передернула я плечами. Пылающий жаром камин не мог прогнать озноб, вызванный тем, что нам довелось увидеть в личной лаборатории академии Клауса.
Сбегая в спешке, он пытался уничтожить свидетельство того, чем занимался, но зачарованные дневники, обрывки записей, образцы крови и самое главное – тела, десятки мумифицированных, а порой и забальзамированных, и расчлененных тел предать огню было не так-то просто. Амулеты от пожаров сработали как надо и спустя пару таймов оповестили академию о пламени
Чем больше проходило времени, тем сильнее бесновался Генрих, найти чудовище, в которое превратился его брат было первоочередной задачей, с каждым уном всплывало все больше доказательств бесчеловечных экспериментов Клауса. Разбирая неповрежденное содержимое его лабораторий, следователи ОсО получили многочисленные и бесспорные доказательства его безумия.
Проанализировав десятки, если не сотни записей, нам, наконец-то удалось понять конечную цель его исследований: Клаус один из сильнейших магов крови, востребованный лекарь, преподаватель и ученный стремился к тому, что по его мнению является краеугольным камнем всего сущего – вторая ипостась и бессмертие. Он, наплевав на непреложный закон магического круговорота, решил подсадить в своё тело еще одну сущность.
Отобрать зверя у оборотня не представлялось возможным, и не то, чтобы он не пытался – просто все его опыты в эту сторону заканчивались одинаково – смертью испытуемого. Когда в период сильнейшего ранения во второй, животной ипостаси, оборотень таки умудряется вернуться в человеческое тело (обычно это происходит по наитию, даже в бессознательном состоянии), но зверь ранен, или еще хуже – погиб, двуликий так же со временем погибает, ведь без своего второго «я» оборотень перестает являться единым целым, медленно сходит с ума или теряет силы, а затем погибает.
Клаус, как никто другой знал об этом, потому как им лично была разработана целая методика по лечению таких, потерявших вторую ипостась (или животную, или человеческую) двуликих. Оказывается, все то время, что он «лечил» пациентов, он одновременно проводил на них эксперименты, и никто ни о чем не догадался бы, тот бы продолжил свои опыты, если в один «прекрасный» момент ему не попалась жизнеописание некого двуипостатного, что был раньше человеком, но попав в Изнанку – вернулся другим.
Он заболел идеей провернуть то же самое с еще большей пользой для себя, ведь то был всего лишь человек, а он великий маг.
Густаффсон был не один, их, таких желающих еще больше, чем имеют, было несколько. Заручившись поддержкой таких же психов, он стал всё больше времени проводить, экспериментируя с другой, чужой сущностью и материей. Он был чокнутым, но отнюдь не дураком, естественно он ставил опыты над другими, играясь чужими жизнями словно пальчиковыми куклами, наплевав на покалеченные судьбы.
Более того, он был уверен, что еще немного и у него всё получится, с каждым разом он заходил все дальше и дальше, ему даже удалось пару раз обернуться в монстра, уничтожающего всё на своем пути, и вдруг он заболел.
Его тело стало отторгать чужое, вызывая у него реакцию как при сильной аллергии, мощнейший анафилактический шок привел к тому, что Клаус фактически травил себя, стремясь снизить работу защиты собственного организма. Как ему казалось, единственным выходом для него стало бы принятие венца, коронация, во-первых, еще сильнее развязала бы ему руки, а во-вторых, во время ритуала происходило мощнейшее вливание древней энергии, вероятнее всего это позволило бы ему жить дальше, а быть может и примирила его организм к «чужаку».
Но на его пути стоял отец, еще молодой и полный сил оборотень. И он убил его. Без сожалений и раздумий.
А потом встал Генрихубивать уже вошло в его привычку.
А затем и я.
И это он еще не знал о скором наследнике.
В общем, чем сильнее от него отдалялось желаемое, тем больше он сходил с ума от отчаяния. У него начались судороги и галлюцинации, ему стали мерещится призраки убитых им людей и тварей, он стал мучиться сильными болями – единственное, что ему теперь помогало – пары синей соли, запрещенного в странах содружества, вещества. Но с болью препарат лишал Клауса части разума и порой продраться сквозь пьяные каракули не представлялось возможным. Когда я рыдала над списком погибших по вине Клауса имен, Генрих отобрал у меня все бумаги и категорически запретил даже приближаться к этому делу. Возможно, это было и к лучшему, потому что сейчас, нося под сердцем ребенка, я стала мягче пуха, и с трудом держалась, помогая супругу. Придать широкой общественности эти сведения было хорошим шансом поймать ублюдка, но после долгих раздумий, Генрих решил всё скрыть.
Нет, не потому что боялся волнений, хотя они тоже вполне могли бы случиться, и не потому, что струсил, а потому что мы опасались спугнуть тех отступников, кто помогал Клаусу. А таких, к нашему сожалению, было не мало.
Он не казнил Дэвара, хотя и собирался в самом начале. Несколько унов, с тяжелым сердцем он размышлял над тем, как поступить правильнее.
– Если бы на месте Мири была бы ты, вероятнее всего я поступил бы так же, как и он, – в один из вечеров сказал мне супруг. Весь день я чувствовала себя ужасно и практически не поднималась с кровати, тошнота, начавшаяся как легкое недомогание по утрам, захватила и обед, и ужин. Для того, чтобы еда хоть ненадолго задерживалась в желудке мне приходилось почти всё время лежать или сидеть, откинувшись на подушки.
Бездействие убивало меня, но пару раз меня скручивало так, что сильнейшие спазмы вызывали кровотечения и лекарь (довольно наглая и беспринципная особа, хочу заметить) сказала, что прикует меня цепями, уж коли у меня самой не хватает мозгов, дабы поберечь наследника.
– Уверена, ты бы не стал предавать, – уперлась я. – Ты нашёл бы выход.
– Ты не понимаешь всю силу моих чувств к тебе, МакКайла, – поцеловал меня в мятные губы Бьерн, – ради тебя я бы пошёл на многое. И думаю, я могу понять Дэва. Особенно сейчас.
Утром следующего уна Генрих подписал указ и назначил Дэва наместником самого отдаленного оплота своих владений, затерявшегося в Холодном море острова Скай. Тяжелая жизнь в суровых условиях. Но жизнь. Как только Мирида успешно разродилась близнецами, она присоединилась к мужу, доказав, что всё было не напрасно. По словам Лэкса, Дэв был преисполнен огромной благодарности к Генриху за шанс всё исправить, но видя, как сильно мой супруг переживает эту ситуацию попросила лиса не упоминать более о предателе, довольно и ежеквартальных отчетов, написанных рукой ранее лучше друга.
И всё постепенно возвращалось на круги своя. Долгие дни сменяли короткие ночи, пришла долгожданная, пахнущая травой и надеждой весна, которая сменилась ранним летом, свалившимся на нас ароматами цветущей вишни и сирени, когда пришло известие о том, что удалось напасть на след Клауса.
Глава 33.
Горе налегает сильнее, если заметит, что ему поддаются.
Генрих, оберегал меня и щадил мои чувства, отправляя в разлуке короткие, но нежные послания каждый раз, как ему выдавалась такая возможность.
Чуть меньше дема прошло с момента, когда ищейки напали на след Клауса, он обрывался в окрестностях зимнего дворца, куда ранее была сослана его матушка, и что-то мне подсказывало: то, что отступнику удавалось скрываться столь продолжительный срок непосредственно является её заслугой. Но всё вышеперечисленное было лишь моими догадками, поскольку Бьерн, оберегая меня от лишнего стресса, скупо дозировал информацию, а то и вовсе обтекал тему поимки преступника в своих записках.
В зимней резиденции Клауса они не нашли, но его отчетливые следы, уходящие дикими тропами на север, взбудоражили ищеек, и в тот самый момент, когда я читаю это письмо, Генрих отправляется узкой дорогой к Хладному ущелью. Если им не удастся догнать его до перевала, отступник будет вне нашей юрисдикции и его преследование придется прекратить, поскольку ущелье находится на границе двух государств – Стоунхельма и Орума. Просить содействия в поимке первенца покойного Кёнига у нынешнего Цесса соседнего государства – признание собственного бессилия, к тому же скрыть причину, по которой брат преследует брата в таком случае было бы невозможно.
С тех самых пор, как о предательстве Клауса стало известно наверняка, покушения прекратились, хотя отдельные представители серпентария, что по ошибке зовется двором, еще плевались в мою сторону ядом, изощряясь на тему моего незнатного происхождения и сомнительных связей (это они Роберта имели в виду). Подобные выпады нисколько меня не трогали, я прекрасно понимала, что до меня Генрих не вёл жизнь отшельника, а стяжал славу гуляки и бабника, но узнав о курсирующих нелепых слухах (что мол Кёниг погуливает налево от брюхатой жёнушки) он пресек их так быстро и жестко, что вряд ли в ближайшее время найдутся желающие почесать языками в мою сторону.
За последние несколько демов нам удалось обнаружить еще одну лабораторию Клауса, здесь, во дворце, и разбирая зашифрованные данные дневников и описание экспериментов, я наткнулась на доказательства того, что отец моего мужа знал о первых опытах сына. Знал и поддерживал. И даже участвовал. Честно говоря, я так и не сказала об этом мужу, но не потому, что не желала тревожить сущность ушедшего за Грань Кёнига, а просто пожалела супруга, ему и так досталось.
В самом начале задачей, которую ставил пред собой Клаус, помимо лечения наследственных заболеваний было продление срока жизни, но затем ведомый исключительным самомнением и понукаемый Ансельмом, он замахнулся на невозможный, противоестественный симбиоз человека и твари. Тот момент, когда учёный стал замечать в себе изменения явился его триумфом, а затем, трезвый разум покинул его.
Чем больше прошло времени с первых инъекций, тем бессвязнее и хаотичнее становились его записи, формулы и описание симптомов перемежались с откровенным бредом и иллюзорными фантазиями. Красной, извилистой линией сквозь его писанину проходила самая главная мысль – он считал себя избранным высшими силами для того, чтобы править. Плевать ему было на жертвы приносимые во имя науки, на отца, что был пока еще в силе или на мать, которая слепо любила единственного сына, не замечая происходящих с ним изменений, главное результат – полная и безоговорочная власть, преклонение пред его мнимым величием.
Образцы сыворотки, что колол себе Клаус, мы уничтожили, но вскрыв сейф нам удалось обнаружить записи из карт нескольких больных. Тех, эксперимент у которых дал условно положительный результат: помимо того, что пациенты выжили, они еще получили некие способности, (как побочный эффект экспериментального лекарства) детали которых были зашифрованы, а порой и неизвестны. Граждан Стоунхельма, тех, что удалось отыскать, в ОсО поставили на особый учет, наблюдая за ними, дабы держать руку на пульсе, но одной из таких больных была Цесса Орума Теана Виверн, её кровь до и после, записи и карту мы сохранили, желая при случае отдать бумаги истинному владельцу. Страшно подумать, чем бы могла закончиться эта преступная авантюра, если бы Теана не выжила, ведь войны начинались и из-за меньшего. Но, Слава Великим, всё обошлось.
– Ничего, ничего, малыш, еще немного осталось, – гладила я живот по кругу, вокруг пупка. Ребенок вел себя беспокойно и пинался с самого утра. – Рир, я бы хотела прогуляться. Только давай не будем брать с собой девчонок, хочется помолчать
Волк кивнул.
В последнее время я даже в купальне не могла побыть наедине с собой и своими мыслями, обязательно кто-то маячил за спиной, беспокоился. Супруга Дэвара с трудом пережила роды, хотя и смогла успешно разродиться здоровыми близнецами, и теперь, как только малыш начинал вести себя активней чем всегда, меня тут же погружали в кокон чрезмерной заботы, и отбиваться с каждым разом было всё труднее.
И хотя я ужасно скучала по Генриху, я полюбила своё временное одиночество, но к моему вящему сожалению наслаждаться этой вынужденной передышкой мне мешали две надоедливые фрейлины и статс-дама, что следовали за мной по пятам лишая меня возможности хоть иногда побыть наедине с самой собой. Сославшись на усталость, я разогнала свиту и их зубастую свору, а затем воспользовалась тайными коридорами, выходящими в одно из самых тихих и безлюдных мест – внутридворцовому саду.
На крошечный, ухоженный парк я наткнулась совершенно случайно, но он полюбился мне сразу и стал местом моего отдохновения от дворцовой суеты. Сейчас цвели вишни и яблони, дурманя и опьяняя дивным ароматом сладкой свежести, журчал посеребренный фонтанчик венчая природный источник ключевой воды замысловатой геометрической конструкцией, нагретая летним зноем скамейка с удобной спинкой так и манила присесть, и взяв томик стихов любимого поэта, я нажала скрытый рычаг и вошла в тайный проход.
Стараясь не задевать юбками пыльных стен, я держала пред собой луминос и проходила один лестничный пролёт за другим. Внезапно температура воздуха резко упала, по спине побежали дикие табуны ледяных мурашек, белесый пар вырывался из моего рта с каждым выдохом, а волк резко остановился, вдыхая чутким носом затхлый, влажный запах, шерсть на его загривке встала дыбом, Фенрир зарычал, алея углями глаз. Я потянулась к кинжалу, опасливо оглядываясь кругом и не находя даже намека на чьё-либо присутствия здесь, помимо нас.
Несколько мгновений ничего не происходило, я замерла, прислушиваясь к гулкому эху и приглушённым каменными стенами звукам живущего своей жизнью дворца, а затем что-то с невероятной силой толкнуло меня вперед, практически швыряя о каменные ступени. Я попыталась сгруппироваться, защищая руками живот и…приложившись виском о ступеньку потеряла сознание.
Боль раздирала меня на части.
Я с трудом отдавала себе отчет в том, где я и что случилось, а потом произошедшее обрушилось лавиной, и я закричала. По неопытности я было решила, что у меня начались схватки. Я бы многое отдала, чтобы так оно и было, но нет – у меня начались роды.
Я лежала в горячей луже околоплодных вод и крови, а понявший, что я пришла в сознание Фенрир прекратил жевать мою кисть, силясь привести меня в сознание. Меня буквально разрывало от боли, и я не сдержалась и завыла:
– Кайла, соберись, – рыкнул в голове Фенрир, – его сердце бьется слишком медленно, ты слишком долго была без сознания – тужься! – Я постаралась наступить на горло панике, накрывающей меня стремительной приливной волной, и прислушалась к своим ощущениям – боль не утихала, схватки вот-вот скрутят паутиной моё тело вновь и единственное, о чём мне подумалось Рир сразу отверг. – У нас слишком мало времени, я не успею позвать на помощь. Тужься!
Я кричала и тужилась, обезумев от боли
Согнув ноги в коленях, я царапала ногтями камень и рвала тонкую ткань платья
В голове было пусто и единственная мысль, что билась в агонизирующем, опустошённом мозгу это было то, что следующего ребенка Бьерн будет рожать самненавижуааа-а-а-а-а-а
Моментальное облегчение сравнимое с эйфорией накрыло меня, когда острая боль прекратила рвать на части моё тело. Я быстро дышала, кажется, захлебываясь, облегчением и дрожащими от пережитого напряжения руками, подняла с камней крохотное тельце своего сына
Он не дышал. Губы его были синими, а крошечное сердечко не билось. Я раскрыла рот и попыталась вдохнуть в него воздух, грудная клетка его поднялась и опала, поднялась и опала, слизи не было, носовые пазухи тоже были чистымия ничего не могла сделать, кажется выла, частично оборачиваясь в волчицу, туда и обратнопотряхивала его, молила небеса, захлебывалась гневом и бессильем
На доли мгновения из этого состояния меня выдернул Рир, мощные челюсти волка сомкнулись на предплечье, погружаясь в мою плоть и захватив моё внимание:
– Я могу попробовать спасти егомогу попробоватьты слышишь меня? Ты должна согласиться. Должна.
– Даааааа. – Закричала я. – Я согласна.
Дрожащими руками я опустила малыша на колени, и с болезненным любопытством и затаившейся надеждой наблюдала, как в тесном пространстве темных коридоров Фенрир принимает свою настоящую форму, заполняя собой всё вокруг. Он перестал расти и поставив лапы с двух сторон от моего мальчика, и приблизил пасть к безжизненному тельцу, а затем выдохнул
Дыхание обжигало легкие, белесый пар вырывался изо рта, замирая на губах ледяной коркой.
Глаза Фенрира были словно осколки цветного льда, и на несколько мгновений и его, и моего мертвого сына покрыла тонкая корка измороси. Бритвенно-острые клыки волка сомкнулись на хрупком предплечье ребенка, пуская кровь. Она замерзала на глазах, превращаясь в алый пепел, багряные хлопья то поднимались и кружились в вихре подобно снежным каплям во время пурги, то завиваясь в тонкие змейки, то плавно опускаясь на камни.
Время замедлило бег, превращая доли квази в бесконечные сенты, мой крик замер в горле, и я истово молила Небеса помочь ничтожной мне. Раздался пронзительный хлопок лишая окружающий мир звуков, глухота не пугала, плевать, главное, чтобы всё получилось.
Я замерла, наблюдая как серебряный купол накрывает неподвижную фигуру волка, а затем меня и сына. И, наконец-то, увидела, смогла рассмотреть то, что делал для моего сына Фенрир – он отдавал свою жизненную энергию, тоненькой струйкой вливая её в хрупкое, безжизненное тельце. Капля за каплей.
Токая корочка льда хрупнула, когда мой сын вздохнул грудью и тут же зашелся в громком, неистовом крике, разрушая безмолвную тишину. И это был самый прекрасный звук в мире. Спустя несколько вдохов серая кожа порозовела, губки налились цветом, он зашевелился и открыл глаза, требовательно оглашая свои пока еще не понятные мне желания.
Я зарыдала от облегчения, заливая слезами слипшуюся шерсть:
– Спасибо, спасибо, спасибо, – без остановки шептала я.
– Жизнь за жизнь МакКайла, – устало ответил волк, – ты спасла моих детей. Я лишь отдал долг.
С трудом, опираясь на сгорбившуюся фигуру Фенрира, я встала и побрела к заветной двери, но расстояние, что обычно я проходила за пару таймов, казалось бесконечным. Дойти до неё я не успела, видимо мои крики были услышаны, потому как небольшая дверь черного хода буквально вылетела с петель, освещая короткий коридор. Крупный силуэт заслонил источник света и в несколько шагов настиг, поднимая на руки нас двоих. – Генрих? – вопрос о том, как же он здесь оказался, мелькнул в моём сознании, но я так и не смогла облечь его в слова, проваливаясь в блаженный плен небытия.
Дрейфуя на поверхности вязкого сознания, я никак не могла найти силы, чтобы разлепить глаза, всё тело болело, кости и мышцы жгло огнем, даже дышать было трудно, как после первого оборота. Казалось, еще немного и я вновь погружусь в липкое болото бессознательного состояния, но клубок событий, мелькающих в памяти, стал стремительно раскручиваться, выплескивая яростное беспокойство:
– Где он? – крикнула, встрепенувшись. Наконец-то я поймала за хвост сознание, и первая мысль, ударившая набатом, была о сыне.
– Он с нами, не волнуйся. Спит. – Спокойно ответил мне Генрих, гася панику на корню. Осторожно наклонившись, он положил мне на грудь теплый, посапывающий кулёчек и с нежностью поцеловал в висок.
Я аккуратно перехватила закутанного в батистовые пеленки малыша. Он был крупнее, чем мне запомнилось.
– Тяжеленький мой, – шепнула я в розовое ушко. Он сладко пах, и я потерялась в его запахе, с наслаждением вдыхая сладкий аромат младенца. Крошечные пальчики были сжаты в кулачки, и когда я провела по малюсеньким ноготкам, он схватил мой палец. Крепко. – Какой сильный. – Констатировала я с удивлением.
– Он чудо. – Сказал растроганный супруг, присаживаясь рядом, – спасибо тебе. Спасибо.
Я смутилась, и уже было хотела признаться в том, что произошло, но вдруг услышала в голове голос Фенрира:
– Нет, МакКайла, молчи, – буквально кричал в моём сознании волк, – может быть потом. Но не сейчас.
– Он здоров? С ним всё в порядке? – выдохнула я вместо откровений, что буквально рвались наружу.
– Да, – Генрих погладил редкие, светлые волосики, что пушились на головке. – Вопреки тому, что он родился раньше срока, наш сын абсолютно здоров и даже вес в пределах нормы. Это чудо. Лекарь сказал, что давно не видел столь крепких младенцевМилая, расскажи, что случилось. Как ты оказалась в этих коридорах одна? – переключился на то, что его волновало более всего супруг.
– Я устала от постоянного присутствия, я не привыкла быть всё время на виду. Я люблю Лейни, подруг и твою матушку, ноно мне хотелось побыть в тишине, насладится книгой, погреться на солнышке. Прости
– Ты ни в чем не виновата, – пытался утешить меня любимый. – Ты поскользнулась на ступенях
– Нет, – перебила я его, – нет. Меня кто-то толкнул. – И, хотя в это было сложно поверить, Фенрир согласно поддакивал моим мыслям. – Я почувствовала толчок. Практически удар в спину. – Я болезненно поморщилась, поведя плечом. – Но в коридоре никого не было.
– Ты уверена?
– Да, абсолютно. И Рир тоже никого не увидел, но мне не показалось, – и перевела тему. – Кстати, а как ты здесь оказался? Ведь еще утром был недалеко от Хладного ущелья.
– Едва я отправил тебе письмо, меня накрыло мощной волной паники, сметающим всё на своём пути ужасом. Я загнал двух лошадей. Чуть не разнес телепортационнуюВ общем чутье меня не подвело, я успел вовремя.
– Да, не подвело, – сонно улыбнулась я. – Тебе тоже кажется, что он самый красивый ребенок на всём белом свете?
– Это не удивительно, с такой матерью.
Сонные глазки распахнулись, личико сморщилось и сынок, потрясая крепкими кулачками, огласил спальню требовательным криком, оповещая всех вокруг о том, что он проголодался. Я неловко дала ему грудь, впервые испытав невероятные, удивительные ощущения, на которых зиждилось становление прочной связи меж матерью и её ребенком, а когда маленький, беззубый ротик сомкнулся на моей груди, причмокивая и похлопывая ладошкой, словно аплодируя, увидела, как завороженный и растроганный Генрих, счастливо улыбается, не обращая внимание на мешающие ему слезы.
Меня переполняла любовь, казалось, стук моего сердца слышат все вокруг, и, пожалуй, впервые в жизни в этот самый момент, я была безгранично и безоговорочно счастлива.
Эпилог.
Спустя почти шесть талей прошедшие после знаменательного разлома Изнанки, с которой и началась эта история, домой вернулся Робби и по удивительному, невероятному стечению обстоятельств он не стал старше, ведь время за чертой течет по-другому. Говорить о том, как были рады родные Кайлы чудесному возвращению из чужого мира своему сыну, думаю не стоит. Воспользовавшись данной её властью, Кюна от всего сердца поблагодарила девушку, спасшую её племянника.
Настигнуть Клауса в ущелье людям Генриха так и не удалось, сообщники первого наследника Бладъёльтера были повсюду, и, хотя найти и наказать по закону в Стоунхельме удалось почти всех, в других государствах Кватры они затаились или затерялись. Много позднее им удалось узнать о судьбе и безрадостной кончине сумасшедшего генетика. Вскоре за ним последовала и его мать, сломленная горем от потери, но не виной, уверена Соляр распахнул для них свои мрачные врата.
Кровь, все бумаги и карту больного Теаны Виверн Бьерн вернул сразу, как представился удобный случай – на заседании стран Кватры, где лидеры четырех союзных государств продлили подписанный предками договор о сотрудничестве и взаимопомощи*. За другими, оставшимися в живых подопытными генетика в ОсО наблюдали с особым тщанием, но обладать силами сверх тех, что у них были, не стал никто.
Кроме Фенрира.
Именно так правители назвали своего сына – одного из четырех. Более тридцати унов рука об руку правили МакКайла и Генрих. Кёниг по собственной воле уступил трон правителя своему старшему сыну, коего из всех наследников выбрала и признала истинная Сила Ритуала.
В новейших хрониках Стоунхельма он остался, вероятно, самым любимым и почитаемым правителем. C именем Кёнига Фенрира Бладъёльтера нация на протяжении более полусента связывала представления о собственной стране, ее традициях и ценностях. Фенрир был на троне так долго, что его именем в последствии назвали эпоху целую правления. Его непростое становление и во истину удивительная судьба стали историей, а затем и легендой, что передавалась из уст в уста, обрастая новыми подробностями и деталями.
Все бесчеловечные, преступные эксперименты Клауса, пропитанного ненавистью к самому себе и окружающим, не смогли бы дать и миллиардной доли того, что смогло дать сердце, в котором горит настоящее чувство. Величайшей целью любого существа на свете – является осознание, того, что есть любовь.
Лично для меня, любовь – это вселенная, что обретает смысл, лишь когда нам есть с кем ею поделиться. Я спасла детей своего Волка, потому что так велело моё глупое сердце, так как не смогла иначе. Не смог и он.
Но это уже совсем другая история.
С уважением,
Ваша Галя.
