Текст книги "Вынужденное признание"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Часть вторая
ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО

1

Москва, 1973 год, начало сентября

Два молодых парня в потертых джинсах и белых теннисках шагали по Университетскому проспекту. Один был невысокий, темноволосый, с орлиным носом и черными глазами. Другой – полная его противоположность – долговязый, светловолосый, улыбчивый.

Навстречу им, громко цокая по асфальту каблучками, шла девушка. Поравнявшись с девушкой, долговязый и светловолосый сделал изящный реверанс, схватил девушку за ремешок сумки и весело произнес:

– Девушка, разрешите с вами познакомиться?

Блондинка рассерженно сдвинула брови, окинула фигуру белобрысого сердитым взглядом и сказала со злостью в голосе:

– Я на улице не знакомлюсь.

– Предпочитаете, чтоб мы встретились в подъезде? – немедленно отреагировал белобрысый.

Блондинка вырвала у него из руки сумку и гневно воскликнула:

– Кретин!

Мгновение спустя она вновь зацокала по асфальту каблучками. Молодые люди проводили ее взглядами и вздохнули.

– Чучело ты, Лобанов, – сказал черноволосый, с ухмылкой глядя на белобрысого. – Кто же так знакомится?

– Да ладно тебе, Лева, – махнул рукой белобрысый. – Знакомлюсь, как умею. И вообще, эта фифа не для нас. Ей небось рестораны подавай, а у меня в кармане с прошлого понедельника червонец не валялся.

– Куда ж ты девал заработанную штуку? – удивился Лева, вскинув черные густые брови.

– Куда-куда… – смущенно пробормотал белобрысый Лобанов. – На таких вот и девал…

Лева Шаховской нахмурился и осуждающе покачал головой:

– Ох, Леха, Леха… Не быть тебе космонавтом. Тебя ж пусти на борт корабля – ты там такой бордель устроишь, что звездам станет стыдно.

Алексей Лобанов лишь хмыкнул в ответ. Говорить об этом ему было неприятно. Два месяца назад он сам сгоношил друзей и однокурсников поехать на заработки по подмосковным деревням. Заручившись поддержкой профкома, сколотил студенческий отряд, назвав его «Университетский проспект». (Название придумал мудрый Шаховской. «С таким названием, – заметил он, – обозвать нас калымщиками ни у кого язык не повернется».)

Лева Шаховской принял в образовании стройотряда самое деятельное участие. Во-первых, ему нужны были деньги (Лобанов никогда не знал, зачем Шаховскому деньги – закордонные шмотки себе он почти не покупал, девчонок в кафе-мороженое не водил, о машине не мечтал), во-вторых (и это Алексею Лобанову было понятно), Леве нравилось быть в гуще событий, в гуще (как сказали бы империалисты) финансовых потоков, откуда бы они ни шли и в чей бы карман ни стекали.

Самому Алексею Лобанову тоже нужны были деньги, но ввязался он в это дело не из-за бабок. Ему нравилось быть в центре внимания, нравилось распоряжаться, отдавать указания и наблюдать за тем, как эти указания выполняются. Двигаться по комсомольской линии получалось плохо – слишком сильна была конкуренция на факультете. И тогда у него появилась эта идея со стройотрядом. Лобанов себя чувствовал почти что «вожаком комсомольской стройки», хотя, по совести говоря, дело это было весьма шкурное и меркантильное.

Пробив заказы от председателей подмосковных колхозов (ох, сколько водки пришлось ему выпить и сколько душещипательных монологов выслушать), Алексей выбил своим ребятам ставку по пятьсот рублей в месяц. Себе – в два раза больше (о чем никто, кроме Левы Шаховского, ставка которого равнялась 800 рублей, не знал).

Лобанов вставил в рот сигарету и захлопал себя по карманам.

– Черт, опять спички посеял, – проворчал он. – Лева, у тебя наверняка есть…

Шаховской достал их кармана маленькую изящную зажигалку, сделанную в виде дамского револьвера, поднес ее к лицу приятеля и крутанул колесико. Лобанов закурил сигарету, и голубоватый язычок пламени исчез так же быстро, как появился.

– Хорошая игрушка, – похвалил Лобанов. – Где взял?

– У одного кренделя на реферат по политэкономии выменял.

Лобанов кивнул, выпустил облачко дыма и со смехом покосился на Шаховского.

– Слушай, Лева, я всегда удивлялся: вот ты вроде бы не куришь и никогда не курил, так?

– Так.

– Но в кармане у тебя всегда есть зажигалка. Зачем?

Шаховской улыбнулся:

– Два ответа, Алексей. Во-первых, это удобно: легко завязать знакомство с девушкой или войти в контакт с нужным человеком. Во-вторых, и это самое главное, мне нравятся зажигалки. Я их коллекционирую. Одни коллекционируют марки, другие – этикетки, третьи – как ты, девушек, ну а я… – Шаховской поднял револьвер и, крутанув колесико, высек из него пламя. – …Зажигалки.

– Ох, смотри, не доведет тебя до добра эта коллекция.

– Почему?

– Погоришь, – со смехом ответил Лобанов. – Кстати, Лева, ты уже сдал контру по философии?

– Нет еще.

– Дашь полюбопытствовать?

– Ради бога. Только не передувай слово в слово.

– Обижаешь…

Некоторое время они шли молча. День был теплый, но не жаркий. На сочных зеленых листьях лип лежала пыль. Со смотровой площадки, куда они вышли, открывался волшебный вид на Москву, город, о котором еще четыре года назад Лобанову и мечтать-то было страшно.

Молодые люди, облокотившись на каменные перила, стали смотреть на расстилающийся перед ними город.

Алексей достал из кармана пачку «Родопи», взял у Шаховского «револьвер» и закурил. Пока он раскуривал сигарету, Лева Шаховской стоял рядом с ним и внимательно его разглядывал.

– Слышь, Алексей? – негромко произнес он.

Лобанов помахал рукой, отгоняя дым от лица.

– Чего?

– Я хочу вернуться к нашему разговору.

– Какому разговору?

– К тому, который прервало это небесное создание.

Лобанов задумался, как бы соображая, о чем идет речь. Затем улыбнулся:

– А, ты про это… А чего тут говорить – ты прав, конечно. С жизнью нужно что-то делать. Мне и самому не очень-то светит перспектива осесть на кафедре и читать лекции желторотым придуркам.

– И получать за это копейки, – добавил Лева.

– Ну, скажем, это-то как раз и не обязательно. Можно ведь устроиться нормально. Ну, знаешь, командировки за границу, всякие там симпозиумы, конференции. Тогда и на кафедре можно неплохо жить.

– Так-то оно так, – задумчиво сказала Лева. – Но, сам знаешь, это не для наших чернорабочих кровей. – Перехватив удивленный взгляд Лобанова, он поспешно поправился: – Я имел в виду твою кровь. Про мою не стоит и говорить.

– Это точно, – усмехнулся Лобанов.

Лева сделал вид, что не заметил этой усмешки. Его отец двадцать лет проработал бухгалтером на трикотажном-предприятии. Причина увольнения звучала туманно, но злые языки поговаривали, что отец Левы – Иосиф Александрович Шаховской не поделил с директором предприятия левую прибыль. Дело удалось замять, но должности Шаховской-старший лишился.

– Н-да… – продолжил Лобанов, пуская сизые облачка дыма. – Вот Мотьке Кожухову есть где разгуляться. У него папик до пенсии был замдекана. Везет же людям! – Алексей прищурился и выпустил колечко дыма. – А у моего образование – три класса и коридоры, – добавил он.

– У моего на пару коридоров больше, но это ничего не меняет, – холодно заметил Лева. Он отвернулся от приятеля и, близоруко сощурившись, посмотрел вдаль.

– Красивый город, – выдохнул Лева.

– Да, – согласился Алексей, – большой.

– И большие дела можно делать, – добавил Лева.

Алексей посмотрел на Шаховского. Взгляд того был задумчивым.

– Что ты имеешь в виду? – тихо спросил Алексей.

– В принципе для успешной карьеры нам нужно немногое, – спокойно ответил Лева. – Держаться друг за друга. Как масоны, помнишь? Когда человек один – ему приходится туго. А вот если он член какой-нибудь организации… – Лева замолчал и заговорщицки улыбнулся: – Понимаешь, о чем я?

– Про партию, что ли? – так же тихо произнес Алексей.

Лева чуть заметно качнул головой.

– Партию, конечно, тоже не стоит сбрасывать со счетов. Но я тебе о другом толкую. Представь себе организацию молодых интеллектуалов. Типа пушкинских лицеистов, помнишь? Один пробился наверх – потянул за собой другого, а тот – третьего. Этаким путем мы такую кашу заварим, в такие сферы проберемся, что держись!

– Что-то вроде ордена? – приподнял брови Лобанов.

– Скорее – братства.

Алексей посмотрел на приятеля, стараясь понять, не шутит ли тот. Но Шаховской, похоже, и не думал шутить.

– Интересная идея, – заметил Лобанов. – Но с чего-то нужно начать. С чего?

– Все просто, – ответил Лева. И, понизив голос, добавил: – «Университетский проспект».

– Черт… – Лобанов стряхнул пепел на асфальт. – А ведь и правда. Честно говоря, мне и самому приходило в голову что-то подобное, но, признаюсь, Лева, ты соображаешь гораздо быстрее меня.

– Не соображаю, а формулирую.

– Пусть так, – согласился Лобанов.

– У тебя в строительном отряде двенадцать человек, – продолжил Лева. – Ребята неглупые, и все с разных факультетов. Обзвони их, договорись о встрече. Только не со всеми сразу. А то не братство, а базар какой-то получится.

– Это можно. – Лобанов одобрительно улыбнулся и хлопнул приятеля по плечу. – Сегодня же этим и займусь. Ты сам-то вступишь?

Шаховской пристально, нё мигая посмотрел в глаза Алексею:

– А ты что, уже почувствовал себя вожаком? – тихо спросил он.

– А почему бы и нет? – улыбнулся Лобанов.-

Кадры решают все. А кадры – в моих руках.

Лева хмыкнул, затем отвернулся от приятеля и вновь уставился вдаль, словно созерцал призрачную, но вполне достижимую перспективу, которую сулило им это дело.

– Ладно, председатель, – негромко произнес он, – записывай меня в свой колхоз.

Лобанов снова хлопнул Леву по плечу и дружелюбно рассмеялся.

2

Собрались вечером в тихой квартирке студента-филолога Матвея Кожухова. Родители Матвея уехали на выходные к бабушке, в Питер. Младшую сестренку Матвея они прихватили с собой, а сам Мотя (так его иронично называли друзья) остался дома, сославшись на подготовку к контрольной.

Вечер был по-летнему теплый. Окно было широко распахнуто, и где-то за окном стрекотал сверчок.

Матвей, раскрасневшийся, возбужденный (стакан портвейна не прошел для него даром), ударил ладонью по столу и горячо воскликнул:

– Что со страной делают, а! Мандельштама приходится читать из-под полы, как будто он был преступником! Куда это годится?

– Тише, Мотя, тише, – урезонил своего младшего товарища Лева Шаховской. Он сидел за столом и поглядывал на приятелей исподлобья небольшими черными глазами. Он тоже пил портвейн, но взгляд его был абсолютно трезвым. – Не в стихах дело, – так же негромко продолжил Лева. – Хотя, конечно, человек в демократической стране волен читать то, что ему хочется.

– Об этом я и говорю! – с прежней горячностью воскликнул Кожухов. – Надо все менять! Все!

В углу комнаты раздалось тихое, недовольное покашливание. Матвей, Лева, Алексей и еще трое ребят, как по команде, повернули головы в сторону этого покашливания.

– Что? – быстро спросил Матвей упитанного парня, сидящего в кресле-качалке. – Ты не согласен, Тони?

Антон Кусков (для друзей – просто Тони) улыбнулся плоскими губами. Улыбка у него была нагловатой и насмешливой, словно он давно уже разгадал все тайны мироздания, но сообщать о них другим людям не считал нужным.

– Я не разделяю твоей точки зрения в том, что касается конкретных вещей, но я согласен с нею в целом, – изрек Тони. – Советскому Союзу здорово досталось. Ленин перестал быть вождем, он превратился в картинку на червонце. Ленинский принцип движения оброс болотной тиной.

– Красиво говоришь, Тони! – заметил на это Лобанов. – Тебе бы на митингах выступать.

– А он и выступает, – со всегдашней своей горячностью пояснил Матвей. – Тони – комсорг нашего факультета.

– Для комсорга твои мысли слишком радикальны, – тихо проговорил Лева Шаховской. И добавил после паузы: – Смотри, как бы тебя не заложили. В органах полно стукачей.

Плоские губы Тони раздвинулись в улыбке.

– Стукачи есть в любом обществе, даже в тайном, – сказал он.

– Ты думаешь, фарцовщики для нас лучше стукачей? – спросил его Лева Шаховской.

– Я считаю, что все это пустая затея. Нас вычислят через две, максимум, через три недели. По этапу мы, конечно, не пойдем, времена не те, но по жопе от деканата получим. И это в лучшем случае.

– Ребята! – горячо вмешался в разговор нетрезвый Матвей Кожухов. – Не надо ссориться! Мы все разные, но у всех нас одна цель – помочь стране и помочь друг другу!

– Я знаю множество людей, для которых это две разные цели, – заметил Антон Кусков. – Причем абсолютно не соприкасающиеся друг с другом.

– Поэтому я и пригласил сюда только избранных, – сурово сказал Лобанов.

И тут заговорил невысокий худощавый паренек, сидевший на подоконнике с дымящейся сигареткой в тонких, длинных пальцах. Звали его Гоша Полянин.

– А вам не кажется, друзья, что в ваших словах слишком много пафоса? – спросил Гоша. – Ленин перестал быть вождем! Мандельштама не издают! Думаете, на Западе все так уж хорошо?

– Прикрой окно, – быстро приказал ему Лобанов. – Если кто-нибудь услышит, о чем мы здесь говорим, нам не поздоровится.

Гоша махнул рукой:

– Да ладно тебе нагнетать. Мы ведь не строй менять собираемся.

Лобанов встал со стула, подошел к окну и столкнул тощего Полянина с подоконника. Затем плотно прикрыл створки, повернулся к Гоше Полянину и мрачно на него посмотрел.

– Еще раз так сделаешь – хлебало начищу, понял? – спокойно сказал он.

Тонкие губы Полянина побелели, но он тут же взял себя в руки, состроил насмешливую мину и иронично поинтересовался:

– На каком основании?

– На том основании, что вы избрали меня главой братства, – твердо произнес Лобанов.

– Ах, какие громкие слова! – засмеялся Полянин. Неожиданно он осекся, опасливо покосился на крепко сжатые кулаки Лобанова и заговорил примирительно: – Ладно, ладно. Не будем горячиться, Алексей. Я просто выражал свою точку зрения – только и всего. Честно говоря, все, что мы делаем, напоминает мне какой-то детский сад. Кубики-игрушки.

Стул напряженно скрипнул под Левой Шаховским.

– Знаешь, в чем твоя главная проблема, Гоша? – спросил Лева, глядя на Полянина своими черными и абсолютно непроницаемыми глазами.

– Ну и в чем же?

– В том, что ты не умеешь смотреть в перспективу. Это мы сейчас играем в кубики, потому что в руках у нас, кроме этих кубиков, ничего нет. Но придет время, и у нас появятся игрушки посерьезнее.

– Лева прав, ребята! – горячо поддержал его Матвей Кожухов. – Но как мы сохраним верность друг другу, если среди нас с первого же дня начинаются дрязги? – Поскольку никто не ответил, Матвей продолжил: – У меня предложение! Давайте… – Щеки его покраснели еще больше. – Давайте дадим друг другу клятву!

Гоша Полянин вмял окурок в пепельницу.

– Еще скажи – на Воробьевых горах, как Герцен с Огаревым, – насмешливо сказал он.

Но лица остальных ребят остались серьезными.

– А почему бы и нет? – спокойно возразил Лобанов. – Что плохого в клятве? Даже врачи дают клятву Гиппократа. А солдаты присягают своей Родине. Чем мы хуже? Или у нас цель не такая благая?

– Черт, да я же не про это, – поморщился Полянин. – Я просто не люблю сантиментов. С каждым годом люди становятся все сентиментальнее и сентиментальнее. Попомните мое слово – лет через тридцать на Воробьевых горах даже урки будут клясться друг другу в вечной дружбе.

– Ну, это ты загнул, – улыбнулся Матвей Кожухов. – Тони, а ты чего молчишь? Скажи ему.

– А что сказать, – пожал толстыми плечами Тони. – Тут ведь, по-моему, и так все ясно. В плане грядущих перспектив наше братство сулит большие выгоды. Допустим, стану я партийным боссом, а Лева захочет по научным делам отчалить за границу. Я обеспечу ему беспрепятственный выезд, а он мне из загранкомандировки привезет модные джинсы с блямбой. Чем не взаимная выгода? Но это все на уровне шуток, а если говорить серьезно… – Он вновь пожал плечами. – Я не против клятвы. Это сообщает действию некоторую торжественность.

– Давайте скорее ее придумаем! – воскликнул Матвей.

– И правда – давайте! – передразнивая восторженный тон Матвея, воскликнул Полянин. – Сколько можно тянуть! Мне не терпится ее произнести!

Остальные, однако, и на этот раз остались серьезными.

– Не слушай его, – сказал нахохлившемуся Матвею Лева Шаховской. – Лучше принеси лист бумаги и ручку.

Матвей, бросив на Полянина испепеляющий взгляд, подошел к стеллажу, взял с полки тоненькую ученическую тетрадку, авторучку и положил все это перед Шаховским.

– Вот, – сказал он. – Можно начинать придумывать.

Новоиспеченные члены общества «Университетский проспект» сгрудились вокруг стола.

Вскоре клятва была готова.

КЛЯТВА ЧЛЕНА ТАЙНОГО ОБЩЕСТВА «УНИВЕРСИТЕТСКИЙ ПРОСПЕКТ»

Я, член братства «Университетский проспект», торжественно клянусь: какой бы свиньей я ни стал по жизни, я буду свято чтить идеалы товарищества внутри братства. Я никогда не откажу товарищу по братству в помощи, всегда протяну ему руку. Я клянусь никогда не замышлять ничего дурного против товарища по братству, если он сам не изменил своей клятве.

Клянусь согласовывать свои действия с товарищами по братству и не делать ничего такого, что могло бы принести им физический или моральный ущерб.

Клянусь, что моя деятельность, так же, как и деятельность всех товарищей по братству, будет направлена на процветание Родины. Клянусь никогда не действовать ей во вред.

Нарушивший клятву автоматически выбывает из рядов братства, и его бывшие товарищи обязаны сделать все, чтобы ему на этом свете жилось несладко. Ибо предательство – величайший из грехов!

– Аминь! – насмешливо сказал Гоша Полянин, когда клятва была зачитана Лобановым вслух.

Одухотворенные и пораженные торжественностью минуты, парни посмотрели на Гошу с осуждением, что, впрочем, нисколько его не смутило.

Произносили клятву по очереди. Гоша Полянин был против, но в конце концов вынужден был подчиниться большинству. После произнесения клятвы Матвей предложил всем присутствующим надрезать пальцы и смешать кровь, но его не поддержали.

До метро решили идти пешком. На улице сильно посвежело и похолодало. Лобанов поднял воротник пиджака. Лева намотал на шею старый шарф, который ему выдал Мотя Кожухов.

– Ну что, начали вроде неплохо, а? – сказал Алексей и посмотрел на приятеля сверху вниз.

– То ли еще будет, – весело отозвался Лева. – Помяни мое слово – скоро народ потянется к нам косяком. Ты предупредил ребят, чтобы не трепались где попало?

– Да. Ты ведь слышал.

– Наши двери открыты, но только для избранных, – сурово сказал Лева. – Надо придумать пароль. Вокруг так много стукачей, что поневоле станешь Рихардом Зорге. – Он покосился на Лобанова и с беспокойством спросил: – Как думаешь, Полянин не сдаст?

– Гошка-то? – Алексей покачал головой. – Нет. Это у него просто привычка такая – идти поперек общему мнению. Если бы кто-то стал при нем хаять наше братство, он бы кинулся с пеной у рта доказывать его полезность. Нет, Лева, Полянин надежный парень. Он может брякнуть какую-нибудь глупость из пижонских соображений, но стукачом он не был никогда.

– Всегда бывает первый раз, – заметил Лева. – Мы и себя-то не знаем. Не говоря уже о других.

Лобанов вставил в губы сигарету и усмехнулся.

– Волков бояться – в лес не ходить, – коротко ответил он. – Меня больше тревожит Матвей Кожухов. От таких вот восторженных юнцов в конце концов и происходят все беды. Сегодня он восторгается по одному поводу, завтра – совершенно по противоположному.

– Да нет, в Мотьке я уверен, – возразил Шаховской. – Вспомни сам: обычно он ведет себя гораздо спокойнее, а сегодня просто немного перебрал с портвейном.

– Посмотрим… – отозвался Алексей, зябко поводя плечами. – Подожди-ка секунду.

Лобанов остановился, и дрожащий язычок зажигалки осветил его худощавое, красивое, насмешливое лицо.

3

Разговор с Ириной не был для Лобанова неожиданностью. Он ждал его, он верил, что этот разговор станет отправной точкой их отношений, а в том, что эти отношения будут, он уже нисколько «не сомневался. Ирина сидела перед ним с чашкой кофе, такая красивая, такая юная и такая смущенная, что неожиданно для себя он смутился сам.

– Послушай, Алексей, – тихо проговорила Ирина, – я хочу еще раз поблагодарить тебя за те деньги.

– А, перестань, – махнул рукой Лобанов. – О таком пустяке не стоит и вспоминать.

– О пустяке? – Ира покачала головой: – Нет, Алеша, это не пустяк. Если бы не ты, мой отец… – Она прерывисто вздохнула: – Господи, да с ним что угодно могло бы произойти…

– Не нагнетай. Что его – распяли бы, что ли, за эту тысячу?

– Его бы посадили в тюрьму. А он бы не выдержал тюремных условий. У него такое слабое здоровье.

Лобанов любил, когда его благодарили, но не сейчас. Сейчас он готов был сквозь землю провалиться от смущения. Он и не думал, что Ирина когда-нибудь заговорит с ним таким тоном.

О ней, о Ирине, еще в школе мечтали все парни с седьмого класса по десятый. Мечтать-то мечтали, но близко подойти никто не осмеливался. Одни боялись ее холодного взгляда (она умела ставить наглецов на место, это факт), другие не хотели зря тратить время – все равно ведь с такой красивой девчонкой им ничего не светит, лучше найти кого-нибудь попроще, но чтоб наверняка. И только Лобанов не оставлял попыток завоевать сердце холодной красавицы. С того самого дня, когда она пятнадцатилетней девушкой, тонкой и хрупкой, как цветок, впервые вошла в их класс.

– Привет! – сказал он ей тогда после урока. – Меня зовут Алексей. Рад, что ты будешь учиться в нашей школе.

– Я тоже рада, – ответила Ира, почти не взглянув на него.

Она повернулась, чтобы уходить, и Лобанов инстинктивным движением ухватил ее за локоть:

– Сходим куда-нибудь сегодня вечером?

Ира остановилась и посмотрела на его руку холодным, неприязненным взглядом. Алексей поспешно убрал руку.

– Боюсь, что нет, – сказала Ира. – У меня сегодня много дел.

– А завтра?

– И завтра тоже. Я очень занятая девушка. Прости.

И она ушла. А Лобанов остался стоять, наливаясь пунцовой краской злости и стараясь не замечать глумливых физиономий приятелей. Он вновь и вновь пытался закадрить эту холодную, независимую и насмешливую девушку, но месяц проходил за месяцем, и все было безрезультатно. В конце концов Лобанов плюнул на это дело и усилием воли (а воли ему было не занимать) заставил себя выбросить Иру из головы.

С тех пор прошло несколько лет. Ира так же, как и Алексей, поступила в МГУ. Только двумя годами позже и на другой факультет. Лобанов учился на юридическом, Ира – на филологическом.

Они почти не встречались. Но неделю назад случилось чудо – Ира сама подошла к Алексею, встретив его у входа в поточную аудиторию. Она стояла, слегка опустив голову, вцепившись пальцами в ремешок сумочки, губы ее были полуоткрыты, глаза взволнованно блестели, на нежных щеках выступил румянец.

– Здравствуй, – тихо сказала Ира, робко шагнув ему навстречу.

– Привет, – ответил Лобанов, едва не присвистнув от удивления.

– Не ожидал меня здесь увидеть?

– Честно говоря, нет. Ты кого-то ждешь?

– Да.

– Неужели… меня?

– Да. – Легкий кивок. – Тебя.

– Хм.

Алексей склонил голову набок и уставился на Иру долгим изучающим взглядом. Что бы это все, черт возьми, означало? За спиной у Лобанова послышался девичий смех.

– Пойдем отсюда, – быстро сказала Ира. – Нам нужно поговорить.

Они пешком спустились по гулким ступенькам гуманитарного корпуса, вышли на улицу и свернули на тенистую кленовую аллею, где было тихо и безлюдно.

– Сядем? – спросила Ира, остановившись возле скамейки.

Алексей пожал плечами:

– Если ты хочешь.

Они сели на скамейку, и Ира приступила к рассказу. Когда она закончила, Лобанов задал всего один вопрос:

– Почему ты обратилась ко мне?

– Мне больше не к кому обратиться. Для нас это огромные деньги. Для наших родственников и друзей – тоже. Кое-что мы собрали, но двух тысяч не хватает. А ты… – Она повернулась и посмотрела на него своими большущими глазами: – Я знаю, что ты можешь мне помочь. Я кое-что слышала про ваш стройотряд. Вас считают чуть ли не миллионерами.

– Ну, миллионеры не миллионеры, а на бутерброд с икрой хватает. Когда тебе нужны деньги?

– Сегодня вечером. В крайнем случае – завтра утром.

Алексей задумался.

– Значит, деньги нужно собрать за время от заката до рассвета… – медленно, с еле заметной усмешкой сказал он. – Если вдуматься, это большой срок.

Розовый румянец волнения на щеках Иры сменился мертвенной бледностью.

– Я понимаю, – тихо, почти не разжимая губ, произнесла она. – Я готова сделать все, что ты скажешь. Скажи, куда мне прийти.

– Что? – Лобанов вышел из задумчивости и удивленно посмотрел на Иру: – Ты что, подумала, что я… Неужели у меня репутация такого подлеца?

Ира опустила глаза и покачала головой:

– Нет. – Ее тонкие пальцы теребили ремешок сумки. – Прости, если я обидела тебя. Просто я думала, что ты… Ты так часто пытался ухаживать за мной, что я подумала… – Внезапно она подняла руки и прижала ладони к лицу. – Господи, что я несу…

Внезапно сердце Лобанова наполнилось огромной нежностью.

– Ты просто взволнована, – тихо сказал он, затем достал из кармана платок и протянул его Ире. – Вот, держи.

– Спасибо, – пролепетала она.

– Я достану деньги. У меня есть. И ты мне ничего не должна, слышишь? Ни-че-го! Понимаешь, о чем я говорю?

– Да.

– Вот и хорошо.

На том они и расстались.

Это было неделю назад. И вот Ира вновь сидела перед ним. Глаза ее до сих пор глядели слегка растерянно, но тревога, беспокойство и страх из них ушли.

Ира отпила кофе и робко посмотрела на Алексея:

– Я слышала, вы организовали тайное общество?

– Слышала? – Лобанов тихо засмеялся: – Ничего себе – тайное! Похоже, об этом уже знает вся Москва. Кто тебе рассказал? Кожухов?

Она кивнула:

– Да.

– Он что, твой друг? – с легким оттенком ревности спросил Алексей.

Ира покачала головой:

– Нет, не друг. Просто мы сидели на лингвистике за одной партой. Вот он и рассказал.

– Чертов болтун!

– Да нет. Он не то чтобы рассказал, а так… намекнул. – Ира улыбнулась: – Мотя тот еще конспиратор.

– Это точно, – с усмешкой кивнул Лобанов. – Кстати, если хочешь, я могу рассказать тебе об этом подробнее. Рассказать?

– Да.

– А что я получу взамен?

Взгляд Иры похолодел.

– Шучу, Шучу, – поспешно сказал Лобанов. – Ну, ладно, слушай…

И он приступил к рассказу.