Текст книги "Кто правит бал"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

– Не помню, – но вдруг, как бы спохватившись, что плохая память странная черта для аналитика, поправился: – Наверное, в последний его день на работе… перед отпуском.

– Вы были близки с ним, встречались вне службы?

– Не-е-ет. – Парень усиленно замотал головой.

– А на работе?

– Нет, Невзоров всегда работал самостоятельно.

– От кого он получал задания?

– Очевидно, от Корнилова или от самого… Президента.

– То есть этого вы не знаете?

– У нас серьезная организация, а не футбольная команда, – гордо заявил аналитик и, довольный собой, оглядел коллег, ожидая одобрения. – Мы, конечно, играем в пас, но у каждого свое конкретное направление, и сводить наши отчеты – прерогатива начальства.

Парень немного расслабился, полагая, что его гневная отповедь остудит пыл Турецкого, но «важняк» только разошелся.

– Каким же, интересно, образом вы попали на эту замечательную работу?

– А какое это имеет значение?

– Это тоже секретная информация?

– Если вы думаете, что у меня влиятельные родственники или друзья родственников – ошибаетесь.

Его бы, конечно, вытащить в прокуратуру и прижать хорошенько, но уже поздно. Его теперь так настращают, что он слова не скажет.

– А у Невзорова?

– Не знаю.

– Кто определяет степень секретности ваших изысканий?

– Не знаю.

– И все же?

– Мы.

– Сами?

– Нет.

– Но вы?

– Да.

– А еще кто?

– Не знаю. – Парень был на грани нервного срыва.

– Были ли аналитические записки Невзорова только для внутреннего употребления или, может быть, попадали в какие-то иные структуры?

– В секретариат СНГ.

По мнению Турецкого, ничего крамольного не прозвучало, но по напряженным взглядам остальных аналитиков он понял, что услышал то, чего не должен был услышать. Вспотевший вдруг «предатель» бросился что-то писать, давая понять, что от него больше ничего не добиться. Белов вышел за дверь. Турецкий попрощался и, поблагодарив за содействие, тоже откланялся.

– Я навел справки, – сказал Белов, возвращая на место телефонную трубку. – Советники в секретариате СНГ, с которыми контактировал Невзоров, сегодня утром отбыли в Бишкек на закрытое совещание. Совещание продлится как минимум шесть дней.

Квартира Невзорова на Большой Грузинской улице напоминала склад и выглядела нежилой. Получив жилплощадь почти год назад, Невзоров перевез разобранную мебель и ящики с вещами, но все так и пылилось в углах. В спальне стоял диван и телевизор, а в холодильнике два пакета давно прокисшего молока. Значит, Невзоров здесь практически не жил, возможно, наведывался изредка. Турецкий бегло осмотрел комнаты и, не обнаружив ничего заслуживающего внимания, отправился к матери убитого.

Он заранее готовил себя к рекам слез и увещеваниям поймать как можно скорее извергов-убийц. Но Римма Константиновна Невзорова оказалась стойкой женщиной и держалась вполне сносно.

– Видите ли, я врач, и мне часто приходится видеть смерть. Не то чтобы я привыкла, просто уговариваю себя, что это рано или поздно происходит с каждым. С Олегом – слишком рано.

Она проводила Турецкого в комнату, скромную, но очень уютную. Портреты Турецкого сегодня просто преследовали. Правда, украшением этой комнаты служило не лицо Президента и даже не фотография Невзорова. Одна стена комнаты была увешана снимками совсем маленьких детей: ревущие, надутые, веселые, спящие, сосущие и жующие детские мордочки.

– Я работаю в Центре репродуктивной медицины… это мои питомцы, дети, которых могло не быть, – объяснила Невзорова. – Хотите кофе?

– Нет, спасибо, не беспокойтесь.

– Наоборот, это помогает отвлечься, я сварю. Это хороший кофе, Carte Noire.

Когда появился кофе, Турецкий достал бланк протокола допроса, собственно, только ради того, чтобы не смотреть в покрасневшие глаза матери убитого, которые не скрывали, что она не верит ему, Турецкому, не верит, что он способен найти убийц ее сына. Собственно говоря, даже не верит, что он вообще будет искать. Тем не менее он задал свой первый вопрос:

– Расскажите, чем Олег занимался в последние дни?

Невзорова посмотрела на свою чашку, из которой даже не отхлебнула, только вертела ее в руках, как бы согревая их, поставила на стол, потом взяла снова.

– Не знаю, он был в отпуске и сказал, что хочет подышать, побродить по лесу. Я поняла так, что он поедет к Сереже в деревню…

– Простите, Сергей – это кто?

– Сергей Ожегов. Его товарищ, они вместе работали когда-то. У него ферма в Подмосковье. Олег говорил, места там красивые, речка, лес, грибы.

– А когда он вернулся?

– Я не знала, что он вернулся. Я даже не уверена в том, что он вообще уезжал. Вы совсем не пьете кофе.

Турецкий хотел сказать, что она тоже его не пьет, но вовремя сдержался и покорно отпил половину чашки.

– Я был в его квартире, она выглядит необжитой…

– Да, он большую часть времени жил со мной. Не любил и не умел готовить. У меня такое впечатление, что он и женился то только ради того, чтобы не бегать к маме на борщи…

– Он женат? – заинтересовался Турецкий.

– Был. Давно и очень недолго. Они расстались без скандалов, она снова вышла замуж, и у нее уже двое детей. Сейчас она в Америке: они выиграли в лотерею вид на жительство. Грин-карту, так, кажется…

– Вы что-нибудь знаете об организации, в которой он работал раньше?

– Организация она и есть, – вздохнула Римма Константиновна. – Закрытый режимный институт, о его работе мы никогда не говорили. Сказал мне как-то, что дал подписку о неразглашении. И все. Он часто ездил в командировки. Несколько раз за границу.

– Куда именно?

– В Австралию, в Южную Африку. Вот привез мне бумеранг, уверял, что это не сувенир, а настоящее оружие.

– А в последний раз, когда вы его видели, он не выглядел расстроенным, озабоченным?..

– Вы знаете, Александр Борисович, как раз напротив! Был чрезвычайно весел, шутил…

– Остались какие-нибудь его бумаги, записи?

– Нет и нет, это я могу сказать точно. Перед вашим приходом мне звонили с его работы и тоже интересовались бумагами, так что я посмотрела в его столе – там пусто. Видимо, перед уходом Олежка все забрал.

– А он вообще часто работал дома?

– Нет, практически никогда.

– Могу я осмотреть его комнату?

– Конечно.

Вся площадь стен в кабинете Невзорова была заполнена книжными полками, нехотя уступавшими немного места дивану и письменному столу. Книги на четырех языках самой разнообразной тематики – от классики до научно-популярных брошюрок по физике и биологии.

– Он знал английский, немецкий и испанский в совершенстве и читал на французском и португальском, – пояснила Невзорова.

На полках рядом с книгами австралийские деревянные маски и богатая коллекция пивных кружек – наверное, не меньше сотни экземпляров.

– Знатное собрание, – восхитился Турецкий, – ему, наверное, все друзья и знакомые дарили…

– Нет, у нас практически никто не бывал, он все это привез сам, в основном, из-за границы.

«Странно», – подумал Турецкий, рассматривая коллекцию. Кроме австралийских и южно-африканских здесь были кружки с баварскими, голландскими, шведскими лейблами, значит, он бывал и в Европе. Почему его мать об этом не сказала? Или она сама не знала?

– А какое последнее его приобретение?

– Вот этот безобразный кухоль. – Невзорова указала на литровую стеклянную емкость действительно несколько странной, даже уродливой формы с надписью на немецком «Бундесбир».

Турецкий вернулся в свой кабинет фактически с пустыми руками. Уж больно странный и загадочный был человек Невзоров. Какой-то насквозь секретный. Но Турецкий почему-то чувствовал свою близость с ним. Может, потому, что он тоже бывал в Баварии и у него тоже дома пылится похожая немецкая кружка?! Как говорится, любители баварского пива, объединяйтесь, один за всех и все за одного. Почему все-таки никто, кроме матери конечно, особенно не огорчился после его смерти, даже не сделал вид, что огорчен. Может, он был редкой сволочью?

Зазвонил телефон.

– Как дела, в администрации был? – потребовал отчета Меркулов.

– Да, в гробу они меня видели, относятся как к скандальному журналисту из желтой газетенки. Такое впечатление, что я пришел ворошить их грязное белье, чтобы потом полоскать его перед всем миром. Все как один клянутся в лояльности и сознательности, а как до дела – в кусты.

– То есть ничего выяснить не удалось?

– Хочу поговорить с Президентом.

– Ты это серьезно?

– Хочу! – распалился Турецкий. – За какие такие заслуги Невзоров был избран из сотен тысяч потенциальных желающих у него работать? Что за справки такие он составлял, что они ни на что не влияют, так, макулатура одна, но посмотреть нельзя – секретно. И кто определяет меру секретности? А они же и определяют, сами аналитики. Накарябал справочку – кто, сколько раз и по какому вопросу сходил на толчок, и надписал «секретно, перед прочтением уничтожить»…

– Погоди, Саша, не горячись, может, они и правы. Зайди с другой стороны, потряси родственников, знакомых…

– Не тянет это дело на бытовуху. Надо копать на работе, но как копать, если кругом стена? С кем он все-таки контактировал? Какие-то сотрудники аппарата СНГ на секретном совещании. Повесткой их не вызовешь, они могут до второго пришествия от меня прятаться. А привод никто санкционировать не станет.

– Ладно, продолжай, я поговорю с Милютиным, посмотрю, что можно сделать.

Шумно распахнув дверь, в кабинет вошел Грязнов, обнимая за плечи пунцовую от смущения Маргариту. Маргарите Казанской было всего двадцать два. Она только закончила юридический. А поскольку последних пару лет работала секретарем Следственного управления Генпрокуратуры, то ее оставили в профильной организации, но перевели стажером к «важняку» Турецкому. Нелишним было бы добавить, что Маргарита приходилась племянницей Вовке Казанскому, собственно, и возглавлявшему следственный отдел.

С работой, она полагала, ей очень повезло. Турецкого Маргарита боготворила и считала гением сыска, а Грязнов со своими скабрезными шуточками регулярно заставлял ее краснеть.

Грязнов же искренне завидовал Турецкому. Турецкий менял стажеров как перчатки, очевидно, в поисках собственной Деллы Стрит, и, когда, наконец нашел ее, даже не заметил этого. Маргарита была весьма привлекательна, очень сообразительна и жутко начитанна: могла на память процитировать любое место из любого российского кодекса, разбиралась во всяких там британских прецедентах и штатовском законодательстве, правда, возраст немного подкачал.

– Как успехи? – отсалютовал Слава своей потертой кепочкой.

– А-а! – Турецкий только махнул рукой: повторять Грязнову все, что он минуту назад высказал Косте Меркулову, не было никаких сил. Тем более что ничего, кроме эмоций, его речь не содержала бы.

– Слушай, Сашка, отпустил бы ты ко мне Маргариту. Смотри, заездил ее совсем, да и чему она у тебя научиться может? Она ж Маргарита, а ты – все равно не Мастер. Другое дело у нас в МУРе. Каждый день живые преступники пачками и каждый со своей психологией…

– Оставь девчонку в покое, – снова отмахнулся Турецкий. – Ничего нового не принес?

– Да, ничего особенного. Правда в твоей разлюбезной администрации еще покойничек объявился. Но это вряд ли к нам может иметь отношение. – Грязнов наконец отпустил девушку и, заглядывая ей в глаза, попросил: – Сварите нам, Ритуля, кофе. Такого, чтоб покрепче, с пеночкой и почти без сахара. Устали мы с Александр Борисычем, надо нам взбодриться, день у нас обоих выдался…

– Во-первых, она не моя администрация, а Президента, – прервал Турецкий словесный поток товарища, который, будучи направленным на объект противоположного пола, мог литься часами, и строго взглянул на стажера, чего делать, пожалуй, не стоило. Девушка окончательно смутилась и пулей вылетела в приемную. – А во-вторых, что за покойничек?

– Обыкновенный. Мертвый, я бы даже сказал, – обиделся Грязнов. – Совсем мертвый покойничек. Заместителя начальника службы безопасности Свиридова сегодня извлекли из-под обломков собственной машины. Ехал в Барвиху на президентскую дачу. Дождь был, дорога скользкая, да и он, мягко говоря, не совсем сухой, выпимши то есть, не справился с управлением, врезался в грузовик, в результате два трупа.

– Ты же говорил, один.

– Второй не по твоей части – водитель грузовика. Оба вылетели, как пташки, навстречу друг другу через лобовые стекла и, возможно даже, в полете встретились. Только не надейся, что тебе с этого что-нибудь обломится. Чистейший несчастный случай. Сам проверял. Этот Свиридов – лихач долбаный – выперся на встречную полосу, грузовик пытался тормознуть и сойти на обочину. Но не успел. Тормозной путь и все прочее укладывается в картину несчастного случая по вине нетрезвого покойника № 1.

– Так зачем ты мне это рассказываешь? – удивился Турецкий.

– А чтоб вы с Костей не подумали, что я провалялся целый день на диване, плюя на свой служебный долг.

2

Попов изучал оперативные документы. Они свидетельствовали, что местом происшествия была поляна в зоне лесного массива, в 150 метрах от трассы А101. В центральной части поляны лежали угли и зола потухшего костра.

Там и был обнаружен труп. Собственно, и трупа как такового не было. Ни головы, ни рук, ни ног. Только останки верхней части туловища.

«…В области плечевых суставов – линия отделения с насечками на поверхности кожи и фрагментами кости конечности. В шейном отделе грудной клетки – аналогичная линия отделения с пересечением тела 5-го позвонка. На передней поверхности грудной клетки расположены 4 раны кожи линейной формы с ровными краями и заостренными концами. В проекции нижней части туловища в золе костра расположены множественные фрагменты костей таза, верхних и нижних конечностей. Костные останки светло-серого цвета, легко разрушаются при прикосновении.

При просеивании золы костра обнаружены:

– металлический четырехлопастной штифт (спица?), сечение – крест (имплантант?), длиной 15 см, высота лопастей 0,5 см, на боковой поверхности спицы вдавленный номер 352;

– коронка из металла желтого цвета на два зуба с остатками эмали и вещества зуба внутри;

– кольцо типа обручального, из металла желтого цвета, на внутренней поверхности кольца имеется надпись «Храни!»…»

Попов, мрачный как туча, играл желваками и пил стаканами воду.

Читая дальше, он узнал, что при прочесывании близлежащей местности был найден проломленный череп. Еще в трехстах метрах в каком-то полуразваленном сарае с шатровой крышей на полу – лужа темно-красного цвета.

«…При вскрытии установлено наличие в легких множественных черных пятен под плеврой (отложения подплевральной пыли), указывающих на длительный контакт с загрязненным воздухом (шахтер, рабочий силикатного, цементного и т. п. заводов).

Установлено наличие старых сросшихся переломов 6, 7, 8-го ребер слева по среднебоковой линии.

При изучении представленных флюоро– и рентгенограмм гр. Храпунова установлено отсутствие в легких пылевых отложений.

На черепе неизвестного человека установлено наличие одного рубленого повреждения кости, нанесенного лезвийной частью топора или предметом с аналогичной ударяющей поверхностью; два входных огнестрельных повреждения, нанесенных пулями, плакированными томпаком и имеющими свинцовое донышко, диаметром 0,9 см.

Определение дистанции выстрела не представляется возможным в связи с отсутствием мягких тканей в области повреждений.

Повреждения в области грудной клетки имеют колото-резаную, проникающую форму, с повреждениями правого и левого легких, левого желудочка сердца. Нанесены плоским колюще-режущим орудием с обоюдоострой заточкой клинка, острым свободным концом клинка.

Четырехлопастной штифт является имплантантом, используемым в травматологии при сращивании переломов кости. По представленным материалам из истории болезни из Института травматологии – аналогичный штифт под № 352 был имплантирован гр. Храпунову в 1982 г. по поводу перелома верхней трети правой бедренной кости.

Коронка на 6-й, 7-й зубы нижней челюсти по своей форме, степени стертости, группе крови, остаткам зубов могла принадлежать гр. Храпунову.

Группа крови исследуемого трупа – А, анти-В. Группа крови гр. Храпунова – А, анти-В.

При лабораторном исследовании проб крови, изъятых из сарая, установлено: группа крови – А, анти-В. Отсутствие фибринов в исследуемых образцах крови указывает на то, что кровь была трупной.

Таким образом, смерть наступила не менее чем за 72 часа до обнаружения трупа».

Попов перечитал документы, глубоко вздохнул и сложил их в папку. На обложке старательно красным маркером вывел «Храпунов».

Значит, еще один. Еще одно зверское убийство. Таких папок у него уже было двенадцать. Эта тринадцатая. И неизвестно, сколько их будет еще.

Попов бросил в стакан с водой две таблетки эффералгана и помешал карандашом, глядя как поднимаются со дна дружные пузырьки. Мафия планомерно уничтожает всех внедренных в ее ряды агентов МВД или ФСБ. Утром он сделал запрос, и только что принесли справку. Капитан Храпунов действительно выполнял особое задание руководства. Семь месяцев назад он был внедрен в одну из боевых бригад преступной группировки «Юго-запад» и отлично справлялся с поставленной задачей. До поры до времени. Но 14 августа не явился на контрольную встречу и с тех пор связь не возобновлял. И вот теперь он – труп. Но не просто труп. Он удушен, застрелен, расчленен, а позже сожжен. Зверская, неоправданная жестокость. Полное впечатление, что работал маньяк.

Попов представил себе, что чувствовал Храпунов, когда в составе бригады боевиков должен был укрощать строптивых, возможно, убивать людей, которые виноваты лишь тем, что не угодили мафии. За капитанскую зарплату, без командировочных… И он наверняка убивал и калечил, иначе не продержался бы в группировке и дня.

Только морализировать по этому поводу можно сколько угодно, а вычислять «крота» в собственных недрах нужно незамедлительно. И крот этот наверняка сидит довольно высоко. Выявленные мафией и уничтоженные агенты принадлежали к разным ведомствам, были внедрены в разное время и в разные организации и группировки, и курировали их разные люди, разумеется, с соблюдением высшей степени секретности, в отчетах ни имена, ни звания агентов не упоминались. Насколько удалось выяснить Попову, даже в министерстве не было сводного списка, по крайней мере, ему не удалось его заполучить, а ведь это, возможно, спасло бы жизнь тем, кто по каким-либо причинам еще цел и продолжает работать. В то, что истребили всех, Попов верить не хотел.

Значит, «крот» имел доступ к любой документации, а главное – имел возможность и время ее обработать, профильтровать, перепроверить и передать заинтересованным лицам. А заинтересованных лиц оказалось довольно много, и они очень разные. Предполагать, что «крот» имеет контакты со всеми руководителями группировок по Москве и области, абсурдно. Разве что ради великой цели очищения своих рядов все они собрались вместе…

Попов отхлебнул разом еще полстакана воды.

ПЯ № 768 представлял собой средних размеров институт. О его былом научном предназначении можно было догадаться только по обилию непонятных, очевидно вытяжных, труб на крыше. Стены здания покрывала реклама десятков, а возможно, и сотен фирм, снимавших здесь помещения. Вестибюль занимал салон «Опеля», и Грязнова пришлось тащить силком.

– Ты как двенадцатилетний пацан. – Турецкий схватил приятеля за рукав. – Как первый раз в жизни увидел «Плейбой», теперь за уши не оторвешь.

– Да погоди, – брыкался Грязнов, – я же только вчера такую в журнале «Автопилот»…

Турецкого еще на подходе при появлении первых признаков коммерческого перерождения злосчастного ПЯ № 768 охватило нехорошее предчувствие. Они с Грязновым долго толкались по пустым и набитым посетителями коридорам в поисках администратора. Наконец Грязнов, которому, очевидно, не терпелось поскорее вернуться в вестибюль к дорогим его сердцу «опелям», беззастенчиво извлек из женского туалета бабку-уборщицу. У бабки за спиной был закреплен огромный ранцевый пылесос, одной рукой она вытравливала шнур, тянувшийся через весь коридор, другой управлялась со шлангом. Смахивала она на немца-захватчика с огнеметом из кинохроники времен войны. Не выключая агрегата, бабулька стала путано объяснять, как отыскать коменданта, но Турецкий, окончательно потерявший терпение, сунул ей под нос красную книжечку и грозно произнес:

– Ведите нас к своему треклятому коменданту. Немедленно.

– Так бы и сказали сразу. – Бабка шарахнулась от удостоверения, как черт от ладана, но не выключая пылесос. – Я не уборщица, я ничего не знаю, только убираю здесь… Я эта… помощница уборщицы. – Она устремилась вперед, рассекая группу каких-то солидных мужей, засасывая на ходу окурки.

У двери без надписи она почтительно остановилась. За дверью сидела дама и делала себе сложный маникюр. Ногти у нее были покрыты зеленым лаком. Она рисовала на них тонкой кисточкой белые ромашки, а еще более тоненькой – желтые серединки. На вошедших она глаз не подняла.

– Вы комендант? – поинтересовался Турецкий, потоптавшись на месте несколько секунд, тщетно ожидая, что его заметят.

– Я уборщица, – обиженно ответила дама спустя полминуты. – Вы по какому вопросу?

На Турецкого с Грязновым она так и не посмотрела. Удостоверение на нее тоже не подействовало. Турецкий готов уже был вспылить, но, к счастью, художественные работы подошли к концу.

– Средняя лестница, первый этаж, комната сто двадцать семь, – процедила она надменно, при этом энергично взмахивая кистями.

– Спасибо преогромное, – не удержался Грязнов, – в своем рапорте Президенту мы отметим вашу неоценимую помощь. – И тут же набросился на Турецкого: – На кой ты меня с собой притащил?!

– Стучите долго, – получили они напоследок еще одно ЦУ.

Комендант, естественно, отставник, располагался в полуподвальном помещении и был с утра изрядно пьян, а возможно, не протрезвел с вечера или с прошлого месяца. При появлении посетителей он спрятал бутылку в ящик, а недопитый стакан оставил на столе. Грязнова с Турецким он, разумеется, не стеснялся, просто не хотел делиться. Удостоверения рассмотрел без всякого уважения.

– Ммм… – Звук, видимо, означал вопрос.

Грязнов тряхнул его за плечи:

– Где ПЯ № 768? Закрыт? Переехал? Ты работал здесь раньше?

– А тебе на кой хрен? – Алкаш стряхнул руку Грязнова. – Ты что, шпион? И вообще, ручонки свои попридержи: перед тобой цельный полковник сидит.

– Ты у меня, цельный полковник, сейчас в кутузку отправишься на параше сидеть.

Грязнов обменялся с комендантом еще парой матерных фраз, и Турецкий, видя дурное настроение друга, уже прикидывал, как будет их разнимать. Но комендант в последний момент опомнился, встал из-за стола, практически ровно сходил в умывальник и вернулся совсем другим человеком. Он еще раз, теперь уже осмысленно, заглянул в их удостоверения и произнес как ни в чем не бывало:

– Два года назад сняли режим секретности. А в прошлом году совсем закрыли, но весь народ еще раньше разбежался.

– Вы знаете этого человека? – Турецкий достал фотографию Невзорова.

Комендант надел очки, долго смотрел на снимок, потом, ни слова не говоря, подошел к шкафу, надел фуражку и в третий раз попросил служебные удостоверения. Он изучил, буквально обнюхал в них каждую букву, затем вернулся к снимку и в итоге произнес:

– Не помню.

Турецкий уже привычным движением схватил Грязнова за рукав.

– Идите за мной.

Комендант провел их в бомбоубежище, долго возился с кодовым замком. Дверь весила не меньше тонны, они с трудом открыли ее втроем. В исполинском сейфе с надписью «Аптечка», закрытом на три замка, хранились отсыревшие бумаги.

– Два года назад зимой отключили свет за неуплату, – сказал комендант, – котельную тоже остановили, но воду не слили. Ночью в отделе кадров прорвало стояк, все затопило. Что смогли спасти в темноте – вывезли. Остальные бумаги засветло собрали, но архив их не принял. Уже подписали документ, что передано все, до последнего листика. Так и лежат с тех пор.

– Какой архив… – Турецкий вдруг сообразил, что не знает, как зовут коменданта, – товарищ полковник?

Тот расцвел как майская роза:

– Министерства обороны.

– Тут папок килограмм семьдесят, если не больше, – взвыл Грязнов, – ты их до вечера наверх не перетаскаешь. – Он повернулся к коменданту: – Нужна помощь. С нас, – указал он на Турецкого, – причитается.

– Да вы в своем уме?! Это же совершенно секретные документы!

Грязнов с отставным полковником препирались не менее получаса. Сначала комендант стоял на смерть, потом все-таки дал слабину – согласился отдать свой клад, если составят акт приема-передачи с печатью Генпрокуратуры и за подписью самого генерального прокурора. Принялись спорить, по какому поводу составлять протокол, – Грязнов, похоже, продолжал спор исключительно из спортивного интереса. Турецкий за это время перелистал все папки – около ста штук и дела Невзорова не обнаружил.

– Все, Слава, кончай базар, – захлопнул он последнюю, – поехали.

– Э-э-э! А убрать?!

Грязнов хотел ответить, но Турецкий вытолкал его на свежий воздух, от греха подальше.

Слава всю дорогу сидел молча, с надутой физиономией, к Турецкому идти не захотел, поехал к себе.

Турецкий удерживать его не стал, сразу же с порога принялся составлять официальный запрос в Министерство обороны. Недобрые предчувствия продолжали его одолевать: что, если эти великие конспираторы перепутали в суматохе все архивные дела? После рассказа коменданта он готов был ждать любого подвоха. На всякий случай он завизировал свой запрос у Меркулова, но и этого ему показалось мало.

– Костя, надо бы подпись генерального. – Он стал живописать Меркулову ужасы подземелья ПЯ № 768.

– У тебя паранойя, – перебил его Меркулов, – или старческий маразм, выбирай сам. – Бумагу тем не менее он оставил у себя.

«Министерство обороны Российской Федерации. №… от… 199 г.

…В ответ на ваш запрос №… от… 199 г. сообщаем, что личное дело Невзорова Олега Юрьевича в архиве МО отсутствует. При расформировании ПЯ № 768 в архив МО были переданы только личные дела сотрудников-военнослужащих. Согласно ведомственной принадлежности ПЯ № 768 относился не к МО, а к Академии наук РФ…»

Турецкий поймал себя на том, что читает ответ из Министерства обороны уже четвертый раз, покоя ему не давал один вопрос: что, если они действительно захарлали дело Невзорова и теперь просто отписываются. К сожалению, проверить это не было никакой возможности.

В Академию наук он отправился лично. Бардак в личных делах вполне соответствовал рассказу коменданта. Турецкий загонял двух девушек, явно не привыкших интенсивно трудиться, заставил их проверить все данные дважды. Результат – нулевой. Впрочем, на другой он не очень-то и рассчитывал. Девицам он, разумеется, ни о чем таком не сказал, наоборот, выражал полную уверенность в успехе поисков, чтобы не расслаблялись.

Долбить стену секретности и выяснять, чем именно занимался институт Невзорова, тоже не было необходимости. Какие бы военные железяки они ни мастерили, сам Невзоров наверняка ничего в них не смыслил, он же юрист-экономист. И к Министерству обороны тоже отношения не имеет, если, конечно, верить их бумажке. Получается задача с одним неизвестным: кто мог работать в секретном НИИ, но не инженер и не военный? Надо навестить этого Ожегова, знакомая, кстати, фамилия, но откуда? Толку, правда, скорее всего, опять не будет. Турецкий послал еще один официальный запрос в ФСБ, заранее предполагая, что ответа он не получит. Затем отправился к Меркулову.

– Костя, нужно потрясти наше горячо любимое ФСБ. Пусть колются насчет Невзорова. Не мог он работать ни на кого больше, только на комитет, сам посуди…

– Согласен. Скорее всего, так оно и было. Теперь сформулируй мне, пожалуйста, что ты собираешься делать, если я раздобуду положительный ответ на твой вопрос.

– А ты раздобудешь?

– Предположим.

– Тогда формулирую. Как он пересел из своего коллапсирующего НИИ прямо в администрацию Президента? Кто составил ему протекцию? Кто его двигал? Куда и зачем?

– Ты хочешь сказать: убили пешку, осталось выяснить, какого она цвета, и можно брать за горло ферзей с королями?

– Я, Константин Дмитрич, в кремлевских интригах несильно подкован, думаю, так же, как и ты. Но, по моему скромному разумению, Невзоров на ферзя не тянул.

– Что с эсэнгэшниками? – поинтересовался Меркулов.

– Рита второй день телефон обрывает. Обещала к вечеру организовать «горячую линию». – Турецкий махнул рукой и пошел к себе.

Вместо «горячей линии» на него свалилась неожиданная удача: ночью делегация возвращается в Москву. Не желая терять времени, он ринулся звонить своему гиду из службы безопасности Президента, чтобы договориться на завтра. Железно. Несколько раз он уточнял время и место встречи, необходимые процедуры для допуска к документам, если потребуется, и еще кучу ненужных подробностей. Собеседника он утомил окончательно. «У меня точно паранойя, – подумал Турецкий, положив трубку. – Или маразм… Нет, пусть уж лучше паранойя… Или маразм? Или вялотекущая шизофрения?»

С утра Турецкому вежливо сообщили, что часть делегации, в том числе интересующие его люди, не заходя на работу, вылетела в Германию на какой-то международный конгресс. Название он не дослушал – в сердцах швырнул трубку. Таким образом, чаша весов сама собой склонилась в сторону паранойи.

Как ни странно, ответ из ФСБ пришел, и довольно быстро. Невзоров, оказывается, действительно работал там, но ушел в отставку в звании полковника в мае 1996 года. Правда, получить допуск к документам, проливающим свет на суть его тамошних изысканий, не удалось даже Меркулову.