Текст книги "Горячий лед"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Да, история странная и очень занятная, – задумчиво проговорил Юрий.

– Не знаю, – пожала плечами Лена. – По-моему, ничего необычного.

– Нет, странно, что жена свидетельствует против своего мужа. Причем пришла сама, по собственной воле, и на него настучала. А тебе это, значит, странным не кажется?

Лена опять пожала плечами и принялась доедать свое, уже совсем растаявшее, мороженое.

– Мало ли какие у них отношения? – пробурчала она.

– Согласись, Лена, что тут есть непонятные мотивы, – сказал Гордеев. – Может, ты что-нибудь недоговариваешь? Какую-нибудь подробность…

– Да что ты ко мне привязался? – вдруг огрызнулась Лена. – Жена его, видимо, та еще штучка! Конечно, необычно. Очень необычно. А может быть, ей просто мешал муженек, вот и все? Может, она мечтала в тюрьму его упечь?

– Ну, хорошо, – кивнул Гордеев. – А почему ты, в таком случае, позволила использовать себя в качестве инструмента для воплощения гнусных планов соболевской жены?

– Ты что, не понимаешь, Гордеев? – удивленно произнесла Лена. – Ты же был следователем в свое время! Такое свидетельство я игнорировать не могла… Но все-таки, положа руку на сердце, я, конечно, не могу представить…

– Что ты не можешь представить? – поинтересовался Гордеев.

– Ой, все! Отстань, – недовольно бросила Лена, отодвигая от себя пустую вазочку из-под мороженого.

Гордеев с минуту молча, изучающе разглядывал Бирюкову. Его чутье подсказывало ему: здесь что-то не так. Слишком странные факты, мало что сходится, да и Лена ведет себя как-то необычно. Ему даже показалось, что она прячет от него глаза. Действительно, Лена, которая всегда на всех смотрела прямо, сражала наповал своим таинственным, непостижимым взглядом, от которого невозможно было оторваться, но и переглядеть тоже не представлялось возможным, теперь отводила глаза, всячески избегала смотреть в глаза Гордееву. Ну а когда человек прячет свой взгляд, это верный признак того, что он либо врет, либо что-то скрывает.

Гордеев откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул.

– Лена, скажи мне честно и откровенно, вот ты думаешь, почему я порекомендовал тебя когда-то на работу к нам в юридическую консультацию? С какой такой радости?

Лена по-прежнему смотрела в стол. И молчала.

– Не знаешь? – продолжал Гордеев. – Так вот, я тебя порекомендовал взять на работу, потому что я почувствовал, из тебя выйдет толк. И большой толк. Я знал – тебе бы немного опыта, и ты станешь отличным специалистом. И ты им стала. Я оказался прав.

– Ты это к чему, Гордеев? – подала голос Лена.

– Погоди, дай закончить, – неумолимо продолжал Гордеев. – Потом тебя забрал к себе Меркулов, где ты стала младшим следователем в предельно короткий срок. Молодец? Да, молодец! Только как это у тебя вышло, скажи мне, пожалуйста?

– Не поняла? – в изумлении спросила Лена.

– Я к тому говорю, – поднял указательный палец Гордеев, – что, видимо, я все-таки ошибся в тебе. Фиговый из тебя специалист! Я уж и не знаю, какие причины заставляют тебя быть пристрастной в этом деле, но это видно. А пристрастность в нашем деле – самая плохая вещь! Что ты скрываешь? Выкладывай начистоту.

– Чего ты пристал? Ну, вот так, видимо, ты во мне ошибся, – сердито ответила Лена. – Что теперь делать? Пожалуйся Меркулову, пусть он меня с работы выгонит.

Гордеев нагнулся к Лене и заговорил снова:

– Лена, в чем дело? Какие причины мешают тебе нормально, профессионально выполнять свои обязанности? Рассказывай. Я ведь все равно докопаюсь. А отношения наши могут испортиться. Ты этого хочешь?

– К черту! – Лена вскинула голову и посмотрела Гордееву прямо в глаза. – Ладно, я тебе сейчас все расскажу!

– Слушаю, – Гордеев снова откинулся на стуле и приготовился слушать все заново. Видимо, и правда, есть тут что-то интересное…

Лена чуть-чуть помедлила и сказала:

– Я тебе расскажу, но у меня одно условие.

– Какое? – спросил Гордеев.

– Если ты об этом никому и ничего не скажешь.

– Ну, началось. Лена, очнись! Это я, Юра Гордеев! Я что, священник? Я все-таки адвокат. Ты что-то скрываешь, не можешь нормально вести дело, значит, и я не должен?

– Гордеев, черт тебя подери! – разозлилась Лена. – Ты мне друг или нет?

– Друг, – кивнул адвокат.

– А если ты мне друг, какого дьявола ты ломаешься, когда я тебя как друга прошу! Вот уволюсь, на фиг, с этой работы… И пусть все провалится…

Лена закрыла лицо руками, и Гордееву стало ее очень жаль.

– Ну, чего ты, Лена? Работа тут при чем? Успокойся.

– При том! – упрямо повторила Лена.

– Ладно. Что ты со мной делаешь? Пока я не узнаю, в чем дело, ничего сказать не могу. Раз уж начала, то рассказывай! – Он чуть помедлил и тоном пониже добавил: – Никому я ничего не расскажу, не волнуйся.

– Поклянись, – потребовала Лена.

– Может, мне еще кровью расписаться? – насмешливо спросил Гордеев. – Что за детский сад?

– Юра, поклянись! – не отставала Лена.

– На Библии? Или как? Давай на Уголовном кодексе, он у тебя с собой?

– Твою мать! – не сдержалась она. – Тебе трудно просто сказать «клянусь»? Какой же ты упрямый!

– Клянусь! – торжественно произнес Гордеев и даже поднял ладонь правой руки. – Клянусь всеми своими предками и потомками до седьмого колена, что никому не открою той ужасной тайны, которую ты мне сейчас поведаешь!

– Шут гороховый! – Лена скуксилась и, казалось, готова всерьез обидеться.

– Ну ладно-ладно, Ленок! – Гордеев взял ее за запястье. – Клянусь-клянусь-клянусь! Перед лицом своих товарищей. Торжественно обещаю. Давай – рассказывай.

– Хорошо, хорошо, – невинным голоском пропела Лена. – Понимаешь, тайна моя состоит в том, что у меня с адвокатом Яковом Колодным был очень страстный роман…

Тут Лена все же запнулась и замолчала.

– Что? – не поверил собственным ушам Гордеев.

– Что слышал, – сердито ответила Лена.

– Ого! – покачал головой Гордеев. – Это как же тебя так угораздило?

– Ничего смешного, – надулась Лена. – Он замечательный человек… Был…

– Чем это он был замечателен?

– Да всем, если хочешь знать! Красивый, добрый…

– Ну, насчет красоты, это и поспорить можно! Он же вроде бы престарелый?..

– Иди ты! – вконец разозлилась Лена. – А если и так? Не престарелый, а в возрасте! И все равно, очень красивый. У него сквозь черные волосы проглядывала благородная седина. А около глаз лучиками морщины, потому что он был веселый, любил и сам пошутить, и других послушать. Всегда всем улыбался, как на Западе, букой никогда не ходил. И круглый год – загорелый, представляешь! Моя мечта! Кажется, это Аристотель Онассис говорил, что, для того чтобы быть во всех отношениях успешным, надо быть загорелым!.Он был благородный человек. Знаешь, как я с ним познакомилась? Он защищал, совершенно бесплатно, какую-то старушку. Причем дело было почти безнадежным, потому что она судилась с каким-то богатым и влиятельным чинушей. И Колодный выиграл!

– Молодец! – деланно восхитился Гордеев. – Хорошо на имидж работал.

– При чем здесь имидж? – возразила Лена. – Он просто такой был! Добрый, бескорыстный… Ты бы, конечно, даже и не взялся за это дело, потому что с бабушки бедной денег нормальных не срубишь!

– Зачем переходить на личности? – возмутился Гордеев. – Откуда ты знаешь, за что бы я взялся, а за что нет?

– Да потому что я знаю!

– Если хочешь знать, я этих старушек столько защитил, что твоему Колодному и не снилось! Ты что, не помнишь, сколько было в нашей консультации бесплатных дел?

Лена поняла, что перегнула палку, и умолкла.

– Чем же это он тебя взял, что ты его так яростно защищаешь? – продолжал Гордеев. – Неужели своей добротой и благотворительностью?

– Он во всех отношениях был прекрасным человеком, – негромко сказала Лена. – Образованный, изысканный, утонченный, со вкусом…

– Богатый, – вставил Гордеев. – Согласись, это немаловажное качество.

– Да, богатый, – вызывающе парировала Лена. – Не понимаю, почему в нашей стране так ненавидят богатых! Он, слава богу, деньги своим умом и своим же трудом зарабатывал. А кто остальным мешает?

– Нет, нет, что ты, зачем ты так говоришь? Мы – простой народ – просто обожаем богатых, с радостью отдаем им свои честно заработанные деньги! – насмешливо парировал Гордеев.

– Гордеев! Ты говоришь, как какой-то темный неотесанный мужик! – опять рассердилась Лена. – Ты-то простой? Не смеши меня!

– Это я к тому, что тебе с ним хорошо жилось, – объяснил Гордеев.

– Да! Мне с ним отлично жилось! – Лена взмахнула своими пышными волосами, которые засверкали в солнечных лучах. – Он был из числа тех мужчин, которые считают, что они должны обеспечивать свою любимую. И водил он меня не по кабакам и шоу-представлениям для слабоумных, а в театры и на выставки. Он очень ценил искусство! У него не дом, а просто музей! Картины Рериха и Эль Греко! Раритетные вещи! Знаешь, что больше всего меня поражало! Он собирал старинные книги. Отдавал за них огромные деньги. Зато что это была за сказка! Громоздкие фолианты с полуистлевшими страницами, на древнерусском, древнееврейском, греческом, латинском языках! И он их все расшифровывал! Книги, только при одном взгляде на которые понимаешь, какие великие тайны они скрывают! А как подумаешь, что, возможно, эти книги держали в руках великие люди прошлого, просто дух захватывает! Чувствуешь себя так, словно ты попал в легенду! Самая большая книга у него – размером с пятилетнего ребенка – Талмуд, в переплете из натуральной тисненой кожи, весь испещренный какими-то узорами и непонятными значками, будто в татуировках! Между прочим, там рассказывалось про каббалу.

– Так он еще и каббалист! – покачал головой Гордеев. – Он по-еврейски читал?

– Он обращался к специалистам. Эти книги у него не просто на полках пылились, он их изучал. Можешь себе представить, сколько знал этот человек!

– Да уж! – только и сказал Гордеев.

Лена внимательно посмотрела на него, видимо, прикидывая, обижаться или нет, но потом всё же продолжила:

– Он обещал мне, что мы поедем в Египет. Не на примитивный отдых, как все! Он обещал мне, что мы объедем всю страну в поисках тайн! Обещал, что обязательно сходим в новую библиотеку в Александрии. Но вот, не успели…

– Интересный, оказывается, был человек, – протянул Гордеев.

– Да. Обожал, как и я, японскую поэзию.

– A-а! Тогда понятно, чем он тебя взял! – Гордеев все время старался не рассмеяться над излияниями Лены Бирюковой, но иногда предательская улыбка все же проскальзывала по его губам.

– Да. Он во всем был утонченный. Любил хорошо одеваться, хорошо покушать.

– Все, Лена, я понял. С этим понятно. Ну а самое-то главное?

– Самое главное? Я знала, что Колодный с Соболевым связаны. Я слышала, как Колодный о нем отзывался. И отзывался он о нем, между прочим, всегда очень хорошо. Даже более того, у них, кажется, были идеальные отношения. Яков всегда говорил, что Соболев очень хороший человек, друг и партнер. Не слышала я ни разу, чтобы между ними были какие-то разногласия. А уж такого, о чем рассказывала жена Соболева, и в помине не могло быть! Ни за кем Колодный никогда не шпионил, – это ниже его достоинства! И уж точно ничего не передавал его конкурентам. Он – не стукач! Поэтому я ей и не верю.

– Ну а ты не думаешь, что все его положительные отзывы о Соболеве, как и отзывы Соболева о нем, – простое лицемерие? Ну, чтобы никто не заподозрил.

– Нет, Юра! Я очень хорошо знала Колодного, уж поверь мне. И лицемерия в нем не было никогда! Это чужеродная ему черта, совершенно! У них действительно были хорошие отношения.

– Н-да, – протянул Гордеев.

– Но и опять-таки… Я не могла не арестовать Соболева. Ведь все показания его жены запротоколированы, и было бы просто нарушением правил Уголовного кодекса оставлять его на свободе. Тем более показания эти куда как недвусмысленные!

– Да, да, – в задумчивости процедил Гордеев. – Все так.

«Вот, и что, спрашивается, делать?» – размышлял Гордеев. Он стоял на распутье, как Илья Муромец. С одной стороны, справедливо было бы рассказать все Меркулову – о романе, о том, что Лена знает об отношениях Колодного и Соболева. Это было бы правильным ведением дела. Да и эти обстоятельства могли бы облегчить защиту Соболева. Но в этом случае Лене не поздоровилось бы. Меркулов был человеком старой закалки, очень моральным, нравственным и ответственным, если можно так выразиться. Он не терпел легкомысленного отношения к работе, тем более к работе следователя. И, конечно, прав. Меркулов считал, что, если следователь занимается каким-либо делом (серьезным или пустяковым), он должен оставить все остальные свои дела где-то за пределами чувственных границ. Его не волновало, какие там у тебя проблемы в личной или какой-то другой сфере, обо всех проблемах надо забыть. Поэтому легкомысленное поведение, повлекшее за собой роман, могло привести к гневу «громовержца», то есть Меркулова, а чем закончился бы его гнев, об этом даже страшно подумать! К тому же Гордеев обещал Лене, что он ничего никому не расскажет. А уговор, как известно, дороже денег. С другой стороны, Лена была своим человеком, и Гордееву было выгодно в качестве следователя сотрудничать именно с ней. Если бы Меркулов обо всем прознал, Лену наверняка отстранили бы от дела. Возникли бы проблемы, да и неизвестно еще, какому следователю досталось бы это крайне запутанное дело. А у Гордеева на руках уже имелся крупный аванс от Ульяны Старостиной. Не хотелось бы, конечно, потерять ни этот аванс, ни обещанные в случае успешной защиты остальные деньги. Как ни крути, а Лена Бирюкова ему очень была нужна.

Гордеев поморщился: «Какой я все-таки корыстный! Куда ни поверни, все упирается в выгоду. Но, в конце концов, второй вариант лучше во всех отношениях. Я и данное слово сдержу, и себе несколько облегчу ситуацию. Ведь друг же я ей, в конце концов! И как друг я, естественно, не выдам ее тайну!»

– Гордеев, – жалобно обратилась к нему Лена. – Ты пообещал, Гордеев!

– Не дрейфь, дорогая подруга, прорвемся.

– Не расскажешь?

– Ну за кого ты меня принимаешь? Я же клятву дал! Только смотри, Лена, мы теперь с тобой заодно, поняла? Я помогаю тебе, ты помогаешь мне. И никаких тайн! Все начистоту.

– Но ты ведь понимаешь, Юра… Я – заинтересованное лицо. Я не могу вести следствие.

– Скажи мне, о ваших отношениях многим было известно?

– Нет… Мы практически нигде не появлялись, со своими друзьями он меня не знакомил. Я его со своими – тем более.

– Ну тогда, раз ваши отношения не может никто подтвердить, будем считать, что ты встречалась не с адвокатом Яковом Колодным, а просто… с неким человеком в летах, который потом неожиданно исчез.

– Гордеев, – Лена улыбнулась. – Ты душка! Я тебя люблю!

– Я тебя тоже полюблю. Потом, если ты захочешь. Но сейчас давай по-серьезному. Пока ничего никому не говорим. Только ты сама-то уверена, что кроме нас с тобой об этой твоей связи с адвокатом Колодным никто не подозревает?

– Ты что, меня не знаешь? Зачем мне это нужно было?! Конечно, никто не знает. Я в этом совершенно уверена.

– Вот и прекрасно. Значит, все отлично, – он поднял вверх руку с крепко сжатым кулаком. – Один за всех…

– И все на одного, – смеясь, поддержала его Лена.

9

Гордеев проснулся ранним утром. Солнце только-только поднялось, небо было странного сиреневого оттенка, воздух чуть дрожал в распахнутом окне.

Еще находясь на грани реальности и сна, Юрий машинально провел рукой по кровати… Но Лены рядом не было. От неожиданности Гордеев вскочил на постели.

– Опять сбежала. Подлая девчонка, – улыбнулся он.

– Когда же она умудрилась? Неужели я так крепко спал? – сетовал Юрий. – Наверное, храпел громко, вот она и сбежала.

Юрий неохотно спустил ноги с кровати и тут же вскрикнул. Морщась, он нагнулся и осторожно извлек из стопы осколок хрустального бокала. Выругавшись, Гордеев стал припоминать события прошедшего вечера. Кажется, выпив, они били посуду на счастье.

«Знал же, что надо было эти стекляшки сразу подмести!» – с досадой подумал он.

Когда боль немного утихла, Юрий поднялся и обвел глазами комнату: она представляла собой удручающее зрелище. На столе теснилась грязная посуда, пара пустых бутылок и одна с остатками коньяка.

– Да, умная девочка, – сделал вывод Гордеев. – Свалила среди ночи, чтобы наутро убирать не заставили.

Наконец, Юрий сделал над собой последнее усилие и поковылял в ванную. Осторожно наступая, чтобы не коснуться ступней пола, Гордеев тем не менее оставил на паркете несколько капель крови. И уже в ванной залил рану перекисью водорода и аккуратно наложил бинт, перевязал, что далось с трудом – голова разламывалась при каждом движении.

Приняв душ и умывшись, Юрий принялся за уборку. Вернее, он бесцельно бродил по квартире, подбирал с пола различные предметы одежды и посуды, тупо перекладывал их с одного на другое место, тяжело вздыхал, присаживался, снова поднимался, спотыкался о складки на ковре, чертыхался. Голова просто трещала с похмелья. Наконец, Гордеева посетила светлая идея, он взял большой целлофановый пакет, собрал в него грязную посуду, весь мусор и со спокойной душой отнес к мусоропроводу.

– Ну, вот. Уборка и закончена, – довольно резюмировал он свой находчивый поступок. – Теперь можно и собой заняться.

Содержимое холодильника приятно радовало глаз и ласкало сердце оголодавшего за время безденежья Гордеева. Вчера он забил его под завязку: сыры трех видов, многочисленные рыбные и мясные нарезки, свежие соки и овощи, упаковки йогуртов, перепелиные яйца, копченая курица и прочие вкусности. Теперь Юрий стоял в раздумье и решал, какой именно деликатес он хочет сейчас отведать. После долгого раздумья он пришел к выводу, что есть ему почти не хочется. Поэтому свой выбор остановил на бутылке минеральной воды. После того как он опустошил ее наполовину, Гордеев все-таки съел бутерброд с сыром, чем решил и ограничиться.

Когда с завтраком было покончено, Юрий стоически выдержал ежеутренний обряд бритья, натянул удобные джинсы, рубашку и… вдруг с ужасом обнаружил, что не может надеть ни одну пару обуви, потому что повязка на порезанной ноге не влезает в узкий ботинок. Юрий был в отчаянии, даже старые растоптанные туфли не спасли положение. Наконец, Гордеев понял, что выход только один, а именно его спасение – очень старые кроссовки.

Гордеев надел именно их, хотя, конечно, обувка была не очень уместна, но хотя бы не мешала ему отправиться по делам. А дел было невпроворот. И главным пунктом в списке на сегодняшний день Юрий запланировал посещение Соболева. Все формальности с визитом в Бутырки были решены с помощью Лены еще вчера, поэтому Гордеев без труда устроил себе встречу с клиентом.

Гордеев ожидал своего подзащитного в комнате для свиданий Бутырской тюрьмы. Сколько раз за время своей адвокатской практики приходилось Юрию посещать подобные заведения, но он никак не мог к ним привыкнуть. Каждый раз, оказываясь здесь, Гордеев ощущал беспокойство – стены как будто давили на него, бесконечный лязг решеток и замков действовали на нервы.

«Не дай бог, случись такое что и меня упекут за решетку, я буду молить о смертной казни, – думал Гордеев. – Как говорится, лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Мне кажется, даже в сырых подземельях средневековых замков, наполненных крысами и всякими там мокрицами, было не столь ужасно, как в наших российских тюрьмах. Во всяком случае, есть у меня подозрение, что современные пытки дадут средневековым сто очков вперед. Собственно говоря, одно содержание в этих заведениях – уже само по себе страшная пытка».

Размышления Гордеева прервались с появлением Соболева. В ключе своих рассуждений Юрий ожидал увидеть изможденного, замученного туберкулезом узника с трясущимися руками и запавшими глазами, еле-еле переставляющего ноги от свалившихся на него недугов. Но взору его предстал цветущий, пышущий здоровьем человек средних лет, вполне упитанный, с ярким, отнюдь не чахоточным румянцем на лице.

– Добрый день, – поздоровался тот. – Я – Соболев.

– Здравствуйте, Михаил Васильевич. Юрий Гордеев, ваш адвокат, – Юрий поднялся из-за стола, чтобы ответить на рукопожатие Соболева, и тут же поймал на себе острый, испытующий взгляд своего подзащитного. Соболев перевел взгляд ниже и остановился на потрепанных кроссовках Гордеева.

– Не обращайте внимания, – смутился Гордеев. – Бытовая травма, ни одна приличная пара обуви не налезла.

– А… Это все объясняет. А то, знаете ли, адвокат в потертых кроссовках – это сильное впечатление, – усмехнулся Соболев. – Обычно у нас адвокат ассоциируется с большим материальным достатком…

– Могу себе представить ваше впечатление, – уклончиво ответил Гордеев, чтобы избежать дальнейших разговоров о собственном материальном достатке. – Итак, давайте начнем нашу беседу. Меня наняла ваша знакомая – Ульяна Старостина. Вы в курсе?

– Честно говоря, это ее инициатива. Она меня просто поставила перед фактом, сказала, что нашла вас, рассказала о вашем опыте и так далее… Я сам еще не начинал заниматься поисками адвоката. Знаете ли, не поверил сначала, что это все серьезно. Потом уже, когда здесь оказался, задумался. Ну что ж, спасибо Ульяне, подсуетилась. Она и бумаги подготовила, доверенность…

– Если вас не устраивает моя кандидатура в качестве адвоката, вы можете отказаться от моих услуг, – оповестил Гордеев своего клиента.

– Отчего же не устраивает? Вполне устраивает. Мне, откровенно говоря, все равно. Но раз уж вас наняла Ульяна, значит, вы хороший адвокат. Эта женщина плохого не выберет, – мягко ответил Соболев.

– Будем надеяться. Благодарю за доверие. Скажите, пожалуйста, у вас есть какие-нибудь подозрения о том, кому выгодно обвинить вас в убийстве Колодного? – Юрий приступил, наконец, к своим непосредственным обязанностям после затянувшегося обмена любезностями. – Другими словами, есть ли у вас враги?

– Более чем достаточно. У человека, занимающегося серьезным бизнесом, всегда есть враги, избежать этого невозможно, к сожалению.

– Не могу с вами не согласиться. Вы думаете, что знаете обо всех ваших недоброжелателях?

– Не уверен, но самых крупных и серьезных, конечно, знаю.

– И кто они?

– Ну, больше всего меня беспокоят мои недруги в московском правительстве.

– Вот как? И с чем же связана их неприязнь к вам? – поинтересовался Гордеев.

– Я сильно усложнял им жизнь и лишал изрядного количества денег. Они давно хотят прибрать к рукам мой бизнес, в связи с чем строят козни различного рода.

– Как вы считаете, не могли эти самые недруги из московского правительства подстроить убийство Колодного и сделать так, чтобы в организации его обвинили вас?

– Вряд ли. Это не их методы, – отверг предположение адвоката Соболев. – У них достаточного другий средств воздействия на меня, причем вполне законных. Не станут они возиться с криминалом. Представляете, что будет, если все вылезет наружу? Такой скандал не стоит никаких денег. Я практически уверен, что они ко всей этой истории не имеют никакого отношения. Но радуются сейчас, вероятно, сильно.

– Хорошо, – согласился Гордеев. – Оставим пока эту версию. Есть какие-то другие предположения?

Соболев напряженно молчал.

– Ну, может быть, есть другие завязки, не связанные с вашим бизнесом? Какие-то личные мотивы, например? – попытался помочь своему клиенту Юрий.

– Не готов вам ответить. Мне кажется, нет.

– Я так понял, что вы достаточно тесно общались с Колодным. Может быть, у вас есть подозрения насчет того, кто мог быть заинтересован в его смерти?

– Видите ли, в первую очередь, Яков был моим адвокатом, мы не являлись закадычными друзьями, и поэтому он не посвящал меня в свои дела и проблемы. У нас были хорошие отношения, мы иногда встречались просто так, выпивали, общались, но это не делало нас близкими приятелями, я мало что знаю о его делах. Впрочем, допускаю, что у такой известной фигуры, как Колодный, тоже было достаточно врагов. Хотя бы в связи с его профессией, вы сами адвокат, должны понимать, что он был вынужден сталкиваться и с криминалом, и с темными делами различного рода. Вполне возможно, что его профессиональная деятельность и стала причиной его убийства.

– Согласен. Значит, никаких иных соображений по этому поводу у вас нет? – не отклонялся от намеченной линии Гордеев.

– Только то, что я вам уже сказал, – ответил Соболев.

– Понятно, Михаил Васильевич, но давайте все-таки вернемся к личным мотивам. Расскажите, кто такая Ульяна Старостина?

– По-моему, вы уже в курсе, – деланно удивился Соболев. – Ульяна – моя… ммм… очень близкая знакомая.

– Да, но я хотел бы получить более полную информацию. Ее отношение к вам, что вас связывало, круг ее знакомых. Одним словом, все, что вы можете сообщить.

– Не понимаю, почему вас это интересует? Нормальные отношения у нас были. Что может связывать женатого мужчину и его любовницу? Вы меня удивляете. – Видно было, что эта тема не казалась Михаилу Васильевичу особо перспективной. – Расскажите лучше, на что мне сейчас можно рассчитывать?

– Мы подойдем к этому позже. Я все-таки хотел бы получить кое-какую информацию о Старостиной. Например, вас не удивляет, что она без вашего ведома занялась поисками адвоката? – настаивал Гордеев.

– Почему меня это должно удивлять? Она позаботилась обо мне, что вполне естественно для людей, находящихся в близких отношениях. Скажите, а о моей жене вы что-нибудь знаете? Мне, к сожалению, до сих пор не удалось с ней связаться.

Юрий чувствовал, что Соболев упорно и настойчиво пытается перевести тему с личности Ульяны Старостиной, не дает никакой информации, не хочет ничего рассказывать.

«Хотя, – думал Гордеев, – это вполне объяснимо. – Все-таки она – его любовница, а он – фигура крупная. Вероятно, боится огласки, этот факт может подпортить репутацию. Да и с женой хлопот не оберешься, кто передачки-то носить будет, если его грешки наружу вылезут? Но все-таки странно…»

– Кстати, а вы хотя бы представляете, почему ваша собственная жена дала показания против вас?

– Ну, Ирина – она такая… Я, может быть, однажды в сердцах и бросил что-нибудь нелестное в адрес Колодного, а она мнительная, и, так сказать, чувство справедливости у нее повышенное. Если она вдруг решила, что это я убил Якова, то не станет покрывать.

– И никаких корыстных интересов у нее быть не может?

– Да бог с вами! – замахал руками Соболев. – Какие у Ирины корыстные интересы? Чепуха!

Гордееву показалось, что его подзащитный не настроен сейчас на долгие откровенные беседы, поэтому решил сменить тактику.

– А как ваше здоровье, Михаил Васильевич? Я на днях заезжал к вам в офис. Так ваша секретарша, Динара, кажется, очень переживала за вас. Рассказывала, что у вас были какие-то проблемы с желудком. Как вы сейчас себя чувствуете?

– Знаете, неплохо. Даже очень неплохо, – оживился Соболев. – Как оказался в тюрьме, стал чувствовать себя гораздо лучше. Может быть, потому что здесь питание исключительно диетическое. Все ужасно невкусно, но, выходит, полезно. Потому что дома катастрофа была, конечно. Наешься всего острого, соленого, жирного, перченого, а потом еще стаканчик пропустишь, да сигаретку закуришь – и к вечеру хоть помирай.

– А знаете, – перебил Гордеев. – Это может быть нам на руку.

– Что именно? Моя смерть во цвете лет?

– Нет, обойдемся без летального исхода. А вот ваше плохое самочувствие может помочь нам изменить меру пресечения.

– Каким образом?

– Очень просто. Мы покажем, что состояние вашего здоровья не позволяет находиться в заключении и без наблюдения врачей, что вам нужен медицинский уход, особенное питание, которых в тюрьме вам предоставить не могут.

– И что для этого нужно сделать?

– Просто предоставить справки, медицинские освидетельствования. Вы же наверняка обращались к врачам, у них остались записи. Они могут подтвердить?

– Но я ни разу не обратился к доктору с этим, – развел руками Соболев.

– Почему же? – Гордеев был обескуражен.

– Да времени не хватало. Работа, знаете ли. Как приступ, клянусь себе, что обязательно пойду к врачу, а потом таблетку выпьешь, полежишь, и вроде полегчало, и не до врачей уже.

– Да, это, конечно, неприятно, но поправимо. Мы можем провести медицинскую экспертизу, даже если вы находитесь в тюрьме, мы имеем на это право. Конечно, это займет чуть больше времени, чем я рассчитывал, но придется потерпеть.

– Да не стоит беспокоиться, – возразил Соболев. – Во-первых, я себя сейчас действительно прекрасно чувствую и почти уверен, что обследование ничего не выявит. Это будет только напрасная трата времени, сил и нервов. А во-вторых, меня обвиняют в том, чего я не совершал, а следовательно, меня и так отпустят, сняв все обвинения.

– Допустим. И если вооружиться вашим оптимизмом, можно представить, что так и будет, но следствие может занять долгое время. Гораздо более долгое, чем вы подозреваете. И весь этот срок вы вынуждены будете находиться за решеткой.

– Ничего страшного. Я подожду, когда следствие найдет настоящего убийцу. Вернее, настоящего заказчика убийства Колодного.

– Простите, Михаил Васильевич, за грубость, но вы поступаете глупо, отказываясь использовать такую возможность. Вы напрасно упрямитесь, и я совершенно не понимаю, с чем связано подобное упорство, – недоумевал Гордеев.

– Все очень просто. Если я сейчас начну предпринимать какие-то действия, пытаясь освободиться, умолять следствие, жаловаться, канючить, я тем самым косвенно как бы признаю свою вину. А если я буду вести себя достойно – это лучшее подтверждение моей невиновности.

– Ну, как знаете, – устал спорить с Соболевым Юрий. – Вы простите, не имею возможности навещать вас регулярно, но как только будут какие-нибудь новости, то я приеду обязательно.

– Буду рад видеть, – церемонно раскланялся Соболев, прежде чем его увели обратно в камеру.

…Соболева увели, и Гордеев с большим облегчением покинул стены этого зловещего заведения.

Зайдя в первое попавшееся летнее кафе, Юрий выбрал уютный столик в тени кустов сирени, заказал себе большой стакан сока, закурил сигарету и принялся размышлять о своем разговоре с Соболевым. Складывалось странное впечатление, как будто бизнесмен вовсе и не жаждал вырваться из тюремных застенков. Он всем своим видом демонстрировал, что там ему вполне комфортно и хорошо.

«Все это непонятно, – думал Гордеев. – Какой-то странный треугольник. Люди, совершают поступки, объяснение которых не поддается никакой логике. Жена обвиняет собственного мужа в убийстве. Муж, вместо того чтобы рвать и метать от злости, рассказывает про обостренное чувство справедливости своей жены, беспокоится о ней и уверен, что она чудная женщина. Любовница горячо любит все это сумасшедшее семейство, беспокоится о своем ненаглядном Соболеве, нанимает тому адвоката, который самому Соболеву, как выясняется, и на фиг не нужен, ему и в тюрьме комфортно. Михаил Васильевич, в свою очередь, почему-то не испытывает чувства жгучей благодарности и признательности к заботящейся о нем Старостиной, а вообще разговаривает о ней со скрытым раздражением. Черт знает что. Лучше нужно было в институте учиться, на психологию ходить, а не девчонок в курилке клеить и в пивную с лекций сбегать. Сейчас бы, может, понимал что-нибудь в непростых взаимоотношениях людей».