Текст книги "Дурная слава"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Глава 18
РЕКЛАМНАЯ КАМПАНИЯ

Кончился влажный, теплый январь. Февраль выдался ветреным, вьюжным, как и полагается февралю. Хлопья снега вились в свете фонаря, освещавшего вывеску «Ночная птица». В очерченный на снегу световой круг шагнула из темноты женская фигурка в короткой дубленке. Женщина вошла внутрь, опустила капюшон, светлые волосы рассыпались по плечам.

В баре было тепло, уютно. Пожалуй, излишне накурено, но Марину запах табака не раздражал.

– Привет, одноклассник! – весело крикнула она бармену.

– Маринка? – пригляделся Игорь. – Давно не захаживала. Ну иди сюда, красота моя, гордость десятого бэ!

Марина стряхнула с меховой опушки хлопья снега, вынырнула из дубленки особым грациозным движением, перекинула ее через руку, направилась к стойке бара. Мужчины, сидевшие за столиками заведения, проводили ее единым движением глаз.

– Гляди, как мужики на тебя западают! – подмигнул ей Игорь.

Марина лишь фыркнула. Она сидела на высоком стуле возле стойки, потягивая коктейль, который соорудил Игорь. Посетителей было немного, бармен с удовольствием заварил себе чашку кофе и теперь отхлебывал крепкий, ароматный напиток, болтая с подружкой.

– Ну, как успехи на личном фронте? – поинтересовался он.

– Это я у тебя хочу спросить, – улыбнулась девушка.

– Не понял. Ты о ком?

– О Борисе Львовиче, естественно. Или ты думаешь, у меня кто-то еще в обороте? Нет, я девушка серьезная и целеустремленная. Ставка сделана на папика Борюсика.

– Так ты с ним захороводилась? То-то, я думаю, пропал клиент! И сколько времени ты с ним колбасишься? Когда вы здесь познакомились-то? Недели три тому?

– Ровно месяц.

– Вот-вот, с тех пор и пропал. То, бывало, чуть не каждый вечер заскакивал рюмашку перехватить, а с тех пор, как попал под твои чары, исчез клиент! Заведение терпит существенные убытки! Как успехи?

– Сережки видишь? – Девушка повернулась, демонстрируя изящные золотые серьги.

– С брюликами, что ли? – пригляделся Игорь.

– Ну да! – гордо ответила Марина.

– А когда он тебе кольцо подарит с предложением руки и сердца?

– Ну… не знаю… Думаю, пора бы уже. Да только он что-то не телится. Смотрит бараньими глазами, клянется в вечной любви… И все.

– Ты, Маринка, не будь дурой, хватай мужика! А то скольких уже упустила? – воспитывал приятельницу Игорь. – Они же привыкают, что можно на халяву типа: не берите меня замуж, я и так уж вам уж дам уж.

– Ну… Как я его заставлю? Силком, что ли, в ЗАГС потащу? Я вот и пришла к тебе за информацией. Раз уж он у тебя постоянный клиент, может, знаешь, где Кощеево яйцо спрятано? Чем его взять можно?

– Скажи, что беременна.

– Да я не беременна!

– Помочь, что ли? – ухмыльнулся Игорь.

– Помочь, конечно, можно… Но у меня другой способ есть: кинуть своему гинекологу тысчонку-другую, она и про беременность напишет, и кто отец ребенка, укажет. Но еще не факт, что он на это клюнет.

– Факты в уголовном деле. Кто не рискует – не пьет шампанское. Ладно, пришла за информацией, слушай. Дарю бесплатно. Я этого мужика два года наблюдаю. Бабу он свою терпеть не может. Детей у них нет. А мы, евреи, очень детишек любим. У нас генетически заложена страсть к размножению. Следствие многовековых гонений и преследований.

– Думаешь, сработает?

– Думаю, да. И нажимай на то, что любишь его беззаветно и аборт ни за что делать не будешь. Во! Чего я вспомнил: он как-то по пьяному делу разоткровенничался… Давно это было, год тому или около этого. Тема такая: была у него чувиха, секретарша, которая от него залетела. Он хотел к ней уйти, да не решился. Она родила, да еще и замуж выскочила. Так что чувиха при всех делах, а Борюсик в полной ж… остался. Так говорил, что до сих пор жалеет, что не ушел к ней в свое время.

– До сих пор? – задумалась Марина.

– Это когда было-то… А теперь он в тебя втюрился. Так или нет?

– Втюрился, что да, то да. По самое некуда. Облизывает сверху донизу, пузыри пускает, плачет даже от умиления, прикинь!

– Ну еще бы! Я его жену видел. Корова коровой. И возраст: лет сто в обед. Так что преимущество на твоей стороне. Если упустишь мужика, значит, ты полный бесперспективняк. И я тебя больше бесплатно не обслуживаю!

– Ничего себе! Так это ты что, мною приторговываешь, что ли? – решила оскорбиться Марина.

– Конечно! Выйдешь замуж, станешь крутой телкой, может, собственное кафе откроешь. А я у тебя буду управляющим.

– Ага! Так Борюсик тебе и даст мое кафе в управление! Размечтался!

– Ладно, Маруся, шучу. Люблю я тебя, дурочку, по школьной памяти.

– Ага, любишь! А чего же от меня в девятом классе к Люське Головановой переметнулся?

– Так ты не давала! Хрен ли было таскаться за тобой попусту?! У меня гормоны из всех пор лезли, а ты ходила вся такая неприступная, как Марлен Дитрих. Пока Пал Дмитриевич не дефлорировал.

– Что? – не поняла Марина.

– Пока он тебя, курицу, не трахнул.

– A-а. Ну так сравнил: ты – босяк босяком и он – учитель математики! Умен и красив как бог. Одни глаза чего стоили. Как у демона.

– И где он сейчас, твой демон?

– А черт его знает. Как школу закончили, так и пропал. Не звонит, не пишет. Какую-нибудь другую дуру дефлорирует… Мало ли их, нетоптаных, по школе бегает. А где твоя Люська?

– Люська в Германии. Замуж по переписке вышла.

– Да ты что?

– То самое. Мужик на тридцать лет старше. Но состоятельный. Так что хватай Борюсика – и вперед, пока другие не ухватили.

– Ну тогда помогай! Сделай мне рекламу. Не могу же я сама себя расхваливать. Ему толчок нужен!

– Сортир, что ли? – пошутил Игорь.

– Да ну тебя! Я серьезно! Понимаешь, Борюсик и вправду попривык ко мне, успокоился. Нужно как бы заново открыть ему на меня глаза. А ты у нас по этой части мастер. Помнишь, на уроках по риторике всех забивал?!

– Я и сейчас, когда стакан вмажу, бываю очень убедителен. Любого переговорю. Только ты-то чего ко мне? А подруги на что?

– В таком деле подруг не бывает. Не успеешь на кухне чайник вскипятить, а подруга уже на коленях у чужого жениха ножками болтает. Плавали, знаем.

В сумке девушки послышалась мелодичная трель.

– Это он звонит, – доставая мобильник, сообщила Марина, – так что? Берешься за рекламную акцию?

– Лады, тащи его сюда, так и быть, буду тебя пиарить, – хмыкнул Игорь. – Только у меня такса: сто баксов в час.

– Что ж, годится, – вздохнула Марина.

Борис Львович появился в баре с букетом роз, тщательно укутанных в целлофан. Ему не очень понравилось предложение Мариночки посидеть в баре, на людях. Будучи человеком осторожным, он боялся случайных встреч, ненужных свидетелей. Но Марина настаивала: она хочет отметить их первую дату, их первый «медовый месяц» там, где они познакомились, а уж потом продолжить праздник в более интимной обстановке. Поскольку он и так никуда не выводил девушку по причине все той же маниакальной осторожности, отказать возлюбленной в таком пустяке, как легкий ужин в месте знакомства, не смог.

Сняв запотевшие очки, Борис Львович, подслеповато щурясь, огляделся. Мариночка, в белом, обтягивающем грудь свитерке, в короткой кожаной юбочке, сидела, прекрасная как богиня, возле барной стойки, выставив вперед длинные стройные ножки в белых же сапожках. Водрузив очки на нос, Ратнер устремился навстречу возлюбленной.

– Игорь, добрый вечер! – смущенно поздоровался он с барменом, невольным свидетелем их счастья и даже в некотором роде посредником.

– Рад вас видеть, Борис Львович! – приветливо откликнулся бармен.

– Мариночка, это тебе!

Он судорожно сдернул обертку, выпущенные из плена пунцовые розы выпрямились, расправили лепестки.

– Боже, какая прелесть! Спасибо, Борюсик!

Марина с чувством чмокнула Ратнера в щеку, тот порозовел от удовольствия.

– Игорек, у нас сегодня праздничный ужин. А поскольку мы. встретились с Боренькой благодаря тебе, приглашаем тебя отужинать с нами. Или хоть немножко посидеть, порадоваться нашему счастью. Идет?

– Спасибо, Мариша. Мне неудобно, я буду мешать… – Он вопросительно глянул на Бориса Львовича.

– Что вы, Игорь! Друзья Мариночки – это мои друзья! Пожалуйста, составьте нам компанию, мы будем очень рады!

– Хорошо, вы присаживайтесь и начинайте, а я к вам попозже присоединюсь. Алексей! – крикнул он в глубину кухни. – У нас ужинают мои друзья, покажи класс обслуживания!

Влюбленные выбрали то же место возле окна, где сидели в первый вечер знакомства, розы были помещены в вазу и украшали стол. Предельно предупредительный официант зажег свечу, откупорил шампанское, разлил по бокалам.

Борис Львович взял тонкую девичью руку, взволнованно заговорил:

– Мариночка! Я не знал, что такое счастье. Я ничего не знал про любовь. Я даже не воображал, насколько желанна может быть женщина! Все это открыла мне ты, моя маленькая, нежная птичка. Я пью за тебя, мое счастье!

– А я за тебя! – отозвалась Марина, мерцая очами.

Они пригубили вино, он нежно целовал ее пальчики, каждый в отдельности. Она томно смотрела на него сквозь густо подкрашенные ресницы.

– Что ты со мной делаешь, Боренька… Я слабею… Боже, как я хочу тебя! Каждую минуту! Горько… – пролепетала она и подалась вперед.

Проходившая мимо бара женщина спортивного вида бросила рассеянный взгляд на освещенное свечой окно, где полыхал пожаром роскошный букет пунцовых роз. Приглядевшись, женщина остолбенела. Надвинув на глаза кепку с длинным козырьком, она достала сигареты, закурила, наблюдая, как сосед по лестничной площадке, степенный и положительный Борис Львович, самозабвенно лобзает руки юной белокурой бестии.

Бестия отвечает ему призывными взглядами. Вот они приблизились друг к другу и слились в длительном страстном поцелуе…

Понятно… А соседка, милейшая Инна Яковлевна, небось жарит в это время котлеты для любимого муженька.

…– Ах, как я вам завидую, Борис Львович! – с чувством воскликнул Игорь.

– Я, признаться, и сам себе завидую, – смущенно улыбался Ратнер.

– Маринка… Она такая… В нее все были влюблены, все, все! – заливался соловьем Игорь, хлебнувший «за кулисами» изрядную порцию коньяка для вхождения в образ. – Мало того что все наши пацаны только на нее и смотрели, ее и училки любили, представляете? Они же вообще никого не любят. А уж красивых девчонок ненавидят как класс. Им красивые девчонки живое напоминание о бесперспективности их собственной жизни.

– Это правда, – пьяно улыбался Ратнер, поглядывая на скромно молчавшую Мариночку.

– А Маринку любили! Потому что она простая, как три копейки…

Почувствовав под столом весьма ощутимый укол острого каблучка, Игорь поправился:

– Я что имею в виду… Ведь красивая девчонка – она, как правило, зазнайка. Она думает, весь мир для нее одной и создан. И потом, они жуткие кривляки. А Маринка… Она такая бесхитростная, искренняя… И знаете, как она ухаживала за больными?

– За больными? – заинтересовался Ратнер. – Как?

– Что вы! Это песня! У нас практика была в больнице, в отделении неврологии. Там знаете какие больные? Старичье безмозглое…

Почувствовав новый укол шпильки, Игорь поправился:

– Не в том смысле, что совсем безмозглое. А в смысле, что старые люди, забывчивые, рассеянные, капризные и все такое… С ними никто не хотел возиться. А Маринка с ними как с детьми. Кормила с ложки, умывала их, судна из-под них таскала… Они ее ждали как Снегурочку. Так и звали ее: где, мол, наша Снегурочка? Или еще: где, мол, наша королевишна?

Ратнер умильно взглянул на королевишну своего сердца. Та краснела, отмахивалась ручками:

– Ну что ты, Игорек, болтаешь? Мне неудобно…

– А что? Неправда, что ли? – вскипал в благородном гневе Игорь.

– Правда, конечно, – смущенно шептала красавица, – но зачем об этом вслух? Я же не для рекламы…

– При чем здесь реклама? – взревел пиарщик, пуча на объект разработки гневный взгляд. – Реклама-то при чем? Хороший товар в рекламе не нуждается, как говорится… И вообще, ты, женщина, молчи, когда джигиты разговаривают.

– Ну зачем вы с ней так? – вступился за подругу Борис Львович.

– Потому что пусть не мешает! От кого вы узнаете, какое вам счастье выпало? Она же вам сама не расскажет!

– Не расскажет, – согласился Ратнер, любовно поглаживая девичью руку.

– Вот! А я расскажу! А как ее мелюзга любила! Всякие там первоклашки. Она же им как мать родная…

– Да что вы? Мариночка любит детишек? – снова умилился Ратнер.

– Любит? Не то слово. Все бабы детишек любят. Да не все детишки отвечают им взаимностью. Маринка так с ними управляться умела, это что-то с чем-то! Они у нее по струнке ходили. Как слет какой-нибудь нужно готовить или выступление ко Дню танкиста, предположим, так нашу Маринку вперед выдвигают. И вся малышня вокруг нее с визгами и писками. Они ж все в нее влюблены были поголовно!

– Да что вы, Игорь? Что же вы со мной делаете? Я и так был влюблен без памяти, а теперь… Да я не достоин такого совершенства… – опечалился вдруг Борис Львович. И опустил лысеющую голову на грудь. И скупая мужская слеза скатилась по щеке.

Марина кинула на пиарщика полный смятения взгляд.

– Ништяк, не писай в рюмку! – приободрил ее школьный друг.

– Что? Что вы сказали? – поднял глаза Ратнер.

– Да Маринке нужно типа носик попудрить, а она сказать стесняется…

– Мариночка, детка, иди, конечно! Женщинам терпеть вредно. Тебя проводить?

– Не надо, я сама. Ты только не грусти, милый, ладно? – нежно пропела Марина.

– Не буду, солнце мое, не буду… – грустно проговорил Ратнер, целуя ее руку.

Марина отчалила, бросив на Игоря выразительный взгляд.

– А что это вы загрустили вроде, Борис Львович? – обеспокоился Игорь.

– Конечно… Конечно, загрустил. Я ей не пара. Не ровня. Она само совершенство. А кто такой я? Старый, толстый еврей. К тому же безнадежно женатый.

– Да вы что говорите-то? Вы сами себя слышите? Да Маринка же влюблена в вас без памяти!

– Правда? – Близорукие глаза распахнулись, как у пятилетнего ребенка.

– Конечно! Она со мной делилась. Мы ж с ней как подружки, еще со школы. Она мне и тогда все свои секреты доверяла. Мы ж с ней типа на одной парте сидели.

– И что она вам обо мне говорила? – затрепетал Ратнер.

– Говорила, что встретила настоящего мужчину, надежного, порядочного, заботливого. Что типа она о таком всю жизнь мечтала.

– Она меня разлюбит, – вздохнул Ратнер. – Вокруг так много молодых…

– Не, Маринка никогда ровесниками не интересовалась. Она и в школе в учителя математики влюбилась, представляете? Он ее на двадцать лет старше!

– И что? – обеспокоился Борис Львович. – У них что-то было?

– Ничего у них не было! А может, и было… Не знаю. Знаю, что Маринка на выпускном вечере жутко плакала… Он ведь женат был… Да, кстати, он недавно развелся.

– Да что вы? – испугался Ратнер. – Откуда вы знаете?

– Так мне Маринка говорила. Он ей теперь чуть ли не каждый день названивает, прямо преследует ее. Типа теперь мы оба свободны и можем типа слегка поджениться.

– А Мариночка? – ахнул Ратнер.

– Она его посылает куда подальше. Говорю же, она в вас влюблена. Только и вам нужно решение принимать. А то смотрите, старая любовь… И все такое…

– Да-да, я тоже об этом думаю. Но понимаете, Игорь… Я женат, двадцать лет. Меня, в сущности, женили родители. Но Инна не виновата, что я давно ее разлюбил. И кому она нужна, кроме меня? Есть определенные обязательства…

– А ребенок? Как же ребенок? Это разве не обязательство? Вы что, хотите бросить Маринку с ребенком? Да как вы смеете… – до театрального шепота повысил голос Игорь.

– Какой ребенок? – совершенно обалдел Ратнер.

– Как – какой? Не какой, а чей! Ваш! Разве Марина вам не сказала?

– Нет, – тряс головой ошеломленный Борис Львович.

– Вот видите! – горько произнес Игорь и выдержал долгую театральную паузу. – Она не хочет ставить вас перед выбором. Она не рассчитывает на вас. Она решила растить его одна! Только напрасно вы думаете, что она останется одна. Это ваша Инна никому не нужна. А Маринка еще как нужна! И будет у вашего сына другой отец! И вы его никогда не увидите!

– Нет!! – закричал Ратнер. Закричал так громко, что посетители обернулись на них.

– Тихо, успокойтесь, – миролюбиво проговорил Игорь. – Все еще можно поправить, все можно устроить. Вот вы говорите, что у вас обязательства по отношению к супруге. Эти слова делают вам честь, это слова порядочного человека. Но вы же не бросите ее на произвол судьбы! Есть масса распавшихся семей, где бывшие супруги сохранили прекрасные отношения. Не думаю, что женщине в возрасте вашей жены нужен секс, правильно? А вам он нужен. И будет нужен всегда. Марина даст вам то, в чем нуждаетесь вы, а вы дадите бывшей жене то, что она попросит. Ну там типа квартира… Разве вы виноваты в том, что слушались родителей? Не хотели их огорчать? Были почтительным сыном? Это их вина, что они выбрали для вас не ту девушку, с которой вы могли бы быть счастливы. И сколько же можно платить своей жизнью за их ошибки?

– Господи, как вы правы, Игорь как вы правы… – Ратнер ронял на скатерть слезы. – Со мной никто никогда так не говорил… Действительно, они все решали за меня. Они выбрали мне институт, потом заслали меня из Москвы в Питер, считая, что здесь мне легче сделать карьеру – конкуренции меньше. Они оторвали меня от друзей моего детства и подсунули вместо них Инну, дочь своих друзей. Но разве можно полюбить по приказу? Я всю жизнь слушался сначала родителей, потом Инну… Я никогда не жил так, как хотел сам…

– Вот! Сейчас судьба дала вам последний шанс! – гипнотизируя Ратнера взглядом, отчеканил Игорь. – Если вы не воспользуетесь им, не женитесь на Маринке, вы никчемный, ни на что не годный мужик. И ваш ребенок будет расти без вас! – прозвучало грозным завершающим аккордом.

Борис Львович исступленно тер платком вспотевший лоб. Игорь поднялся из-за стола, лучезарно улыбаясь вернувшейся подружке:

– Марин, я пойду на рабочее место, а то у Ольги затор уже из клиентов. Классный у тебя мужик! Держись за него двумя руками! А чего же ты не призналась, что ребенка ждешь? Борис-то Львович знаешь как обрадовался?! – подмигнул он будущему отцу.

И с чувством выполненного долга оставил одноклассницу наедине со своим счастьем, шепнув напоследок в розовое ушко:

– Клиент готов. С тебя сто баксов.

– Хорошо, Игорек, я позвоню, – небрежно отозвалась девушка.

Она была уже не здесь. Мысленно она была во Дворце бракосочетаний, вся белая и пушистая, в длинном платье и нарядной фате. И пусть эту фату откинет с лица пожилой господин с плешью и животиком – это всего лишь начало большого пути, это только путевка в настоящую жизнь.

Глава 19
СМЯТЕНИЕ ЧУВСТВ

– Черт! Застрял! – Баркова ожесточенно дергала ключ.

– Нина, спокойно, не нервничай! Давай потихоньку, – увещевала ее маленькая женщина в норковой шубке. – Может, вообще не тот сунула? Смотри, на связке еще один похожий. Попробуй его.

– Как попробовать, когда я этот вытащить не могу?! Сейчас непременно какой-нибудь придурок на лестницу выкатится…

– Не нервничай, ты, можно сказать, у себя дома.

– А теперь объясни это соседям, – буркнула Баркова и дернула ключ. Он выскочил наконец из скважины замка со «свернутой шеей». – Ну вот! Ключ согнула! Черт!! Теперь не попадем! Надо было Антона взять…

– Попробуй вот этим, Нина!

Баркова раздраженно вставила в скважину другой ключ, тот неожиданно легко повернулся, дверь отворилась, за наружной обнаружилась внутренняя дверь.

Баркова на всякий случай толкнула ее, дверь оказалась незапертой.

– Фу! Ну слава богу, вошли!

Женщины шагнули в прихожую.

– Где у них свет включается? – бормотала Баркова, шаря рукой по стене.

Наконец она нащупала выключатель, широкий длинный коридор озарился светом.

– Ну, птичка моя, посмотрим, что нам послала судьба, – произнесла Нина Павловна. – Раздевайся, смотри, какая прелесть, – она дотронулась до закрепленных на стене развесистых оленьих рогов, выполняющих, видимо, роль вешалки. – Интересно, чьи это рога: его или ее? – пошутила она. – Надюша, давай свою шубку, вот так.

Баркова повесила легкую норку подружки, скинула дубленку, бросила на обширное, накрытое пледом кресло возле, темного столика из мореного дуба.

– Ну, пойдем осматривать владения твои, – усмехнулась Надежда.

– Наши, любовь моя, наши, – поправила ее Нина Павловна и отворила первую дверь. – Это, видно, кабинет старика.

Две стены небольшой комнаты были сплошь под книжными полками, третью занимал обширный кожаный диван, впрочем весьма потертый. У окна стоял старинный письменный стол, затянутый зеленым сукном. На столе – компьютер одной из последних моделей.

– Боже, какая древность, – кивнула она на стол. – А комп вроде приличный. Я, правда, в них не разбираюсь, но на вид… Слышь, Надя?

– Ага… – Надежда подошла к книжным полкам.

Баркова попыталась выдвинуть ящики стола. Но все они были заперты.

– Черт, где же ключи? Я бы под лампой спрятала.

Она подняла настольную лампу, ключей не было.

– Придется потом устроить обыск. Я думаю, в столе должны ордена храниться и медали всякие. Его же награждали… Сейчас все это очень дорого стоит… Ты чего там?

Надежда разглядывала книги.

– Боже, какие здесь фолианты… Я не очень разбираюсь, но даже судя по переплетам…

– Сдадим букинисту, – откликнулась Баркова, открывая створки шкафчика, притулившегося сбоку к столу. – О, да здесь у старикана бар. Гляди-ка, небось запирался в кабинете от своей старушки и попивал втихомолку… Коньячок вполне приличный, ликеры… Выпить хочешь?

– Можно, – лениво откликнулась женщина.

Баркова плеснула коньяк в два бокала, протянула подруге:

– Ну-с, выпьем? За что? – Она заглянула в светло-серые, как всегда, непроницаемые глаза Надежды. – Странные все же у тебя глаза… Словно ледяные… И ведь не подумаешь, глядя в них, какой ты горячий чертенок! – Она наклонилась и поцеловала женщину в губы.

Поцелуй длился достаточно долго. Нина Павловна прижимала к себе хрупкое тело подруги все сильнее, пока Надежда не отстранилась:

– Ладно, Нинуль, пойдем дальше! Интересно же, что там дальше!

– Что ж, пойдем, командирша моя, – усмехнулась Баркова.

Следующая комната совмещала, видимо, функции супружеской спальни и, если можно так выразиться, будуара. Широкая кровать, две тумбочки по сторонам, на них две настольные лампы. Стены украшали картины в дорогих рамах. Огромный платяной шкаф едва не упирался резной верхушкой в потолок. Трехстворчатое трюмо отразило лица вошедших женщин в разных ракурсах. На его столешнице стояло множество шкатулок, коробочек, флакончиков. Пока Баркова разглядывала вещи, развешанные на плечиках в шкафу, Надежда открыла одну из шкатулок, наполненную нитками бус.

– Закрой! – неожиданно зло рявкнула Баркова, обернувшись на подругу. – Не смей ничего без меня ворошить!

– Да я просто посмотрела! Чего ты рычишь, как овчарка? – окрысилась Надежда и, нарочито громко захлопнув крышку, отошла к окну.

– Так… Здесь барахло одно… Шелка бабкины пошива середины прошлого века. Дедовы костюмы, тоже в его годах… Ага! Смотри-ка, меха: лиса и две норочки. Кажется, вполне приличные. Нафталином воняют, но это не беда… А лиса-то роскошная, целая шкура, и выделана неплохо…

Она перекинула шкурку через локоть, рыжий мех заструился, заиграл в лучах солнца.

– Эту шкуру я себе беру! А тебе из норок берет сделаем. Как раз к шубе будет. Надя, ты что молчишь?

Надежда все так же стояла каменным изваянием у окна. Баркова бросила мех на кровать, подошла к подруге, обняла узкие плечики:

– Надюша, ну не сердись! Ты сама знаешь свой недостаток. Не удержишься, стащишь что-нибудь, и мне будет неприятно! Я не укоряю тебя, но мне эта твоя слабость очень не нравится! И потом, мы еще не вступили в права и, наконец, есть еще Елена. Я обязана все согласовать с ней. Возможно, она захочет что-то взять себе. У нас общий котел, ты же знаешь…

– Ну да, у вас семейный бизнес. А я так, сбоку припека…

– Ты… Ты – моя единственная, желанная, ты моя маленькая фея, – зашептала Нина Павловна, прижимая к себе ее плечики, зарываясь лицом в коротко стриженные каштановые волосы.

– Ну ладно, ладно, не надо! – отстранилась Надежда. – Я не фея, я женщина, которая тоже имеет свои желания и претензии. И права! И я не собираюсь давать использовать себя…

– Да разве я не стараюсь угодить? Кто тебе шубку подарил? И эта квартира – она для нас двоих!

– Где это написано? – устремила Надежда на подругу свои холодные глаза-льдинки.

– Боже мой! Пока нигде. Ты прекрасно знаешь: пока не прошло полгода со дня смерти, мы официально в права наследования не можем вступить. Какие же сейчас могут быть бумаги?

– Но потом будут?

– Будут, конечно, я же тебе обещала. Ну что ты раскапризничалась, как маленькая? Идем дальше, мы еще и половины не осмотрели.

Надежда поджала губки, но промолчала и направилась вслед за Барковой.

Они осмотрели гостиную, где царил беккеровский рояль. Лакированная поверхность была уставлена множеством фотографий в рамках. Женщины принялись рассматривать снимки.

– Смотри, старикан вместе с Хрущевым! Это должно дорого стоить, есть же любители…

– А вон, гляди, Брежнев ему вручает что-то…

– Да… И это можно будет загнать.

– Кому это надо?

– Как – кому? Представь, приезжает какой-нибудь сибирский валенок, устраивается здесь, распальцовывается… Все у него вроде есть, кроме биографии. А вот тебе и биография. И можно поставить в офисе и этак небрежно партнерам лапшу на уши вешать: «Вот это мой дед, ровесник Октября, лауре-ат, орденоносец»… Ну и все такое. Да чего далеко ходить… И у нас в клинике найдутся желающие прикупить этот архивчик как пить дать!

– Возможно, – рассмеялась наконец Надежда.

– Ну-с, что там еще? Президент Рейган, Чарли Чаплин, Юрий Гагарин не просматриваются?

– Увы! Больше ничего интересного нет, все больше семейная хроника. А смотри-ка, что это за фотография? – Надежда уцепилась взглядом за большую фотографию в хорошей рамке, висевшую на стене над роялем.

– Где? Это? Обычный групповой снимок. Семейный потрет в интерьере… Видимо, десятилетней давности, судя по тому, как выглядят старики.

– Интересно… Стрельцов говорил, что родственников не осталось?

– Почему – не осталось? Осталась внучка. Вон она на фото, дылда худосочная с косичками.

– Ну да. Она сидит между своими родителями. Потом идут старики, – Надежда тыкала пальцем в снимок, – потом дочь с мужем… или сын с женой… У них же двое детей было, так?

– Ну да. Вот это дочь академика со своим мужем. Между ними их дщерь – дылда с косичками, – теперь уже Баркова тыкала пальцем в снимок. – Они сидят слева от стариков. А справа – сын с женой. И обе семьи погибли в автокатастрофе. Осталась худосочная дылда, которая вряд ли побеспокоит нас раньше, чем года через три, а то и пять. Сколько там ей суд определит.

– Я в курсе.

– Да только зря беспокоиться будет, против завещания не попрешь.

– Да подожди, Нина, не тарахти! А кто это стоит за спиной старика Бобровникова?

– Где? – Баркова полезла за очками, нацепила их на нос, разглядывая высокого, широкоплечего молодого человека, как две капли воды похожего на академика Бобровникова. – Этот?

– Этот, – кивнула Надежда.

– А черт его знает, – после продолжительной паузы произнесла Баркова. – Может, ухажер дылды?

– Это семейное фото, девчонке здесь от силы лет десять. Какой ухажер? Ты посмотри, как он на старикана похож! Одно лицо!

– Ну… Не знаю. Может, внук. Значит, тоже погиб в аварии. Нет никого больше! Не морочь мне голову!

– Ладно, как скажешь, – пожала плечами Надежда.

Потом они устроились на большущей кухне, где казался абсолютно уместным солидный старинный буфет. В нем опять-таки был найден бар со множеством бутылок коллекционных вин, дорогих коньяков, ликеров. После некоторых споров они откупорили бутылочку кьянти, Нина Павловна, на правах, так сказать, мужчины, разлила вино в бокалы.

– Что ж, милая, есть повод выпить! Предлагаю выпить за нас в новом качестве – совладельцы весьма достойной недвижимости! И не возражай! Если ты чувствуешь себя неуверенно, я готова дать письменные гарантии. Типа брачного договора, – пошутила она.

– Не возражаю, – подняла Надежда выщипанную бровь.

Они чокнулись, Баркова, прихлебывая вино, задумчиво проговорила:

– Добра здесь, конечно, негусто… Мебель хоть и старинная, но небось жучком подъедена. Нужно будет специалиста вызвать, чтобы оценил, стоит ли реставрировать или так загнать… Картин много, но я в них не очень разбираюсь. Нужно будет пригласить оценщика. Главное достояние – сама квартира. Сто квадратов в центре города, в доме после капитального ремонта – это очень хорошие деньги! Заметь, сантехника в отличном состоянии, кухня бытовой техникой нашпигована… Позвоню Антону, пусть завтра подойдет с утра, ключ выправит, он, видно, от внутренней двери. И можно въезжать! Переночуем здесь, да, моя радость?

– Ну… Не знаю, Маркиза не любит, когда я дома не ночую.

– Что с ней сделается, с твоей Маркизой? Не помрет до утра, родственники приглядят. Не капризничай, я этого не люблю, ты же знаешь, – злобно взглянула на нее Баркова.

– Ладно, останемся, – тут же кивнула Надежда.

Она знала, что на Нину накатывали порой приступы необузданной злобы, даже ярости. И в таком состоянии она могла бог знает что устроить. Бывало, на теле Надежды оставались синяки. Правда, потом Нина горько раскаивалась, и на этом раскаянии можно было сыграть: потребовать дорогой подарок. Вот и норковая шуба досталась ей после бурной сцены ревности с мордобоем и битьем посуды… Париж, конечно, стоит мессы, но никогда нет уверенности, что очередной приступ ярости подруги не закончится для нее, Нади, слишком плачевно.

Собственно, они заранее договаривались, что переночуют здесь: у Надежды гостили родственники из Пскова, к Нине могла заявиться ночью Елена: квартира Барковой была практически напротив клиники, и во время суточных дежурств та часто приходила, чтобы поспать пару часов. И не то чтобы они скрывались от Елены и Стрельцова, но афишировать отношения тоже не хотелось: люди ханжи по сути своей, считала Баркова.

Поэтому Нина прихватила сумку с постельным бельем и прочими причиндалами.

Когда Баркова ушла принимать душ, Надежда кинулась в спальню, к шкатулкам. В одной из них она наткнулась на дивный гарнитур: золотое кольцо с сапфиром и тяжелые серьги, мерцающие тем же глубоким синим светом. Она стремительно сгребла украшения, сунула их в сумочку.

– Надя! Ну где же ты? Я тебя жду! – раздался из глубин квартиры требовательный голос Барковой.

Надежда направилась в ванную. Проходя мимо гостиной, снова увидела висевшую на стене семейную фотографию.

«Все-таки что это за парень?» – с непонятным беспокойством подумала женщина, разглядывая снимок.

– Граждане встречающие! Поезд номер четыре Москва – Санкт-Петербург прибыл на пятую платформу, левая сторона. Нумерация вагонов со стороны Москвы, – объявил через репродуктор женский голос.