Текст книги "Через Сибирь"

Автор книги: Фритьоф Нансен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

На торговой площадке на другой стороне острова было много русских, и мужчин и женщин, и торговля шла очень бойко, судя по многочисленным бочкам на берегу.

В землянках жили несколько долган. Востротин сказал, что их называют «аристократами тундры». Они больше следят за своей внешностью, чем самоеды и юраки, любят всякие украшения и вышитую одежду. Мы убедились в этом, наблюдая за одной крепкой девицей, которая всё время смеялась безо всякой на то причины. Одета она была в красивую кофту со сложной вышивкой.

Долганы очень похожи на якутов. Они кочевники, живут в тундре и занимаются оленеводством. Это выходцы из восточной части Сибири, из бассейна реки Лены. Дети долган очень симпатичные и милые, здоровые и пухленькие, однако мне показались похожими на метисов. Мужчин-долган мы не увидели – они уехали на рыбную ловлю.

Зато мы увидели тунгуску, которая была замужем за русским и пришла на берег со своими прехорошенькими дочками. Таким образом, компания была очень разношёрстной, но все были радостными, довольными и очень общительными.

Поодаль были привязаны длинноногие сильные ездовые собаки – наверное, на них приехал кто-то из рыбаков. На собаках ездят вверх и вниз по реке зимой, а иногда и летом, когда собаки на верёвке тащат лодку вдоль берега. Привязанные собаки были намного крупнее и сильнее собак самоедов-оленеводов, которые не только используются в качестве ездовых животных, но и охраняют стада.

Когда мы уже подплывали к «Корректу», Кристенсен вдруг обратил внимание, что на салинге подняли флаг. Что бы это значило? Однако вскоре один из наших гребцов-самоедов что-то крикнул и стал указывать на юг, где мы различили мачты какой-то шхуны.

Вскоре мы поднялись на борт, а шхуна уже почти подошла к нашему судну. Мы рассмотрели в бинокль, что это небольшой двухмачтовик – по-видимому, моторный. Тогда на «Корректе» поняли, что это может быть только «Омуль» – судно, принадлежащее государству, занимающееся разведкой рыбы в Енисее. Вот только зачем оно пришло сюда? Курс шхуна держала прямо на наш пароход. Мы знали, что инженер Вурцель заказал этот двухмачтовик к прибытию «Корректа» в устье Енисея, когда собирался отправиться вместе с нами в путешествие. Быть может, он забыл отменить своё распоряжение, когда сам был вынужден отказаться от участия в экспедиции?

«Омуль» прошёл мимо нас, поприветствовав поднятием флага, и встал на якорь между нашим пароходом и берегом.

К «Корректу» на ялике направился капитан. Это был кругленький и добродушный человечек в круглой шапке из тюленьего меха. Он сам очень напоминал забавного тюленёнка. «Омуль» действительно прибыл по наши души, был заказан Вурцелем, вот только капитан не знал, кому из нас предстоит стать его пассажирами. Это должны были решить мы сами.

Итак, мы могли немедленно отправиться на юг. Это было совершенно неожиданно, потому что мы рассчитывали проторчать тут ещё не меньше недели, пока не закончится погрузка-разгрузка, и лишь после этого можно было отправляться вверх по реке с буксиром и баржами. Я уже и не надеялся вовремя прибыть в Красноярск на встречу с Вурцелем, потому что вряд ли можно было рассчитывать прибыть на буксире в Енисейск раньше конца сентября.

Кают на «Омуле» было мало: только один маленький проходной салон с двумя диванчиками да спальное помещение с тремя койками. Но этого для нас, троих пассажиров, было достаточно, правда мы заняли место капитана и его помощника, которые располагались тут ранее. Салон же был таким крошечным, что, когда кто-то спускался с палубы и хотел пройти в каюту, сидевшие на диванчиках должны были встать, чтобы его пропустить. Стол же при этом приходилось складывать, да и то круглое брюшко капитана с трудом умещалось между столешницей и диванчиком.

О собственном пропитании на «Омуле» предстояло подумать самим пассажирам, а для приготовления еды был один примус, но жаловаться нам было грех – ведь к нашим услугам был отличный повар и добрый малый по имени Алексей. Капитан Самуэльсен же был столь любезен, что распорядился снабдить нас таким количеством еды, что нам хватило до самого Енисейска с избытком, так что и эта проблема решилась сама собой. Свежую рыбу и красную икру мы покупали во время стоянок на берегу, а свежий хлеб напекли на «Корректе» в ночь перед отправлением «Омуля», так что нам его хватило на всю первую половину путешествия вверх по Енисею.

Мы решили отправиться уже на следующее утро и принялись за сборы, не забыв написать пару строк домой в Норвегию.

Среда, 3 сентября.

Рано утром прибыл большой пароход «Орёл» с баржами на буксире. Они шли на север к Гольчихе. Это был роскошный колёсный пароход, принадлежавший ранее Востротину и его компании. Он купил его в Глазго, откуда тот ходил в рейс по Клидену. В те времена он назывался «Гленмор», а скорость его достигала 14 узлов в час. Но сейчас скорость значительно поуменьшилась. В качестве топлива для машины использовались по большей части дрова.

Капитан прибыл к нам на борт поздороваться. Этот отличный моряк был финном. С ним приехали двое студентов в белой форме, очень похожей на военную. Один из них оказался племянником Востротина – сыном его сестры. Вскоре на корабль поднялся ещё один студент – второй племянник Востротина. Он был уже почти готовым адвокатом, но летом исполнял обязанности помощника капитана и отвечал за коммерческую часть предприятия.

Он рассказал, что они только что поймали у себя на корабле двоих воров, которые обыгрывали пассажиров, – и таким образом заработали себе на билет. Однако вскоре у пассажиров стали пропадать деньги прямо из карманов. Когда воров поймали, их передали в руки жандарма и полицейского, которые засадили преступников в трюме одной из барж под замок. Это было очень печально для воришек, потому что у них были другие планы: основную добычу они собирались «взять» в обратном рейсе вверх по Енисею, на котором домой возвращались с приличной выручкой рыболовы, любящие на радостях пропустить рюмочку-другую.

Уже перед самым нашим отплытием, но тоже утром, пришёл ещё один пароход – «Енисейск», на котором прибыл жандармский офицер с подчинёнными, полицейский из Туруханска, а на «Орле» прибыл агент сыскной полиции. И я думаю, что все эти должностные лица прибыли в такую даль по нашу душу – из-за «Корректа».

Итак, за нами теперь присматривали: таможенный офицер, два его солдата, жандармский офицер, двое полицейских и, кажется, агент сыскной полиции. Итого восемь или девять человек. А если прибавить к этой команде ещё и капитанов «Туруханска» и каждой из барж, то получалось и вовсе двенадцать или тринадцать человек. Если учесть, что на погрузочных работах было занято всего восемь рабочих, то нельзя было не подивиться такому удивительному распределению профессий. Правда, с «Енисейском» приехали на «Коррект» ещё восемь рабочих, так что работа должна была пойти быстрее.

Этому пароходу предстояло тащить наши баржи вверх по Енисею, а ведь у него на «прицепе» была и собственная баржа, гружённая углём. То есть ему предстояло взять на буксир целых четыре баржи, и путешествие для нас наверняка стало бы пыткой.

Вверх по Енисею

Мы сказали прости-прощай нашим любезным хозяевам на «Корректе» – капитану Самуэльсену и директору Лиду, распростились со штурманом, стюардом и другими членами команды и покинули судно, на котором провели несколько приятных недель. Нам пришлось попрощаться и с господином Кристенсеном, который был вынужден остаться приглядывать за баржами и не мог совершить вместе с нами путешествие вверх по Енисею. Затем мы простились с русскими чиновниками, капитаном «Туруханска», добрым таможенником и двумя другими господами. После этого мы наконец взошли на борт нашего нового корабля, снялись с якоря и под дождём и при встречном ветре пошли на юг по широкой протоке между островами.

Нам следовало придерживаться основного русла реки, потому что осадка «Омуля» была вряд ли больше у футов, но нам ничего не стоило сесть на многочисленные песчаные отмели, если бы мы отклонились от основного фарватера, который был очень неширок. Именно тут идёт осётр вверх и вниз по реке, а потому мы шутили, что нам стоит держаться у осетра на хвосте.

Как уже говорил раньше, судоходное течение идёт, как правило, вдоль восточного берега реки. Какой-либо подробной карты Енисея с конкретными указаниями глубин и отмелей нет. Адмирал Вилькицкий составил очень интересную карту Енисея от Енисейска до Гольчихи большого масштаба с указанием фарватера, но для человека, незнакомого с условиями плавания по Енисею, этого явно недостаточно. Но для нас в пути не возникало никаких трудностей – на борту был отличным лоцман, прекрасно знавший все течения и мели и обещавший, что, даже будучи мертвецки пьяным, сможет провести нас в целости и сохранности по реке до Енисейска.

Однако беда была в том, что он был единственным на борту, кто мог стоять у руля, и некому было его сменить. А потому каждый вечер нам приходилось бросать якорь, чтобы он мог поспать. Но, зная о том, как нас поджимает время, спал он совсем мало. Как только начинало светать в пять-шесть утра, он уже вновь был на своём посту и не сходил с него до самого позднего вечера.

Четверг, 4 сентября.

Мы постоянно идём на юг, в полдевятого утра приходим в село Караульное, где построен огромный красивый дом, который выглядит почти как дворец. Мы встали на якорь и отправились на берег.

В 1879 году или около того барон фон Кноп построил здесь склады для товаров, приходящих по Карскому морю. С этим морем тогда были связаны большие надежды, которым не суждено было оправдаться. Сейчас же тут расположены контора и пункт приёмки и скупки рыбы на Енисее, принадлежащий одному красноярскому купцу. Его сотрудники живут здесь круглый год. Самого же купца величают туруханским князем.

Нас очень радушно приняли и пригласили пройти в большую светлую гостиную с пятью или четырьмя окнами, а вот со стен свисали куски старых обоев. Управляющий оказался человеком преклонных лет и очень увлечённым политикой. Он был страшно рад представившейся возможности изложить Востротину свои соображения о том, как именно следовало управлять Россией, а особенно Сибирью.

Был там и русский молодой человек высокого роста с каштановыми волосами и бородкой. Он сильно походил на святого, несмотря на мужественный вид, и работал машинистом на паровом баркасе, принадлежащем всё тому же туруханскому князю.

Во дворе дворца мы увидели корову – вероятно, самую «северную» корову в этой части земного шара. А ведь мы уже были на Крайнем Севере Сибири – на 70°05' северной широты. Корова была так хороша и ухожена, что я не смог удержаться и сфотографировал её вместе со скотницей, которая за ней смотрела. А ближе к берегу трава была вся скошена и смётана в копны, а вот больших стогов я нигде не заметил, хотя мне казалось, что из копен и надо было бы сложить стог.

На плоском берегу на юг от дома стоял одинокий чум юра-ков. Рядом лежала одна из типичных в этих местах тяжёлых туземных рыбачьих лодок и маленький лёгкий каяк, выдолбленный из целого дерева. Этот каяк был первый, который я увидел в этих краях, и я решил, что его могли использовать при охоте на воде. Эта изящная лодочка настолько не походила на все остальные тяжеловесные вещи самоедов, что он, скорее всего, попал сюда от енисейских остяков, потому что у них-то как раз я и видел подобные каноэ.

На холме за домом я обнаружил несколько юрацких саней – хозяева их отправились на рыбную ловлю. Сани с упакованными на них вещами, которые юраки не хотели брать с собой на реку, они просто оставили стоять в тундре, а осенью собирались вернуться за ними. И никто, во всяком случае среди коренных местных, и подумать не мог даже дотронуться до чужого имущества.

За домами я обнаружил и специальные сани для езды на собаках разной величины. Такими чаще всего пользуются русские, пояснил нам старый управляющий. А вокруг ходило много ездовых собак – замечательно сильных, крупных и здоровых на вид. Они были намного крупнее и выше наших собак, которых мы купили у остяков в 1893 году во время путешествия на «Фраме».

Когда мы собрались в обратный путь, оба русских – и старик управляющий, и молодой парень-машинист – пошли проводить нас на берег. Когда мы уже сели в лодку, машинист подошёл к самой воде, торжественно нам поклонился в пояс, перекрестился несколько раз и разразился длинной речью, обращённой к Востротину как к члену Государственной думы с призывом позаботиться об улучшении духовного просвещения своего народа.

Этим же днём, но намного позже и намного южнее мы сделали остановку у становища юраков из трёх или четырёх чумов. В песчаной горе в землянке, похожей на нору, по соседству жил один русский. Он скупал рыбу у местного населения.

Мы купили громадного, только что выловленного осетра. А другой рыбы на продажу не было. Зато мы внимательно разглядели снасти, которыми ловят осетров: это лини с крючками, на которые насаживается маленькая сушёная рыбка (если я правильно рассмотрел – минога длиной 6 вершков). Осмотрели мы и сеть, которой ловят в озёрах чира, пелядку (рыбу, похожую на форель, с красным мясом) и кунжу.

После обеда мы ещё раз сделали остановку у села Казанского, где на другой стороне реки на возвышенном месте стояли несколько русских изб. Команда «Омуля» ещё на пути к нам заказала здесь свежий хлеб.

Когда мы поднялись с берега на обрыв к домам, из одной избы вышел невероятно маленький человечек с длинной кудрявой бородой и странным выражением лица. Он был настоящим карликом с загадочной улыбкой подземного жителя. Было очень забавно смотреть, как он на крыльце разговаривал со здоровенным и представительным Востротиным, который уж никак не походил на гнома.

Нас пригласили войти в дом. Там было светло, красиво и уютно. На выскобленных стенах избы висели цветная литография Петра Великого, иконы и фотографии русских священников вперемежку с цветными литографиями, на которых были изображены донельзя декольтированные парижские дамы, пышные бюсты которых чуть не вываливались из платьев.

Оказалось, что нас встретил хозяин (ему было лет пятьдесят), а в доме мы познакомились с его женой – красивой женщиной за сорок. У них было множество детей разного возраста: старший, двадцатидвухлетний, уже женился, и на руках хозяйка держала грудного младенца. В скором времени они ждали ещё прибавления семейства.

Муж был уроженцем здешних мест и никогда не бывал дальше Туруханска. Жена тоже была из местных – она родилась километрах в шестидесяти от Казанского.

В избе по соседству жил другой русский, постарше, в его доме болели сейчас тифом. Один человек уж умер, а остальные члены семьи почти все были больны. Хозяин сам чувствовал себя прескверно, у него была высокая температура, он почти потерял голос, но вышел поговорить с нами и немедленно вовлёк Востротина в обсуждение своих дел и слишком высокой, по его мнению, подати.

К сожалению, хлеб заказали именно в его доме, и, когда нам его привезли, мы решили не есть хлеб из заражённого тифом дома, а матросы побросали все караваи в воду, даже не притронувшись к ним.

В семи-восьми километрах от Казанского, на восточном берегу Луковой протоки, на 69°48' северной широты, есть отличная гавань между песчаной отмелью и группкой островов. Её основное преимущество в том, что там глубоко и у самого берега. Правда, в неё не очень удобный вход – мелковатый, но его можно было бы углубить. Да и лёд по весне часто цепляется за дно и задерживается здесь. Если расчистить и углубить гавань, то она была бы вполне пригодна для стоянки больших судов и здесь можно было бы перегружать грузы, приходящие с запада через Карское море, на приходящие за ними с верховьев Енисея баржи.

Мы уже шли по южной части широкого енисейского устья, в котором в равной степени много островов и песчаных банок. Вскоре русло свернуло к востоку и заметно сузилось.

Берега Енисея, как и многих других подобных рек, сформировались в результате ежегодных изменений уровня воды. Во время бурного весеннего половодья река в воде поднимается на 5–10 метров, при этом в широком устье, само собой разумеется, подъём воды не так силён, как вверх по течению, где русло намного уже. Там река, несущаяся с огромной скоростью, разливается и заливает оба берега, смывая с них слой за слоем песок и глину.

Чтобы понять, насколько велика сила размыва берегов ревущей рекой во время половодья, достаточно вспомнить, что сила течения, увлекающего за собой камни и валуны, увеличивается пропорционально скорости в шестой степени. Значит, если скорость течения во время половодья увеличивается в два раза, то грузоподъёмность его возрастает в 64 раза. Поэтому нет ничего удивительного в той лёгкости, с какой река расширяет своё русло до просто-таки грандиозных размеров, унося прочь огромные массы песка.

Во время половодья подрываются и размываются берега – и в результате образуются крутые обрывы, которые после спада воды возвышаются над Енисеем, показывая чёткой линией, где проходит наивысший уровень воды при разливе реки. За чертой разлива на берегу растут трава и мох, а дальше на юг появляются кустарники и невысокие деревца.

Под резко обозначенным высоким обрывом берег состоит из песка, гальки, местами даже валунов и полого спускается к реке, а возле воды уже идёт полоса чистого песка. Но, как я писал выше, между восточным и западным берегами существует громадная разница. Восточный берег намного выше и круче западного, что является результатом вращения земного шара. Это особенно заметно было в той части Енисея, где мы сейчас проплывали.

Под высоким обрывом берег, особенно восточный, сильно размыт и изрезан дождевой водой, ручьями и притоками, которые прорыли в нём свои русла и образовали маленькие долины. Это прекрасный пример (можно даже сказать – наглядное пособие) в миниатюре процессов эрозии[61]61
  Эрозия – разрушение горных пород и почв поверхностными водными потоками и ветром, включающее в себя отрыв и вынос обломков материала и сопровождающееся их отложением.


[Закрыть] в горах. Во время половодья вода так подмыла берега и унесла с собой целые их пласты, что местами произошли крупные обвалы.

Под вечер, когда «Омуль» продолжал идти вверх по реке вдоль восточного берега, мы впервые увидали деревца, росшие в маленькой долине. Это был небольшие лиственницы (Larix sibirica). Их было совсем немного, они росли поодаль друг от друга и скорее напоминали высокие кустарники, а не деревья. Но вскоре деревья стали встречаться всё чаще и чаще – и нам наконец открылся целый лес, первый увиденный нами в этих широтах, а мы были приблизительно на 69°43' северной широты, то есть почти на широте Тромсё.

Ближе к девяти вечера мы стали на якорь около Хетынского острова – напротив острова Крестового.

Нас ожидал прекрасный ужин, во время которого мы наконец-то отведали осетрину. Наш несравненный Алексей приготовил для нас национальное русское блюдо – густой суп-солянку, в котором плавали большие и жирные куски осетрины, а ещё были добавлены маслины, каперсы, солёные огурцы и прочие необходимые ингредиенты. Осетрину едят прямо с супом. На вкус она восхитительна – как, впрочем, и сама солянка. Интересно, что в русской кухне суп занимает одно из основных мест и без него не обходится ни один обед.

Пятница, 5 сентября.

На следующий день утром мы увидели впереди пароход. Это была «Лена», которая бросила якорь у Ананьино, потому что с баржи, которую она тянула, выгружали всевозможные товары на берег. Мы тоже бросили якорь – нам надо было купить на той же барже нефти для машины.

И здесь, в Ананьино, как и раньше вниз по реке, видел я много сильных и красивых ездовых собак. В течение всей долгой зимы местные и могут тут передвигаться только на собаках или оленях. На оленях езда намного быстрее, хотя и хорошая упряжка собак не намного отстанет от них. Говорят, что на собаках можно проехать 90 вёрст[62]62
  Верста — русская единица измерения расстояния, равная пятистам саженям или 1066,781 метра.


[Закрыть], не делая остановок для кормёжки собак.

Здесь очень любят своих собак и очень хорошо к ним относятся. В каждой крестьянской избе есть тут русская печь с широкой лежанкой, на которой члены семьи больше всего любят спать зимой. Там чаще всего спит мать семейства с детьми, однако когда из долгой поездки возвращается отец-кормилец, то лежанка немедленно освобождается – чтобы усталые ездовые собаки могли там отдохнуть и отогреться с дальней дороги.

Я осмотрел и сани, которые обыкновенно используются на Енисее. Ремённый гуж в упряжи проходит по середине спинного хомута. Существует и другой способ запрягать собак – его больше всего любят остяки с Оби. У них хомут обхватывает всё тело собаки, а гуж проходит под брюхом и пропускается между задних ног. Впереди впрягают четырёх собак, одна из которых бежит чуть впереди остальных трёх – это вожак. Остальные припрягаются по бокам поочерёдно с каждой стороны саней. Обычно для одной упряжки используется 6 или 8 собак.

Меня поразило разнообразие типов русского населения в этой стране. Многие из них были очень похожи на скандинавов, а одного молодого блондина лет восемнадцати я бы вообще принял, если бы не знал, что он сибиряк, за норвежского крестьянина. Среди русских вообще много светловолосых и с голубыми глазами. У многих из них волосы вьются. Довольно часто видел я и сильных, крепких парней. Поэтому очень силён был искус поверить, что в древние времена скандинавы побывали и тут[63]63
  «В Красноярске мне рассказали, что Никита, первый епископ в Енисейске (1861–1873), в своей книге о Мангазее пишет о связях этого города на берегу реки Таз с Норвегией. Он указывает, что норвежские монеты были найдены у шаманов в этом районе. У меня, к сожалению, пока не было возможности ознакомиться с этой книгой. (Примеч. авт.)
  Речь идёт о первом енисейском владыке Никите (Никита Иванович Казанцев), окончившем Московскую духовную академию и ставшем затем её магистром. Успешно проявив себя в качестве ректора Вятской, Херсонской, Курской, Ярославской семинарий, он был назначен викарием Казанской епархии, а затем епископом Чебоксарским. Приняв Енисейскую епархию в 1861 году, он управлял ей до 1870 года. Его девизом было: «Я лучше хочу быть милосердным до слабости, чем правосудным до жестокости». Выйдя на покой в 1870 году, он скончался в 1874 году в возрасте 71 года. Будучи человеком любознательным и трудолюбивым, владыка написал книги: «О Филарете, митрополите Московском», «Повесть о блаженном Василии Мангазейском», «Город Енисейск».


[Закрыть].

Мы зашли в гости к одной красивой молодой паре. В их двух комнатах также были выскобленные добела стена. Между кухней и комнатой стену образовывала, как это часто бывает в русских избах, громадная печь, а в комнате была ещё одна маленькая железная печка, которую топили в холодные зимние дни, когда температура опускалась до 40–50 градусов мороза.

На «Лене» ехал русский учёный, который представился нам географом и сказал, что он должен был принимать участие в экспедиции Брусилова. Он рассчитывал найти экспедицию где-нибудь тут на Севере. «Где же?» – поинтересовался я. Этого он точно сказать не мог, но, поскольку Брусилов собирался зайти в гавань Диксона за углём, то он полагал, что там они и встретятся. А есть ли у него судно, на котором он может добраться до этой гавани? Нет, нету. А есть ли у него уверенность, что Брусилов туда зайдёт или уже заходил? Нет, и этого он также утверждать не мог. Я никак не мог понять, каким образом этот так называемый учёный собирался отыскать экспедицию Брусилова в Северном Ледовитом океане, имея столь мало информации и не имея никакого оборудования, не говоря уже о судне. Это было всё равно что искать иголку в стоге сена. Если и сама экспедиция была так же хорошо подготовлена, как и этот её участник, то не приходится удивляться наступившим плачевным последствиям. А географ её ещё и добил меня, заявив, что практически нет надежды на то, что члены экспедиции живы, потому как начальник её и вся команда совершенно не располагают опытом плавания во льдах, да и сама экспедиция готовилась наспех. Тут я восхитился его мужеством и готовностью принять участие в путешествии, но он заявил, что подумывает о возвращении на нашем «Корректе» в Вардё, а оттуда уже – в свой родной Дорпат[64]64
  Дорпат — одно из названий города Тарту (Юрьева, Дерпта).


[Закрыть].

Я не могу не сказать ещё раз то же самое, что говорил в Тромсё, а именно: подобная безответственность и легкомысленность в подготовке полярных экспедиций совершенно непозволительны и возмутительны.

Но у нашего друга географа возникли и трудности иного рода, чем поиски экспедиции Брусилова, в которой ему предстояло принять участие. Уже прощаясь, он отозвал в сторону Востротина и попросил дать ему взаймы несколько сот рублей. Он очень хотел бы перезимовать на Енисее, поскольку тут обнаружилось очень много материала для исследований. Но он, к сожалению, не подумал об этом ранее и не взял с собой денег из Красноярска. Однако, к не меньшему сожалению, и у нас с Востротиным такой суммы при себе не оказалось. Так что ему в результате, вероятно, предстояло проработать всю зиму в Красноярске, чтобы заработать себе денег на обратный билет домой. Он, однако, лелеял надежду занять денег у Лида – под залог мехов песцов и белых медведей, которые должна была добыть экспедиция Брусилова – та самая, на возвращение которой, по его же мнению, не было ни малейшей надежды.

Ещё на «Лене» ехал помощник полицмейстера из Туруханска при полном параде. Это был уже шестой или седьмой полицейский, которого мы тут видели. Но этот утверждал, что просто путешествует ради собственного удовольствия.

Кроме того, на том же пароходе находился и помощник начальника государственной Енисейской флотилии, состоящей из барж и пароходов. Он отвечал за все перевозки грузов вверх и вниз по реке.

Просто удивительно, как иногда люди одной профессии бывают похожи друг на друга. Этот толстый крепыш с симпатичным и мужественным лицом так невероятно походил на бывшего начальник порта Кристиании Бассёе, что легко можно было их спутать. Тот тоже был здоровенным и энергичным человеком, который не мог спокойно усидеть на месте и постоянно был в движении.

Пока наш пароходик заправлялся – а на это всегда уходит много времени, – с баржи не переставали перегружать на лодки товары, а те отвозили их на берег – а это занимает ещё больше времени. Как правило, на погрузку-загрузку на каждой стоянке уходит не меньше двух-трёх дней, но тут уж ничего не поделаешь, поскольку баржа не может подойти близко к берегу из-за мелководья.

Наш географ, отправившийся на поиски своей экспедиции, сначала не переставал возмущаться тем, как в этой стране бесполезно тратят время, а потому вдруг решил написать куда следует, чтобы прекратить это безобразие. Действительно – зачем ездить туда-сюда на лодках, когда можно просто подойти к берегу. Вот только что делать с мелководьем? Этого он, как всегда, не знал.

На берег возили товары всех сортов. Прежде всего это были мешки с мукой, затем железные печи, какие-то кровати и прочая и прочая. Количество товаров, сплавляемых по реке государственными тремя пароходами с девятью баржами, колеблется год от года. В этом году, например, было очень много лис и песцов, поэтому у охотников водились деньги, они многое могли себе позволить купить и заказанные товары возили туда-сюда по Енисею. Если же и улов рыбы будет так же хорош в этом году, то пароходам и баржам будет что загрузить в свои трюмы на обратном пути. Однако таких удачных в смысле добычи лисьих мехов годов бывает не так уж и много, а потому количество рейсов в такие периоды сразу же падает.

Три парохода и девять барж, которые сейчас ходят по Енисею, государство купило во время войны 1905 года и доставило их сюда, чтобы способствовать развитию судоходства вниз и вверх по Енисею. Одновременно прилагались титанические усилия для развития морского пути по Карскому морю к устью Енисея. Но этот план не увенчался успехом. Сначала было объявили, что иностранные грузы, привозимые в Енисейск, не будут облагаться таможенной пошлиной, но уже на следующий год все льготы отменили, оставив их лишь для небольшой группы товаров, так что подвоз морским путём прекратился сам собою.

После обеда мы отправились на низкий западный берег погулять возле Левинских Песков – поселения, где наш капитан и команда хотели купить рыбы для засолки на зиму. Жили здесь в землянках на краю косогора у песчаного берега по большей части русские, которые и ловили рыбу на нескольких лодках.

Рыбалка происходит тут следующим образом. Один из рыбаков остаётся на берегу, он держит длинный конец линя, привязанного к неводу. Остальные отплывают на лодках с самим неводом на середину реки так далеко, как позволяет длина линя. Невод опускают в воду и тянут вниз по течению. Когда весь он окажется в реке, лодки поворачивают к берегу, чтобы соединить оба конца линя. После чего невод осторожно и очень быстро стараются вытащить на берег, при этом один из рыбаков заходит в воду и следит за продвижением сети, чтобы не дать рыбе уйти. Мы собственными глазами видели, как таким образом поймали муксунов. Улов был совсем невелик.

Здесь же довелось нам увидеть очень большую и сильную ездовую собаку. По своим размерам она вполне могла сравниться с небольшим бернхардинером. Нам сказали, что такие собаки тут не в диковинку. Они отлично тянут сани, но не так быстры, как более мелкие и крепкие собаки.

Тут я впервые увидел енисейского остяка. На голове у него был повязан платок – совсем как у женщины, но таков у них обычай. У него были нависшие клочковатые брови, чёрная небольшая борода и длинные чёрные волосы. Кожа у него была очень смуглая. Он очень походил на цыгана и резко отличался от прочих коренных народов, с которыми мне уже довелось тут познакомиться. Тут жили ещё несколько остяков, как нам сказали, один якут, но все они сейчас были на реке. Они были наёмными работниками русских, которые промышляли тут рыбной ловлей.

Ещё мы видели самоеда, невероятно похожего на японца, в старой измочаленной войлочной шляпе. Он родился на Севере в семье бедняков, которые отдали его русским, там он и вырос где-то значительно южнее по реке. Там он ходил в школу, научился читать и писать и в результате, по его же собственному признанию, почти забыл самоедский язык. Мне он показался очень умным, недаром здесь он занимался скупкой рыбы для одного купца из того самого поселения, где он и вырос.