Текст книги "Брет Гарт. Том 6"

Автор книги: Фрэнсис Брет Гарт

СТИХИ И БАЛЛАДЫ
Переводы М. Зенкевича

В ЗАБОЕ

 
Я и Том Флин,
Флин из Вирджинии,
В этом вот месте
Врубались вместе
В забой один.
 
 
Здесь в забое
Трудились двое,
Я и Том Флин,
Киркой рубили,
Руду дробили
Среди теснин.
 
 
Где теперь Флин?
Эхо долин
Скажет, где он,
Друг мой Том Флин,
Том весельчак,
Храбрец, добряк,
Мой компаньон.
 
 
На месте том,
Там, где обвал,
Крепленье Том
Спиной держал
И вдруг из мрака
Мне закричал:
«Спасайся скорей
Ради детей,
Не жди меня, Джек!»
И в миг один
Средь скал навек
Пропал Том Флин,
Флин из Вирджинии.
 
 
Вот весь рассказ
О том, как спас
Меня Том Флин,
Флин из Вирджинии.
Я плачу… Нет…
То не слеза,
То лампы свет
Слепит глаза.
 
 
Коль спросят тебя,
Где, скалы рубя,
Вдруг с эхом долин
Сгинул Том Флин,
Скажи о том,
Каков был Том
Флин из Вирджинии.
 

ЕЕ ПИСЬМО

 
К камину подвинувшись ближе,
Я в бальном платье своем —
За тысячи сшитом в Париже —
Сижу сейчас пред огнем;
Сверкая в лучах бриллиантов,
«Царица сезона», для вас
Забыв всех поклонников-франтов,
Я вам отдаю этот час.
 
 
Отвергла я все приглашенья,
Нарушила танцев черед,
Не выслушала предложенья
Того, кто на лестнице ждет.
Говорят, он жених завидный
И любит меня притом,
Но вы усмехнетесь ехидно
За три тысячи миль над письмом.
 
 
«Как нравится мне в Нью-Йорке?
Забыла ль я вас совсем?
От жизни роскошной в восторге,
Танцую, флиртую я с кем?
Не правда ль, быть лучше богатой,
Ходить в бриллиантах, в шелках,
Чем рыть киркой и лопатой
В поселке на приисках?»
 
 
Увидев, как цугом в карете
Четверкой мы едем гулять,
Какою гранд-дамой в свете
Старается быть моя мать;
Отцовский портрет в гостиной
Увидев, не скажешь: ах!
Ведь он торговал свининой
В поселке на приисках.
 
 
Здесь в кресле под люстрой хрустальной,
Пред пышным зеркальным трюмо,
Под отзвуки музыки бальной
Пишу я вам это письмо.
На «лучшем балу в Нью-Йорке»,
Средь «флера де Шамбери» [29]29
  Шамбери – французский город, славившийся выработкой тканей.


[Закрыть]
Я вспомнила, Джо, как на Форке
Плясали до самой зари.
 
 
Я вспомнила стены сарая
С флажками, воткнутыми в щель,
Где свечи роняли, сгорая,
На платья и шали капель,
И старую скрипку с гобоем,
И платье моей визави,
И танец однажды с ковбоем,
Убившим Сэнди Мак-Джи,
 
 
Разъезд наш и месяц низкий,
Уснувший на дальнем холме,
Гранитных вершин обелиски
Под снежным покровом во тьме,
И скачку вдвоем меж холмами,
И ваши слова у крыльца…
Ах, Джо, ведь тогда между нами
Не встало богатство отца!
 
 
Все это прошло, миновало.
Забавно, что даже сейчас,
Средь блеска богатства и бала,
Я все еще помню вас,
Того, кто вплавь прорывался
Чрез паводок Форка в ночь,
Чтоб пригласить на тур вальса
Фолинсби старого дочь.
 
 
Но что я пишу вам! Наверно,
Меня не поймете вы;
Что вкус у меня очень скверный,
Мне скажет мама – увы!
О боже! Как это несносно!
Зачем мой отец на доход
От жилы золотоносной
Таким богачом живет?
 
 
Спокойной ночи! Кончаю
Письмо, а на Западе, там,
Еще светит солнце, пылая,
День не кончен по вашим часам.
Какие б ни были толки,
Пусть, Джо, вы с киркой в руках,
Но сердце мое в поселке,
Там, с вами, на приисках!
 

ЧИКИТА

 
Красавица, сэр, по всем статям. Равной ей нет в округе.
Не правда ль, моя Чикита, моя голубка, красотка?
Погладьте ей шею. Бархат! Да стой же ты, чертова ведьма!
Джек, проведи-ка ее. Покажи ее рысь джентльмену.
 
 
Морган! [30]30
  Морган – название известной американской породы скаковых лошадей по имени коннозаводчика Моргана.


[Закрыть]Чистейших кровей, могу подтвердить аттестатом,
От «Индейца Чиппева», за тысячу двести не купишь.
Бригс из Туолумне владел ею. Вы знали Бригса?
Он прогорел и в лоб пустил себе пулю во Фриско.
 
 
Все потерял этот Бригс. Эй, Джек, довольно дурачеств!
Волю ей только дай, потом ее не удержишь.
Лошадь лошади рознь, и не каждый седок – наездник.
Да, не всякий сумеет на всякой лошади ездить.
 
 
Знаете старый брод на Форке, где фланиганцы
Чуть не погибли? Он опасен и днем в мелководье.
Недель шесть назад я, судья и его племянник
Попали на этот брод в ливень и наводненье.
 
 
Ущелье Гремучей Змеи бушевало потоком.
Паводок снес все мосты, ни бревна, ни доски в плотине.
Я – на Сером, судья – на Чалом, племянник его – на Чиките,
А позади обвалы вовсю грохотали в каньоне.
 
 
К броду подъехали мы. Не успел я всаднику крикнуть,
Как сразу Чикита бросилась в паводок бурный
И поплыла. Я смотрел с берега, как уносило
На тысячу двести долларов конского мяса.
 
 
Верите мне или нет? Вот эта кобыла Чикита
В стойло вернулась в ту ночь и стояла там смирно,
Мокрая, словно бобер, без седла, без уздечки.
Вплавь через Форк добралась кобылка моя Чикита.
 
 
Вот это так лошадь! Что вы сказали? А, как племянник?
Утонул, надо думать, – пропал с этой ночи бесследно.
Мальчишка был без посадки, такого езде не обучишь.
Мальчишка мальчишке рознь, как и лошади лошадь.
 

ДИККЕНС НА ПРИИСКЕ

 
Над соснами плыл месяц, ночь дремала,
Внизу поток журчал,
Ввысь минареты снежные вздымала
Громада серых скал.
 
 
Костер блеск золотой свой со злорадством
Бросал на нищих тех,
Что погнались за призрачным богатством,
Надеясь на успех.
 
 
Вдруг встал один средь шума и азарта,
Держа заветный том,
И вот забыты игроками карты,
Примолкли все кругом.
 
 
И даже тени в круг собрались тесный,
Костер чуть не потух,
О Нелли маленькой рассказ чудесный
Читался громко вслух.
 
 
Чтец молодой по-юношески щедро
Бросал во тьму слова, —
Притихли сосны мощные и кедры
От волшебства.
 
 
Толпясь внимали сумрачные ели,
Так чары увлекли,
Что слушатели все бродили с Нелли
По Англии вдали.
 
 
Вся тяжесть их исканий беспокойных
Спадала с плеч долой,
Как иглы бурые с деревьев хвойных
Пред новою весной.
 
 
Нет прииска, костер тот потушили,
А где творец тех чар?
Ах, сосны Запада и Кента шпили,
Вот траурный ваш дар!
 
 
Нет прииска, но пусть рассказ об этом
Летит из хвойной тьмы
Туда, где хмель венчает пышным цветом
Английские холмы.
 
 
Пусть на могилу, где венком огромным
Лавр с дубом сплетены,
Возложат с этим посвященьем скромным
Ветвь Западной сосны!
 

ЦЕЦИЛИЯ

 
Итак, вы поэт, – признаюсь,
не смыслю в стихах ничего.
Хоть дайте мне сотню, хоть бейте,
не выжму ни одного.
Поэзия! Могут иные
в стихи свою мысль облечь,
Слова у меня простые
и не подслащена речь.
 
 
Поэзия! Вы посмотрите —
кругом солончак блестит.
Соль, да шалфей, да камень, —
не правда ль, веселый вид!
Катится солнце с востока
на запад в слепящей мгле, —
Лишь тень от станции этой
ползет по мертвой земле.
 
 
Поэзия!.. Ах, это Полли!
Тебя сейчас мама звала.
Иди же скорее к маме!
Не правда ль, малютка мила?
Поэзия! Легче жить с нею,
хотя к созвучьям я глух.
Вы дверь прикройте плотнее,
у Цецилии чуткий слух.
 
 
Вы видели, Полли, малютку?
За месяц до родов жена
Цецилия – вспомнить жутко —
была душевно больна.
Грустит, бывало, и плачет
о цветах лугов и дубрав.
Женаты вы, сэр? Так, значит,
известен вам женский нрав.
 
 
Твердила она нередко,
что «так безлюдно кругом»,
А до ближайшей соседки
семнадцать миль прямиком.
Я с доктором договорился,
и он обещал прийти,
И я, его ожидая,
сидел здесь, как взаперти.
 
 
Октября десятого ночью
проснулся я в темноте
И вижу, что дверь открыта,
Цецилии нет нигде.
На одеяле записка,
что «так безлюдно кругом»,
Пошла она ночью к соседке, —
семнадцать миль прямиком.
 
 
Когда, по какой дороге
ушла она, я не знал.
Но тотчас в большой тревоге
за нею я побежал.
Среди полночного мрака
метался растерянно я,
Так ищет следы собака,
лишившаяся чутья.
 
 
Да, испытал я немало,
блуждая во тьме ночной
По этой мертвой равнине,
пока не вернулся домой.
Не очень ведь это приятно,
когда гоняется муж.
За женой-сумасбродкой в пустыне,
да еще в темноте к тому ж.
 
 
«Цецилия!» – в тьму исступленно
кричал я и отклика ждал.
«Цецилия», – мне из каньона
гремело эхо от скал.
«Цецилия», – гулом суровым
с гор доносился крик.
«Цецилия», – тихим зовом
откликался заснеженный пик.
 
 
Не склонен я к суеверью,
но в небо взглянул на бегу.
И вот что я там увидел, —
не думайте, что я лгу.
Передо мной на востоке
сверкнула большая звезда,
Такой звезды желтоокой
не видел я никогда.
 
 
Двигаясь, словно танцуя,
как дальний маяк, светла,
Куда-то во тьму ночную
манила она и звала.
В небе такого светила
не видел я никогда.
Такая звезда светила
волхвам в былые года.
 
 
И к этой звезде чудесной,
мигавшей мне с высоты,
Бежал я впотьмах, спотыкаясь
о камни, о кочки, кусты.
Наверно, не меньше часа
гонялся за ней я вскачь
И вдруг вдалеке услышал
такой же вот детский плач.
 
 
Вы слышите? Плачет так звонко!
Теперь ее крик сильней,
А как я мать и ребенка
донес, не помню, ей-ей!
Тут скоро доктор явился,
но вот что забавней всего:
Цецилия о той ночи
не помнит совсем ничего.
 
 
Она назвала вас поэтом, —
тогда к вам просьба моя:
Вы ей напишите об этом
в стихах, ничего не тая;
Но чтоб не испортить балладу,
такую, как пелись встарь,
Писать про звезду не надо,
что доктора был то фонарь.
 

ОБЩЕСТВО НА СТАНИСЛАВЕ [31]31
  Станислав – река в Калифорнии.


[Закрыть]

 
С Горы Столовой я, зовут
меня Правдивый Яков;
Всегда я правду говорю, —
вам это скажет всякий.
Я попросту вам расскажу
о диспуте-расправе
В ученом горном обществе
у нас на Станиславе.
 
 
Скажу сначала, что нельзя
нам кулаком своим
Для подтвержденья наших слов
«вправлять мозги» другим.
В ученом обществе нельзя
всех спорящих коллег
Полосовать до синяков
и превращать в калек.
 
 
Собранья наши чинно шли
шесть месяцев вначале,
Все мирно разговор вели
и в спорах не кричали,
Покуда Браун не пришел
с какими-то костями, —
Близ дома Джонса он нашел
их у забоя в яме.
 
 
Доклад нам Браун прочитал
и, кости те измеря,
Из них составил напоказ
неведомого зверя,
Но Джонс тут слова попросил
и закричал со стула,
Что это кости от его
издохнувшего мула.
 
 
На это Браун возразил
с улыбкою умильной,
Что очень жаль, коль он разрыл
у Джонса склеп фамильный.
В ответах очень ядовит
невозмутимый Браун,
И знатоком себя он мнит
всех допотопных фаун.
 
 
Ученому нехорошо,
взяв для доклада слово,
Публично называть ослом
ученого другого.
Но и тому нехорошо,
кого ослом назвали,
Швырять обломками скалы
в кого попало в зале.
 
 
Тут настоятель Эбнер встал —
к порядку дня с поправкой,
Но получил удар в живот
куском породы плавкой.
Он растянулся на полу,
свернувшись, без движений,
И дела не было ему
до всех дальнейших прений.
 
 
Затем не только кулаки,
но с руганью сверх меры
Пошли в ход даже костяки
палеозойской эры;
Попал и Томпсон в кутерьму,
и кто-то в общей буче
Вдруг череп мамонта ему
с размаху нахлобучил.
 
 
Изложенное мной могу
я подтвердить присягой;
Правдивый Яков я с Горы
Столовой – скажет всякий.
Я попросту вам сообщил
о диспуте-расправе
В ученом горном обществе
у нас на Станиславе.
 

КОНСЕПСЬОН ДЕ АРГЕЛЬО

 
Средь холмов от моря близко – крепость странная на вид,
Здесь обитель францисканцев память о былом хранит.
Их патрон отцом вдруг крестным городу чужому стал,
Ангел ликом здесь чудесным с ветвью золотой сиял.
Древние гербы, трофеи безвозвратно сметены,
Флаг чужой парит здесь, рея над камнями старины.
Бреши и рубцы осады, на стенах их много тут,
Только на мгновенье взгляды любопытных привлекут.
Нить чудесно-золотую лишь любовь вплести могла
В ткань суровую, простую, – та любовь не умерла.
Лишь любовь та неизменно оживляет и сейчас
Эти сумрачные стены, – слушайте о ней рассказ.
 

 
Здесь когда-то граф Резанов, русского царя посол,
Возле амбразур у пушек важную беседу вел.
О политике с властями завязал он разговор,
Обсуждая вместе с ними о Союзе договор.
Там с испанским комендантом дочь красавица была,
Граф с ней говорил приватно про сердечные дела.
Обсудили все условья, пункт за пунктом, все подряд,
И закончилось Любовью то, что начал Дипломат.
Мирный договор удачный граф с властями завершил,
Как и свой любовный брачный, и на север поспешил.
Обрученные простились на рассвете у скалы,
В путь чрез океан пустились смело Русские Орлы.
 

 
Возле амбразур у пушек ожидали, вдаль смотря,
Что жених-посол вернется к ним с ответом от царя.
День за днем дул с моря ветер в амбразуры, в щели скал,
День за днем пустынно-светел Тихий океан сверкал.
Шли недели, и белела дюн песчаных полоса,
Шли недели, и темнела даль, одетая в леса.
Но дожди вдруг ветер свежий с юго-запада принес,
Зацвело все побережье, отгремели громы гроз.
Изменяется погода, летом – сушь, дожди – весной.
Расцветает все полгода, а полгода – пыль да зной.
Только не приходят вести, писем из чужой земли
Коменданту и невесте не привозят корабли.
Иногда она в печали слышала безгласный зов.
«Он придёт», – цветы шептали, «Никогда», – неслось с холмов.
Как живой он к ней являлся в плеске тихом волн морских.
Если ж океан вздымался – исчезал ее жених.
И она за ним стремилась, и бледнела смуглость щек,
Меж ресниц слеза таилась, а в глазах – немой упрек.
И дрожали с укоризной губы, лепестков нежней,
И морщинкою капризной хмурился излом бровей.
Подле пушек в амбразурах комендант, суров и строг,
Мудростью пословиц старых дочку утешал, как мог.
Много их еще от предков он хранил в душе своей,
Камни самоцветов редких нес поток его речей:
«Всадника ждать на стоянке, – надо терпеливым быть»,
«Обессилевшей служанке трудно будет масло сбить»,
«Тот, кто мед себе сбирает, мух немало привлечёт»,
«Мельника лишь время смелет», «Видит в темноте и крот»,
«Сын алькальда [32]32
  Мэр города (исп.).


[Закрыть]не боится наказанья и суда»,
Ведь у графа есть причины, объяснит он сам тогда.
И пословицами густо пересыпанная речь,
Изменив тон, начинала по-кастильски плавно течь.
Снова «Конча», «Кончитита» и «Кончита» без конца
Стали звучно повторяться в речи ласковой отца.
Так с пословицами, с лаской, в ожиданье и тоске,
Вспыхнув, теплилась надежда и мерцала вдалеке.
 

 
Ежегодно кавалькады появлялись с гор вдали,
Пастухам они веселье, радость девушкам несли.
Наступали дни пирушек, сельских праздничных потех, —
Бой быков, стрельба и скачки, шумный карнавал для всех.
Тщетно дочке коменданта до полуночи с утра
Распевали серенады под гитару тенора.
Тщетно удальцы на скачках ею брошенный платок,
С седел наклонясь, хватали у мустангов из-под ног.
Тщетно праздничной отрадой яркие плащи цвели,
Исчезая с кавалькадой в пыльном облачке вдали.
Барабан, шаг часового слышен с крепостной стены,
Комендант и дочка снова одиноко жить должны.
Нерушим круг ежедневный мелких дел, трудов, забот,
Праздник с музыкой напевной только раз в году цветет.
 

 
Сорок лет осаду форта ветер океанский вел
С тех пор, как на север гордо русский отлетел орел.
Сорок лет твердыню форта время рушило сильней,
Крест Георгия у порта поднял гордо Монтерей.
Цитадель вся расцветилась, разукрашен пышно зал,
Путешественник известный, сэр Джордж Симпсон там блистал.
Много собралось народу на торжественный банкет,
Принимал все поздравленья гость, английский баронет.
Отзвучали речи, тосты, и застольный шум притих.
Кто-то вслух неосторожно вспомнил, как пропал жених.
Тут воскликнул сэр Джордж Симпсон: «Нет, жених не виноват!
Он погиб, погиб бедняга сорок лет тому назад.
Умер по пути в Россию, в скачке граф упал с конем.
А невеста, верно, замуж вышла, позабыв о нем.
А жива ль она?» Ответа нет, толпа вся замерла.
Конча, в черное одета, поднялась из-за стола.
Лишь под белым капюшоном на него глядел в упор
Черным углем пережженным скорбный и безумный взор.
«А жива ль она?» – В молчанье четко раздались слова
Кончи в черном одеянье: «Нет, сеньор, она мертва!»
 

БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

РАССКАЗЫ

ПРИГОВОР БОЛИНАССКОЙ РАВНИНЫ («The Judgement of Bolinas Plain»). Напечатано в сборнике 1898 г. «В городе и по дорогам» («Tales of Trail and Town»).

«НАШ КАРЛ» («Unser Karl»). Напечатано в сборнике 1899 г. «На солнце и в тени» («Stories in Light and Shadow»).

Предполагается, что Брет Гарт написал этот рассказ, еще будучи консулом в Германии, но не публиковал его, опасаясь нападок немецкой печати. Дух военщины и пруссачества в Германии 70-х годов был несносен Гарту. В 1879 г. Гарт писал из Крефельда сыну: «Каждый второй в Дюссельдорфе, в Кобленце, в Майнце – непременно военный… Строевая служба… Парады… Устаешь от несмолкаемых труб и блеска мундиров». Дальше, рассказывая о посещении концерта, он пишет, что, очутившись в ложе среди немецких офицеров, почувствовал себя «скромной вороной, посаженной вдруг в одну клетку с тропическими попугаями».

ДЯДЮШКА ДЖИМ И ДЯДЮШКА БИЛЛИ («Uncle Jim and Uncle Billy»). Из того же сборника.

КО СИ («See Yup»). Из того же сборника.

ПОЦЕЛУЙ САЛОМЕЙ ДЖЕЙН («Salomy Jane's Kiss»). Из того же сборника.

УХОД ЭНРИКЕСА («The Passing of Enriquez»). Из того же сборника.

ПОСРЕДНИЧЕСТВО ДЖЕКА ГЕМЛИНА («Mr. Jack Hamlin’s Mediation»). Напечатано в одноименном сборнике 1899 г. («Mr. Jack Hamlin’s Mediation and other Stories»).

Критики не раз укоряли Гарта, считая, что он в своих поздних рассказах «воскрешает» Джека Гемлина, смерть которого была уже описана им в «Гэбриеле Конрое». Однако Гарт изображает в этих рассказах события, относящиеся к более ранним периодам в жизни Гемлина, то есть не «воскрешает» своего популярного героя, а лишь дополняет и обогащает его биографию.

НАВОДНЕНИЕ «У ДЖУЛСА» («When Waters were up at Jules»). Из того же сборника.

ЭСМЕРАЛЬДА СКАЛИСТОГО КАНЬОНА («An Esmeralda of Rocky Canyon»). Из того же сборника.

ПЛЕМЯННИЦА СТРЕЛКА ГАРРИ («А Niece of Snapshot Harry»). Напечатано в сборнике 1900 г. «С песчаного холма в сосновый лес» («From Sandhill to Pine»).

СОКРОВИЩЕ КАЛИФОРНИЙСКОГО ЛЕСА («A Treasure of the Redwood»). Из того же сборника.

КАК Я ПОПАЛ НА ПРИИСКИ («How I Went to the Mines»), Из того же сборника.

Брет Гарт использует свой личный старательский опыт в целом ряде рассказов. Дружеская компания образованных молодых горожан, объединившихся для золотоискательства в «Счастливце Баркере», «Друге капитана Джима», «Сокровище Калифорнийского леса», восходит к компании «Камедное дерево», описанной в этом автобиографическом очерке.

РУСАЛКА МАЯЧНОГО МЫСА («The Mermaid of Lighthouse Point»). Напечатано в сборнике 1901 г. «В Калифорнийских лесах» («Under the Redwoods»).

КАК РУБЕН АЛЛЕН УЗНАЛ САН-ФРАНЦИСКО («How Reuben Allen Saw Life in San Francisco»). Из того же сборника.

В первые годы жизни в Калифорнии Брет Гарт недолгое время служил продавцом в аптекарском магазине. Молодой Кейн в рассказе, невольный свидетель и участник драматических и кровавых событий, принадлежит к автобиографическим образам Гарта.

ТРОЕ БРОДЯГ ИЗ ТРИНИДАДА («Three Vagabonds of Trinidad»). Напечатано в том же сборнике.

Брет Гарт был противником традиционной романтизации индейцев в литературе, так часто сочетавшейся в США с грубой расовой дискриминацией; но с начала своей литературно-общественной деятельности и до самого конца он выступает как друг и заступник гонимых и истребляемых в США аборигенов американского материка.

МОЯ ЮНОСТЬ В САН-ФРАНЦИСКО («Bohemian Days in San Francisco»). Из того же сборника.

УКРАДЕННЫЙ ПОРТСИГАР («The Stolen Cigar-Case»).

Из позднего цикла литературных пародий Гарта, опубликованного им в 1901–1902 гг. под общим заголовком «Новые бурлески» («The New Burlesques»), «Украденный портсигар» – одна из лучших пародий на детективные рассказы А. Конан-Дойля.

ГОРНЫЙ МЕРКУРИЙ («А Mercury of the Foot-Hills»). Напечатано в последнем прижизненном сборнике 1902 г. «На старой дороге» («On the Old Trail»).

ПОДОПЕЧНЫЕ МИСС ПЕГГИ («Miss Peggy’s Protégées»). Из того же сборника.

СТИХИ И БАЛЛАДЫ

«В ЗАБОЕ» («In the Tunnel»). Напечатано в 1869 г. в журнале «Оверленд монсли».

«ЕЕ ПИСЬМО» («Her Letter»). Напечатано в 1869 г. там же.

«ЧИКИТА» («Chiquita»). Напечатано в 1870 г. там же.

«ДИККЕНС НА ПРИИСКЕ» («Dickens in Camp»). Напечатано в 1870 г. там же.

Биограф Гарта Мервин рассказывает, что неожиданная весть о смерти Диккенса застала Гарта в золотоискательском районе, вдали от Сан-Франциско. Ночью он написал стихи и наутро отправил их в уже готовый к печати июньский номер «Оверленд монсли».

О Нелли маленькой– речь идет о героине романа Диккенса «Лавка древностей».

«ЦЕЦИЛИЯ» («Cicely»). Напечатано в 1870 г. там же.

«ОБЩЕСТВО НА СТАНИСЛАВЕ» («The Society upon the Stanislaus»). Напечатано в 1868.г. в еженедельнике «Ньюс леттер». В журнальной публикации стихи назывались «Заседание Академии естественных наук на Смитовой переправе в округе Туолумне».

Река Станислав, приток Сан-Хоакина, один из центров калифорнийского старательства 1850-х гг.

«КОНСЕПСЬОН ДЕ АРГЕЛЬО» («Concepción de Arguello»). Напечатано в 1875 году в сборнике стихов Гарта «Эхо в Нагорьях» («Echoes of the Foot-Hills»).

Николай Петрович Резанов(1764–1807) – русский государственный деятель, один из учредителей Российско-Американской компании. В 1803 году Резанов, назначенный посланником в Японию, выехал в длительное путешествие во главе русской кругосветной экспедиции Лисянского и Крузенштерна; после неудачи своей миссии в Японии отправился инспектировать русские колонии в Америке; к этому времени и относится посещение Резановым Сан-Франциско (весна 1806 г.). Историк Российско-Американской компании П. А. Тихменев объясняет неожиданное обручение Резанова с Консепсьон де Аргельо, дочерью коменданта испанской крепости, преимущественно дипломатическим расчетом; это помогло Резанову получить у испанцев необходимое продовольствие для русских колонистов (см. «Историческое обозрение образования Российско-Американской компании». Спб., т. 1, 1861, стр. 146–150). Здоровье Резанова было подорвано трудным путешествием; он заболел на обратном пути в Петербург и умер в Красноярске весной 1807 года.

Конча, Кончита– уменьшительные имена от Консепсьон.

Монтерей– портовый город и административный центр Калифорнии в течение всего испано-мексиканского периода ее истории.