Текст книги "Дурная слава"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

– В камере бы находилась. В тюремной камере, – буркнул Виктор.

– Ну зачем так мрачно? – чуть улыбнулся Бобровников. – Насколько я понимаю, существует корпоративная медицинская солидарность. Один за всех и все за одного…

– Что вы! – замахала руками Наташа. – Какая солидарность? В моем случае коллектив частной клиники, сплотившись тесными рядами, всячески пытался меня из лаборатории выжить.

– Чем же вы им не нравились?

– Не знаю… Не вписалась я в их «малину».

И Наташа принялась рассказывать Игорю сагу о клинике «Престиж». Она говорила довольно долго, чувствуя, что ее снова начинает трясти от воспоминаний о самом жутком месяце своей трудовой жизни. Рассказывала о липовых диагнозах, которые ставились на основе липовых результатов анализов, о том, что все клиницисты находились прямо-таки в наркологической зависимости от заведующей лабораторией. О том, как ее, Наташу, постоянно пытались подставить то исчезнувшими пробирками с кровью, то пропавшими тест-системами.

– …В общем, повторяю, смерть вашей бабушки усиленно пытались свалить на меня, но не получилось. Это не моя ошибка, видит Бог!

– Да какая ошибка?! Уморили они ее! – вставил Виктор.

– Но-но! Какое ты имеешь право так говорить? – накинулась на него Наташа. – Уморили – это уж слишком, но вообще-то странная эта клиника… Короче, все, что я смогла сделать, – это уволиться. Что и сделала.

Бобровников помолчал, затем поднял на Наташу глаза и произнес:

– Вы знаете, что через несколько дней после смерти бабушки скончался и дед?

– Да, знаю. И выражаю вам бесконечное сочувствие. К моменту его смерти я уже уволилась. Но в тот день, когда на врачебной конференции Стрельцов во всеуслышание обвинил меня в смерти Зои Михайловны, я была у академика. Прибежала к нему в палату в слезах… Невыносимо было думать, что и он будет считать меня виновницей своей утраты… Он был так добр ко мне! Вообще он был необыкновенно мудрым человеком! Утешил меня, сказал, что сам чувствует себя виновным в том, что оставил ее одну в таком состоянии…

– В каком?

– Ну… Юрий Петрович сказал: мол, он сам должен был понять, что уровень сахара у Зои Михайловны резко упал – это было видно по ее состоянию, очень тревожному и, как он выразился, неадекватному. Но академик решил, что ее беспокойство связано с известием о внучке… С ее неприятностями. И не придал значения.

– Но врач-то должен был оценить клиническую картину! – вставил Игорь. – Я сам припоминаю пару таких приступов, когда она становилась словно невменяема. В те далекие времена, когда она еще не очень умела регулировать дозу инсулина. Действительно, человек словно пьян, он заговаривается, бывает и агрессивен. И что же, клиницист не мог оценить такой картины? Мог спутать ее с гипергликемией? Странно…

– То же самое сказал Юрий Петрович. Он считал смерть жены ошибкой молодого, неопытного доктора.

– А кто этот доктор? Как его фамилия?

– Ну… Разве в клинике вам не сказали?

– Нет. Мне дали только ваши координаты, сказав, что именно вы во всем и виноваты.

– Ага! Она еще виновата в том, что делала анализы бандитам, которых она не делала. Забыла, Наталия? – прогудел Виктор.

– Но может, это и не бандит, откуда я знаю? Но факт такой был: за моей подписью в компьютере появились результаты анализов, которые я не могла делать, Дак как не работала в тот день. Это как раз было последней каплей, после этого я и уволилась…

– Так как фамилия молодого, неопытного доктора? – настаивал Бобровников. Почти требовал. Наташа помолчала.

– Знаете, мне бы не хотелось ее называть. Но вы можете запросить официального расследования и все узнать – все фамилии, все, что сопутствовало кончине ваших родственников. Я могу рассказать только то, что связано со мной. Вы уж извините.

– Ну хорошо, я понимаю. Доносчику первый кнут, не так ли?

Наталия вылупила на гостя глаза. Откуда эта фраза времен ее детства? Почти пароль улицы Рубинштейна. Гость чуть улыбнулся, попросил:

– Расскажите еще о последних днях деда. Что вам запомнилось? Вы с ним общались?

– Ну, можно сказать, да. Я приходила к Юрию Петровичу делать анализы крови, определять параметры свертываемости. Это у постели больного делается. И мы с ним разговаривали. У нас оказалась общая страсть: театр. Боже, сколько он всего помнил! Всех актеров по именам, еще с послевоенных времен. Отрывки из спектаклей помнил, представляете? Читал мне монологи Эзопа из «Лисы и винограда», представляете? Я столько не помню, сколько он! Меня его память просто поразила!

– Вот как? – задумчиво произнес Бобровников. – А уже через пару дней от его памяти и следа не осталось… Он не узнал человека, с которым дружил полвека… скажите, Наталия Сергеевна, а кто-нибудь кроме вас может рассказать мне о его последних днях?

– Ну… Там работала медсестрой моя приятельница, Катя Игнатьева, по-моему, она как раз возле Юрия Петровича и дежурила.

– Мы можем с ней связаться?

– Давайте попробуем… Правда, после моего увольнения мы почти не перезваниваемся…

Наташа набрала номер:

– Алло, Катерина? Привет!

– Наташка? Ничего себе! Ты куда пропала?

– Никуда я не пропадала. Болела, трудоустраивалась и так далее. Как у тебя дела?

– Как сажа бела! Я из этого бардака тоже уволилась. Вернее, они меня, гады, просто вышвырнули…

Послушав пару минут пулеметную очередь, Наташа мягко остановила приятельницу:

– Кать! Здесь у меня в гостях внук академика Бобровникова. Ты не могла бы с ним поговорить?

– Какой внук? Разве у него есть внук? – моментально напряглась Катерина. – А чего мне с ним говорить? О чем? Ты вообще зачем кому ни попадя мой телефон даешь?

– Я? Я никому не даю, я тебе сама звоню. Ты же дежурила возле Юрия Петровича?

– Ну и что? Поставили дежурить, и дежурила. Извини, я сейчас не могу разговаривать, я к родителям спешу, мама заболела.

И она шмякнула трубку.

Наталия озадаченно взглянула на Игоря Андреевича.

– Разговор не получился? – улыбнулся тот. – Что ж, вы правы: будем следовать официальным путем. Спасибо вам за разговор, Наталия Сергеевна. Рад вас снова увидеть в добром здравии…

– Снова? – Наташа вглядывалась в лицо мужчины.

– Рад тебя видеть, Коврижка!

– Так это ты, Лютый?.. То есть вы?

– Я! Что, так изменился?

Виктор недоуменно переводил взгляд с одного на другого.

– Вы что, на «ты»? – ошалел он.

– Когда-то были на «ты», – весело сообщил Игорь Андреевич.

– Когда-то этот мужчина спас мне жизнь, – откликнулась Наталия. Лицо ее озарилось такой светлой улыбкой, что Виктор занервничал. – Правда, было это лет тридцать с лишком тому назад, когда мы совместно штурмовали крыши улицы Рубинштейна. И дрались чуть не каждый день. И было ему тогда лет примерно…

– Двенадцать, – напомнил Игорь.

– И фамилия, насколько я помню, была другая? Лютнев. Игорь Лютнев.

– Она у меня была двойная. Лютнев-Бобровников. Просто в школе звали по первой части, которая досталась от деда по материнской линии. Он был художником, не очень удачным правда, но фамилию, понимаешь, хотел увековечить. И ревновал к роду Бобровниковых, это род моего отца, где переплелись судьбы деда-академика и бабушки дворянских кровей. Поэтому «деда Лютик», как звал его ваш покорный слуга, настоял на двойной фамилии внука, – усмехнулся Игорь. – Я после его кончины сократился до Бобровникова. Двойная фамилия – это как-то напыщенно. Больше подходит натурам художественным, а не… Впрочем, ладно, не важно. Ужасно рад встрече, Наташа!

– И я! – живо откликнулась Наталия.

– По этому поводу предлагаю выпить! – встрял Виктор.

Возражений не последовало.

– Ладно, я на стол накрываю, это быстро! – вскочила Наталия и исчезла на кухне.

– Это же надо! Надо же так встретиться через тридцать лет! Я ж говорю, земной шар на удивление мал! А Питер – еще более малая его часть! Мне, правда, фамилия Лютнев до сей поры ничего не говорила, но фамилию Стрельцова, медицинского директора клиники «Престиж», знаю не понаслышке.

– Вот как? – удивился теперь уже Бобровников. – Откуда, если не секрет?

– Откуда – не секрет. Что могу – расскажу.

– Прошу к столу! – крикнула из кухни Наталия. Мужчины живо откликнулись на призыв.

Глава 23
МУШКЕТЕРЫ

В понедельник, в три часа пополудни, в приемную первого заместителя генерального прокурора Меркулова вошел высокий, худощавый, весьма импозантный мужчина, немного за сорок. Клавдия Сергеевна оторвалась от компьютера, взглянула на незнакомца. Щеки ее порозовели. Клавдия Сергеевна, личный секретарь Меркулова, была женщиной свободной и реагировала на любого интересного мужчину в возрасте от семи до семидесяти. Посетитель весьма учтиво поздоровался и попросил аудиенции замгенпрокурора.

– Константин Дмитриевич работает с документами, – сухим служебным голосом ответила секретарь. – Вообще-то к нему на прием запись. Могу записать вас на… март, – взглянув в ежедневник, сообщила Клавдия и опустила глаза в вырез блузки, который слегка обнажал пышные, зрелые формы.

Голос ее был весьма строг, но густо подведенные глаза в сеточке симпатичных морщинок выражали нечто иное, что Бобровников перевел следующим образом: «Это только с виду я строгая, по долгу службы. А в душе – белая и пушистая. Да и телом ничего».

Он чуть улыбнулся и протянул визитную карточку:

– Доложите, пожалуйста.

– Пожалуйста, – пробежав глазами текст, мигом подчинилась женщина и скрылась за дверью кабинета, обдав Игоря одуряюще-сладким ароматом духов.

В приемную влетел (именно влетел) спортивного вида мужчина с папочкой в руке.

– А где Клавдия? – по-свойски спросил он Игоря, словно они проработали под одной крышей добрый десяток лет.

– Она у Меркулова, – в тон ответил Бобровников.

– Одна?

– Пока да.

– Лады, я третьим буду. А вы чего здесь паритесь?

Игорь опять улыбнулся. Его явно с кем-то спутали.

– Жду аудиенции.

– Не ждите, идемте со мной. Вы ведь Бобровников? Игорь Андреевич?

– Да, – слегка растерялся Игорь, едва не добавив что-нибудь вроде: разве мы где-то встречались?

– Моя фамилия Турецкий. Следователь по особо важным делам. Зовут Александр Борисович. Можно по имени. Согласен?

Бобровников все не мог привыкнуть к той простоте, с которой в столице переходили на свойское «ты». Все же давало себя знать чопорное питерское воспитание. Но незнакомый Турецкий был так обаятелен и доброжелателен, что Игорь, улыбнувшись, пожал плечами:

– Ну… давайте попробуем.

– Мне Костя по внутрянке позвонил, сказал, что ты пришел уже. Мы тебя ждем.

В этот момент дверь кабинета распахнулась, выплыла Клавдия, игриво выпятив и без того выдающийся бюст.

– Константин Дмитриевич ждет вас, – стрельнув в посетителя глазами, проворковала секретарь, не заметив затаившегося за дверью Турецкого.

– Клавдия, коварная! Что это за тон?

– Ай! – закричала испуганная Клавдия. – Сан Борисыч, это вы? Что за шутки дурацкие? Что вы за дверью прячетесь, как пэтэушник какой-то!! – разгневалась она.

– А что это ты голосом модулируешь в рабочее время? За тобой, я вижу, глаз да глаз! – строго произнес Турецкий.

Бобровников недоуменно наблюдал сцену ревности. Ему казалось, что Генеральная прокуратура учреждение сугубо официальное… А здесь такие шекспировские страсти…

– Не обращайте внимания, – словно прочел его мысли Турецкий. – Мы с Клавдией Сергеевной как родные, это у нас просто стиль общения такой. Все же двадцать лет совместно боремся с преступностью, одна семья, понимаешь…

И, поймав сверкающий взор накрашенных глаз, торопливо добавил:

– А Клавдии Сергеевне все те же восемнадцать, что и двадцать лет тому.

И, не дожидаясь ответа вспыхнувшей от возмущения боевой подруги, он увлек Бобровникова в кабинет начальства.

– Что за переполох в приемной? – осведомился Константин Дмитриевич, поднимаясь из-за стола.

– Ничего-ничего, это я Клавдию Сергеевну пожурил слегка по-отечески.

– Понятно. Здравствуйте, Игорь Андреевич, – он протянул гостю руку. – Присаживайтесь. Как я понимаю, вы уже познакомились с Александром Борисовичем? Моя рекомендация: лучший следователь Генпрокуратуры, человек во всех отношениях достойный. Хоть и любит порой представляться этаким анфан терибль, то есть всеми любимым, ужасным ребенком..

– Ладно, Константин Дмитриевич, давайте перейдем к делу, – совершенно серьезно произнес Турецкий. – Пошутили, и будет.

Меркулов одарил Александра взглядом, в котором читалось одно слово: «Нахал!!» – но вслух произнес:

– Давайте перейдем. Как я понимаю, Игорь Андреевич, вас привело ко мне дело личное, сугубо семейное? Не удивляйтесь, что я пригласил на разговор Александра Борисовича, ибо, во-первых, если вашему делу будет дан ход, мы без него все равно не обойдемся, а во-вторых, он уже некоторым образом причастен к вашим семейным делам.

– Вот как? Каким же образом?

– В рамках прокурорского надзора за ведением уголовного дела, подследственной по которому проходит ваша двоюродная сестра, – отрапортовал Турецкий.

– Даша?

– Именно. Дарья Дмитриевна Устюгова.

– Вы с ней виделись? – взволнованно произнес Бобровников.

– Да. Я был в следственном изоляторе, беседовал с вашей кузиной.

– Я ее еще не видел, как она?

– Держится хорошо, жалоб не предъявляет. Но, надо отметить, условия содержания вполне приемлемые. Если хотите получить свидание с сестрой, я могу вам в этом помочь.

– Благодарю, буду рад помощи, – деликатно склонил голову Бобровников, не желая демонстрировать, что участие Турецкого в данном случае излишне. – Признаться, мой визит связан с другими обстоятельствами, которые, впрочем, касаются и Даши.

– Мы вас слушаем. – Меркулов положил на стол сцепленные в замок ладони, что являлось признаком сосредоточенности и внимания.

– С чего начать… Попробую быть лаконичным. Меня не было в стране в течение пятнадцати лет, и все это время я не имел никаких связей с семьей.

– Понимаю, – кивнул Меркулов.

– Оказавшись в Питере, я решил навестить дом стариков – дедушки и бабушки, которые, как я знал, умерли один за другим буквально за две-три недели до моего возвращения. Первое, что меня удивило, – квартира не была опечатана, как полагается в нашей ситуации. Возле двери отсутствовала табличка с фамилией деда. Красивая медная табличка. Впрочем, ее могли снять охотники за цветными металлами. Как мне объяснили, этот промысел нынче весьма популярен.

– Есть такой момент, – кивнул Турецкий. – Памятники воруют, не то что таблички.

– Мне так и сказали мои коллеги. Я нажал кнопку звонка, так, на всякий случай. Дверь отворила женщина в пеньюаре. Мелькнула мысль, что это, скажем, домработница, которая приглядывает за квартирой. Но дама заявила мне, что данная квартира принадлежит ей, добавила нечто весьма грубое и захлопнула дверь. Что ж, подумал я, может быть, действительно дед завещал квартиру этой хамоватой даме, чего в жизни не бывает?

– А может, он завещал ее Даше? А товарищи по партии убедили ее продать недвижимость на нужды партии? Или на оплату адвокатов, в конце концов? – предположил Турецкий. – Могла состояться передача денег до оформления документов. То есть фактическое вступление в собственность до завершения всех юридических проволочек. Такие случаи бывают.

– Возможно, бывают. Но, как оказалось, это не наш случай. Продолжаю. Я разыскал ближайшего друга своих стариков, Аркадия Семеновича Шварца, юриста по профессии, который, как оказалось, оформлял Завещание деда. Было это буквально за четыре-пять дней до его смерти. И согласно завещанию, все имущество стариков распределяется между внуками, то есть между Дашей и мной. Причем касательно квартиры есть особое распоряжение: ни один из наследников не может продать ее или распоряжаться ею в отсутствие другого. Я попросил Шварца рассказать о последних днях жизни деда. Впрочем, он мало что мог сказать, кроме того, что после смерти бабушки состояние деда резко ухудшилось, со слов Шварца, он резко терял память. Шварц хотел навестить деда в клинике, выразить свое сочувствие, вообще посмотреть на друга, состояние которого вызывало тревогу. Но ему категорически отказали в свидании, хотя вообще вход для посетителей абсолютно свободный. Ему это не понравилось, но спорить с врачами Аркадий Семеныч не посмел. Мы вместе отправились в больницу. Я хотел получить свидетельство о смерти стариков. Это частная клиника, в центре города, как теперь говорят, навороченная, с претензиями чуть ли не на кремлевскую больницу. Руководит ею некий Стрельцов.

Мы вошли, я представился. Я, знаете ли, по роду деятельности физиономист и увидел, как испугался господин Стрельцов, услышав мою фамилию. Испугался почти до обморока, словно привидение увидел. Рухнул в кресло, побледнел. Но все же взял себя в руки. Объясняю цель визита: хочу получить свидетельство о смерти родственников. Получаю. И что вижу: бабушка скончалась в больнице от гипогликемической комы. У деда причина смерти – атеросклероз. Прошу показать эпикриз: с чем поступили, как их лечили, результаты анализов. Стрельцова начинает колотить дрожь, он пытается сослаться на то, что история болезни уже в архиве, я настаиваю, обещаю неприятности. Дескать, буду жаловаться и все такое.

– Вы им сказали, кто вы по профессии?

– Нет, с этим решил повременить.

– Это правильно, – кивнул Турецкий.

– Короче; получаем эпикриз. Выясняется, что бабушка поступила в клинику по поводу диабета, от которого в итоге и скончалась. Как же так, удивляюсь я: клиника, которая заявляет себя как учреждение высочайшего уровня, оснащенная по последнему слову техники, эта клиника теряет больную с достаточно распространенным заболеванием, пусть и тяжелым, но несмертельным в условиях стационара. Оказывается, имела место ошибка врача-лаборанта, которая ввела в компьютер неверные результаты анализа. Перепутала цифры, объясняет мне Стрельцов. И где этот врач-лаборант? Я хотел бы ей в глаза посмотреть. Она уволена, можем дать вам ее координаты, отвечает Стрельцов и добавляет, что, мол, сейчас мы вызовем заведующую лабораторией, она объяснит вам все подробнее. Он звонит, заведующая занята, обещает прийти чуть позже. Я получаю адрес врача-лаборанта, Стрельцов тем временем выражает соболезнования и жарко уверяет меня, что вся клиника страшно переживала смерть моей бабушки. У них даже общее собрание было по этому поводу, разбор полетов, так сказать. Что ж, как ни прискорбно, врачебные ошибки бывают, никуда не денешься. Я прошу показать результаты вскрытия тела деда. Опять тихая паника, звонки, отговорки, затем приносят документ.

Читаю и понимаю, что или они не проводили вскрытия вообще, или это фальшивка. Дело в том, что во время войны дед получил осколочное ранение в легкое. И осколок так и сидел там всю его жизнь, поскольку находился слишком близко к легочной артерии и вынимать его было опасно. Не обнаружить осколок на вскрытии было невозможно, он просматривался даже на рентгеновских снимках. Я сам видел, дед мне как-то показывал. Довольно внушительная штука, сидит в соединительнотканной оболочке как в капсуле.

Но в результатах вскрытия ни слова об этом, легкие в соответствии с возрастной нормой. Спрашиваю, где проводили вскрытие? Оказывается, у них договор на этот вид услуг с врачом-патологоанатомом одной из муниципальных больниц. Мол, все вопросы туда. В этот момент появляется заведующая лабораторией, и я вижу ту даму, что стояла на пороге нашей квартиры. Дама, узнав меня, покрылась пятнами и начала с места в карьер говорить о завещании. Она решила, что я пришел по этому поводу, и на повышенных тонах вводит нас в курс дела: все имущество Бобровниковых завещано клинике. В этот момент в разговор вступает Шварц, выражает недоумение по поводу услышанного и демонстрирует завещание деда. Но Стрельцов вытаскивает из стола свой экземпляр, написанный дедом за день до смерти. И действительно, согласно этому документу, все имущество стариков завещано клинике «Престиж».

А поскольку оно написано позже, бумага, что хранится у Шварца, теряет силу. В общем, какой-то водевиль, трагифарс. Дело ведь не в квартире, как вы понимаете. В конце концов, и у меня, и у Даши есть жилье. Но квартира, картины, антиквариат, ордена и медали деда, драгоценности бабушки – все это могло стать причиной насильственной смерти стариков, вот о чем я думаю. Мое подозрение усилилось после встречи с Ковригиной, тем самым врачом-лаборантом, которая, со слов Стрельцова, повинна в смерти бабушки. И оказалось, что Ковригина вносила в компьютер совсем другие цифры, она показала мне компьютерную распечатку, которую сохранила. Следовательно, ее результат был кем-то исправлен.

Признаюсь, я все-таки проник в квартиру на следующий день, получив с помощью Шварца запасные ключи от соседей. В квартире никого не было, но вещи перерыты, в них явно копались… Должен сказать, это само по себе очень тяжело видеть.

– Из вещей, ценностей ничего не пропало? – спросил Турецкий.

– На первый взгляд – нет. То есть крупные ценности: картины и антиквариат – это на месте, так сказал Аркадий Семеныч, который бывал у деда достаточно часто. Ордена и медали деда тоже на месте. Но в шкатулках, где бабушка хранила драгоценности, нет части сапфирового гарнитура.

– А конкретнее?

– Нет сережек и кольца. Сохранился браслет. Тоже довольно странно. Во-первых, бабушка очень дорожила этим гарнитуром, она унаследовала его от своей матери. Трудно представить, чтобы она решилась его продать. Но, учитывая беду, в которую попала Даша, может, все-таки и продала для оплаты, скажем, услуг адвоката. Но почему оставила браслет, который носила гораздо реже, чем кольцо и серьги? И это свидетельство о смерти деда: выраженный атеросклероз сосудов мозга. При таком диагнозе он должен был быть полным маразматиком. А он работал до последних дней. Письма писал…

– Да, я одно его письмо читал, очень толковое, четкое письмо, – вставил Меркулов. – Академик обращался ко мне за помощью. Просил содействовать изменению меры пресечения для вашей сестры.

– А когда это было?

– Точно не помню, сразу после Нового года.

– Пятого января, – напомнил Турецкий. – Помнишь, я к тебе пришел с материалами на… Короче, письмо было написано, пятого января.

– А умер он девятого. И напоминаю, со слов Шварца перед самой смертью с дедом произошли стремительные перемены: он перестал узнавать старого друга, стал как будто невменяем. А всего, за три дня до этого писал вполне вразумительные письма, так?

Меркулов кивнул.

– Встает вопрос: почему врачи не обратили внимания на резкое ухудшение его состояния, не изменили куре лечения? Да и гибель бабушки от комы…

Это в стационаре, где под рукой и инсулин, и медперсонал… Вот я и думаю: не уморили ли их в этом заведении под громким названием «Престиж»? Уж очень запаниковал господин Стрельцов, словно кошка на раскаленной крыше, будто земля под Ним загорелась.

– Как… как называется клиника? – вскричал Турецкий.

– «Престиж».

– Где она расположена?

Бобровников назвал адрес.

– Точно! Возле Московского вокзала! Я-то думаю, почему мне эта фамилия знакома! Слышу Стрельцов, и что-то в голове отзванивается. Теперь понятно! Ничего себе…

– А поподробнее? – сухо попросил Меркулов.

– Так это та клиника, где ранили Грязнова, – это раз!

– Во время облавы на убийц питерского спортсмена?

– Ну да!

– А что «два»?

– А два… Помните, Константин Дмитриевич, вы меня озадачили сбором информации на одного чиновника…

– Ну… помню, – покосившись сначала на Бобровникова, затем на Александра, ответил Меркулов, давая понять, что данный разговор не для посторонних ушей.

– Сначала озадачили, потом, как. обычно у нас бывает, приказали убрать информацию в дальний ящик, до лучших времен. Это так, к слову, – торопливо добавил Турецкий, взглянув на густые брови начальника, которые рассерженно поползли вверх. – Что я хочу сказать… Чиновник этот когда-то уже вкладывал немалые деньги, причем не свои, в одну столичную частную клинику. Тогда клиника слишком на виду оказалась: все же столица, опять-таки Генпрокуратура глаза мозолит, пришлось пристроить заведение в другие руки. А нынче тот же вариант в городе на Неве повторился. Частная клиника, вложение огромных средств. Как говорится, и в гостях, и замужем: с одной стороны, недалеко от собственного контролирующего ока, с другой – культурный центр страны, Северная Венеция, туристическая Мекка, так сказать. Так что прибыль намечалась большая. А тут происшествие с бандитами, шумный газетный скандал и, как следствие, срочная продажа контрольного пакета акций бывшему медицинскому, а ныне генеральному директору, господину Стрельцову.

– Это за что же? За какие заслуги такой подарок? – вынужден был включиться в обсуждение вопроса Константин Дмитриевич. – То есть понятно, что в условиях текущего момента, так сказать, он должен был акции сбросить. Но кто такой Стрельцов? Кум, сват, брат?

– Именно. Брат. Двоюродный.

– Вона как! – озадаченно произнес Меркулов.

Обсуждение вопроса осложнялось. Не раскрывать же фамилию чиновника.

– Это вы о господине Муравьеве? – вдруг спросил Игорь Андреевич.

– Во! Наш человек, схватывает на лету, – одобрил Турецкий. – Ну что ты, Костя, бровями шевелишь? Наверняка полковник Бобровников знает ситуацию вокруг Муравьева не хуже нас. Учитывая, что его ближайшая родственница жертвою пала, так сказать…

– Я действительно кое-какой информацией располагаю, но не всей. В частности, о том, что Стрельцов и Муравьев – родственники, не знал. Но это обстоятельство ничего не проясняет в том вопросе, с которым я пришел, скорее наоборот, – задумчиво произнес Игорь. – Я исходил из того, что клиника делает какой-то черный бизнес на своих клиентах, опасался, что моих стариков попросту уморили. Но если они находятся под патронатом чиновника столь высокого ранга, зачем им криминал?

– Логично. Но криминал тем не менее имеет место, – возразил Турецкий. – Или имел, судя по тому, что в данном лечебном учреждении устроили лежбище отпетые уголовники, убийцы.

– Кстати, в связи с поимкой преступников в стенах клиники Гоголев там никаких следственных действий не проводит? – поинтересовался Меркулов.

– А мы сейчас узнаем! Позвоним начальнику Питерского угрозыска, то бишь генерал-полковнику Гоголеву, и узнаем. Или нет, лучше сначала Грязнову. А то Вячеслав обидчив с годами становится, как… Ладно, не будем сравнивать, – набирая телефонный номер, оборвал себя Турецкий.

Бобровников смотрел на баловня Генпрокуратуры, и ему казалось, что он уже лет десять знаком с Турецким. Так легко и просто было с ним разговаривать, да наверняка и работать. И Меркулов производил чрезвычайно приятное впечатление. Хорошая команда! Есть и пока неведомый Грязнов, чей звучный бас из телефонной трубки заполнил комнату:

– Грязнов слушает!

– Привет, Слава!

– Саня? Здорово! Как делищи?

– Работаем. Скажи, Друг мой Слава, все ли тихо в том лечебном учреждении, где ты получил последнее боевое ранение? Гоголев не заинтересовался, почему братки полюбили именно эту больницу? Он там никаким расследованием не занимается?

На другом конце провода повисла тишина.

– Алло! Вячеслав Иванович! Ты меня слышишь?

– Слышу, – озадаченно откликнулся Грязнов.

– И что не отвечаешь?

– Думаю.

– О чем? – начал терять терпение Турецкий.

– Ты ясновидящий, что ли? – прогудела трубка.

– Есть информация?!

– Ну…

– Можешь к нам подъехать, на Дмитровку?

– Не царское это… Конечно, могу! У вас тоже на них что-то есть? – маловразумительно, но возбужденно воскликнул Вячеслав.

– Ну да! Лети быстрей! – Трубка легла на рычаг. – Минут через пятнадцать примчится. Предлагаю пока по чашечке кофе. Клавдия, сооруди нам кофейку, – крикнул Турецкий в сторону двери.

– Вообще-то командую здесь я! – как бы строго напомнил Меркулов, но тут же улыбнулся.

– Извиняйте, гражданин начальник! – как бы подобострастно залебезил Турецкий.

«Мушкетеры, – с улыбкой глядя на них, думал Бобровников. – Каково распределение ролей? Меркулов – Атос; Турецкий, безусловно, Д’Артаньян; незнакомый пока Грязнов, судя по голосу, вылитый Портос. Хотелось бы вписаться в эту команду. Хотя бы в роли Арамиса. А что? Тот тоже не чужд был тайных обществ и борьбе за души паствы»…

Фигуристая Клавдия вкатила сервировочный столик, на котором умещался белоснежный кофейный сервиз, а также тарелочки с бутербродами, вазочка с печеньем. Клавдия разлила кофе, стреляя глазами в Бобровникова, осведомилась, не нужно ли чего-нибудь еще, услышав от Турецкого: «Чего-нибудь еще мы попозже…» – фыркнула породистой лошадкой и выплыла из кабинета походкой модели – нога от бедра.

– И как же вы расстались со Стрельцовым? – осведомился Меркулов, пытаясь переключить внимание мужчин с подчиненной. – Ситуация-то конфликтная.

– Я не стал ее обострять, – ответил Бобровников. – Сделал вид, что смирился с последней волей деда. А Стрельцов, после того как в бой вступила весьма напористая заведующая лабораторией госпожа Баркова, как-то сразу успокоился.

– Даже если признать последнее завещание академика действующим, они не имели права занимать квартиру вашего деда до истечения полугода, – заметил Меркулов.

– Баркова объяснила свое присутствие в доме деда как мимолетный визит с целью проверить, все ли в доме нормально, не текут ли трубы… Будто бы в клинику звонили соседи, жаловались на протечку. То есть дама проверяла целостность сантехники в шелковом пеньюаре. Бред какой-то… Но я не стал заострять внимание на этом факте. В конце нашей беседы Стрельцов заметно повеселел и даже пригласил меня на праздник – день рождения клиники. Дескать, там я узнаю от благодарных клиентов – ВИП-персон, это было подчеркнуто – об уникальности данного учреждения, об их достижениях на ниве негосударственного здравоохранения, и мое мнение изменится к лучшему. Кроме того, мне было предложено пройти бесплатное обследование. В качестве возмещения морального ущерба, так я понял. В частности, доктор Баркова настойчиво предлагала сделать спермограмму. Совершенно бесплатно.

– Зачем? – хмыкнул Турецкий.

– Чтобы оценить качество… продукта, так сказать.

– И ты что? – ухмыльнулся Александр.

– Я отказался. У меня… э-э… нет оснований сомневаться.

Мужчины рассмеялись.

– Но пригласительный билет на торжество на всякий случай взял, вдруг пригодится.

– Это правильно, – одобрил Меркулов.

За дверью послышался рокочущий бас:

– Клавдия, приветствую тебя, королева Генпрокуратуры! Вот тебе цветок!

– Боже, какая роза! Спасибо, Вячеслав! Ты единственный рыцарь в этом темном царстве!

– Заметь, это не я сказал!

С этими словами дверь распахнулась, в комнате появился невысокий, немного грузный человек и сразу заполнил собою пространство кабинета.

– Привет, громодяне! – громогласно возвестил он о своем появлении.

– А вот и Грязнов! – радостно воскликнул Турецкий.