Текст книги "Вынужденное признание"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

14

Собрание «Московского братства» (как окрестил его про себя Шаховской) прошло лучше некуда. Собрались все.

Шаховской оглядывал присутствующих.

Игорь Куценко, высокий широкоплечий здоровяк с седой прядью в антрацитовом чубе. Бывший студент физфака. Свою карьеру начинал в НИИ, вначале стажером-исследователем, затем – младшим научным сотрудником, а еще через несколько лет дослужился до должности заместителя директора института по научной работе.

В начале девяностых Куценко предложил руководству создать вокруг института кольцо инновационных компаний с задачей подготовки научных открытий к внедрению в реальную экономику. Однако руководство не согласилось на столь радикальную модернизацию института. Не сумев преодолеть косность руководства, Куценко ушел из НИИ и организовал некоммерческий Центр передовых исследований и перспективных разработок.

Ныне Игорь Куценко занимал пост первого заместителя министра Минпромнауки России. Роль премьера Лобанова в этом назначении трудно было переоценить, и Куценко при каждом удобном случае подчеркивал это. Вот, например, в последнем своем телеинтервью (а Шаховской с большой тщательностью отслеживал публичные выступления всех членов «братства») Куценко выдал такой перл:

«Подтверждением тому являются слова председателя правительства Алексея Лобанова о том, что нам нужны рабочие законы, законы прямого действия, которые могли бы помочь сдвинуть с мертвой точки вопрос правового регулирования сферы интеллектуальной собственности». И тому подобное – почти в каждом интервью.

Преданный человек, подумал Шаховской, на него можно положиться.

Слева от Куценко с пижонской коричневой сигариллой в руке сидел, закинув ногу на ногу, худощавый элегантный Владимир Бакунин. В восьмидесятых Бакунин был дипломатом. Вскоре его назначили вторым, а затем первым секретарем Постоянного представительства СССР при ООН. После возвращения на Родину в начале девяностых Бакунин ушел в бизнес, создав с группой единомышленников и друзей предприятие по привлечению иностранных инвестиций. Еще через пару лет он был избран председателем совета директоров «Всемирного центра делового сотрудничества». Одновременно занимался вопросами организации банковской системы, участвовал в создании банка «Отечество», входил в его совет директоров.

Полтора года назад (опять же не без протекции Лобанова) Бакунин стал заместителем министра транспорта России.

Этот был себе на уме, однако ради открывающихся в случае избрания Лобанова Президентом перспектив был готов на самые решительные действия.

Шаховской усмехнулся своим мыслям. «Однако как летит время и что оно делает со всеми нами!» – подумал Шаховской.

Антон Кусков, Матвей Кожухов, министр печати Георгий Полянин и еще восемь человек, присутствующие в зале, – все эти люди, вальяжные, властные, самоуверенные, были когда-то тощими студентами с горящими глазами, жили на стипендию и клялись друг другу в вечной верности прерывающимися от волнения голосами.

Так или иначе, но все они сдержали ту давнюю клятву.

Выступили почти все. Шаховской наперед знал, что они скажут, поэтому слушал коллег вполуха, впав в легкую, «кошачью», дрему, готовый вскинуть голову в любой момент и ответить на заданный ему вопрос.

– Мы должны учитывать, что некоторые министерства напрямую подчиняются Панину, а многие министры, не входящие в силовой блок, имеют влияние потому, что имеют личную дружбу с Паниным, – бубнил монотонный голос коллеги. – Я бы не переоценивал их преданность Президенту, но все же…

«Боится, – думал Шаховской. – Здорово боится… Но на сговор пошел. Почему? Потому что хочется власти! Даже такому глупому клопу хочется власти. И почему это все люди, едва добившись маломальской власти над другими людьми, тут же начинают мнить себя пупами земли? Что за идиотизм…»

– Сила Панина в его хитрости, – вторил первому докладчику второй. – Он отдает себе отчет в том, что поддержка СМИ необходима ему, как воздух. На прошлой неделе он пять часов беседовал в Кремле с главными редакторами ведущих российских масс-медиа. Не думаю, чтобы кто-то из наших людей изменил свои убеждения после этой беседы, однако…

Не в силах больше слушать этот бред, Шаховской раскрыл газету (благо сидел он на задворках и никто не видел его демарша).

«Наблюдатели изумлены противостоянием премьера и президентских силовиков, – читал Шаховской. – Лобанов отнюдь не опасается ухудшить свое положение открытым недовольством действиямц силовых структур против российского бизнеса. Премьер явно вышел на «тропу войны». На очередном совещании с силовиками Президент Панин, не вспоминая, впрочем, о претензиях премьера, весьма резко отзывался о ситуации с преступностью в стране и о кадровой ситуации в правоохранительных органах…»

«Ага, – с удовольствием подумал Шаховской. – Завертелась машинка. Президент решил напомнить своим друзьям, кто в стране хозяин. Не поздновато ли? В любом случае он уже не столь самоуверен, как несколько месяцев назад. То ли еще будет, господин Президент, то ли еще будет!»

Он перевернул страницу и пробежал взглядом по еще одной заметке:

«Учитывая нынешний объем полномочий, возможностей, связей Лобанова, его аппаратный опыт, его отношения с олигархами и контакты на Западе – он вполне может стать настоящим, обладающим всеми преимуществами должности Президентом России, оставаясь фактическим главой ее правительства».

И чуть ниже:

«Журнал «Воля» уверяет, что администрация президента США рассматривает Лобанова в качестве возможного преемника Панина».

Шаховской отложил газету и с удовольствием потянулся, хрустнув суставами.

– То ли еще будет, – тихо, почти шепотом, с тонкой усмешкой на пухлых губах проговорил он. – То ли еще будет, господин… бывший президент.

15

В последние дни Матвей Иванович Кожухов много думал о дочери. Стоило ему вечером лечь в постель и закрыть глаза, как перед глазами тут же вставала Дашка. Он начинал вспоминать… Вот они в зоопарке. Дашка стоит перед клеткой шимпанзе, показывает пальцем на обезьяну и заливисто хохочет, видя, как та пытается передразнить ее неловкие детские движения. А вот она на карусели. В вытаращенных глазенках восторг мешается с испугом. Совсем как у Пушкина: «Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю…» А вот она в слезах. Получила в школе двойку по природоведению за то, что не сдала дневник наблюдений за погодой. Где же дневник? Нету! Обменяла на альбом марок про космос.

Матвей Иванович лежал в постели с закрытыми глазами и улыбался своим воспоминаниям.

Он бы с удовольствием позвонил дочери, но он боялся, что она бросит трубку, а то еще и грубость какую-нибудь скажет. Нет, такое общение было не для расшатанных нервов Матвея Ивановича.

Но в конце концов он больше не смог бороться с собой. И позвонил. Один гудок… Второй… Третий… Далекая Англия, откликнись!

– Hello! – раздался в трубке звонкий, чистый голос дочери.

Матвей Иванович с трудом перевел дыхание и заговорил:

– Даша… Здравствуй, это папа!

На том конце провода повисла пауза.

– Зачем ты позвонил?

– Дочка, я соскучился. Мне захотелось услышать твой голос. – Дочь молчала. – Послушай, – вновь заговорил Матвей Иванович, – ну почему мы все время ссоримся? Мы ведь оба неплохие люди. Вернее, я неплохой, а ты – ты просто замечательная! Мы так любили друг друга… Вспомни! Что изменилось? Какая кошка пробежала между нами? Почему ты так отдалилась от меня?

– Ты это серьезно?

– Конечно!

– Если ты забыл, я тебе напомню – ты убил маму.

Матвей Иванович замер с открытым ртом. Он стоял абсолютно неподвижно, словно оцепенев, стоял до тех пор, пока не заметил у себя на локте тонкую серебристую ниточку слюны, вытекшую у него изо рта. Он вздрогнул и вытер рукав ладонью.

– Ты не должна так говорить, слышишь? В том, что Лариса… что твоя мать погибла, виноват только случай. Такое случается в жизни. Дочка, ты должна это понять.

– Вот как? Случайность? Простая случайность? – Дочка коротко и натянуто рассмеялась. – Прости, «папочка», но я так не думаю. Ты довел ее до этого. И ты прекрасно это знаешь. Если тебе больше нечего мне сказать, я кладу трубку. Прощай.

– Подожди! Подожди, Даша! Я не все сказал… Я сожалею… Правда. Ну, прости меня… Я так виноват перед вами обеими. – Неожиданно Матвей Иванович почувствовал, как к его горлу подкатил ком, в глазах защемило, и не прошло и секунды, как по щекам его потекли горячие, жгучие слезы. – Маме было трудно со мной, – тихим, подрагивающим голосом заговорил Кожухов. – Я жил, как законченный эгоист. Я не замечал никого вокруг. Но теперь… – он всхлипнул, – все будет иначе. Только ты должна простить меня, слышишь? Ты должна дать мне еще один шанс.

В трубке было тихо. Когда дочь заговорила, голос ее уже не был таким вызывающе грубым, в нем появились мягкие и даже теплые (как хотелось верить Кожухову) нотки.

– Хорошо… папа. Хорошо, что ты понял это.

Папа! Она сказала «папа»! Сердце Матвея Ивановича наполнилось такой благодарностью и нежностью, что он не смог устоять на ногах и тяжело опустился в кресло, схватившись рукою за грудь.

– Как ты поживаешь? – спросила дочь. – Как твой бизнес?

– Хорошо. Я возглавил новую корпорацию. Передо мной… то есть перед нами открываются новые перспективы. Будь ты здесь, ты бы порадовалась за меня.

– Я рада, – сказала дочь. – Надеюсь, что на этот раз ты не обманываешь себя и поступаешь по совести.

Ты знаешь, папа, мама за глаза называла тебя хвастливым, эгоистичным ребенком. Я долго не понимала почему и поняла только пару лет назад, когда стала взрослой. Тоща я поняла и то, как тяжело маме живется с тобой. Она никогда не высказывала тебе своих претензий, и ты думал, что все идет как надо. Но на самом деле…

Дочь замолчала. В трубке слышалось ее хриплое, прерывистое дыхание.

– Я все понимаю, Даша, – негромко произнес Матвей Иванович. – Я и правда был эгоистичной сволочью. Но теперь, когда я понял это, я уже не могу ничего исправить. Маму уже не вернешь.

– Да… Маму не вернешь. Но ты можешь вернуть себя. И… меня. Если бы ты только плюнул на свои амбиции, если бы ты только перестал юлить, хитрить, изворачиваться, зарабатывать себе репутацию на чужом горе и шагать по чужим головам… Если бы ты только перестал лгать… Лгать себе и мне…

Жестокие слова дочери болью отозвались в сердце Матвея Ивановича.

– Тогда бы ты вернулась? – спросил он дрогнувшим голосом.

– Да, папа. Тогда бы я вернулась. Прости… Я не могу больше говорить… Я перезвоню тебе… Сама… Когда буду готова… Прощай.

Она положила трубку. А Матвей Иванович долго еще сидел в кресле с прижатым к уху телефоном. Веки его опухли от слез, глаза покраснели, небритое лицо осунулось и посерело.

«Если бы ты только плюнул на свои амбиции, если бы ты только перестал юлить, хитрить, изворачиваться, зарабатывать себе репутацию на чужом горе и шагать по чужим головам… Если бы ты только перестал лгать… Лгать себе и мне…» Эти слова вертелись в его голове весь вечер. Ночью Матвей Иванович часто просыпался и долго не мог уснуть, глядя в черный квадрат окна и вспоминая слова дочери, а когда засыпал, начинал стонать и скрипеть зубами во сне, как человек, которому снятся кошмары. Так продолжалось до самого утра.

А утром Матвей Иванович принял решение.

16

На следующий день, в два часа пополудни, Кожухов сидел в небольшом уютном кабинете, обшитом красным деревом, и, положив руку на коричневый деревянный стол, нервно барабанил по крышке бледными худощавыми пальцами.

– Матвей Иванович, – обратился к нему молодой мужчина в штатском костюме, но с манерами и лицом боевого офицера, – вы хорошо себя чувствуете?

Матвей Иванович кивнул:

– Да. Простите, я просто задумался.

– Хотите воды?

– Да, пожалуй… Вода бы сейчас не помешала.

Мужчина протянул руку, взял с подоконника пузатый графин и наполнил водой белый пластиковый стаканчик, стоявший на черном железном подносе. Затем протянул стаканчик Кожухову.

– Спасибо, – поблагодарил тот и, запрокинув голову, в несколько судорожных глотков опустошил стаканчик.

– Посидите пять минут, – сказал мужчина, когда Матвей Иванович немного успокоился. – Сейчас к вам придут.

– Хорошо.

Мужчина поднялся из-за стола и направился к двери. Через пару секунд Кожухов остался в кабинете один.

Мучительное ожидание длилось не меньше пяти минут. После чего обитая деревом дверь открылась, и в кабинет стремительной походкой вошел высокий седовласый мужчина в строгом черном костюме. Кожухов узнал его. Это был директор ФСБ Николай Александрович Пантелеев.

Пантелеев прошел к столу и сел в кресло, прямо напротив Кожухова. Его карие, окруженные густою сеткой морщин глаза смотрели внимательно и устало.

– Кажется, мы с вами уже встречались? – спросил Пантелеев.

– Да, – ответил Кожухов. – Было пару раз.

– Три раза, – сказал Пантелеев. – И до сих пор встречи с вами не приносили мне ничего хорошего. Знаете, статьи в вашей газете способны нарушить сон даже самого здорового человека. Впрочем, у меня к вам претензий нет. Вы по крайней мере всегда старались писать правду. Даже когда ошибались.

– От ошибок никто не застрахован, – промямлил Матвей Иванович. – Мы работаем с разными источниками информации, и не все из них оказываются верными.

– В этом мы с вами сходимся, – миролюбиво сказал Пантелеев. – Ну да ладно, кто старое помянет, тому глаз вон. Не будем об этом. Насколько я понимаю, сейчас вы пришли к нам по другому вопросу.

– Совершенно верно. Но… Честно говоря, я не думал, что встречусь с вами сегодня, поэтому плохо подготовился к беседе.

– Не стоит так напрягаться, Матвей Иванович. Просто нам с вами повезло – я был в кабинете по соседству. Итак… Насколько я понял, речь у нас с вами пойдет о премьере Лобанове и о компрометирующих Президента документах? Мне правильно доложили?

Матвей Иванович кивнул:

– Абсолютно. – Голос его звучал вяло и безжизненно. – А также о магнитофонных записях, которые я… успел сделать.

– Записи? – Глаза Пантелеева блеснули. – Хм. Это интересно. Говорите, я вас слушаю.

И Матвей Иванович заговорил. Говорил он медленно, с расстановками, часто переводя дух и собираясь с мыслями. Пантелеев его не торопил и не перебивал. Его смуглое морщинистое лицо не выражало ничего. Глаза смотрели спокойно, без любопытства и возбуждения, словно все, что он услышал от Матвея Ивановича, было давным-давно ему известно, причем в самых мельчайших подробностях.

– Компромат предполагается обнародовать перед самыми выборами. Чтобы у Президента не было времени оправдаться и разобраться. Информация появится одновременно в бумажных и в электронных изданиях. Газеты, журналы, телевидение, радио – все будут трубить о нечистоплотности Президента.

– Для этого Лобанову и понадобилось объединять «Российские известия» с «МТВ-плюс» в один концерн? – поинтересовался Пантелеев.

– Да. Именно для этого. Лобанов пытается собрать все силы для одного решительного удара. На второй у него не будет времени.

– Это точно, – кивнул Пантелеев. – Что ж… Вы правильно сделали, что обратились к нам. Я сегодня же доложу обо всем Президенту. Кассеты с записями разговоров у вас при себе?

– Не то чтобы при себе, но… – Матвей Иванович сунул руку во внутренний карман пиджака и извлек оттуда маленькую кассету. Отер рукавом потный лоб и протянул кассету директору ФСБ.

– Вот, – сказал Матвей Иванович. – Прослушайте и убедитесь, что я сказал вам правду.

– Здесь все? – приподнял седые брови Пантелеев.

Матвей Иванович отрицательно покачал головой:

– Нет. Но этого хватит, чтобы вы мне поверили.

Пантелеев взял кассету и положил ее в карман.

– Хорошо, – сказал он. – А где остальное?

– В надежном месте. Я не могу позволить себе таскать кассеты с собой.

– Почему?

Матвей Иванович слабо улыбнулся.

– Улица полна неожиданностей, – сказал он. – А я не люблю неприятных сюрпризов.

– Ладно. – Пантелеев машинальным движением коснулся кармана, в котором лежала кассета, словно хотел убедиться, на месте ли она. – Вы могли бы посидеть здесь еще минут пятнадцать? – спросил он.

– Да ради Бога. – Матвей Иванович вновь промокнул лоб платком. – Только… если позволите, я налью себе воды. У вас ужасно душно.

– Разве? – Пантелеев пожал широкими плечами. – Что ж, вам виднее. Конечно, наливайте. Я скоро вернусь.

Он встал из-за стола и направился к двери.

– Не боитесь, что я что-нибудь украду? – спросил ему вслед Матвей Иванович.

– Нет, – не оборачиваясь, ответил директор ФСБ, – все ящики на замке.

Он вышел из кабинета, и Матвей Иванович вновь остался один.

Все-таки в кабинете было жарковато. Солнце неистово светило в окно, отбрасывая свой яркий, слепяще-желтый свет на полировку стола и заставляя Матвея Ивановича болезненно щуриться.

Матвей Иванович сидел неподвижно. Лицо его, слегка одутловатое, но совсем не толстое и почти не покрытое морщинами, налилось кровью. На высоком лбу с двумя небольшими залысинами блестели капельки пота. Внезапно Матвею Ивановичу захотелось курить, он машинальным движением потянулся в карман, но вспомнил, что давно не курит, и отдернул руку.

Перестать врать, черт побери! Но ведь существует и ложь во спасение. Разве у Матвея Ивановича был выбор? Его просто поставили перед фактом: либо ты с нами, либо пеняй на себя. И потом, кто знает, может быть, Лобанов и впрямь станет президентом. Что тогда? Опять уезжать за кордон? Конечно, времена сейчас не те, но Лобанов и те, кто стоит у него за спиной, сделают все, чтобы превратить жизнь Матвея Ивановича в России в ад кромешный.

С другой стороны – даже если Лобанов проиграет, что тогда светит Матвею Ивановичу? Перебежчиков не любят, перебежчикам не доверяют. Если человек предал одного хозяина, он способен предать и другого.

От этих мыслей Матвею Ивановичу стало совсем тошно. Он взял со стола стаканчик, встал с кресла и подошел к подоконнику, на котором стоял графин с водой… Первый стакан он выпил залпом, в несколько глотков. Второй пил Медленно,маленькими глотками. Вода немного охладила его пылающий мозг.

Вернувшись в кресло, Матвей Иванович достал платок и тщательно вытер лицо и шею.

К чертям! Главное – заслужить доверие дочери. Пусть они катятся в тартарары – все эти Лобановы, Панины и Шаховские. Главное для него сейчас – вернуть дочь, вернуть Дашку. «Ты можешь вернуть себя. И… меня. Если бы ты только плюнул на свои амбиции, если бы ты только перестал юлить, хитрить, изворачиваться, зарабатывать себе репутацию на чужом горе и шагать по чужим головам… Если бы ты только перестал лгать… Лгать себе и мне… Тогда бы я вернулась».

– К черту! – негромко проговорил Матвей Иванович. – Плевать я на вас хотел. Я сделаю то, что должен, а там – хоть трава не расти.

Он с облегчением откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и задремал.

Вскоре вернулся Пантелеев.

– Я прослушал запись, – с ходу заговорил он. – Но на ней нет ничего ценного. Только слова о том, что премьера Лобанова поддерживают на Западе и что президент Панин совершил множество ошибок, за которые должен поплатиться.

Матвей Иванович протер сонные глаза и сказал извиняющимся голосом:

– Я предупреждал вас, что это всего лишь… демонстрационный экземпляр. – Это выражение из продюсерского жаргона было настолько неуместно в данной ситуации, что Матвей Иванович слегка порозовел от смущения и неловкости.

– Да, но где же остальные записи? – поднял седые брови директор ФСБ. – Вы ведь понимаете, что без них все ваши сведения бездоказательны и мы не может принять их к сведению.

– Понимаю, – кивнул Кожухов. – Очень хорошо понимаю. Но… – Матвей Иванович вялым движением ослабил узел на галстуке. – Я не уверен, что эти записи попадут… туда, куда надо. Извините, я, должно быть, говорю слишком сбивчиво и путано, но по-другому у меня не получается. Вся эта история, знаете ли, сильно действует мне на нервы.

Пантелеев улыбнулся:

– Вы подозреваете меня в сговоре с Лобановым и Шаховским?

– Я вас не подозреваю, – криво усмехнувшись, ответил Кожухов. – Но я не исключаю такой возможности.

– Но ведь это одно и то же.

– Нет, – возразил Матвей Иванович, – это разные вещи. Если бы я вас подозревал, я бы к вам не пришел.

Пантелеев некоторое время разглядывал Матвея Ивановича в упор. Затем медленно повел могучими плечами, словно сбрасывал с них накидку или плащ, и спросил:

– И что вы хотите, чтобы я сделал?

– Я хочу, чтобы вы обо всем доложили Президенту, – сказал Кожухов. – Он должен быть в курсе.

Пантелеев поднял* руку и задумчиво провел пальцами по гладко выбритому подбородку.

– Наш Президент, – четко, тщательно проговаривая слова, сказал Пантелеев, – всегда в курсе того, что происходит в стране и в правительстве. Или вы думаете иначе?

– Я думаю так же, как вы, – заверил директора ФСБ Матвей Иванович. – И все же вы должны ему сообщить. Никогда не бывает лишним подстраховаться, даже когда владеешь ситуацией на сто процентов… Можно еще воды? У вас жарко, как в бане…