Текст книги "Власть без славы. Книга 1"

Автор книги: Фрэнк Харди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Плаггер Пит знал также и все способы выжимания денег из велосипедного спорта. Не раз случалось ему жульничать на гонках.

В 1897 году Мэнсона снова лишили права участвовать в состязаниях на двенадцать месяцев, и он опять пропустил всеавстралийские гонки. С горя он уехал обратно в Америку, но в 1899 году вернулся, все еще не теряя надежды одержать желанную победу. Однако и на этот раз ему не повезло; а между тем богатство его быстро таяло.

Мэнсон был азартнейший игрок. Ночи напролет просиживал он за покером, а затем, поспав всего несколько часов, как ни в чем не бывало, выигрывал трудные гонки. Спорт был для него тоже азартной игрой: в каждой гонке он ставил крупные суммы либо на самого себя, либо на одного из своих соперников. Где бы он ни появлялся, вокруг него всегда толпились картежники, «жучки» и прихлебатели.

Мэнсон и Генерал точно, минута в минуту, явились в лавку Каммина. С самого приезда Мэнсона в Австралию Генерал состоял при нем в качестве тренера и импрессарио. Генерал чрезвычайно гордился своей близостью к прославленному Плаггеру Питу; он торжественно представил его Джону Уэсту.

– Рекомендую, – сказал он глубоким басом, – Плаггер Пит Мэнсон, – и продолжал, словно чревовещатель, высоким визгливым фальцетом: – Мы пришли потолковать об известном вам деле.

Резкие переходы голоса Генерала с низких нот на высокие создавали столь неотразимо комический эффект, что, когда телефон заменил почтовых голубей, летавших между тотализатором Джона Уэста и столичным ипподромом, Генерала пришлось уволить. Но Джон Уэст и Мэнсон давно привыкли к причудам его голосовых связок и даже не улыбнулись.

Джон Уэст и Мэнсон пожали друг другу руки. Чемпион был среднего роста, но при этом могучего телосложения. Шагал он словно на ходулях. Казалось, каждая мышца его тела создана для езды на велосипеде. Черное пальто ловко сидело на нем, шляпы он не носил. Светло-каштановые волосы, уже тронутые сединой на висках, были коротко острижены, на лоб спадала челка. Лицо его выражало тупое упорство одержимого азартом игрока.

Когда все уселись вокруг стола, Джон Уэст спросил:

– Итак, джентльмены, каковы ваши предложения?

Генерал с важностью наклонился вперед. Это был маленький кругленький человек, очень румяный, со вздернутым носиком. Он носил черный котелок с высокой тульей и загнутыми кверху полями и вообще производил несколько смешное впечатление. Однако он пользовался славой первоклассного тренера и массажиста.

– Дело вот в чем, Джек, – заговорил он, на сей раз начиная с фальцета и затем переходя на бас. – Можно устроить так, что Плаггер выиграет всеавстралийские гонки. Букмекеры не скупятся. Они отвечают за Пита десятью и пятнадцатью против одного. Если взяться за дело с умом, – добавил он многозначительно, – можно нажить состояние.

Джон Уэст знал по опыту, что в таких переговорах лучше всего задавать вопросы, самому говорить мало и пускать в ход магнетическую силу своих глаз, которые он и устремил на Генерала.

– Ты уверен, что можно подстроить гонки?

– Ничего нет легче, мы… – запищал было Генерал.

– Постой, Генерал, – заговорил Мэнсон глубоким звучным голосом. – Разрешите объяснить, мистер Уэст. У меня достаточно шансов выиграть гонки без всяких мер предосторожности; но я сам хочу поставить на себя крупную сумму, чтобы отомстить букмекерам за то, что они сделали со мной в прошлом году. Вы, вероятно, слышали об этом.

Джон Уэст утвердительно кивнул головой.

– В велогонках всегда выгодно поддерживать того, у кого и так много шансов победить, – продолжал Мэнсон, – а для верности не мешает договориться заранее кое с кем из его соперников.

От Джона Уэста не укрылось, как упорно Мэнсон возвращается к тому, что у него и без жульничества много шансов на победу. Ясно было, что чемпион не хотел признаваться даже самому себе, что силы его идут на убыль.

– Но ведь вы будете стартовать со всеми. А некоторым из участников дадут фору, – сказал Джон.

– Да не верьте вы всем этим писакам, что я выдохся. Я еще покажу им, чего я стою.

– Плаггер в отличной форме, – поддакнул Генерал.

– Хорошо, – сказал Джон Уэст, – допустим, что все шансы на вашей стороне. А при чем тут я?

Мэнсон начал горячо излагать свой план:

– До гонок еще три месяца, а по всей Австралии уже заключают пари. Вы можете ставить на меня сколько вам вздумается, предела нет. Ваши деньги принесут вам вдесятеро больше: поставите пять тысяч – получите пятьдесят. Но только не ставьте сразу помногу, а то цена упадет слишком быстро. А я прошу только тысячу фунтов, если я выиграю гонки; проиграю – ничего не нужно.

– Тысяча фунтов – деньги не малые.

– Да и пятьдесят тысяч – не безделица.

– А кто заплатит вашим соперникам?

– Вы, конечно.

– Значит, весь риск несу я один. А во что это обойдется?

– Для верности нужно обезопасить кое-кого в начале гонок, кое-кого в полуфинале, а если удастся, то в финале – всех участников. Все это вместе будет стоить около тысячи фунтов.

– Предположим, что кто-нибудь из вышедших в финал окажется несговорчивым. Тогда я потеряю шесть тысяч. Многовато.

– Я же вам говорю, мистер Уэст, что я и так могу побить их, будь они даже все чемпионы, – Мэнсон постучал себя пальцем в грудь. – Плаггер Пит еще не выбыл из строя! Вот увидите!

– Ладно, согласен. Я разошлю агентов во все столицы штатов и во все крупные города Виктории. Я поставлю на вас столько, сколько никто никогда ни на кого не ставил. С ваших соперников вы возьмете расписки – в делах нужен порядок. Я проверю их и затем уничтожу. Свою тысячу вы получите тотчас же после гонок. Я – человек слова, это всякий вам подтвердит.

– Отлично, мистер Уэст, – сказал Мэнсон, вставая. На его неподвижном лице даже заиграла улыбка. – И можете спать спокойно. Я этих молокососов обогнал бы на одной педали. Того и гляди, поставлю новый рекорд!

* * *

– Вон! Проваливай, мошенник, эксплуататор женского труда! – хриплый бас Дика Капусты, словно рев разъяренного быка, покрывал гул голосов в ратуше Керрингбуша.

Выкрики Дика относились к выступавшему с речью кандидату лейбористской партии от керрингбушского избирательного округа на дополнительных выборах в парламент штата. Оратор тщетно пытался заставить себя слушать – голос его тонул в криках, возгласах и свисте. Будь он консерватор или либерал, никого бы не удивило, что ему не дают говорить: в начале века, после горьких разочарований минувшего десятилетия, вера в новую лейбористскую партию была так сильна, что ни один оратор, выступающий против лейбористского кандидата, не мог рассчитывать на благожелательную аудиторию в рабочих кварталах. Но на этих выборах получилось наоборот, ибо против кандидата лейбориста выступал ставленник Джона Уэста.

Джон Уэст, невозмутимый и бесстрастный, молча сидел в самой середине переполненного зала. Разыгравшийся скандал был подготовлен им самим с помощью Ренфри.

Лейбористский кандидат, рослый и крепкий мужчина, видимо, больше привык носить рабочий комбинезон, чем синий костюм, в который он облачился ради предвыборного собрания; лицо его пылало гневом, и он, очевидно, решил во что бы то ни стало довести свою речь до конца.

Этим собранием завершалась ожесточенная предвыборная борьба, и чувствовалось, что дело неминуемо дойдет до потасовки. В зале было около пятисот человек, большинство из них поддерживало кандидатуру лейбориста. Но во всех углах кучками стояли люди Джона Уэста, числом более сотни, и по команде Дика ежеминутно прерывали оратора.

– Вон отсюда! – опять закричал Дик. – Эксплуататор женского труда!

Его возгласы подхватили другие члены шайки, среди них Боров, Пэдди Каммин, Одноглазый Томми и Горилла. Сам Ренфри не присутствовал на собрании: ему как члену местной лейбористской организации неудобно было бы срывать выступление кандидата-лейбориста; к тому же Ренфри накануне отправился в свадебное путешествие, сочетавшись законным браком с одной жительницей Керрингбуша, по его настоянию принявшей католичество. Отсутствовал и Барни Робинсон: горячий сторонник лейбористской партии, он не способен был освистать лейбориста; однако еще менее был он способен рукоплескать ему на глазах у Джона Уэста.

Когда шум немного утих, оратор выкрикнул:

– Женский труд, на который здесь намекают, – это помощь молодых девушек, которые добровольно взяли на себя распределение листовки, чтобы поддержать мою кандидатуру, кандидатуру лейбориста…

– У мужчин хлеб отбивают! – крикнул в ответ Дик.

– У каких мужчин? Не у тех ли, которых кормит тайный тотализатор? Которые играют на религиозных предрассудках?

Шум в зале усилился. Со всех сторон неслись крики, угрозы, даже непристойная брань.

Джон Уэст был недоволен ходом предвыборной кампании. С помощью Ренфри и других доверенных лиц он добился того, что кандидатура его ставленника была выдвинута местной лейбористской организацией без голосования. Но газета «Набат» раскрыла эту махинацию и потребовала баллотировки. Баллотировка состоялась на общем собрании, и кандидат Джона Уэста провалился. Тогда он стал именовать себя «независимым» лейбористским кандидатом. Этот трюк многих сбил с толку. Ренфри и вся его шайка усиленно взывали к религиозным предрассудкам избирателей, убеждая католиков голосовать за того, кто исповедует истинную веру.

Кандидат-лейборист выпустил листовку, разоблачающую «обман избирателей, беспринципное злоупотребление религиозными чувствами» и «хулиганские приемы борьбы агентов тайного тотализатора». После этого настроение резко изменилось в пользу лейбористского кандидата. Взбешенный Джон Уэст послал в газеты заявление с просьбой опубликовать его в день выборов. В этом заявлении он призывал всех, «кто любит честную игру и справедливость, не верить клевете, распускаемой про него».

Оратор, воспользовавшись минутой затишья, начал было излагать лейбористскую программу, но Дик Капуста не унимался.

– Пошел вон, мошенник, не нужен нам в парламенте эксплуататор женского труда! – надрывался он. Джон Уэст внушил ему, на что особенно нужно напирать, и он тупо повторял одно и то же.

Впереди Дика сидел Эдди Корриган; он повернул голову и крикнул хулигану в лицо:

– Перестань орать мне в ухо! Я пришел слушать лейбориста! Заткни глотку или я сам заткну ее тебе!

– Заткнешь? – завопил Дик, вскакивая на ноги и приближая свое обезображенное боксом лицо к лицу Корригана. – А кто станет тебе помогать?

– Обойдусь и без помощи! – крикнул в ответ Корриган.

– Так вот же, получай! – И, раньше чем Корриган успел заслониться, увесистый кулак Дика треснул его по переносице. Кровь брызнула на обоих противников.

Они сцепились и, упав на пол, забарахтались в проходе между стульями. Вокруг них мгновенно собралась толпа; все кричали, ругались, лезли друг на друга с кулаками. Дику крепко доставалось, и он уже не рад был, что ввязался. Он и Корриган успели подняться на ноги и тузили друг друга по всем правилам бокса. Но у шайки Джона Уэста был большой опыт потасовок, и она, вероятно, взяла бы верх, если бы полицейские при помощи дубинок не проложили себе путь в самую гущу свалки и с грехом пополам не восстановили порядок. Джон Уэст, как только началась драка, предусмотрительно пересел в самый задний ряд.

Шум улегся не сразу. Участники драки, с подбитыми глазами, с измазанными кровью лицами, в разорванной одежде, все еще выкрикивая ругательства, снова уселись на свои места.

Оратор попытался было продолжать, но выкрики не прекращались. Собрание пришлось закрыть. На улице, перед зданием ратуши, завязывались новые стычки; Дик с багрово-синим распухшим глазом предложил Корригану додраться. Тот принял вызов, но помешала полиция. Рабочие стояли кучками, обсуждая шансы кандидатов, причем и тут дело не обходилось без жарких споров и даже мордобоя.

Когда Джон Уэст вышел, Эдди Корриган сунул ему в руку листовку. Уэст остановился у первого фонаря и начал читать. Листовка призывала рабочих Керрингбуша «сомкнуть ряды» и поддержать кандидатуру лейбориста, выдвинутого партией. Это была статья, перепечатанная из «Набата»; в ней говорилось, что некоторые лейбористские лидеры саботируют предвыборную кампанию, предают дело рабочего класса и что в этом чувствуется рука Джона Уэста.

«Люди, которые живут на доходы с незаконных предприятий, – читал Джон Уэст, – используют весь свой опыт, накопленный за долгие годы близкого знакомства с изнанкой жизни, чтобы пересадить в штат Виктория политические нравы нью-йоркского Таммани-холла [4]4
  Политический клуб реакционного руководства демократической партии США в Манхеттене (центральный район Нью-Йорка). Являясь важной составной частью политической машины демократической партии США, Таммани-холл оказывает большое и зачастую решающее влияние на выдвижение и избрание мэров города Нью-Йорка и губернаторов штата Нью-Йорк, а также конгрессменов и сенаторов от штата Нью-Йорк и даже президентов США. Для достижения своих целей тамманисты не брезгуют никакими средствами, широко практикуя подлоги, подкупы, шантаж и насилие.


[Закрыть]и таким образом провалить неугодную им кандидатуру лейбористской партии. Избирателей уговаривают отдать свои голоса кандидату, который случайно принадлежит к той же религии, что и они. Даровое пиво, личные и деловые связи, угрозы, ложь и всяческая клевета…»

Джон Уэст скомкал листовку и яростно швырнул ее в канаву.

– Вот зараза эта редакция «Набата», – проворчал он.

Но вопреки усилиям «Набата» на выборах прошел ставленник Джона Уэста, хоть и ничтожным большинством, и это был первый «подручный Уэста», захвативший место в парламенте.

Две недели спустя во двор тотализатора опрометью вбежал Ренфри, размахивая свежим номером «Набата», и с разбегу влетел в кабинет Джона Уэста.

– Джек, Джек! – кричал он. – Ну и сволочь этот «Набат»! Смотри, что тут напечатано: «Записки бывшего полицейского агента». Ты только послушай!

Он надел очки и, прищурив кривой глаз, начал читать:

«Констебль, совершивший успешный налет на тайный тотализатор Уэста, был ночью подстрелен. По официальной версии, его убил грабитель. Сыщики, которым было поручено разыскать мнимого убийцу, насколько нам известно, так и не напали на его след, но „Набат“…»

Тут Джон Уэст, грозно нахмурив брови, выхватил у Ренфри газету и стал лихорадочно просматривать статью.

«Двое сыщиков были обвинены в лжесвидетельстве только на основании показаний Джона Уэста и его родственника…»

«Откуда они все это знают? – думал Джон Уэст. – Дело дрянь!»

«…Начальник сыскной полиции, сдавая дела О’Флаэрти, сказал: „Желаю удачи. Когда парламент проведет закон, который даст вам право войти в любой дом в Керрингбуше при помощи лома и топора, тогда, может быть, вы и изловите Джона Уэста“».

«Парламент проведет закон! И газета лейбористская. Надо принять меры».

«…По слухам, переписка между обоими агентами и начальником сыскной полиции представила бы большой интерес для любого энергичного члена парламента, который пожелал бы открыть глаза обществу… Говорят, с ними расправились за то, что они имели дерзость застать почтенного Джона Уэста на месте преступления, когда он подкупал свидетеля. Один из них был переведен в провинцию, другого уволили под первым попавшимся предлогом».

Джон Уэст прочел статью от начала до конца. «„Бывший полицейский агент“. Кто бы это мог быть?» – бормотал он про себя.

Он так и не узнал, что автором статьи был не кто иной, как сыщик Уильямс, служивший теперь в захолустном городишке.

Когда первый приступ бешенства прошел и Джон Уэст снова обрел способность рассуждать, он окончательно решил впредь поддерживать только кандидатов лейбористской партии и во что бы то ни стало заставить замолчать «Набат».

* * *

– Мик Лэвер никак не соглашается, Джек. Говорит, что поставил на самого себя.

Ренфри вынул окурок сигары изо рта и сплюнул.

– Ну сколько он мог поставить! От силы сотню фунтов. Предложи ему три. А то он испортит мне все дело. Если Плаггера Пита побьют, я потеряю уйму денег. А у Лэвера есть шансы. Особенно надеяться на Пита нельзя, сам знаешь.

– Ничего не поможет, Джек. Я уже давал Лэверу четыре сотни, а он говорит: и за четыре миллиона не соглашусь.

– Вот как?

– Да. Говорит: крупные пари и жульнические гонки губят велосипедный спорт.

Разговор этот происходил между Джоном Уэстом и Ренфри в присутствии Генерала по дороге из Керрингбуша на Мельбурнское крикетное поле, где должен был состояться финал всеавстралийских велогонок 1901 года.

– Вот как? – Спокойный, ровный голос Джона Уэста, как Ренфри знал по опыту, не предвещал ничего хорошего: когда Джон Уэст говорил таким тоном, это означало, что он решился применить самые крутые меры. – Тогда надо обезвредить его. Устрой это. Условься с другими гонщиками, пусть сделают так, чтобы он остался за флагом.

– Как бы чего не вышло, Джек. И сейчас уже поговаривают, что Мэнсона протаскивают. Букмекеры стонут, потому что все ставят на Мэнсона, а других и знать не хотят.

– Говорят тебе, устрани Лэвера. Поговори с другими гонщиками!

– Не волнуйтесь, Джек, – заговорил Генерал. – Предоставьте это самому Плаггеру. Он все трюки знает. И не забудьте, он сейчас в форме. Он показал отличную скорость в четверти финала и в полуфинале.

– Лэверу дают фору, и он хорошо идет. Я считаю, что Плаггеру ни за что не обойти его. Скажи Мэнсону, что Лэвера надо устранить. Пусть другой раз не мешает мне.

Остаток пути они проделали в полном молчании.

На стадионе Генерал немедленно отправился выполнять свои служебные обязанности, Джон Уэст крикнул ему вслед:

– Не забудь, что я тебе говорил! – Потом он повернулся к Ренфри и сказал с раздражением: – И ты и Генерал просто осрамились в этом деле!

– Мы не виноваты, Джек. Мы старались как могли. Но ведь Плаггер в наилучшей форме. Он и так победил бы, даже будь все гонщики для него опасны, а у него только одинсоперник.

– Неужели ты думаешь, я стал бы тратить тысячу фунтов, если бы думал, что Плаггер может побить любого гонщика? Если бы не жульничество, все шансы были бы на стороне Лэвера. Плаггер не может давать ему двести пятьдесят ярдов форы. Но ты, как всегда, все сделал шиворот-навыворот. Уже в газетах кричат о подкупах и подтасовках.

– А чего же ты ожидал, Джек? Люди догадываются, но я тут ни при чем.

– Все равно, ничего нам не сделают. Я пожертвовал клубу пятьсот фунтов на прошлой неделе. С членами правления я поладил. Но я не хочу сплетен и не хочу, чтобы Лэвер имел шансы на победу.

Подбежал запыхавшийся Генерал и торопливо начал шептать:

– Все в порядке, Джек. Они постараются подбить его на старте; если не выйдет – загородят дорогу. Если он все-таки вырвется вперед, как в четверти финала, они дадут ему лидировать, а сами будут подтягивать к нему Плаггера. Вести будут все по очереди, а Плаггер просто подкатит к финишу.

– А если они не догонят Лэвера? Нельзя давать ему вести! Убрать его надо!

На финал всеавстралийских велогонок собралось сорок тысяч зрителей, но они легко разместились на трибунах и на просторном внешнем кругу стадиона. Гоночная дорожка и грунт были в отличном состоянии, хотя многие знатоки уверяли, что трава слишком скользкая и повороты опасны.

Букмекеры громко выкрикивали условия пари. Толпа бурлила от нетерпения. Мужчины явились в самых разнообразных нарядах: кто в темной тройке и котелке, кто в светлом костюме и соломенной шляпе. Усы были всех видов, фасонов и размеров. Дамы, которых было немного, щеголяли в длинных платьях и огромных шляпах с перьями и закрывались от солнца зонтиками.

Джон Уэст и Ренфри расположились поближе к финишу.

Шестнадцать гонщиков – участники финала – вышли на дорожку под аплодисменты публики. Они подвели свои машины к старту, где их сфотографировали и где уже дожидались толкачи. На гонщиках были пестрые фуфайки с короткими рукавами и черные шерстяные штаны. У каждого на спине висел квадратный лоскут с номером.

– Плохое начало, Джек!

– А что такое?

– Вон, гляди: Трампер сзади на два очка, – ответил Ренфри, показывая через плечо на деревянный щит, где отмечались результаты происходивших в Сиднее крикетных состязаний между Англией и Австралией. Джон Уэст даже не обернулся: он поставил шестьдесят тысяч на велогонки, и его очень мало трогало, кто выиграет крикетный матч.

Раздался выстрел стартера.

Не успели гонщики сделать полкруга, как один из них подлетел к шедшему впереди Мику Лэверу, сильно накренил свою машину и задел его локтем. Машина Лэвера завихляла. Толпа ахнула. Лэвер каким-то чудом удержался в седле, но отстал; передние поднажали, и пока он снова набирал скорость, его нагнал шедший в хвосте Мэнсон.

Внезапно, под восторженные крики зрителей, Лэвер сделал стремительный бросок, на бешеной скорости взял поворот и закончил первый круг голова в голову с лидерами.

Лэвер гнал как одержимый. Он знал теперь, что должен вести, иначе его подшибут. Поэтому круг за кругом он шел на полной скорости, не снижая темпа. Когда до конца гонок оставалось два круга, он все еще был впереди на сорок ярдов и не обнаруживал признаков усталости. Зрители, затаив дыханье, следили за бешено вертящимися колесами, за неутомимым лидером, отчаянно боровшимся за победу, и за остальными гонщиками, которые по очереди вели гонку, изо всех сил стараясь нагнать его. Трое из участников, которым предложенный темп оказался не по силам, съехали с дорожки.

До конца оставалось полтора круга; Лэвер все еще удерживал дистанцию в двадцать ярдов. Три машины вырвались вперед; двое гонщиков, отдохнув, со свежими силами вели Мэнсона. Лэвер заметно выдыхался, но промчался мимо Джона Уэста и Ренфри, все еще впереди других на пятнадцать ярдов.

– Не догонят! Нет, не догонят! Ну, если Мэнсона побьют, держись! Гроша ломаного от меня больше не увидишь! Ни ты, ни Генерал! – кричал Джон Уэст, грозя Ренфри кулаком.

– Догонят, Джек! – кричал Ренфри в ответ. – Видишь, Лэвер уже сдает!

– Ничего он не сдает! Передышку делает. У него еще сил хватит.

– Но Мэнсон-то совсем свежий. Его же вели все время, – возражал Ренфри, хоть и не слишком уверенно.

Гонщики, ведущие Мэнсона, выдохлись, и Плаггер Пит, обойдя их, изо всех сил припустил за Лэвером, который был единственным препятствием на его пути к заветной цели – выиграть всеавстралийские велогонки, прежде чем уйти на покой. Оставалось пройти полкруга. Пять лет назад Мэнсон обогнал бы Лэвера так же легко, как если бы тот стоял на месте, но сейчас он только огромным усилием воли мог заставить свои одеревеневшие ноги работать с нужной скоростью.

– Плаггер кончается! – крикнул Джон Уэст.

– Догоняет, Джек, догоняет!

– Погоди! Лэвер отдохнул, он сейчас покажет ему.

Мэнсон уже почти догнал своего соперника; Лэвер был впереди только на одно колесо, и победа Мэнсона казалась решенной. Но тут Лэвер, низко пригнувшись к рулю, собрав последние силы, сделал стремительный бросок. Мэнсон ожидал этого и тоже сделал бросок, однако Лэвер остался впереди и даже увеличил дистанцию между ними на несколько дюймов.

Джон Уэст застыл на месте. Рев охрипших голосов уже не прекращался. Мэнсон приготовился к последней схватке. Он был опытный гонщик и десятки раз финишировал в упорной борьбе. В пятидесяти ярдах от столба он выдвинулся вперед – сначала на одно колесо, потом почти на два. Одно мгновение казалось, что Лэвер догонит его, но чудовищное напряжение наконец сказалось, и он окончательно сдал.

Плаггер Пит Мэнсон пришел первым, обогнав Лэвера на два колеса.

Обезумевшая толпа в исступлении рукоплескала своему кумиру. Шляпы летели вверх, сотни зрителей, перепрыгнув через ограду, бежали по полю. Мика Лэвера мгновенно забыли. У всех на устах было имя Плаггера Пита. Когда он сошел с машины, его подхватили на руки и понесли к трибуне почетных гостей клуба, где сидели члены федерального правительства и губернатор штата Виктория.

Оркестр заиграл туш: «Вот герой-победитель идет».

Генерал проталкивался сквозь толпу, испуская истерические вопли то басом, то фистулой. Мэнсон повернулся к нему и закричал:

– Это самое большое торжество за всю мою жизнь!

Ренфри прыгал как сумасшедший до тех пор, пока у него с головы не скатился котелок. Он высоко подкинул его ногой и поймал на лету; совсем ошалев от радости, он вскочил Джону Уэсту на спину и вместе с ним упал наземь.

– Что я тебе говорил, Джек? – орал он.

Джон Уэст поднялся на ноги.

– Брось дурить, – буркнул он, отряхивая с себя пыль, весь красный от досады. – Надо быть начеку. Еще, может быть, гонки будут опротестованы.

На другой день к вечеру Плаггер Пит Мэнсон с квитанционной книжкой в одной руке и револьвером в другой стоял возле своей кровати в номере мельбурнской гостиницы. На кровати лежала груда золотых монет. У дверей стоял Генерал. По одежде обоих можно было безошибочно заключить, что ночь они проспали не раздеваясь. Глаза у них опухли и покраснели. Генерал слегка пошатывался, дряблые щеки вздрагивали, а губы были так плотно сжаты, словно он боялся, что его желудок возмутится и отдаст обратно свое содержимое. Судорожные усилия Генерала казаться трезвым только еще яснее выдавали его состояние; но Плаггер Пит, чей железный организм был отлично приспособлен к потреблению спиртных напитков, довольно твердо держался на ногах, хотя галстук его съехал на сторону, а волосы свалялись.

Внезапно Генерал выпрямился и, приосанившись, насколько это позволяли обстоятельства, с размаху распахнул дверь настежь. Скосив глаза на бумажку, которую держал в руке, он выкрикнул самым высоким фальцетом:

– Матиесон!

В открытую дверь видна была группа людей, дожидавшихся в коридоре. Один из них вошел в комнату. Увидев револьвер Мэнсона, он слегка вздрогнул, однако подошел к кровати, как только Генерал захлопнул дверь.

Мэнсон произнес хрипловатым с перепоя голосом:

– Ваше имя Матиесон, и я обещал заплатить вам восемьдесят соверенов, если я выиграю велогонки?

– Правильно.

– Потрудитесь расписаться вот здесь, и вы получите деньги. – Матиесон расписался, а Плаггер принялся непослушными пальцами отсчитывать монеты. Затем Генерал, тоже не без труда, открыл дверь, и Матиесон удалился.

Эта сцена повторилась тринадцать раз. Менялся только регистр голоса Генерала, фамилия посетителя и размер вручаемой суммы. После этого главные действующие лица проследовали вниз по лестнице в бар, где и продолжали праздновать победу.

Это было только первое звено в длинной цепи загадочных происшествий, последовавших за всеавстралийскими велогонками 1901 года. Один из гонщиков, как сообщили газеты, выразил готовность заявить под присягой, что гонки были подтасованы и что ему предлагали взятку, убеждая его сдаться без боя.

Несмотря на влияние, которым Джон Уэст пользовался среди заправил велоспорта, дело дошло до расследования; однако он успел получить с букмекеров весь выигрыш по заключенным на Мэнсона пари. Гонщик, который опротестовал гонки, был, разумеется, Мик Лэвер. Во время разбирательства ему не дали даже рта раскрыть, и скандал кончился ничем.

Публика узнала об этом только по скудным сообщениям прессы. Тем не менее никто не сомневался, что было допущено жульничество, и многие любители велогонок заметно охладели к этому виду спорта.

Газеты сообщили и о том, что Генерал (его полное имя было Роберт Гордон Китченер) вчинил Мэнсону иск в сумме ста фунтов ввиду нарушения ответчиком условий договора. Джону Уэсту удалось избежать огласки, и полные отчеты о ходе процесса не были опубликованы. Все же стало известно, что Генерал требовал сто фунтов, якобы недоданных ему Мэнсоном из обещанных двухсот. Однако лишь немногие знали об испытании, которое выпало на долю бедняги Мэнсона: ему пришлось показать под присягой, что ни один из гонщиков не получал от него никаких денег за какие-либо услуги, имеющие касательство к гонкам.

Вскоре после всеавстралийских велогонок Джон Уэст исполнил просьбу своего брата и финансировал попытку освободить из тюрьмы Ричарда Брэдли. Сделал он это весьма неохотно. Он едва помнил своего бывшего товарища: Брэдли был несколькими годами старше его, и в школе Джон с ним не водился. Брэдли покровительствовал Артуру в тюрьме, и этим объяснялась твердая решимость Артура во что бы то ни стало вызволить Брэдли. На просьбы брата Джон Уэст всегда отвечал туманными обещаниями помочь, как только представится удобный случай.

Джону Уэсту непонятен был тот мир, в котором живет преступник, отведавший плетки палача. Артур Уэст и Ричард Брэдли были членами того страшного братства, эмблемой которого служат рубцы на спине. В долгие годы заключения, когда они работали бок о бок в тюремной сапожной мастерской, их связывало глубокое, хоть и безрадостное, чувство дружбы.

Когда Артур пришел в контору тотализатора и сказал, что все готово для освобождения Брэдли и еще одного заключенного, Джона Уэста взяло сомнение. На что ему два бежавших из тюрьмы арестанта, за поимку которых будет назначено вознаграждение? Одна только обуза, а пользы никакой. Ради чего рисковать?

– Брэдли – как раз такой человек, какой тебе нужен, – угрюмо сказал Артур. – И крови не боится и молчать умеет.

– Деньги я дам, – решительно ответил Джон, – а большего не жди. Моим людям в это дело ввязываться опасно, и прятать твоих друзей у нас здесь тоже нельзя. Полиция непременно пронюхает, и подозрение падет на тебя. Я тебе же добра желаю. Ты только слушайся меня, и все будет хорошо.

– Не боюсь я полиции! Давай деньги, если больше ничего сделать не хочешь. Мне нужно двадцать монет для Дика и его товарища и пятьдесят для сторожей, которые помогут им бежать.

Джон Уэст молча протянул ему деньги. Артур с жадностью схватил их.

– Я все устрою. Дело не может сорваться. Им передадут два костюма – материя легкая, так что сверток будет маленький, – флягу с водой, веревочную лестницу и еду.

– Это зачем? Еду после будешь доставлять.

– Не в этом дело! Они будут прятаться в тюрьме целые сутки, а может быть, двое суток. Видишь ли, когда в прошлом месяце двое бежали, их хватились только за ужином. Ну и Дика с Вудом хватятся только за ужином и подумают, что их уже нет в тюрьме. А они будут прятаться на чердаке над шерстобитней. А когда суматоха уляжется, сторожа, которых мы подкупим, проведут их к внутренней стене. Они влезут на нее по веревочной лестнице, затем махнут на крышу, а оттуда через вторую стену. Я думал, что Одноглазый будет стоять под стеной и держать лестницу. Ну, а теперь, значит, возьмем кого-нибудь другого. Лестницу я спрятал в ручей, у самой тюрьмы. Дик и Вуд залезут на чердак в субботу днем, а выйдут на волю в воскресенье, а то и в понедельник вечером.

Артур повернулся и пошел к двери. «Помешанный, просто помешанный», – подумал Джон Уэст. Артур и в самом деле походил на душевнобольного: неряшливая одежда, сутулые плечи, быстрые, судорожные движения, седые волосы и усы, пустые, как у куклы, глаза.

В понедельник утром Джон Уэст узнал из газет, что попытка к бегству не удалась. Один карманник-рецидивист, отбывавший очередное наказание в Пентриджской тюрьме, в субботу получил наряд – вычистить шерстобитню. Он услышал какие-то подозрительные звуки над головой, и немного трухи упало ему на плечи. Он сообщил об этом надзирателю.

Карманник скорее дал бы отрезать себе руку, чем стать доносчиком. Но он явился невольной причиной поимки Брэдли и Вуда, и всю жизнь над ним тяготело подозрение, что он выдал их тюремному начальству.