Текст книги "Горячий лед"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Юрий достал телефон и набрал номер Лены Бирюковой. После долгих гудков трубка наконец отозвалась.

– Алло, слушаю вас, – сухо произнесла Лена.

– Привет, красавица. Как поживаешь?

– Здравствуй, Юра, – голос Лены смягчился. – Я в порядке, как ты?

– Если я тебе скажу, что пришел на свидание к Соболеву в старых кроссовках, какой ты мне поставишь диагноз?

– В тех самых, темных, с тремя белыми полосками, в которых я тебя видела пару лет назад? – рассмеялась Лена.

– Нет. В старых, потертых, в которых я бегал чуть ли не в институтские времена. Так каково будет твое заключение?

– Ну, как минимум, семь «Б».

– А вот и не угадала. У меня тяжелейшая травма, я порезал ногу осколком разбитого тобой стакана. Надеюсь, на тебя уже накинулись жесточайшие муки совести?

– Еще какие! Бедненький, на меня наваливается тяжеленный комплекс вины. – Похоже, что Лена это сказала вполне искренне, по крайней мере, хихикать перестала.

– Это хорошо, потому что я погибал от боли в полном одиночестве, и ни одна живая душа не оказала мне первой медицинской помощи. Поэтому пришлось самому совершать акробатические номера, чтобы намазать пятку зеленкой и прилепить пластырь. А куда, кстати, ты сбежала?

– Гордеев, откуда у тебя эта патетика? Стареешь, что ли?

– Возможно… – строго ответил адвокат. – Но я все-таки хочу знать, куда ты исчезла?

– Я сбежала домой. Ты же знаешь, выспаться я могу только в своей постели, а так как на сегодня у меня запланировано множество разных дел, то было просто необходимо иметь поутру свежую голову.

– Ну и как, удается иметь свежую голову после бутылки текилы? – съехидничал Гордеев.

– Может, ты и не поверишь, но удается. В данный момент занимаюсь розысками Синицына.

– Успешно?

– Потом расскажу, мне сейчас не слишком удобно об этом разговаривать. А ты вообще по делу позвонил или пожалиться на свою нелегкую судьбу?

– И то, и другое. Ну, так как, судя по тону, сочувствовать ты мне не будешь, приступаю к делу. Я уже сказал, что недавно навестил Соболева в Бутырках. Он здоров, жизнерадостен и весел. Толком ничего не сказал, только еще больше меня запутал, но речь не об этом, подробности я тебе потом расскажу. У Соболева в последнее время со здоровьем были нелады, я хотел под это дело похлопотать об изменении меры пресечения. А он уперся, как баран, и не хочет проводить обследование. Ты сделай одолжение, посмотри, можно ли какие-то другие способы изыскать, чтобы его из тюряги вытащить? Я хочу ходатайство подать.

– Вот это здорово, – опять рассмеялась Лена. – Мы же с тобой теперь, дорогой, по разные стороны баррикад, али ты позабыл. Я всеми силами должна чинить тебе препятствия, чтобы не выпускать опасного преступника из-за решетки, а тебе, наоборот, следует искать всякие лазейки, как и следует адвокату. А ты так запросто звонишь следователю и говоришь: отпустите Соболева, он здоровьем слаб. Нормально?

– Да ладно тебе, ты сама прекрасно понимаешь, что никакой он не преступник. Подставили мужика по-крупному.

– Хорошо. Я посмотрю, что можно сделать, – уступила Бирюкова.

– Спасибо, Ленок. Увидимся сегодня?

– Не знаю пока. Созвонимся позже, там и решим.

– Смотри, приглашаю на сказочный ужин.

– Уже заинтриговал. Я позвоню тебе.

– Идет. До вечера, – Гордеев нажал кнопку отбоя, допил сок и отправился к машине.

10

«Заниматься Синицыным – та еще работенка, – рассуждала про себя Лена. – Как им заниматься? Что с ним делать? Наверняка сейчас его сложно будет разыскать. Но даже не в этом дело. Разыскать-то мы его разыщем, а потом что? Не станет он ничего рассказывать. Человек, которого отпустили из-под стражи, только потому что не было доказательств его вины, обязательно будет придерживаться старой позиции. Конечно, можно что-нибудь узнать от его знакомых… Хотя что расскажут его знакомые, ведь, скорее всего или даже – совершенно очевидно, что они такие же отморозки!»

Однако, несмотря на эти размышления, Лена Бирюкова уверенно двигалась по адресу, где, как предполагалось, проживал Валерий Синицын.

Серый девятиэтажный дом массивной громадой нависал над головой. Лена остановилась около пятого подъезда. Она не знала номер кода. Значит, придется звонить по домофону.

«А ну как он дома окажется? Надо будет представиться кем-то… Кем?»

Лена плохо соображала. Несмотря на то что перед Гордеевым она старалась держаться независимо, у нее дико болела голова, она совершенно не выспалась, плюс ко всему этому, или, как результат всего этого, ее немного тошнило. В общем, весь букет для создания отвратительного настроения и плохой работы мозга.

«Молочница, молочница, – почему-то крутилось у Нее в голове. – Молочница? Что за черт! Какая еще молочница! Боже мой, кем же представиться?»

Между тем пальцы ее уже набирали номер квартиры.

– Да? – раздался несколько скрипучий женский голос.

– Здравствуйте. Я к Синицыну. Это по поводу…

– Я – Синицына, – видимо, не расслышав Лену, ответила женщина.

– А Валерий дома?

– Что? Валерий? Кто это?

Лена наклонилась ближе к домофону и громко проговорила:

– Вы знаете, у меня одно важное дело. Я бы хотела поговорить с вами…

– Деточка, я тебя совсем не слышу, – проскрипел голос. – Поднимайся и скажи, что ты хочешь. – При этом дверь громко запищала.

Лена выругалась, сама не зная на кого, ведь дверь-то ей открыли, и вошла в подъезд.

Синицыны жили на седьмом этаже. Лифт был сломан. Лена поежилась от головной боли, вздохнула и стала подниматься по лестнице, мало обращая внимания на всяческие скабрезные рисунки и похабные надписи на стенах.

Звонок в квартиру Синицына прозвучал громко и противно. Дверь открыла пожилая, седая женщина с крючковатым носом, но, впрочем, с достаточно приятным выражением лица и с живыми, зеленого цвета, глазами. Она с интересом посмотрела на Лену.

Лена немного нагнулась и громко, четко произнося каждый слог, сказала:

– Здравствуйте.

Женщина кивнула:

– Здравствуйте.

– Скажите, Валерий дома? Я бы хотела поговорить с ним или с вами…

Женщина поморщилась:

– Деточка, зачем так кричать? Я прекрасно тебя слышу. Просто наш домофон очень плохо работает. Скоро совсем сдохнет, наверно. – Она махнула рукой, потом оценивающе оглядела Лену и, улыбнувшись, продолжила: – А Валеры нет.

– Да?.. А где он?

– Он вообще-то здесь давно уже не живет, приезжает очень редко. Вы его знакомая? – задала она встречный вопрос.

– А вы его мама?

– Да, – кивнула женщина.

– А я… Да, ну, в общем, его знакомая. – Лена решила, что разговор может сложиться лучше, если женщина до поры до времени не будет знать, что ее сыночком интересуется сотрудник Генеральной прокуратуры, пусть уж лучше считает ее просто знакомой Валерия.

Женщина еще раз оглядела Лену с головы до ног, потом сделала шаг в глубь квартиры:

– Ну, вы проходите, пожалуйста.

Она гостеприимно распахнула перед Леной дверь.

Квартира была двухкомнатная. Прихожая, как водится, узкая и длинная, как дождевой червяк. Обстановочка бедненькая, но зато все опрятно, отметила Лена. Впрочем, и сама хозяйка отличалась милой опрятностью. На ней не было засаленного халата, она была одета в длинную юбку черного цвета и розовую вязаную кофту. Короткие волосы аккуратно расчесаны.

– Давайте попьем чайку, – предложила она, даже не спросив Лену, по какому она, собственно, вопросу, и быстро продолжила: – А то, знаете, так надоедает одной быть, честное слово! Гулять выхожу, и тоже все одна. Правда, соседушки, бывает, часто на скамейке перед подъездом сидят, судачат. Только я с ними, знаете, совершенно не могу… Не интересно мне. Все сплетни да пересуды! Ни о чем нормальном с ними и не поговоришь, вечно жизнью недовольны. Проходите сюда, на кухню.

Лена пыталась вставить хоть слово в ее нескончаемый поток, но так и не смогла и покорно прошла за ней на кухню. Здесь была та же картина – не богато, но опрятно. Небольшой столик – прямо у окна. И два стула возле. На столе – цветастая скатерть. На подоконнике несколько кактусов и горшок с бегонией.

Женщина усадила Лену за стол, продолжая свой рассказ:

– А они мне говорят – чего, мол, подруга, не приходишь, давно тебя не видно? А?! «Подруга»! Тоже мне подругу нашли, старые сплетницы. А впрочем… Сама-то я, что, молодуха, что ли? Оно, наверно, так и есть, пора уж и мне на лавочку – ушки на макушки и давай шу-шу-шу про всех проходящих мимо. Она грустно улыбнулась.

Лена тоже изобразила некое подобие улыбки. Голова так и не проходила.

– Ой, а мы с вами даже и не познакомились. Меня Акулина Михайловна зовут. – Она протянула Лене руку.

– Елена, – представилась та.

– Замечательно. Очень приятно. Леночка, а что вы будете? Ой, простите, ничего, если я вас Леночкой называть буду? Замечательно. Вы чай или кофе?

На ее лице играла такая неподдельная доброжелательность, что Лена поняла – в помощи ей не откажут. И в первую очередь – в медицинской помощи.

– Акулина Михайловна, я была бы вам очень признательна, если бы вы накормили меня какой-нибудь таблеткой от головы. Если таковая найдется.

– Деточка! Что же вы сразу не сказали! – всплеснула она руками. – Я вам, конечно, могу найти таблетку, какую скажете, если вы не доверяете травам. У меня всякие разные травы есть, из них можно приготовить отвары – от всех болезней помогает.

– Я, конечно, вам очень признательна. Но, думаю, что таблетка будет надежнее.

– Хорошо, подождите одну минуту. – Она ушла в комнату и через несколько минут вернулась с таблеткой цитрамона. – Вы знаете, я никогда никого не заставляю пересматривать свои точки зрения, убеждать в чем-то, привыкли к таблеткам, пожалуйста. Но, уверяю вас, насчет того, что таблетка надежнее, это вы глупость сказали. А вот трава… Настой зверобоя и мелисы – потрясающая вещь. А если еще и с медом! Мята тоже успокаивающе действует, головную боль снимает.

– Может быть, может быть, – пожала плечами Лена. – Но все-таки люди разные. На одного трава подействует, а другому будет словно мертвому припарка.

– Но ведь и с таблетками то же самое. А уж если к ним привыкнешь, то и вообще бесполезная вещь.

– Не знаю…

– А как же раньше на Руси лечились, когда таблеток не было?! Так вам чай или кофе?

– Думаю, если я скажу – чай, то меня ждет что-то интересное, – улыбнулась Лена.

– Да, это точно. У меня есть мята, шалфей, шиповник, опять же зверобой, мелисса…

– На ваш вкус и усмотрение, я все равно в этом не разбираюсь.

– Так вот, как же раньше люди лечились на Руси, когда таблеток еще не было?! Травами! Да, – говорила Акулина Михайловна, хлопоча около чайника.

– Ну, знаете, наверно, это и так, только я читала, что в те времена люди вообще-то долго не жили…

– Как это?! – возмутилась Акулина Михайловна. – А как же старцы – Нестор, Владимир Мономах?..

Наконец, чай был готов. Лена порывалась помочь хозяйке накрыть на стол, но та была непреклонна.

– Леночка, а вы с Валерой давно знакомы? – спросила. Акулина Михайловна.

– Нет, не очень…

– Я и смотрю… Я знаю, у него есть женщина, тоже Лена. Но ни в какое сравнение с вами! – Она горько вздохнула.

– Почему? – не поняла Лена.

– Ну, вы и красивая, и образованная, сразу видно. А та… обыкновенная… шалава, вы уж простите.

– Да ничего. Скажите, а вы говорили, что вам одиночество надоело. А как же Валерий? Он разве не скрашивает ваше одиночество?

– Нет, – вздохнула та. – Вместе мы давно уже не живем…

– Это я поняла.

– Звонит мне только тогда, когда хочет приехать, а приезжает он очень редко.

– А вы работаете? – поинтересовалась Лена.

– Хотели спросить – на что я живу? Живу в основном на пенсию. И Валерка помогает деньгами, время от времени, – это она произнесла с такой интонацией в голосе, что Лена поняла – не «время от времени», а крайне редко.

– Я эти деньги берегу, откладываю, – продолжала Акулина Михайловна. – Он ведь мне дает, говорит, это, мол, на новый телевизор, это – на ремонт, это – на зимнее пальто. А зачем мне новый телевизор, меня и этот старый совершенно устраивает, зачем мне ремонт, если его и показать некому? В гости-то никто не заходит. И зачем новое пальто, если старое еще хоть куда?.. Вот я деньги откладываю. Конечно, беру из них кое-что время от времени – на одну пенсию-то особенно не проживешь – но стараюсь много не брать. Сейчас времена такие, что угодно случиться может. И со мной, да и с ним… Нет, вы не подумайте, он очень хороший у меня… Тут вот недавно день рождения у меня был. Так он мне стиральную машину подарил. Полный автомат. Дорогущая наверное, я такие только в рекламе по телевизору видела. Смешной он, Валерка-то. Ты, говорит, уже не в том возрасте, чтобы самой стирать, корячиться. Пусть за тебя машина стирает, мол. А я ей и не пользуюсь вовсе. Я привыкла руками, мне так удобней. А то машина какая-то… Я к ней и подойти-то боюсь! Сломаю еще. – Акулина Михайловна тяжело вздохнула. Ей хотелось одновременно и похвастаться вниманием сына, но и пожаловаться на недостаточность этого внимания.

Лена невольно улыбнулась:

– Что ж вы боитесь ее сломать, если все равно ей не пользуетесь?

– Жалко. Дорогая ведь вещь. Может, еще на что сгодится. Машинку подарил, – горько протянула она. – Он бы мне еще автомобиль подарил! Я ведь ему сказала, что ничего мне не надо, только бы он ко мне почаще приезжал или звонил. Чтобы рядом был. И я тогда буду цвести, как молодуха. Одиночество-то не слишком хорошо на здоровье влияет, а он все – «машина стиральная», «корячиться»! Бережет, называется! Да если бы он рядом был, я бы и стирала, и готовила, и убирала. Для себя-то чего стараться? Вот для кого-то, близкого, родного… Сын все-таки, не чужой же человек! А он мне все – работа. Заладил, как попугай, – работа, работа. Выходит, эта работа ему дороже, чем собственная мать!

– А он где работает? – как бы невзначай поинтересовалась Лена.

– А вы не знаете?

Лена отрицательно покачала головой, и это вышло у нее несколько испуганно.

– Я, честно говоря, сама так толком не могу понять.

Несколько минут сидели молча. Лена все боялась, что сейчас Синицына начнет задавать ей какие-нибудь каверзные вопросы насчет ее знакомства с Валерием, а она так и не придумала, что бы ей сказать по этому поводу. Врать этой милой женщине не очень хотелось, но не говорить же ей, в самом деле, что она – следователь Генеральной прокуратуры и подозревает сына милейшей Акулины Михайловны в том, что он совершил заказное убийство! И больно сделаешь, и полезного для себя уже ничего не выведаешь.

Но Синицына не стала расспрашивать Лену, видимо, у нее в голове уже сложилось какое-то свое, ясное ей, представление о том, кем, собственно, Лена приходится Валере. Она продолжала:

– Нет, это я так, к слову… Конечно, все матери хотят, чтобы их дети всегда были с ними рядом. Но так не бывает. Он уже взрослый. У него своя жизнь, он зарабатывает деньги. А как еще в этом мире прожить? Не сидеть же все время около меня… Нет, вообще, он очень хороший. А это я так… Глупости говорила. Дети начинают понимать своих родителей только тогда, когда у них самих появляются дети. Дай Бог, чтобы я скорее стала бабушкой. Ой, а хотите, я вам альбом с фотографиями покажу.

Лена вымучила из себя вежливую улыбку, и Акулина Михайловна помчалась за альбомом.

Валерий Синицын предстал перед Леной в различных ракурсах. То это был пятилетний надувшийся на весь мир карапуз, то печальный прыщавенький шестиклассник, то лохматый, хулиганистого вида, выпускник с гитарой в руках, то бедный лысенький солдатик и так далее. Самые последние фотографии – Синицын в спортивном костюме, и другая – в пресловутом малиновом пиджаке.

– Это последние, но они очень давно сделаны, – комментировала Акулина Михайловна. – Я его все прошу, чтобы он мне привез какие-нибудь новые, а он говорит, что новых нет. Это вот – пятый класс. Никогда не забуду… Я же в школе работала учителем географии. Естественно, все называли меня географичкой или еще Акулей и акулой, когда двойки ставила. Дети, они ведь что только не придумают. А Валерка все время с ними дрался, ему было больно и обидно, что меня так дразнят. Однажды так подрался с каким-то мальчишкой, что меня на педсовет вызывали. Выяснилось, что тот мальчишка меня каким-то матерным словом обозвал. Валерку простили. Он, вообще-то, знаете, очень чуткий… и был, и есть; У него природная чуткость. Он помогает всегда, если ему кажется, что кому-то нужна его помощь. Только как лучше помочь отдельно взятому индивидууму, он не знает. Поэтому у него не всегда получается произвести хорошее впечатление на человека. А это девятый класс… Ой, как же он плохо учился! Тогда в моде были всякие хиппи, неформалы или кто там еще. Он отрастил себе длинные волосы, все дни пропадал на улице, с гитарой, с друзьями. Какая уж тут учеба? И я его не могла заставить. Никакими способами! А между тем школу он закончил с серебряной медалью. Знаете, как вышло? Он же без отца воспитывался. А тут отец вдруг объявился. Решил посмотреть на выросшего сына, покачать права. А как сына-то увидел, с волосами до плеч, с сигаретой во рту, с гитарой, принялся его уму-разуму учить. А Валерка молча слушать не стал, он сказал ему все, что о нем думает. А отец возьми да и скажи, что по нему, небось, тюрьма плачет, что он – выродок, что он знать не знает, кто такие Блок, Гумилев, еще кого-то приплел, что, мол, жить ему в дерьме, в люди не выбиться, нормальным образованным человеком не быть. Валерка его пинком за дверь выставил. А сам задумался. Мне-то, конечно, ничего не сказал, но, я поняла, решил доказать, если не отцу, то себе уж точно, что он сможет, что он станет человеком. И взялся за учебу. Закончил вот школу с серебряной медалью. Потом поступил в Плехановскую академию. Но его с третьего курса выгнали, за драку. А подрался, между прочим, девушку защищая. Но там уж особенно до причин не докапывались. Сломал парню ногу, сделал сотрясение мозга, будь добр, забирай документы. И девушка-то за него не заступилась. Она, оказывается, любила того парня, который ее обижал. А мой Валерка из института прямиком в армию загремел. Как же я переживала! Там же дедовщина и вообще черт знает что! Могут ведь и на войну отправить. А он у меня прямолинейный, задиристый. Как ни приеду его навестить, так весь в синяках. И ничего, улыбается. Успокаивает меня – мне, мол, здесь нравится, ничего, как-нибудь прорвемся. Пришел из армии, и началась катавасия!

Слушая рассказы Акулины Михайловны, Лена почти стала симпатизировать Синицыну. Однако все мамы любят приукрашивать заслуги своих детей. К тому же, по словам Акулины Михайловны, дальше началась какая-то там «катавасия». Лена внимательно ее слушала.

– Все не мог нормальную работу себе найти, – продолжала та. – Везде же с высшим образованием нужны были. А абы кем он не хотел. Я и говорю ему, мол, поступай опять, заканчивай институт. Он сначала не хотел, говорил, куда мне, мол, снова учиться, деньги надо зарабатывать. Потом решил все-таки идти на заочное отделение, а днем работать. И нашел себе работу, черт бы ее побрал. Встретил своего дружка бывшего, школьного. Тот и предложил ему, чего, мол, учиться, когда можно хорошо зарабатывать. От меня-то он поначалу скрывал, говорил, что учится. Потом сказал, что хорошую работу нашел. Но, как говорится, все тайное становится явным.

– Так кем он стал-то? – спросила Лена.

– Кем? – словно вышла из оцепенения Акулина Михайловна. – Рэкетом они занялись, вот так. Дружки у него какие-то появились нехорошие. Я ему твердила все, чтоб домой их не водил. Он вроде бы поначалу меня слушался. А потом обнаглел. Стал со мной спорить, огрызаться. Раньше-то он хоть и не слушался, а все равно голос на меня повысить не смел. А тут… Очень опустился. Не в физическом, конечно, смысле, а в моральном. Все-таки деньги, добытые нечестным путем, очень разлагающе на человека действуют. Да, тот период времени, я помню, мы с ним все время ругались. У Олеши произведение такое есть, «Ни дня без строчки» называется. Ну а мне в пору роман писать – «Ни дня без ссоры». А потом он и вовсе ушел. Нашел себе какую-то девушку и к ней жить ушел. Ну, там потом на лад отношения пошли. Я его спрашиваю, собирается ли он на ней жениться, раз они вместе живут? А он мне точно не говорит, все мнется. Ну, пригласила я их к себе в гости, познакомиться. Приехали. Боже мой! Я и не знала, что он с местной красавицей живет! Так как я в школе работала, я знала почти всю молодежь нашего района. Эта девушка еще в одиннадцатом классе аборт себе сделала. Она на год его старше. Он, когда еще в школе учился, был в нее влюблен. Да в нее вся школа влюблена была. Она и правда красавица. Только вот один у нее недостаток – не любила она положительных мальчиков. Тот, от которого она забеременела в одиннадцатом классе, был местный хулиган. Сел потом за наркотики, она аборт себе сделала. Потом у нее все какие-то мужики непутевые были. Ну, а какие они должны быть, коли она сама непутевая? Вот и мой сынок попался. Точнее, нет, не попался. Они друг друга нашли. Судьба, видно, такая. Не думала я, что моего сына придется этакими характеристиками наделять. Ну, я тогда ничего не сказала. Но они и так все поняли, без слов. Больше она ко мне не приезжала. И он стал редко ездить.

– Так они что, до сих пор вместе?

Акулина Михайловна с удивлением посмотрела на Лену.

– Так были-то они, конечно, вместе. То сходились, то расходились. Но я, честно говоря, когда вас увидела, думала, что они, может быть, в очередной раз разошлись, и надеялась, что навсегда.

– Так вы думали?.. – Лена улыбнулась.

Вот до такого она точно не додумалась. Новая девушка Валерия Синицына – это сильно. Нет, ей даже представить такое было противно. Поэтому и врать на эту тему она не стала.

– Позвольте, а кто же вы тогда? – немного растерянно спросила Акулина Михайловна.

– Вы знаете, – начала Лена лихорадочно придумывать, кто же она такая. – Я просто его друг. То есть я подруга одного его очень хорошего друга, не такого, о каких вы рассказываете, а настоящего, который Хочет добра и справедливости. Мы вот с ним Валерия как раз разыскиваем. Он сейчас где работает? Все в той же сфере? Вы не знаете?

– Где-то в той же, только, конечно, уже не рэкетиром. Он говорил, что у него какая-то более серьезная и ответственная работа. Я, честно говоря, плохо знаю, плохо в этом разбираюсь, да и он сам мне мало рассказывает. Только я не дура, чтобы не догадаться – то, что у него новая престижная и ответственная работа, это он мне, конечно, лапшу на уши вешает. Кого затянуло, тот уже навряд ли выберется. И все же… Я немного растеряна. Я вас не знаю, не слышала о вас. Может быть, я знаю вашего друга? Как его имя?

– Нет, вы наверняка и его не знаете.

– Подождите, я должна разобраться. Не могли бы вы все-таки рассказать подробнее?..

– Понимаете, как бы вам объяснить? Мы с Валерием знакомы совсем недавно. Поэтому вы не знаете нас и ничего о нас не слышали. Но мы хотим вытащить Валерия… Да… То есть мы хотим его предупредить.

– Ему что, грозит, какая-то опасность?

Женщина в страхе смотрела на Лену, прижимая руки к груди. Лену замучила совесть. Она не могла больше лгать. Дело не в том, что Лена вообще не умела врать. Врала она часто, и, по большому счету, ей было плевать на последствия. Но только не в этом случае. Акулина Михайловна была очень доброжелательна к ней, к тому же Лене было ее жалко. Она поняла Синицыну как женщину, как мать. И рассудила так, пусть лучше она обо всем знает и будет ко всему готова, чем вдруг, в один «прекрасный» день, ее как громом поразит какое-нибудь страшное известие о сыне. К тому же Лене было бы очень стыдно, неприятно, словом, погано было бы Лене, если бы она засадила ее сына за решетку, предварительно назвавшись его другом и таким отвратительным способом все о нем разузнав.

Синицына все еще со страхом смотрела на Лену.

– Понимаете, – наконец выговорила Бирюкова. – Опасность вашему сыну грозит в любом случае, ведь он живет не по закону. А то, для чего ищу его я, вряд ли можно назвать опасностью, скорее, спасением. Дело в том, что я следователь и должна разобраться в одном деле, касающемся вашего сына.

– Кто вы? – прямо спросила Акулина Михайловна.

– Я – следователь Генеральной прокуратуры.

Синицына побледнела и уронила голову на руки.

Сначала Лена подумала, что она плачет. Но через некоторое время Акулина Михайловна произнесла довольно четким, хотя и слегка сдавленным голосом:

– Я так и знала. Я предполагала, что этим все и закончится. В чем он обвиняется?

– Он не обвиняется, он только подозревается.

– Хорошо. В чем?

Лена знала, что слово «убийство» произносить нельзя. Оно само может убить. Для матери это очень сильный удар. И Лена ответила:

– В мошенничестве.

– Если он виновен, он должен понести наказание, – после паузы ответила она. – Но вы должны во всем разобраться. Хорошо разобраться, вы слышите?!

Лена кивнула.

– Я вам сейчас дам адрес. Но вы обещайте, что во всем сами очень хорошо разберетесь!

Лене было больно смотреть на это, и она сказала:

– Вы вправе предупредить сына. Я пойму.

Но женщина отрицательно покачала головой и только повторила:

– Обещайте, что хорошо во всем разберетесь.

Лена пообещала. А что ей еще оставалось делать?

К тому же и безо всяких обещаний, она и так собиралась «хорошо разобраться во всем этом».