Текст книги "Имя убийцы"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Спустя пятнадцать минут он запарковал машину на стоянке перед гостиницей, в скверном расположении духа промаршировал мимо столика администратора, поздоровался с Антониной Андреевной, поливающей цветы (интересно, она бывает когда-нибудь дома?), вошел к себе в номер…

Последующие полчаса он посвятил любимому занятию – включил проигрыватель, уставился на запись, запечатлевшую последние мгновения жизни трех человек. Карась, болтающийся на крючке, звук выстрела, ужас в глазах генерала. Что, интересно, чувствует человек, когда понимает, что он обречен и жить ему осталось хрен да нисколько?

Трудно представить, пока сам не окажешься в таком пикантном положении…

Турецкий почувствовал нехватку кислорода. Странная история… Он выбрался из кресла, распахнул окно, отдернул штору.

Кажется, история повторялась. В виде трагедии или в виде фарса? Ему опять мерещилось, что темнота перед гостиницей имеет глаза, она дышит, она испускает миазмы, она боится – Так же как и он…

Он отошел от окна, задернул штору. Липкий пот заливал глаза. Так и пулю в лоб однажды можно схлопотать. Горбатого могила исправит – он опять оставил пистолет в машине!

Да какого черта? Эмоции и раздражительность просто не дают взвешенно мыслить. Какая пуля? Если каждого следователя, пытающегося разобраться в безнадежном деле, отправлять на тот свет, то рука устанет. Ну, пришлют другого. Ведь он ничего не выяснил – даже догадок приличных нет, а если есть, то знает о них только он. Покушение отменяется, господин пугливый сыщик…

Он взял телефон, отыскал нужный номер, вызвал абонента.

– Вы далеко? Прекрасно. Такое ощущение, чТо можно приступать…

Убеждая себя из последних сил, что никакой опасности он не подвергается, Турецкий подошел к окну, отдернул штору. Полюбовался на полную луну – желтая, отчетливая, насыщенная ядом. Как видите, ничего ужасного, господин Турецкий, продолжайте в том же духе. Он вышел из номера, заперев его на ключ, снова промаршировал мимо столика администратора (добрейшая Антонина Андреевна уже куда-то смылась), вышел на улицу.

Прогулялся мимо кустов, демонстративно на них не глядя, попинал колеса собственной машины, отмечая отзывчивое трехкратное попискивание сигнализации, постоял, размышляя, не забраться ли за пистолетом. Пришел к выводу, что размышлять можно сколько угодно, но ключи от машины он все равно оставил в номере. Вернулся в гостиницу, оставив открытой дверь. Сел в кресло, стал ждать.

Двое ввалились без стука! Распахнулась дверь, и Эльвира, одетая в облегающий джинсовый костюм, надувая от важности щеки и готовая вот-вот расхохотаться, втолкнула в номер тщедушного мужичонку в обмызганной ветровке. Мужичонка был бледен, бормотал что-то нескладное, неумело отбивался, за спиной у него болтался фотоаппарат – устаревшая профессиональная камера.

– Активный, гад, – прокомментировала Эльвира, швыряя мужичонку в кресло.

– Особенно в полнолуние, – ухмыльнулся Турецкий.

Попадание было точным – мужичонка влетел в кресло, как шар в бильярдную лузу, ахнул, там и остался. Стрелял испуганными глазами во все стороны, схватился за камеру, обнял ее – хотя никто пока не отнимал. На вид ему было немногим меньше сорока, взъерошенный, нервный, с неустанно моргающими глазами.

– В кустах сидел, скотина, – сообщила Эльвира, падая на кушетку. – Пытался удрать, да разве от меня удерешь? Вот вы, Александр Борисович, разве удрали от меня в прошлый раз? Ошибка вышла, не спорю, но как красиво провели захват, согласитесь?

– Вы просто гений внезапного задержания, Эльвира, – похвалил Турецкий. – Обязательно похлопочу перед вашим руководством о присуждении внеочередного воинского звания. Теперь давайте расколем этого доброго молодца – кто такой, чего хотел…

– Послушайте, я же… это самое… – «задержанный» начал судорожно выбираться из кресла, но Эльвира показала ему кулак, и тот утихомирился, скорбно уставился в стену. Но рта закрывать не собирался.

– Вы просто ставите меня в идиотское положение…

– Раз попали в это положение, то ведите себя просто и естественно, – строго сказал Турецкий.

– Как настоящий идиот, – добавила Эльвира и звонко рассмеялась. – Облегчу ваши страдания, Александр Борисович, и сэкономлю ваше бесценное время. Данного господина зовут Мышкевич Эдуард… как там тебя, Эдик, по батюшке?

– Егорович, – буркнул плененный.

– Личность не сказать, что легендарная, но весьма известная в нашем райцентре.

– Возглавляет частное сыскное бюро, в котором сам себе директор, сотрудник и бухгалтер? – предположил Турецкий.

– Да нет никакого бюро, – отмахнулась Эльвира. – Просто крыша у него немного того…

– Это у тебя, Эльвира, крыша того! – вякнул Мышкевич, но быстро притух – Эльвира встала, подошла и остановилась у него за спиной. Пойманный втянул голову в плечи. Турецкий насторожился – что она будет делать?

Эльвира не стала распускать руки. Напротив, с какой-то издевательской лаской погладила задержанного по мятой бейсболке.

– Итак, Мышкевич Эдуард Егорович. Просто псих.

– Сама ты псих… – вякнул Мышкевич и с надеждой посмотрел на Турецкого. Турецкий пожал плечами, дескать, сами разбирайтесь, кто из вас псих.

– Когда-то был выпускающим редактором нашей районной газеты «Красный путь», но занимался чем угодно, кроме того, чем должен был. Постоянно влипал в какие-то скандалы, мечтал добиться правды, выступал против добропорядочных граждан…

Эльвира тюкнула Эдика ребром ладони по макушке, Мышкевич вздрогнул. Создалось впечатление, что, не являйся Турецкий свидетелем этого маразма, удар бы вышел душевнее.

– В общем, был непревзойденным нарушителем спокойствия нашего сонного городка. Одержимый бесом, клеймил позором заворовавшуюся городскую администрацию, милицию – ее верных служителей, санэпидемнадзор, налоговую службу, инспекцию по маломерным судам, медицинские учреждения, лесную охрану, спасателей, торговцев, нечистых на руку коммерсантов, прочих мздоимцев, находил какие-то якобы порочащие их факты, бегал по кабинетам, писал в Москву, в Страсбургский суд, в Гаагский трибунал. Занимался какими-то смешными расследованиями, вернее, производил самостоятельные неквалифицированные попытки, обещая вывести злодеев на чистую воду, наказать. Допрыгался до того, что однажды ему надавали по дыне в темной подворотне, после чего он надолго слег…

– Это лишний раз доказывает, что я прав! – взвился Мышкевич. – Восемь вагонов с лесом ушли в обход ДОКа!

– Это лишний раз доказывает, что ты всех достал, Эдик, – Эльвира шлепнула его по макушке, – своим неугомонным правдоискательством. От Мышкевича ушла жена – не ушла, а убежала в ужасе, отвернулись друзья, знакомые, соседи, внимательно стал к нему присматриваться участковый психотерапевт…

– Ну, вот и ты туда же, Эльвира… – сникли плечи правдолюбца. Он тяжело вздохнул, тоскливо уставился на торчащий из щели в DVD-проигрывателе диск. Турецкий насторожился, если тот к нему бросится, он может не успеть перехватить. Но Мышкевич решил не рисковать, хотя глаза алчно и блеснули. Все-таки есть у парня нюх, отметил Турецкий.

– Ты же когда-то неплохо ко мне относилась, Эльвира…

– Тебе показалось. Выйдя из больницы, господин Мышкевич обнаружил, что его уволили из редакторов, сделали банальным журналистом. Отчаявшись найти правду в этом жестоком мире, онпревратился в обыкновенного алкоголика. Пил по-черному, уходил в продолжительные запои, был замечен в неадекватном поведении, ввязывался в драки, попадал в милицию. Ты так часто в нее попадал, Эдик, что я удивляюсь, почему ты не остался в ней работать.

– Потому что там все продажные, – храбро огрызнулся Мышкевич. – Даже ты, Эльвира.

– Спасибо. В последнее время ты вроде бы перестал пить, иногда показываешься на работе…

– Его не уволили? – удивился Турецкий.

– Пожалели. Только из жалости держат на ставке. Но, думаю, что скоро его все же попрут. Впрочем, в последнее время тебя почему-то не видно, не слышно, Эдик. Неужели опять мышкуешь? Сменил тактику? Из правдоруба превратился в частную ищейку?

– Зачем вам это? – кивнул Турецкий на фотоаппарат.

Тот покрепче прижал штуковину к груди.

– Кадры решают все, – засмеялась Эльвира, – особенно если сделаны скрытой камерой. Вам уже не скучно у нас, Александр Борисович?

– Бред какой-то, – признался Турецкий. Он недоверчиво всматривался в пойманное недоразумение с трясущимися конечностями и не мог взять в толк, чем же были вызваны его страхи?

– Позвольте, угадаю, Эдуард Егорович, – сказал он, – чем же было вызвано ваше посягательство на основополагающую статью Конституции о неприкосновенности частной жизни граждан. Вы решили, непонятно с какого перепуга, или, извините за дерзость, ПЕРЕПОЯ, что сможете самостоятельно разобраться в громких убийствах, случившихся в районе. Будучи журналистом, вы прекрасно об этих убийствах осведомлены. Узнали, что из Москвы прибывает следователь, решили познакомиться, так сказать, в одностороннем порядке. Какого черта вы все время сидите в кустах?

– Где хочу, там и сижу, – проворчал Мышке-вич. – Вдруг вы такой же, как они? Нет, я, конечно, слышал о следователе прокуратуры Турецком, на счету которого много раскрытых дел, я даже раздобыл в Интернете вашу фотографию…

– Сомнения не давали покоя, Эдик, – хихикнула Эльвира. – Теперь ты видишь, что перед тобой настоящий Турецкий. Понимаешь, какая честь оказана нашему городку? – Она взяла Мышкевича за плечи и хорошенько встряхнула. – Ну и что будем делать с этим сокровищем, Александр Борисович? Мне вас заранее жалко. Избавиться от этого типа вам будет трудно. Он пролезет в любую щель, будет вас преследовать, совать нос в ваши дела. Поколотить его, в сущности, можно, но это не лекарство. Если уж Эдику что-нибудь приспичит…

А Мышкевич внезапно замолчал, алчно уставился на Турецкого. Тому стало не по себе. Мышкевич повернул свою слегка сплющенную голову и вновь уставился на диск, торчащий из проигрывателя.

– Я знаю, что это такое. – Он резко выбросил палец. – Вам дал прокурор. Такая запись была у каждого члена московской следственной группы.

Они ее долго изучали, анализировали, спорили, а толку?

«А почему бы не обернуть неприятную ситуацию в свою пользу? – подумал Турецкий. – Хуже все равно некуда. Вдруг он что-нибудь знает?»

– Позволь на «ты», Эдик, – вкрадчиво сказал он.

– Только не обольщайся, приятель, – насупилась Эльвира. – Александр Борисович будет к тебе на «ты». А ты к нему – на «вы» и желательно шепотом.

– Да, конечно, конечно, Александр Борисович, – воспрянул духом Мышкевич. – Без меня вам это трудное дело не размотать, предлагаю объединить усилия…

Турецкий засмеялся. Эльвира присоединилась к нему, а оживший Мышкевич вновь скорчил физиономию умирающего.

– Ты свистнул в своей редакции эту запись, – продолжал Турецкий, – или добыл ее другим путем. Скажем, незаконно скопировал, пока ответственное лицо ловило ворон.

– Это не важно, – отмахнулся Мышкевич. – С этой записи вам ничего не вытянуть. Пустышка. Я внимательно ее смотрел. Камера охранника запечатлела совсем не то, что нужно для успешного расследования. Вы не так работаете, Александр Борисович. Забудьте про убийство генерала Бекасова. Чтобы выйти на след убийцы, вам нужно раскрыть преступление в прокуратуре – оно более, как говорится, перспективное…

Эльвира собралась треснуть его по затылку, но Турецкий, тщательно пряча улыбку, знаком приказал ей оставить человека в покое.

– Вы великодушны, Александр Борисович, – оценил Мышкевич. – Не позволяйте этой страшной женщине меня ударить. – И тут же получил по загривку – видимо, за «страшную женщину». – Ой… да уйди ты, Эльвира! – Он стал от нее отмахиваться, как от назойливого беса. – Скажите ей, Александр Борисович, чтобы не распускала руки!

– Эльвира, отойдите от него, – попросил Турецкий.

– Да я-то отойду. А вы потом пожалеете. – Эльвира пожала плечами и села на кушетку, стала смотреть на обоих с нескрываемой иронией.

– Да, да, у вас больше шансов раскрыть убийство в прокуратуре, – зачастил Мышкевич. – Я кое-что накопал на этих деятелей. Они не так просты, как кажутся на первый взгляд. У каждого в шкафу пусть маленький, но скелетик…

– У нас у каждого в шкафу скелеты, – проворчала Эльвира. – Гнали бы вы в шею этого придурка, Александр Борисович. Спать уже пора.

– Помощник прокурора Лопатников на первый взгляд кажется своим парнем, – повысил голос журналист и затарахтел, как пулемет, – но он амбициозен, жаден и все время норовит подсидеть прокурора Сыроватова. Он из тех людей, у которых чужие успехи вызывают тошноту, головокружение и рвоту. Он отнял у следователя Гришина абсолютно выигрышное дело об убийстве на улице Черкасова и с легкостью выступил с ним в суде, оставив коллегу с носом. А ведь вся работа была проделана следователем Гришиным, который спустя пару месяцев, не выдержав травли, уволился… Он закрыл дело на директора маслозавода, который воровал легко и непринужденно, убедил в своей правоте Сыроватова. Представляю, какую сумму они огребли – у прокурора появились деньги на постройку бани, а Лопатников заменил старые «Жигули» на относительно новые. Под его руководством никто не хочет работать – и неважно, что говорят по этому поводу работники прокуратуры, им очень не хочется вылетать со своих насиженных мест… Следователь Ситникова – натуральная ведьма! Вы знаете, чем ведьма отличается от обычной женщины?

– Умением летать на метле, – улыбнулся Турецкий.

– Правильно, – согласился Мышкевич. – Не удивлюсь, если однажды выяснится, что она умеет летать на метле. Она готова затащить в постель любого, с кого может что-то поиметь. И в этом следователь Ситникова недалеко ушла от Лопатникова. Несколько месяцев назад разбиралось дело о наезде со смертельным исходом за мехколонной номер два. Как показала экспертиза, пешеход был в стельку пьян, просто выпал на проезжую часть. А водитель – некто Фадеев – не успел затормозить, хотя и ехал с разрешенной скоростью, ничего не нарушая. Дело квалифицировалось как несчастный случай, и совершенно правильно – некоторым пешеходам надо меньше пить.

– Ой, кто бы говорил, – съерничала Эльвира.

– А с тобой вообще не разговаривают, – огрызнулся Мышкевич. – Все закончилось бы мирно, в соответствии с законом, но тут за дело взялась Ситникова. Пошли какие-то интриги, подмазывания прокурора. В результате дело перешло к ней, и уж она довела его до разгромного финала. Отчеты экспертов чудесным образом поменялись, картина предстала в абсолютно ином свете. Оказывается, некто Фадеев был пьян, существенно превысил скорость, а несчастный пострадавший, который попал под машину, лишь немного выпил, что законом не возбраняется. Дело Фадеева было шито белыми нитками, даже гаишники понимали, что это полный бред. Но адвокат ничего не смог поделать, судья был строг – Фадееву дали четыре года колонии-поселения, куда он благополучно и отбыл. Позднее выяснилось, что у Ситниковой с Фадеевым был роман, он ее бросил, и обманутая женщина затаила злобу.

– Домыслы, – фыркнула Эльвира. – С доказательствами туговато. А подделка экспертизы – очень серьезное обвинение, поосторожнее бы ты с этим.

– Экспертизу не подделывали, – возразил Мышкевич, – просто старую выбросили, накатали новую. Это маленькая бумажка, приобщенная к делу. Не удивлюсь, если у эксперта с Ситниковой что-то было… Следователь Шеховцова. Ходят слухи о ее профессиональной порядочности. Но и здесь не все гладко. Да, за руку Анну Артуровну не ловили, но почему спустили на тормозах дело об изнасиловании малолетки Румянкиной автослесарем Копыловым? Из-за того, что Копылов несколько раз ремонтировал машину Шеховцовой и являлся чуть не другом семьи? Что такое друг семьи, объяснять, я думаю, не нужно. Один из углов любовного треугольника, как правило, тупой.

– Ай-яй-яй, Эдик, – покачала головой Эльвира. – Копаемся в грязном белье, нехорошо.

– И это говорит работник милиции, – фыркнул Мышкевич. – Скажи, Эливира, кому еще копаться в грязном белье, как не журналистам и работникам милиции? Или дело спустили на тормозах из-за того, что малолетка сама бросилась стягивать штаны с Копылова? Но от этого она не становится менее малолетней, а закон гласит неумолимо и сурово…

– В таком случае она, наоборот, должна была засадить Копылова поглубже, – заметил Турецкий. – Если у них с Шеховцовой была связь, а тот позарился на малолетку…

– Я же говорю, дело темное, – не моргнув глазом, заявил Мышкевич. – Но если уж говорить о скелетах в шкафу… Я тут немного покопал… – Глаза журналиста как-то беспорядочно забегали. – У Шеховцовой, как известно, четыре года назад погибла дочь в автокатастрофе, муж сломал позвоночник и остался прикованным к инвалидной коляске. А ребеночек-то был не от мужа…

– Фу, какая гадость, Эдик, – поморщилась Эльвира.

– Истинный факт, – возбудился журналист. – Как говорится, в своей беременности мужа не обвиняла. Ужасная история родом из молодости.

О работе в прокуратуре Шеховцова тогда не мечтала, заканчивала рядовой вуз. Был у нее парень, считался женихом. Потом подвернулся некто другой, вспыхнула яростная любовь, первого жениха послала к черту, от второго забеременела. Но тут горой встали ее родители – никакого, мол, второго, выходи за первого, он отличный парень, а второй тебе не пара, человек не нашего круга и, вообще, живет в другой области! Были крокодиловы слезы, рвались сердца, ослушаться родителей Шеховцова не могла – в то время она еще не была такой стальной, это уж позже, когда жизнь заставила… Словом, под нажимом родни рассталась с любимым, вернулась к первому, честно признавшись, что ребенок у нее будет от другого. Мол, если хочешь, бери меня. Парень взял. Так и жили – ни любви, ни счастья. А потом еще ребенок погиб в автокатастрофе, теперь она вынуждена ухаживать за нелюбимым мужем…

– Вы считаете, что эта драма в личной жизни дает нам основания с недоверием относиться к Шеховцовой? – тихо перебил Турецкий.

– Откуда я знаю, что дает нам основания, а что нет, – развел руками Мышкевич. – У бывшего сержанта ППС Недоволина в семейной жизни тоже, между прочим, полная лажа. Супругу угораздило на краткосрочный роман, а он возьми да пронюхай. Отмутузил ее по первое число. Но простил, назначил испытательный срок на неопределенный… срок. Теперь она у него по одной половице ходит, в рот заглядывает, желания предугадывает. А что ей делать? – работать не приучена, умеет только сидеть у мужа на шее, если выставит ее за порог, она же пропадет, поскольку делать ничего не умеет. Откуда я знаю, имеет это отношение к убийствам или нет? А то, что Недоволин в бытность свою милиционером беглого зэка пристрелил – это имеет отношение? Но данный факт в трудовой биографии прилежно отражен. Две тысячи четвертый год, бежали зэки из колонии под Благодатным, ментов и внутренних войск нагнали аж из нескольких районов. Обложили беглецов в сторожке лесника, давай выкуривать. Один по крыше вздумал уйти, сиганул в стог – и к опушке. Недоволин за ним. А тот как заяц бегал, не догонишь. Сел на колено и снял меткой очередью, когда тот уже в кусты влетал. Три пули в теле и все смертельные. Парня потом на допросы затаскали – мол, какое право имел стрелять на поражение, если не было угрозы собственной жизни? Чуть из ментуры не поперли, хотели дело уголовное завести, да начальство заступилось – спустили на тормозах, пришлось перевестись в параллельное ведомство.

– Уникум ты у нас, Эдик, – похвалила Эльвира. – Мне всегда интересно, где ты добываешь информацию. Ведь тебя отовсюду гонят.

– Талант не пропьешь, – скромно отозвался Мышкевич. – Не скажу я тебе, Эльвира, мы не в Америке. Это там по закону журналисты не имеют права сохранять в тайне свои источники информации. Оксана Гэльская – нынешняя секретарша в прокуратуре – между прочим, едва не стала проституткой. Пару лет назад ее увез к себе в особняк некий новый русский. Пару недель ее вообще не было ни видно, ни слышно, потом вернулась домой – к папе с мамой, а неделю спустя ОМОН из Москвы при поддержке местных товарищей взял особняк штурмом. Оказалось, там с размахом организован притон – что-то вроде пансиона для богатеньких буратин. Приезжают господа из обеих столиц отдохнуть и поразвлечься, к их услугам природа, банька, рыбалка, прекрасные девы, согласные выполнить любой причудливый каприз. Причем устроено все было так грамотно, что предъявить хозяину особняка было абсолютно нечего, кроме неуплаты налогов. Их и предъявили – насмотрелись, видимо, фильмов о Капоне. Попутно выяснилось, что в особняке держали несколько похищенных заложников – незадачливых бизнесменов, трудились рабы – узбекская рабсила, а в подвале снимали задорные порнофильмы. Оксана чудом выпуталась – ее имя не всплывало, но факт, согласитесь, интересный. Теперь она паинька.

– Ну, все, Эдик, уважа-аю, – протянула Эльвира. – Если сам не сочинил, конечно.

– Да больно надо, – фыркнул Мышкевич. – Самая достоверная информация. Горячая, как пирожок.

– Может, ты и на прокурора что-то нарыл? – осторожно осведомился Турецкий. – Давай же, Эдик, повествуй. Здесь все свои, не смущайся.

– Прокурор у нас тоже живой человек, – уверил Мышкевич, – со всеми слабостями и пороками. В принципе, сказать о нем что-то откровенно порочащее трудно. Так, мелкие грешки… В ноябре, например, он поддерживал в городском суде дело о взяточнике из городской администрации, который за хорошие деньги отстегивал приезжим земельные участки. И с треском его проиграл. «Неподкупный» судья Иванов посчитал, что никаких доказательств преступной деятельности обвинением предъявлено не было. А где их взять, если обвиняемый выписал из Москвы лучшего адвоката? Оправданный чиновник в ту же ночь устроил в своем загородном доме праздничную вечеринку, а наутро его нашли мертвым в постели – внезапная остановка сердца. Бывает.

– А при чем здесь прокурор?

– А я знаю?

– Убивать тебя надо, Эдик, – убежденно заявила Эльвира. – Ты взрываешь изнутри наш сонный городок. Сеешь недоверие, нервозность.

– А еще у прокурора недавно племяш попал в дорожную переделку, – не слушая ее, гнул Мышкевич. – Гнал как ошпаренный на «девятке» по Рижскому шоссе и врубился в дальнобойщика, который из-за этого съехал в кювет и чуть не загорелся. Несколько человек пострадали – к счастью, без летальных исходов. Так мгновенно на место происшествия примчался Виктор Петрович, забрал родственника, а когда его вежливо попросили оторвать того от сердца, чтобы сунуть в каталажку, так и не отдал. Сказал, что накажет своей властью. Видимо, в угол поставил. Крайним оказался водитель бензовоза, который уснул за рулем и едва не выбросил на встречную полосу мирно ползущую со скоростью сто семьдесят километров «девятку». Александр Борисович, – Мышкевич вскинул голову, шмыгнул носом, – вам, несомненно, нужен помощник. Сами вы с расследованием не. справитесь.

– Да ты что? – поразился Турецкий. Эльвира засмеялась.

– Вы ничего не знаете о нашем городе. Ей-богу, вы должны понимать, что только совместными усилиями…

Мышкевич замолчал. Эльвира склонила головку и с интересом уставилась на сыщика. А тот неторопливо размышлял. Скомпрометировать себя, связавшись с сомнительным типом? Мало того, что пронырливый, бесцеремонный, неприятный, так еще и известный всему городу…

– Я подумаю, Эдуард. Но только при условии, что ты никогда больше не будешь сидеть в кустах и гипнотизировать мои окна. Напиши мне свой телефон. – Мышкевич бодро закивал, выхватил из кармана ручку, стал что-то корябать на салфетке. – А теперь иди домой.

– Как домой? – опешил журналист и на глазах превратился в сморщенную грушу.

– Я сказал – домой, – повторил Турецкий. – Не прощаясь. И не вздумай прекословить. Время спать. Возможно, завтра ты мне понадобишься.

– Я понял, – обрадовался Мышкевич, сгреб свой фотоаппарат, пулей вылетел из номера.

Эльвира озадаченно смотрела на захлопнувшуюся дверь. Как-то недоверчиво помяла кончик носа – видимо, чтобы не расхохотаться.

– А был ли мальчик? – пробормотал Турецкий.

– Надеюсь, вы не собираетесь всерьез связываться с этим недоразумением?

– Да ну его, – отмахнулся Турецкий. – А как бы иначе я его выставил? Спасибо вам, Эльвира, что потратили на меня кучу своего времени.

Она засмеялась, но как-то странно. Смотрела на него внимательно, с какой-то грустинкой. Потом встала с кресла, замялась.

– Я тоже, пожалуй, пойду, Александр Борисович. Засиделась у вас что-то…

– Вы можете еще посидеть, – смутился Турецкий. – Смею уверить, ваша компания меня не напрягает.

– Не стоит, – она покачала головой. – Вам сейчас жена, наверное, звонить будет. А мне еще надо выспаться, завтра снова на работу.

Он проводил ее до двери. Она взялась за ручку, задумалась, подняла голову. Стоит ли создавать проблемы полузнакомому мужчине? Мелькнуло что-то в женских глазах. Она смотрела на него не мигая, прямо и открыто. Турецкий чувствовал, как в желудке образуется вакуум. Собрался что-то сказать, мол, время еще детское, а если уж девушка так торопится, он мог бы ее проводить – машина в трех шагах, особенно если воспользоваться окном… Она улыбнулась загадочной улыбкой, подняла руку, коснулась двумя пальчиками его щеки, засмеялась – тихо, совсем не по-милицейски, стала обыкновенной, но очень интересной женщиной – уязвимой, беззащитной, одинокой. Раскрыла дверь и вышла. А он стоял, всматриваясь в черноту за проемом, тщетно пытаясь вернуться в реальный мир…

Наутро им овладела жажда деятельности. Явилась горничная, заявила, что хочет навести порядок. Он усомнился – действительно ли она горничная? Оставил номер открытым, сказал, что девушка может заниматься чем угодно (из ценных вещей в номере оставались только диск и зубная щетка), и побежал к машине. Планы были поистине грандиозные – поесть в «Рябинке», посетить Лебяжье озеро, заглянуть в Корольково, где проживал Регерт, познакомится, наконец, с семейством генерала Бекасова. Истина стара: не надо ничего планировать, действуй экспромтом! Не успел он завести двигатель, как распахнулась дверь со стороны пассажирского сиденья, и в машину плюхнулся тяжело дышащий «пассажир». Фотоаппарата при нем не было, зато он крепко обнимал сумку, набитую, надо полагать, разнообразным шпионским оборудованием (включая и фотоаппарат).

– Фу, еле успел, Александр Борисович. Можно ехать, заводитесь.

Турецкий остолбенел. В первое мгновение даже не нашелся, что ответить.

– Давайте, Александр Борисович, заводите, поехали, – торопил Мышкевич.

– Куда, Эдик?

– Как куда? – поразился журналист. – Вы же сами вчера обещали. Будем объединять свои усилия. Я чувствую, что еще немного, и мы это дело, к полному неудовольствию нашей милиции, раскроем!

– Ну, ты и наглец, – покачал головой Турецкий. – Эдик, у меня свои дела, свои планы. Ты собираешься постоянно волочиться за мной? Я еду в прокуратуру, тебя туда не пустят.

– Я вас подожду. Мы обязательно должны съездить в Горелки – именно там все начиналось!

– Ты же говорил, что Горелки подождут.

– Я ошибался. Долго думал и… в общем, ошибался. Работать нужно по обоим направлениям.

– Знаешь, – разозлился Турецкий, – вообще-то я собирался поесть. Давай-ка выметайся из машины. Когда придет необходимость, я тебе позвоню.

– Уже пришла, – нахально заявил журналист. – Вы не понимаете, Александр Борисович, одному вам не справиться. Нужны непредвзятый взгляд и умение абстрактно мыслить. Вы не волнуйтесь, я не буду вам мешать завтракать. Послоняюсь где-нибудь в сторонке… Вы же в «Рябинку» собрались, правильно?

Турецкий чуть не двинул его локтем по челюсти. Откуда этот тип все знает? Он запустил двигатель, резонно рассудив, что лучше не распускать руки, а остановиться где-нибудь у магазина, попросить Мышкевича сбегать за сигаретами, а самому в это время улизнуть.

– Ну, хорошо, напарничек, поехали, – процедил он, включая зажигание.

Пока он плутал по дворам, Мышкевич возбужденно ворковал, что по семейству Бекасовых он уже нарыл много ценной информации, но идеальной его работу пока не назовешь, потому что много белых пятен. Он повернул на Большую Муромскую – в северном направлении, решив в это утро обойтись без «Рябинки». Перекусить, если особо не всматриваться в качество предлагаемой пищи, можно в любом придорожном заведении. Их как грязи на трассе, ведь это дорога на Селигер, где вечное паломничество туристов. Телефон зазвонил, когда он переходил на четвертую передачу, видя перед собой прямую дорогу. Проблемы полезли без очереди!

– Доброе утро, Александр Борисович, – поздоровалась Эльвира. – Не знаю, заинтересует ли вас эта новость… В данный момент мы стоим, исполненные мелодраматизма, перед трупом Лыбина…

– Как?! – взревел Турецкий. Мышкевич съежился, втянул голову в плечи. Машина неслась с приличной скоростью.

– Да что же вы так кричите… – пробормотала Эльвира. – В восьмом часу утра соседка, выходящая из квартиры напротив, обнаружила приоткрытую дверь. Постучала, никто не ответил. Она всунулась в прихожую, а там погром. Сунулась дальше, обнаружила труп. Что вы делаете, Александр Борисович?

– Машину разворачиваю! – Следующая слева старенькая «Волга» испуганно шарахнулась на встречную полосу – благо в этот час там никого не было. Он резко вывернул рулевое колесо, машину потащило совсем не туда, куда он планировал, он чуть не снес задним бампером будку с надписью «Сапожная мастерская», съехал с тротуара, встал на обочине.

– Вы чего, это делаете? – пробормотал позеленевший Мышкевич.

– Выметайся из машины.

– А что, какие-то новости? – Журналист вцепился в приборную панель, сообразив, что сейчас к нему применят силовое воздействие.

– Удивляюсь, почему ты не узнал об этом раньше других. Убили Лыбина.

– Лыбина… – Мышкевич наморщил лоб. – A-а, это тот охранник… Ну, ничего себе закруточка! А он тоже в теме?

– Выметайся, говорю, – повысил голос Турецкий. – Я еду на место преступления, тебя туда все равно не пустят.

Мышкевич начал митинговать, пришлось его просто вытолкнуть из машины. Он несся как на пожар, игнорируя знаки и запрещающий сигнал единственного городского светофора. Заголосила милицейская машина за спиной, косноязычно взревел динамик, предлагая черной «Ауди» с таким-то номером прижаться к обочине и остановиться. Он глянул в зеркало – куда уж старенькой «жульке» тягаться с заморским чудовищем! Но милиция старалась изо всех сил, гаишная машина неслась за ним не отставая, лихо обходила повороты, прыгала через колдобины. Матюгался «матюгальник». На подъезде к «Катюше» пришлось снизить скорость – он бы вдребезги разбил подвеску на стиральной доске. Милиционеры с ревом обошли его, стали прижимать к обочине. Он вильнул в ближайший переулок, зрительная память не подвела, а погоня промчалась мимо, он слышал, как противно визжали тормоза. Они нагнали его, когда он въехал во двор трехэтажного дома и встал практически там же, где стоял вчера вечером. Выскочил из машины – наперерез уже бежали, размахивая зачем-то полосатыми палками, двое сотрудников ГИБДД. Он выхватил из кармана удостоверение частного сыщика, махнул перед носом затормозившего сержанта.