Текст книги "Брет Гарт. Том 6"

Автор книги: Фрэнсис Брет Гарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

– Теперь стало ловчее, – сказала девушка со вздохом удовлетворения и повернулась к нему вполоборота, показав круглую щечку и блеснув голубыми глазами из-под темных ресниц. Это была минута величайшего искушения для Джека, но он понял, что сейчас в его лице испытанию подвергается весь род золотоискателей, и не поддался соблазну. К тому же душа у него была чистая.

– Я бы и блузку подобрал, будь у меня побольше булавок, – сказал Джек со знанием дела: у него были сестры.

Булавки появились незамедлительно. В результате манипуляций с юбкой из-под ее подола, собранного в виде фестонов, выглянула нижняя юбчонка из дешевой вылинявшей фланели, бледно-голубой, как глаза девушки однако это обстоятельство не вызвало замешательства или недовольства ни у одной из сторон.

– Ну вот, теперь будет лучше, – сказал Джек, созерцая плоды своих трудов и любуясь выглядывавшими из-под юбки тоненькими щиколотками. Девушка тоже внимательно рассматривала свое отражение в блестящем донышке таза.

– Кажется, я похожа на китайскую девочку, правда?

Джек хотел было возразить, предположив, что она говорит о сходстве с китаянкой, но, взглянув, куда она указывала, он увидел на полке дешевую безделушку из китайского фарфора, изображавшую голландскую пастушку. В статуэтке и впрямь было какое-то сходство с девушкой.

– Только не попадайтесь на глаза Мамке, – сказала она задорно, – не поздоровится вам, если она узнает.

– А вы уж лучше скажите ей, что управились без моей помощи, – сказал Флеминг.

– Почему? – спросила девушка, широко раскрыв наивные глаза.

– Вы же сказали, что ваш отец не любит золотоискателей, и он рассердится на вас за то, что вы одолжили мне таз.

– Ах, не отец страшен, а ложь, – сказала она с гордым сознанием собственной добродетели, которое, однако, было в значительной мере смягчено добавлением: – Мамка меня не выдаст.

– Ну что ж, прощайте, – сказал Флеминг, протягивая руку.

– А вы мне не сказали, принес ли вам счастье мой таз, – сказала девушка, не беря его руки.

Флеминг пожал плечами.

– Мне, как всегда, не повезло, – усмехнулся он.

– Вас, видать, больше заботит, как бы получить назад кольцо, – сказала девушка. – Я вижу, не очень-то вы усердный старатель.

– Боюсь, что так.

– И потом вы не сказали мне вашего имени, а вдруг отец захочет узнать.

– Вряд ли. Впрочем, меня зовут Джек Флеминг.

Она подала ему руку.

– А вас как зовут, – спросил он, пожимая маленькие красные пальчики, – а вдруг я хочу знать?

Ей очень понравилось, как он остроумно перефразировал ее слова. Она улыбнулась, показав белые зубки, отняла руку и сказала:

– Счастливого пути, мистер Флеминг. Меня зовут Тинка…

– Как?

– Это уменьшительное от Кэтинка – Кэтинка Джеллингер.

– До свидания, мисс Джеллингер.

– До свидания. Мой отец – Генри Бун Джеллингер, из Кентукки, если вам когда случится встретить его.

– Спасибо.

И она быстро скрылась в доме, а он пошел к лесу. Поднимаясь на холм, он бессознательно ждал, что снова услышит голос девушки, распевающей негритянский гимн, но ожидания его не сбылись. Поднявшись на вершину, он остановился и обернулся.

Она, как видно, ждала этого и помахала ему на прощание тем самым тазом, который он у нее брал. Таз блеснул на миг в лучах заходящего солнца и померк, заслонив маленькую фигурку.

II

Мистер Джек Флеминг и в самом деле был «не очень-то усердный старатель». Он и его товарищи – оба такие же молодые и полные надежд неудачники, как и он сам, вот уже три месяца разрабатывали заявку на горном прииске; это заставляло их проделывать массу полезных физических упражнений, давало повод для беспрестанных шуток над собой и обеспечивало неограниченную свободу и независимость. Каждый день они с утра по три-четыре часа работали киркой и лопатой, потом, в полдень, растянувшись на часок под секвойей, курили трубки, а там снова принимались за работу до захода солнца, промывая грунт и добывая золота ровно столько, чтобы покрыть свои каждодневные нужды, и все это, независимо от их стараний, а может быть, и неведомо для них самих, было воплощением того пленительного социалистического рая, о каком могли только мечтать куда более достойные люди, которым они и в подметки не годились. И вот Флеминг снова вернулся к этой утонченной дикарской жизни; он не вспоминал о своем приключении в лесу и не рассказывал о нем товарищам. Он закончил свои дела в ближнем городе, а маленькое приключение в пути не представляло никакого интереса для них и мало что значило для него самого.

На третий день по возвращении на прииск, когда Флеминг отдыхал под секвойей, к нему подбежал один из товарищей.

– Нет ли у тебя на совести какого-нибудь старого счета – скажем, за стирку, – по которому ты задолжал?

– А в чем дело?

– Да там пришла какая-то толстая негритянка и спрашивает тебя, а в руках у нее сложенный листок, чертовски похожий на счет.

– Тут какая-то ошибка, – предположил Флеминг, вставая.

– Она уверяет, что все верно. И без запинки называет твое имя. Фолкнер (это была фамилия третьего товарища) повел ее в ущелье, подальше от лагеря, а я кинулся сюда предупредить тебя. Так что если ты предпочитаешь остаться в стороне, лежи тут смирно, покуда мы не вернемся, уговорились?

– Глупости! Я поговорю с ней!

Товарищ, пораженный такой решимостью, умолк, а Флеминг, вскочив на ноги, пошел разыскивать таинственную посетительницу. Это оказалось нелегким делом, ибо изобретательный Фолкнер, со всей добросовестностью выполняя поручение, завел ее в глубокое ущелье, галантно поддерживая под руку на крутой тропке и высказывая вслух предположение, что «кажется, сегодня была очередь Джека идти в Джимстайн».

Мало того, он развлекал свою спутницу рассказами о недавнем нашествии на эту округу медведей и пантер. Когда Флеминг нагнал их, он выразил радостное изумление, одновременно предостерегая его взглядами, на которые Флеминг не обратил внимания, так как во все глаза глядел на спутницу Фолкнера. Эта толстая негритянка с трудом переводила дух от усталости и еле сдерживаемого нетерпения. Флемингу стало искренне жалко старую женщину.

– Вы будете масса Флеминг? – спросила она, задыхаясь.

– Да, я, – ответил Флеминг мягко. – Чем могу служить?

– Еще как можете! Вы можете избавить меня от этой гусеницы, – сказала негритянка, указывая на Фолкнера, – чтоб она не путалась у меня под ногами. Можете сказать этому болтуну, что он не на такую дуру напал, которая не отличит следов мула от медвежьих! И чтоб он не рассказывал мне сказок про пантер, которые пасутся на травке и прячутся на поляне за скалами: не с малым негритенком имеет дело, а со взрослой женщиной! Вы можете сказать ему, что Мамка Кэртис живет в этих лесах с тех пор, когда его и на свете еще не было, и навидалась на своем веку медведей и пум больше, чем у него волос в бороде.

При слове «Мамка» Флеминга, как молния, осенило воспоминание.

– Простите, пожалуйста, – начал было он, но, к его удивлению, негритянка вдруг разразилась самым добродушным смехом.

– Ничего, ничего, сынок! Раз вы и есть тот самый масса Флеминг, которому Тинка одолжила намедни таз, наплевать мне на шуточки ваших дружков. У меня тут кое-что есть для вас, – она протянула ему сложенную бумажку, – и еще вот эта коробочка.

Флеминг почувствовал, что краснеет, сам не зная почему, а Фолкнер скромно, но демонстративно удалился и, плохо расслышав слово «намедни», сообщил третьему их компаньону, что Флеминг взял у странствующего медника таз, и теперь негритянка, жена медника, предъявила ему счет за пользование тазом и требует расплаты. После ухода Фолкнера Флеминг облегченно вздохнул и развернул сложенную бумажку. Это было письмо, написанное карандашом неуверенной детской рукой на листке, вырванном из старой бухгалтерской книги, что, очевидно, и дало повод товарищам Флеминга принять письмо за счет. Флеминг поспешно приступил к чтению. В письме говорилось:

«Мистеру Дж. Флемингу.

Дорогой сэр! Когда вы в тот день ушли от нас, я взяла тазик, который вы мне вернули, чтобы замесить тесто для хлеба и пирогов. А на другое утро за завтраком папа говорит: «Что это с твоим пирогом – я чуть об него зуб не сломал – с песком ты его, что ли, замесила – просто есть невозможно! Вот гляди!» – Сказал и с этими словами выплюнул несколько крупинок золота, которые попались ему в пироге. Что вы на это скажете, мистер Флеминг! Не такой уж вы невезучий, как вам кажется! Выходит, вот как все было. Когда вы промывали пробу, эти крупинки золота проскользнули и застряли в трещинках на дне таза, а когда я, ничего не ведая, месила тесто, они прилипли к нему и попали в пирог. Что делать – пришлось мне согрешить и солгать, но в Писании сказано: «Сделайся всем для всех». Вот я и подумала, что должны же вы знать о своем счастье, и я послала к вам Мамку с этим письмом и золотом в коробочке. Конечно же, если бы папа служил Мамоне, а не охотился на божьих тварей, он догадался бы, откуда это золото; а так он поверил, что оно было в воде из нашего ближнего родника. Ну, прощайте. Дорожите ли вы по-прежнему своим колечком? С почтением, ваша

Кэтинка Джеллингер».

Когда мистер Флеминг кончил читать письмо, Мамка вручила ему маленькую картонную коробочку. В первую минуту Флеминг растерялся, не зная, посвящена ли Мамка в эту тайну. Но, к его величайшему облегчению, она внезапно заявила:

– Ну, сынок, дело мое сделано, я все передала из рук в руки. Пора мне убираться из вашего лагеря подобру-поздорову. Не говори ничего, чтоб мне не проболтаться дома.

Флеминг понял.

– Скажите ей, что я благодарен… и… я постараюсь… – мямлил он.

– Помолчи, милок! Хватит с меня и этого, ничего больше не надо! Желаю тебе и твоим дружкам всего хорошего.

И она направилась к дороге. А он посмотрел ей вслед и открыл коробочку.

Там лежали три небольшие зернышка золота, весом всего примерно в четверть унции. Такие зерна, конечно, могли незаметно для него застрять в трещинах старого таза. Но если таков результат одной только промывки, а теперь он легко мог вообразить, что так же точно сквозь дырявое дно проскочили еще несколько крупных зерен, тогда… Он обомлел от одного только предположения. Потом проводил взглядом удалявшуюся фигуру Мамки. Представляет ли себе она, представляет ли себе Тинка, что может значить такая находка? Или же провидение доверило эту тайну людям, которые меньше всего могли догадываться о ее значении? В первую минуту ему захотелось догнать негритянку и предостеречь ее; но, подумав, он решил, что рискует возбудить в ней подозрения и выдать тайну.

Он понял, что, пока не возьмет еще одну пробу, все зависит от соблюдения тайны. А с пробой надо поторопиться.

Но как уйти из лагеря, скрыв от приятелей причину отлучки? Он был слишком хорошим товарищем, чтобы не поделиться с ними плодами своей удачи, но вместе с тем вовсе не был так уж уверен в удаче. Может быть, его находка – всего лишь пустяковый «кармашек», запасы которого он уже истощил или истощит при следующей промывке.

Он не сделал никакой заявки; участок мог принадлежать отцу Кэтинки или какому-нибудь золотоискателю вроде него самого. В любом случае приисковые товарищи могли поднять его на смех, а то и сделать ему суровый выговор за беззаботность и нерасторопность. Ну уж, нет! Правды он им не откроет, но и врать не станет. Он просто скажет, что его вызвали на денек по частному делу.

К счастью, пылкая фантазия товарищей Флеминга работала в его пользу. Предположение о меднике и тазе было с возмущением отвергнуто вторым товарищем. Да и сам Фолкнер припомнил румянец и смущение Флеминга; поэтому, сойдясь в палатке, приятели единодушно порешили, что негритянка доставила Флемингу любовное письмо! Он молод и хорош собой, что же удивительного в том, что у него где-то на стороне завелись амуры?

Поэтому, когда Флеминг смущенно заявил, что ему нужно завтра спозаранку отлучиться по делам, о которых он пока что не может им рассказать, его слова были восприняты товарищами как подтверждение их догадок, и они с многозначительными и лукавыми улыбками пожелали ему счастливого пути.

– Но только, – добавил Фолкнер, – в твоем возрасте, дружок (при этом сам он был девятью месяцами старше Флеминга), я бы отправился с ночи.

Что говорить, провидение покровительствовало молодому старателю!

На следующее утро Флеминг с рассветом отправился в путь. У него было сильное искушение наведаться сначала в хижину, но он не поддался, помня, что, пока не убедится в своем счастье, ему нужно дорожить каждой минутой.

Было уже далеко за полдень, когда он дошел до лесной опушки. Еще несколько шагов, и он нашел родник и жилу. Чтобы не вызвать подозрений товарищей, он не взял с собой инструментов, а прихватил лопатку, кирку и лоток по пути, одолжив их на соседнем участке. Место вокруг родника и сам родник, как видно, оставались нетронутыми с тех пор, как Флеминг был здесь в последний раз. Он с сильно бьющимся сердцем приступил к делу. Теперь, когда с ним были все нужные инструменты, никаких трудностей не предвиделось. Флеминг напряженно наблюдал, как вода с грунтом переливается через край лотка; наконец земля и гравий были смыты, на дне остался только черный шлих. Флеминга охватило смутное предчувствие неудачи: будь жила побогаче, это сказалось бы на первых же порах. Еще немного, и лоток стал совершенно чистым, если не считать мельчайших «следов» – в точности таких же, что и в первый раз. Флеминг промыл еще один лоток – и снова без толку. Проба, взятая поглубже, дала после промывки то же самое. Сомнений быть не могло: его постигла неудача. Находка оказалась всего лишь «кармашком», а те несколько зерен, которые ему послала Кэтинка, были его единственной добычей.

Флеминг сел с чувством огромного облегчения: теперь можно будет снова честно смотреть в глаза товарищам; теперь он снова сможет увидеть хорошенькое личико девушки, и совесть не будет его грызть за то, что он не посчитался с суевериями отца Тинки, сделав заявку на участок по соседству с его хижиной. Право же, теперь он мог оправдать на деле все домыслы своих товарищей!

Флеминг быстро собрал инструменты и направился было к поляне, но вдруг столкнулся с Кэтинкой, которую еле узнал – так она изменилась. И все-таки это была она, девушка из лесной хижины, пославшая ему коробочку с золотом! Она была одета совсем по-новому – на ней было, по-видимому, ее обычное, каждодневное платье из яркого узорчатого ситца; пышные черные волосы были собраны в пучок и спрятаны под маленькую соломенную шляпку. Но больше всего Флеминга поразило, что все ее ребячество как рукой сняло вместе с чужой, не по росту сшитой одеждой; перед ним стояла девушка среднего роста с таким обворожительным и милым лицом, что пленила бы хоть кого. Флеминг смутился, – он заметил, что хорошенькие губки девушки сжаты, а брови сурово сдвинуты, когда она в упор посмотрела на него.

– Вы, как видно, поспешили отправиться напрямик в лес, – холодно заметила она. – Кажется, вы могли бы сперва заглянуть к нам.

– Ваша правда, – поспешил согласиться Флеминг, – по мне хотелось сначала удостовериться в правильности тех догадок, о которых вы сообщили мне в письме.

Флеминг колебался, нужно ли говорить Тинке о постигшей его неудаче; самому-то ему история казалась только забавной, но как это примет она?

– Вы обзавелись новой посудиной, – заметила она, слегка надув губки.

– Да-да! – И Флеминг решил воспользоваться упоминанием о лотке. – Но, кажется, у нее нет чудодейственных свойств вашей посудины. У меня не осталось даже следов на донышке. Вы, наверное, заколдовали ваш старый таз.

Она вспыхнула, и ее лицо просияло, а губы растянулись в улыбку.

– Нечего шутить! Не хотите же вы меня уверить, что вам и сегодня не повезло!

– Ну, конечно, повезло, раз я встретил вас.

Ее глаза заблестели.

– Я же говорила, что вы не очень усердный старатель. Вам недостает веры. Будь у вас вера хотя бы с горчичное зерно, вы сдвинули бы гору, – так сказано в Писании.

– Но гора-то стоит на коренной породе, и она не под силу моей вере, – сказал он, смеясь. – К тому же это значило бы угождать Мамоне, а вы ведь не хотите, чтоб я служил Мамоне.

Она посмотрела на него с интересом.

– Я вижу, вам с этой самой горы наплевать, намоете вы чего-нибудь или нет, – сказала она не то восхищенно, не то критически.

– В угоду вам я готов начать все сызнова. Если хотите, можете убедиться сами. А может, вы, как и в тот раз, принесете мне счастье. Возьмите лоток. Я наполню его, а вы станете промывать. Вы будете мне вместо талисмана.

Она было нахмурилась, но потом весело переспросила:

– Как-как?

– Будете моей доброй волшебницей.

Она снова заулыбалась, и ее бледное личико покрылось румянцем.

– Очень может быть, что так оно и выйдет, – заявила она с неожиданной важностью.

Он быстро наполнил лоток породой, отнес его к роднику и слил большую часть размытой почвы.

– Теперь подойдите сюда и встаньте рядом со мной на колени, – сказал он девушке, – возьмите в руки лоток и делайте все, что я скажу.

Кэтинка послушно стала на колени. Вдруг она предостерегающе подняла свою маленькую ручку.

– Подождите минуточку, покуда не уляжется муть.

Родник слегка замутился после первой промывки.

– Это не имеет значения, – сказал он торопливо.

– Нет, нет, прошу вас, подождите!

Она положила ему на плечо смуглую ручку. От этого прикосновения сладостное тепло разлилось по всему его телу.

– Посмотрите-ка вниз! – весело крикнула она.

– Куда? – недоумевал он.

– А вон, разве не видите?

– Что?

– Вас и меня!

Он посмотрел, куда она указывала. Муть в роднике осела, вода стала снова недвижимой и чистой, как зеркало, и в ней отчетливо отразились не только их лица, но и коленопреклоненные фигуры. А по обеим сторонам, как алтарные колонны, возвышались две секвойи.

На минуту воцарилась тишина. Ее нарушало только жужжание шмеля, отдававшееся назойливым звоном в ушах, да откуда-то издалека доносился слабый стук дятла. Когда они увидели свои фигуры в волшебном зеркале родника, у обоих возникло смутное, непроизвольное и тем не менее непреодолимое чувство. Рука Флеминга поневоле обвилась вокруг тоненькой талии девушки.

– Может быть, вы и есть то сокровище, которое я ищу, – прошептал он, сам не зная, что говорит.

Девушка рассмеялась, высвободилась и вскочила на ноги; лоток бесславно пошел ко дну; Флеминг с помощью Тинки, по локти засучившей рукава, извлек его из воды. Несколько минут они сосредоточенно и серьезно занимались промывкой, но помощь Тинки ничуть не содействовала успеху. Ни малейшего осадка на дне лотка не оставалось. Флеминг расхохотался.

– Вот видите, – весело сказал он, – нечестивый Мамона мне не помогает, – во всяком случае, по соседству с обителью вашего батюшки.

– Ах, теперь это уже неважно, – прервала его девушка, – отец собирается перекочевать куда-нибудь подальше, в горы. Он говорит, что здесь стало слишком уж людно с тех пор, как последний поселенец устроился в трех милях от нас.

– И вытоже уедете с ним? – встревожился молодой человек.

Тинка кивнула чернокудрой головкой. Флеминг подавил невольный вздох.

– Ну что ж, тогда я, пожалуй, попытаю здесь счастья поосновательнее. Сделаю заявку на этот участок. Вряд ли ваш отец будет возражать. Вы же знаете, никаких законных прав у него нет.

– Я вижу, что вы уж ни перед чем не остановитесь, раз вам приспичило найти золото, – сказала Тинка, отвернувшись от Флеминга. В тоне девушки было что-то кольнувшее незадачливого влюбленного. Он стал чувствителен к таким вещам.

– Нет, нет, – возразил он, – раз это повело бы к неприятностям с вашим отцом, я не стану делать заявку. Я только подумал, – продолжал он с заискивающей нежностью, – как было бы приятно поработать здесь, около вас.

– Только зря время потеряете, – отрезала она, мрачно насупившись.

– Может быть, вы и правы, – сказал Флеминг, вставая. Печаль и горечь сквозили в его словах. – Что ж, пора мне восвояси.

Он подошел к роднику и собрал инструменты.

– Еще раз спасибо за любезность. Прощайте.

Флеминг протянул руку, она безвольно подала ему свою, и он направился к опушке.

Но не сделал он и нескольких шагов, как Тинка окликнула его. Он обернулся и увидел, что она стоит на том же месте, упершись маленькими ручками в бока, вперив в него широко раскрытые глаза. Потом она бросилась к нему и крепко вцепилась в него, ухватив обеими руками за полы куртки.

– Нет, нет, вы не уйдете, не уйдете! – твердила она взволнованно. – Мне нужно вам кое-что сказать! Слушайте! Слушайте же, мистер Флеминг! Я пропащая, пропащая девчонка! Я наврала отцу, наврала Мамке, наврала вам! Я дала ложные показания – я хуже Сапфиры [23]23
  Сапфира, по библейскому преданию, продав вместе с мужем свое имение, утаила часть денег от апостолов.


[Закрыть], – я повинна в величайшем лжесвидетельстве. Ах, мистер Флеминг, ведь я понапрасну вызвала вас сюда! Никакого золота в тот раз вы не нашли! Его и не было. Все подстроила я сама! Я… я… подсолилатаз.

– Что подсолила? – как эхо, повторил озадаченный Флеминг.

– Ну да, подсолила его, – повторяла Кэтинка, волнуясь, – отец говорит, что именно так делают погибшие сыны Мамоны, чтобы повыгоднее продать свои заявки. Я сама подложила золото в таз; его там не было ни крупинки.

– Но зачем же?

Она не отвечала; вдруг из ее голубых глаз брызнули слезы, и она разрыдалась, закрыв лицо руками и уткнувшись в его плечо.

– Затем… затем… – всхлипывала она, не отрываясь от его плеча, – что я хотела вас вернуть!

Он обнял ее. Он поцеловал ее с нежностью, с благодарностью, смеясь и плача, растроганный и счастливый, и, переведя дух, не нуждаясь ни в каких словах, снова принялся целовать ее со всей страстью, все понимая, все оправдывая и прощая. Наконец, опомнившись, он спросил:

– Но откуда же вы взяли золото?

– Ах, почем я знаю… у старого русла… давным-давно, когда я была еще маленькой! – говорила она в промежутках между судорожными и отчаянными всхлипываниями. – Я ни разу не обмолвилась об этом отцу, – он рассердился бы, узнав, что собственная его дочь ищет золото, да я и сама никогда не вспоминала об этом, пока не встретила вас.

– И с тех самых пор вы никогда там не были?

– Никогда.

– И никто другой там не был?

– Никто.

Вдруг она оторвалась от его плеча; ее соломенная шляпка сползла назад; от мгновенной догадки она вся разрумянилась.

– Послушайте, да нет же… не думаете же вы… что… после стольких лет… там может быть… – И, не докончив фразы, она схватила его за руку и крикнула: – Идем!

Она подобрала лоток, он схватил лопату и кирку, и они, как дети, бегом помчались вниз с холма. В каких-нибудь ста футах от хижины Тинка круто свернула на прогалину.

– Не бойтесь – отца нет, – сказала она и снова, держа его за руку, пустилась бежать по маленькой долине. В конце ее они очутились у наполовину высохшего русла со скалистыми берегами, размытыми зимними потоками. Место было, по всей видимости, такое же дикое и заброшенное, как и у лесного родника.

– Сюда не ступала ничья нога, – сказала девушка поспешно, – с тех самых пор, как отец вырыл колодец у нашего дома. Ну, теперь копайте!

По старому руслу струилось несколько ручейков, оставшихся от прошлогоднего паводка, – воды здесь было достаточно для промывки нескольких проб.

Выбрав место, где заметнее проступал белый кварц, Флеминг врубился киркой в отмель. После нескольких ударов порода поддалась и растрескалась у его ног. Он кое-как промыл один лоток, увлеченный больше своей спутницей, чем работой; а она, поменявшись с ним ролями, вдруг превратилась в страстного, умелого, нетерпеливого старателя. Но все было без толку. Флеминг со смехом отбросил в сторону лоток и схватил ее маленькую ручку.

– Нет, нет, попытайтесь еще раз, – настаивала она шепотом.

Он снова ударил киркой с такой силой, что большая глыба рухнула и рассыпалась, завалив и лоток и лопату. Флеминг стал откапывать лопату, а Тинка принялась старательно высвобождать лоток.

– Эта проклятая штука словно вросла в землю и ни с места! – волновалась Тинка. – Небось, покорежило ее, как тот наш таз.

Флеминг со смехом бросился к ней на помощь и, одной рукой обняв девушку, пытался другой подсобить ей. Но лоток не поддавался, казалось, он и впрямь разбит и помят. Вдруг Флеминг вскрикнул и начал поспешно выгребать и вышвыривать из него землю.

Через минуту он извлек загромоздившую чуть не весь лоток глыбу кварца, похожую на огромный кусок бесцветного, ноздреватого, как пчелиные соты, сыра. Сбоку, там, где по кварцу скользнула кирка, светилась блестящая, словно солнечный луч, желтая жила! Когда Флеминг попробовал поднять глыбу, по ее весу он безошибочно определил, что она, как соты медом, вся заполнена золотом.

Через две недели весть о помолвке мистера Флеминга с дочерью охотника и благочестивого отшельника наделала много шуму в округе Большого Русла и вызвала пересуды и скептические замечания даже среди самых близких товарищей Флеминга, искренне поздравлявших его с удачей.

– Нечего сказать, в высшей степени странная история, – стоило Джеку попросить у девчонки таз, как она тут же влюбилась в него, – говорил Фолкнер, растянувшись под деревом и попыхивая трубкой. – Сколько бы мы ни одалживали старательских тазов, ни тебе, ни мне не удалось бы выжать из них ни черта. А уж об этом ханже-проповеднике, об этом охотнике и говорить нечего: здорово же он ухитрился, не прогневив ни бога, ни Мамоны, передать заявку зятю. Нас-то он живо спровадил бы со своего участка.

– Ни бельмеса ты в этом деле не понял, – возразил другой товарищ Флеминга. – Всем известно, что старик Джеллингер только прикидывался, будто не любит наше ремесло и ни на шаг не подпускает к себе золотоискателей; просто сам он втайне разрабатывал огромную жилу и не желал никаких компаньонов. А когда Флеминг затесался в это дело, обольстив девчонку, старик понял, что тайна его раскрыта, и ему волей-неволей пришлось дать отступного. Ты же знаешь, что Джек – никудышный старатель. Уж ему-то ни разу не удалось напасть на жилу. Единственное сокровище, которое он нашел в лесу, – это Тинка Джеллингер.

Перевод М. Баранович