Текст книги "Гибель «Русалки»"

Автор книги: Фрэнк Йерби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

Ей было трудно избавиться от слова «мистер», особенно теперь, когда она разговаривала с этим… незнакомцем.

– Потому что я хотел бы помочь тебе начать новую жизнь, – решительно сказал Гай. – Было бы тяжким преступлением воспитывать мальчика как негра. Ведь он белый. Капля-друтая негритянской крови роли не играет. Я собираюсь отправить тебя в Нью-Йорк. Когда приедешь туда, говори всем, что ты кубинка или мексиканка – кто угодно, но только не чернокожая. Северяне не докопаются до истины…

– Да и южане тоже, – усмехнулась Фиби. – Мистер Уилкокс каждое лето брал меня с собой в Вирджиния Спрингс, нас там никто не знал. Мы жили в большом отеле, и он меня записывал там как свою жену. Господи Боже, Гай, сколько раз мне приходилось сдерживать себя, чтоб не расхохотаться, когда эти белые люди заводили со мной разговор о том, какие у них бестолковые, никудышные негры…

– Это хорошо, – сказал Гай, – но теперь тебе предстоит окончательно войти в эту роль. Ты будешь жить как подобает состоятельной вдове, миссис Тернер, чей покойный муж завещал ей свое состояние. Сначала тебе будет трудно вести себя как белая женщина, но ты научишься. Ты всегда была сообразительной. Слушай, как говорят другие люди, и подражай им. Мои банкиры будут выплачивать тебе деньги каждый месяц. Что ты на это скажешь, Фиби?

– А ты когда-нибудь будешь приезжать в Нью-Йорк, Гай? – спросила она нерешительно.

– Иногда буду. Когда смогу.

– Тогда я скажу «да», – прошептала Фиби, – и огромное тебе спасибо за все… и за то, что я смогу тебя видеть… хоть иногда…

Хотя весь заказанный гардероб был давно готов, Гай все еще оставался в Нью-Орлеане. Почему, он вряд ли мог бы объяснить даже самому себе. Именно теперь, когда казалось, еще немного – и все цели будут достигнуты, его охватила усталость, порожденная каким-то безымянным страхом. Он пытался избавиться от этого страха, разобраться, в чем причины. Но, когда наконец дал ему определение, наметил его границы, внес ясность в свои чувства, страх только усилился, парализовав волю.

Джо Энн. Но ей теперь двадцать девять лет. Как она выглядит? В детстве они любили друг друга, даже Речел и Джерри понимали, что когда-нибудь они, возможно, поженятся. Но сейчас между ними – горные пики времени, покрытые облачной дымкой прошедших лет. А быть может, любовь уже давно умерла? Он так много прожил и столько страдал…

Гай думал обо всем этом в двадцать седьмой день февраля, слушая в опере волшебный голос Аделины Патти. Музыка задела его за живое, хоть он и слушал ее вполуха. В антракте его внезапно охватил ужас. А ждет ли его Джо Энн? Он поверил ее детскому обещанию, но выдержало ли оно испытание временем и одиночеством? Особенно в краю, где девушки уже с двадцати лет боятся остаться старыми девами…

Неделя проходила за неделей, а он все медлил с отъездом. В те дни весь город был взбудоражен гастролями Лолы Монтез, непревзойденной танцовщицы, чье очарование пленило Людвига I, короля Баварии, даровавшего ей титул графини Ландсфельд. В прошлом у балерины был судебный процесс по обвинению в двоемужии, и она жила в атмосфере непрекращающегося скандала, еще больше подогревавшего ее мировую славу. Разбитные молодые люди, поклонники Лолы, дрались на улицах с пуританами, требовавшими запретить ее выступления в Нью-Орлеане. Гай находился в суде, когда слушалось дело об оскорблении действием: почитатели балерины побили влюбленного в нее суфлера театра, который ответил на полученный от нее пинок, что дало ему возможность до конца своих дней пользоваться славой человека, давшего пинок самой Лоле Монтез. Гай смеялся вместе со всеми, когда необузданная Лола задрала юбки, чтобы продемонстрировать суду синяки на своих бедрах. Да, жизнь в Нью-Орлеане отнюдь не была скучной…

Он слушал яростные споры об отделении южных штатов, о возможной войне. Гай не имел своего мнения на этот счет: слишком долго он был вдали от событий. Он прочел «Хижину дяди Тома», опубликованную годом раньше, и пришел к непоколебимому убеждению, что миссис Стоу никогда не видела и уж во всяком случае никогда в жизни не разговаривала с негром из южных штатов.

Пришел апрель, и в воздухе повеяло ароматом ранних цветов. Гай почувствовал, что в нем пробуждается желание действовать. С каждым днем это чувство все больше крепло. И вот однажды утром он проснулся и сказал:

– Никиа, спустись вниз и попроси портье прислать боя упаковать мои вещи. Сегодня мы уезжаем.

На пути к Натчезу и дальше вверх по реке он чувствовал, как его все больше охватывает волнение. А когда тяжелые колеса парохода завертелись назад, замедляя ход, и он медленно двинулся к причалу Фэроукса, волнение Гая перешло в какую-то лихорадку.

Негры толпой высыпали на пристань, приветствуя гостя, глазея на пигмеев, хватая его чемоданы и саквояжи, смеясь, крича, пока один из них, постарше, не узнал его, воскликнув:

– Масса Гай! Боже милосердный, это же масса Гай!

Оборванные чернокожие дети помчались к дому, выкрикивая:

– Масса Гай! Масса Гай вернулся! Масса Гай!

Стоя на балконе, она ждала его, высокая, стройная как ива, – именно такая женщина, о которой мечтает мужчина, слушая, как бесконечные африканские дожди барабанят по листьям монгонго. Она стояла, глядя на него, лицо ее было очень бледным. Не сказав ни слова, он заключил ее в объятия.

Услышав позади кашель, он обернулся. Перед ним стоял, злобно усмехаясь, Килрейн Мэллори.

– Что ж, – сказал Килрейн, – в этот раз я тебя прощаю. Ради старой дружбы. Но запомни на будущее, Гай Фолкс, мы, Мэллори, не любим, когда чужие мужчины целуют наших жен…

Глава 21

Человек менее мужественный сразу бы сбежал, сославшись на оскорбленную гордость. Уж чем-чем, а гордостью Гай Фолкс обладал в достаточной мере. И именно это удерживало его в Фэроуксе следующие две недели. Да еще свойственное ему чувство справедливости. Восемнадцать лет не появлялся он в родных краях. «Так чего же ты ожидал, парень?» – беспощадно спрашивал он себя.

И вот однажды он сел на черную лошадь, родившуюся от Демона и одной из серых кобыл, и уехал подальше от дома, чтобы в одиночестве поразмышлять о Фэроуксе, разобраться в своих воспоминаниях и точно выяснить, что же здесь изменилось. А перемены произошли, хотя невнимательный взгляд едва ли бы их заметил. Это ощущение холода, глубокой печали, нависшей над домом и землей, которые он поклялся сделать своими, он поспешил связать с тем, что его взгляд на мир стал иным. Мужчина в тридцать пять лет и мальчик в восемнадцать смотрят на жизнь совершенно по-разному. Но причина была не только в этом, она крылась значительно глубже…

Это проклятое место населено призраками, говорил он себе. Они таятся в комнатах дома как отзвук старых грехов, былых несправедливостей, да и нынешних горестей тоже…

А может быть, он и здесь ошибается? Ее самообладание было изумительно, если, конечно, именно оно определяло ее поведение. Голубые глаза Джо Энн смотрели на него со спокойным дружелюбием, ее голос, когда она говорила, был удивительно безмятежным. Она не считала нужным объяснять обстоятельства своего замужества, да и вообще касаться этой темы. А стоит ли говорить об этом, подумал он. Десятилетняя девочка вдруг взяла да и поклялась в любви шестнадцатилетнему мальчику. Едва ли это было событием мировой важности. Родственники, друзья, знакомые вполне допускали, что они когда-нибудь поженятся. Но предположения, чьи бы то ни было, пусть даже его собственные, сами по себе ничего не значат. Трагедия его отца, воспылавшего страстью к чужой жене и поплатившегося за это жизнью; восемнадцать лет разлуки – и ни одного письма, ни единого словечка, весточки, чтоб перебросить мост через эту пропасть; Килрейн Мэллори – удивительно красивый, веселый, жизнерадостный, по-настоящему мужественный, – вот причины случившегося, их много. А результат один: в центре его вселенной – причиняющая мучительную боль безграничная пустота, грозящая поглотить его будущее, отняв у него цель и понимание того, как жить дальше. В своих раздумьях он всегда связывал воедино Джо Энн и Фэроукс – одно подразумевало другое. Теперь у него хватало денег: он мог купить двадцать пять таких имений, как Фэроукс, но зачем Килрейну продавать его? Да и какой мужчина, женатый на Джо Энн Фолкс и владеющий Фэроуксом, станет продавать имение и уезжать?

А если бы и продал, что тогда? Он бродил бы по залам, где на стенах висели портреты предков, лишенный жены и ребенка, да и самого смысла обладания имением. «Допустим, его построил мой дед. Допустим, его украл у отца человек, позднее убивший его. Допустим, оно принадлежит мне по праву…»

Единственное, на что каждый человек имеет право, подумал он в ярости, – это шесть футов земли, и недалек уже тот день, когда ему придется оспаривать их у червей…

Фэроукс был построен с единственной целью: растить сыновей, основать династию – и эта цель не была достигнута. Джо Энн и Килрейн женаты уже десять лет, а детей у них нет. А он, Гай Фолкс, изжил необузданные желания юности. Теперь его поступками управляет рассудок, железная воля. Он не клюнет на первое попавшееся красивое личико или гибкий стан только потому, что ему нужна жена. У Гая было предчувствие, что теперь ему очень трудно будет угодить: ведь та женщина, которую ему предстоит выбрать раз и навсегда, должна будет успешно выдержать тяжелейшее испытание – сравнение с Джо Энн.

Он ехал в одиночестве и испытывал странное разочарование, как человек, который опоясался мечом, взял щит, собрался с силами и отправился на битву, а врагов нигде нет; они, словно издеваясь над ним, растворились в тумане и облаках, исчезли в небесах. Он восемнадцать лет копил свое состояние, а теперь не может иметь ничего из того, о чем мечтал: дом, жену, сыновей…

Какая-то мысль не давала ему покоя, просилась наружу. И теперь, когда Гай увидел забор, отделяющий Фэроукс от Мэллори-хилла, она внезапно выплыла на свет Божий из глубины подсознания. Мужчина, любой мужчина, гордо ведет свою невесту в родительский дом, если он у него есть. А для Килрейна такой дом – Мэллори-хилл, он сейчас должен принадлежать ему: Алан Мэллори умер, а Килрейн – его единственный наследник. Так почему же, черт возьми, он жил все это время в Фэроуксе? Это выглядело так, словно он воспользовался щедростью своей невесты.

Гай не мог найти ответа, но получить его было нетрудно. Он пришпорил вороного, без труда перемахнул через забор и направился к особняку Мэллори. Надсмотрщик Кила или негры наверняка знают. Стоит только спросить и…

И тут ему в глаза бросилось нечто такое, чему он пытался дать определение, но не мог. «Как же изменился Фэроукс», – снова подумал он. Контраст был разителен. Мэллори-хилл поражал своей ухоженностью. Ветви на деревьях и кустах подрезаны, стволы побелены, посадки сделаны умелыми руками. В Фэроуксе же больше всего его поразила заброшенность.

Она не так уж бросалась в глаза, скорее, это было отступление от высоких стандартов, заданных Речел, а позднее его отцом. Все вставало на свои места, загадка решалась сама собой: Килрейн привык валяться в постели по утрам часов до одиннадцати, а делами заправлял Брэд Стивенс, надсмотрщик, что совершенно недопустимо в имении, подобном Фэроуксу. Да и любые мало-мальски важные дела так никогда не ведутся: жизнь безжалостно наказывает лентяев и нерях. Юный Брэд, впрочем, несомненно был хорошим надсмотрщиком: это было фамильное занятие Стивенсов на протяжении нескольких поколений. Его дед, старый Уилл Стивенс, был надсмотрщиком у Эша Фолкса, отец – в Мэллори-хилле. Но такие плантации, как Фэроукс и Мэллори-хилл, нельзя оставлять целиком на попечении надсмотрщиков: хозяину необходимо помнить о естественном свойстве человеческой натуры – ни один человек не будет заботиться о чужих полях, как о своих собственных.

Дом семейства Мэллори выглядел великолепно. Негры опрятные, сообразительные, всегда готовые услужить. Не успел Гай спешиться, как высокий седовласый человек, спустившийся с галереи, приветствовал его. В его облике были степенность и уверенность в себе, серые глаза холодны как лед.

– Добрый день, сэр, – сказал он. – С кем имею честь? – Его манера говорить вызвала замешательство у Гая. Надсмотрщики так не говорят. Да и одеты они по-другому.

– Я – Гай Фолкс, – сказал он, протягивая руку, – сосед или, скорее, бывший сосед, приехавший с визитом. А вы, наверно, новый владелец? – Это был выстрел вслепую, но он попал в цель.

– Не угадали. Скорее меня можно назвать попечителем. Не надсмотрщиком – их у меня перебывало уже четверо. Да, попечитель – это, пожалуй, верное слово. Меня зовут Уиллард Джеймс, я назначен банком Натчеза присмотреть за этим имением, пока на него не найдется покупатель. А это, боюсь, случится не скоро. Имение слишком велико, да и расположено таким образом, что если разбить его на отдельные участки…

– Вы хотите сказать, – перебил его Гай, – что оно больше не принадлежит Мэллори?

Уиллард Джеймс позволил себе холодно улыбнуться:

– Вы, наверно, давно не бывали в этих краях, мистер Фолкс?

– Восемнадцать лет. А до этого я жил в Фэроуксе.

– Теперь понятно. Могу я предложить вам выпить, сэр? А может быть, и закусить немного?

– Охотно принимаю оба предложения, – сказал Гай. Он надеялся выиграть время, потому что чувствовал: разговорить этот айсберг в образе человека и что-то узнать у него будет делом нелегким.

Когда они поднимались по ступеням, Джеймс обернулся к нему:

– Вы остановились в Фэроуксе, не так ли, мистер Фолкс?

– Да, – ответил Гай не без досады. – А как вы узнали, сэр?

– От негров. Когда здесь вдруг появляется человек, одетый как принц, в сопровождении двух черных карликов в тюрбанах и шелках, ему трудно остаться незамеченным. Да и чем могут интересоваться люди в таком забытом Богом месте, как не делами друг друга? Впрочем, я не разделяю этого пристрастия…

– Мне следовало бы догадаться, – сухо сказал Гай. – Так как насчет закуски, мистер Джеймс? Я очень голоден.

Уиллард Джеймс ел много, пил гораздо меньше, по крайней мере, выпитое ничуть не развязало его язык. Отчаявшись что-либо выпытать у него, Гай отбросил всякие околичности.

– А вы разве не знаете? – спокойно спросил Джеймс. – Я-то думал, он сам вам сказал: ведь вы старые друзья…

В голосе его без труда можно было почувствовать неодобрение. Гай догадался, что Уиллард Джеймс не слишком-то жаловал Килрейна Мэллори и его близких.

– Он мне ничего не сказал. Возможно, эта тема слишком деликатна, чтобы ее обсуждать даже с друзьями…

– Наверно, так оно и есть, – сказал Уиллард Джеймс. – Не желаете ли пуншу, мистер Фолкс?

Гай расхохотался:

– Мне приходилось встречать неразговорчивых людей, но им всем далеко до вас, мистер Джеймс. Почему вы не хотите мне сказать то, что я хочу знать?

– Я вряд ли вправе это делать, – спокойно сказал Уиллард Джеймс. – Слишком уж это затрагивает семейные проблемы Мэллори. Вот если бы вы имели виды на это поместье, я был бы обязан подробно объяснить вам ситуацию. Но только в этом случае…

Гай весь напрягся. А почему бы и нет? Мэллори-хилл – прекрасная плантация. И он не мог допустить, чтобы род Фолксов прервался из-за одной женщины, как бы она ни была прекрасна…

– Хорошо, – сказал он. – Я, возможно, куплю это имение. Скажу вам больше: я наверняка его куплю, если меня устроят условия. Бога ради, говорите же, наконец!

– Ну что ж, – не торопясь начал Уиллард Джеймс, – если вы искренни, а мне кажется, это так, я, пожалуй, могу вам рассказать.

И попечитель наконец перешел к делу. Конечно, он был на редкость немногословен, но для человека, знающего Килрейна Мэллори, сказанного было вполне достаточно, чтобы домыслить подробности. Гай подвел итог услышанному одной фразой:

– Вы хотите сказать, что Кил проиграл в карты и истратил на шлюх все свое состояние и таким образом потерял право на владение имением?

– Резко сказано, конечно, но это правда, – сказал, подумав, Уиллард Джеймс. – Но не вся правда…

– Что вы имеете в виду, сэр?

– Он женился на этом милом кротком создании, чтобы спасти свою шкуру, – сказал Джеймс решительно. – А через какие-нибудь полгода он и ее оставит без средств к существованию, да и без дома в придачу. Она к нему привязана, вот что прискорбно. Он не заслуживает подобной преданности. Случалось мне на своем веку, – продолжал он, и в голосе его прозвучали гнев и презрение, – встречать никчемных подонков, но Килрейн Мэллори всех их заткнет за пояс!

– Вы хотите сказать, что он…

– …наделал кучу долгов и в счет Фэроукса тоже. Проигрывал в карты, дарил драгоценности своей любовнице…

– Любовнице! – взорвался Гай. – Имея такую жену, как Джо Энн!

– Некоторые мужчины склонны к супружеской неверности, – спокойно сказал Джеймс. – Пожалуй, даже большая их часть. Но думаю, что многие из нас достаточно разумны, чтобы ценить по-настоящему хорошую женщину, если уж нам довелось ее встретить, и умерить свои аппетиты, чтобы не потерять ее. К сожалению, у Килрейна Мэллори недостает для этого здравого смысла. Или хотя бы вкуса. Мы поедем в Натчез, и я покажу вам эту женщину. Думаю, когда вы увидите ее, вам станут еще менее понятны мотивы его поступков…

– Ладно. Называйте цену.

– Какую цену, мистер Фолкс?

– Ту, что вы хотите получить за Мэллори-хилл. Я вам тотчас же выпишу чек!

– Мне не нужен чек, – спокойно сказал Джеймс. – Нам придется съездить в Натчез и переговорить с президентом банка. И я не был бы честен с вами, если бы не сказал, что, по моему мнению, неуплаченные долги по Мэллори-хиллу превышают нынешнюю рыночную стоимость плантации. Но если вы все-таки захотите покрыть эти долги, вы получите на него все права.

– А Фэроукс? – спросил Гай.

– С ним еще хуже. Мы держим под своим контролем только часть этих земель. Постепенно выкупаем векселя Мэллори у кредиторов по цене, ниже номинальной (они, понятное дело, потеряли надежду когда-нибудь получить свои деньги), потому что два соседних участка земли составят солидное капиталовложение. Через несколько недель мы выкупим все имение. Но здесь есть одно странное обстоятельство…

– Что еще? – проворчал Гай.

– Отсутствуют неоплаченные долговые расписки на дом и землю, на которой он стоит. На всю остальную часть имения они есть. Как вы понимаете, это осложняет дело. Дом – лучшая часть Фэроукса. Без него покупатели вряд ли заинтересуются плантацией.

– Напишите в Натчез сегодня же и скажите, чтоб они получили все эти расписки, – сказал Гай спокойно. – Когда они будут у вас, дайте мне знать, а о доме я сам позабочусь. Я освобожу вас от заботы об обоих имениях, мистер Джеймс, а что касается цены, то она значения не имеет.

– Понимаю. – Джеймс позволил себе слегка улыбнуться. – Я имею неплохое представление о том, сколько вы стоите, мистер Фолкс.

– Откуда же, черт возьми, вам это известно?

– У нас есть… хм-м… возможности выяснять подобные вещи. Вы не должны беспокоиться: это просто часть нашей работы. Во всем штате вряд ли нашелся бы человек, который разом освободил бы нас от этого бремени. Сложность продажи участков земли по частям доставляла нам немало хлопот. А когда вы появились на сцене с вашими карликами в тюрбанах и дорожными сундуками, я взял на себя смелость как служащий банка провести небольшое расследование. Я собирался пригласить вас к себе, но вы меня опередили. Во всяком случае, я предоставлю вам точную информацию через месяц-полтора. Это вас устроит, сэр?

– Вполне, – сказал Гай. – Спасибо, мистер Джеймс.

– Это вам спасибо. До свидания, мистер Фолкс.

В тот день Гай не вернулся в Фэроукс. Он поехал на ферму, которую Алан Мэллори подарил матери и Тому. Как он и предполагал, здесь было настоящее запустение: разбитые окна, просевшие ступени, половина полей заросла сорняками – и никаких следов хозяйской заботы.

«Их можно увезти с холмов, – горько подумал он, – но дух холмов из них не выбить!»

Наконец он отыскал Тома: тот спал под деревом, а мул, запряженный в плуг, терпеливо дожидался его на незаконченной борозде. Кругом не было видно ни единого негра, как, впрочем, и следов женского присутствия. Где же мама и Мэтти? Прошло так много лет, возможно, Чэрити и не дождалась его возвращения, но Мэтти? Он наклонился и сильно потряс Тома за плечи.

– Хр-р-р! – произнес Том, обдав Гая перегаром дешевого виски. Тогда он пнул Тома под ребра. Это подействовало. Старший братец принял сидячее положение, щурясь, как пьяная сова. Впрочем, совы считаются мудрыми птицами, с отвращением подумал Гай.

– За что это вы пнули меня, мистер? – заскулил Том.

– За дело, свинья ты пьяная! Скажи мне: где мама и Мэтти?

– Мама умерла пять лет назад от легочной лихорадки, а Мэтти… Господи Боже! Вы… вы…

– Гай. Пойдем-ка в дом и вольем в тебя немного кофе, а то иначе от тебя толку не добьешься. Значит, бедная мама умерла? – Как Гай ни старался, он не мог вызвать в душе ничего, кроме легкой тени сожаления, как будто речь шла о человеке, которого он едва помнил, а не о собственной матери. «А я ее почти и не знал, – подумал он. – Всегда жил в тени отца, тени гиганта. Да папа и был им: даже его безрассудства и грехи были величественны…»

Он наклонился и рывком поставил Тома на ноги.

– А где Мэтти? – прорычал он.

– Она сбежала с торговцем ниггерами через год после того, как ты уехал. Какое-то время она жила в штате Кентукки, в Лексингтоне, если не ошибаюсь. Потом у нее пошли дети, каждый год по штуке, а бывало и по двое. И она перестала писать. Думаю, с ней все в порядке, по крайней мере, плохих известий не было…

– Хорошо, – сказал Гай. – Пойдем.

Изнутри дом выглядел еще хуже, чем снаружи. Пахло потом, помоями и протухшей едой. «Постельное белье, наверно, год не менялось, – подумал Гай, – а уборка не делалась лет пять, не меньше». В доме не было ни единого целого стула. Том неумело разжег огонь и поставил на него разбитый котелок с кофе. Потом уселся на шаткий стул и с искренним восхищением уставился на младшего брата.

– Господи, ну и шикарно же ты выглядишь! – воскликнул он. – Бьюсь об заклад, что твои одежки стоят больше, чем я зарабатываю за год!

– Думаю, так оно и есть, если судить по тому, что я успел увидеть, – сухо сказал Гай. – Так ничего и не сделал из того, о чем я говорил тебе, не так ли? Распродал всех негров, сожрал всю скотину, насадил хлопок до самого крыльца, вместо овощей, истратил все деньги на поганое пойло, дешевых шлюх, вместо того чтобы содержать дом в порядке, превратился в такую свинью, что ни одна приличная девушка не пойдет за тебя замуж. Посмотри, на кого ты похож!

– Я пытался что-то сделать, – захныкал Том, – Бог тому свидетель… Да сноровки у меня нет. Дела шли так плохо… Послушай, Гай, ты теперь богат, не мог бы ты…

– Ни цента, даже ломаного гроша не дам. Хотя кое-что для тебя сделаю только потому, что мы родственники. Через месяц-полтора у меня будет свое имение. Тогда я буду присылать сюда каждый день своих ниггеров, чтобы они наводили порядок и работали в поле под присмотром толкового надсмотрщика. Я найму женщину для ведения домашнего хозяйства, какую-нибудь мулатку лет двадцати восьми – тридцати, достаточно молодую, чтобы ты держался подальше от деревенских шлюх. Я прикажу, чтобы дом побелили и навели в нем чистоту. И уж на этот раз тебе придется ее поддерживать, а не то задам тебе трепку!

– Спасибо, Гай, – пробормотал Том.

– Не стоит благодарности. Мне пора идти.

– Ты поедешь в Кентукки искать Мэтти?

– Нет, черт возьми! – раздраженно ответил Гай. – Очень жаль, что и ты не потерялся, как она!

Обратная дорога к Фэроуксу вела через расположенную выше по реке плантацию, также принадлежавшую семейству Мэллори. Она была хорошо ухожена, но чувствовалось, что здесь хозяйничала не такая умелая рука. Мэллори-хилл являл собой холодное совершенство, зато в эту плантацию, по всему видно, была вложена огромная любовь, которая преобладала над знаниями и возмещала их недостаток…

Через полчаса он проехал мимо высокого молодого человека на лошади, наблюдающего за работой кучки рабов. Гай с удивлением заметил, что на передней луке его седла не висит хлыст и при этом негры работают быстро и хорошо. Он дотронулся до шляпы в знак приветствия, а мужчина в ответ приподнял свою широкополую шляпу. Волосы его были светлыми. Гаю почудилось, что он когда-то видел этого человека.

Проехав легким галопом еще сотню ярдов, он внезапно развернул своего вороного и поскакал назад.

– Фитц! – закричал он.

Юный Мэллори уставился на Гая.

– Хотя вам и известно мое имя, но боюсь, что я вас не знаю… – начал он и вдруг закричал: – Гай! Гай!

Гай протянул руки и заключил Фитцхью в свои объятия. Потом выпрямился и стал разглядывать старого приятеля, которому теперь было уже двадцать восемь лет: он был высок и крепок, а единственное, что напоминало в нем прежнего хрупкого юного книгочея, – выражение чистосердечия и искренности в больших голубых глазах.

– Вот уж не думал, что буду так рад увидеть тебя через столько лет, – сказал Гай грубовато, чтобы скрыть те теплые чувства, которые всегда вызывал в нем юный Фитцхью, и вновь в голову ему пришла та же мысль, что и восемнадцать лет назад: почему Том совсем не такой?

– И я рад, – улыбнулся Фитц. – Поедем домой, Гай, и поговорим толком…

– Ты ведь не можешь бросить негров без присмотра, – заметил Гай. – Без тебя они палец о палец не ударят.

– К моим неграм это не относится, – гордо сказал Фитц. – Они работают независимо от того, с ними я или нет. Верно, ребята?

– Да, сэр, масса Фитц! – радостно закричали негры.

Гай подумал, что он в жизни не слышал такого единодушного проявления любви. «Ему это удалось, – подумал он, – не пойму как, но удалось. Не удивительно, что плантация имеет такой ухоженный вид. Уж не знаю почему, но в детстве его все любили, даже Кил. И дело тут не только в обаянии. Просто он сам всех любит, по-настоящему любит, а ничто так не привязывает людей, как это…»

Они подъехали к дому, аккуратному, свежевыбеленному. Во дворе – настоящее море цветов. Но стоило Гаю войти внутрь, и он сразу увидел, что в этом доме нет женщины, – возможно, никогда не бывало.

– А подружка у тебя есть? – спросил он.

– Да, – ответил Фитц и покраснел как девушка. – Грейс Тилтон. Вряд ли ты ее знаешь. Ей было всего три года, когда ты уехал.

– Знаком с ее родней. Хорошие, достойные люди. А свадьба когда?

– Не знаю, – печально сказал Фитц. – Как только рассчитаюсь со всеми долгами за эту плантацию – года через два, наверно…

– А что же Кил?

– Понимаешь… – начал Фитц и споткнулся.

– Я все знаю, парень, – сказал Гай напрямик. – Мэллори-хилл и Фэроукс. Разве мог он обойти своим вниманием и эту плантацию?

– Это какая-то болезнь у него. Страсть к карточной игре – настоящая мания. Мы не должны судить его слишком строго, Гай. Есть вещи, с которыми человек не может справиться…

– Мне всегда недоставало христианского милосердия, – сказал Гай, – поэтому хватит о Киле. У тебя не найдется немного виски, сынок?

– Конечно, – сказал Фитц и дернул за шнур. Зазвонил колокольчик, и вошла толстая служанка средних лет. Фитцхью, по-видимому, не был склонен к обычным для Мэллори порокам. – Принеси нам виски, Мэй, – сказал он.

– Да сэр, масса Фитц, – просияла Мэй. – Будет сделано, сэр.

– Я смотрю, ты умеешь обращаться с неграми! – воскликнул Гай. – В жизни не видел ничего подобного!

– Все очень просто, – улыбнулся Фитц. – Я отношусь к ним как к человеческим существам, подобным себе. У меня на всей плантации нет ни единой плетки из змеиной кожи. Если хотят выйти прогуляться – пожалуйста, хоть ночью. Не заставляю их надрываться на работе, хорошо кормлю…

– Но ведь дело не только в этом, – сказал Гай.

– Конечно нет. Когда на них лень находит, я просто смотрю им в глаза и говорю, что мне стыдно за них, что они меня разочаровали и расстроили. Ты не поверишь, Гай, но однажды тридцатилетний мужчина плакал как ребенок, потому что я сказал, что, наверно, останусь без плантации – так мало они мне помогают. Их легко пронять добротой: наверно оттого, что редко они ее видели в жизни…

– Возможно, ты прав, – сказал Гай. – Но ты бы этого не хотел, не так ли?

– Чего бы не хотел?

– Потерять плантацию. Я собираюсь оплатить долги. Пусть это будет подарком к твоей свадьбе. И ты разом освободишься от этого бремени. Что скажешь, парень?

– Нет, Гай, спасибо тебе, но я должен рассчитаться с долгами сам. Ты меня понимаешь, надеюсь? Тогда у меня будет больше оснований считать плантацию своей. И Грейс будет знать, что я сам это сделал – для нее. Не хотелось бы, чтобы ты считал меня глупцом, но…

– Ты совсем не дурак, – сказал Гай серьезно.

Они сидели, неторопливо потягивая виски.

– Книги небось забросил? – спросил Гай. – Занялся мужской работой?

– Вовсе нет, – ответил Фитц. – Книги – это тоже мужская работа, Гай. Наверно, именно благодаря им человек начинает понимать свое предназначение. Пахота, уборка хлопка, надзор за рабами – все это занятия, которые лишь ненамного поднимают человека над животными. Но когда человек наносит краски на холст, ваяет из камня, пишет на чистом листе бумаги – тогда он лишь немногим ниже ангелов и Бог венчает его славою и честью[53]53
  Парафраз из Псалтири: пс. 8, ст. 6.


[Закрыть]. Именно так он может подняться к Богу вопреки одолевающей его похоти, звериной жестокости, глупости, никчемности…

«Бог, – подумал Гай с горечью, – где был Он в ту ночь, когда кричала Билджи, умирая? Где Он на этом беспросветном пути, где нет ни справедливости, ни надежды?»

Но он не сказал этого. Такие вещи не говорят людям, подобным Фитцхью Мэллори.

– Пойдем, – сказал Фитц, – покажу тебе свою библиотеку. Она, правда, не очень велика, но, надеюсь, станет больше. «Из вещества того же, как и сон…»

– «…мы созданы, – подхватил Гай. – И жизнь на сон похожа, и наша жизнь лишь сном окружена»[54]54
  У. Шекспир, «Буря», д. 4, сц. 1, пер. Н. Сатина.


[Закрыть].

– А ты и сам читаешь книги, – ухмыльнулся Фитц, – что бы ты ни говорил…

– Случается, – согласился Гай.

В тот вечер он не вернулся в Фэроукс, а остался ночевать у Фитца, и они проговорили всю ночь напролет, охваченные волнением, высекая искры красноречия в словесном поединке, столь редком в той интеллектуальной пустыне, в которой они жили. У человека, помимо потребностей плоти, есть и другие стремления, а они оба изголодались по такому разговору, полному мысли, свободному от догм, подобному поединку на рапирах, когда один делает выпад, а другой парирует удар. Они спорили обо всем: об отделении южных штатов, о возможности войны, об умственных способностях негров, существовании Бога, смысле жизни. Они кричали, стучали по столу, выплеснули друг на друга огромное количество громогласной чуши, но и одна-две стоящие мысли проскочили в их разговоре. Легли спать они, когда уже совсем рассвело, охрипшие от крика и очень довольные собой и друг другом. Такая дружба длится всю жизнь, потому что она нужна обоим. Человек всегда ищет и иногда находит брата по духу.