Текст книги "Горячий лед"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

21

Солнце пекло как бешеное. А океан был синим и искрящимся. Он развалился под дальневосточным солнцем, словно гигантский синий кит, подставивший свою спину полуденным лучам.

Город Находка, расположенный амфитеатром, спускался к бухте и кипел в это время суток, как муравейник.

Так же работал и порт Находки. Докеры, таможенники, моряки всех мастей и национальностей… Если бы обычный человек посмотрел на бухту с берега, он нашел бы ее явное сходство с огромным дикобразом. Воды почти не было видно. Только одни корабли, баржи… Бесчисленное множество мачт, рей, компанию которым составляли высоченные подъемники на берегу. Издалека казалось, будто какой-то мировой колдун истыкал поверхность океана иглами, как куколку вуду.

Но обычных людей в порту, по большей части, не наблюдалось. Люди, что работали здесь, давно уже привыкли к подобному зрелищу и не стали бы описывать свою работу напыщенными эпитетами, как любят это делать бледные, ни разу не побывавшие в их шкуре романтики.

Нет, сказать, что в морском труде мало романтического, значит сильно покривить душой. Но это – романтика иного рода, сильно отличающаяся от, скажем, плаксивой романтики юного Вертера или мрачно-пессимистической, как в «Чайльд Гарольде». Это суровая, мужественная, отчаянная романтика. И если кому-нибудь когда-нибудь доводилось слушать рассказы моряков, то они могли заметить, что рассказ этот – обычная, ничем не примечательная проза, уснащаемая крепкими словечками и отборной матерщиной. И тем не менее, что может быть занимательнее морского рассказа? Каким бы ни был язык рассказчика, а не сможет он загородить своей неблагозвучностью отвагу, мужество, приключения. Не правда ли, мало кто из нас не мечтал в детстве стать пиратом, китобоем, просто моряком или капитаном, на худой конец, хотя бы пассажиром какого-нибудь лайнера?..

Зато портовые докеры – совсем другая статья. О каком бы то ни было романтизме и думать не приходится. Ну, сами посудите, что такого уж привлекательного в работе докеров? Докеры – это еще ничего, можно сказать, что даже хорошо звучит. А что на самом деле скрывается под этим словом, заимствованным у Запада! Как это по-русски? Грузчики! Суровая правда жизни, и никакой романтики.

– Ну, грузчики, ну и что? – не понимал сорокалетний Конюхов. – А чем тебе не нравится?

– Да как-то неблагозвучно… Как-то уж очень повседневно, неромантично… – ответил Шкет.

Шкет – это не фамилия, это была кликуха. А дали ему, такую кличку, потому что он самый молодой в бригаде, и какой-то щуплый, хлюпенький.

Они с Конюховым сидели на огромном мешке с пенькой. У них был небольшой перекур.

Докеры отдыхали не слишком часто. А сегодня прибыли три товарных корабля. Бригада под номером 101 должна была разгружать «Анжелину», колумбийское судно, которое привезло замороженные бараньи туши для какого-то московского предприятия.

– Ну, все! Отдохнули, и хватит! Аврал! – кричал бригадир Коротеев.

– Вот раскричался-то! – послышалось невдалеке ворчание еще одного члена бригады.

К ним размашистой походкой подошел бригадир Коротеев.

– Все, все, ребятушки! Заканчивай дурака валять! Давайте! Андреев —. на погрузчик, и вперед! Остальные тоже по своим местам.

Члены команды нехотя встали. Шкет направился к погрузчику.

Бараньи туши находились в больших контейнеpax. Конюхов краном грузил контейнеры на погрузчики, и те везли их к складу с весами.

Собственно, бригада № 101 давно договорилась между собой, что несколько тушек не мешало бы умыкнуть для семьи. Ведь у каждого члена бригады была семья, кроме Шкета, тот еще не успел обзавестись заботливой женой и желторотыми малютками. Для него было в новинку то, что собиралась делать бригада и что, собственно говоря, делала почти каждую разгрузку. Шкет немного побаивался, но от этого его решимости никак не убавлялось.

Бригада состояла из пяти человек: бригадир Коротеев, Конюхов, который работал на кране, Андреев (он же Шкет) и еще двое ребят, они работали на складе.

Шкет думал о предстоящей афере, и руки его слегка тряслись. Ему не представлялось возможным совершить все то, что собирались сделать. Кругом были таможенники… Да и как можно было обмануть старого дотошного весовщика! Ему объясняли это несколько раз, но от переизбытка чувств он мало что смог понять. И все равно, предстоящее мероприятие отдавало вкусом романтики и приключений.

Ведь Димка Шкет всю жизнь мечтал о приключениях и романтике. Он не рвался в Москву, как многие его расчетливые ровесники. Близость океана пробудила в нем дерзкие мечты и желания, приключенческие книги, особенно Жюль Верн и Дефо, помогли закрепить эти мечты в его сердце. К тому же хотелось объехать весь мир, побывать в прекрасных неизвестных странах. Как в той песне из сказки Киплинга: «Увижу ли Бразилию, Бразилию, Бразилию? Увижу ли Бразилию до старости моей?» Сначала он хотел стать капитаном… Ну, конечно, не сразу, это он понимал… Сначала юнга, потом матрос, а там дальше не далеко и до старшего помощника, а то и до самого капитана. Лет в тринадцать Димка прочитал «Моби Дика». И твердо решил стать китобоем.

Димкин отец был докером. Он снисходительно смотрел на Димкины мечты, а сам хотел, чтобы тот уехал в Москву, поступил в институт и стал каким-нибудь предпринимателем.

А Димка учился плохо, грезил океаном, хватал двойки по всем предметам. Лишь только литературу смог вытянуть на трояк, и то лишь потому, что выучил назубок почти всего Гумилева с его «Капитанами».

Океан был его любовью. И он часто спрашивал отца, почему тот не стал матросом. Отец смеялся и говорил: «Не! Матросом не катит! На крайняк, боцманом. А все боцманские места, как назло, заняты были. А капитаном не взяли – слишком мягкотелый, да и ростом не выдался!»

При чем здесь рост, Димка никак не мог понять. «Разве рост так важен?» «А то! – отвечал отец. – Капитаны – они все высокие должны быть! Маленького, его и на мостике не разглядишь!»

В общем, не понимал Димка, что за чушь нес его отец. Сам он целые часы проводил в портах, около кораблей, у портовых забегаловок. Ловил чутким ухом новости; еле слышимые отрывки из рассказов моряков превращались в целые истории, он сам их себе придумывал. Его не пугали и не разубеждали в своих планах даже ужаснейшие матросские попойки, часто заканчивающиеся поножовщиной. Он принимал это как неотъемлемый атрибут морской романтики.

Вскоре у него появились в этом кругу знакомые. С одним морячком он сдружился очень сильно. Один раз даже предоставил ему в пользование деревенский сарай, когда тот ушел в самоволку. И он узнал от своего нового друга, что жизнь моряка тяжела, но зато в каждом порту его ждет девушка, а то и не одна. Этим он не только не разубедил Димку идти в моряки, а, наоборот, укрепил его в этом желании.

Но мечтам его суждено было разбиться в прах. Однажды из порта прибежал докер, знакомый отца. Димка помнил тот день отрывочно и смутно, как сон. Он помнил трясущиеся губы и руки докера, который сказал, что отец погиб. И все повторял зачем-то про расплющенную руку, торчащую из-под тяжеленного контейнера, и про кровь.

Еще Димка помнил, как страшно, словно зверь, взвизгнула и завыла его мать. А он сидел и зажимал уши ладонями, потому что ему не хотелось больше слышать никаких слов, он и так уже все понимал, а докер все говорил и говорил.

После этого мать словно постарела лет на двадцать и стала слегка заикаться. А Димка смотрел на все вокруг как затравленный волчонок. Он понял, что его мечте пришел конец, потому что мать он бросить теперь не мог.

Тогда мрачная, черная реальность навалилась, словно тот контейнер, по ночам Димка стал просыпаться от того, что ему не хватало воздуха. Он тогда шел к океану, чтобы подышать морской свежестью, а там, на морском берегу, реальность наваливалась еще тяжелее. Он понимал, что всему, о чем он так долго мечтал, теперь уже не дано осуществиться, и один только взгляд на бескрайний морской простор причинял ему столько боли, что он перестал ходить туда, смотреть на океан.

В своей комнате Димка устроил настоящий погром. Он сжег все свои рисунки (а рисовал он, естественно, только корабли, море, моряков и капитанов, чаек, паруса), выбросил глобус, изорвал в клочья огромную карту, висевшую у него на стене, а книги о морских приключениях отнес к матери в комнату. Всякую мелочь, которую он собирал – ракушки, кораллы, акульи зубы, марки и вкладыши с изображениями различных кораблей, морской календарь и компас, – он раздал дворовым мальчишкам. Те, конечно, были в восторге.

Потом время взяло свое, старые раны затянулись, боль притупилась. Он стал смотреть на вещи реально, понял, что надо зарабатывать деньги… Так его устроили на работу в порт, докером… В ту же самую бригаду, в которой работал его отец.

Но мечта все равно не ушла. Она спряталась, затаилась глубоко в душе, готовая прорваться при малейшей необходимости и одержать верх над серой тяжкой реальностью.

С тех пор как умер Димкин отец, жизнь его не блистала более или менее запоминающимися событиями. Ему казалось, что все однообразно, что ничего не происходит. Поэтому он странно обрадовался намечающемуся событию, хотя оно и было противозаконным. Не проработав здесь еще и месяца, он принял это как наклюнувшееся приключение.

– Иваныч, все пройдет хорошо? – спрашивал он Конюхова.

– Все пройдет на ура, сынок, – подмигивая, отвечал ему тот. – Ты только знай делай свое дело.

Так Димка перевез десять контейнеров с бараньими тушками на склад, где находились огромные весы.

Там уже поджидали Мишка и японец Якити.

– Все путем? – спросил Мишка.

Это был пожилой уже докер, самый старший из всей бригады, но почему-то так повелось, что все звали его просто Мишкой и на «ты». Якити был суровым молчаливым японцем. У него была гордая осанка и слегка насмешливое выражение лица.

– Я смотрю на тебя, Якити, – говорил ему иногда Димка. – И думаю, а не течет ли в тебе кровь великих самураев?

– Японец – весь есть самурай, – отвечал Якити.

– Вот, вот. Мне иногда страшно при одном взгляде на тебя. Нет, я не тебя, я за тебя боюсь. Вдруг в тебе кровь великих предков взыграет, и ты себе харакири сделаешь!

В бригаде были свои традиции. Все еще с незапамятных времен привыкли подчиняться бригадиру Коротееву, обращаться ко всем членам бригады, вне зависимости от возраста, на «ты», звать пожилого Михаила Владимировича Иванова просто Мишкой и подшучивать над японцем Якити, благо что он вообще-то мало говорил, а на шутки почти не злился. Димка без особого труда вписался в эту компанию и легко перенял все их традиции.

– Я есть самурай, не делать харакири. А ты как есть Шкета, так и помалкивать твоя нада, – хмуро отвечал Якити.

– Где Иваныч с Коротеевым? – спросил Мишка.

– Сейчас придут, – ответил Димка.

– Черт! Нельзя им задерживаться. Сейчас наша очередь взвешиваться подойдет.

– Да сейчас подойдут! Как мы выкрутимся-то? В бумаге-то ведь вес проставлен.

– Какая ты Шкета глупая! – не выдержал Якити. – Ты же так замуж не выйдешь!

– Хватит уже! – обозлился Димка. – Якити, ты русский язык сначала выучи сам, а потом меня лезь учить. Сколько тебе можно повторять. Я – это он, а не она. И замуж меня действительно никто не возьмет, потому что я на ком-нибудь женюсь!

– Чего она говорит? – недоуменно обратился Якити к Мишке. – Она – это не она! А кто? Болеть не нада! Нада думать и работать!

– Миш! – пожаловался Димка.

– Ну, чего ты! Знаешь же, что у него с русским языком проблемы!

– Почему-то «она» он говорит только мне, с остальными нормально общается!

– Ты, наверно, просто ему нравишься! – пошутил Мишка. – Однако пора бы им уже прийти.

– Слушай, Миш. У меня только один вопрос. Я все это прекрасно понял: вес груза – это вес контейнера с грузом минус вес пустого контейнера. А как выбираться-то оттуда?

Да проще пареной репы!

Наконец появились бригадир с Конюховым.

– Не опоздали? – спросил Иваныч.

– Еще бы чуть-чуть, и взвешивание без вас началось.

– Ну, вы же ребята не промах, смекнули бы, что делать!

– Ладно, ребятки, побегу! – сказал бригадир. – К весовщику побегу с бумагами. Не подведите, ребятки!

– А сколько? – услышал он резонный вопрос.

– Три, – крикнул тот и умчался к весовщику.

– Три? – переспросил Мишка. – А не много ли? Не перестарались? Три, а нас всего четверо.

– Нас пятеро, – уточнил Конюхов.

– Ну, хорошо. Мы с Якити слазаем, это две туши Ты на всякий случай должен оставаться здесь.

– Ну? – спокойно спросил Конюхов.

– А третья?

Все посмотрели на Димку.

– Он же первый раз… Тысячу вопросов мне задал, пока вас не было. Не справится…

– Не смеши меня, Миш. Чего там справляться Разъясним человеку все подробно, он и поймет!

Димка с готовностью покачал головой.

– Ее нельзя, – вмешался Якити. – Больно щуп лая. Недовесок.

– Ничего. Там одна баранья тушка как раз не слишком жирная попалась.

– Ну, объясняй тогда.

– Значит, так, – начал Конюхов. – Ты, Мишка, лезешь в тот контейнер. А Шкет с японцем в тот. Оттуда мы две тушки как раз вытащили.

– Я не буду с ним в одном контейнере, – заупрямился Димка, поглядывая на усмехающегося Якити.

– Это еще что за детский сад! Один хочешь? Запутаешься ведь.

– Я хочу с Мишкой.

– Слушай, я все уже рассчитал! Давайте, лезьте!

Все послушно залезли в контейнеры. Димка присел внутри на корточки и ощутил телом движение контейнера.

– Поехали, – шепотом отметил он, и сердце его быстро заколотилось.

Здесь, в контейнере, было темно, только отливали зловещим блеском яркие белки узеньких глаз японца. Бараньи тушки подрагивали в такт движению контейнера, они были подвешены за крюки на длинных штангах под потолком. Димка несколько замерз, но боялся даже дышать вслух, когда контейнер вместе с ним и японцем взвешивали на огромных портовых весах.

Но все прошло удачно. После того как их взвесили, они преспокойно вылезли из контейнера. И никто даже не обратил внимание на докеров в портовом складе. Да и, собственно говоря, так делали все.

А вечером все вчетвером приехали в порт на машине Коротеева за оставленными в специальном помещении тремя тушками, погрузили их в машину и поехали в гараж, где уже ждал их Конюхов. В гараже удобнее всего было разделывать тушки, чтобы поделить их на пятерых.

В гараже началась работа. Чтобы она шла быстрее, трудились одновременно. Коротеев и Мишка разделывали одну тушку, Конюхов и Димка другую, а над третьей, той, что была щупленькой, как Шкет, работал японец.

Димка был в восторге от провернутого дельца. Пока это было ему в новинку, не приелось. Для остальных членов бригады это было плевое дело.

– Ты, Димка, все равно молодец! – приговаривал Конюхов. – Не страшно было?

– Да не очень. Знаешь, что было самое страшное? Светящиеся белки глаз Я кити.

Тут Конюхов не выдержал и засмеялся.

– А все-таки любовь у вас! Вот станешь, Димка, моряком, Якити, как верная жена, будет тебя ждать!

На сей раз засмеялся и Якити.

– Нет, Шкета все-таки молодец! – сказал он. – И матрос она станет на корабле хорошая! И станет! – повторил он тоном, не терпящим пререканий. Кто бы что ни говорил, а этот японец с глубоким уважением относился к чужим мечтам.

Вдруг Димкин топорик звонко обо что-то стукнулся.

– Что это? – спросил он Конюхова.

– Не знаю…

– Что там у вас? – озабоченно спросил Коротеев.

Все подошли к ним, а Конюхов, кряхтя, извлек из бараньей утробы длинненький алюминиевый ящичек.

– Вот это да! – протянул он, вытягивая перед всеми ящичек.

– Это что же, клад или просьба о помощи, как письмо в бутылке? Только здесь в баранине? – весело спросил Димка.

Но все хмуро глянули на него. И он примолк, хотя никак не мог взять в толк, чего все они такие озабоченные. Ну, нашли ящичек. Ну, так это же замечательно! Надо его скорее открыть и посмотреть, что внутри. Для него это был день нескончаемых приключений. Сначала это был противозаконный поступок – воровство бараньих тушек, а теперь вот загадочный ящичек! Димкины глаза заблестели!

– Похоже на контрабанду, – наконец вымолвил Конюхов.

Все молчали.

– Я вам скажу, что это такой, – сказал вдруг Якити.

– Что? – все обернулись на него.

– Это похожая на наркотик!

– Наркотики?!

Японец преспокойно покачал головой.

– Что еще за наркотики? – машинально вопросил Коротеев.

– Героина, кокаина, марихуана… – стал перечислять японец.

– Да, черт! Я и сам знаю! – крикнул Коротеев. – Как они здесь у нас оказались, я спрашиваю!

– Контрабанда, – напомнил ему Конюхов.

– Черт! Это проблемы! Это большие проблемы! Это мы с вами влипли, друзья! – Коротеев метался по гаражу, как взволнованный тигр по клетке.

– Почему вы так уверены, что это наркотики? – спросил Димка. – Надо открыть и убедиться…

В нем все еще протестовал мечтательный мальчик. Ему не хотелось верить, что это наркотики, а не что-нибудь таинственное, загадочное.

– Сдурел, что ли! – заорал на него Коротеев.

– Хорошо, – пожал плечами Димка. – Тогда почему просто не выбросить куда-нибудь эти ваши наркотики?

– Слушай, умник, помолчи!

– Нет, ребята, с наркотиками связываться совсем не в кайф.

– Это кому как, – пошутил Якити.

Но все опять же зыркнули на него, как недавно на Димку, и он, как и Димка, тоже примолк.

– Нет, я вам повторяю, – сказал Мишка. – Я с наркотиками связываться не желаю и вам не советую!

– Да без тебя знаем! – пробурчал Конюхов. – А что делать-то теперь?

– Я знаю, – проговорил Коротеев. – Самый легкий и неизбежный путь. Надо связаться с Тимофеичем.

– Кто это? – спросил Димка.

– Ну да, точно! – отозвались Конюхов и Мишка, не обращая ни малейшего внимания на Шкета.

Японцу, похоже, было на все наплевать. Он беспечно насвистывал себе что-то под нос. Пока Коротеев побежал в дом звонить некоему Тимофеичу, Димка пытался выяснить, кто же он такой, этот Тимофеич.

Оказалось, что Тимофеевич – это начальник портовой таможни.

– Зачем же тогда ему звонить! – испуганно поинтересовался Димка. – Он же все поймет, в тюрьму засадит.

– Не засадит! Может быть, нас как-нибудь слегонца накажет, а вот бригадиру ничего не будет совсем, это уж будь уверен! – отчеканил Конюхов.

– Почему?

– Да потому что они с ним родственники! Сынишка Коротеева женат на дочурке Тимофеича. Вот тебе и полная картина!

– А! – протянул Димка. – Он поможет?

В этот момент вошел Коротеев.

– Сказал, что сейчас подъедет, – сокрушенно сказал он.

– Ты ему все рассказал?

– Да вы что! О таком по телефону разве можно?!

Сидели, ждали молча. Наконец Мишка обронил:

– Тушки жалко. Хорошие тушки…

Все устало покачали головами.

– А в вашей тушке не было? – спросил Конюхов Коротеева.

– Да вроде нет…

– А в твоей? – обратился он к японцу.

– Моя – не было.

Конюхов украдкой глянул на Коротеева.

– А ведь нам и одной тушки на пятерых хватило бы, – кинул он как будто в никуда.

Коротеев внимательно посмотрел на него.

– Той? – спросил он, указывая на тушку, которую разделывал японец.

– Не, разве это тушка! Вон той!

Коротеев помолчал.

– Тушкой меньше, и вины меньше, – подхватил Мишка.

– Ладно. Черт с вами! – согласился Коротеев.

Они перетащили тушку в угол гаража, прикрыли ковриком и заставили коробками.

Вскоре приехал Тимофеич. Это был крупный, высокий, толстый человек. Лицо его лоснилось. Волосы отливали в рыжину. Он то и дело подкручивал свои залихватские усы толстенькими пальчиками. На мизинце его красовалась золотая печатка.

Он сразу не понравился Димке. Смутное чувство неприязни зародилось в нем, как только этот человек вошел в гараж, и уж больше не покидало.

– Ну, чего стряслось? Чего звал в такую поздноту? – грубовато поинтересовался он.

Коротеев выступил вперед, поздоровался с ним за руку и сразу же начал рубить сплеча:

– Ты меня, Тимофеич, знаешь. Я не злоупотребляю служебным, так сказать, положением, но и безгрешным не являюсь. Воруем товары, признаюсь. Но с наркотиками никогда дела не имели и иметь не хотим!

– С наркотиками?! – переспросил тот, и Димка заметил, как заблестели в предвкушении наживы его глаза. – Ну-ка! Что это еще за новости? Давайте по порядку.

И они рассказали ему все по порядку, со страхом ожидая приговора или помилования. Сначала Тимофеич хмурился, но потом лицо его просветлело, и он сказал:

– Положение поправимо. Я беру на себя… Скажу, попалась под руку тушка, я ее рентгеном-то и просветил, и как сердце чувствовало! Нашел наркотики! Только вот у меня к вам тоже будет одно условие…

Димка уже не слушал, какое там условие, ему было достаточно того, что все сошло с рук. Ему не нравился этот человек. У него на лбу было написано, что он подлец и ворюга еще похлеще, чем они… Он еле дождался конца разговора и, коротко попрощавшись со всеми, со всех ног побежал из коротеевского гаража. На полпути его окликнул чей-то голос, Димка обернулся. Сзади стоял Якити.

– Эй, Шкета! Куда побежала? – поинтересовался он.

Димка помолчал, потом улыбнулся и крикнул:

– К океану!

В темноте он увидел, как весело и по-доброму сверкнули белки узеньких глаз мудрого японца.

Лена была поражена. Но поражена скореє не тем, что в одной из партий бараньих туш, предназначавшихся для «Московского холода», была найдена партия героина, а тем, что судьба так случайно предоставила ей одну из разгадок того дела, которое она вела. Она, конечно, тут же набрала номер телефона Гордеева.

– Алле, – раздался в трубке сонный голос Юрия.

– Ты, как всегда, спишь? – спросила Лена.

– А, это ты… Привет, милая…

– Привет, милый…

В другом бы случае Лену уже затошнило от таких телячьих нежностей. Но только не теперь. Их отношения с Гордеевым действительно приобрели какой-то нежный оттенок. И в то же время они оставались прежними друзьями. Поэтому такие обращения друг к другу, как «милый», «дорогая», и другие уменьшительно-ласкательные, рассматривались обеими сторонами с некоей долей иронии.

– Солнышко уже высоко встало, ненаглядный… Пора бы уж и проснуться…

– Если ты пообещаешь, пташка моя, что мы сегодня увидимся, я встану в один момент.

Лену рассмешило такое ласковое обращение – «пташка моя». Она вспомнила, как один из ее бывших ухажеров называл ее исключительно «курочка моя». И Лену это безумно раздражало. Кажется, и расстались-то они не по какой-то серьезной причине, а большей частью из-за того, что Лене поперек горла встали его постоянные сюсюканья и эпитеты, какими он наделял ее чувствительную, тонкую натуру. Но теперь это было смешно…

– Ну, – усмехнулась Лена. – Пообещать я ничего не могу… Но то, что мы с тобой в ближайшее время увидимся, это никаких сомнений не вызывает.

– Да? Какое заманчивое и загадочное начало…

– Да. Гордеев, ты знаешь о том, что Фортуна нас все-таки любит?

– Я, собственно, всегда это знал. Вот ты… Ты – да, ты сомневалась!

– Я?! – воскликнула Лена. – Да я даже не надеялась на такую удачу! А ты, как всегда, самоуверенный, лицемерный тип!

– Это еще почему, голуба моя?

– Да потому, что если бы я тебе сейчас не сказала эту фразу, ты ходил бы и ныл, как, мол, все плохо, и что ничего не получается, не сходится, не разгадывается!

– Ладно, ладно! Когда это я так ныл?

– Ну, это я утрирую…

– Ты лучше скажи, чего хорошего госпожа Фортуна нам преподнесла на сей раз?

– Так вот, слушай. В дальневосточном порту Находка некий таможенник, кажется, по фамилии Козловский, обнаружил крупную партию героина. Героин был привезен на колумбийском судне «Анжелина», которое везло замороженные бараньи тушки… В одной из таких тушек и был найден алюминиевый ящичек, содержимым которого и оказался героин. Тебе это ни о чем не говорит?

– Так, ты не темни. Говорить-то, может, и говорит, только хотелось бы побольше фактов.

– Какой ты, Гордеев, все-таки твердолобый! Факты ему подавай! А еще адвокат успешный считается… А ему все по полочкам разложи, факты предоставь, тогда он допрет! Самому додуматься – это никак?

– Я попросил бы!

– Ну, неужели у тебя при упоминании о бараньих тушках не срабатывает определенный рефлекс, как у собаки Павлова?

– У меня что, непременно должно начаться обильное слюноотделение при упоминании, как ты говоришь, о бараньих тушках? Давай, договаривай. Я уж все понял. И так…

– И что же ты понял? Мне интересно просто…

– Полагаю, что «Анжелина» привезла из далекой Колумбии бараньи тушки для одного очень известного российского «холодильника». Этого ты хотела от меня добиться?

– Ай, молодец, Гордеев, пять баллов! Только тушки-то были привезены уже из Новой Зеландии. Привезены были в Колумбию, где и начинялись обильно ядовитым порошочком. А из Колумбии прямиком в Россию. В «Московский холод».

– Вот геморрой-то, извини за выражение…

– Ничего, ничего, я привыкла…

– И кто же это все придумал-то?!

– Михаил Васильевич Соболев, надо полагать.

– Да ладно тебе! Это что же выходит? Я – адвокат наркоторговца? Нет, так дело не пойдет! – Голос Гордеева звучал растерянно, дело принимало неожиданный поворот.

– Ну а ты как думал! Все сходится! Соболев нанял Синицына, чтобы тот убрал Колодного, который, видимо, что-то прознал насчет этой торговли, насчет наркотиков. Жена Соболева, видимо, хоть и с трудом верится, благородной женщиной оказалась…

– Ну, подожди… А Буздыган? А Старостина?

– Да вся эта заварушка из-за денег завязалась наверняка. Видно, они тоже знали о героине…

– Нет, Лена. Я сомневаюсь…

– Чего тут сомневаться-то!

– Ты же сама говорила, что у Колодного с Соболевым были хорошие отношения!

– Ну, не знаю. Можно найти массу причин… Может, Колодный не хотел меня в это дело посвящать…

– Еще бы! Но, может быть, он не хотел тебя посвящать в их истинные отношения совсем по другой причине? – решил подколоть Лену Гордеев, однако его шпилька прошла незамеченной.

– А может быть, Соболев играл роль, строил из себя хорошего приятеля, а сам в это время вынашивал в голове план убийства Колодного?.. В общем, масса объяснений.

– Да… Но… В общем, хорошо ты все раскладываешь, а все равно что-то не сходится.

– Да что не сходится-то?

– Ну, не знаю… Ощущение такое, что что-то не сходится… Что-то не так… У меня предчувствие… Интуиция, если хочешь…

– Не хочу! Ой, Гордеев! Только своими чутьем и интуицией не морочь мне голову, пожалуйста! Я и так этого наслушалась в своей жизни выше крыши!

– Хорошо. Но все равно… Я должен в этом деле разобраться. Я так не могу. Я практически уже начал доверять Михаилу Васильевичу… Я должен его еще допросить…

– Угу, если он оклемается еще!

– Должен. Врачи говорят, что он на поправку пошел. И что скоро уже до него посетителей будут допускать.

– Вот и наведаемся! Может, нам чего интересного расскажет. Эх, Гордеев! Доверчивая ты душа! Даже не верится, что адвокат. Ладно. Пойду я. Между прочим, у меня с минуты на минуту на руках будет ордер на обыск «холодильника»!

– Да? Ну, удачи тебе… Обязательно позвони, расскажи.

– Договорились. Ну, целую.

– Пока, ненаглядная.

– Счастливо, мой цыпленочек.

С полученным ордером на обыск и соответственно с нарядом и специалистами, Лена предстала перед дверями «Московского холода» около двенадцати часов того же дня. Сотрудники «холодильника» были напуганы и удивлены. Но напуганы, конечно, больше.

Лене неинтересно было знакомиться с теми, с кем в свое время познакомился Гордеев. Но увидаться с некоторыми из них ей все же пришлось. Так, при самой процедуре присутствовал непосредственно заместитель директора. Лена даже не удосужилась узнать его имя и отчество. Он все время охал и театрально разводил руками. Пытался что-то спрашивать у Лены, но та вела себя так, словно перед ней пустое место. А ведь именно пустым местом этот заместитель и был. Во всем предприятии нельзя было сыскать более пустого человека и работника. Это Лена и поняла при первом же на него взгляде. У нее вообще была одна, почти мистическая, черта – она могла сказать, что перед ней за человек, единожды увидев его.

Если бы неискушенный зритель посмотрел на этот обыск, то перед ним предстала бы сюрреалистическая картинка: темные холодильные камеры, где холод обрел зримую оболочку и парил по камерам в виде сгустков дымка, подобного тому, какой вылетает изо рта на улице зимой, в виде инея оседает на тушах красно-бордового цвета. Эти туши неисчислимы, они подвешены к потолку, и среди них можно заблудиться, как можно заблудиться в древнем полуразрушенном городе среди многочисленных колонн. И вот в этих необозримых просторах, наполненных сплошь бараньими и свиными тушами, снуют туда-сюда люди. На них странная форма – костюмы против обморожения. Все это несколько напоминает обширную научную лабораторию, в которой тоже люди в формах ходят среди миллионов пробирок, колбочек, мензурок, делают какие-то пробы, что-то записывают. Только, в отличие от тех самых ученых, здесь люди просвечивали тушки рентгеном, составляли протокол.

Результат был ошеломляющим: на одну тысячу бараньих туш приходилась одна, обильно напичканная героином. В результате таких тушек обнаружилось десять.

По всем правилам соответствующий товар изъяли, а предприятие опечатали.

– Что-что? Что такое здесь происходит? – затарахтел замдиректора.

– Прикрываем вашу лавочку, – коротко ответила ему Лена.

– Простите, но… Но как же? Как же? Я не знал ничего ни о каких наркотиках! Помилуйте! Да я никогда… Как же Михаил Васильевич?..

– А вот Михаил Васильевич, по всей видимости, знал, – сказала Лена.

– А мы-то как?

– Уважаемый! Что значит «мы-то как»? Если предприятие закрывается, какие тут могут быть вопросы?!

– То есть подыскивать себе новую работу? – сокрушенно поинтересовался Евгений Георгиевич.

– Ну, если вы считаете, что не будете способным возглавить предприятие…

– Что? Вы предлагаете мне встать на место Михаила Васильевича?! – глаза его наполнились ужасом.

Лена ничего ему не предлагала, но именно это и предполагала – совершенно бесполезный человек этот заместитель, до дрожи в коленях боящийся всякой ответственности, возложенной на него.

– Ну что ж, – пожала плечами Лена. – Думаю, нам с вами еще предстоит встреча.

– Встреча? – опять испугался зам.

– Да. Всякие формальности. Показания дать… В общем, ждите извещения.

Лена чувствовала себя Александром Македонским, и никак не меньше. Вот она – победа! Вот оно – ни с чем не сравнимое ощущение. Все вокруг казались ей поверженными в прах, жалкими червяками. Это была та самая прекрасная, чистая победа, когда победитель настолько силен, что может проявить свое великодушие и доброту. Лена чувствовала себя именно таким победителем. Ее победа была непререкаемой! Но все же она ощущала некую жалость ко всем служащим. Ну в чем на самом деле они виноваты? Теперь из-за этого их директора, который занимался грязными делишками, сотни людей остались без работы. Да и вообще из всех преступников Лена больше всего ненавидела наркоторговцев, сеющих повсюду зло и заразу. Можно было себе представить, насколько она ненавидела теперь Соболева.