Текст книги "Власть без славы. Книга 1"

Автор книги: Фрэнк Харди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

– Думаю, мой Шелест придет первым, – великодушно сообщил Уэст.

– Спасибо за совет, Джек. Я поставлю на него.

– Ставь, ставь, не прогадаешь. Если Шелест будет в форме, непременно придет первым.

В самом деле, у Джона Уэста были все основания верить, что приз достанется Шелесту. Он решил принять для этого все меры и сорвать такой куш, что по сравнению с ним деньги, которые ему принесла победа Плаггера Пита Мэнсона на всеавстралийских велогонках, покажутся сущей безделицей.

Шелест – чистокровный жеребец-четырехлетка, последнее приобретение Уэста – находился на попечении первоклассного тренера. Вместе с тем едва ли Шелест мог претендовать на положение фаворита в предстоящих состязаниях; и Джон Уэст заключил на него пари по всей Австралии, рассчитывая подкупить тех жокеев, чьи лошади имели шансы прийти первыми. Он распорядился также, чтобы служащие тотализатора и клуба не принимали слишком много ставок на Шелеста, но по возможности отсылали игроков к Солу Соломонсу.

А пока Джон Уэст шагал по Бурк-стрит, в холле Столичного конноспортивного клуба разыгрывалась не совсем обычная сцена. Человек десять служащих в волнении обступили Барни Робинсона, а он, усевшись на диване, читал вслух статью из «Аргуса».

Джон Уэст «Аргуса» не читал. Он называл его «гнусной газетенкой святош-тори». Это была единственная газета, которую он не терпел у себя в доме – и недаром: достаточно было взглянуть на статью, которую читал Барни; она называлась «Эпидемия азарта. Царство террора», и в ней подробно описывались приемы, которыми пользуется Джон Уэст, чтобы упрочить и защитить свое заведение.

Барни уже почти дочитывал статью:

«…запугивание и акты насилия действовали столь безошибочно, что суду так и не удалось получить удовлетворительные свидетельские показания. Какие-то личности снова и снова следовали по пятам за помощниками О’Флаэрти, почта приносила им анонимные письма, полные самых свирепых угроз. Так действуют люди, чья единственная цель – наживаться на мани… маниакальной страсти к азарту».

Барни запнулся, потом пояснил:

– Это, стало быть, кто на игре с ума сходит.

«…У многих из этих людей весьма темное прошлое… гм… иные из них были под судом, некоторые сидели в тюрьме и подвергались телесному наказанию…»

Барни покосился на Артура Уэста; тот насупился, лицо его исказила злобная гримаса.

– Вот так штука! – крикнул вдруг Дик Капуста. – Глядите, тут все наши приговоры. Вон, так и сказано: «Уголовное прошлое двадцати подручных Джона Уэста».

– А ну, дайте взглянуть! – вмешался Боров. – Вот это про меня: «Осужден за участие в грабеже на два года каторжных работ». Ах ты черт меня подери!

Артур Уэст сидел мрачнее тучи. Пэдди Вудмен крепко потер свою лысину.

– Вот так реклама для нашего заведения! – сказал он.

Никто не обратил на него внимания – все сгрудились вокруг Барни, каждый тянул газету к себе.

– А вот про меня: полгода за мошенничество и полтора года за укрывательство краденого.

– Тридцать одна судимость! Это у кого все?

– А где про меня? Дайте-ка поглядеть!

На Барни наседали со всех сторон, газету измяли. Он стряхнул всех с себя и встал.

– Ну, вот что: я разложу газету на полу – и смотрите все сколько влезет. Мне это неинтересно, я под судом не был.

Хотя Барни Робинсон и не имел отношения к «царству террора», им с Флорри обоим было не по себе. Флорри снова и снова упрашивал его навсегда распрощаться с Уэстом, и он послушался бы, если бы не то обстоятельство, что Джон Уэст поручил ему сочинять рекламные объявления для боксерских и иных состязаний.

Барни расправил смятый газетный лист и расстелил его на полу. Все кинулись к газете: кто стал на колени, кто вытягивал шею, заглядывая из-за чужого плеча.

– Джека теперь начнет донимать полиция, – сказал Пэдди Вудмен Артуру Уэсту.

В эту минуту в дверях появился Джон Уэст.

– Это про меня, говорят тебе!

– Нет про меня! Тебя не судили за оскорбление действием.

– А вот про меня: полгода за кражу и три года каторги и плети за нанесение увечья – ясно, про меня.

Все кричали, перебивая друг друга; только Артур Уэст и Пэдди Вудмен с мрачным видом сидели на диване, да в кресле на другом конце комнаты Барни Робинсон с увлечением читал том Британской энциклопедии.

Джон Уэст смотрел на все это, брезгливо поджав губы.

– Когда кончите, потрудитесь приняться за дело! – сказал он.

В комнате сразу стало тихо; все вскочили, как напроказившие дети, и, не говоря ни слова, пошли наверх; измятый «Аргус» остался на полу.

Джон Уэст подобрал газету, аккуратно ее сложил и хотел было бросить на стул, но тут Артур сказал:

– Советую тебе прочесть, что там написано. Про царство террора.

Джон Уэст отыскал статью, внимательно прочел, потом со злостью скомкал газету и швырнул в угол.

– Пойдем наверх, Арти, – негромко сказал он и, обернувшись к Барни, прибавил: – Брось ты наконец свою дурацкую книгу! Пойдем, я хочу потолковать с вами насчет встречи между Сквирсом и Диком.

– Верно, Джек, – отозвался Барни, бережно ставя том энциклопедии на место. – У меня уже и объявления готовы.

Джон Уэст заключил контракт с многообещающим молодым боксером-тяжеловесом Бертом Сквирсом и, за неимением более достойного противника, избрал первой его жертвой Дика Капусту.

– Знаешь, Джек, что я вчера слышал? – говорил Барни, подымаясь по лестнице. – Сол Соломонс рассчитывает, что его Гладстон возьмет кубок Каулфилда. Кто хочет на Гладстона ставить, он всех посылает к нам.

Джон Уэст нахмурился.

– Фрэнк Лэмменс тут? – спросил он вместо ответа.

– Тут.

– Обожди-ка у меня в кабинете, Барни. Я приду поглядеть объявления. Надо расписать Дика вовсю. Пускай думают, что он настоящий боксер.

В сопровождении Артура он прошел в кабинет Лэмменса, который, как и его собственный, примыкал к залу на втором этаже, где принимали ставки. Навстречу им из-за стола поднялся Фрэнк Лэмменс – высокий, стройный, с холодным, бесстрастным лицом; он был немного моложе своего патрона. Фрэнк Лэмменс был рыжеват, а потому неизменно одевался в коричневые тона; его отличала сдержанность и неторопливость в движениях, даже некоторая важность.

Джон Уэст доверял этому человеку, как никому другому. Лэмменс уже успел на деле доказать, что он энергичен, проницателен, безжалостен и умеет держать язык за зубами. Благодаря его усилиям Столичный конноспортивный клуб был теперь официально зарегистрирован как спортивное общество, в котором сам он исполнял роль секретаря, а Ренфри – председателя.

– Читали сегодня «Аргус», Фрэнк? – спросил Джон Уэст.

– Да, мистер Уэст, у меня есть номер для вас.

Лэмменс снова сел за стол и протянул патрону газету.

– Я уже читал, – сказал Джон Уэст. – Узнайте, кто это написал, и пускай им займется Арти с ребятами.

– Очень хорошо, мистер Уэст. Я как раз это и хотел предложить. Если такие выпады оставлять безнаказанными, нам никогда покоя не будет.

Лэмменс взял себе за правило всегда заранее угадывать мысли патрона и затем действовать соответственно. Он твердо решил сделаться необходимым Джону Уэсту, стать его правой рукой. Он не искал известности, предпочитая тайную власть и темные закулисные интриги. Он готов был со спокойной совестью, ни о чем не спрашивая, выполнить любое желание Джона Уэста.

– Что именно с ним сделать, мистер Уэст? – спросил он.

– Мне все равно, лишь бы он больше не писал таких статей.

– Хорошо, мистер Уэст, предоставьте это мне.

Джон вышел в соседнюю комнату, где его ждал Барни Робинсон, а Лэмменс обернулся к Артуру.

– Я наведу справки в редакции «Аргуса», – сказал он, – и тогда вы с ребятами можете приниматься за дело.

* * *

Джон Уэст и Ренфри стояли перед трибуной, предназначенной для членов клуба, среди зрителей, собравшихся на розыгрыш кубка Каулфилда 1904 года.

День выдался великолепный. Зеленая трава, яркие цветы, взволнованная толпа за белыми перилами образовали красочный фон для чистокровных скакунов, выведенных на старт.

– Пошли!

– Демас ведет, – сказал кто-то позади Джона Уэста.

– Верно. И ведет не так, как полагается, это уж я знаю, – крикнул в ответ другой. – Что-то тут неладно!

– Слыхал? – негромко спросил Ренфри, наклоняясь к Джону.

Лошади быстро прошли первую половину круга – полторы мили – миновали первый столб; Демас все еще вел, к немалому смятению всех, кто на него ставил; ко второму столбу он выдохся и уступил лидерство другому. Лошади пронеслись мимо третьего столба к повороту на прямую, и на лидера начал наседать могучий Эмир. Гладстон, фаворит Сола Соломонса, шел вплотную за ними; Шелест, как было предусмотрено, шел пятым.

Толпа ревела все оглушительней: каждый выкрикивал имя «своей» лошади.

– Все идет как по маслу, Джек! – завопил Ренфри. – Вот как все выдохнутся, тут Шелест и припустит!

– А что же Гладстон? Почему он не пускает Гладстона? Я ведь ему велел пустить до поворота!

– Вон, пошел! Пошел, Джек!

Ренфри был прав: когда лошади брали поворот на прямую, за четыреста метров до финиша, Гладстон, обойдя лидеров, вырвался вперед.

В сотне ярдов от Джона Уэста и Ренфри, неподалеку от финиша, у перил стоял Сол Соломонс с одним из своих служащих. Соломонс был человек еще молодой, лет тридцати с небольшим, плотный, хорошо одетый, в котелке, прикрывающем уже плешивую голову. Он казался спокойным, но в душе у него бушевала буря. Он считал – и не без основания, – что Гладстон наверняка придет первым, и ему, разумеется, и в голову не приходило, что его жокей «работает на Джона Уэста». Когда Гладстон вырвался вперед, маска видимого спокойствия изменила Соломонсу.

– Что этот дурак делает? Что он делает? – в ужасе крикнул он, схватив спутника за руку. – Я же велел ему придерживать до последнего столба.

Он недаром встревожился. Эмир не сдавался, он нагнал Гладстона и обе лошади голова в голову устремились к финишу.

– Эмир! Гладстон! – выкликали тысячи голосов, когда обе лошади поравнялись с последним столбом перед финишем.

И тут маленький гнедой Шелест рванулся вперед, без труда обошел Эмира и Гладстона и пришел к финишу на добрых три корпуса впереди, среди оглушительных криков беснующейся толпы.

Зрители обступили Джона Уэста, его наперебой поздравляли.

– Было на что поглядеть, Джек! Ваш жокей молодчина.

– Я ставил на вашу лошадку. Спасибо за совет, Джек!

– Весь Керрингбуш на него ставил. Дай вам бог здоровья, Джек!

Полицейский, стоявший неподалеку, весело подбросил в воздух свою каску и крикнул:

– Мы все на него ставили! Джек Уэст сказал нам, что Шелест хорошая лошадка!

Джон Уэст улыбался, пробираясь сквозь толпу к столику, где ему должны были вручить кубок.

В ближайшие дни газеты ни словом не обмолвились о том, что на скачках произошло что-либо неладное. Торжественно сообщалось, что мистер Джон Уэст вручил треть приза жокею и две трети – тренеру; опубликовано было его письмо к мэру Керрингбуша; в письмо был вложен чек на пятьсот фунтов, которые мистер Джон Уэст жертвовал на бедных. Наконец, подробно описывалось празднество в Столичном конноспортивном клубе, где многие видные граждане, и в том числе четыре деятеля лейбористской партии, пили за здоровье мистера Уэста.

Первый намек на какие-то махинации при розыгрыше кубка Каулфилда появился в «Бюллетене». В очередном номере говорилось:

«Вызывает удивление, что жокеи обоих фаворитов – Эмира и Гладстона, – вместо того чтобы приберечь силы своих великолепных скакунов для финиша, рванулись вперед еще до поворота, хотя у них были большие шансы на победу».

Газета язвила по поводу великодушия Джона Уэста, осыпающего бедняков благодеяниям за счет победы Шелеста; его называли «малопочтенным гражданином, эксплуататором бедняков». Делались намеки на то, что при розыгрыше кубка Каулфилда не обошлось без мошенничества; в конце заметки говорилось, что политическим деятелям, которые выпивали на торжественном ужине в Столичном конноспортивном клубе, «должно быть стыдно».

Вслед за этим в печати появилось сообщение, что Скаковой клуб штата Виктория, под контролем которого находились четыре столичных ипподрома и все провинциальные скаковые клубы, намерен привлечь к ответственности некоего владельца конюшни, поскольку один известный жокей заявил, что названный владелец замешан в мошенничестве, имевшем место на недавних крупных состязаниях.

– Не думаю, чтобы клуб пошел на скандал, – заметил Джон Уэст, прочитав эту заметку. – Наверно, они просто не будут принимать моих лошадей. Ну, так я буду пускать моих лошадей под чужим именем, только и всего.

Через некоторое время, негласно расследовав обстоятельства победы Шелеста, Скаковой клуб объявил, что Джон Уэст пожизненно лишается права пускать своих лошадей на скачках. Джон Уэст и впредь ухитрялся через подставных лиц пускать своих лошадей, но на всю жизнь остался врагом Скакового клуба штата Виктория.

В ближайшие месяцы ему пришлось вести тяжелые бои сразу на многих фронтах.

Попытка запугать Каллинана обратилась против него же. Премьер-министр Бонд оставил предельным возрастом для службы в полиции не шестьдесят, а шестьдесят пять лет и назначил правительственную комиссию по расследованию злоупотреблений в полиции. Джону Уэсту и Дэвиду Гарсайду удалось провести в комиссию кое-каких желательных им лиц, в том числе трех лейбористов, весьма расположенных к Джону Уэсту. Гарсайд утверждал, что среди консерваторов, занимающих правительственные посты, среди высших чиновников, среди крупнейших виноторговцев и прочих тузов слишком многие чересчур тесно связаны с продажной полицией штата, а потому комиссия, как это уже не раз бывало, вероятно ограничится заключением самого невинного свойства.

– Вот увидите, Бонд распустит эту комиссию и еще будет рад, что дешево отделался, – заметил Гарсайд.

– Пусть только вызовут меня для объяснений, – ответил Джон Уэст. – Теперь уже я буду их топить. Я узнаю всю их подноготную, про них будут кричать в парламенте, в правительственной комиссии, на всех перекрестках! Все эти святоши просто трусы. Посмотрим, как это им понравится!

С каждым днем Джон Уэст все яростней ненавидел начальника сыскной полиции О’Флаэрти. О’Флаэрти по-прежнему подсылал шпионов в тотализатор и в клуб. О’Флаэрти по-прежнему добивался изменения закона об азартных играх. О’Флаэрти дал в редакцию «Аргуса» материал для разоблачительной заметки.

Вскоре судьба доставила Джону Уэсту удобный случай для решительного наступления на Скаковой клуб штата Виктория. Ему стало известно, что владелец Эпсомского ипподрома оказался без гроша и не смог выдать хозяину лошади, завоевавшей золотой кубок, ни самый кубок, ни призовые деньги.

Узнав об этом, Джон Уэст навестил Бенджамена Леви, владельца Эпсомского ипподрома и еще двух не зарегистрированных.

Бенджамен Леви-отец, так называемый Бен-старший, и Бенджамен Леви-сын – Бен-младшнй – ждали его в конторе своего мебельного магазина.

Джон Уэст через стол внимательно оглядел обоих. Бен-младший был маленький, толстый, кудрявый и смуглый, с круглой головой и покатыми плечами; дорогой костюм на нем, бог весть почему, казался грязным и помятым. Рядом сидел Бен-старший – совершенно лысый, иссохший, дряхлый, явно впавший в детство.

– Так по-вашему, – сказал Бен-младший, складывая на столе пухлые руки, – только потому, что Эпсом-клуб не может сегодня выложить кубок или призовые деньги, мы позволим вам устраивать скачки на моих ипподромах?

– На твоих ипподромах? – прохрипел Бен-старший голосом, исходившим откуда-то из самой глубины его костлявой груди. – Ты хочешь сказать, на моих ипподромах? Они пока что еще мои!

Бену-старшему было за восемьдесят, но он наотрез отказался передать бразды правления Бену-младшему или еще кому-нибудь из своих детей, – у него было четыре сына и дочь.

Бенджамен Леви-старший некогда прибыл из Англии и открыл в Мельбурне магазин подержанных вещей. За десять лет, хозяйничая в этой лавке, он нажил двадцать тысяч соверенов, а кроме того – покорную труженицу-жену и пятерых детей. Потом жена умерла, и Бен перенес всю свою сердечную привязанность на торговлю контрабандным табаком; на этом деле он приобрел еще тридцать тысяч соверенов и нескольких любовниц. В восьмидесятых годах, когда началась строительная горячка, Бен-старший занялся мебелью и первым в Виктории завел продажу в рассрочку. Он скоро поглотил большинство мелких мебельных фирм и фактически захватил монополию в этом деле. За восемь лет он стал миллионером, но в девяностых годах разразился кризис, и он потерял больше половины своего состояния.

Недавно Бен-старший женился на восемнадцатилетней ирландке из керрингбушских трущоб. Этот новый брак таил в себе грозную опасность для его детей. Старик осыпал молодую жену подарками, и его сыновья и дочь опасались, что он изменил завещание в ее пользу. И вот неделю назад они похитили старика отца и привезли его домой, где он согласился написать новое завещание и оставить жене только одну маленькую фабрику и небольшую сумму денег, при условии, что дети снова отпустят его к молодой супруге.

Теперь Бен-старший пытался при помощи слухового рожка уследить за ходом переговоров, которые вели Джон Уэст и Бен-младший.

Состязания пони пришли в упадок, доказывал Джон Уэст. Призы становятся с каждым годом ничтожнее, все дело прогнило сверху донизу. А вот он навел у себя полный порядок на скачках и намерен то же проделать с состязаниями пони. Он увеличит призы, покончит с жульничеством, заинтересует публику. Джон Уэст говорил так, как будто все уже решено и подписано: он берет себе три ипподрома. Он облагородит этот вид спорта, и притом все они разбогатеют – и он и семейство Леви.

– Не спешите так, мистер Уэст, – прервал его Бен-младший. Расчетливый, хитрый и цепкий, он предпочитал сам задавать тон во всякой сделке. – Нужно сперва кое о чем уговориться. Вы получите Эпсомский ипподром, если купите третью часть земли.

– Что ж, согласен, – сказал Уэст. «Уж не хочет ли он меня этим испугать?» – подумал он. – А как насчет двух других? У вас ведь есть еще один собственный ипподром, а третий вы арендуете у Ролстонского муниципалитета, верно?

– И об этом можно подумать. Но только учтите, что на них имеются арендные договоры с двумя… как бы это сказать… клубами.

– Стало быть, если я договорюсь со всеми тремя клубами, вы согласны передать мне ипподромы?

– Да, не возражаю. Еще один вопросик, мистер Уэст. Вы слыхали когда-нибудь о продаже в рассрочку? – При этих словах Бен-младший лукаво улыбнулся. – Это, знаете ли, величайший бизнес на свете, даже выгоднее тотализатора.

– Мой тотализатор – дело чистое и честное.

– Моя продажа в рассрочку – тоже. Тут ведь как получается? Покупает человек, к примеру, рояль. Дает несколько соверенов задатку, а остальное выплачивает понедельно. И сверх того мы взимаем десять процентов – по крайней мере покупатели так думают. Десять процентов в год со всей суммы – понимаете? Они платят десять процентов и с тех денег, которые уже выплачены. Хитро, правда? Так что ваш тотализатор – детская игрушка, мистер Уэст.

И он хихикнул, очень довольный.

Тут вмешался Бен-старший. Он на все лады вертел свой слуховой рожок, пытаясь не потерять нить разговора, и теперь сам обратился к Джону Уэсту.

– Вот видите, мистер Уэст, – сказал он пронзительным, скрипучим голосом, – Скаковой клуб нас обоих выставил за дверь пожизненно.

– Разве?

– Да, да, мистер Уэст. Не вы один умеете мошенничать на скачках. – Он засмеялся и с гордым видом помахал рожком. – Один раз я, то есть мы с Беном, привезли лошадь из Англии. Отличная была лошадь, известный фаворит. Переменили ей имя. Так эта лошадь сколько раз приходила первой, сколько призов взяла в Западном округе! А потом Скаковой клуб штата Виктория проведал, в чем дело, и пожизненно лишил нас прав. Вот комедия! Я пускал своих лошадок на бегах и на состязаниях пони в Элстернвике, но потом муниципалитет мне запретил. Люди жаловались, что много шуму и скандалов. Рози, моя дочка, мне и говорит: «Папа, довольно тебе заниматься бегами да скачками, мебелью торговать гораздо приличнее». Ну, я и сказал ей: «Хорошо, дочка, хорошо». Взял да и сдал в аренду все три ипподрома. Потому что Рози говорит, что это неприличное занятие – много шуму, знаете, и все ругаются…

Бен-младший нетерпеливо прервал отца:

– Так вот, мистер Уэст, может быть, вы вложите немного денег в наше дело – мебель в рассрочку? Не слишком много, а так, знаете, ровно столько, чтобы вы получили хороший барыш. Дела, знаете, идут неважно. Иной раз покупатель не может расплатиться, забираешь мебель обратно, а она уже потрепанная. А бывает, что неплательщик сбежит и мебель с собой увезет. В последнее время много было убытку, но теперь скоро все пойдет на лад, и мы с вами разбогатеем. Мы ведь монополисты, монополистами и останемся, а дело приносит миллионы. Отчего же вам не попользоваться, мистер Уэст? Понимаете ли, у нас большая часть капитала связана. А наше дело такое, что все время надо расширяться.

– Так какие же ваши условия, мистер Леви?

– Вложите, скажем, пятьдесят тысяч фунтов в наши предприятия и тогда получайте в аренду три ипподрома. Вы купите треть земли под Эпсомским ипподромом и дадите отступного трем владельцам. Как, согласны?

– Многовато запрашиваете, мистер Леви, – сказал Джон Уэст, а про себя подумал: «Эта продажа в рассрочку наверняка штука выгодная; не ждал я, что с Леви так легко будет сторговаться». – Ну что ж, по рукам, – прибавил он. – Я скажу моему поверенному, пусть он займется этим.

– Ах, это мистер Дэйви Гарсайд? Нет, знаете, мистер Уэст, уж очень он у вас хитер. Пускай лучше мой поверенный набросает соглашение, а мистер Гарсайд потом его посмотрит.

– Как вам угодно. Мне нужно только одно: заключить честную сделку, и притом поскорее.

Джон Уэст ушел из конторы отца и сына Леви в наилучшем расположении духа. Теперь держитесь, господа из Скакового клуба!

Ему уже мерещились газетные объявления, подписанные его именем, расклеенные повсюду афиши с подковой, а в подкове – его портрет. Он уже видел быстрых, как ветер, пони, мчащихся по беговым дорожкам, и слышал восторженный рев толпы. У него будет целая армия букмекеров, свои пони, свои лошади, которых он будет пускать на состязаниях через подставных лиц. Вокруг ипподрома он устроит киоски, а на самом ипподроме – ресторан, буфеты, бары; и если только клуб и тотализатор тоже будут работать полным ходом, в его руках окажется все нелегальное букмекерство. Он облагородит весь конный спорт!

Наконец-то почтенные джентльмены из Скакового клуба штата Виктория узнают, что такое достойный соперник! Он им покажет, как закрывать ему, Джону Уэсту, доступ на их ипподромы!

* * *

Барни Робинсон ликовал. Он удостоился повышения: получил высокий пост заведующего рекламой всех предприятий Джона Уэста. После разоблачений «Аргуса» Флорри чуть было не заставила его сделать окончательный выбор – или она, или Джон Уэст, – но тут Барни получил повышение, и Флорри уступила: ведь он был так горд и счастлив!

Барни сидел у себя в кабинете – комнатке на первом этаже, грыз карандаш и теребил усы. Да, так хорошо: «Решительный бой за первенство между могучими, крепкими, здоровыми молодцами равной силы и сложения и высокого класса». Лучше не придумаешь. Публика будет валом валить. Разошлю во все газеты.

Он поднял глаза. Мимо по коридору шли Джон Уэст и Фрэнк Лэмменс. Барни схватил свои листки и кинулся к ним.

– Послушай, Джек! – оживленно начал он. – Я написал объявление насчет бокса и насчет состязаний в беге. Вот, слушай, это насчет бокса:

«Тим Мэрфи против Билла Сквирса. Главный павильон выставки. С того дня, как в Викторию приехал Сквирс, всем стало ясно: у нас есть настоящий чемпион.Воочию убедясь в его умопомрачительном мастерстве,мы невольно спрашивали себя, увидим ли мы его когда-нибудь в схватке с достойным противником?И вот – словно в ответ – явилась новая звезда!На небосклоне боксерского искусства взошла звезда первой величины.Это Тим Мэрфи. Он вернулся на родину во всеоружии всех новейших достижений американского ринга. С невероятной быстротой и поразительной легкостью он затмил менее яркие светила и отважно…»

– Все это хорошо, Барни, – нетерпеливо прервал Джон Уэст. – Но встречу придется немного отложить. Мэрфи что-то заупрямился.

– Ну что ж, пускай с Биллом дерется кто-нибудь другой.

– Кто? Мы не можем опять садиться в лужу, как тогда с Диком. Сквирс на это не пойдет. Нам придется ждать Мэрфи. Разве что удастся выписать Джефриса из Америки или Майка Уильямса из Англии. Я им предложил по тысяче за одну встречу со Сквирсом.

И Джон Уэст направился к лестнице.

– Погоди, Джек, я еще прочту тебе объявление насчет состязаний в беге.

– Читай Фрэнку, мне некогда.

На мгновение физиономия Барни вытянулась. Потом он обернулся к Лэмменсу.

– Вот послушайте. Я напечатаю в газетах большое объявление, разрекламирую всех участников Западной тысячи и всех других состязаний. А начну вот с чего, слушайте! – И Барни с пафосом продекламировал:

«Отовсюду, с самых далеких окраин, из всех уголков нашей великой страны съезжаются крепкие и отважные молодые австралийцы, воодушевленные надеждой выйти победителями на этом единственном в своем роде спортивном празднике и получить ценный приз. Здесь чемпионы – „Бегун со Снежной реки“, победитель „Разлива“, цвет „Наших избранников“. Шестьсот тридцать пять загорелых, мускулистых юношей, краса и гордость нации, заявили о своем желании…»

Лэмменс сухо прервал его:

– А вы написали объявление об эпсомских скачках?

– Вот оно, – ответил Барни и подал Лэмменсу большой лист.

Тот стал читать со скучающим видом:

«Состязания пони и шотландок. Эпсом, единственный и непревзойденный Эпсом. Эпсом, живописный Эпсом, излюбленный Эпсом. Понедельник. Понедельник. Понедельник. Новая дирекция. Выдача повышена. Честные сделки. Тщательная проверка. Строжайший надзор. Флемингтон в миниатюре».

– Ладно, сойдет, – сказал Лэмменс, причем на его длинном лице не отразилось ни малейшего восторга.

Лэмменсу не нравились рекламы Барни. «Робинсон всегда пересаливает», – говорил он Джону Уэсту.

Уязвленный Барни вернулся к себе и погрузился в очередной том Британской энциклопедии.

Наверху, в длинном зале, было шумно: возбужденные голоса игроков и выкрики клерков, которые, стоя перед огромными досками, занимались вычислениями и отвечали на телефонные звонки, – все сливалось в сплошной гул.

Зазвонил один из телефонов. Джон Уэст прошел за стойку и снял трубку.

– Да, – сказал он. – Слушаю.

Вокруг замолчали.

– Они уже на старте, – громко сказал Джон Уэст. – Заключайте пари! Помните, никаких ставок после того, как они выйдут на прямую.

Несколько игроков протиснулись к стойке. А Джон Уэст тем временем повторял вслух описание того, что происходило на Эпсомском ипподроме. Недавно он ввел эту систему передачи прямо с ипподрома, за двадцать лет предвосхитив практику радиовещания.

Толпа теснилась к стойке, чтобы лучше слышать. Народ был самый разношерстный: модные щеголи – любители конного спорта; безработные; рабочие, пришедшие сюда в свободный день; люди неопределенных занятий; конторщики; всякого рода уголовные личности, которые, если не сидели в тюрьме, играли днем в клубе, а по ночам – в игорном притоне.

По субботам посетителей было больше, но подавляющая масса пари заключалась по почте или по телефону. Клуб приносил свыше пятисот фунтов прибыли в неделю.

– Старт! – сказал Джон Уэст. – Ведет Динкам, за ним Кэти, потом Королева Бесс и Принц…

Игроки торопливо делали последние ставки.

– Как на Динкама?

– До старта ставили два против одного. А как сейчас Динкам, Джек?

– Считайте так на так.

– Ставлю шесть монет.

– Динкам все еще ведет. Королева Бесс вышла на второе место – сзади Динкама на два корпуса. Третий – Принц. Сэмми Бой обходит. – Джон Уэст поднял руку, точно полицейский на перекрестке. – Повернули на прямую! Ставки больше не принимаются!

Игроки слушали, кто охваченный азартом, кто с отчаяния надеясь на невозможное. Когда Джон Уэст объявил результат скачки, поднялся неистовый шум; те немногие, кто ставил на победителя, разразились восторженными воплями, те, кто проиграл, – возгласами досады и горя. Джон Уэст повесил трубку и вышел из-за стойки.

– Зайдем на минуту в кабинет, Пэдди, поговорим, – сказал он Пэдди Вудмену.

Они прошли в кабинет и сели за стол друг против друга.

– Меня немного беспокоит комиссия по расследованию, Джек, – сказал Пэдди.

– Можете не беспокоиться. Мы теперь предоставим эту комиссию Дэйви Гарсайду. А вот меня беспокоят лягавые. Тут и сейчас один торчит, он уже несколько месяцев шляется в клуб и собирает улики.

Услышав эту новость, Пэдди энергично потер ладонью лысую макушку. Барни Робинсон уверял, будто Пэдди оттого и облысел: слишком усердно растирал голову в минуты душевного расстройства.

– Как же так, Джек? Вы уверены? Откуда вы знаете?

– Один сыщик сказал.

– А кто этот лягавый, вы знаете?

– Догадываюсь.

– Да как же он сюда пробрался? А для чего же тогда наши втерлись в школу сыщиков? Прозевали, значит?

– Уж как-то пробрался. О’Флаэрти тоже не дурак. Это его рук дело, черт его подери.

– Что же вы будете делать, Джек?

– Я думаю, это Бэдсон. Он сейчас тут. Вчера, когда мне сказали про это, мы с Фрэнком пошли к нему на квартиру, но не застали, а от его матери ничего не удалось узнать. Вот я с ним сейчас потолкую. Мы его спросим напрямик.

Джон Уэст вышел в зал и отыскал высокого молодого человека в длинном черном пальто.

– Мне надо с вами поговорить, – сказал он.

Тот покраснел, но, не споря, пошел за Джоном.

– Боров, поди-ка сюда на минуту, – на ходу бросил через плечо Джон Уэст.

В кабинете Уэст уселся за стол; Пэдди Вудмен стал рядом.

– Ваша фамилия – Бэдсон?

– Да, – смущенно ответил Бэдсон, оглядываясь в поисках стула.

– Вы служите в полиции? – в лоб спросил Джон Уэст.

Бэдсон промолчал, вертя в руках шляпу; вошел Боров и остановился у него за спиной.

– Неужели вы опустились так низко, чтобы пойти служить в полицию? – спросил Пэдди.

– Если это должен быть разговор с глазу на глаз, пусть эти люди уйдут, – сказал Бэдсон.

– Это мое дело, кто уйдет, а кто останется, – отрезал Джон Уэст.

– Зачем вы вчера вечером приходили ко мне на дом? – спросил Бэдсон.

– Приходил узнать, не выиграл ли ваш билет, – солгал Джон Уэст. – Но вы не ответили на мой вопрос. Вы служите в полиции?

– Нет.

– Разрешите вас обыскать?

Бэдсон положил шляпу на стол, медленно снял пальто, пиджак и жилет и протянул все это Джону Уэсту; тот с сомнением посмотрел на него, потом стал обшаривать подряд все карманы: немного денег, несколько клочков бумаги, пачка табаку, железнодорожный билет и еще кое-какая мелочь, но ничего уличающего.

Джон Уэст поднялся из-за стола, подошел к Бэдсону и в одном из брючных карманов обнаружил записную книжку. Он быстро перелистал ее, затем внимательно просмотрел каждую страничку, но они были чистые, не исписанные. Он со злостью швырнул книжку на стол и начал ходить из угла в угол, точно зверь в клетке.