Текст книги "Власть без славы. Книга 1"

Автор книги: Фрэнк Харди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глаза Джона Уэста так и впились в лицо Девлина.

– А что же вам от меня нужно? – спросил он почти спокойным голосом.

– Я пришел арестовать вас.

– За что?

– Вы знаете, за что. За то, что у вас здесь тайный тотализатор.

– У вас нет доказательств. – Джон Уэст уперся кулаками в бока. Он был без шляпы, и его большие, низко посаженные уши, удлиненный череп и колючие глаза придавали ему сходство с затравленным зверем. – Можете обыскать помещение. Вы ничего не найдете. Эта лавка принадлежит Пэдди Каммину, которого вы вчера арестовали.

– Обыск я делать не буду – ни к чему. У меня имеются все нужные доказательства. Где ваш брат?

– Поищите.

– Вы здесь, Джо Уэст? – крикнул Девлин.

Джо вышел в лавку.

– Вы тоже арестованы.

Джо промолчал.

Джон Уэст окинул взглядом комнату, словно ища лазейку, через которую можно было бы улизнуть, потом снова уставился на Девлина.

– Берегитесь, я могу сообщить суду кое-что, что вам не понравится, – проговорил он.

– Ничего вы на суде не скажете, – возразил Девлин, однако досадливо поморщился. И не желая без нужды восстанавливать против себя Джона Уэста, прибавил: – Я действую на основании полученного приказа, так что со мной нечего торговаться. Вы и ваш брат являетесь владельцами этой лавки. Именно за вами мы и приходили вчера вечером.

Девлин вытащил из кармана наручники, быстро перегнулся через прилавок и защелкнул кольцо на запястье Джона Уэста.

Джон Уэст поднял руку и поглядел на железное кольцо, потом снова перевел глаза на Девлина; взгляд его выражал страх, злобу и стыд.

– Ты еще пожалеешь об этом, сукин сын, – прорычал Джон Уэст.

– Молчи, Джек, – спокойно сказал Джо.

– Не советую вам ругаться, Уэст, – сказал Девлин, побагровев. – Не то против вас будет два обвинения вместо одного. Идите сюда, Джо.

Джо стал подле брата, и второе кольцо Девлин защелкнул на его запястье.

– Так, красавцы мои, пойдете вместе, на случай если ваша шайка вздумает отбивать вас. Наденьте Шляпу, мистер Уэст, и заприте свою лавку.

Джону Уэсту приходилось слышать, что Девлин не лишен благоразумия.

– Послушайте, начальник, – сказал он. – Вы уже сделали свое дело вчера вечером. Какой вам смысл заходить так далеко? Я человек щедрый. Может быть… гм… мы с вами… поговорили бы?.. Как вы думаете?

Девлин, казалось, начал колебаться; потом оглянулся на Грива с таким видом, словно был недоволен его присутствием.

– Да, – наконец сказал он угрожающе. – Мы с вами поговорим в участке о том, какой залог вам придется внести, чтобы вас отпустили на поруки.

Девлин и Грив повели братьев Уэст по Джексон-стрит.

Когда Девлин уже подписывал протокол, в участок явился Ренфри. Джон Уэст незаметно сунул ему деньги, и тот внес залог за освобождение на поруки.

– Есть новости, – шепнул Ренфри, когда все трое вышли из участка и направились вниз по Джексон-стрит. Ренфри считал себя правой рукой Джона Уэста и всегда старался показать свое усердие и расторопность.

– Я все разузнал, Джек, – сказал он. – Девлин строит обвинение на словах мисс Смит. Это дочь старой карги, у которой мы снимаем лавку. Она сказала ему, что за наем платишь ты или Джо. А у Девлина есть улики, что в этой лавке работает тотализатор. Значит, выходит, что вы оба держите тотализатор, понимаешь? – Он прищурил левый глаз и сбоку посмотрел на своего патрона.

– То-то я удивился, почему он так уверенно говорит. Ты откуда это знаешь?

– Броган сказал.

– А почему он не предупредил нас?

– Говорит, не знал. Говорит, Девлин сообщил ему только после облавы.

Джон Уэст мучительно искал выхода. На сей раз, вероятно, дело кончится штрафом, но если Девлин добьется обвинительного приговора, он будет устраивать облавы до тех пор, пока не прикроет тотализатор.

– Надо заставить эту девчонку взять обратно свои показания, – проговорил Джон Уэст.

Настроение его менялось несколько раз с той минуты, как Девлин вошел в лавку. Почувствовав, как железное кольцо замкнулось на его запястье, он вспомнил тот день, когда полиция надела наручники на Арти и увела его. По дороге в участок стыд и унижение заглушили все другие чувства. Он думал о матери, о том, как она будет горевать, узнав об аресте сыновей. Но, придя в участок, он успокоился, – чего ради волноваться, – и его охватила апатия. «Ну, приговорят к штрафу, только и всего», – говорил он себе.

Теперь ему предстоял выбор: он мог подчиниться необходимости и прикрыть тотализатор, но это значило бы снова стать нищим, беспомощным. Нескольких сотен соверенов ненадолго хватит. Нет, нет, он не сдастся, он должен выиграть это дело. Он не откажется от тотализатора, он будет по-прежнему загребать деньги и когда-нибудь станет богачом, даже миллионером!

Джон Уэст остановился перед лавкой миссис Смит и сказал Ренфри:

– Я сам займусь этим. Зайдешь ко мне на квартиру в восемь часов.

Миссис Смит, уже знавшая об аресте братьев Уэст, была перепугана насмерть. Джон Уэст и сам нервничал, но, заметив ее страх, заговорил с ней свысока, тоном превосходства, что доставляло ему немалое удовольствие. Он заявил, что миссис Смит так же в ответе за это дело, как он и Джо. Пусть она поостережется, не то и она и дочь ее тоже попадут в беду. Миссис Смит, обливаясь слезами, ответила, что Девлин приходил в ее отсутствие, что дочь ее дала показания и что девушке ничего другого не остается, как подтвердить их на суде.

Холодные глаза Джона Уэста внимательно изучали плаксивое лицо миссис Смит. «Польстится на деньги, старая карга», – подумал он.

– Послушайте, миссис Смит, – заговорил он решительно. – Если меня заставят закрыть дело, вам придется искать съемщика для вашей лавки, а это будет нелегко. Так вот – я предлагаю вам двойную плату, но ваша дочь должна заявить на суде, что она не знает, кто платит за помещение, и что она не говорила, будто Джо и я вносим плату.

– Но это будет лжесвидетельство! – утирая слезы, возразила миссис Смит. – Мы честные женщины. Мы не знали, что вы держите тотализатор.

– Суд вам не поверит, да и я не верю, – ответил Джон Уэст. Он вытащил из кармана кошелек, не спеша отсчитал десять соверенов и выложил их на прилавок. – Это вам от меня подарок. Еще я хочу снять и тот ваш дом, который выходит в переулок. Он все равно у вас пустует.

Миссис Смит в нерешительности смотрела на соверены. Потом ее широкая рука с короткими пальцами медленно потянулась к золотым монетам и одну за другой подобрала их.

– Сюзен! – крикнула она дочери. – Пойди сюда.

Дома Джон Уэст застал свою мать в постели. Она горько плакала. Он остановился на пороге, не решаясь войти.

Весть об аресте сыновей очень быстро дошла до миссис Уэст. Что же теперь будет? Ограничится ли дело штрафом или их посадят за решетку? Неужели ей придется навещать в тюрьме всех троих?

Процветание Джона положило конец ее тревогам и лишениям. В доме появилась новая мебель, рядом с которой старая казалась еще более убогой, на кухне переложили печку, все семейство щеголяло в обновках, ели сытно и вкусно. Миссис Уэст уже не жаловалась на судьбу, не попрекала сыновей; здоровье ее улучшилось, она чувствовала себя бодрей; однако мысль о бедняках, проигрывающих последние гроши в тотализаторе, иногда тревожила ее совесть, и тогда она просила сыновей бросить это дело и подыскать себе настоящую, честную работу. На это Джон обиженно возражал, что «все любят азарт», что если он не будет принимать ставок, люди все равно найдут кого-нибудь другого, а он по крайней мере честно выплачивает выигрыши. Эти доводы на время успокаивали миссис Уэст, но мало-помалу ее все больше тревожило будущее. Партнеры и подручные, которыми окружил себя Джон, внушали ей сильнейшие подозрения. Вообще было что-то в ее сыне Джоне, чего она не понимала, что-то чуждое и пугающее.

Джон Уэст на цыпочках подошел к постели, тронул мать за плечо и принялся было утешать ее, но в ответ она, истерически всхлипывая, стала заклинать его, чтобы он прикрыл тотализатор, даже если суд оправдает их. Она обнимала его, слезно умоляя не делать ничего такого, что может принести их дому еще новый позор. Ему очень хотелось успокоить ее, но он не мог сказать ей ничего утешительного. Так и не ответив матери ни слова, он прошел в свою комнату, где Джо, угрюмый и подавленный, сидел на своей кровати.

– Нечего трусить, – сухо сказал Джон Уэст. – Мы выпутаемся из этого дела.

– Тебе легко говорить, – возразил Джо. – У тебя это первый привод. А мне могут дать шесть месяцев. Мама очень расстроена.

На другое утро Джон Уэст отправился к местному адвокату, и тот согласился взять на себя защиту.

Потом Джон Уэст велел Ренфри, Мику О’Коннеллу и Пэдди Каммину сообщить агентам и клиентам, что он уплатит штраф за всех, а кроме того, так как полиция сорвала игру, вернет деньги, поставленные на участников розыгрыша кубка Мельбурна. Несколько сердитых клиентов уже являлись на дом к Джону Уэсту и требовали денег за взявшую приз лошадь Таркулу. Джон объяснил им, что накануне скачек полиция захватила часть билетов и записей. В будущем, сказал он, в случае полицейского налета все ставки будут выдаваться обратно, а за всех присужденных к штрафу он сам будет вносить деньги. Кажется, этого достаточно? Он, разумеется, не сообщил им о том, что заранее знал, как дорого обошлась бы ему победа Таркулы. Облава сберегла ему много денег, и они-то и пойдут на уплату штрафов.

В тот же день состоялось слушание дела Пэдди Каммина, Мика О’Коннелла и остальных пятидесяти трех обвиняемых.

Всем, кто присутствовал в зале суда, даже тем, кто впервые видел седобородого судью, было ясно, что старик почти ничего не слышит: с начала и до конца заседания он не отнимал руки от левого уха; однако сумел-таки разобрать, что все подсудимые признали себя виновными. Появление главного обвинителя, начальника сыскной полиции Девлина, было встречено приглушенным свистом и бранью. Судья этого не услышал, но Девлин побагровел от ярости. Зал суда был битком набит клиентами тотализатора и бездельниками, ищущими развлечений. Настроение в публике царило благодушное и смешливое. Показания Девлина и предъявление им билетов и других вещественных доказательств сопровождалось шутками и взрывами смеха. К величайшей радости Джона Уэста, Девлин не упомянул о том, как его пытались подкупить.

Констебль Грив давал показания ровным негромким голосом. Старик судья вытягивал шею, прикладывал ладонь к уху и хмурил брови, силясь разобрать его слова.

– Старичок-то глуховат! – сказал Мик О’Коннелл. – Ни черта не слышит, хоть говори ему, хоть нет! Ничего нам не будет! – Слова его вызвали одобрительные крики и дружный хохот в публике и даже на скамье подсудимых. Судья, видимо, не слышал, что именно сказал Мик, но смех достиг его слуха; он стукнул молотком по столу и прокричал:

– Соблюдайте тишину и порядок!

Слушание дела затянулось до вечера. Каждого из обвиняемых присудили к десяти шиллингам штрафа, но Пэдди Каммин, ввиду того что его имя красовалось на вывеске, удостоился особой чести: с него взяли двадцать пять фунтов стерлингов.

На другой день уже сам Джон Уэст сидел на скамье подсудимых и, крепко сжав руки, в упор смотрел на перепуганную Сюзен Смит, тихим дрожащим голосом дававшую свидетельские показания. Она заявила, что не говорила Девлину и вообще никому, что Джон или Джозеф Уэст платит за наем помещения в доме номер 136 по Джексон-стрит. Девлин был ошеломлен. Он напомнил мисс Смит об их разговоре, обвинял Джона Уэста, что тот оказал давление на свидетельницу, но замолчал, когда судья – не тот, который слушал дело накануне, – потребовал доказательств.

И все же Джон Уэст с опаской поглядывал на судью: лицо его было сурово, да и слышал он отлично.

– Не робей, Джек! – крикнул кто-то в зале, когда очередь дошла до Джона Уэста. Он весь дрожал от волнения, но упорно отрицал, что держит тотализатор. Джо тоже не признал себя виновным. Потом защитник заявил, что братья Уэст не могут быть признаны виновными, так как накануне Патрика Каммина оштрафовали на гораздо большую сумму, чем остальных подсудимых, именно за то, что дело велось под его именем.

Во время перерыва Джон Уэст, в ожидании приговора, вышел на каменное крыльцо; его окружили служащие и постоянные клиенты тотализатора. Он был в безупречно сшитом новом костюме и новой щегольской шляпе. Держался он бодро и уверенно, но на душе кошки скребли. Джо стоял в стороне, бледный и молчаливый.

Когда заседание возобновилось, судья, иронически отозвавшись о свидетельстве мисс Смит, заявил, что нужно положить конец азартным играм и что, по его глубокому убеждению, лавка в доме 136 по Джексон-стрит стала местом сборища подозрительных личностей. Эти слова вызвали недовольство публики, многие из присутствующих сочли себя оскорбленными и не преминули выразить свое негодование громким свистом и выкриками, прекратившимися только после того, как судья пригрозил очистить зал. Джон Уэст сидел неподвижно, выпрямившись, а Джо весь дрожал и в отчаянии ломал руки.

– Признаю обвиняемого Джона Уэста виновным в содержании игорного притона в доме номер сто тридцать шесть по Джексон-стрит в Керрингбуше. Он приговаривается к штрафу в размере пятидесяти фунтов или к тюремному заключению сроком на три месяца.

В публике послышался ропот. Джон Уэст вскочил на ноги, словно собираясь протестовать, но, ничего не сказав, медленно опустился на место.

– Признаю обвиняемого Джозефа Уэста виновным в том же преступлении. Приговаривается к штрафу в размере двадцати пяти фунтов или к тюремному заключению сроком на один месяц. Предупреждаю, что если тот или другой из обвиняемых еще раз предстанет передо мной по такому же делу и будет признан виновным, я отправлю его в тюрьму – без права на замену штрафом.

Джон Уэст был словно в тумане, когда подошел к судейскому столу, чтобы заплатить штраф за себя и за брата. Он чувствовал себя жертвой вопиющей несправедливости. С ним поступили подло, говорил он себе, но он никогда не сдастся. Выйдя на улицу, он на все выражения сочувствия отвечал с вызовом:

– Тотошка вновь откроется, об этом не беспокойтесь!

Домой он пошел один, погруженный в глубокие думы.

По дороге он поравнялся с кучкой оборванных людей, дробивших камень на краю мостовой. Работали они вяло, без всякой охоты. Один из них выпрямился и, опираясь на свой молот, рассматривал мозоли на руках. Увидев Джона Уэста, он крикнул:

– Эй, Джек, чем кончилось дело?

Джон Уэст остановился.

– Пятьдесят монет с меня, а с Джо – двадцать пять.

– Многовато, а?

– Да, но меня этим не испугаешь. Опять открою дело. Ну, а ты как?

– Плохо, Джек. Долго шатался без работы. А теперь – сам видишь. Безработных пристроили чинить дороги и засыпать канавы на Райли-стрит. Но платят гроши, да и ненадолго это. Я подумываю, если лучше не станет, не податься ли мне на запад, в Калгурли.

– Что-то не похоже, чтобы скоро стало лучше, – не было бы хуже! А в Калгурли, говорят, золото прямо под ногами валяется.

Джон Уэст, сунув руку в карман, подошел поближе к каменщику.

– На, возьми. Купи чего-нибудь жене и ребятишкам, – сказал он, протягивая ему несколько серебряных монет.

– Спасибо, спасибо тебе.

Джон Уэст зашагал дальше. Он услышал, как каменщик сказал:

– Хороший парень Джек Уэст. Редкая душа!

Джон Уэст шел вразвалку, самодовольно улыбаясь.

Уж он-то всегда поддержит человека в беде! Он становился известной личностью. «Джек Уэст в гору пошел», – говорили о нем с завистливым восхищением, отдавая должное и его успехам и щедрости.

Заглянув в переулок, мимо которого он проходил, и увидев, что из одного дома выносят ветхую, убогую мебель и грузят ее на подводу, Джон Уэст остановился.

«Отбирают за долги у какого-нибудь несчастного бедняка», – подумал он. Из дома вышла высохшая, изможденная женщина и стала просить, чтобы ей оставили хотя бы две койки с постелями. Джон Уэст, поколебавшись, сделал несколько шагов по переулку. Он еще не решил, как ему поступить. Вдруг он увидел, что к женщине подходят двое мужчин – в одном из них Джон узнал Эдди Корригана. Оба громко заспорили с людьми, конфисковавшими имущество. Подъехала одноколка, из нее вышли двое полицейских и вмешались в спор. Джон Уэст остановился в нерешимости. Нет, лучше держаться подальше от полиции; пусть Эдди Корриган заступается за эту женщину, если ему уж так приспичило! Он повернулся и зашагал к дому.

* * *

Прошло три месяца, и в лавке Каммина появились заметные признаки оживления.

Дверь на улицу была заперта на все засовы, но внутри помещения Мик О’Коннелл подметал пол, вздымая тучи пыли. В задней комнате за столом сидел Джон Уэст и, сдвинув шляпу на затылок, складывал мелкие монеты в аккуратные столбики. Вокруг стола расположились Ренфри, Барни Робинсон, Пэдди Каммин и некое новое лицо, прозванное Миком «Франт Алек».

Алек успешно спекулировал земельными участками, пока не пришел конец земельному буму. С тех пор он перебивался кое-как любыми способами, только не при помощи работы. После полицейской облавы Джим Трэси вернулся на обувную фабрику, а на его место Джону рекомендовали Алека. Франт Алек все еще носил гетры, сюртук и цилиндр, как в те давно минувшие дни, когда он пил шампанское и спекулировал землей. Теперь все на нем обтрепалось и поизносилось, а башмаки разорвались, но тем не менее он еще пытался выглядеть щеголем и цедил слова, как английский лорд.

На стене позади Джона Уэста висели большие листы белого картона; на них красными чернилами были аккуратно выведены имена лошадей. На столе стопками лежали билеты. Во дворе, под голубятней, у самого забора, был пристроен сарайчик длиной в двадцать пять футов, шириной – в четыре. Сарайчик был открытый, а пол поднят на фут над землей. Боров приколачивал к задней стенке огромные листы картона для записей. Двор весь зарос травой, и Дик Капуста, ворча и обливаясь потом под жаркими лучами утреннего солнца, расчищал его лопатой.

В конце двора Трясучка, которому болезнь не мешала ловко действовать инструментами, устраивал широкую потайную калитку в заборе, отделявшем двор лавки от двора пустого дома, также снятого Джоном Уэстом у миссис Смит. Здесь Трясучка жил безвозмездно, отрабатывая в тотализаторе плату за квартиру; кроме того, и дом его, и двор должны были служить путем спасения в случае полицейского налета.

Джон Уэст окинул взглядом своих помощников и сказал:

– Помните, что с каждой выдачи вы будете снимать только десять процентов и мелочь. Например, если выдача, скажем, три шиллинга и один пенни, вы выплачиваете три шиллинга; если три шиллинга и одиннадцать пенни – все равно платить надо три шиллинга.

– Понятно, дорогой мой, – ответил Алек. – Думается мне, что в общем это составит никак не меньше пятнадцати процентов.

Джон Уэст свирепо глянул на него. Не будь Алек хорошо грамотен, Джон ни за что не стал бы держать этого ломаку, этого опустившегося щеголя.

– А раньше мы снимали тридцать три с третью процента, – сказал Барни Робинсон и удостоился не менее свирепого взгляда.

Джон Уэст не хотел, чтобы клиентам стало известно, какие огромные проценты он взимал с них до закрытия тотализатора. Сейчас он умерил свои аппетиты только потому, что у него появились конкуренты. Две недели назад на Джексон-стрит открылись еще два тотализатора; владельцы, вероятно, рассудили, что успеют нажить уйму денег, прежде чем полиция накроет их.

– Я снимал треть только вначале, пока не стал на ноги. А теперь я буду брать меньше всех, а выплачивать больше всех. Моим клиентам не на что будет жаловаться. Судя по всему, Рэйен и Коэн берут не меньше двадцати процентов. Со мной они не смогут тягаться.

– Все равно, – сказал Барни Робинсон, – клиенты не проиграют больше того, что у них есть. А это уж ты из них будешь выкачивать каждую неделю, какой бы процент ни был.

Джон Уэст опять сердито глянул на Барни. Сразу видно, что он поработал на фабрике и снова подпал под влияние Корригана. За последнее время с работой стало немного легче: после закрытия тотализатора не только Джим Трэси, но и Робинсон, и Джо Уэст устроились на обувной фабрике. Ренфри работал в железнодорожных мастерских.

– Можешь уходить отсюда, если тебе не нравится, – сказал Джон Уэст.

– Надо же мне что-нибудь делать, пока мы бастуем.

– Ах, вот оно что! Ты только хочешь попользоваться у меня, пока идет забастовка. Того гляди, и Джо и Трэси явятся сюда просить работы.

Барни промолчал. Он смущенно подкрутил кончики усов, достал из кармана книжку и начал читать.

– Ты мне прямо скажи, остаешься у меня или нет? – настаивал Джон Уэст. – Я не хочу, чтобы мои служащие все время то приходили, то уходили.

– Я останусь, Джек, – уныло сказал Барни. Он ухаживал за Флорри, работницей на фабрике. Он собирался жениться на ней, и мысль о браке, видимо, омрачала его обычную жизнерадостность. Флорри, конечно, рассердится, если он вернется к Джону Уэсту; но кормиться чем-то надо во время забастовки? И даже не будь забастовки – разве с его грошовым заработком можно жениться, содержать семью?

Воцарилось молчание, и слышно было только звяканье монет, которые Джон Уэст любовно, словно лаская их, ссыпал в холщовые мешочки. Убрав деньги, он сказал:

– А все-таки это ненадежное место. Нужно сделать потайной выход здесь, у самого стола.

– Вот обрадуется миссис Моран, когда мы начнем сигать через ее кухню, – фыркнул только что закончивший уборку Мик О’Коннелл, усаживаясь на свободный стул и вытирая вспотевшее лицо грязной рукой.

– Вовсе не через кухню, а через двор.

– Невелика разница. А у нее такой язык, что хоть святых вон выноси! – Мик не забыл, как ему и Борову досталось от миссис Моран, когда они вздумали посвистать Нелли, ее хорошенькой дочке.

Джон Уэст не слушал Мика.

– Да, да, – продолжал он, – нужно сделать выход здесь и еще один – в задней стене сарая. Иначе нам не уйти со всем нашим добром в случае налета. Клиенты – те смоются через калитку во двор Трясучки. А нас полиция застукает раньше, чем мы успеем унести билеты и щиты.

– Вы совершенно правы, дражайший, – прогнусавил Франт Алек, – победа достанется быстроногим.

– А здорово ты это придумал, Джек, – с восхищением глядя на своего патрона, сказал Ренфри. – Только бы уговорить миссис Моран.

– Я сегодня буду на благотворительном базаре. Миссис Смит обещала познакомить меня с миссис Моран и с ее дочкой Нелли. – Джон покраснел, произнося имя девушки, но все сделали вид, что не замечают его смущения.

– Вот ты и поухаживай за Нелли, – посоветовал Мик. – Хороша девчонка. Не хуже наших красоток в Ирландии. Можно позавидовать тому, с кем она спутается.

Джон Уэст вспыхнул до корней волос; уши стали багрово-красными.

– Слушай, О’Коннелл, – в бешенстве проговорил он, – попридержи язык, не то я тебя выгоню в два счета!

В комнате сразу стало очень тихо, словно в фабричном цеху, когда вдруг останавливаются все машины. Но неугомонный Мик тут же заговорил снова:

– А ты читал в газете, как судили твоего дружка Эдди Корригана? – Он засмеялся, но смех его прозвучал натянуто. – Приговорили к штрафу за то, что ни на шаг не отставал от хозяина.

Джон Уэст вопросительно посмотрел на Мика; но тут вмешался Барни Робинсон.

– Ничего в этом смешного нет, – сказал он.

– Я не читал. В какой газете? – спросил Джон Уэст.

Ренфри вытащил из кармана номер «Века».

– Вот, пожалуйста, – сказал Мик, – я сам читал.

– Врешь, – сердито проворчал Робинсон, – ты и читать-то не умеешь. – После этого Мик умолк, видимо признав себя побежденным.

– Вот здесь. Видишь, Джек? – сказал Ренфри. – Старик Данн напечатал объявление, что безработные могут присылать ему письма с просьбой о работе. А потом он ходил к ним на дом. Он хочет открыть новую фабрику, чтобы сорвать забастовку. А Корриган и его товарищи ходили за Данном по пятам.

Ренфри достал узенький футляр, открыл его и с гордостью надел очки в дешевенькой оправе. У него с детства было слабое зрение, но покупка очков только недавно оказалась ему по карману. Мик О’Коннелл непрестанно дразнил его. «У тебя кривые очки», – то и дело говорил ему Мик, на что Ренфри неизменно отвечал; «Неправда» – и, сняв очки с носа, объяснял Мику, что одно стеклышко толще другого потому, что один глаз у него косит.

Ренфри приготовился было читать, но заговорил Барни Робинсон:

– Так вот, Корриган ждал у дверей, когда старый черт выйдет, а потом заходил в дом и объяснял рабочему, что нехорошо быть штрейкбрехером. Он молодчина, Эдди Корриган!

Барни вызывающе посмотрел на Джона Уэста:

– И если ты желаешь знать, то я сам ходил вместе с ним и помогал ему.

– Вот послушайте, – сказал Ренфри и прочел торжественным голосом:

«Странный приговор.Эдуарда Корригана сегодня судили по обвинению в неотступном следовании за Джоном Данном. Обвинительный приговор вынесен на основании закона о взаимоотношениях хозяев и слуг…»

Джон Уэст выхватил газету из рук Ренфри и про себя прочел заметку. Он злорадствовал. Правда, Корриган дружил с ним еще в школе и всегда заступался за него; но Корриган отказался участвовать в тайном тотализаторе и уговаривал служащих Джона Уэста не работать на него. А главное – поведение Корригана постоянно напоминало ему о том, что в жизни есть другие цели, кроме богатства, и что бороться нужно именно за них.

Джон Уэст сложил газету.

– Пойду посмотрю, кончили ли там писать таблицы. Я скоро вернусь.

Боров запер ворота за своим хозяином.

Когда оба конкурента Джона Уэста завели тотализаторы, он решил снова открыть свой и, чтобы вытеснить их, снизил процент, взимаемый со ставок.

Джо пытался отговорить брата:

– Неужели ты рискнешь еще раз? Ты же знаешь, если тебя посадят в тюрьму, это убьет маму. – Джон отвечал советом – не совать нос в чужие дела.

Адвокат Джона объяснил ему, что полиция, раньше чем привлечь его к суду, должна сделать новый налет и найти новые улики. Значит, ему ничего не грозит, нужно только похитрее заметать следы. Дело, конечно, рискованное. Если он попадется – тюрьмы не миновать! Нужно во что бы то ни стало заставить миссис Моран согласиться на устройство потайного выхода из задней комнаты. Тогда он может спокойно сидеть у самой двери и в случае налета сумеет спастись бегством. А для служащих надо проделать дверь в стене сарая.

Джон Уэст бодро шагал по улице, как вдруг на него с размаху налетел выскочивший из-за угла Эдди Корриган.

– Виноват, – сказал Корриган и, узнав Джона Уэста, прибавил: – Это ты, Джек? Как поживаешь?

– Неплохо, – ответил Джон Уэст. Он заметил, что потрепанная одежда Корригана мешком висит на его могучей фигуре и что от него остались кожа да кости. – Я слышал, ты попал в беду за то, что преследовал Данна.

– Да, этот прохвост нанимал штрейкбрехеров для своей новой фабрики.

– Это тебе урок. Не возись с забастовщиками и штрейкбрехерами.

– Ошибаешься, Джек. Напротив. Безработные держатся стойко, хотя на каждого бастующего приходится десять человек, которые ищут работы.

– А хозяева все равно сильнее вас. У них денег много. Чтобы бороться с хозяевами, нужны деньги.

– Я слышал, у тебя денег куры не клюют, но что-то не вижу, чтобы ты боролся с хозяевами.

– Напрасно смеешься. Не беспокойся, я достаточно делаю для бедных. Я никогда не отказываю в помощи беднякам.

– Ты возвращаешь им часть того, что они отдают тебе, так, что ли?

– Нет, не так. Ты сам говорил, что все любят азарт. А я никого не обираю.

– Ну, ладно, Джек. Пусть будет по-твоему. Мне пора. Мы узнали, что Франклин собирается открыть фабрику и набирает туда штрейкбрехеров. Нам нужно образумить тех мерзавцев, которые согласятся работать там. – Корриган многозначительно ударил могучим кулаком по ладони.

– Не круто ли? Я сам против приема на работу не членов профсоюза, но все-таки чем они виноваты? Ведь есть такие, которые годами сидят без заработка.

– Я никому не прощаю штрейкбрехерства. И не жалею штрейкбрехеров. – Корриган повернулся, собираясь идти. – Мне пора, Джек.

На мгновенье в душе Джона Уэста пробудились какие-то отголоски усердно подавляемой человечности. Он должен был признаться себе, что невольно восхищается Корриганом, хотя и не согласен с ним. – Как жена и ребятишки, Эдди? – спросил он более дружелюбно.

– Ничего, живем сносно, Джек. Сейчас, конечно, трудновато приходится.

Джон Уэст достал из кармана соверен и попытался всунуть его Корригану в руку.

– Возьми, – сказал он. – Купишь чего-нибудь жене и детишкам.

Корриган отдернул руку.

– Нет, спасибо, Джек. Обойдемся и так.

– Ну, тогда возьми в стачечный фонд. Постой, вот тебе еще соверен. Почему вы сами не пришли ко мне? Я давно бы дал.

– Это дело другое, Джек. Большое спасибо. Твои деньги пойдут семьям бастующих.

Они попрощались и разошлись. Мысли Джона Уэста обратились к предстоящему посещению благотворительного базара; весь день он только об этом и думал, даже позабыл о тотализаторе.

Джон всегда очень заботился о своей наружности и о своем туалете, но в этот вечер он особенно постарался. Не удовольствовавшись утренним купаньем, он еще раз спустился к реке, прихватив мыло и полотенце. (Ванны у Уэстов не было – не помещалась в крохотном домике.) После этого он тщательно побрился. Потом долго раздумывал, надеть ли ему новый серый костюм или тоже новый, но темный. В конце концов он остановил свой выбор на темном.

Завязав галстук, он постоял перед зеркалом, критически разглядывая узел при свете керосиновой лампы. Нет, не годится. Он снял галстук и снова принялся завязывать его. Только на третий раз узел вполне удовлетворил его.

Труднее всего было сделать прическу. Вихор, который он всегда зачесывал назад, ни за что не хотел ложиться как следует. Джон смочил его водой и наконец при помощи щетки и гребня добился успеха. Потом надел шляпу, пальто и, на шаг отступив от зеркала, стал любоваться собой, повертываясь то так, то этак. Никаких сомнений: во всем Керрингбуше не сыщешь франта, который одевался бы лучше Джона Уэста!

Он вышел на кухню, где в старой качалке возле печки сидела его мать и шила.

– Джон, – негромко сказала она, – надеюсь, ты не забыл о том, что я просила тебя не открывать…

– После, после, мама, – прервал он ее. – Я очень тороплюсь. – Ему не хотелось ссориться с матерью. По-своему он любил ее. Жаль было огорчать старуху, но он отлично знал, что не послушает ее и что рано или поздно придется сказать ей про тотализатор.

Он вышел на Джексон-стрит и направился к церкви святого Иосифа, в одном из помещений которой был устроен базар. От волнения его пробирала дрожь, сердце колотилось. Джон Уэст радовался знакомству с миссис Моран, потому что хотел получить от нее согласие на потайной ход, но он радовался и знакомству с ее дочерью. Нелли была очень недурна собой. Встречая ее на улице, он любовался плавным колыханием ее длинного платья; нравилось ему и то, что, когда он проходил мимо ее дома, она, стоя на крылечке, дарила его благосклонным взглядом. Он обратил на нее внимание месяца три спустя после открытия тотализатора, но, хотя встречался с ней довольно часто, ни разу не заговаривал. Пока что он потихоньку наводил о ней справки. Он знал уже, что она окончила монастырскую школу и часто гостит в деревне у своей тетки. Раза два он видел ее верхом на лошади, взятой напрокат в школе верховой езды. Ей очень шла амазонка, и она свободно и ловко сидела в седле. Миссис Моран держала в конце Джексон-стрит небольшой магазин дамских нарядов и шляп. Джон Уэст догадывался, что у старухи, как и у всех, торговля идет вяло и что ей нелегко сводить концы с концами. Отца Нелли, видимо, не было в живых.