Текст книги "Муравейник Хеллстрома"

Автор книги: Фрэнк Патрик Герберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Слова Нильса Хеллстрома:«Наши основные бридинг-ветви следует проектировать с учетом нужд Муравейника. Здесь мы идем по лезвию бритвы в отличие от насекомых, давших нам модель выживания. Их жизнь начинается, как и наша, с оплодотворения единственной клетки, но далее чудо рождения у нас и у них отличается. Если у нас развивается один человеческий эмбрион, то насекомые способны к воспроизводству до четырех миллиардов себе подобных. Мы можем увеличить рождаемость во много раз, но нам никогда не достигнуть их плодовитости».

По пробитой тропе со стороны Муравейника спускался работник, знаками пытаясь привлечь к себе внимание Салдо. Признаков рассвета пока не наблюдалось, но становилось, как это часто бывает перед рассветом, холоднее. Работник остановился перед Салдо и заговорил низким голосом:

– Кто-то приближается со стороны Муравейника.

– Кто?

– Думаю, сам Хеллстром.

Салдо обратил свое внимание в направлении, указанном работником, и узнал идущего по походке. Да, это был Нильс. На лице у него была надета маска, но в руках не было оружия. Салдо испытал облегчение и одновременно приступ неудовольствия. Его решения были правильными, но Хеллстром решил прийти сам. Но тут же он упрекнул себя. Он почти услышал упрек в стареющем голосе Харви:

– Разве не так следует поступать?

Руководитель Муравейника не мог поступить иначе. Эта мысль восстановила у Салдо уверенность в себе, и он спокойно приветствовал Хеллстрома.

Хеллстром остановился, не доходя нескольких шагов до Салдо, и осмотрелся, прежде чем задавать вопросы. Он заметил Салдо в ту секунду, когда тот узнал его. Это выразилось в движениях Салдо. Потеря старого Харви глубоко огорчила Хеллстрома, но он отметил с одобрением, что Салдо сделал все необходимое. У Салдо были хорошие защитные инстинкты.

– Расскажи мне, что случилось и какие шаги тобой предприняты, – сказал Хеллстром.

– Вы не получили отчет, переданный мною с одним из работников?

– Мне доложили, но я хочу, чтобы глава поискового отряда дал мне свои оценки. Иногда работники упускают важные вещи.

Салдо кивнул. Да, это так. Он рассказал Хеллстрому об обнаружении Внешней женщины, стрельбе, не упустил ни одной детали, даже о своей раненой челюсти.

– Рана серьезная? – спросил Хеллстром, разглядывая ее. Чертовски неприятно было бы потерять еще и Салдо!

– Нет, – ответил Салдо. – Скорее ожог.

– Позаботься о ней сразу по возвращении.

Салдо ощутил участие в голосе Хеллстрома и был этим тронут.

– Я слышал, Харви выбрал тебя своим заместителем, – сказал Хеллстром.

– Да, – ответил Салдо со спокойным достоинством.

– Кто-нибудь выразил неудовольствие по этому поводу? – Ничего серьезного.

Хеллстрому понравился ответ. Он свидетельствовал о том, что Салдо отдавал себе отчет о скрытом противодействии, но чувствовал в себе силы с ним справиться. Да, в этом, пожалуй, не приходится сомневаться. Салдо держался хорошо. Он обладал сознанием правоты. В нем ощущалось внутреннее превосходство. Хотя его необходимо регулировать.

– Тебе польстило, когда Харви выбрал тебя? – спросил Хеллстром, не меняя голоса.

Салдо сглотнул. Он что-то сделал неправильно? В этом вопросе сквозил холод. Он подверг Улей опасности? Но Хеллстром слегка улыбался движением губ под линией маски.

– Да, мне это польстило, – признал Салдо, но его голос звучал неуверенно.

Хеллстром услышал полувопросительную интонацию в голосе молодого человека и кивнул. Неуверенность – мать осторожности. Упоение властью может привести в итоге к чрезмерной самоуверенности. Хеллстром объяснил это тихим голосом, слышным только им двоим. Закончив говорить, Хеллстром сказал:

– Перечисли мне все свои инструкции.

Салдо секунду подумал, затем продолжил с того места, где остановился. Он говорил с заметным колебанием, пытаясь найти по ходу свои ошибки, возможные исправления.

Хеллстром прервал его:

– Кто первый увидел ее?

– Харви, – сказал Салдо, вспоминая взмах руки старика, вскинутой в направлении своей находки. Струйка пота прочертила след по щеке Салдо. Он вытер ее раздраженно, задев рану.

– Какие он отдал приказания? – спросил Хеллстром.

– Он еще раньше сказал нам, что нам следует окружить ее, когда мы ее найдем. Мы исполнили это, не дожидаясь приказа.

– Что тогда сделал Харви?

– У него не было ни единого шанса что-нибудь сделать. Женщина включила фонарик и начала стрелять как сумасшедшая.

Хеллстром посмотрел вниз, на землю между ними, затем вокруг себя. Несколько работников, находившихся поблизости, бросили работать и подошли, чтобы послушать.

– Почему вы не делаете то, что приказал ваш руководитель? – спросил Хеллстром. – Ваш руководитель четко вас проинструктировал. Выполняйте.

Он вновь повернулся к Салдо.

– Они устали, – сказал Салдо, защищая своих работников. – Я лично проверю качество их работы перед уходом.

«Этот парень – настоящая находка, – подумал Хеллстром. – Он защищает своих людей, но не чрезмерно. И принимает персональную ответственность без колебаний».

– Где ты был точно, когда она начала стрелять? – спросил Хеллстром.

– Я был с другой стороны веера. Когда мы замкнули кольцо, я оказался рядом с ним.

– Кто сбил ее с дерева?

– Работники напротив нас, куда не попал луч фонаря. Остальные пытались укрыться от выстрелов.

– От Харви больше не было команд?

– Мне кажется, первая пуля попала в него. Я слышал выстрел и… – он заколебался, затем пожал плечами, – на секунду я оцепенел. Затем меня задело, и мы все бросились врассыпную. Я увидел, как валится на землю Харви, и кинулся к нему. Послышались еще выстрелы, а потом вдруг все кончилось. Она полетела с дерева вниз.

– Твоя растерянность понятна, поскольку тебя ранило, – сказал Хеллстром. – Хорошо, однако, что ты сохранил самообладание в достаточной мере, чтобы не убить пленницу. Ты оправдал мои ожидания. Но никогда не забывай того, что здесь случилось. Ты получил наглядный урок. Охота на Внешнего совсем не то, что охота на любого другого зверя. Теперь ты это понял?

Салдо понял, что его и хвалили, и порицали. Его внимание переместилось на дерево, на котором пряталась женщина, затем, неохотно, вернулось на Хеллстрома. Вскоре Салдо заметил легкое искривление рта Хеллстрома, означавшее довольство. Хеллстром сказал:

– Ты захватил женщину живьем, и это самое важное. У нее было оружие, и Харви должен был это предвидеть. Ему следовало сбить ее с дерева сразу, как только он ее увидел. Она была в радиусе поражения. Ты умеешь обращаться с оружием Внешних?

– Да, умею. Меня обучил сам Харви.

– Научись им пользоваться как можно лучше. Нам может это понадобиться. Да, кстати, тебе тридцать два года?

– Да.

– Ты еще сойдешь за молодого среди Внешних. Возможно, мы вскоре пошлем тебя в одну из их школ. Мы можем это сделать. Ты знаешь об этом.

– Я провел мало времени во Внешнем мире, – сказал Салдо.

– Я знаю. Какой характер носило твое пребывание там?

– Только вместе с другими, никогда самостоятельно. В сумме около месяца. Один раз я провел неделю в городе.

– Работа или приобретение навыков?

– Приобретение навыков мною и остальными.

– Хотелось бы тебе еще раз побывать во Внешнем мире?

– Не знаю, готов ли я?

Хеллстром кивнул, удовлетворенный искренностью его ответа. Салдо станет превосходным специалистом службы безопасности. Он уже на голову превосходил наиболее интуитивно аккуратных из нового поколения. Приобретет немного опыта, и ему не будет равных. Он обладал искренностью, свойственной Муравейнику. Он не лжет, даже себе. Это лидер, которого необходимо бережно воспитывать. Традиции Муравейника требовали этого, и обстоятельства вынуждали Хеллстрома этим заняться.

– Ты проявил себя отлично, – сказал громко Хеллстром, чтобы слышали другие. – Когда настоящий кризис разрешится, мы пошлем тебя во Внешний мир для дальнейшего обучения. Когда закончишь здесь, доложишь мне лично.

Хеллстром медленно повернулся и пошел обратно в сторону Муравейника, останавливаясь время от времени, чтобы осмотреться. Каждое его движение говорило, что он вполне доволен тем, что дело находится в руках Салдо.

Секунду Салдо смотрел вслед Хеллстрому. Первый советник Муравейника, лидер при каждой критической ситуации, мужчина в расцвете сил, тот, к кому в трудных ситуациях обращались за советом даже те, кто руководил бридингом, производством кормов и изготовлением средств производства – главный работник среди них всех, – совершил вылазку для ознакомления с ситуацией на месте и одобрил увиденное. Салдо вернулся к надзору за работой с новым чувством подъема, уравновешенным пониманием небезграничности своих возможностей. В этом, как он понял, состояла главная цель визита Хеллстрома.

Протокол Совета Муравейника. Интервью специалиста-философа (перевод с языка жестов): «Вновь, философ Харл, мы должны разочаровать вас, сказав, что пришли не для того, чтобы отправить вас в благословенный Котел. Ваш возраст, более древний, чем возраст любого работника Муравейника, искусственные средства, используемые нами для поддержания в вас горения жизни, и прочие аргументы, используемые вашей мудростью с целью доказать целесообразность отправки вас в Котел, – все это трудно отрицать. Мы с уважением просим вас прекратить спор и вспомнить великую потребность Муравейника в вашей мудрости. Мы вновь пришли просить совета в том, как Муравейнику следует использовать результаты, полученные по «Проекту 40». Мы предвидим ваш первый вопрос и отвечаем, что «Проект 40» пока не завершен. Специалисты, осуществляющие проект, убеждены, однако, в его конечном успехе. Они говорят, что его завершение лишь вопрос времени».

Слова специалиста-философа Харла: «Обладание абсолютным оружием, абсолютной угрозой всему живому, разделяющему эту планету, не гарантирует абсолютной власти. Самый акт угрозы использовать такое оружие при определенных условиях передает управление этим оружием в руки тех, кто управляет условиями. Вы сталкиваетесь с проблемой что делать, когда они говорят вам: «Используйте оружие!» В этом смысле оружием владеют многие. Более того, каждый, способный угрожать обладателю такого оружия, сам обладает им. Таким образом, абсолютное оружие бесполезно, если те, кто контролирует его, не могут дозировать его применение. Оружие должно иметь степени применения меньше абсолютного уровня. Возьмите пример с оборонительных механизмов насекомых, дающих нам образец выживания. Шипы и иглы, жала и колючки, бридинговые химикалии и отравленные усики, угрожающе выставленные в воздух, – все они, в первую очередь, приспособления для защиты. Они говорят: «Не угрожай мне».

Тимена постепенно осознала, что ее руки связаны за спиной, а сама она надежно привязана к чему-то, похожему на стул. Поверхность стула была жесткой, и она чувствовала руками холод гладкой поверхности спинки. Мозг Тимены сфокусировался на лодыжке, где в поврежденном месте пульсировала боль. Преодолевая собственное нежелание, она открыла глаза, но не увидела ничего, кроме непроницаемой темноты, густой и зловещей. На секунду Тимена испугалась, не ослепла ли она, но тут глаза ее различили слабый свет где-то впереди прямо перед ней. И он двигался.

– А, я вижу, проснулась.

Глубокий мужской голос, произнесший эти слова, исходил откуда-то поверх перемещающегося света. Слабое эхо, скорее даже намек на эхо, сказало ей, что она находится в комнате, и довольно большой.

С трудом ей удалось подавить ужас и сказать с ложной беззаботностью:

– Как вы узнали? Здесь же абсолютно темно. Хеллстрому, сидящему в углу лаборатории, откуда он

хорошо видел светящиеся приборы, сообщающие ему данные о состоянии женщины, оставалось только восхититься ее мужеством. Они часто были такими смелыми, эти дикие люди.

– Я могу видеть, – сказал он.

– Моя лодыжка ужасно болит, – пожаловалась Тимена.

– Я вам сочувствую. Мы скоро дадим вам какое-нибудь лекарство. Потерпите пока.

В его голосе слышалась странная успокаивающая искренность. Это был мужской голос в диапазоне от минора до мажора. Прекрасное владение им.

– Надеюсь, это не продлится долго, – сказала она. «Ее необходимо привести хотя бы в некоторое подобие спокойствия», – подумал он. Ночная маска его раздражала в тех местах, где касалась носа и лба. И ему не нравилось серебряное свечение, в котором он видел женщину сквозь маску. Раздражение вызвано утомлением, в этом Хеллстром не сомневался. Иногда Муравейник требовал от него слишком многого. Но эту женщину необходимо допросить, и ему не хотелось передавать ее в безжалостные руки молодых, с нетерпением ожидавших возможности проявить себя. Он убеждал себя, что мешкал с этой женщиной оттого, что не доверял информации, вырванной из Дюпо. Как Внешние могли узнать о «Проекте 40»? Один из тех, кто допрашивал, должно быть, упомянул о нем! Именно так, конечно. Допрос женщины это подтвердит.

– Итак, я должен задать вам несколько вопросов, – сказал он.

– Почему вы не включите свет? – спросила Тимена.

– Так вы не можете меня видеть.

Внезапно дикая радость охватила ее. Раз они не хотят, чтобы она видела кого-нибудь из них, значит, освободят ее!

Хеллстром прочитал ее реакцию по показаниям приборов и сказал:

– Вы вели себя в лесу истерично. Вы думали, мы собираемся нанести вам вред?

Она попыталась понять, что означает этот вопрос. Если связать его со всем, подобно рождественской индейке, – это не говорит о добрых намерениях.

– Я была испугана, – ответила Тимена. – Я в кого-нибудь попала?

– Вы убили пятерых и ранили двоих, – сказал Хеллстром.

Она не ожидала такого хладнокровно искреннего ответа, и он потряс ее. Пятеро убитых? Смогут ли они освободить ее после этого?

– Мне показалось, я попала в западню, – сказала она. – Мой… мой муж не вернулся, и я осталась… одна. Я ужасно испугалась. Что вы сделали с Карлосом?

– Мы не причинили ему боли, – сказал Хеллстром. «И это правда», – сказал он себе. Трудно лгать в глаза, даже Внешним. Сказанное им соответствовало действительности. Дюпо был без сознания, когда его тело скользнуло под ножи, а оттуда в разлагающие флюиды Котла. Он не страдал от боли, и смерть накрыла его до появления проблесков сознания. Ножи работали быстро.

– Почему вы меня связали? – спросила она.

– Чтобы вы были в одном месте, пока я буду задавать вопросы. Ваше имя?

Они найдут ее фальшивые документы, подумала она.

– Меня зовут Тимена – Тимена Дюпо.

– Расскажите мне о правительственном агентстве, на которое вы работаете.

Бе сердце пропустило удар, но она сумела сохранить видимость самообладания:

– Прав… я не работаю ни на какое правительственное агентство! Мы были в отпуске. Мой муж продает фейерверки.

Хеллстром печально улыбнулся, глядя на показания приборов. Значит, верно. Они оба работают на агентство, и-это агентство очень любопытно. Из слов Портера можно было это понять. Но Портер ничего не сказал о «Проекте 40». Может быть, эта женщина что-нибудь скажет? Он ощутил убыстрение пульса. Подобного рода опасность всегда страшила Муравейник, но здесь было нечто, возбуждавшее его охотничьи инстинкты.

– Ваше агентство – это ЦРУ? – спросил Хеллстром.

– Я просто домашняя хозяйка! – возразила она. – Где Карлос? Что вы сделали с моим мужем?

Хеллстром вздохнул. Не ЦРУ – если верить показаниям приборов и при условии, что она знала подлинную цель исполняемой работы. Но, может быть, она не знала. Подобного рода агентства имеют склонность на одну маску надевать другую, и так без конца.

– Не беспокойтесь о своем муже, – сказал он. – Вы скоро соединитесь с ним. Нам, однако, известно, что вы не просто домашняя хозяйка. Просто домашние хозяйки не носят с собой такое оружие. И они не демонстрируют такую профессиональную подготовку.

– Я не верю, что кого-нибудь убила, – заявила она.

– Но это так.

– Карлос настоял, чтобы я носила оружие. Он научил меня стрелять.

Снова ложь, заметил Хеллстром. Он чувствовал себя обманутым. Почему она продолжала увертываться? Могла бы уже понять, что соучастник ее выдал. Его вопросы не могли этого скрыть. Хеллстром заставил себя прочитать протокол допроса Дюпо, не пропуская ничего. Что сделала эта безжалостная молодежь, она сделала это во имя всего Муравейника. Он подумал, сумеет ли он подвергнуть ее химической редукции личности? Молодые выступали против этой процедуры: хотя и безболезненная, но получаемые результаты ненадежны. Применение метода к Портеру дало рабскую идиотию. Героическая тотальность такой попытки вела к стиранию воспоминаний по мере их извлечения. Он не хотел повторения той попытки с Портером и решил не прислушиваться к чувству внутреннего неприятия. Раз надо, значит надо. Он продолжит допрос, пока она не подозревает, что ее эмоции контролируются, и пока ему удается получать от нее новую информацию. Магнитные ленты крутились и записывали все происходящее. Позднее их подвергнут всестороннему анализу. Даже центральный компьютер может быть привлечен к анализу, хотя Хеллстром и не верил в такую помощь. У него не было эмоций. Не имея эмоций, компьютер мало чем мог помочь, сталкиваясь с человеческими проблемами.

– Почему вы лжете? – спросил он.

– Я не лгу!

– Является ли агентство, на которое вы работаете, отделением Государственного департамента США?

– Если вы мне не верите, отвечать не имеет смысла. Я просто не понимаю, что происходит. Вы преследуете меня, сбиваете, связываете, и все это…

– И вы убили пятерых моих друзей, – напомнил он ей. – Почему?

– Я не верю вам. Вы меня лучше отпустите. Карлос очень важный человек в компании. Нас будут искать, если я не позвоню.

– Если вы не доложите? – Хеллстром смотрел на приборы. Здесь она говорила правду, впервые.

– Нет, не так!

Значит, она должна давать отчет, может быть, регулярно, подумал Хеллстром. Молодые не извлекли этой информации из Дюпо. Следовательно, они не спрашивали.

– С какой целью вас послали сюда?

– Меня не посылали!

Она ухватилась за возможность развить в деталях свою легенду: о долгих часах работы Карлоса, редких отпусках, его интересе к птицам, ее собственном интересе к рисованию. В ее рассказе ощущалась некоторая практичность, нотка реальной семейной жизни. Ей даже почти захотелось, чтобы так было в действительности. Карлос не был таким уж плохим, несмотря на… Она прервала свой рассказ от внезапно пришедшей мысли. Она смутила ее. В ней имелся внутренний смысл. Почему она думала о Карлосе в прошедшем времени? Карлос мертв! Она ощутила уверенность в этом. Что такого сказал этот тип в темноте, что дало ей эту уверенность? Она верила своим инстинктам, и страх охватил ее.

Хеллстром заметил ее состояние по приборам и попытался отвлечь ее.

– Вы голодны? – спросил он.

Ей было трудно говорить, но все же, несмотря на сухой рот, Тимена ответила:

– Нет, у меня ужасно болит лодыжка.

– Мы позаботимся скоро о ней, – успокоил ее Хеллстром. – Скажите мне, миссис Дюпо, если вы были так напуганы, то почему не попытались вернуться на машине в Фостервилль?

«Да, именно это мне и надо было сделать!» – сказала она себе. Но тут же подумала, что этот и его друзья были готовы к такой попытке и ей бы не удалось добраться до города.

– Наверно, я что-то напутала. Она не заводилась.

– Довольно странно, – сказал Хеллстром. – У нас она завелась моментально.

Значит, они увезли и домик на колесах! Они уничтожили все следы пребывания Дюпо и Гринелли – оба мертвы. Слеза покатилась по ее левой щеке.

– Вы коммунистический агент? – хрипло спросила она. Неожиданно для себя Хеллстром засмеялся.

– Странный вопрос из уст простой домашней хозяйки! Его веселье наполнило ее гневом.

– Вы тот, кто болтает об агентах и Государственном департаменте! – выпалила она. – Что, в конце концов, здесь происходит?

– Вы не та, за кого себя выдаете, миссис Дюпо, – сказал Хеллстром. – Я даже сомневаюсь, действительно ли вы миссис Дюпо.

«Попал! – заметил он. – Значит, они просто работают вместе и не женаты».

– Подозреваю, вам не было… нет особого дела до Карлоса.

«Не было! – подумала она. – Это он хотел сказать! Он проговорился. Ложь вышла наружу».

Она стала припоминать все замечания, касающиеся Карлоса, сделанные этим невидимкой. Мертвый не испытывает боли. Здесь было чувство «покончено» в каждом упоминании о Карлосе. Она заново оценила свое положение. Темнота могла иметь более важное назначение, отличное от сокрытия личности допрашивающего. Например, поставить ее в непривычные условия, ослабить защитные рефлексы. Она попыталась проверить, насколько надежно ее привязали. Дьявольски крепко!.

– Вы не ответили мне, – сказал Хеллстром.

– Не чувствую себя обязанной. Полагаю, вы чудовище!

– Ваше агентство является ответвлением исполнительной власти правительства?

– Нет!

Хеллстром иначе прочитал показания приборов. Вероятно, она сама в это верила, но в глубине души сомневалась. Хеллстром заметил, что она отчаянно извивается, пытаясь освободиться. Неужели она думает, что он ее не видит?

– Почему правительство проявляет к нам интерес? – спросил он.

Женщина отказалась отвечать. Ремни, которыми она была связана, создавали обманчивое впечатление. На ощупь кожаные, они поддавались ее усилиям, но стоило их ослабить даже на мгновение, как они тут же вновь плотно стягивали ее, и не меньше, чем раньше.

– Вы работаете на агентство, связанное с исполнительной властью правительства, – сказал Хеллстром. – Такого рода агентство просто так не будет совать нос в наши дела. Какой интерес мы представляем для правительства?

– Вы ведь меня убьете, не так ли? – спросила она. Выбившись из сил, женщина прекратила борьбу. Разум ее балансировал на грани истерии. Они собираются ее убить. Они убили Карлоса и собираются убить ее. Предчувствие ее не обмануло. «Проклятый дурак Мерривейл! Все у него идет не так как надо! И Карлос – идиот из идиотов! Он, вероятно, попался в ловушку. Они поймали его и выбили из него всю его смелость. Это очевидно. Этот, в темноте, знал слишком много. Карлос все им выболтал, и они его убили».

Хеллстром видел, что женщина близка к истерике. Страх охватил его. Он знал, что частично причиной страха была его чувствительность к тонким выделениям ее тела. Она излучала ужас, и каждый в Муравейнике мог его принимать. Все работники обладают такой восприимчивостью. Ему даже не нужно смотреть на приборы. Комнату надо будет продуть, как им пришлось сделать после допроса Дюпо. Любой работник под воздействием таких эманации может выйти из равновесия. Ему, однако, надо исполнять свой долг. Возможно, под влиянием страха она выдаст то, что он больше всего хочет знать.

– Вы работаете на правительство, – сказал он. – Нам это известно. Вас послали узнать, чем мы тут занимаемся. Что вы ожидали здесь найти?

– Нет! – закричала она. – Нет! Нет! Нет! Карлос просто сказал мне, что мы едем отдохнуть. Что вы сделали с Карлосом?

– Вы лжете, – сказал он. – Я знаю, что вы лжете, и вы должны понять, что вам не удастся меня обмануть. Будет лучше, если вы начнете говорить правду.

– Вы меня убьете в любом случае, – прошептала она.

«Черт!» – подумал Хеллстром.

Праматерь предупреждала его, что в жизни может случиться кризис внутри кризиса. Его работники пытали Внешнего человека, что далеко выходило за рамки концепции милосердия. Такая концепция даже не приходила в голову работникам, занятым извлечением информации, необходимой для выживания Муравейника. Но такие действия оставляли отметины на теле всего Муравейника. Более не было невинных нигде в Муравейнике. Мы делаем еще один шаг в сторону насекомых, которым подражаем, подумал он. Его удивило, что эта мысль опечалила его. Хеллстром подозревал, что любая жизненная форма, приносящая не необходимую боль, разрушает тем самым свое сознание. Без сознания, отражающегося во Внешней жизни, жизнь может потерять свой смысл и свою цель.

С внезапным раздражением он рявкнул:

– Расскажите мне о «Проекте 40»!

В изумлении женщина открыла рот. Они знали все! Что они сделали с Карлосом, чтобы заставить его рассказать все? Ледяной ужас охватил ее.

– Говорите! – пролаял Хеллстром.

– Я… я не понимаю, о чем вы говорите. Приборы сказали ему все, что он хотел знать.

– Вам будет очень плохо, если вы будете упорствовать, – пояснил он. – Мне бы не хотелось доводить до этого. Расскажите о «Проекте 40».

– Но я не знаю ничего об этом, – простонала женщина. Приборы показали, что сказанное близко к правде.

– Вы знаете об этом кое-что, – жестко сказал Хеллстром. – Расскажите, что вам известно.

– Почему бы вам просто не убить меня? – спросила она.

Хеллстром действовал в тумане глубокой печали, почти отчаяния. Могущественные дикие люди Внешнего мира знали о «Проекте 40»! Как это могло случиться? Что им известно? Эта женщина всего лишь пешка в большой игре, но она может дать важный ключ.

– Вы должны мне сказать все, что вам известно. Если вы послушаетесь, обещаю не применять крайних мер.

– Я не верю вам, – сказала она.

– Здесь нет больше никого, кому бы вы могли поверить.

– Меня будут искать!

– Но не найдут. Итак, расскажите мне, что вам известно о «Проекте 40».

– Только название, – сказала она, сникая. Какой смысл? Они знали остальное.

– Где вы узнали это название?

– Бумаги. Их забыли на столе в МТИ, и один из наших людей снял с них копию.

Оглушенный, Хеллстром закрыл глаза.

– Что было в этих бумагах? – спросил он.

– Рисунки и формулы, и еще что-то, в чем было не слишком много смысла. Но один из наших людей предположил, что это часть проектной документации нового оружия.

– Поняли они, какого рода оружия?

– Говорилось что-то в том роде, будто это оружие способно входить в резонанс с материей на расстоянии, разрушать стекло и тому подобное. – Она глубоко вздохнула, удивляясь собственной разговорчивости. Все равно они ее убьют. Какое значение имело остальное?

– Э… ваши люди пытаются изготовить такое оружие по этим бумагам?

– Да, пытаются, но я слышала, найденные бумаги неполны. Возникает много вопросов, и вообще идет спор, действительно ли это оружие?

– Нет единого мнения?

– Полагаю, да, – она снова вздохнула. – Это оружие?

– Да, это оружие, – ответил он.

– Вы меня убьете? – спросила она.

Жалостная, умоляющая нота в ее голосе взорвалась в нем яростью. Идиоты! Полные идиоты! Он нащупал свой станворд, который уронил на пол рядом с приборами, и поднял его, устанавливая на полную мощность. Этих Внешних идиотов надо остановить. Он выбросил шокер в сторону женщины, словно желал пронзить ее. Резонирующая в замкнутом пространстве лаборатории энергия оглушила его на мгновение, и когда он пришел в себя, то увидел, что стрелки всех приборов показывали на ноль. Он включил освещение, медленно встал и подошел к женщине, повисшей на ремнях. Она была абсолютно неподвижной. Он понял, что она мертва, еще до того, как склонился к ней. Она получила заряд, достаточный, чтобы убить лося. Допрос Тимены закончен, как бы ее ни звали.

«Почему я сделал это?» – подумал он. Вспомнил истерзанную плоть Дюпо, идущую в Котел? Или это позыв более высокого порядка, исходящий из сознания Муравейника? А может быть, дело в изломе его психики? Он действовал рефлекторно, не думая. Но дело сделано, возврата нет. Однако его собственное поведение его обеспокоило.

В раздражении он вышел из лаборатории. Когда молодые работники в соседней комнате столпились вокруг него, он сказал им, что захваченная женщина мертва. На их протесты он кратко ответил, что узнал все, что было нужно. Когда один из них спросил, отправлять ли тело в Котел или взять сексуальный штамм, он колебался лишь одно мгновение, прежде чем согласиться на последнее. Возможно, часть женской плоти можно будет оживить и отправить на сохранение. Если удастся оживить матку, она еще послужит Муравейнику. Любопытно будет взглянуть на ребенка.

Другие проблемы, впрочем, занимали его мысли. Он вышел из лабораторного комплекса, все еще сердясь на себя. Внешние знали о «Проекте 40»! Работник Муравейника проявил преступную неосторожность. Как можно было допустить вынос подобных бумаг за стены Муравейника? Кто это сделал? Как? Бумаги в МТИ? Кто проводил исследования? Необходимо понять масштабы катастрофы и предпринять эффективные шаги, которые воспрепятствуют повторению чего-либо подобного впредь.

Хеллстром надеялся, что бридер-лаборатория сумеет сделать сексуальный штамм Тимены. Она послужила уже Муравейнику и заслужила сохранность своих генов.

Назад к карточке книги "Муравейник Хеллстрома"