Текст книги "Через Сибирь"

Автор книги: Фритьоф Нансен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Ближе к полуночи снова пошли большие скопления льда. Мы находились уже в 40 милях от Карских Ворот. Но и на этот раз мы снова попали лишь в узкую полосу дроблёного льда. После часа медленного хода, не сворачивая с ранее намеченного курса, мы выбрались из него и вновь оказались в открытом, чистом со всех сторон от льда море.

Впереди что-то светлело. Может быть, то был лёд, но скорее всего, это слегка прояснилось небо. Лоцман Юхансен, стоявший на своём командном мостике, даже обиделся на моё предположение, что это может быть лёд. И чем дальше мы шли на восток, тем светлее становилось вокруг, а это означало, что мы приближаемся к чистому небу.

Понедельник, 11 августа.

Чудесная ночь, чистое небо, открытое море и почти нет ветра. Солнце уже золотит северное небо и вскоре в своём великолепии появится на небосклоне.

Море такое синее и такое безбрежное, что в три часа дня мы меняем курс на норд-норд-ост в надежде, что мы можем пройти напрямую вдоль северных берегов Белого острова. И с этой надеждой я и отправился спать.

В шесть утра я проснулся, потому что «Коррект» убавляет ход. Снова лёд! Оказывается, на севере он уже давно виднелся, а теперь вот появился и впереди по курсу. Сначала решили, что это небольшая полоса льда, и потому судно вошло в неё. Был небольшой туман. Мы всё дальше и дальше заходили в ледовое поле.

Когда я поднялся на мостик в девять утра, то лёд был кругом, куда ни кинь взгляд. Правда, это был не сплошной покров льда, а скорее только сало, и оно вряд ли могло держаться долго – скорее всего, через несколько дней оно неминуемо должно было растаять.

На восток и север лёд был плотнее, и не было никакого резона идти в этих направлениях. Правильнее всего было бы вернуться на открытую воду. Правда, судя по ясному небу на востоке, там должно было быть чистое море, да и тучек никаких там не замечалось, а воздух был прозрачен, но из смотровой бочки открытого пространства видно не было, да и лёд в том направлении был одинаково густ. И не представлялось никакой возможности определить, достаточно ли широка полоса чистой воды для того, чтобы «Коррект» мог идти там свободным ходом. До берегов Ямала было далеко, и если бы на всём этом расстоянии море оказалось бы покрыто льдом, то мы подвергались риску быть затёртыми и бог знает сколько времени дрейфовать вместе со льдинами. Вот был бы у нас аэроплан, тогда мы могли бы отправиться на разведку на восток. И знали бы точно, есть там свободная вода или нет, и это сэкономило бы нам много дней.

Но мы решили взять курс на юго-запад и пошли полным ходом, стремясь побыстрее вырваться из ледового плена, а затем повернули на юг, чтобы обогнуть ледовые поля и потом взять курс на Ямал.

Поскольку мы шли через плавучие льдины, то имело смысл не отдаляться от берега, чтобы всё время двигаться вперёд. Потому что если только с берега подует даже самый лёгкий ветерок, то он немедленно отгонит часть льда в море, а вдоль земли образуется полоса чистой воды.

Если же постараться пробиться сквозь ледовые поля в открытое море, то велик риск засесть в них, и тут уж никакой ветер не поможет высвободиться из плена. И вообще ветры чаще всего способствуют уплотнению льда с наветренной стороны и разрежают его с подветренной.

Вторник, 12 августа.

Лишь через несколько часов, под самое утро, удалось нам добраться до края льда. Вновь мы должны были идти на юг – то у самой кромки ледяного поля, то врезываясь в него.

Чем дальше, тем больше уходили мы на юг. Мы видели землю на южном берегу Карского моря и всё утро удалялись от неё не более чем на 6–8 миль, как считал наш капитан.

В конце концов он решил, что у нас нет иного выхода, как идти на восток сквозь ледовый пояс, поскольку он тянулся к югу до самого берега. Судно сначала с трудом могло пробиться между большими льдинами. Но потом вдруг лёд стал неожиданно редеть, и, когда я вышел на палубу около девяти утра, вокруг была почти чистая вода с отдельными льдинами. «Коррект» мог уже идти прямо на северо-восток. Было пасмурно и туманно. Лот показывал 11 саженей.

Наконец около одиннадцати утра на востоке сквозь туман проступили очертания низкого берега. Это был Ямал – та самая песчаная земля, которую я видел сквозь такой же туман 20 лет назад. Он напоминает Листер или Йедерен[24]24
  Листер и Йедерен — местности в Норвегии.


[Закрыть], хотя берега его и намного выше и скорее более походят на западное побережье Ютландии[25]25
  Ютландия — полуостров в Европе, северная часть которого принадлежит Дании, а южная – Германии.


[Закрыть]. Весь Ямал – это одна большая равнина, образованная из отложений песка, глины и гальки. Берега его круто обрываются в море, высота их от 20 до 30 метров. Внутри же Ямал – низкая волнистая долина, поросшая травой, мхом и редкими кустиками ивняка. И ещё там много малых и больших озёр, мелководных рек и ручьёв, а также прекрасных пастбищ. Потому-то летом по всему Ямалу, до самой его северной окраины, кочуют со своими стадами оленей самоеды.[26]26
  Самоеды — старинное название ряда уральских народов на северо-востоке России и на севере Сибири – ненцев, энцев, нганасан, селькупов и др.


[Закрыть]

Мы поменяли курс на северный и пошли вдоль берега. Вскоре мы заметили вдали на длинном мысу высокую веху[27]27
  Веха — вертикальная прямая жердь, которая ставится в топографии для обозначения точки на местности.


[Закрыть].

Вероятно, это была отметка русских картографов устья реки Мора Яга, к северу от мыса Мора Сале. Ямал настолько плоский, что практически невозможно отличить одну его часть от другой.

Но вот к северу полоса свободной воды опять сузилась, ветер же всё время дул с запада, а потому мы решили не рисковать и не идти на север по чистой воде у самого берега. Ведь если бы лёд неожиданно сгустился, то судно оказалось бы в тяжёлом положении у этого берега, рядом с которым полно отмелей. Мы остановились, чтобы осмотреться и сориентироваться. А капитан наконец-то мог часок-другой вздремнуть в своё удовольствие, потому что он по-настоящему не ложился в постель с самого нашего отплытия из Норвегии.

Визиты самоедов

Западный ветер медленно нёс нас к земле. По мере приближения к берегу всё яснее можно было различить стоявших возле вехи людей. Он толпились вокруг жерди и во все глаза смотрели на нас. Были ли это самоеды или русские, которые прибыли, чтобы наладить беспроволочную телеграфную станцию? Этого мы знать не могли.

В бухточке к северу от мыса мы увидели лодку с мачтой. Мы решили, что всё-таки это, должно быть, русские и нам можно рассчитывать получить у них столь важные для нас сведения о состоянии льдов. А поэтому мы тут же стали собираться на берег, тем более что капитан всё ещё спал. Но сначала надо было подкрепить свои силы и пообедать.

После еды мы уже были готовы спуститься в лодку, как вдруг Юхансен, сидевший в смотровой бочке, закричал, что от берега отчалила лодка. Кто же к нам плыл – русские или самоеды? Мы были в нетерпении.

Скоро в бинокль мы смогли рассмотреть людей, сидевших в пробивавшейся сквозь льдины лодке. Во всяком случае, одеты они были в самоедскую одежду из оленьего меха с капюшоном на голове. Как заметил Лорис-Меликов, они очень напоминали обезьян. В лодке сидело шестеро человек, но пол их определить было затруднительно.

Востротин громко приветствовал их по-русски, но они только поклонились в ответ по-восточному и помахали руками. Востротин вновь закричал. Старик, сидевший за рулём, похоже, был на судёнышке главным, встал в лодке посредине, поклонился да так и замер, глядя на нас непонимающе. Стало очевидно, что в лодке не поняли ни единого слова, а сидевшие на вёслах перестали грести.

Тут уж мы замахали им в ответ со всем возможным дружелюбием и знаками пригласили подняться на борт. Тихо и осторожно подошли они к спущенному трапу, а Востротин всё это время продолжал им что-то говорить.

В результате оказалось, что один из них немного понимает по-русски. Он был из-под Пустозерска – вероятно, зырянин[28]28
  Зыряне — устаревшее название народа коми.


[Закрыть]. Зыряне просто паразитируют на самоедах, заметил Востротин. Остальные наши пятеро гостей были самоедами из Обдорской области.

Зырянин объяснил, что он приехал сюда, чтобы вместе со стариком поохотиться и порыбачить. Кроме того, у него ещё были и олени, но он явно занимался и торговлей. Он выглядел пройдохой в отличие от остальных. Он рассказал, не без особой гордости, что шрам в уголке рта с правой стороны остался после ножевого удара в драке. Востротин объяснил мне, что зыряне – любители водки и большие драчуны, а вот самоеды – народ на редкость тихий, хотя тоже при любой возможности готовы пропустить рюмку.

Старик с проседью, который правил в лодке, тоже не был похож на чистокровного самоеда. Остальные же выглядели настоящими аборигенами, а один из них, молодой человек лет двадцати пяти, был просто красив. Мы узнали, что именно он и построил лодку, на которой они все приплыли. А ещё один с изрытым оспой лицом выглядел просто ужасно и был явно глуповат.

Мы пригласили их подняться на борт, и они полезли по верёвочной лестнице почти как обезьянки. Они в растерянности толпились на палубе и разглядывали всё с нескрываемым любопытством. Вряд ли ранее им доводилось бывать на таком большом пароходе. Всё ценное железо, какое было на корабле, они считали нужным погладить. Они не могли отвести взгляда ни от железных поручней, ни от чёрной трубы, ни от цепей и тросов, ни от мачт, ни от люков. Они смотрели в тёмную глубь машинного отделения, прислушивались к странным звукам оттуда – визгу валов и шестерёнок и лязгу металла. Наверняка они решили, что там был таинственный подземный мир.

А в Лиде тем временем проснулся коммерсант, и он завёл с гостями мену – купил себе два ножа с украшенными латунными бляшками ножнами, пояса и латунные же цепочки. А в обмен он предложил свои товары, в том числе и электрический фонарик, который не мог не произвести на гостей впечатления, и один из них в конце концов выменял его себе. Само собой, что, вернувшись домой в своё становище, он поразит воображение своих соплеменников этой колдовской штуковиной. Но что, интересно, отразится на лицах, когда колдовство потеряет силу и света больше не будет?

А затем мы провели гостей в кают-компанию, где они тоже разглядывали всё с величайшим вниманием. Мы завели им граммофон, но он не произвёл ни них особого впечатления. В Обдорске они уже слышали граммофон, заявили они, да и орал он погромче нашего.

Следующим пунктом программы была капитанская рубка, в которой попискивал и гудел беспроволочный телеграф, а телеграфист в это время выстукивал свою телеграмму. Тут уж у гостей просто рты пооткрывались, они старались получше всё разглядеть через головы друг друга, а на лицах у них отразились величайшее удивление и восхищение. Вряд ли они могли себе представить, что с помощью этого таинственного приспособления можно послать по воздуху сообщения на другой конец земли. Но одно им было ясно – они встретились с новой и непостижимо мощной силой.

Одежда их была сшита из оленьих шкур и надевалась прямо на голое тело, в прорехах можно было видеть золотистую кожу. Они все были одеты в балахоны с капюшонами, такую одежду носят и мужчины и женщины, так что отличить непосвящённому человеку одних от других нелегко. Я думал, что на борт к нам поднялись шестеро мужчин, но вот многие из команды готовы были поспорить, что двое из них – женщины. А телеграфист позже заявил: он лично может ручаться только за одну «даму».

При помощи Востротина, который мне переводил, я смог выяснить, что свою лодку они построили сами из досок, привезённых из Обдорска на трёх санях, связанных между собой, которые тянули шестеро оленей. Так что становилось понятно: лодка в здешних краях – большая роскошь, если для её постройки требуются такие усилия. Поэтому на морских животных охотятся чаще всего прямо со льда, поблизости от берега.

На Ямале проживало по приблизительным подсчетам 350 мужчин-самоедов в возрасте от 15 до 55 лет, которые были обязаны платить подать в пользу русского правительства. Судя по этой цифре, население, с учётом женщин и детей, должно составлять около тысячи человек. Все они юрацкие самоеды, или «каменные самоеды» (ещё называемые «уральскими самоедами»), помесь остяков и самоедов. Часть из них живёт на Урале, на юг от Ямала, их численность также около тысячи человек.

Самоеды из Архангельской губернии, которая расположена к западу от Урала, также изредка приходят на Ямал, но большая часть ямальских кочевников приходит всё-таки из Обдорской волости.

Два раза в год они совершают большие переходы. Осенью уходят они со своими стадами оленей в леса вокруг Надыма и Обдорска, а зиму проводят в лесах нижнего бассейна Оби.

На зимней ярмарке в Обдорске продают они пушнину, моржовую кость, оленьи шкуры, оленину и другие товары, а сами запасаются необходимым провиантом, свинцом и другими нужными им вещами. Они по большей части из еды покупают муку, белый хлеб, масло, чай, табак, который предпочитают жевать и лишь изредка курят или нюхают. Те, кому позволяет достаток, приобретают сахар и лучшие сорта пшеничной муки, конечно, сообразно со средствами, а также водку, до которой все они охочи и пьют при первой же возможности, а иногда даже и упиваются ею до бесчувствия. В случае крайней необходимости готовы они купить горячительное даже и в тундре у запасливых людей и платить при этом по оленю (то есть по 10 рублей) за четверть (то есть 3,1 литра).

В марте и апреле трогаются они в обратный путь на север к пастбищам на Ямале[29]29
  Делать это приходится для того, чтобы на Севере или в горах оленей не мучили летом комары и оводы. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Путь от Обдорска до северного Ямала занимает почти два месяца. И тот же путь проделывают они осенью. Получается, что четыре месяца в году самоеды проводят в пути со всем своим скарбом и чумами, кочуя с севера на юг и обратно. Остальное время года они живут спокойно в тундре на Ямале или в лесах возле Оби.

С ноября по март на Ямале почти нет людей. Тут можно встретить лишь изредка самоедов, которые остаются у Малыгинского пролива и по берегам Карского моря ради весенней охоты на медведя. Иногда бедные самоеды остаются у Обской губы или возле одного из больших озёр, потому как у них слишком мало оленей для таких дальних путешествий. Вот и приходится им довольствоваться рыбалкой. Самые нуждающиеся живут на одном месте годами.

На Ямале же живут десять различных племён, каждое из которых предпочитает оставаться на определённой территории и строго блюдёт границы своих и чужих пастбищ. К каждому чуму также «приписаны» определённые пастбища, но тут уж неписаные правила соблюдаются не так строго. В своих «угодьях» и проводят самоеды довольно спокойно лето, переставляя чумы на другое месте только тогда, когда оленям требуется новое пастбище.

Там же самоеды охотятся на гусей и рыбачат в озёрах. Логовища песцов считают они своей собственностью и вокруг выставляют ловушки и капканы.

На Ямале самоедам живётся хорошо. Этот полуостров изобилует отличными пастбищами для оленей, а на его просторах водится множество зверей, рыб и птицы. Именно поэтому тут и живёт так много самоедов. Некоторые стада их оленей достигают 5000 голов, а те из самоедов, кто может похвастаться лишь двумя-тремя сотнями оленей, считаются чуть ли не бедняками. Настоящие же бедняки, у которых оленей совсем мало, занимаются рыбной ловлей на побережье, прежде всего к востоку от Оби. Они напоминают наших саамов, только не в пример беднее. Но чем глубже в ямальскую тундру, тем богаче самоеды.

У богатого самоеда по два, три и даже четыре чума, в которых много спальных мест (впрочем, это всего лишь оленьи шкуры) в зависимости от величины семьи. Как правило, у них только одна жена. Богатые самоеды и ценители женской красоты, которых среди них не так уж и мало, могут позволить себе иметь две, три и даже четыре жены, и каждая живёт в собственном чуме.

Выкуп за жену составляет от 30 до 100 оленей да ещё шкуры и прочие дары. Отец же невесты даёт в приданое дочери домашнюю утварь, одежду, постельные принадлежности, иногда даже украшения и парадную повозку, которая считается её личной собственностью. Если же в жёны достаётся ленивая девушка, отказывающаяся работать, то самоед может отослать её обратно к отцу и вправе потребовать уплаченный за неё выкуп. Отец иногда и рад такому «возврату», потому что вновь может продать дочь.

Самоеды очень умны и в интеллектуальном отношении не уступают русскому крестьянину. Конечно, самым крупным культурным центром для них является Обдорск, и они уважают народ, создавший такой город, но и собственную жизнь в тундре, где никто (ни русский, ни зырянин) не может с ними равняться в умении и смекалке, ценят очень высоко.

Я был даже удивлён, что встреченные нами самоеды выглядели такими здоровыми, они выглядели даже покрупнее и посильнее наших саамов, хотя вообще-то самоеды ростом похвастаться не могут, они чаще всего ниже среднего роста.

Не могу сказать, чтобы они были ярко выраженного азиатского или монголоидного типа, никаких сильно раскосых глаз и выдающихся скул у них нет. Они темноволосые, гладколицые, со смуглым цветом кожи. Волосы отращивают длинные. Лица бывают очень красивые, даже на наш европейский вкус. Надо полагать, что в их жилах течёт достаточно русской крови, а может, и другой южной. Житков[30]30
  Житков Борис Михайлович (1872–1943) – профессор зоологии Московского университета, путешественник и писатель, в 1907 году совершивший экспедицию на полуостров Ямал под эгидой Императорского русского географического общества.


[Закрыть] писал, что встретил на Ямале двух мужчин из племён окотеттов и ламду высокого роста и крепкого телосложения, с резкими чертами лицами и большими прямыми носами, которые даже можно было назвать орлиными. Такой же тип встречается среди самоедов дальше к югу, как утверждал его проводник. Житков также говорит, что такие типы попадаются изредка и среди вогулов. Они напоминают о северных племенах так называемой палеоазиатской группы, и вполне возможно, что в них течёт кровь енисейских остяков[31]31
  Енисейские остяки — один из самых малочисленных народов Севера – кеты.


[Закрыть].

Как я уже упоминал, у старика, приехавшего к нам, была борода с проседью, так что в нём было немало русской крови. Среди семей русских и самоедских рыбаков по берегам Оби такие смешения крови – обычное дело.

Пока мы были заняты с гостями, погода прояснилась и на севере показалась чистая вода. Капитан проснулся и как раз вышел на палубу. Так что можно было подумать и об отплытии. Когда самоеды поняли, что пора отправляться восвояси, они начали просить и умолять нас продать им водки. Но Востротин покачал отечески головой и объяснил, что об этом не может быть и речи. Убедившись в тщетности просьб и молений, глубоко разочарованные, полезли они вниз по трапу в свою лодку.

Мы на всех парах поплыли к северу, а они подняли небольшой парус на лодке и направились к мысу, с которого к нам и прибыли. Невероятно, но именно с этого самого места два самоеда приплыли к нам на «Фрам» 9 августа 1893 года, когда мы сделали тут остановку по пути к востоку в Северный Ледовитый океан и Северному полюсу. Боже мой, как летит время! Неужели прошло уже 20 лет?

Среда, 13 августа.

В полпятого утра мы вновь вошли в более густой лёд и, поскольку опустился густой туман, вынуждены были сбавить ход. Нам даже попадались ледяные поля до полумили шириной, и «Корректу» всё время приходилось возвращаться. В конце концов к семи утра лёд впереди так сильно сгустился, что нам пришлось встать на якорь. Глубина была 10 саженей. На приколе мы простояли целый день. Ветер то дул с севера-запада, то совсем стихал.

К полудню прояснилось, на чистом небе засверкало солнце. Из смотровой бочки было видно, что к северу и северо-западу до самого горизонта и до береговых отмелей простирались ледяные поля – и нигде не было видно хотя бы тоненькой полоски чистой воды. Но на севере небо ярко голубело, и это говорило о том, что море там должно быть свободно от льдин. А вот рядом с берегом небо было заметно светлее – значит, плотность льда там была больше. Да и на западе, судя по цвету неба, чистая вода была недалеко.

После обеда нам сообщили, что к «Корректу» опять направляется лодка. Это было неожиданно, поскольку мы находились довольно далеко от берега, а кругом был лёд. Оказалось, что к нам опять пожаловали пятеро самоедов. По-русски они не понимали ни слова.

На корме, словно паша, развалился рулевой. Наверное, он и был среди самоедов главным. Он невероятно походил на китайца, впрочем как и человек, сидевший на носу. В середине лодки сидел самоед без носа, а вместо рта у него была кривая дыра. Он напоминал прокажённого, но, скорее всего, был сифилитиком и выглядел ужасно. Лицо ещё одного гребца в лодке было красного цвета, опухшее и тоже обезображено рытвинами и рубцами – наверное, от оспы, если только не от сифилиса.

Им было разрешено подняться к нам на палубу и осмотреть всё вокруг. Реакция их была точно такой же, как и у вчерашних гостей. Но разговора у нас не получилось, потому что русского они не знали и объясняться приходилось жестами.

Они спустились обратно в лодку, и на прощание стюард принёс им буханку хлеба, которой они явно обрадовались, но ещё большее впечатление произвела бутылка виски. Они тут же пустили её по кругу и по очереди приложились к горлышку, но в результате ею завладел старший и стал прихлёбывать горячительное уже в одиночку. На лице его появилось выражение величайшего блаженства, когда он, отсалютовав нам бутылкой, похлопал себя по животу.

Гости также показывали нам привезённые вещи, но они были совсем не ценные. Тогда из садка в лодке достали несколько рыбин, сходных с сигом. Если я не ошибаюсь, то был муксун, который водится в Енисее. Это широкая рыба с крупной блестящей чешуёй и не очень большой головой. Первая рыбина была около фута длиной, плохо просолена и дурно пахла. Другие муксуны были более свежие, несколько таких рыбин мы получили от самоедов в подарок. Мы попробовали одну за ужином, но она была несвежей. Когда мы спросили, где же они поймали таких рыбин, гости ткнули пальцем в сторону земли, но я так и не смог понять, что именно они имели в виду: то ли муксуна поймали у берега, то ли в какой-то реке в глубине Ямала. Хотя, как мне кажется, рыба эта водится в ямальских озёрах.

Затем самоеды очистили несколько сырых рыбин от чешуи и стали их есть. Они разрезали рыбу в длину на две половинки, клали в рот один конец и отрезали ножом нужный кусок у самых своих губ, не выпуская из рук другого конца. Точно так же едят эскимосы – с одной только разницей: самоеды резали рыбу снизу вверх, а те режут мясо или рыбу сверху вниз. Впрочем, большого значения это имеет – и те и другие орудуют ножом с восхитительной ловкостью, так что ни нос ни губы не подвергаются опасности быть отрезанными или пораненными. Чтобы съесть большую рыбу таким манером, им потребовалось совсем немного времени.

В лодке ещё у них лежал маленький тюлень (Phoca hispida). Они его подстрелили. У них были с собой несколько винтовок и норвежский китобойный гарпун.

Пока они стояли на льдине возле нашего судна, на поверхность воды вынырнул ещё один тюлень. Один из самоедов тут же выстрелил, но тюлень успел уйти под воду раньше, чем лодка приблизилась к нему. Тогда охотник метнул в него гарпун, но промахнулся. Тюлень был ранен, и когда самоеды заметили это, они подняли в лодке шум и возню – и очень проиграли в моих глазах, потому что эскимосы в таких ситуациях на охоте ведут себя очень сдержанно.

На привязи у них была ещё одна лодка, поменьше, не больше 12 футов в длину, наверное, предназначенная специально для охоты на тюленей, чтобы иметь возможность подобраться к ним поближе.

Пока мы сидели в шлюпке рядом с ними, пытались объясниться и рассматривали предлагаемые товары, они вдруг начали орать и тыкать пальцами. Мы обернулись, чтобы посмотреть на причину такого ажиотажа. Оказалось, что наш штурман плыл на ялике, виляя из стороны в сторону, и правил при этом одним веслом, вставленным в кормовую уключину. Самоеды так веселились, кричали и чуть животы не надорвали от хохота, что стало понятно – это новое и необычное для них зрелище произвело самое сильное впечатление за время всего визита к нам. Особый восторг вызвал момент, когда штурман наддал ходу и вода у носа ялика запенилась.

Они по-прежнему стояли возле «Корректа», когда сверху с палубы нам крикнули, что к судну приближаются ещё гости. Вскоре к нам подошла ещё одна лодка. На корме сидели человек в возрасте – надо полагать, старейшина – с куцей бородёнкой и мальчик трёх-четырёх лет от роду. Наверное, это был «наследный принц», которого заставил раскланяться с нами гордый родитель.

В лодке было ещё четверо, из которых один был совсем смуглым, диковатого вида и с высокими скулами. Скорее всего, то была женщина.

Новоприбывшие гости также не говорили по-русски, и объясниться с ними не представлялось возможным.

Не успели они подойти к нам, как из первой лодки им заорали и явно стали рассказывать, перебивая друг друга и размахивая руками, какие фокусы тут откалывал наш штурман. Рассказ вновь вызвал приступ хохота.

Новоприбывшие захотели купить хлеба и чая, но у нас не было, к сожалению, для продажи ни того ни другого. Мы смогли лишь угостить их несколькими кусками хлеба, даже ещё дали ребёнку шоколад и грецкие орехи. Поначалу дары не произвели на «принца» впечатления, но он всё равно немедленно засунул их в рот и вроде бы остался доволен.

И эта лодка вела на буксире другую, поменьше, для охоты – и ещё одну, совсем маленькую, почти игрушечную, длиной всего в один фут. Главный вытащил её из воды и показал нам, как только заметил, что мы обратили на неё внимание. Это явно была игрушка «принца». Судя по всему, обе лодки самоедов вышли в море на охоту на тюленей – и тут увидели наш чёрный громадный пароход и решили заглянуть в гости.

Самоеды живо между собой общались, что-то лопотали на непонятном нам языке, им явно было что рассказать друг другу. Время шло, а они не торопились отправляться восвояси. В половине десятого багровый шар солнца закатился за лёд. Была тихая ночь, вода между льдинами даже не трепетала, не ощущалось ни дуновения ветерка. На юге поднималась полоса синего, как датский фарфор, тумана. Лёд был по-прежнему густ, но мы надеялись, что утренний ветер унесёт его прочь от берега.

Мы пошли в кают-компанию ужинать, а самоеды всё не трогались с места. Но когда мы вышли на палубу после еды, их уже не было – растворились во льдах.

Нам не оставалось ничего иного, как покурить да взять в руки карты. Больше всего мы любили играть в бостон.