Текст книги "Дурная слава"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Глава 25
ПОНЕДЕЛЬНИК НАЧИНАЕТСЯ В СУББОТУ

После того как внушительная миска вкуснейших пельменей была опустошена, а бутылка ополовинена, разговор о психотропном оружии возобновился.

– Зачем гэбистам такое вооружение? Чтобы из своего народа быдло делать? – произнес Гоголев.

– Как говорится, хороший вопрос. Можно сказать, риторический. Я потом исхитрился прочесть отчет об испытаниях, который Стрельцов должен был отправить в Москву. Им нужно было отдаленный эффект отследить, продолжительность воздействия, его обратимость, так сказать. Из отчета следовало, что действие излучения таково: сначала неясный дискомфорт, потом резкая потеря памяти, вплоть до того, что имя свое забывали, потом полная пассивность, подчинение самым нелепым и даже опасным для жизни приказам. Что говорить, если один экипаж протаранил другой…

Представляешь перспективы? Действительно, можно целым народом управлять. Или теми, кто у власти. Поставили излучатель, скажем, в кабинете президента – и вперед, пой пташечка, нашу песенку…

– Так ведь прибор этот инвалидов, поди, из людей делает? А инвалидность-то не скроешь. Вообще-то, помнится, бывший руководитель в конце своего правления именно так и выглядел: маразматик чистейшей воды. А сейчас как огурчик. Смотришь на него по телику и диву даешься, словно живой воды испил.

– Если вовремя прекратить воздействие, нарушения обратимы. Через некоторое время после испытаний у ребят все восстановилось: и память вернулась, и голова заработала как надо. Они, как при памяти стали, об ощущениях своих рассказывали. Мол, и миражи какие-то видели, и голоса слышали, а ничего не соображали. Где находятся, что делают – ничего не понимали. И еще – полная пассивность. Бери меня голыми руками и делай что хочешь. Это здоровые мужики, офицеры, многие из них Афган прошли, крепкие орешки, так сказать. А чувствовали себя под этими пси-лучами как детсадовские несмышленыши. Но слава богу, очухались. Хотя, если воздействовать на психику постоянно… Черт его знает…

– Нормальная история. Как потом дослуживалось?

– Конечно, все мы тогда пережили психологический шок. Все, кроме доктора Стрельцова. Он очень гордился тем, что полк стал, так сказать, пионером на пути внедрения столь замечательного оружия. Его тогда наградили даже, несмотря на человеческие жертвы и пропажу. С нас, конечно, взяли расписку о неразглашении. А вскоре полк расформировали. Ну вот, я более десяти лет молчал. А сейчас, по прошествии времени и в связи с текущим моментом решил душу облегчить. Где-то пропавший экземпляр существует!

– Так ты думаешь, что полковой доктор Стрельцов мог стибрить такую штуковину?

– Why not? Почему нет?

– А чего же ты душу не облегчил перед Бобровниковым-внуком? Ему это было бы интереснее послушать.

– Так он же из ФСБ. Откуда я знаю, чем он там занимается? Мужик-то вроде приличный, но все они на вид приличные. Что он пятнадцать лет за границей делал? Не семечки же щелкал.

Виктор лукавил. На самом деле он кое-что поведал Игорю. Просто начальнику угрозыска было сподручнее возбудить дело, чем инициировать расследование только что вернувшемуся из-за бугра Бобровникову.

– Ну хорошо. А как твой рассказ пришить к клинике? Кто-нибудь там этот излучатель видел?

– Нет, конечно. Но если возбудить уголовное дело по факту гибели стариков, можно в рамках следственных действий прошерстить это заведение…

– На каком основании дело-то возбуждать? Старушка померла? Так это врачебная ошибка, так они и скажут. И будут на твою невесту говно лопатами валить. Это же надо такую неблагополучную барышню выбрать! Нет бы спокойную домохозяйку подыскать!

– Скучно с ними, – вздохнул Туманов.

– Ага! А с этой весело будет! Вот обратится младший Бобровников в органы по поводу безвременной кончины бабули, и начнут твою невестушку полоскать… мало не покажется.

– Есть доказательства ее невиновности.

– Это радует. Значит, есть надежда, что медовый месяц вы с ней не в Крестах проведете.

– А он по поводу деда-академика заяву подаст. Придет к тебе в понедельник и подаст. Почему старик изменил завещание аккурат накануне смерти?

– А что касается деда, так тот вообще тихо помер. Даже если его уморили, они же не дураки, чтобы подставляться. Наверняка делали вскрытие, есть заключение патологоанатома, где все чин чина-рем: мол, помер, поскольку не мог не помереть на фоне столь жутких внутренних органов…

– А то, что бандюганы там скрывались?! Это же не просто так!

– Почему – не просто так? А Стрельцов уверяет, что именно просто так, случайно. Шли мимо, зашли пиписьки подлечить. А доктор, он клятву Гиппократа давал, он обязан каждому «конец» поправить: и сенатору, и бандиту.

– Но ты же сам в поезде слышал про больничку, где братки отлеживаются, вы же на этом их и вычислили.

– Мы их вычислили, это факт! Они у нас, голубчики, слава богу, на нарах парятся. Что смогли, то сделали. А с медициной завязываться… У них на каждую гайку свой болт. Так башку заморочат терминами да заключениями, мама не горюй! Это у них корпоративная солидарность называется. Знаешь, сколько врачебных ошибок, что к смертям приводят?! Немерено! И что, хоть один коновал попал на нары? Что-то я таких случаев не припомню. И вообще, сейчас такие средства есть, чтобы на тот свет отправить, – не подкопаешься. Введут в вену дрянь какую-нибудь, а весь состав распался на составляющие… Сколько через нас таких случаев прошло по липовым докторам, что приходят укольчик сделать и уходят с баулом вещей. А в квартире тихий труп, а на вскрытии, кроме острой сердечной недостаточности, ничего нет. Единственная улика – след от укола. Поди прикопайся… Плавали, знаем. Так что дохлое дело у твоего Бобровникова. Это я тебе авторитетно заявляю. И пусть он ко мне не ходит, ничего у нас не выйдет.

– М-да, не ожидал от тебя, Петрович, такой архипассивности, – голосом Ильича укорил приятеля Туманов.

– Ага! У меня куча дел нераскрытых, полно висяков и заказух. А ты мне мутотень какую-то подсовываешь. Миражи какие-то… Пси-технологии… Я и без них как псих полный. Вот если будут от граждан конкретные заявы на эту клинику, будем работать. А так – извини! Пусть чекист через свое ведомство ими занимается. Это его стариков уморили, ему и карты в руки.

– Ладно, закрыли тему, – вздохнул Туманов. – Пойдем в бильярд сыграем.

– Во! Это дело!

– А завтра поутру можем на рыбалку выйти. Лед сейчас крепкий.

– Поглядим. Можно и на рыбалку. А что? Давно меня вертолетом с дрейфующей льдины не подбирали. То-то веселья будет на весь город…

– Да ладно! Под тобой ни одна льдина дрейфовать не сможет: будет стоять как вкопанная, разве что ко дну пойдет…

– А что? Я мужик увесистый – что да, то да!

– Я бы сказал – весомый! И вес твой в масштабе города переоценить невозможно!

– Не льсти, не поможет, – буркнул Гоголев. – Я будто не понимаю, что, попади такая психотропная хреновина в чьи-то руки, последствия могут быть самыми ужасными! Но улики-то где? Без веских улик ни к одной клинике не под…гребешься!

– Так будем собирать улики, что за вопрос? Есть, понимаешь, время разбрасывать камни, а есть – собирать! – как ни в чем не бывало заметил Туманов. – Разрешаю использовать себя в любом качестве. Может, запихать меня туда как подсадную утку?

– Тьфу! Пошли в бильярдную. Сделаю сейчас тебя вчистую! И хватит о делах, суббота все же! – возмутился Гоголев.

Субботним утром Инна Яковлевна ринулась в прокуратуру города. Сначала подумала было о районной, но решила, что это не тот уровень. По опыту она знала, что пробиваться всегда следует к самому высокому начальству, ибо именно оно и способно принимать решения, не опасаясь, так сказать, критики сверху. Однако не тут-то было! У главного городского законника были четко обозначенные дни приема граждан, и субботы отнюдь не предназначались для встреч с населением. Кроме того, существовала запись на прием. Следовало прийти в понедельник, отстоять очередь за талоном, на котором и будет обозначена заветная дата.

– Прямо как в районной поликлинике! – вскипела госпожа Ратнер.

– А. что! Там надзор за здоровьем, здесь – за законностью, – меланхолично заметил дежурный, здоровенный веснушчатый детина. – А вы по какому вопросу, гражданка?

– Я? Я по вопросу убийства! – гордо заявила Инна Яковлевна.

– Явка с повинной, что ли? – невозмутимо предположил детина. – Так вам в милицию нужно.

Идите в районное отделение, в убойный отдел, – посоветовал он.

– С какой повинной? Вы что? Я свидетель!

– Тем более. Идите скорее, свидетель. А то мало ли… – задумчиво оглядел он женщину.

Ратнер выкатилась на улицу. Что за город? Убийством никого не удивишь! И куда теперь?

В РУВД? Нет уж, черта с два! Там один взяточник на другом сидит и бандитом погоняет… Если идти, то в ГУВД! Или, еще лучше, в угрозыск! Именно там работают Жегловы и Шараповы! Кроме того, у них, думается, режим круглосуточный, как в «Скорой помощи». И, уточнив адрес, Инна Яковлевна пошла в указанном направлении.

Ее выслушал очередной невозмутимый дежурный, прочел заявление, задумчиво посмотрел на Инну и направил в канцелярию.

– Зачем мне в канцелярию? Мне следователь нужен!

– Отдадите заявление, его зарегистрируют, потом вам позвонят.

– Потом – это когда?

– Когда время придет. У вас ведь покойник уже в наличии? То есть его жизни уже ничто не угрожает, так?

– Вы что, издеваетесь?

– Отнюдь. Просто сегодня суббота. Дежурные следователи на выездах. По субботам полно бытовух, так что все бригады в разъездах. А ваше дело долгое. Старика-то похоронили уже? Значит, эксгумация потребуется. Не сегодня же ее делать будут, правильно? Короче, гражданочка, оставляйте заявление в канцелярии.

– А кто ваш начальник? – ледяным тоном осведомилась Ратнер.

– Мой начальник начальник уголовного розыска, – усмехнулся дежурный.

– Я могу его видеть?

– Не можете. Он уехал на совещание. И сегодня уже не вернется. А завтра у него. выходной, он, между прочим, живой человек, в отдыхе нуждается…

– Понятно, – выдохнула Ратнер и направилась к выходу.

– Так будете заявление оставлять? – крикнул ей вслед дежурный.

– Чтобы он под сукно попало? И провалялось там до конца света? Нет уж!

Инна Яковлевна вышла во двор. Около здания были припаркованы машины с мигалками. Возле них курили двое мужчин. Инна направилась к ним.

– Э-э, простите, сигареткой не угостите? – игриво спросила она. – Представляете, дома пачку оставила! Я заплачу. – Она торопливо полезла в сумку.

– Еще чего, перестаньте, уберите кошелек! – остановил ее один из мужчин. Он протянул пачку, дал прикурить.

Инна затянулась, стараясь не закашляться, и непринужденно проговорила:

– А я к главному приехала, да опоздала…

– Опоздали, – кивнул мужчина. – Он минут пятнадцать как отъехал.

– Обидно ужасно! – очаровательно улыбалась Ратнер. – Я ведь из «Аргументов и фактов», должна была интервью брать – и так глупо опоздала! Главный редактор башку мне оторвет! В понедельник материал уже должен у него на столе лежать, представляете?

– Так приезжайте в понедельник. Виктор Петрович в девять уже на месте.

– Правда? Ой, вы мне просто жизнь спасли! Спасибо большое!

Инна погасила сигарету, улыбнулась мужчинам и поспешила прочь.

Из окна за ней наблюдали двое дежурных офицеров.

– Что за баба, Серега? Чего она хотела-то?

– Заяву на мужика своего принесла. Якобы он папашу своего убил, докторам каким-то заказал. Чушь полная. Он ее, я думаю, элементарно бросил, вот она и бесится. Оставлять заяву отказалась, потом начала к нашим водилам клеиться, видел?

– Ну! Не, бабье – это нация! Я бы их всех выселил в казахские степи! Сидели бы там с лошадьми и помалкивали.

– Чего это? – хмыкнул Серега.

– A-а! – махнул рукой напарник.

– Понятно. Опять с Томкой своей поскубался?

– Ну… Сапоги ей, видишь ли, новые нужны. Месяц назад уже купили одни. Нет, то были зимние, теперь давай осенние. А потом, говорю, весенние? А летние, говорю, не хочешь? Тут мамаша ее из кельи своей вылезла – и давай на меня Полкана спускать: типа не можешь жену содержать, нечего жениться было… Будто я набивался. Сами в четыре руки в ЗАГС тащили. Не, бабье – это нация!

Представительница ненавистной дежурному нации решила не терять времени даром. Если силовики и законники так любят отдыхать и так забюрократились, что простой российской женщине некуда прийти со своей бедой, она все равно найдет плечо, куда поплакаться, где ее выслушают и помогут. Есть у нас четвертая власть!

И Инна Яковлевна Ратнер направила стопы в редакцию одной из центральных газет. Филиал редакции находился недалеко от ее дома, она мимо этого здания чуть не каждый день ходила. И знала, что журналисты вкалывают и по выходным: волка ноги кормят.

Игорь Бобровников стоял воскресным днем на одном из городских кладбищ. Рядом с ним, опершись на палку, стоял Аркадий Семенович Шварц. Они молча смотрели на могилы, куда только что положили свежие розы.

– Ну вот, Игорек, и привез я тебя к твоим родным… Место невеселое, но куда ж без него? Все там будем. Смотри, какие памятники хорошие…

Два очень схожих, темного гранита, памятника действительно были простыми и строгими.

Людмила Юрьевна Устюгова… Андрей Юрьевич Бобровников…

Брат и сестра, рядом друг с другом и со своими половинками: Галина Николаевна Бобровникова-Дмитрий Геннадьевич Устюгов.

Разные даты рождения. И одна, общая для всех, дата смерти. Прямо-таки братская могила какая-то, снова ужаснулся Игорь. И смертельной тоской сжалось его сердце при мысли о последних мгновениях жизни родителей. Своих и Дашкиных. И подумалось о том, как безысходно печальны были последние годы жизни стариков – дедушки и бабушки. Ибо нет ничего страшнее, чем пережить собственных детей… И опять чувство вины за то, что его не было в это страшное время с ними рядом, захлестнуло его с такой силой, что Игорь невольно застонал сквозь плотно сжатые губы.

– Не вини себя, Игорек, – тихо произнес Шварц. – Работа у тебя такая. Есть такая профессия – служить Родине. Кто-то должен ее защищать…

– Эх, дядя Аркаша! Я с этой работой все потерял: родителей, тетку, стариков… Даже похоронить их не смог, последний долг не отдал. Семьи не завел, детей не родил…

– Ну… Семью еще заведешь, было бы желание. И дети народятся, куда они денутся? Жизнь, несмотря ни на что, продолжается, есть у нее такое свойство. А что до последнего долга…

– Теперь мой долг выяснить, кто повинен в смерти дедушки и бабушки. И добиться наказания виновных.

– Что ж, надеюсь, тебе это удастся. И желаю удачи. Смотри, как свечки горят! Огонь стоял ровнехонько, а как ты заговорил, пламя затрепетало. Слышат они тебя. Любят. И знаешь, о чем просят?

– О чем?

– О Даше. Чтобы не оставил ты ее.

– Да разве Бобровниковы своих в беде бросают?

– Ну и ладно, и хорошо, – успокоился Шварц.

– Я, дядя Аркаша, хочу и деду с бабушкой памятник поставить… Такой… Чтобы замечательный был памятник. Светлый, как они. Надо будет с Дашкой посоветоваться.

– Поставите, вы вдвоем много чего сможете. Ты из нее блажь эту революционную вытеснишь помаленьку, я уверен. Она тебя слушаться будет, ты ведь старший брат! Да еще такой умный и красивый. Как бы она в тебя не влюбилась по новой. Помнишь, в детстве как она в тебя глазами стреляла?

– Ну… Все девчонки влюбляются в старших двоюродных братьев. С возрастом это проходит, – улыбнулся Игорь.

В кармане его зазвонил мобильный телефон.

– Алло?

– Игорь? Это Туманов. Докладываю обстановку. Угрозыск считает, что дело твое бесперспективное. Я лично другого мнения. Советую в Москву рвануть, связи задействовать, так вернее будет. Что молчишь? Нет, ты не думай, он мужик хороший, просто стреляный воробей. Видит все «за» и «против». Считает, что пока нет хотя бы парочки заявлений от граждан, дело открывать бессмысленно.

– Понял. Спасибо. Ну пока, привет Наталии.

Бобровников сунул трубку в карман.

– Неприятности какие-нибудь, Игорек?

– Нет, дядя Аркаша, все нормально. Рабочий момент, так сказать.

– Ладно, пойдем милый, холодно. И почему на кладбищах всегда такой жуткий ветер?

По узкой заснеженной тропке они направились прочь. Уходящее за горизонт солнце освещало фигуры статного Мужчины и хрупкого старика с тростью. Мужчина поддерживал спутника, они медленно шли по длинной кладбищенской дорожке, пока не скрылись из виду. Сидевшие на березах воробьи тут же слетелись на могилы, где щедрой рукой были насыпаны крошки хлеба.

В воскресенье Игорь уехал в Москву и к вечеру следующего дня был в кабинете Меркулова.

Глава 26
СПОСОБ ЭКСПРОПРИАЦИИ

Итак, они сидели в кабинете Меркулова вчетвером. Константин Дмитриевич произнес:

– Что ж, теперь, когда все в сборе, позвольте я на правах хозяина познакомлю вас, так сказать, официально. Генерал Грязнов, начальник по расследованию особо опасных преступлений МВД.

– Вячеслав Иванович, – отрекомендовался Грязнов, разглядывая незнакомца.

– Полковник госбезопасности Бобровников, внук академика Бобровникова. – Меркулов указал на полковника.

– Игорь Андреевич, – отрекомендовался тот.

Мужчины обменялись рукопожатием.

– Так вы родственник Дарьи Устюговой? – воскликнул Грязнов.

– Да, купаюсь в лучах славы сестры, – скромно ответил Бобровников.

– А я? А меня кто представит? – обиделся было Александр.

– Ну и мой незаменимый помощник и соратник Александр Борисович Турецкий, первый замгенпрокурора по следствию.

– То-то! – удовлетворенно кивнул Саша.

– Так вы сюда по поводу сестры? Иди по другому?.. – поинтересовался Грязнов, буравя полковника внимательным взглядом.

– Игорь Андреевич, позвольте, я кратко введу Вячеслава Ивановича в курс дела. Полковник пришел к нам по поводу смерти академика и его супруги. Его родные скончались в той самой питерской клинике «Престиж», которую вы с Гоголевым штурмовали в рождественские каникулы.

– О-о! Удачная была охота! – Грязнов невольно коснулся шрама на лбу. Было очевидно, что он гордится боевым ранением.

– Не трогай лоб, все и так знают, что ты любитель под пули подставляться, – осадил его Меркулов. – Дело в следующем: есть подозрения, что смерть стариков Бобровниковых была насильственной…

Меркулов кратко пересказал то, что несколькими минутами ранее поведал Игорь.

Грязнов внимательно слушал, постукивая башмаком по полу – дурная привычка, свойственная нетерпеливому Вячеславу.

– А что? В этом омуте, судя по всему, такие черти водятся… – заметил он.

– Есть что-то от Гоголева? – встрял Турецкий.

– Ага. Звоню я ему нынче поутру по своим делам: у нас, судя по оперативным данным, один подозреваемый в Питере отсиживается, так я Виктора к этой теме подключил. Ну и спрашиваю о том о сем. Вдруг слышу через трубу, в кабинете Виктора шум, женский визг, возня какая-то. Гоголев обещает перезвонить и шмякает трубку. Спустя час перезванивает и сообщает, что к нему, минуя все кордоны, ворвалась дамочка с заявлением, в котором она показывает, что ее муж заказал собственного отца с целью получения наследства. И убрать старикана помогли в той самой пресловутой клинике «Престиж». И знаете как? Уговорили сына провести папаше эвтаназию, то есть умертвить старика, усыпить как собачонку.

– Бред! Это противозаконно!

– Разумеется. Но она предъявила Гоголеву договор, составленный между мужем и гендиректором клиники. Именно на этот вид услуг. С оплатой по прейскуранту. Самого слова «эвтаназия» в договоре нет, там другая формулировка. Сейчас попробую по памяти… «Прекращение патологической жизнедеятельности в связи с крайней тяжестью клинического случая»… Как-то так. И чек об оплате услуг принесла. В договоре указана дата прекращения… Дедок именно в этот день и скопытился, прости меня господи.

– Неслабо, – оценил Турецкий. – А фамилию усопшего Гоголев сказал?

– Ратнер его фамилия. Лев Ратнер. Был такой известный в Москве «цеховик», он в восьмидесятые процветал – подпольная. меховая фабрика. Этакий Корейко. Так что наследство, думаю, немалое. Есть за что бороться, понимаешь…

– Подожди, я прослушал, а заявление кто принес? – спросил Меркулов.

– Невестка усопшего. Жена его сына.

– С чего это она на своего мужа заяву накатала? – хмыкнул Александр.

– Ну сначала она поведала Гоголеву, что ее совесть замучила, что она молчать не может, потом выяснилось, что ее мужик к молодухе сбежал. Вот она в порыве чувств… Все несчастные семьи несчастны по-своему, как классик сказал.

– И что Гоголев?

– Взял заявление, вещдоки: договор и чек об оплате, – обещал разобраться. А когда позвонил, добавил, что в той же клинике, по его сведениям, при странных обстоятельствах скончались еще двое. И звучит фамилия Бобровниковых. Говорит, надо дело возбуждать…

– Костя! Это нам надо открывать дело! По факту смерти Бобровниковых и Ратнера! Это уже три случая! И наверняка покровитель и родственник Стрельцова в курсе всех событий.

– Все хочется тебе его крови?

– Мне хочется, чтобы вор сидел в тюрьме! – жестко ответил Турецкий.

– Оставим его на время. Будем делать то, что можем, – и будь что будет. Думаю, оснований для возбуждения дела достаточно. Игорь Андреевич, вы официальное заявление подготовили?

– Да. – Бобровников протянул папку.

Меркулов вытащил скрепленные листки, пробежал глазами текст.

– Хорошо. Создаем следственно-оперативную бригаду. Материалы, касающиеся кончины Ратнера, приобщим к делу. Старший по группе – Турецкий. Что там на тебе сейчас из текущих дел?

– Да ничего особенного. Перекину Левину.

– Сегодня же! Вячеслав, разумеется, в составе бригады.

– Ну еще бы! Как же без меня? Я эту клинику как родную знаю!

– Продумайте, кого еще включить, и собирайтесь в Питер.

– Я пару своих прихвачу, следователя и опера, идет? – прогудел Грязнов.

– Прихватывай, – кивнул Турецкий. – А я Безухова возьму.

– А там на месте ребят Гоголева подключим, у него народ шустрый, – добавил Грязнов.

– Игорь Андреевич, вы уже приступили к работе? – спросил Меркулов.

– Нет, у меня двухнедельный отпуск.

– Было бы неплохо, если и вы вернулись бы в Петербург и приняли участие…

– Я так и собирался сделать.

– Вы говорили, Стрельцов пригласил вас на праздник клиники?

– Да, в эту пятницу.

– Было бы здорово, если бы вы пошли. На неформальных встречах, когда люди раскрепощены и находятся в легком подпитии, можно услышать много ценной информации.

Бобровников лишь слегка улыбнулся. «Не учи ученого», – перевел про себя Турецкий.

Вообще полковник ему понравился.

– Хорошо, я пойду. Благодарю вас, Константин Дмитриевич, за то, что вы отнеслись к моему делу с вниманием. И позвольте мне считать себя внештатным членом следственно-оперативной бригады.

Оглядев присутствующих, которые откликнулись дружным «да!», он добавил:

– Теперь, когда расследование, по сути, началось, считаю нужным добавить к тому, что уже сказал, кое-какую информацию конфиденциального свойства…

На следующий день, во вторник, в здании на Садовой, где размещается Питерский уголовный розыск, было несколько оживленнее, чем обычно. Оживление было связано с работой прибывшей из Москвы следственно-оперативной бригады Генеральной прокуратуры. Сотрудницы ведомства Гоголева, принаряженные, насколько это допускалось строгим начальством, сновали по коридору одного из этажей, в кабинетах которого работали следователи. В коридоре, возле кабинетов, стояли ряды стульев, где ожидали вызова первые свидетели, проходящие по весьма необычному уголовному делу.

То, что расследование обещает стать необычным, явствовало хотя бы из статьи в одной из центральных газет, помещенной в номере за понедельник. Газета, развернутая на странице с мудреным заголовком «Эвтаназия как способ экспроприации», лежала чуть не на каждом рабочем столе. В том числе и на столе руководителя ведомства, генерала Гоголева.

В данный момент Виктор Петрович, нацепив очки, читал отдельные пассажи вслух, а внимал ему Вячеслав Иванович Грязнов.

«Петербург снова заявил себя как криминальная столица страны, – читал Гоголев. – Ранним субботним утром в питерское отделение редакции пришла взволнованная женщина, которая поведала нам душераздирающую историю. Оказывается, в Питере существует целый синдикат, который лишает жизни сограждан с целью обогащения. По сути, речь идет об умышленных убийствах. Уверен, вас, уважаемые читатели, не очень удивляет этот прискорбный факт. К сожалению, грабежи, разбойные нападения, заказные убийства – это те реалии, к которым мы почти привыкли. Но в данном случае речь идет о преступлениях, изумляющих своей циничностью. Убийства совершают врачи! Люди, призванные, используя все силы и средства, бороться за жизнь больных, эти люди за внушительное вознаграждение убивают доверившихся им пациентов! Убеждая обезумевших от горя родственников, что положение больного безнадежно, прикрываясь модным нынче словом «эвтаназия», уверяя, что это акт гуманизма и милосердия, они, прикрываясь белыми одеждами, делают свое черное дело. И происходит это в одной из элитных клиник города, название которой мы пока сохраним в тайне, поскольку надеемся, что правоохранительные органы все же займутся разоблачением преступной банды.

Совсем недавно Ростовским областным судом был вынесен первый, и, как всем нам казалось, последний, приговор по «делу об эвтаназии». Убийцами оказались две молодые девушки, которые совершили свое преступное деяние «из состраданий», так они заявили в суде. Им было очень жалко парализованную соседку, которую мучили невыносимые боли. Нам тоже очень жаль тяжелобольных людей. Но, как выясняется, на чужой беде, на чужом горе, на боли, страданиях можно делать неплохой бизнес. Девушки, которые «помогли» соседке избавиться от страданий, присвоили себе золотые украшения жертвы.

Мы убеждены, что и отечественные «доктора Смерть» делают свою грязную работу из корыстных побуждений.

Между тем правоохранительные органы не спешат заняться расследованием. Когда гражданка Юркова (фамилия вымышленная) пыталась подать официальное заявление в различные структуры, призванные стоять на страже закона, – от нее попросту отмахнулись. А ведь, возможно, она не одинока в своей беде. Мы призываем всех, чьи родные погибли при загадочных обстоятельствах в стационарах города, обращаться в милицию. Мы будем отслеживать ситуацию вокруг больницы, имя которой пока сохраняем в тайне. Но если эта публикация не найдет отклика, мы проведем собственное журналистское расследование».

Гоголев снял очки, потер переносицу.

– Нет, каково? Эта статейка, конечно, дело рук гражданки Ратнер! Получается, эта дура-баба понеслась сначала в редакцию газеты, а уж потом ко мне на прием! Не, бабье – это нация, как мой капитан Майоров говорит. Из-за этой стервы вся работа может пойти насмарку!

– Правильно ее мужик бросил!

– Почему? – мирно спросил Грязнов.

– Почему – бросил?

– Почему – насмарку?

– Как – почему? Затаятся теперь Стрельцов с командой…

– Ну, во-первых, у нас и так уже кое-что есть. По делу того же Ратнера. Во-вторых, в каждой неприятности всегда можно найти позитив. Очень вероятно, что дела Ратнера и Бобровниковых неединичны. Благодаря публикации могут появиться новые заявления. Тем паче, что газета призывает граждан обращаться в милицию.

– Ты представляешь, что сейчас в городе начнется? У нас в каждой больнице люди умирают. И каждому родственнику может казаться, что смерть произошла при загадочных обстоятельствах. От таких заяв захлебнуться можно будет.

– Вот и Стрельцов наверняка так подумает и успокоится, если мы его пока трогать не будем. А нам нужно сделать так, чтобы районные отделения информацию фильтровали. Чтобы тебе передавали только то, что связано с клиникой «Престиж». Это возможно? Или Турецкого подключать?

– Конечно, возможно, – обиделся Гоголев.

– И потом, в статье не указано ни название клиники, ни фамилия потерпевшей. Так… словеса. Газета с явным желтоватым оттенком. А кто воспринимает всерьез желтую прессу? Можно даже дать официальный комментарий: дескать, никто не обращался… Или еще как-нибудь. Надо будет вместе с Саней покумекать. Сегодня в семнадцать совещание по итогам первого дня работы, вот и обсудим.

В кабинете зазвонил телефон внутренней связи.

– Слушаю, – снял трубку Гоголев. – Ага, сейчас. Ратнера привезли на допрос. На работе взяли.

– Ну пойдем вместе побеседуем с отцеубийцей. Вообще-то, конечно, просто жуть какая-то, если вдуматься, – заметил Грязнов, поднимаясь.

Наташа сидела в коридоре, ожидая, когда ее вызовут к следователю. По коридору сновали люди, хорошенькие женщины весело переговаривались на ходу. Казалось бы, бояться ей было нечего, но Наташу все равно как будто знобило. Верный Туманов сидел рядом, сжимая ее холодные пальцы.

– Ну что ты так нервничаешь? Расскажешь все, что знаешь, ответишь на вопросы. Ты же ни в чем не виновата.

– Ой, Вить, не виновата, конечно, но все равно страшно. Это, наверное, в генах сидит, страх перед мундирами.

– Да здесь никого и нет в мундирах!

– А оперативники? Вон они еще и с оружием!

– Они не в мундирах, а в форме. И вообще, не боись, он тебя небольно застрелит. Надо же, как ты формы боишься! Буду знать! Я теперь дома только так и буду ходить, чтоб боялась. А здесь тебе бояться нечего. Игорь твой – товарищ в больших чинах, он тебя в обиду не даст. Я уж о себе не говорю.

– А о чем вы с ним в комнате разговаривали?

– Когда?

– Тогда… Можно подумать, он у нас каждый вечер на кухне проводит… Когда он к нам приходил?! Меня бросили одну посуду мыть, а сами…

– Это сугубо мужской разговор, тебя не касается. Твое дело…

– Киндер, киттен, кирхен… – закончила за него Наташа.

– Правильно говоришь, женщина: дети, кухня, церковь. Ты у меня девушка понятливая…

– Сейчас как стукну больно! – прошипела Наташа. – Смотри, Катю мою ведут.

По коридору, сопровождаемая двоими дюжими хлопцами в милицейской форме, шла на негнущихся ногах Катерина Игнатьева.

– Катя! – окликнула ее Ковригина.

– Наташка! – Катерина буквально кинулась к ней. – Что это? За что это нас?

– Что – за что? – моментально взяла себя в руки Наташа.

– Ко мне прямо утром, я как раз на работу собиралась, заявились эти двое, – она кивнула за спину, – показали повестку, заставили расписаться, подхватили под белы руки и увезли почти на «воронке».

Катерина старалась говорить в своей обычной небрежной манере, но глаза ее были широко раскрыты от страха.

– Ну й что? Скажи спасибо, что на машине привезли, за казенный счет. А то тряслась бы в трамваях.

– Ага… Я на трамвай зарабатываю. Мне казенный счет не нужен. Как и казенные харчи. И тебя вызвали? Чего им надо?

– Не знаю, – слукавила Наташа. – Да не бойся ты! Они тебя небольно съедят, – повторила она чужую шутку.

– Ага… Под наркозом, – кивнула Катя.

Открылась дверь одного из кабинетов.

– Ковригина Наталия Сергеевна здесь? – осведомился весьма симпатичный, спортивного вида мужчина чуть старше сорока и улыбнулся таращившимся на него перепуганным женщинам.