Текст книги "Власть без славы. Книга 1"

Автор книги: Фрэнк Харди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Так оно и вышло. Подводя итоги, судья указал, что мало вероятности, чтобы обвиняемый дал восемь соверенов совершенно чужому человеку, даже не уточнив, за что, собственно. И уж во всяком случае сыщики повели дело из рук вон плохо. Даже если они не лгут, трудно вообразить себе более глупое поведение. Достаточно сказать, что они написали показания для свидетеля Стэси в трех экземплярах и по очереди разучивали их с ним.

– Они объясняют это тем, что хотели точно придерживаться правды. Одно из двух: либо их объяснение притянуто за волосы, либо, – тут судья повернулся к присяжным, – все обвинение вообще состряпано на основании ложных показаний. В таком случае остается предположить, что сыщики возбудили дело против подсудимого, чтобы выслужиться. А если так, – судья негодующе повысил голос, – значит, вся полицейская система насквозь прогнила. Впрочем, – заключил он, – пусть присяжные сами принимают решение.

Присяжные не замедлили вынести приговор: «Нет, не виновен».

Джон Уэст покинул зал суда, окруженный своими поклонниками, на время забыв о мести Артуру Стэси и даже питая к нему чувство благодарности.

Однако не прошло и месяца, как несчастный шпик снова стал предметом его ненависти.

– А почему бы тебе не стукнуть его по голове завтра, когда он явится в суд? – спрашивал Джон Уэст, обращаясь к Одноглазому Томми. – Просто стукнуть по голове, потом сунуть его в пролетку, увезти подальше и спрятать где-нибудь.

Разговор происходил в соседнем с тотализатором доме, в котором жил Одноглазый. В грязной, закопченной кухне собрались, кроме хозяина и Джона Уэста, Джо и Арти Уэст, Боров и Ренфри.

Власть того рода, какую шаг за шагом приобретал Джон Уэст, – власть ради власти, господство над людьми ради господства – неизбежно порождает мстительность. Им владело неудержимое желание покарать тех людей, которые причинили ему столько хлопот. Он подал жалобу, обвиняя обоих сыщиков в лжесвидетельстве, причем сослался на старый закон, давно забытый всеми, кроме Дэвида Гарсайда. Но, вопреки доблестным усилиям адвоката, сыщиков оправдали. Между тем дело о задержанных при налете служащих тотализатора шло своим чередом и откладывалось после каждого заседания. Шайка Джона Уэста тщетно разыскивала жилище Артура Стэси. На этот раз сыщики надежно упрятали его где-то за городом.

– Брось ты это, Джек, – советовал Джо Уэст. – Какой смысл возиться с каким-то несчастным шпиком? Он же выгородил тебя и Каммина. Что тебе еще от него нужно? Оставь его в покое.

– Как бы не так! Никто не смеет обманывать меня, никому это не сойдет с рук.

– Так ведь не вышло у тебя с жалобой на сыщиков! Только зря деньги бросаешь.

– Ничего не зря! Все-таки они повертелись! А как только новый начальник полиции примет должность, их переведут в провинцию. Пусть знают, как арестовывать меня, чтобы выслужиться! И Стэси тоже свое получит.

– Если ты что-нибудь учинишь над Стэси, тебя опять могут арестовать, – настаивал Джо. – Оставь его в покое.

Джон сердито посмотрел на брата:

– А ты разве не слышал, какую чушь он молол сегодня в суде? Рассказал, как к нему приходил отец Кэрролл! Черт его знает, что он еще наговорит, если мы не уберем его.

Артура Стэси под вооруженной охраной привезли в город, чтобы он выступил свидетелем обвинения по делу Билла-Скелета и двух других подсудимых. Он не только показал, что ставил на лошадей в тотализаторе, но и подтвердил, что именно эти люди, сидящие на скамье подсудимых, продали ему билеты. Правда, тогда они были в масках, но это обстоятельство ничуть не смущало Стэси: он заявил суду, что узнает их когда и где угодно. После того как благодаря его стараниям Джона Уэста и Каммина оправдали, Стэси считал себя вправе поработать и на Уильямса и Армфилда. Вообще он заметно приободрился; видимо, к нему вернулся и аппетит и сон, как только он проникся уверенностью, что Уэст и его шайка теперь не тронут его.

На этом процессе Стэси неожиданно обнаружил юмористическую жилку. Ему явно нравилось, что публика покатывается со смеху, даже когда причиной всеобщего веселья была его собственная глупость или крайнее невежество. Так, например, он с самым серьезным видом заявил, что сыщики увезли его в деревню, чтобы он мог «поправить свое здоровье». Когда же Дэвид Гарсайд спросил его, состоит ли он на службе в полиции в качестве тайного агента, он ответил, что уже много лет работает на полицию «в свободное время»; но как только процесс кончится, он займет пост «анимистратора» в таможне, обещанный ему Армфилдом…

Это заявление было встречено дружным хохотом. Стэси, окрыленный успехом, решил не ограничивать себя заданным уроком и пустился в импровизацию.

– Все это дело – злостный заговор против мистера Уэста, того, другого парня, и против меня, – начал было он для разгона, но тут же спохватился и поправился: – Это я не про сейчас, а про тот суд. – Вопреки внушению судьи, чтобы свидетель не отвлекался от сути дела и только отвечал на вопросы, Стэси продолжал: – Я всегда говорю правду, к тому же я католик. Вот мистер Уэст послал ко мне отца Кэрролла, и с тех пор я одну только правду и говорю. – После того как улеглись крики и взрывы смеха, вызванные этим сенсационным сообщением, дело было отложено до следующего дня.

А вечером Джон Уэст созвал совещание, на котором предстояло решить, как «отделаться» от Стэси.

– Вот что можно сделать, Джек, – предложил Одноглазый. – Только за это надо взяться вчетвером. Один стукнет его по голове, двое подхватят его и бросят в пролетку, а четвертый будет править. У меня резвые лошадки. Сам черт не догонит.

– Плевое дело, – поддакнул Боров.

– Так ему, мерзавцу, и надо, – сказал Ренфри.

– Я дам ему по голове, я! – с азартом вызвался Арти.

– Нет, ты не пойдешь. Дик пойдет. Ты в это дело не суйся, – осадил его Джон Уэст.

Артур Уэст нахмурился и обиженно замолчал.

– Надо все как следует обдумать, – продолжал Джон.

– Смотри, угодишь в тюрьму за это, – сказал Джо. – Что с тобой? Рехнулся ты, что ли? Засыплешься, как пить дать!

Джон Уэст презрительно посмотрел на брата.

– Опять трусите, мистер Джо? По-вашему, я попаду в тюрьму за это? Как раз наоборот. Если я позволю таким мерзавцам, как Стэси, безнаказанно выдавать меня, вот тогда-то я и попаду в тюрьму!

– Ты сдурел, Джек. Просто сдурел.

Все молча и напряженно следили за перепалкой между братьями.

– С кем ты разговариваешь? Нельзя ли полегче! Если тебе не нравится, как мы разделываемся с лягавыми, можешь убираться. Ступай вон, а мы посмотрим, как ты без нас обойдешься.

Джо направился к двери, но прежде чем выйти из комнаты, помедлил немного и сказал:

– Арти, пойдем домой. – Однако тот не ответил, и Джо, закрывая за собой дверь, услышал голос Одноглазого: – А что мы потом с ним сделаем, Джек? Засунем его в мешок с камнями и бросим в Ярру?

– Нет, это слишком опасно, – ответил Джон Уэст. – Лучше привезите его сюда. Тут вы его свяжете, заткнете ему рот и пусть сидит здесь, пока дело не будет прекращено.

На другое утро Артура Стэси привезли в керрингбушский суд, где он надеялся еще раз позабавить многочисленную публику. Он вышел из кареты в сопровождении двух полицейских. Когда они ступили на тротуар, подъехала другая карета, из нее выскочил человек в надвинутой на глаза широкополой шляпе; нижняя часть лица была повязана носовым платком. Это был Артур Уэст – он тайком от брата уговорил Одноглазого взять его с собой. Артур нагнал Стэси и хватил его по голове железным бруском. Стэси свалился наземь. Прежде чем полицейские успели опомниться, Дик Капуста и Боров, следовавшие за Артуром Уэстом по пятам и тоже повязавшие лицо платком, подхватили свою жертву, втащили ее в карету и умчались.

Прошло три месяца. Как-то в субботу под вечер, осенью 1900 года, в контору Джона Уэста явился Одноглазый.

– Что скажешь, Томми?

– Когда ты едешь в свадебное путешествие, Джек?

– Недели через три. В Новую Зеландию.

– Послушай, Джек, что же мне делать с этим типом? Житья от него нет. Прямо рехнуться можно. Не стану я больше держать его у себя. Дело давно прекращено. Куда же мы его денем?

– А я и забыл про него. Как он?

– Да плох, Джек. Ничего не лопает, и рвет его с утра до вечера. В доме такая вонь стоит, точно в дубильне.

– Орет еще?

– Нет, бросил. Я пригрозил, что перережу ему глотку. Сперва он орал целый день, ну, я и заткнул ему рот, как ты велел. А теперь, когда я вынимаю кляп, он уже не кричит, только стонет. От него остались кожа да кости, и весь-то он завшивел и все хнычет; просит, чтобы позвали к нему его девушку и священника. Я сказал ему, что ни одна честная женщина и ни один служитель божий не захочет иметь с ним дело. Если ты не заберешь его, я выпущу ему кишки, верно тебе говорю.

Похищение Артура Стэси удалось как нельзя лучше. Полицейская карета очень скоро отказалась от погони, пленника доставили в заранее приготовленное место и продержали до темноты. Потом его перевезли в дом к Одноглазому Томми.

Рану на голове Стэси кое-как промыли и перевязали, а сотрясение мозга оставили без внимания. Через несколько недель он превратился в безнадежного идиота.

В газетах об этом происшествии не было ни слова; только время от времени кратко сообщалось, что дело о тотализаторе в Керрингбуше не может слушаться потому, что главный свидетель обвинения таинственно исчез. Наконец дело было прекращено. Полиция тщетно разыскивала похитителей и их жертву: розыском руководили начальник сыскной полиции Девлин и мельбурнский сыщик – друг и приятель Дэвида Гарсайда!

Джон Уэст задумчиво барабанил пальцами по столу.

– Надо как-нибудь отделаться от него. Держать его здесь рискованно.

– Давай, я стукну его по голове, суну в мешок с камнями и брошу в Ярру.

– Опасно. Да и не хочу я начинать свой медовый месяц, имея на совести такое дело, – ответил Джон Уэст. Он говорил спокойно и рассудительно, словно речь шла о том, куда девать ящик с мусором или еще что-нибудь в этом роде.

– Помнишь, ты говорил, что можешь посадить его на судно, идущее в Европу? Оно случайно не здесь сейчас?

– Нет. Но на днях прибыл пароход с контрабандным кокаином. Я слышал, что капитан берется за такие дела.

В ближайшую среду, на рассвете, Артур Стэси, побритый и прилично одетый, взошел на борт небольшого торгового судна; капитан слыл отчаянным головорезом, под стать ему был и экипаж. Судно бороздило моря, развозя по всему миру наркотики и доставляя женщин в публичные дома Востока. Только сутки спустя после того, как судно вышло в море, Стэси, изнывая от голода и жажды в грязном трюме среди крыс, понял наконец, что он едет не на курорт, как ему сказали.

Капитан считал Стэси просто-напросто сумасшедшим. Стоит ли с ним возиться? Да и тот одноглазый детина сказал, что он «ни под каким видом не должен возвращаться в Австралию, хоть бы вам пришлось его убить». Поэтому, когда Стэси в тропиках заболел малярией, его недолго думая бросили за борт на съедение акулам.

В день гибели Стэси Джон Уэст и Нелли Моран, обвенчавшись в церкви святого Иосифа, сели на пароход и поехали в Новую Зеландию, дабы провести там идиллический медовый месяц. О существовании Стэси Джон Уэст давно забыл.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Гангстеры держатся тем, что дают взятки и оказывают помощь политиканам в день выборов.

Майкл Голд

Вернувшись из Новой Зеландии в Керрингбуш, Джон Уэст узнал важную новость: Дэвид Гарсайд звонил по телефону в контору тотализатора и просил передать Джону Уэсту, чтобы тот сейчас же по приезде пришел к нему. Дело, видимо, было серьезное, ибо до сих пор Гарсайд никогда не вызывал его к себе.

Во время своего свадебного путешествия Джон Уэст чувствовал себя почти счастливым. Он переживал нечто вроде раздвоения личности; та половина его существа, которая сопровождала Нелли Моран в Новую Зеландию, оказалась даже довольно симпатичной. Сомнения, одолевавшие Нелли относительно ее выбора, быстро рассеялись. Они посетили Веллингтон и Окленд, осматривали горячие ключи и дымящиеся кратеры в Роторуа. Бывали на бегах и на скачках, и Джон Уэст с гордостью узнал, что слава о его тотализаторе достигла Новой Зеландии.

Радости медового месяца подействовали на него умиротворяюще; сердце его слегка оттаяло. Не то чтобы он в чем-нибудь раскаивался: Джон Уэст не склонен был философствовать и никогда не оглядывался на прошлое. Мысли его неизменно вертелись вокруг настоящего и будущего.

Гарсайд принял Джона Уэста немедленно.

– Без вас тут было жаркое дело, мистер Уэст, – начал он, по своему обыкновению шагая из угла в угол. – Вы еле избежали опасности. Генеральный прокурор внес в парламент законопроект об игорных притонах и запрещении тайного букмекерства. Исаак Исаакс, молодой юрист, очень умело составил проект. Выступая в защиту его, он, между прочим, заявил, что эпидемия азарта приняла в нашей колонии угрожающие размеры и что ныне действующий закон, запрещающий азартные игры, недостаточен. Цель нового закона – дать в руки полиции более действенные средства для борьбы с игорными притонами и тайным букмекерством.

Джон Уэст, который уже несколько раз пытался прервать адвоката, испуганно спросил:

– А закон прошел?

– После ожесточенных дебатов он был отклонен большинством одного голоса. Одного голоса, мистер Уэст! И если бы не мои связи с либералами и консерваторами, законопроект был бы принят. Обратите ваше внимание на господ парламентариев, мистер Уэст! Среди лейбористов и либералов много противников законопроекта, но консерваторы хотят, чтобы азартные игры остались привилегией богатых, и они могут сделать еще одну попытку протащить закон. А потом они будут говорить избирателям: пусть тысячи голодают – зато мы прихлопнули тотализатор на Джексон-стрит.

Джон Уэст хотел было сказать, что этого никогда не случится, но Дэвид Гарсайд продолжал говорить, энергично размахивая руками и все быстрее шагая по комнате.

– Кстати, Исаакс очень живо описал ваше помещение. Очень, очень интересно. Большая изобретательность. Как-нибудь приеду посмотреть вашу крепость.

Гарсайд круто остановился. Хмуря косматые брови, мотая головой, так что борода его развевалась во все стороны, он простер указательный палец и ткнул Джона Уэста в грудь.

– Запомните, молодой человек: отныне вам придется вдвойне остерегаться полиции!

– У меня не то десять, не то двенадцать сыщиков на жалованье, – возмутился Джон Уэст. – Пусть только посмеют!

– Вот в том-то и дело, мистер Уэст. Дать взятку легко, но одна взятка тянет за собой другую, и этому конца нет. А кроме того, имейте в виду: наш милейший начальник полиции намерен, перед тем как покинуть свой пост, назначить Дэвида О’Флаэрти главой отдела, который ведает азартными играми. А подкупить О’Флаэрти ничуть не легче, чем дать взятку монументу Георга Вашингтона! Убедительно советую вам: займитесь политикой. Вы человек состоятельный, и ваше состояние увеличивается с каждым днем. Должен вам сказать, что любой богатый человек может оказывать влияние – прямое или косвенное – на парламент, ибо он существует для удовлетворения нужд богатых. Итак, советую вам – хотя, вероятно, время еще терпит – принять усиленные меры против налетов полиции. Законопроект был внесен по настоянию О’Флаэрти. Это он внушил генеральному прокурору, что существующий закон нуждается в поправках.

Гарсайд взял со стола разрезальный нож и театральным жестом взмахнул им перед Джоном Уэстом.

– Остерегайтесь, мистер Уэст. Близок день, когда ваш тотализатор попадет под огонь и парламента и О’Флаэрти. Берегитесь! Будьте начеку!

Дэвид Гарсайд проводил Джона Уэста до дверей, так и не дав ему рта раскрыть.

– Я опаздываю, мистер Уэст. Я вызвался защищать несчастную мать, которая убила своих детей-близнецов. Бедные малютки умерли бы с голоду, если бы она в порыве отчаяния не прекратила их мучений. Бедняжка, я должен добиться ее оправдания. – Уже закрывая дверь за своим посетителем, он грустно покачал головой и сказал: – Ах, мистер Уэст, иногда я жалею, что занимаюсь юриспруденцией, а не политикой. Уж я докопался бы до причин нищеты, нашел бы виновников и всех бы их повесил. Да, да, повесил! Впрочем, все это пустые слова. Я много лет был членом либеральной партии и убедился, что ничего не могу сделать – только произносить речи. Это были, разумеется, прекрасные речи, но все же – только слова. – Он покачал головой, кинулся к вешалке, схватил цилиндр и трость. – Я заговорился с вами, мистер Уэст. Меня ждет несчастная женщина.

Джон Уэст направился к лестнице, но Гарсайд обогнал его, тряся бородой и бормоча себе под нос:

– Дэвид Гарсайд спасет бедняжку от виселицы!

Добежав до лестницы, он обернулся к Джону Уэсту и предостерегающе поднял трость.

– Помните, мистер Уэст! Берегитесь! Будьте начеку! – После этого он бросился вниз, перепрыгивая через две ступеньки; фалды сюртука развевались; левая рука придерживала цилиндр, правая помахивала тростью.

На обратном пути в Керрингбуш Джон Уэст шагал не спеша и размеренно: восемь шагов – вдох через нос, восемь шагов – выдох через рот (он вычитал в «Домашнем враче», что этот способ ходьбы чрезвычайно полезен). В голове у него уже мелькали планы, как предотвратить эту новую опасность, грозившую лишить его власти. Из страха потерять власть он бросил золотой Брогану, подкупил Девлина и столичных сыщиков, нанял Гарсайда, давал взятки и запугивал свидетелей. Новая угроза привела его к мысли о необходимости приобрести политическое влияние. Как всегда, ради сохранения и защиты власти нужно было расширять ее.

Для колонии Виктория 1901 год был поворотным годом: в первый день января она стала штатом Австралийского Союза. Для Джона Уэста этот год стал поворотным потому, что он обратился к новому источнику власти – к политике.

До сих пор политика не интересовала его. Голосование на выборах было необязательным, и он даже близко не подходил к урнам. За последние годы он несколько раз жертвовал деньги в фонд керрингбушской лейбористской организации, но делал это из чисто деловых соображений.

Помимо скачек, приносивших ему львиную долю его доходов, мало что занимало Джона Уэста. Он не танцевал, не пил, не курил, не играл на бильярде; концерты и театры посещал редко. За всю свою жизнь он прочёл только две книги: «Домашний врач» – медицинский справочник матери – и «Хрестоматию», которую как-то одолжил ему Барни Робинсон. Газеты он, правда, читал, но довольствовался спортивной хроникой и отделом происшествий. Когда-то он увлекался футболом, но давно забросил и это, потому что играл плохо, а положение игрока, которого то и дело выставляют из команды, не подобало человеку солидному, со средствами. Он много ходил пешком, любил поплавать, но делал это не ради спорта, а потому, что заботился о своем здоровье.

Однако футбольные матчи да еще состязания боксеров остались его любимыми развлечениями. Керрингбушский футбольный клуб имел в его лице самого щедрого покровителя и восторженного приверженца. Зимой, по субботам, он частенько покидал свою контору и отправлялся в Мельбурн на спортивные состязания; если в финале участвовала керрингбушская команда, он ставил на нее большие деньги, предварительно «обезопасив» кое-кого из команды противника. Где бы в столице ни происходила интересная встреча боксеров, он неизменно появлялся среди зрителей. Чем больше при этом лилось крови и летело клочьев волос, тем большее удовольствие он испытывал.

Но в тот вечер, когда закончились первые выборы в федеральный парламент Австралийского Союза, политика уже занимала прочное место в кругу интересов Джона Уэста.

– Как ты думаешь, Джек, пройдет наш кандидат? – спросил Ренфри своего патрона по дороге в Мельбурн; они решили подождать результатов выборов перед редакцией газеты «Век», где должны были выставляться имена избранных депутатов.

– Нет, по-моему, не пройдет. Да и много ли пользы от одного мандата в федеральном парламенте? Меня больше интересует парламент штата. От него зависят законы об азартных играх.

Кандидат, о котором они говорили, был независимый либерал, выставивший свою кандидатуру в избирательном округе, куда входил и Керрингбуш. Этот агент по продаже недвижимости, возмечтавший о политической карьере, принадлежал к числу тех клиентов тотализатора, которые делали ставки по телефону. Джон Уэст, узнав о честолюбивых замыслах своего клиента, предложил поддержать его кандидатуру и взять на себя все связанные с этим расходы. В обычное время агент по недвижимости выступал против программы лейбористской партии; однако с приближением выборов он стал все чаще и чаще называть себя «истинным другом рабочего класса». Сделал он это по совету Джона Уэста, который очень скоро сообразил, что кандидату от промышленного района необходимо заручиться голосами рабочих.

– Тогда почему же ты не подождал выборов в парламент штата? – спросил Ренфри. На нем был шикарный клетчатый костюм и начищенные до блеска башмаки; котелок, лихо сдвинутый набекрень, держался на одном ухе, во рту торчала толстая сигара. Ренфри обладал всеми недостатками человека, выросшего среди нищеты и невежества, и не сохранил ни одной хорошей черты, присущей людям труда. У Джона Уэста Ренфри был в большой милости; благодаря его стараниям тотализатор на Джексон-стрит пользовался широкой популярностью среди рабочих железнодорожных мастерских. Со своей стороны, Ренфри платил своему хозяину собачьей преданностью и восторженным преклонением. Его угодливость и неумеренная лесть оказывали живительное действие на самочувствие Джона Уэста.

Теперь на Ренфри была возложена ответственнейшая задача: вступить в керрингбушскую лейбористскую организацию и через нее добиться политического влияния для Джона Уэста.

– Я же тебе говорил: он очень хотел баллотироваться; за предвыборную кампанию люди узнали его, ну него будет больше шансов пройти в парламент штата.

– Понимаю, Джек, понимаю. Это ты здорово придумал.

Вдруг Ренфри весь сморщился от боли и, взяв в руки правую ногу, заскакал на левой, словно кошка, попавшая на раскаленные кирпичи.

– Не сесть ли нам в трамвай, Джек? У меня так болят ноги в новых башмаках, просто смерть моя!

– Тебе полезно пройтись пешком, – сказал Джон Уэст, останавливаясь и со снисходительной усмешкой глядя на прыжки Ренфри. – Ты слишком мало двигаешься. Да и спешить нам некуда.

– Но какой смысл мучиться, когда трамваи так и шмыгают мимо нас, – пытался протестовать Ренфри.

Когда они добрались до окраины города и, свернув на Коллинз-стрит, пошли под гору, Ренфри повеселел.

– А все-таки он может пройти, Джек. Недаром мы старались. Как мы орали и хлопали ему! А когда выступал лейборист, мы ему просто говорить не давали. Да еще распустили слух, что он масон, за которого ни один католик голосовать не станет, и всех уговаривали поддержать нашего кандидата. А сегодня на всех избирательных участках мы рассовывали листовки «За кого голосовать». Неужели после этого он не пройдет?

– Не пройдет, Ренфри, вот увидишь. Пройдет лейборист. Значит, в парламенте штата освободится место для депутата от Керрингбуша. И мы будем делать ставку на кандидата лейбористской партии. Ты должен ввести как можно больше наших людей в их местную организацию, чтобы он непременно прошел, когда будут дополнительные выборы в парламент штата. Держаться нужно за лейбористов.

– Я все это сделаю, будь покоен. У меня уже есть на примете десятки людей и в Керрингбуше, и по всей округе: им только мигни, и они все станут лейбористами. Но вообще говоря, кандидаты-лейбористы для тебя не годятся, Джек. Вот хотя бы этот, который соперничает с нашим: ни взятки он не возьмет, ни дела твоего не поддержит – какой в нем толк? Почитай-ка, что пишут в профсоюзной газете «Набат».

– Знаю, но есть и такие лейбористы, которые поддержат меня. Например, этот молодой журналист Эштон – он печатается в «Набате». Настоящий лейборист, а говорят, он против того, чтобы на скачках могли играть одни богачи. На будущий год я проведу его в парламент штата. Но мало поддерживать одного кандидата. Голосуют чаще всего за партию, а не за какого-нибудь человека. А мы должны сделать так, чтобы лейбористская партия выставила кандидатуры нужных нам людей, что бы там ни говорили профсоюзы и «Набат».

Как и предсказывал Джон Уэст, его кандидат провалился. Победу одержал лейборист. После этого Джон Уэст сосредоточил все свои помыслы на лейбористской партии. Он не обладал фантазией: до его сознания доходило только то, что содействовало усилению его власти, что можно было использовать для личных целей. Он почти ничего не знал ни об истории, ни о характере лейбористского движения в Австралии.

Лейбористская партия Виктории была создана под названием «Политический совет» в 1890 году, в период разочарования, вызванного поражением забастовки моряков. Политический совет был организован по решению руководства профсоюзов, чтобы проводить своих кандидатов в парламент. Профсоюзы стремились укрепить свое влияние в парламенте, так как до этого парламент неизменно становился на сторону предпринимателей в любом конфликте между трудом и капиталом. Политический совет выставлял своих кандидатов от промышленных районов на протяжении всего минувшего десятилетия, и когда в 1901 году он вошел в состав лейбористской партии Австралии, лейбористы имели уже четырнадцать мест в парламенте штата Виктория. Некоторые пункты их программы поддерживала и часть либералов: восьмичасовой рабочий день, арбитраж в промышленности, запрещение иммиграции для лиц азиатских национальностей, раннее закрытие ресторанов и так далее.

Но лидеры лейбористской партии, вместо того чтобы защищать интересы рабочих, которые избрали их в парламент, действовали почти так же, как либералы. Это вызвало такое возмущение, что Совет профсоюзов в 1899 году принял резолюцию, запрещающую лейбористским членам парламента присутствовать на заседаниях Совета; их обвиняли в том, что они «вползают в парламент на спинах рабочих, а потом действуют по своему усмотрению и в своих интересах».

В том же 1901 году лейбористская партия обязала своих членов – депутатов парламента – голосовать единым блоком по всем вопросам, касающимся профсоюзов и рабочего класса. Лейборист, не подписавший такого обязательства, не мог выставить свою кандидатуру в парламент.

Первые лейбористские члены парламента были в прошлом лидерами профсоюзов; многие из них смотрели на свою профсоюзную деятельность как на трамплин для политической карьеры, первым этапом которой и было избрание в парламент. Но к концу девяностых годов многие представители мелкой буржуазии, чтобы попасть в члены парламента, примкнули к лейбористской партии. Поэтому среди ее лидеров оказалось немало лавочников, адвокатов, фермеров, земельных агентов и им подобных людей.

Но обо всем этом Джон Уэст ровно ничего не знал. Он просто решил использовать лейбористскую партию для своих личных целей.

* * *

За Джексон-стрит, на другом берегу реки Ярры, круто вздымается в небо горный кряж. В первые же годы двадцатого столетия у подножья этих гор выросли особняки богачей. Солидные, пышно разукрашенные здания, казалось, с тайным злорадством смотрели через реку на жалкие лачуги бедняков Керрингбуша.

Среди этих особняков был и белый двухэтажный дом с тремя высокими колоннами. За ним росли ветвистые деревья, перед крыльцом расстилался хорошо ухоженный газон. Однажды утром, часов около восьми, из двухстворчатых ворот особняка вышел Джон Уэст и быстро зашагал под гору, в сторону Керрингбуша.

Джон Уэст прочно занял свое место среди владельцев особняков на берегу Ярры. Вскоре после свадьбы он переехал сюда с Нелли, оставив миссис Моран на Джексон-стрит в ее комнатке при магазине. Но богатый особняк еще не залог счастья для его обитателей: по крайней мере в этом доме царили раздор и взаимное озлобление.

Нелли ждала своего первого ребенка. «Если бы только она поменьше ныла и не жаловалась без конца, – размышлял Джон Уэст. – Можно подумать, что до нее ни одна женщина не рожала детей!»

С тех пор как Нелли забеременела, она стала капризна и раздражительна; для Джона она потеряла всю свою привлекательность. Хватит с него ее капризов и жалоб! Он так и сказал ей сегодня за утренним завтраком и ушел, хлопнув дверью. В конце концов у нее прекрасный дом, целый штат прислуги и вообще все, чего душа желает. Могла бы не хныкать, не жаловаться, что ее тошнит и что трудно вынашивать ребенка… да кстати бросила бы совать нос в его дела и слушать всякие сплетни.

Спустившись к реке и перейдя мост, Джон Уэст отогнал от себя мысли о жене. Хотя на конечной остановке стоял готовый к отправке трамвай, он прошел мимо и зашагал по Джексон-стрит. Ему предстояло серьезное дело. Можно было нажить тысяч пятьдесят, и притом без всякого риска. По крайней мере так уверял Генерал.

Генерал был импрессарио и тренер велосипедного спорта. На прошлой неделе он сообщил Джону Уэсту, что всеавстралийские велогонки может выиграть некий велосипедист, на которого букмекеры принимают пари из расчета десяти и даже пятнадцати против одного; разумеется, кое-какие меры предосторожности не мешает принять.

Этот велосипедист, которому решили обеспечить победу на всеавстралийских гонках, был знаменитый американец ирландского происхождения – Плаггер Пит Мэнсон. Его-то Генерал и должен был привести к Джону Уэсту сегодня в девять часов утра.

Мэнсон все еще слыл сильнейшим мировым велогонщиком, но пора его расцвета миновала. Ему уже пошел сорок второй год; возраст сказывался на его выносливости, и он уже не мог развивать прежнюю скорость. Слава его закатывалась. Спортивные журналы писали, что Плаггер «явно староват».

До своего приезда в Австралию в 1895 году Мэнсон выходил победителем из всех состязаний – от гонок на одну милю до шестидневных пробегов – и в Америке и в Европе. Он не только ставил рекорды скорости и показывал чудеса выносливости; никто лучше Мэнсона не знал все трюки, при помощи которых можно доконать соперника. Пребывание его в Австралии превратилось в триумфальное шествие; одержал он победу и нал чемпионом этой страны. Потом с ним случилась беда. Один из его соперников «срезал дорожку». Когда гонки закончились, Мэнсон подбежал к нему и ударил его по лицу. За это Мэнсона на два месяца лишили права участвовать в состязаниях, и он пропустил всеавстралийские велогонки 1896 года, которые он твердо надеялся выиграть. Это был тяжелый удар для него. С тех пор победа на этом празднике велосипедного спорта стала его заветной мечтой.

Имя Плаггера Пита Мэнсона было у всех на устах. Восхищались его темпом, выдержкой, смелостью; изумлялись введенным им новшествам – креплению на педалях (а что, если он упадет?) и до отказа надутым шинам (вот увидите, лопнут!).