Текст книги "Вынужденное признание"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

3

– Здравствуйте! – Невысокий крепкий мужчина протянул Турецкому руку. – Следователь Звягинцев.

– Александр Борисович Турецкий, следователь Генпрокуратуры, – отрекомендовался Турецкий, пожимая Звягинцеву руку.

У Звягинцева было усталое, желтоватое лицо. Он достал сигарету и закурил.

– Я читал материалы дела, – начал Турецкий. – Но мне хотелось бы услышать ваше личное мнение.

– Никто ничего не видел. Никто ничего не знает, – ответил следователь.

Турецкий пристально на него посмотрел. Следователь смутился.

– Ладно, – сказал он. – Если хотите узнать мое мнение, тут происходит что-то странное.

– Из чего вы это заключили?

– Из фактов, Александр Борисович. – Звягинцев глубоко затянулся. Он держал сигарету не на отлет, а в пригоршне, как старые, опытные солдаты, которые прячут мерцание огонька от неприятеля.

– Так почему вам кажется, что это дело странное? – повторил Турецкий.

Звягинцев прищурился и усмехнулся:

– Ну, судите сами. Все билеты на спектакль были проданы, так? Смотритель увидел, что дверь ложи приоткрыта, постучался и вошел. Кожухов был мертв.

Но два места в ложе, рядом с ним, пустовали. Спрашивается – почему?

– И почему же?

– Да потому, что там сидели убийцы!

– Ну, – Турецкий пожал плечами, – может, людям не понравился спектакль и они ушли пораньше.

– Эта версия тоже приходила мне в голову, – не обращая внимания на иронию в голосе Турецкого, продолжил Звягинцев. – Но есть у меня и еще одно предположение.

– Излагайте.

– Охрана, – тихо произнес Звягинцев. – Там могла сидеть охрана Кожухова. Вы ведь читали в деле, что в последние дни Кожухова никто не видел. Считалось, что он заболел. Но разве больной человек пойдет в театр? И потом, в последний день, когда Кожухов был на службе, его секретарша видела двух высоких мужчин, которые поджидали Кожухова в приемной, а когда он вышел, тут же пристроились к нему. Причем один вышел из приемной первым, а второй пристроился за Кожуховым, замыкая шествие.

Звягинцев снова, еще глубже прежнего, затянулся сигаретой и посмотрел на Турецкого, словно спрашивал, оценил ли важняк всю неоспоримость его версии.

– Давайте дальше, – коротко сказал Турецкий.

– Хорошо. Дальше так дальше. Я думаю, что Кожухов не ходил на работу, потому что ему угрожали. И кто-то знал, что ему угрожает опасность, и приставил к нему людей для охраны. Вот в этом-то и заключается основная загадка. На кой черт нужно было приставлять к журналисту охрану?

– Ну, журналистов тоже иногда убивают, – пожал плечами Турецкий. – Вспомните Дмитрия Холодова…

Звягинцев махнул сигаретой.

– Дело не в этом, Александр Борисович. Тем более что ничего сенсационного Кожухов не написал, никого не разоблачал.

– Похоже, у вас есть собственная версия всего происшедшего?

– Есть, – кивнул Звягинцев. – Но, думаю, она не слишком отличается от вашей.

– В таком случае озвучьте ее поскорей, и мы сравним.

– Озвучить? Пожалуйста. Бизнес! Кто-то захотел прибрать газету к своим рукам. Кожухов узнал об этом и нанял охранников. А они его шлепнули.

Звягинцев отбросил окурок, достал из кармана новую пачку сигарет, вытряхнул одну, вставил ее в рот и, чиркнув зажигалкой, посмотрел на Турецкого с хищным прищуром.

– Что ж, может быть, может быть… – задумчиво произнес Турецкий.

– Да не может быть, а факт! Хотя… это, конечно, всего лишь мое мнение.

В кармане у Турецкого зажужжал мобильник.

– Александр Борисович, ты еще там? – пробасил в трубку Меркулов.

– Да.

– Тогда жди у входа. Сейчас тебя подберет машина.

– А что случилось?

– Сейчас расскажу…

4

Погода была чудесная. Вечернее солнце пекло уже умеренно, ветерок, легкий и прохладный, тихонько ворошил тонкие ветви лип.

Тощий человечек с маленькой плешивой головой сидел в летнем кафе и пил пиво. Он пил маленькими глотками, блаженно прикрывая слезящиеся глазки и причмокивая губами. Напротив плешивого расположился другой мужчина. Он был невысок, но коренаст, одет в добротный пиджак и, в противоположность плешивому, имел лицо хмурое, хладнокровное и уверенное.

– Ну, – сказал (а вернее, даже приказал) хмурый, – рассказывай!

На лице плешивого появилась гнусная улыбочка.

– А как насчет оплаты? – протянул он.

– Как всегда, – ответил хмурый. – Деньги ты получишь, но лишь в том случае, если информация будет действительно ценной.

Плешивый подозрительно прищурился:

– Имейте в виду, если вы мне не заплатите, я положу нашему сотрудничеству конец. А для вас это будет не меньший удар, чем для меня.

– Это как сказать, – с ухмылкой произнес хмурый и, в свою очередь, положил на стол увесистый кулак. – Рассказывай. А уж мы тебя не обидим.

Лицо плешивого осветилось улыбкой. Казалось, что странный и грубоватый ответ хмурого удовлетворил его целиком и полностью.

– В общем, дело было так, – начал плешивый. – Сижу я, значит, на лавочке перед Большим, щурюсь на солнышко. Погода хорошая, птички поют…

– Ближе к делу, Борисов, – сурово сказал хмурый, впервые называя собеседника по фамилии. Похоже, тому такое вежливое обращение понравилось. По крайней мере, он затараторил с еще большей быстротой и готовностью:

– Ну вот я и говорю: вечер – самое оно! Ни ветерка, ни дождинки, далеко видать. И вот вижу я, как из дверей Большого театра выходит мужик. По походке сразу понимаю, что он не в себе…

– Вот как? И в чем же это выражалось?

– Если не будете перебивать, то скоро узнаете, – сострил плешивый и сам улыбнулся своей шутке.

Поскольку хмурый ничего не ответил на это замечание, плешивый продолжил: – Вот, значит, вышел он из театра, этот мужик-то, быстренько оглянулся по сторонам, вот этак вот… – Плешивый пару раз крутанул головой, демонстрируя странное поведение незнакомца. – …А потом сунул руку в карман, быстренько вынул эту штуковину и швырнул ее в урну.

– Штуковину? – сдвинул брови хмурый.

Плешивый радостно кивнул:

– Ну да! Штуковину!

– Какую штуковину? – спокойно, без всякого раздражения переспросил хмурый.

– Вот те на! А я откуда знаю? Между нами метров двадцать было!

– Ты же говорил, что «далеко было видать».

– Ну да, говорил. Но я тогда не касался подробностей. А как коснулся, так оно и стало мне мешать. В смысле – солнце.

– Ладно, продолжай, – разрешил хмурый.

– Ну вот. Бросил, стало быть, в урну свою штуковину и зашагал. Я, как только он за угол свернул, хотел сразу проверить, да лень было со скамейки вставать. А потом понаехали ваши и мне вообще не было никакого резону высовываться. – Плешивый осклабил в сардонической усмешке– гниловатые зубы. – Чтобы меня, как того верблюда, к делу пришили? Благодарю покорно! Мы это уже проходили, и не раз!

Хмурый задумчиво постучал по столу пальцами.

– Так, значит, эта штуковина все еще там? – негромко спросил он.

Плешивый пожал плечами:

– А хрен ее знает. Может, и там. Только вы меня недослушали.

– Недослушал?

– Нет!

Бегающие глазки Борисова хитренько сощурились. Он лег грудью на стол и, приблизив лицо к хмурому, хрипло зашептал:

– Я ведь узнал того парня. Ну, который штуковину в урну бросил.

– Вот как? – машинально отстраняясь, удивился хмурый. – И кто же это был?

Плешивый хорошенько огляделся, затем вновь нагнулся к хмурому и сказал, сильно понизив голос:

– Один из ваших.

Хмурый прищурился.

– Кто? – коротко и жестко спросил он.

Плешивый выдержал трагическую паузу и лишь затем ответил:

– Богачев. Сергей Сергеевич. Я у него проходил пару лет назад по делу о грабеже. Слава Богу, свидетелем, иначе бы я тут перед вами не сидел.

Борисов усмехнулся и снова взялся за свое пиво, с довольной улыбкой разглядывая вытянувшееся от удивления лицо оперативника Сафонова.

5

Два молодых парня стояли в нескольких шагах от урны и с видимым интересом наблюдали за всем происходящим. От избытка впечатлений они весело подхихикивали, комментируя происходящее действо. Оперативник Сафонов повернулся к ним и по лицу его пробежала тень.

– Понятые, подойдите поближе, – строго сказал он парням.

Парни с готовностью подошли поближе.

– В вашем присутствии будет произведен осмотр урны, – строгим, официальным тоном произнес Сафонов и кивнул сержанту.

При слове «урна» парни весело хмыкнули, но оперативник строго посмотрел на них, и они мгновенно (хоть и не без усилия) придали своим лицам серьезное выражение.

Изъятие «штуковины» заняло не меньше минуты. Моложавый сержант вынул ее из урны и положил на приготовленную тряпочку.

– Ого! – воскликнул первый парень.

– Вот это да! – восхищенно ахнул второй.

Сафонов метнул на парней сердитый взгляд.

– Извините, товарищ милиционер, – жалобно произнес один из парней. – Я такие игрушки только по телевизору видел.

– А вживую все выглядит гораздо эффектней, – поддакнул второй.

– Пистолет Макарова с глушителем, а также хлопчатобумажные перчатки, – доложил сержант.

– Вижу, – отозвался Сафонов. Нахмурился и подумал: «Надо же, не соврал старикашка. Неужели и правда Богачев? Ну, Сергей Сергеевич, не сносить тебе головы».

– Товарищ милиционер, – обратился к нему один из парней. – А курить можно?

– После того, как поставите автографы.

– Тогда давайте скорей, мы на занятия опаздываем.

Сафонов пристально на них посмотрел, затем достал из кармана пачку «Петра» и протянул парням.

– Держите… дети, – беззлобно сказал он.

6

Допрос продолжался уже десять минут. Невысокий коренастый мужчина с потным лицом и рыжеватыми, аккуратно зачесанными набок волосами сидел на своем стуле сгорбившись и поглядывал на Турецкого с выражением невыносимой скуки в усталых, красных от бессонницы глазах. Выглядел он очень скверно. Глубоко запавшие глаза, осунувшееся лицо.

– Сергей Сергеевич, – обратился к нему Турецкий, – вы неважно выглядите. Вы спали сегодня ночью?

Богачев повел затекшими плечами и иронически усмехнулся.

– А вам какое дело? – грубо спросил он.

– Да, собственно, никакого. Просто мне бы не хотелось, чтобы вы упали в обморок прямо во время беседы.

– Допроса, – желчно поправил Богачев. – Успокойтесь, я не грохнусь со стула. А если и грохнусь – так вам даже и лучше. Раскрою себе череп, и дело будет закрыто.

Взгляд Турецкого оставался спокойным и невозмутимым. Однако уголки губ едва заметно дрогнули.

– Что ж, – нахмурившись, сказал он, – если у вас есть силы на остроты, значит, вы в состоянии отвечать на мои вопросы. – Турецкий достал из пачки сигарету и закурил. Покуривая и пуская дым уголком рта, он выдержал паузу, разглядывая Богачева в упор.

Несмотря на желчность и вызывающий апломб, капитан милиции Богачев заметно нервничал. Казалось, тишина угнетающе действует на него. В конце концов он не выдержал и громко сказал:

– Ну! Вы будете меня допрашивать или нет?

Турецкий откинулся на спинку стула.

– Буду, – негромко сказал он. Выпустил дым и спросил: – Сергей Сергеевич, это вы убили Матвея Ивановича Кожухова?

– Нет, – холодно ответил Богачев. – Не я. Я понятия не имею, кто такой этот ваш Кожухов. Мне плевать и на вас и на вашего Кожухова. Я ясно выражаюсь?

Турецкий вздохнул:

– Ладно. Поставим вопрос иначе. Где вы были позавчера вечером между шестью и восемью часами?

– Гулял по Москве. Я, знаете ли, люблю столицу. Особенно летом. На улицах так много красивых девушек! И платьица у них, знаете ли, такие… возбуждающие. В обтяжку! – Богачев попытался изобразить на своем лице сальную улыбку, но у него это плохо получилось.

Глаза его по-прежнему яростно блестели из-под насупленных бровей.

– Что ж, Москва – красивый город, – согласился Турецкий. – И, кстати сказать, не вы один любите гулять по ее улочкам теплыми вечерами. – Турецкий положил ладонь на серую папку. – Здесь у меня лежат показания одного славного малого, который обожает в хорошую погоду посидеть на скамейке у Большого театра. Позавчера вечером он тоже был там. И знаете, кого он увидел?

– Ну и кого же? – ощерился Богачев. – Папу Римского?

Турецкий грустно покачал головой:

– Если бы… Нет, Сергей Сергеевич, он увидел вас. Олег Петрович Борисов проходил у вас по одному делу пару лет назад. Не припоминаете?

– У меня плохая память на фамилии.

– Бывает, – кивнул Турецкий. – А вот у Олега Петровича Борисова с памятью все в порядке. Так вот, он увидел, как вы вышли из Большого театра и выбросили в урну одну, как он выразился, «штуковину». И, к вашему великому несчастью, мы эту «штуковину» извлекли.

– Поздравляю! – ехидно ответил Богачев.

– Самое интересное, что «штуковина» эта оказалась пистолетом Макарова с навинченным на ствол глушителем. Экспертиза показала, что Матвей Кожухов был убит именно из этого оружия.

Богачев поднял на Турецкого пылающий взгляд.

– Ну а я здесь при чем? – резко спросил он. – Какое отношение я имею ко всему этому бреду?

– Самое прямое. Если верить Борисову, пистолет в урну выбросили именно вы.

– Да ну? И как вы это докажете? Даже если ваш Борисов не ошибается и это действительно был я – как вы докажете, что я выбросил в урну пистолет, а не пустую бутылку? За день мимо урны проходит масса народу, и каждый что-нибудь бросает. Вы что же, всех их арестуете?

Взгляд Турецкого стал холодным.

– Оставьте этот гаерский тон, – жестко сказал он. – Мы с вами не в цирке.

– Другого вы не заслуживаете, – парировал Богачев. – Я сам сыскарь и знаю, как делаются такие дела. Подозреваемых у вас нет, а начальство торопит. И тут вам попадается этот Борисов. Уж не знаю, где вы его откопали. Два года назад он проходил свидетелем по делу о грабеже. Я хотел посадить его на нары, потому что этот мерзавец был виновен, но у меня не хватило улик. Ему тогда удалось отвертеться, но обиду он затаил. И вот у него появился прекрасный шанс отомстить мне. А вы и рады. Борисов дает против меня показания, вы – закрываете дело. И все довольны! Преступник наказан, да? Но знаете что… – Богачев сощурился: – Ищите себе козла отпущения в другом месте, ясно? Я не идиот, чтобы рыть себе яму.

Лицо Богачева стало еще бледнее, чем прежде. Пламенный монолог сильно подорвал его силы. Похоже было, что он не спал не только минувшую ночь, но и предыдущую. «Мужик едва держится на ногах», – подумал Турецкий, пристально разглядывая Богачева. И сменил тон.

– Зря вы так, Сергей Сергеевич, – спокойно и ровно сказал Турецкий, стряхивая с сигареты пепел. – Я не рою яму, я пытаюсь установить истину.

Вы ведь в милиции уже пятнадцать лет и сами не раз занимались этим.

– Это точно, – кивнул Богачев. – Пятнадцать лет. – Он осклабил желтозубый рот в мрачной усмешке: – Бандиты, которых я сажаю в тюрьму, выходят оттуда через несколько лет и становятся уважаемыми членами общества. У них есть деньги, квартиры, дома, шикарные тачки. А я живу в двухкомнатной хрущовке с женой и сыном. И когда в мой дом приходит несчастье, я ничего не могу сделать. Оказывается, что я нищий! Я не могу помочь своему собственному ребенку. Понимаете – ребенку! Маленькому человечку, который ни перед кем не виноват. Что же я после этого за мужик? – Лицо его исказилось мучительной судорогой. – А эти сволочи, – злобно продолжил он, – смотрят на меня и усмехаются мне в лицо. Так кто же из нас правильней живет – я или они?

В лице Турецкого не дрогнул ни один мускул. Казалось, на него этот пламенный монолог не произвел никакого эффекта.

– Ну, подонки во все времена жили лучше честных людей, – пожал он плечами. – И не стоит по этому поводу ломать стулья. Каждый из нас сам выбирает свою судьбу. Но если у тебя в кармане пусто, это еще не повод хвататься за пистолет… Однако продолжим. Вы что-то сказали о своем сыне. Могу я узнать, что с ним случилось?

Яростный блеск в глазах Богачева потух. Плечи его обвисли. На лице застыло беспомощное выражение.

«Заговорился и выболтал лишнее», – понял Турецкий. С людьми это случалось, и довольно часто. Но чтобы сам сыщик – а ведь Сергей Богачев был старшим опером – допустил такую оплошность – это было редчайшим случаем. Вероятно, сказалось нервное напряжение и бессонные ночи.

– Я устал, – угрюмо пробурчал Богачев. – Я больше ничего не скажу, пока не высплюсь. Отведите меня в камеру.

7

Жена Богачева, полная, одутловатая женщина с усталым лицом, сидела напротив Турецкого, опустив голову (она живо напомнила ему Богачева), и теребила белыми пальцами обтрепанный край фартука.

– Елена Петровна, что с вашим сыном? – стараясь говорить как можно вежливей, спросил Турецкий.

Женщина насторожилась. Она подняла на Турецкого подозрительные глаза и спросила:

– А кто вам рассказал про сына? Сергей?

Турецкий кивнул:

– Да.

Богачева вскинула руки и прижала ладони к лицу:

– О Господи! Не знаю, как я перенесла это…

Она замолчала. Турецкий выдержал паузу и тихо спросил:

– Вам трудно говорить?

– Говорить? – Женщина убрала ладони от лица и горько усмехнулась: – Нет. Говорить мне не трудно. Как вы сказали, вас зовут?

– Александр Борисович.

– Наш сын болен, Александр Борисович. Страшно болен. Месяц назад нам сказали, что ему нужна срочная операция на спинном мозге. Представляете? Пятилетнему малютке! Нам с Сережей сказали, что в России такую операцию не делают. Специалисты есть только в Германии. Но эта операция стоит денег… Таких денег, каких мы никогда в глаза не видели.

– Сколько? – коротко спросил Турецкий.

– Тридцать тысяч долларов. И еще пятнадцать на послеоперационную реабилитацию. Это не считая затрат на дорогу.

Она вновь замолчала. Турецкий чувствовал себя настоящим палачом, но ему необходимо было получить информацию и, мгновение поколебавшись, он продолжил беседу:

– Простите, что заговорил об этом. Мне очень жаль, что так…

Женщина усмехнулась и махнула рукой.

– Ах, оставьте. Всем плевать. Всем плевать на нашего малыша, кроме нас с Сережей. Врачи могут спокойно смотреть на то, как крошечный мальчик умирает у них на глазах. Все, о чем они думают, – это деньги. Но, слава Богу, скоро все будет в порядке.

– Что вы имеете в виду?

– Что я имею в виду? – Она улыбнулась. Улыбка получилась нервной, почти злобной. Турецкий с удивлением отметил про себя, как Богачева похожа на своего мужа. Удивительно похожа. Общее горе наложило на их лица одинаковый отпечаток, заставило их одинаково чувствовать, одинаково жить. – Я имею в виду только то, что сказала. С моим мальчиком все будет в порядке!

«Вот, значит, в чем дело», – понял Турецкий.

– Елена Петровна, а… где сейчас ваш сын?

– А вы не догадываетесь? – По пухлому лицу Богачевой вновь скользнула усмешка. – Он в Германии. Завтра ему сделают операцию. Деньги уже перечислены.

8

Турецкий сидел в кабинете у Меркулова и глядел в окно. Небо было чистым, солнце светило ярко, но далеко на востоке уже стали собираться тучи, предвещая скорую грозу.

– Не понимаю, что тебя мучает, – недоумевал.

Меркулов, отнимая от губ граненый стакан с красным, крепким чаем. – Человек пошел на убийство и тем самым вычеркнул себя из списка нормальных людей.

Турецкий повернулся к Меркулову.

– Конечно, Костя… Конечно, ты прав. Но тут вот в чем загвоздка. Поначалу я думал, что всему причиной обыкновенная корысть. Он так горячо излагал мне свои взгляды на жизнь. Дескать, сволочи и подонки богатеют, а мы, честные менты, остаемся в заднице.

– В его словах есть доля истины, – заметил Меркулов.

– Еще бы, – кивнул Турецкий. – Но, оказывается, все не так просто, как я думал. Он пошел на убийство ради своего сынишки. Мальчугану нужна срочная операция. А операция, как ты сам понимаешь, стоит громадных денег. – Турецкий пристально посмотрел в глаза Меркулову. – Где гарантия, что мы с тобой на его месте не поступили бы так же?

– Это риторический вопрос или я должен на него ответить? – осведомился Меркулов.

– Не будем об этом, – махнул рукой Турецкий. – Мальчик уже в Германии. Завтра ему сделают операцию. К тому же Богачев во всем сознался. Правда, имя заказчика он не назвал. Да и мотив себе придумал какой-то… глуповатый.

– Месть?

Турецкий кивнул:

– Да. Он, видите ли, убил Кожухова из-за личной неприязни. Якобы тот написал про него что-то такое… – Турецкий помахал в воздухе растопыренными пальцами. – В общем, оскорбил его честь и достоинство.

– А что, и правда была статья?

– Да туфта это все. Два года назад в «Российских известиях» появилась заметка о коррупции в рядах нашей доблестной милиции. Богачев утверждает, что принял ее на свой счет. Поэтому и убил.

– Н-да… – Меркулов отхлебнул чаю и облизнул мокрые губы. – Бред какой-то. Явно ведь заказное убийство.

– Вот и я о том же. Но Богачев молчит. И если он не заговорит, мы никогда не узнаем имена заказчиков. А он, похоже, не собирается этого делать.

– Похоже на договор, – заметил Меркулов. – Богачев убирает Кожухова, заказчик оплачивает операцию сына Богачева. После этого Богачев во всем сознается и идет по сто пятой статье.

– Вот именно! – горячо откликнулся Турецкий. – А сажать в тюрьму человека, доведенного до преступления горем и безденежьем, у меня нет никакого желания. К тому же… – Где-то запиликал телефон. – Это у меня, – сказал Турецкий и достал «трубу» из кармана пиджака. – Турецкий у телефона. Слушаю вас…