Текст книги "Гибель «Русалки»"

Автор книги: Фрэнк Йерби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

– А что теперь?

– Завтра, в день рождения, мы обговорим дату свадьбы, чтобы она состоялась как можно быстрее, после того как вернется папа. Я уверен, что уж это решение он одобрит.

Незадолго до рассвета один из гигантских мастиффов, составлявших предмет гордости Фэроукса наряду с серыми в яблоках лошадьми, которых завел еще Эштон Фолкс, поднял большую, как у льва, голову и завыл. Звук был ужасный, глубокий и печальный. Он висел в ночном воздухе, как…

«…Обещание несчастья», – подумала Джо Энн. Она лежала и слушала, как еще четыре буль-мастиффа подхватили этот вой, выплескивая свое застарелое собачье горе идущей на убыль луне.

И вот одна за другой подали голос все собаки в округе, даже мастиффы Мэллори-хилла присоединились к своим родичам и потомкам в Фэроуксе. Пронзительно заржали серые лошади.

А Джо Энн Фолкс, содрагаясь, внимала этому ужасному хору.

«Гай назвал бы меня дурой, – подумала она, – но я боюсь, боюсь…»

Джо Энн сидела рядом с Уилкоксом Тернером и смотрела, как Хант танцует с Трилби, – оба такие красивые, молодые, во многом странным образом схожие: стройные, светловолосые, с розовыми, словно только что вымытыми, лицами. Трилби крошечная, как куколка из дрезденского фарфора. Хант возвышался над ней; он на дюйм превосходил ростом даже отца и имел фигуру атлета – стройные бедра и широкие плечи. У него было все, что нужно для чемпиона, кроме сердца, жаждущего борьбы. Трилби выглядела недовольной. Она то и дело бросала взгляд туда, где сидел Уилкокс. В другом конце комнаты Нат Джеймс бессвязно и односложно отвечал на оживленную болтовню Ив Клайв. Он глядел на Трилби глазами преданного пса.

Престон Мэллори танцевал с женой Франсуазой. Весь его облик выражал сонное довольство. Джо Энн отметила про себя, что он начал толстеть. Какие слова произносит обычно Гай, когда речь заходит о крепости брачных уз? Ах да – la curva de felicidad – кривая счастья. Уилтон Мэллори танцевал с Джуди: они пытались изобразить негритянский танец кекуок. «Господи, – подумала Джо, – а вдруг они так разойдутся, что начнут лягаться, размахивать руками и скакать, как черномазые, – придется тогда их остановить…»

Уиллард и Норма Джеймс с довольным видом наблюдали за происходящим со своих мест. Их брак оказался удачным. Жили душа в душу. Дети не доставляли им много хлопот, хотя Нат и не оправдал их надежд. Рядом с ними сидели Фитц и Грейс и с нескрываемым беспокойством наблюдали за Трилби, танцевавшей с Хантом.

Трилби же не сводила глаз с Уилкокса Тернера. Джо пришлось признать, что его вполне можно было назвать привлекательным. Это был видный мужчина высокого роста, красивый неброской красотой, в которой было что-то англосаксонское. Трилби явно хотела, чтобы он подошел и занял место Ханта. Испытывая чувство, близкое к отчаянию, Джо попыталась его разговорить.

– Не хотела бы показаться вам любопытной старухой, мистер Тернер, – сказала она, – но мы были бы не прочь немного узнать о вас. На Севере, конечно, все по-другому, но здесь у нас каждый знает все о каждом. Так уж принято между соседями. Мы считаем, что порядочным людям нечего скрывать…

– Так я показался вам скрытным, миссис Фолкс? – промурлыкал Тернер своим низким голосом грудного тембра. – Прошу прощения, я вовсе не хотел этого. Возможно, английская кровь – причина моей сдержанности…

– А вы разве англичанин? – спросила Джо Энн. – Акцента у вас нет…

– Откуда ему быть? Я родился в Нью-Орлеане и жил в Нью-Йорке с четырех лет. Я-то думал, что вы все обо мне знаете: ведь во многом благодаря вашему мужу я сумел встать на ноги…

– Я могу сказать наверняка, что мой муж никогда не упоминал при мне ваше имя…

Лицо Уилкокса Тернера выразило неподдельное замешательство.

– Должен вам сказать, что это очень странно. Моя мать так часто говорила о нем…

– Расскажите мне о ней, – попросила Джо Энн.

– Она была красива. Смуглая, латинского типа, как и ваша дочь. Она всю жизнь восхищалась вашим мужем, миссис Фолкс, потому что он исправил вопиющую несправедливость, допущенную по отношению к ней. Мой отец был англичанином, жившим в Нью-Орлеане. Он был довольно богат, когда же умер, появились так называемые родственники и оспорили завещание. Мать была бедна и незнатного происхождения, поэтому им удалось выиграть. Но весной 1855 года появился мистер Фолкс, который, по-видимому, хорошо знал ее семью и проделал работу, достойную хорошего детектива. Он, кажется, сумел доказать, что эти родственники никак не были связаны с отцом. Нам возвратили его деньги, и мы зажили очень хорошо. Я обучался в лучших школах, закончил Гарвард… Ну вот, пожалуй, и все…

– Нет, не все, – сказала Джо Энн. – А вы-то сами чем занимаетесь?

– Я владею кожевенной фабрикой в Бруклине. Мы производим все виды изделий из кожи: женские сумочки, обувь, чемоданы, седла, сбрую… Я сомневался, стоит ли говорить об этом, потому что знаю, как сильны на Юге предубеждения против предпринимателей…

– Не так уж они и сильны. Вы могли бы назваться владельцем фабрики и быть принятым всюду…

– Я этого не знал. Моя фабрика, если я могу так сказать без риска показаться хвастливым, одна из крупнейших в Нью-Йорке. Но я всячески избегал упоминать об этом, потому что, как вы заметили, миссис Фолкс, у меня несколько искаженное представление о Юге…

– Вам следовало все рассказать, – мягко сказала Джо Энн. – Когда здесь появляется незнакомец и ничего не говорит о себе, мы начинаем думать, что ему есть что скрывать. Скажите, мистер Тернер, а почему вы до сих пор не женились? Вы мужчина приятной наружности, у вас есть деньги, и вам, должно быть, уже под сорок…

– Мне тридцать шесть лет. А не женился я потому, что моя мать тяжело болела с тех пор, как я окончил колледж. В прошлом году она умерла. Должен признаться, что она не отпускала меня от себя до последнего дня.

– Понимаю, – сказала Джо Энн. – Еще один вопрос – и я перестану вас мучить: почему, зная, что ваша мать и мой муж были давними друзьями, вы остановились в Мэллори-хилле, а не в Фэроуксе?

– Дело в том, – улыбнулся Тернер, – что у меня возникло ошибочное представление, будто ваш муж живет именно там, миссис Фолкс. Среди бумаг матери я обнаружил одно или два письма от мистера Фолкса, где он давал советы относительно вложения капитала, рекомендовал переговорить с его банкирами и тому подобное, – все письма были отправлены из Мэллори-хилла, за исключением одного, посланного не из Америки. Естественно, я приехал именно сюда в надежде повидать нашего давнего благодетеля и поблагодарить его. Когда я спросил о нем, мистер Мэллори сказал, что он в Англии, и любезно предложил остановиться у него, – мне даже в голову не пришло, что я допустил ошибку. В сущности, я только через два дня случайно узнал, что мистер Фолкс лишь короткое время жил в Мэллори-хилле, а теперь живет в Фэроуксе. Но к этому времени я познакомился с Трилби, поэтому, как вы понимаете, мне захотелось остаться…

– А известно ли вам, – решительно сказала Джо Энн, – что она собиралась выйти замуж за моего сын?

– Я знаю, что все так думают, – сказал Уилкокс Тернер не менее твердо, – но я знаю и то, что никто не поинтересовался мнением самой Трилби. Она не любит вашего сына, миссис Фолкс. Трилби сама мне об этом сказала. Никакой официальной помолвки не было. При этих обстоятельствах я не могу считать себя виновным в разрыве отношений, существующих только в головах заботливых родителей. Откровенно говоря, миссис Фолкс, чтобы завоевать Трилби, я мог бы взять на вооружение древний принцип, гласящий, что в любви и на войне все средства хороши, но в этом нет нужды. Я вступаю в честное и открытое состязание с вашим сыном, кстати, очень порядочным молодым человеком. Лучший из нас победит и станет женихом, а тому, кто проиграет, я полагаю, надлежит с достоинством признать это. А теперь прошу меня извинить… Пред ними стояла Трилби:

– Ты собираешься со мной танцевать, Уилл?

– Конечно, дорогая, – ответил Тернер, заключая ее в объятия. И они унеслись прочь. Уилкокс Тернер танцевал, как профессионал, даже лучше тех из них, кого доводилось видеть Джо Энн.

Сердце ее разрывалось от горя. Господи Боже! Почему Гай так долго не возвращается домой?

Когда Джо Энн вернулась с кухни, отдав приказание тетушке Руфи и служанкам вносить закуски, она сразу увидела: что-то неладно. Лицо Грейс Мэллори побледнело от беспокойства. Фитцхью мрачно хмурился.

Трилби Мэллори и Уилкокс Тернер исчезли.

И Хант куда-то запропастился.

Не сказав ни слова, Джо вышла на галерею и сразу же увидела сына, бегущего со стороны сада. Хант быстро поднялся по лестнице, перепрыгивая через ступени. Когда он оказался совсем близко, она заметила слезы на его лице.

– Хант! – выдохнула она. – Они… они не…

– Да, мама! Она приняла его предложение. Ради Бога, мама, уйди с дороги. Мне некогда!

Увы, она не поняла, почему он так спешил. Она обнаружила это только на следующее утро, когда постучалась к Ханту, полная решимости убедить его, что не все еще потеряно. Его постель осталась нетронутой. Два саквояжа исчезли из стенного шкафа.

Хантер Фолкс покинул родительский дом.

Глава 28

Лиз Мелтон, хозяйка таверны в том районе Натчеза, который здесь называют «под Холмом», перегнулась через стойку бара, чтобы получше разглядеть развалившегося на стуле юнца с лицом, опухшим от пьянства.

– Клянусь Господом, – произнесла она хриплым пропитым голосом, – до чего же он похож на твоего отца, детка! Сразу видно плантаторского сынка…

– Он говорит, что приехал с какой-то большой плантации выше по реке, – сказала Роза Мелтон, – Фэрвуд или что-то в этом роде…

– Фэрвуд? Никогда не слышала. Фэр… Господи, Роза, может быть, Фэроукс?

– Да, мама, – ответила Роза, – он именно так назвал это место. Боже правый! Ведь это то самое название, которое ты так часто вспоминаешь!

– Самое большое и красивое имение на всей реке. И оно должно было достаться тебе, если б этот подонок, твой папочка, не убил бы себя! Как этот мальчишка назвал себя – Мэллори?

– Нет, Фолкс. Хантер Фолкс. А что, мама?

– Тем лучше! – хихикнула Лиз. – Если бы его звали Мэллори, он был бы твоим братом, хотя это вряд ли возможно – у твоего отца никогда не было другого ребенка…

Роза задумчиво разглядывала Ханта.

– Должно быть, он ужасно богат, – мечтательно сказала она.

– Еще бы! А ты не выяснила, детка, женат он или нет?

– Нет, мама, – широко улыбнулась Роза, – но, видит Бог, я хотела бы это узнать!

Лиз взглянула на дочь. В свои тридцать лет Роза Мелтон выглядела намного моложе. Она не унаследовала от родителей тяги к спиртному и была чрезвычайно разборчива в отношениях с мужчинами, ибо природа одарила ее не только благоразумием, но и практичностью.

«Айсберг по имени Роза» называли ее мужчины с плоскодонок. Она так и не вышла замуж по той простой причине, что постоянные напоминания матери о ее «благородном» происхождении исподволь развили в ней неукротимое стремление добиться лучшей доли в жизни. А если принять во внимание, что шансы девушки, живущей «под Холмом», выйти замуж за человека «из общества» равнялись примерно одному на миллион, упорное ее нежелание даже подумать над брачными предложениями, которые делались ей нередко, казалось нелепым упрямством.

Надо сказать, что Роза, несомненно, обладала немалыми достоинствами и не могла остаться незамеченной. Унаследовав от отца определенное изящество, она, одетая соответствующим образом, внешне ничем не выделялась бы среди жен и дочерей крупных плантаторов. Она правильно говорила и даже иногда прочитывала какую-нибудь случайную книгу. Розе казалось, что эти качества понадобятся ей в будущем, она непоколебимо верила, что станет однажды настоящей леди, а о том, что знатные леди Юга говорили обычно не Бог весть как грамотно и вовсе ничего не читали, она и не догадывалась. Веря в свою принадлежность к избранным и чувствуя отвращение к неряшливости матери, она была крайне чистоплотна и опрятна в одежде. Роза не красилась и не пудрилась, чем отличалась от большинства женщин той части Натчеза, что находилась ниже Холма. Одежда ее если и не блистала вкусом, то только лишь потому, что Розе почти не приходилось видеть, как одеваются женщины из высших классов общества, живущие на Холме. Короче говоря, белокурая Роза Мелтон с ее кошачьей грацией и стремлением подражать манерам леди представляла собой незаурядное явление для тех кварталов Натчеза, где она обитала.

– Не торопи события, – нервно наставляла Лиз. – К ним, этим благородным господам, нужно уметь подойти. Их легко вспугнуть, и они очень подозрительны. Так что слушай меня, детка, уж я-то их знаю…

– Ты, мама, – спокойно отвечала Роза, – никогда не знаешь, с какого конца взяться за дело. Поэтому не учи меня, вспомни, как ты бездарно распорядилась тем шансом, который у тебя был. Я намного умнее, чем ты, и собираюсь доказать тебе это прямо сейчас…

И Роза подошла к столику, за которым сидел Хант. Он посмотрел на нее затуманенными хмелем глазами и потянулся к бутылке, уже почти пустой. Рука Розы крепко сжала его запястье.

– На вашем месте я не стала б больше пить, мистер Фолкс, – сказала она мягко.

– Это почему же? – воинственно вопросил Хант. – Всю жизнь был святошей, как последний дурак, и что я получил за это? Что, я вас спрашиваю?

– Очень интересно, Хант, – сказала Роза улыбаясь, – что же вы за это получили?

– Моя девушка бросила меня, вот что. Надоел ей до смерти. Вот она и связалась со сладкоречивым хвастуном из Нью-Йорка, который… а вы хорошенькая!

– Спасибо, – сказала Роза с журчащим горловым смешком. – Я покажусь вам еще красивее, если вы меня получше рассмотрите. Вставайте и пойдем!

– К… куда? – спросил Хант заплетающимся языком. – С… со мной такие шутки не пройдут, вы слышите?

– Никаких шуток, – мягко сказала Роза. – Я вас отведу к себе наверх и буду поить черным кофе, пока вы не протрезвеете. Если бы я хотела обмануть вас, я бы не стала беспокоиться, чтобы вы протрезвели, как вы думаете?

– Пожалуй, что так, – устало сказал Хант. – Вы хорошенькая. Белокурая, как Трилби. Но другая. Мудрее, что ли…

– О, вы убедитесь, что я очень разумная девушка, – сказала Роза Мелтон.

Хантер Фолкс медленно просыпался. Он лежал, моргая, щурясь и пытаясь собраться с мыслями. «Что за чертовщина, где это я», – думал он. Комната была ему незнакома: опрятная, красивая, во всем ощущалось женское присутствие. На окнах занавески. Туалетный столик весь уставлен таинственными бутылочками и флаконами. Запах духов.

Голова болела невыносимо. Хант ничего не мог понять. Он помнил, как приехал в Натчез, как бродил по нижней части города с намерением «дойти до края» с первой же попавшейся проституткой, но гарпии с нарумяненными и размалеванными лицами, окликавшие его из окрестных притонов, вызывали омерзение, и тогда он, вспомнив о виски, выпил в одном кабаке, выпил еще в нескольких местах, но как попал он в заведение Лиз, вспомнить уже не мог и не имел поэтому ни малейшего представления, где он находится. Он хотел было уже оставить всякие попытки разрешить эту загадку и повернуться лицом к стене, когда вошла Роза Мелтон с подносом. Хант почувствовал приятный запах яичницы с грудинкой и свежезаваренного кофе. К своему удивлению, он изрядно проголодался, но, когда перевел взгляд с подноса на девушку, которая несла его, тут же позабыл всякий голод.

Она была в ситцевом платье, светлые волосы и хорошенькое личико чисто вымыты.

– Пожалуйста, – ласково сказала она, – съешьте это, и вам станет лучше.

– Кто вы? – пробормотал он.

– Роза Мелтон. Разве вы меня не помните?

– Нет, – медленно проговорил он, – не помню. А где я, мисс Мелтон?

– В моей комнате, точнее, в моей кровати. Еще не вспомнили?

– Господи! – прошептал Хант. – А я не…

– Любовь моя, – рассмеялась Роза, – ты был сущим ягненком. Джентльменом до кончиков ногтей. Ты отчаянно сопротивлялся, когда я раздевала тебя и укладывала в постель. Пришлось звать на помощь маму. А потом я легла спать… в ее комнате.

– Хвала Всевышнему! – с жаром воскликнул Хант.

– Почему же? – насмешливо спросила Роза. – Разве я настолько стара и безобразна?

– Нет, ты очень красивая. Я просто радуюсь, что не был… груб с тобой. Я не хотел бы обидеть тебя…

– Ты ягненочек, – ласково сказала она, – и не смог бы быть груб, даже если б захотел… Давай-ка съешь свой завтрак, будь хорошим мальчиком.

– Мне надоело быть хорошим мальчиком! – вскипел Хант.

– Но это же глупо! Почему ты должен быть иным? Тебе это так идет – зачем же меняться только потому, что ты потерял свою девушку. На свете есть и другие девушки…

– Такие, как ты? – спросил Хант, сам удивившись собственной смелости.

– Такие, как я, – сказала Роза с нежностью. – Ты очень красивый, Хант Фолкс. Надеюсь, ты не сочтешь меня нескромной, если я признаюсь, что ты мне симпатичен. Должно быть, мужчина, который так мил даже пьяный, в трезвом виде и вовсе хорош. Увы, мне довелось знать немного истинных джентльменов…

Она говорила искреннее, чем хотела. И хотя присущий ей снобизм и все то, чему учила ее мать, заставляли Розу продолжать игру, целью которой было завлечь такого завидного жениха, как Хант, она была далеко не первой женщиной, попавшейся в расставленные ею же самой сети…

Хант лежал, потягивая обжигающе горячий кофе. Он уже уничтожил яичницу с грудинкой и теперь чувствовал себя гораздо лучше. Новые горизонты открывались перед ним…

– А что, – поинтересовался он (как и многие другие наивные молодые люди в подобных ситуациях), – делает такая замечательная девушка, как ты, в таком месте?

– Я порой и сама удивляюсь, – грустно сказала Роза. – По правде говоря, я здесь родилась. Отец умер еще до моего появления на свет, а на те небольшие деньги, что он нам оставил, мама завела таверну, чтобы как-то свести концы с концами…

На самом деле Лиз открыла свой кабачок гораздо позднее рождения дочери на деньги беспечного нью-орлеанского кутилы, которого, когда он напился, обобрала, обчистив карманы его штанов, беззаботно оставленных на ее кровати. Случилось это в Нью-Орлеане, и еще до того, как вышеназванный джентльмен проснулся, Лиз была уже на пароходе, идущем вверх по реке, в Натчез. Воспользовавшись как с неба свалившимися деньгами, она открыла питейное заведение и оставила свою самую древнюю на свете профессию. Это было своего рода проявлением материнской заботы: «Девочка растет, не хочу, чтобы она избрала тот же путь…» С тех пор ее грехопадения были редки и не носили профессионального характера, а с течением времени возраст и полнота и вовсе гарантировали ей добродетельное поведение, уничтожив все следы былых аппетитных прелестей.

– Удивительно, как ты сохранила свое очарование в таком окружении, – высокопарно заметил Хант.

– Послушай, Хант, сделай мне одолжение, – сказала Роза. – Встань-ка, оденься и сходи прогуляться. Пройди по всему городу и расспроси всех, кого встретишь, что за девушка Роза Мелтон…

Предложение это не было чревато для нее какой-либо опасностью. Если бы Хант знал, куда идти, он, возможно, отыскал бы нескольких молодых людей с отдаленных плантаций, знавших, что с Розой Мелтон можно весело провести вечерок, однако единственное, что могли сказать ему мужчины, живущие под Холмом: «Айсберг по имени Роза» – известная всем недотрога.

– И не подумаю! – фыркнул Хант, являя собой картину оскорбленного мужского достоинства. – Зачем мне спрашивать у людей подобные вещи?

Роза ласково коснулась его руки.

– Потому что этого хочу я, Хант, – прошептала она. – Я… никогда раньше не встречала такого мужчину, как ты… Не знаю, как тебе и сказать, я так стесняюсь, но…

– Но что же, Роза?

– Боюсь, что я… что я влюбилась в тебя!

И тогда он почувствовал, как в глубине его сердца зреет новое для него чувство – чувство мужской гордости.

– Спасибо, Роза, – сказал он. – Ты даже себе не представляешь, как мне это приятно слышать.

Он оставался в Натчезе еще три недели, живя на половине Розы. Шуточки лодочников, замечания типа «Похоже, кому-то наконец удалось растопить айсберг!» убедили его в ее целомудрии. Но, несмотря ни на что, боль, причиненная ему Трилби, проходила очень медленно. Он был деликатен и робок, пока Роза наконец не решилась разыграть свою козырную карту. И однажды, во время прогулки под луной, посеребрившей реку, отдалась ему полностью, до конца. По крайней мере, так ему показалось. Хант не обладал достаточным опытом, чтобы понять, насколько умело все это было подстроено.

Потом она лежала в его объятиях, тихо плача. Слезы были настоящими, к величайшему изумлению самой Розы. Недаром же Хантер Фолкс был сыном своего отца: она никогда раньше не встречала такого мужчину – чистого, красивого, безгранично нежного. Она не знала, в какой момент происходящее с ней перестало быть представлением, превратилось в соучастие, а затем вылилось в подлинное исступление. Однако случилось именно так. И про себя она сетовала: «Он для меня теперь потерян, он решит, что я падшая женщина, о, какая я дура! Но он так мил!»

Однако, когда Роза заговорила, ее уста не исторгли ничего, кроме лжи.

– Я никому не позволяла этого раньше! – рыдала она. – Я погибла навсегда, Хант! Ни один порядочный мужчина теперь не возьмет меня замуж!

Впрочем, как она догадалась, Хант не смог уловить разницу между девственностью и ее отсутствием, и авантюра имела полный успех, даже больший, чем она рассчитывала. Хантер Фолкс получил хорошее образование, но в школе познания женщин он едва ли закончил первый класс.

– Я возьму тебя замуж, Роза, – торжественно сказал он. – Я женюсь на тебе, когда ты этого захочешь…

И тогда Роза сделала свою единственную ошибку. Она была вполне естественной, если принять во внимание ту гордость и безудержное честолюбие, что привила ей мать; вместо того, чтобы хватать беднягу Ханта (а его опыт общения с женщинами ограничивался парой дней, проведенных в лондонской квартире Ланса с двумя хористками из мюзик-холла, которых этот предприимчивый молодой человек раздобыл для них обоих) и бежать с ним к ближайшему мировому судье, она потупила глаза и молвила:

– Спасибо тебе, Хант, дорогой. Я очень польщена. Давай поженимся через три недели, если ты не возражаешь. Мама всегда обещала мне настоящую свадьбу в церкви, ведь девушка только раз в жизни выходит замуж…

Ошибка оказалась фатальной: в ту же ночь Гай Фолкс вернулся в Фэроукс. Этому статному седовласому старику, которому его шестьдесят шесть лет мешали не больше, чем накинутый на плечи плащ, трех недель хватило бы, чтобы передвинуть горную гряду. Для того чтобы избавиться от таких сравнительно незначительных помех, как Уилкокс Тернер и Роза Мелтон, ему хватило бы и дня, но еще день и ночь отняла бы у него дорога из Фэроукса в Натчез.

Домой он приехал в очень хорошем настроении. Было темно, и Джо Энн стояла спиной к свече, поэтому он не видел ее лица. Нежно поцеловав ее, он тут же приступил к рассказу:

– Хорошие новости, Джо! Я наконец-то получил согласие Хентона привезти сюда Ланса на следующий год. Мальчишка болтается без дела. Он, конечно, не станет приходским священником, как многие вторые сыновья в Англии. Попробовал себя на военной службе, но у него нелады с дисциплиной. Юриста из него тоже не выйдет. Только в имении он чувствует себя в своей тарелке. А поскольку наследник – Банастр, его старший брат, я подумал… Боже правый, Джо, да ты плачешь!

– Это… это из-за Ханта! Он убежал из дома!

– Разрази меня гром! – взревел Гай. – Выкинуть такой фортель! Что за дьявол в него вселился?

– Т… Трилби, – проговорила Джо сквозь слезы. – Она…

– Успокойся, Джо. Говори начистоту. Что могла натворить эта крошка, чтобы заставить Ханта сбежать?

– Она… помолвлена с чужаком! Человеком по имени Уилкокс Тернер… из Нью-Йорка. Он приехал сюда, чтобы разыскать тебя, и сказал…

– Уилкокс Тернер. Из Нью-Йрка. Приехал, чтобы разыскать меня! До чего же нахальная обезьяна! И что же он сказал?

– Что ты старый друг его матери. Она умерла в прошлом году, а он приехал поблагодарить тебя за все, что ты для них сделал…

– Бедная малютка Фиби, – пробормотал Гай, а потом крикнул: – Генри, иди скажи Калибану седлать мою лошадь!

– Но Гай! – протестующе воскликнула Джо. – Ты был в дороге весь день и…

– Какого черта! Я хорошо отдохнул, когда плыл на пароходе. У меня есть дела, не терпящие отлагательства…

– Куда же ты поедешь посреди ночи? – не унималась Джо.

– В Мэллори-хилл. Этот ублюдок Тернер все еще там, я полагаю?

– Да, – сказала Джо Энн.

– Хорошо. И не забивай лишними мыслями свою хорошенькую, белую как снег голову. Этой свадьбе не бывать. Фитц, конечно, дал свое согласие?

– Да. Мистер Тернер, несомненно, честный человек. Он владеет заводом в Бруклине. Обувь и тому подобное. Показывал Фитцу свой банковский счет: на нем более полумиллиона. А ты знаешь Фитца…

– Тернера я знаю еще лучше. По крайней мере, его происхождение. Здесь, в Миссисипи, мы по-прежнему не говорим «мистер», если речь идет о неграх…

– Гай! – Джо Энн даже рот открыла от изумления. – Уж не хочешь ли ты сказать…

– Его мать была из дворовых детишек Мэллори. С очень светлой кожей, конечно. А ее сына нельзя отличить от чистокровного белого. Он пошел в своего папашу, жалкого дурака англичанина, который…

– Он упоминал, что его отец – англичанин. Но ничего не говорил мне про… но я знала! Знала, что с этим человеком что-то нечисто!

– С ним могло бы быть все в порядке, – спокойно сказал Гай. – Малый, который обладает такой смекалкой и твердостью характера, чтобы из той небольшой суммы, которую они имели, сделать полмиллиона, по-моему, заслуживает уважения. Пока он остается по свою сторону забора. Чего я не могу понять, так это той невероятной наглости, с которой он заявился сюда разыскивать меня…

– Мистер Гай, – сказал Генри, – ваша лошадь готова, сэр.

– Спасибо, Генри. Дождись меня, Джо. Надо еще обдумать, как отыскать нашего глупого отпрыска…

Подъезжая к Мэллори-хиллу, Гай увидел, что они сидят вдвоем на ступеньках у поворота галереи. Когда он приблизился, они встали.

– Дядя Гай! – сказала Трилби немного испуганно. – Позвольте представить вам мистера…

– Имел удовольствие познакомиться с ним, – сказал Гай сухо. – Хотя твой приятель, возможно, и не помнит меня: ему было тогда всего четыре года. А теперь будь хорошей девочкой: сбегай и приведи своего отца. Нам нужно свести кое-какие счеты с твоим приятелем или, точнее сказать, спустить шкуру с цветного джентльмена, забравшегося в чужую поленницу… Ты слышала меня, Трилби, ступай за отцом.

– Должен вам сказать, – вышел из себя Уилкокс, – что мне не нравится ваш тон, сэр!

– Ты, малютка Вилли, – проговорил Гай, растягивая слова, – едва ли в том положении, чтобы высказывать свое недовольство. Единственное, что я хочу узнать от тебя, сколько времени тебе потребуется, чтобы упаковать свои вещи?

– Вещи? – переспросил Тернер. – Но я не имею ни малейшего намерения…

– Я не спрашиваю о твоих намерениях. Я спрашиваю, сколько времени тебе нужно, чтобы упаковать багаж?

– Давайте говорить начистоту, мистер Фолкс, – сказал Тернер холодно. – Меня не так-то легко испугать. Я знаю, что вы хотели бы женить вашего сына на Трилби, но…

– Никаких «но». Это к делу не относится. Мне нужно только одно, Тернер, – знать совершенно точно, что она не выйдет замуж за тебя!

– И как же вы собираетесь этого добиться, мистер Фолкс? – Бесстрастно спросил Тернер.

– Я не собираюсь этого добиваться. Ты сам все сделаешь как надо. Я был очень терпелив с тобой, Тернер. Тебе следует знать, что здесь, на Миссисипи, таким, как ты, накидывали веревку на шею куда за меньшие прегрешения. Поэтому я поступаю с тобой справедливо: даю тебе шанс убраться к себе на Север, сохранив в целости свою шкуру. Я не собираюсь даже ничего рассказывать Трилби. Ты можешь придумать любой предлог, какой сам захочешь. Или, может, ты предпочитаешь, чтобы я сказал ей правду?

– А в чем состоит правда, мистер Фолкс? – спросил Уилкокс Тернер слегка дрогнувшим голосом.

– В том, что твоя мать была квартеронкой. В твоих жилах течет негритянская кровь. Не очень много, но вполне достаточно. Для здешних мест достаточно и одной капли. Более чем достаточно, на наш взгляд.

– Моя мать, – прошептал Уилкокс, – была цветной? О, Господи! Она действительно была немного смуглой, но… Господи Боже! Милосердный Боже!

Гай посмотрел на него с искренней жалостью.

– Так ты, значит, не знал этого? – проворчал он. – Извини, парень. Мне показалось нелепым то нахальство, с которым ты приехал сюда разыскивать меня. Не принимай это все так близко к сердцу, сынок. И среди цветных есть очень хорошие люди…

– Вы меня не поняли! Я… я всегда ненавидел черных! Однажды компания мальчишек, в которой был и я, поймала тощего негритенка в закоулке и избила его до полусмерти… А теперь вы говорите мне, что я поднял руку на своего брата…

– Все люди – братья, – тихо сказал Гай. – Пока они не пытаются втереться в твою семью, с ними вполне можно ладить…

Дверь широко распахнулась, и на пороге появился Фитцхью в халате поверх ночной рубашки. Он щурился, глядя на Гая. Рядом с ним стояла Трилби.

– Тернер покидает нас, – сказал Гай. – Помолвка расторгнута, Фитц. Он только что обнаружил, что не годится в женихи для Трил…

– Это ложь! – заплакала Трилби. – Я всегда любила вас, дядя Гай, но теперь скажу: вы злой, мерзкий старик! Что вы такое сказали, чтобы заставить его…

– Извини, Трил, – мягко сказал Гай, – но я не собираюсь отвечать на этот вопрос.

– Скажите ей, – выдавил из себя Уилкокс Тернер, – так будет честнее, а я… я не могу.

– И вправду, Гай, – решительно сказал Фитцхью, – мне кажется, ты должен нам все объяснить.

– Хорошо, – сказал Гай устало, – но не забывайте, что я этого не хотел. Фитц, Килрейн когда-нибудь рассказывал тебе о Фиби?

– Да, конечно. Она была из дворовых ребятишек Мэллори и твоя…

– Давай пропустим эту часть рассказа. Зачем нам ненужная жестокость? Парню и так пришлось несладко. Оказывается, Тернер ничего не знал…

– Чего не знал, Гай?

– Фиби была его матерью, Фитц. Но его поведение вполне простительно: он не знал, что она была цветной.

– О! – задохнулась Трилби. – О, дядя Гай! – Она стояла неподвижно, словно окаменела, и даже не плакала.

– Прости, – сказал Гай с грустью, – ты сама на этом настаивала.

– Я ни на чем не настаивала! – выкрикнула Трилби и, устремившись вперед, заколотила Гая в грудь обеими руками. – А вам не надо было этого говорить! Вы не должны были этого делать! Я бы и не узнала ничего! Всю жизнь могла бы прожить, не зная! И была бы счастлива, дядя Гай! Была бы счастлива!

А потом повернулась и убежала в дом.

Спустя два дня пароход «Prairie Belle»[84]84
  «Красавица прерий» (фр.).


[Закрыть] подошел к пристани Натчеза ниже Холма, и по сходням спустился Гай Фолкс, поддерживая Трилби Мэллори. Ему пришлось пустить в ход весь арсенал доводов, чтобы заставить ее поехать с ним. А для утешения он прибег к старому как мир обману: припугнул ее черным младенцем, который непременно родился бы…