Текст книги "Лето выбора (СИ)"
Автор книги: Галина Гончарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
Не хочется. Но придется.
***
Станислав посмотрел на мальчишек.
На Иду.
Опять на мальчишек.
Вот родственниками их никто и никогда не назвал бы. Даже с большого похмелья. Ни капельки не похожи. Если младший еще туда-сюда, то у старшего на физиономии крестьянское происхождение написано. Лопатой и поперек. Но Ида держалась уверенно.
И мальчишки смотрели нахально, не опуская глаз.
– Подручные? Ладно... могу пол мыть приставить. И ведра выносить.
– Не тяжелые, – надавила голосом Ида.
Еще не хватало парням надорваться, расти потом не будут. А почему – нет? Она лечебницу бросать не планировала, оставлять мальчишек дома и одних – вообще дело гиблое, в незанятую голову любая пакость влезет, а потом еще и размножится. А здесь и под присмотром, и при деле, и опять же... всегда есть о чем поговорить. А там, глядишь, и польза будет.
Идею Яны научить ребят торговать, Ида одобряла всей душой. Здесь и сейчас она понимала, как важны бывают знания. Любые. В любых областях.
Не захотят мальчишки торговли?
Вот вам медицина. Не захотят и медицину? Так еще чего найдем! Под присмотром и безопасное! А там и Яна приедет. Ида сестру очень ждала.
Как же тяжело, когда даже поделиться не с кем, поговорить по душам, выплеснуть накипевшее. Безумно тяжело. Сейчас, вот, у нее племянники есть, но перед ними тоже не откроешься до конца, не поймут просто. Как им про Костю расскажешь?
Или про предательство Стаса?
Есть вещи, которые понимаются только в определенном возрасте, вот и все.
Мальчишки тем временем переглянулись.
– А в операционную пустят? А как людей режут? Вдоль или поперек?
– А какие бывают скальпели?
Станислав вдруг улыбнулся. Вспомнил себя. Как он, в щенячьем возрасте, вот так же, помогал в лечебнице. За еду и науку. Потом уже был институт, потом уже было все остальное. А когда-то, вот таким же, сопливым и лопоухим, он вытаскивал судна и подтирал грязь.
Так давно...
Так недавно?
– И пущу, и покажу, и все остальное. Но белоручек в медицине не бывает. А потому – мыть руки, переодеваться и чтобы через час полы блестели. Шагом – брысь!
Получилось очень убедительно. Мальчишки помчались мыть руки.
Ида посмотрела на Стаса.
– Спасибо.
На долю минуты их глаза встретились. И Стасу взгрустнулось.
Когда-то на него смотрели совсем иначе. И улыбка была другой, сияющей, искренней, и глаза светились... сам отказался. А сейчас у Иды все уже прошло, перегорело. Он для нее друг, наставник, но и только. Сердечко ее прочно занято другим мужчиной.
Правильно ли это?
Станислав не знал. Но и хорошего мужа из него не получится, это уж точно. А Ида заслуживает лучшего.
Пусть будет счастлива. А он... он присмотрит.
– Не стоит благодарности.
– Стоит. Мне виднее.
– Мне тоже. И помни, ты всегда можешь ко мне обратиться. С любой просьбой. Пока твоего жениха нет в городе.
Ида почти ощутимо расслабилась. И улыбнулась уже намного теплее.
– Хорошо. Разрешите идти, доктор?
– Разрешаю, – преувеличенно-вальяжно махнул рукой Стас. – С Рукоцким я сам поговорю, не переживай. Присмотрим за твоими племяшками.
Иде того и надо было. Она еще раз улыбнулась – и убежала переодеваться, прятать волосы под платок...
Начинался новый рабочий день.
Русина, Звенигород
– Я вам не верю!!!
– Тем не менее. К пропаже тора Вэлрайо мы не причастны.
Тор Дрейл наседал.
Пламенный отбивался.
Виданное ли дело? Из посольства посла утащили? Ладно бы – убили! Такое бывает, даже частенько бывает, но чтобы просто утащили? Это что – мешок яблок?!
Беда в том, что Пламенный как раз и не был причастен. Ни сном, ни духом, как говорится. И страдал сейчас совершено незаслуженно.
Кстати – и зря.
Опоенный до изумления тор Вэлрайо сейчас уже путешествовал по железной дороге. Лежал в купе на нижней полке, предусмотрительно пристегнутый Митей за обе руки, и раз в три часа поглощал по кружке 'огненной воды'. Митя решил, что на связанного внимание точно обратят. А вот на пьяного...
Да и какой с алкаша спрос? Еще и отвернутся. Пьяные – они такие, непредсказуемые.
Главное до белой горячки не довести, но кое-какими средствами Митя тоже запасся. Как и водкой.
Путешествовать по железной дороге ему предстояло четыре дня. Потом придется замедлить темп путешествия, но все же, в десять дней Митя надеялся управиться. А это даже не запой.
Ну... по меркам Русины.
Хотя лионессец? Они вроде как более хрупкие... кто его знает, паразита?
Ладно. На железной дороге не надо, а потом режим можно и ослабить. Скажем, уменьшить количество водки. А то даже завидно...
Пламенный и тор Дрейл об этом, понятно, не знали, и продолжали скандал.
Дрейл угрожал гневом ее величества.
Пламенный отнекивался, мол, ищем! Весь Звенигород перевернули и потрясли,, вот, хотите – сами расспросите, благо, языком владеете.
Дрейл понял, что ему не врут, и милостиво согласился на расспросы.
Те не порадовали.
Митя вообще предпочитал работать в одиночку, не сообщая никому, что и как. Документы он доставал через Тигра. А остальное...
Слуг в посольстве тоже трясли. Но те молчали, как рыбы. Кому ж охота на себя донос писать?
Не были, не знали...
Кухарка честно сказала, что побывал у нее на пару ночей мужчина из местных, ну так ничего страшного. Он дальше кухни и не уходил. Подарочек подарил, вот, платочек, замуж не звал, сказал, могут в любой момент отозвать на фронт... отозвали, небось. Время-то какое, мужики себе и не принадлежат. А бабам – тем более.
С этой стороны ничего подозрительного не было. Пламенный действительно перемещал войска, да и поди, найди там, кто кухарку... того. Попользовал. Все ж по доброй воле!
Тор Вэлрайо растворился, словно кусок сахара в горячем чае. Быстро, бесследно, качественно.
И тор Дрейл с ужасом думал, как он напишет в Лионесс...
А как ему оттуда ответят...
Уцелеет ли он вообще?
О чем-то большем мужчина даже и не помышлял, выжить бы...
Ее величество Элоиза ошибок не прощала. Тем более – таких.
Анна, Россия.
Анна смотрела на монастырь.
Грустно смотрела, но...
Ей очень надо было прийти сюда. Почему-то это было единственно правильным вариантом. Вот и Багиира. Сидит, смотрит всепонимающими зелеными глазами.
Анна медленно опустилась на одно колено, протянула к ней руку.
– Здравствуй, киса.
Багира с достоинством обнюхала предложенные пальцы. Тереться не стала, много чести, но коротко мявкнула и направилась в монастырь.
Анна пошла за ней.
Откуда-то она знала: кошка ведет ее именно к матушке Афанасии. Дорожка легко стелилась под ноги. Сейчас деревья еще нее покрылись листвой, разве что почки набухли, потом они станут пушистыми и тенистыми, а потом облетят. И наверное, будет здорово шуршать ногами по опавшей листве.
Анна этого уже не увидит.
Жаль, ей всегда нравилась осень.
Вот и матушка. Сидит на скамейке, думает о чем-то, повернулась на звук шагов и улыбнулась. Неловкость тут же исчезла.
Ей рады.
А она...
Анна вздохнула. Ей было тяжело начинать разговор, но это была необходимость. Почему-то именно так было правильно.
– Здравствуйте, матушка Афанасия.
– Здравствуй, Анечка. Присаживайся? Солнышко-то какое! Одно удовольствие!
Анна кивнула. Присела на теплую деревянную скамейку, погладила ее ладонью. Багира вспрыгнула рядом, улеглась в позу львицы. Голова гордо поднята, уши насторожены. Она чувствовала боль и тревогу Анны, вот и не расслаблялась.
– Спасибо вам, матушка.
– Так вроде и не за что, Анюта? Что случилось-то? Что ты вся такая... как погасшая?
Анна кивнула. Да, эта женщина видела ее до самого нутра. Именно погасшая. Анна искренне старалась улыбаться, радоваться, но...
Давило.
Обдуманное и хладнокровное убийство тем и отличается от самозащиты, что пачкает душу. Ломает ее, корежит....
Нет? Ваша душа спокойна после этого мероприятия? Так проверьте ее наличие.
Анна набрала воздуха в грудь. Решиться было сложно, а потому... получилось, как получилось. На выдохе.
– Я убила человека.
Матушка Афанасия даже и слова не сказала. Не шевельнулась. Не поменяла положения тела. Так и слушала – внимательно и участливо. Анна опустила голову. Она понимает, сейчас на нее посмотрят совсем иначе.. Но.... Ей не хотелось видеть этот переход от симпатии к отвращению.
Он будет.
И она все увидит.
Но... может ведь у нее быть крохотная отсрочка?
– Этот человек здесь и сейчас... он пытался навредить, – имен Анна не называла. – У него ничего не получилось. Но в дальнейшем она... он мог представлять серьезную опасность для моего сына. И я решила... – Ивана она не считала за убийство. Там-то все просто, хотели убить ее, промахнулись, получили в ответ. Да-да, именно убить. Даже если морально... Это самозащита. А вот с Цветаевой было именно убийство. – Я еще раз решила поговорить. Дала последний шанс. Я бы отменила все. Но...
– Но человек решил не прекращать своих попыток, – поняла матушка. – И ты его убила.
Оговорки не остались незамеченными. Но это потом, потом...
– Да.
– Ты жалеешь об этом?
Анна кивнула.
– Я... да, наверное, желаю.
– Человека – или себя? – Вопрос был поставлен остро и жестко. Даже немножечко жестоко. Так, что Анна задохнулась – и не смогла произнести даже слова. За нее это сделала матушка Афанасия. – Ты не убитого жалеешь и оплакиваешь. Тебе себя жалко. Ты пошла на страшный грех, ты ищешь себе оправдания, ты его не находишь. А хочется...
Анна кивнула.
Хочется, все верно.
– В Библии сказано, что это страшный грех. Это верно. Его не замолить, не выпросить прощения.
Голова Анны опустилась еще ниже. Она не плакала, но была близка к этому.
– Я знаю.
– Но ты не думаешь о другом. Грех нельзя замолить? Значит и начинать не надо.
Анна резко подняла голову.
– Что!?
Матушка Афанасия улыбнулась. И Анна поняла, ее не осуждают. Ее поняли и приняли. Вот такой, как она есть.
– Да, именно так. А ты думала, грехи отмаливать надо? Смешно даже сказать. Вот представь, ограбила ты кого-то, обобрала, предала, к пропасти подтолкнула, убила... да, всякое бывает в жизни. И помчалась в храм, полы протирать? Скажем, воровство десять молитв стоило, а убийство – двадцать? Ты про индульгенции слышала?
Анна кивнула.
Яна слышала. Дешевая попытка деньгами купить себе Царствие Небесное.
– То есть некоторые грехи не отмолить?
– Никогда. Или они останутся с тобой, или ты их исправишь.
– То есть? – Здесь и сейчас Анна не понимала, что от нее требуется. Нельзя ведь оживить Цветаеву? Да и можно было бы... она бы не стала.
– А ты подумай сама. На то Господь и разум дал, чтобы мы от зверей отличались. Есть ведь воровство – и воровство. Если человек с голода булку украл – он виновен?
– Ну...
– А если у него миллионы, а он миллиарды хапает? И то, и другое воровство. А все ж – разное.
С этим Аня была полностью согласна. И считала, что за первое надо бы накормить и приставить к работе, отрабатывать. А вот за второе... ох!
– Вы хотите сказать, что надо не отмаливать грехи, а исправлять там, где можно?
– Примерно так. Знаешь, ведь когда революция была, война, потом гражданская... знаешь, сколько детей осталось без родителей?
Анна поежилась.
Она знала.
– Был такой Феликс Дзержинский. ВЧК создал, кровь лил, как воду пил. Тогда у них у всех руки были по локоть в крови. Но знаешь... мне иногда кажется, что свои грехи он отмолил. Он целую сеть создал, которая работала ради беспризорных детей. Скольких он спас? Скольких вытащил? И не ждал никакой благодарности, и не получил ее... никогда. Или – получил?
Анна медленно кивнула. Смысл она поняла.
Отнял жизнь – спаси жизнь. Вот и весь тебе сказ. Это не молитвы, не свечки за десять рублей, это настоящее. Когда ты себя отдаешь, все вкладываешь...
Украл?
Ну так сделай что-то для людей! Да хоть детскую площадку построй! Хоть кому помоги!
Нет?
Так не обессудь и не жалуйся.
– Я поняла. Спасибо...
– Вот и ладно. Аня, грехов, которые нельзя искупить – в мире нет. Господь отец наш, он нас любит и все простит. Только вот... сделает твой сын пакость, а потом прибежит, да в глаза лгать будет? Мол, раскаивается он... поверишь?
Анна качнула головой.
– Вот. И не поверишь, и не оценишь, и еще по попе добавишь.
– Как-то так, – пожала плечами Анна. Хотя в жизни бы сына и пальцем не тронула.
– И здесь то же самое. Не лицемерие требуется, а правда. Сделал подлость? Или ты ее отработаешь, или она к тебе вернется. А не к тебе, так к твоим детям.
Анна поежилась.
– Я такие истории знаю. И не одну... была у меня знакомая. Вот, дед ее как раз в ЧК работал. Сколько уж он людей погубил безвинно, сколько крови пролил – не ведаю, но жили они всегда очень богато. И поверь, побаивались их семью не просто так.
– И что с ними потом случилось?
– Ничего. Нет их. Ни семьи, ни рода. И это было больно. А кричи, не кричи... может, если бы она сообразила, что надо делать, начала бы хоть как-то грехи исправлять... да не на церковь жертвовать, не коленки протирать в храме, или там лбом из пола плитку выбивать, а постаралась найти кого из пострадавших от ее деда... Или просто... да хоть бы и ребенка из детского дома взяла. Глядишь, и повернулась бы судьба другим концом.
– Понимаю...
– Или другой случай. Среди наших прихожан есть женщина. Она одинока. Вообще... ни семьи, ни детей, ни родных, ни близких. Никого. Так она всю жизнь на кошек и собак бездомных положила. Подбирает их, лечит, пристраивает.
Анна оценила.
– Не так давно у нее инсульт случился. При других обстоятельствах валяться бы ей – никто бы до смерти не нашел. А тут же каждая минута ценна.
– Но ведь с ней все хорошо? – почему-то спросила Анна.
– Да как тебе сказать. У нее как раз дома три кошки было, две собаки... они такой гвалт подняли, что соседи мигом прилетели. Сначала стучали, потом поняли, что неладно, скорую вызвали, на балкон перелезли, дверь открыли – люди у нас добрые, какую бы грязь не лили политики. Притащили в больницу, там госпитализацию требуют. А как зверей одних оставить? Она в слезы... тут и пасьянс сложился. В больнице как раз девчушка лежала – на них с ребенком муж сорвался. Пьяный в лоскуты, ей идти некуда, она детдомовская, сына прикрывала, так ей самой досталось. Чудом пьяного мерзавца оттащили. Врач подумал, да и предложил им пока такой вариант. Одна от инсульта оправляется, вторая у нее живет с сыном, за животными смотрит, ну и готовит чего, приносит...
– И? – Анна слушала, как сказку со счастливым концом.
– Сейчас они втроем животных пристраивают. Бабушка, дочка и внук.
– А...
– Мужа посадили. Квартира на него была, там свекровь, конечно, распорядилась. Но им этого и не надо. Им втроем хорошо. Может, и не по крови, но у них семья.*
*– имен не называю, а история из жизни. Прим. авт.
– Это хорошо, – искренне улыбнулась Анна.
– Это жизнь. В которой все расставляется на свои места. Рано или поздно, так или иначе. Ее не подкупишь, не упросишь. Можно только сделать свой выбор, и отвечать за него. От начала и до конца. Принимать все последствия и осознавать, что это – твое. Не кара небесная, нет. Ты, своими силами, словами, руками на себя беду накликала. Не кто-то другой постарался...
– Дед, к примеру?
– А ты считаешь, можно в грязи жить и чистым быть? Может, и можно. Не спорю. Но не знать она не могла. Не слышать, не видеть, не понимать... просто так ей удобнее было. Отвернуться... а в незащищенную спину так легко ударить.
Анна задумчиво кивнула.
– Мне мои грехи долго замаливать.
А то, что отец натворил, и того дольше. Петер ведь власть любил... и Аделина. Любили, но меры не знали и страха не ведали.
Или она их уже в чем-то замолила? Оплатила?
Мучительной смертью в Зараево... пресекшимся родом.
А боль и отчаяние отца, рядом с которым гибли его родные и любимые? А он ничего не мог сделать, только понимать, что он всему виной?
Страшно это.
Несколько минут осознания, которые стоят целой жизни. И безнадежность. Или осознание пришло раньше? Только Петер гнал от себя эти мысли, понимал, что не выпустят, не пощадят, но старался не думать?
Анна не знала. Теплая ладонь легла ей на волосы, погладила.
– Все будет хорошо девочка. Любые грехи можно искупить, но дорога в тысячу ли начинается с первого шага.
– Д-да...
– Главное, не откладывай его. Ни к чему.
Анна кивнула.
И разревелась. То ли от облегчения – ее не оттолкнули. То ли от боли. Страшной, мучительной, выворачивающей внутренности...
Память умеет наносить раны, пострашнее ножевых. Те заживают. А память...
Она не уходит никогда. Она стоит рядом, она заглядывает в глаза, она нашептывает в уши по ночам, она ворожит над снами...
Ты можешь обманывать себя и приказывать не думать. Но рано или поздно, так или иначе, она возьмет свое...
Анна рыдала в голос, и матушка Афанасия гладила ее по голове. Так, как должна была утешать своих дочерей Аделина Шеллес-Альденская. Несчастная дуреха, которая променяла семью на власть. Искренность на пустоту и мишуру.
Матушка и ее бы пожалела.
Рядом, на скамейке, уснула Багира, положила голову на лапы. Напряжение прорвалось, охранять больше незачем. Дальше люди справятся сами. А она пока отдохнет.
Тяжелое это дело – сводить воедино дороги человеческие.
***
Из храма Анна вышла уже вполне уверенно.
Плечи расправлены, голова поднята вверх, лицо отмыто ледяной водой, следы от слез тщательно запудрены. Что ж...
Ей осталось недолго, пара-тройка месяцев, но дорогу ей указали. А дальше...
Она справится.
Ее грехи на ее детей не лягут! Не должны!
Она подумала пару минут, и набрала номер медсестры. Яна, в свое время, много с кем контакты наладила. Там словечко, здесь улыбка, тут шоколадка или купюра – и – Гошке относятся уже намного лучше. И лишнюю передачку не замечают, и настрого запрещенный, но оттого еще более желанный киндер-сюрприз тоже.
Примерно пятнадцать минут ушло на разговор.
Потом Анна получила сообщение с фамилиями и адресами. Это, конечно, запрещено законом, но не наплевать ли иногда на закон? Есть писанные каракули, а есть справедливость. Анна уже знала, что она сделает.
Яков Александрович разберется с наследством. И быстро, кто бы сомневался.
А вот эти люди...
Их детям требовались операции. Дорогие. Достаточно срочные.
Деньги у нее были. Те самые, от клада. Будет справедливо, если часть финансов она вложит в чужую жизнь.
Не придет, не отдаст в руки. О, нет.
Даже самые лучшие из людей могут дрогнуть. И потратить часть денег не на лечение, а на себя. Позволить себе крохотную слабость здесь, там, где-то еще...
Анна не собиралась благодетельствовать. Она просто отдавала долги. И не хотела, чтобы ее благодарили, чтобы за нее молились или еще какие-то глупости.
Она сейчас позвонит Якову Александровичу. И уже на этой неделе первый из детей получит полный комплект услуг.
Оплаченное лечение в Германии. Оплаченный проезд туда и сюда, питание, проживание по системе 'необходимое и достаточное', период реабилитации...
Это дорого. И на всех троих ее средств не хватит. Но помогать она будет.
Не молиться. Не подавать нищим. Не строить храмы.
Это как раз ни к чему. Можно, конечно, но нужно ли? Если есть возможность помочь реально, не откупаясь от своей совести?
Анна собиралась поступить именно так. И пусть в нее бросают хоть камнями, хоть чем. Лучше, конечно, бумерангами.
Она откупается?
Анна не знала точно. Но пока решила попробовать сделать первый шаг.
Может, потом она придумает нечто получше. Может, потом она сможет сделать нечто другое.
Может быть.
А может – и не быть. Ее в том числе.
Так пусть на земле останется пара человек, которых она спасет. А не только трупы.
Яна, Русина.
– Сделано?
– О, да. Ваше императорское величество, вы чудо.
– Я просто не надеюсь на извозчика, – поправила Яна.
Валежный посмотрел недоумевающее, и Яна вспомнила, что здесь-то Фонвизина не было с его чудным Митрофанушкой.
Зачем знать географию?
Извозчик довезет!
А вот затем и знать, чтобы потом... да, потом...
Яна довольно прижмурилась.
Ее идея с плотиной оправдала себя на все сто процентов. Плотину на Ревеле открыли всего два дня назад, а какой результат? Судя по телеграфным донесениям, Булгарь резко мелеет. Оно и понятно, река судоходная, крупная... в Борхуме пока не заскулили, ну так всему свое время. Лето только начинается. А ведь река – это не просто так. Это посевы, поливы, это вода... да, и для питья в том числе. Борхуму еще придется солоно.
Они еще не сообразили, но попали крепко. Чтобы эту плотину закрыть, им придется пройти через половину Русины. А тут сейчас страшненько.
И нигде не сказано, что результат будет. Ты придешь, такой красивый, а тебе плотину вообще взорвут. Или еще какую пакость утворят.
Вот не понимала Яна идиотов, которые с соседями воюют. Вы же на одной земле сидите! Вот можно подумать, ты домой пришел – и тут же соседу пошел под дверь гадить! Потом подрался с ним, потом поругался... бывает, понятно. Но обычно нормальные люди с соседями стараются дружить. Помогать, ну хоть как-то ладить...
А тут что? Сосед соседу – людоед людоеду?
Или в геополитике это иначе работает? Кто ж его знает...
Зато резко поднялся уровень воды в Хормеле.
А теперь считаем.
Все броды и переправы – долой. Несколько мостов уже смыло, остальные... хоть пока и держатся, но слабовато, слабовато. Залить область не залило, но снабжение, передвижение, вообще вся логистика полетела к Хелле. Крестьяне – те не пострадали. Даже порадовались, им сейчас самая пора копать-поливать. А вот Никон...
Ну не ремонтировал пан-атаман мостов!
Мост – он же тупой! Он каменный! Ему плевать, монархист ты или анархист, ему вынь да положь камень, раствор и хорошего мастера. А с этим при анархии как-то туговато. Мастеров оплачивать надо, охранять, материалы везти и опять же охранять, а за красное словцо никто работать не будет.
Вот и встал пан-атаман на прикол.
Не прибили.
Не разорили.
Но существенно ограничили подвижность. И ударить в бок Логинову он теперь не сможет. Хорошо еще, если к Звенигороду проберется.
Яна мило улыбалась.
Ах, как же полезно учить географию!
