Текст книги "Поединок. Выпуск 18"

Автор книги: Франсуаза Саган

Соавторы: Эдуард Хруцкий,Анатолий Степанов,Анатолий Полянский,Кристиан Геерманн,Евгений Козловский,Владимир Савельев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 57 страниц)

Я не политик. Я криминалист. Поэтому крайне глупо тебе приходить к такому опытному сыщику, как я. Что у тебя было в Париже, я не знаю и знать не хочу. Но хочешь, расскажу тебе притчу. – Ну.

– Жили-были два друга. Один попал в беду, а второй рискнул и предупредил его. Правда, их было трое и один оказался доносчиком.

– Как ты смеешь, – как-то неестественно, по-актерски выкрикнул Заварзин.

– Смею, милок. И вот что тебе скажу. Кончай пить, видишь, как у тебя поутру рученьки трясутся. Пошли. – Он привел Заварзина в кухню, достал графин, налил до краев фужер.

– Пей. Это единственное, что я могу сделать для тебя.

И потому, как жадно его дружок схватил фужер, как трудно дергая кадыком, он пил, Бахтин понял, как именно его завербовал Мартынов. Взял по пьянке, как фраера. – А теперь иди.

– Ты, – Заварзин заговорил звучнее, жесты у него стали точными, – гонишь друга. Помни, когда победит революция.

– Любой революции нужны криминалисты. Иначе вас жулье снова в подполье загонит. Иди, Митя, кланяйся от меня Мартынову. – Как ты смеешь, сволочь!

– Смею. Пошел вон, а то городового кликну.

Нет, не лицо бывшего друга сказало Бахтину, что он прав. Спина. Те несколько шагов от кухни до двери рассказали ему всю горькую одиссею человека, ушедшего в революцию и ставшего платным агентом охранки.

Это была спина поверженного, сломленного, потерявшего совесть. Об этом говорила преждевременная сутулость и выцветшие швы когда-то модного парижского реглана.

И стоптанные каблуки говорили о бедности. И бахрома на брюках кричала о том, что их хозяин чаще заходит в трактир, чем в конфекцию.

После разговора с Семеном Семеновичем Андрей Дранков наметил точный план действий. Он не поехал в «Мавританию».

Сегодня он снимал Наталью Вылетаеву. В их ателье пеклась новая мелодрама «Сердце, успокойся». Главную роль играла Ольга Орг, Вылетаева была развратной искусительницей.

Андрей Дранков начинал как фотограф, потом освоил кинокамеру и стал оператором.

У него была своя камера «Эклер», что придавало ему некую независимость. Снимал он неплохо как кинодрамы, так и видовые фильмы, имел освобождение от воинской службы, работая при Скобелевском комитете.

Его видовые съемки с фронтов часто показывали в электротеатрах, платили ему хорошо. Но всего этого не хватало для приобретения собственного киноателье, а впоследствии и парочки кинематографов.

Пару раз, вместе с Семеном, ему удавалось снять неких людей в отдельных кабинетах «Мавритании».

За пластинки они получали неплохие деньги. Но этого было мало, тем более что Андрей не любил ограничивать себя.

Ежедневные посещения кафе «Бом», где собирались актеры, режиссеры, операторы и прочий кинолюд, кафе «Око», где вершили дела кинофабриканты, стоили немало. Тем более что Дранков был человек широкий и веселый.

Сегодня он работал в ателье фирмы «Кинотворчество» на Тверской.

Он пришел, когда художник заканчивал монтаж декораций. К нему подошел режиссер Винклер: – Ну что, Андрюша, как декорации?

– Здорово. Этот Томашевский талантливый парень. Какое решение, белые стены и темные костюмы! Здорово! – Посмотри со светом, Андрюша. – Сейчас, Боря. Эй, Леня! Включи свет.

Ярко вспыхнули лампы, Дранков приник к визиру аппарата.

– Тени! Тени! Переставь лампы, Леня! Так! Так! Вот хорошо.

– Здравствуй, Андрюша. – Оля Орг поцеловала его в щеку. – Я сегодня к тебе приеду, – прошептала она на ухо. – Хорошо, милая. ~ Где Вылетаева? – Крикнул Винклер.

– Я здесь, Борис Борисович. – Из-за колонн декорации появилась красавица брюнетка в костюме жокея.

– Конечно, из нее актриса, как из дерьма пуля, – тихо сказал Винклер, – но хороша. И публика ее любит. – Хороша, – согласился Андрей.

Винклер пошел к артистам, а Дранков присел на стул и закурил.

Он смотрел, как режиссер разводит первую сцену, и думал о том, что сделал бы это иначе, более экономично и выразительно.

Одна из маленьких кинофирм, которых развелось на Тверской, как грибов после дождя, предложила ему как режиссеру делать ленту.

Но он не верил мелким киножучкам, тем более что расплачивались они после продажи фильмы.

Нет, пожалуй, будет он по-прежнему снимать как оператор. Никакой головной боли. Ассистент режиссера ударил в медный таз. – Приготовились. Андрей припал к аппарату. – Съемка, – рявкнул Винклер. Андрей закрутил ручку камеры.

Трещала камера, гудели лампы прожекторов, кричал Винклер, носились по павильону плотники, меняя декорации. Наконец наступил перерыв.

– На сегодня все, – сказал Винклер. – Опять этот сукин сын Худолеев не явился. – Они в запое, – пояснил ассистент.

– Вычтем из договора за неявку, – сказал появившийся хозяин. – Рублем его вылечим, рублем. Андрей Васильевич, – обратился он к Дранкову. – Ко мне вчера из Скобелевского комитета приходили, просят сделать фильму о посещении государем войск. Уж будьте ласковы, смонтируйте. – Сколько? – Не обижу. – Это не разговор.

– Договор готов, зайдите нынче в пятом часу в «Око», там и подпишете. – Хорошо.

К Дранкову подошла Вылетаева, соблазнительная и порочная. – Андрюша, дай папиросу, мои в гримерной. – Изволь, Наташа, только у меня крепкие. – Ничего.

Они закурили, и Дранков понял, что актриса хочет ему что-то сказать. – Ты насчет крупных планов, Наташа? – Нет, Андрюша, у меня к тебе дело. – На сорок тысяч? – засмеялся Дранков.

– Может, и больше, – таинственно усмехнулась Вылетаева, – ты проводи меня.

Наташа жила рядом в доме, который все москвичи называли по имени построившего его инженера Ни-рензее. Наташа сама отперла дверь. – Я горничную отпустила. Проходи.

Дранков был у нее впервые. Гостиная с большим вкусом обставлена дорогой мебелью из карельской березы. На полу огромный белый пушистый ковер, на стенах фотографии известных актеров, актрис, писателей и художников с теплыми надписями. Под потолком люстра работы Грачева, вазы Фаберже, серебряный телефонный аппарат – все говорило о том, что покровитель Наташи Вылетаевой человек щедрый. – Нравится? – спросила актриса. – Очень, – искренне ответил Андрей. – Что же ты у меня не бывал? – Так не звала же. – Звала, звала, только ты не понял. Подожди. Наташа ушла, а Дранков закурил, обдумывая, с чего начать с ней разговор о Дергаусове. Он прикидывал и так, и эдак, но ничего не складывалось. За его спиной скрипнула дверь, и вошла Наталья. Андрей обернулся.

На ней был тонкий прозрачный пеньюар. Наталья на минуту остановилась, словно в кадре, фиксируя движения. Потом шагнула к Андрею и поцеловала его в губы. – Ну… Чего же ты… я хочу…

Она отдалась ему прямо на ковре. И они долго любили друг друга.

Только через час Дранков, утомленный, но чувствующий звенящую легкость, сел и потянулся за папиросами. – Ты ведьма, Наташка. Истинный Бог. – Тебе было плохо? – Прекрасно. – Хочешь еще?

– Хочу, но через полчаса меня ждет Липкин в «Око». – Иди. – Неужели ты только за этим позвала меня?

– И за этим тоже. Я давно хочу тебя, Андрюша. И не только как… – Что как?

– Ну, кошка, что ли. Я хочу, чтобы мы были вместе. Не перебивай. Я много о тебе знаю. Знаю, что ты копишь деньги на свое ателье.

– Милая, я слишком люблю жить, чтобы накопить капитал. – У меня есть кое-что, что поможет нам. – Нам?

– Да, Андрюша. Мы получим деньги и будем вместе. Ты будешь снимать ленты и уже не Верка Холодная, не Олька Орг, а я стану героиней. – Ты хочешь, чтобы мы…

– Да. Чтобы обвенчались в церкви, чтобы все эти потные грязные мужики не могли даже близко подойти к жене Дранкова. – Неужели у тебя столько денег? – Пока нет, но будут. И не у меня, а у нас. – Я должен ограбить «Лионский кредит»?

– Нет. – Наташа встала и пошла в другую комнату. Даже в неярком осеннем свете тело ее было прекрасным и волнующим.

Дранков надел белье, носки, брюки. Наконец она вышла. Халат сделал ее почему-то чужой. – Ты лучше ходи голая, – усмехнулся Андрей. – У нас теперь будет время. Смотри. Наталья положила на стол несколько бумажек. – Что это?

– Здесь подлинники актов, накладных и еще каких-то бумаг. Их всего пять. Ради них Дергаусов убил человека. – А для чего он поджег склады?

– Он сделал новые документы о том, что шинели и еще что-то были нормального качества. – Как они попали к тебе?

– Есть мальчик, милый и честный, и он очень любит меня, верит мне, поэтому передал их мне в ресторане. А потом я узнала, что Дергаусов все свалил на него.

– Я все понял. Я пойду к Дергаусову. Сколько просить? – Пятьсот тысяч. – У него есть такие деньги?

– Это для него, конечно, сумма внушительная, но не очень крупная.

Дранков взял документы, вынул бумажник и спрятал.

– Андрюша, он сегодня в девять гуляет в «Мавритании». Только будь осторожен. – В этом кабаке мне нечего бояться. – Тогда пусть он рассчитывается с тобой там. – Скажи, Наталья, почему ты это делаешь? – уже от дверей спросил Дранков. – Этот делец прекрасно тебя содержит. – Ты, наверное, не поймешь, но я его ненавижу. – Есть за что? – Когда-нибудь я расскажу тебе.

Дранков вышел из квартиры и, пока спускался по лестнице, все время думал об этой странной ситуации. Конечно, он мужик вполне ничего и у него было множество амурных историй с актрисами, но одно дело милая Оля Орг, совсем другое такие тигрицы, как Вылетаева или Ларина. Но документы были у него и стоили они, видимо, немало. Конечно, Дергаусов человек сильный, да и они с Семеном не промах.

Венчание с Вылетаевой никак не входило в его планы. А впрочем, кто знает. После сегодняшнего.

В дверях он столкнулся с двумя хорошо одетыми господами, на улице стоял полицейский офицер, который что-то втолковывал околоточному с распухшим от побоев лицом.

До встречи с Липкиным оставалось еще несколько минут, и Андрей не торопясь пошел в кафе.

У входа в дом хорошо одетый господин любезно уступил дорогу Бахтину и Косоверьеву.

Они вошли в гулкий подъезд, и швейцар услужливо вызвал лифт.

Нынешним утром Женя Кузьмин рассказал Бахтину о своем визите в «Мавританию». Таким образом, мадам Вылетаева стала не просто содержанкой Дергаусова, а активным участником этого поганого дела.

Вполне возможно, что именно она передала отравленную пищу Серегину. Актриса. Что стоило ей сыграть и такую роль?

Они поднялись на четвертый этаж и позвонили в номер сорок восьмой.

– Это ты, Андрюша? – Послышалось за дверью. – Ты что-то забыл?

Дверь распахнулась, на пороге стояла красивая женщина с очень знакомым лицом. – Вы ко мне?

– Вы госпожа Вылетаева? – Бахтин приподнял котелок. – Я. А вы…

– Не утруждайтесь. Я помощник начальника Московской сыскной полиции коллежский советник Бахтин, а это чиновник для поручений коллежский асессор Косоверьев.

Бахтин достал удостоверение и протянул его актрисе. Та раскрыла черную кожаную книжку, быстро прочла и сказала растерянно: – Прошу, господа. – Минутку.

Послышались тяжелые шаги, и в комнату вошли Гейде и околоточный. – Она? – спросил Бахтин. – Никак нет, – рявкнул околоточный. – Свободен.

Околоточный вышел, а полицейский офицер остался.

– Мадам Вылетаева, мне доподлинно известно, что позавчера вы кутили в ресторане в компании с Серегиным. – Да, я была с ним.

– Мадам, вам известно, что по чьей-то злой вине его отравили.

– Нет, – крикнула Вылетаева, – этого не может быть.

– Мадам, я полицейский и обрисовываю вам подлинную ситуацию.

Актриса опустилась в кресло. Испуг и растерянность, похоже, были вполне искренними, а впрочем, кто их разберет, этих актрис. Бахтин решил действовать напористо и быстро.

– Почему вы сорвали с шеи Серегина свой медальон? – Я не срывала, поверьте.

– Верю. Где бумаги, которые он вам передал? Не отпирайтесь, покойный вел дневник, и я могу предъявить вам эту запись, – радостно соврал Бахтин. – Их у меня нет. – Где они? – Я передала их Андрею Дранкову. – Кто это? – Наш оператор. – Зачем? – Я хотела отомстить Дергаусову. – Где он? – Здесь рядом в кафе «Око». – Как я его узнаю?

– Красивый, английские усики, как у вас, светлое пальто, светлый пиджачный костюм. Высокий. – Мы могли его встретить у входа в ваш дом? – Наверное.

– Ротмистр и ты, Иван Ксаверьевич, одним духом в «Око», а я поговорю с мадам подробнее.

Мишка Чиновник, весьма известный карманный вор, получил свою кличку за то, что щипал обязательно в разнообразной чиновничьей форме. Особенно любил он ходить в сюртуке и шинели (по сезону) акцизного управления.

День сегодня выдался неудачный, и он впервые заглянул в кафе «Око», ему говорили, что там собираются весьма жирные караси.

Народу в кафе было много, людишки все денежные, одетые, как надо, и цепочки золотые от часов по жилеткам шли.

Мишка Чиновник сел за столик недалеко от дверей, так, чтоб можно было следить за входящими посетителями, и спросил чаю и пирожных.

Крепкого во время работы он не пил, алкоголь мешал точности. А работал Чиновник ювелирно.

Он рассчитался сразу. Попивал чай, поглядывая на дверь.

В кафе не обязательно было раздеваться, те, кто заходили посидеть подольше, сдавали пальто в гардероб, но многие забегали на минутку: перекинуться парой фраз, передать что-нибудь, выпить на ходу.

Мишка ел эклер, попивая чай, и следил за дверью. Ему не везло, один за другим заходили люди в пальто. Конечно, в переполненном трамвае можно было попробовать, но здесь.

Внезапно он увидел высокого человека, снимающего светлое пальто.

Мишка встал и медленно пошел к выходу, наметанным глазом он определил пухлый бумажник в правом кармане.

А карась, словно сам решил облегчить работу Чиновнику, он пригладил волосы у зеркала и расстегнул пиджак.

Они на секунду столкнулись у ступенек, ведущих в кафе. Бумажник был у Мишки.

– Извините, – сказал Дранков какому-то чиновнику, с которым столкнулся у двери, и оглядел зал. Из-за углового столика ему махал рукой Липкин.

– С вами приятно иметь дело, – улыбнулся он, – вы, Андрей Васильевич, точны. – Стараюсь.

– Садитесь, батенька, сейчас кофеек спроворим, а в чайнике коньячишко недурственный. Дранков налил в чашку коньяку, выпил, закурил. – Семен Лазаревич, давайте к делу. – Конечно, конечно. Вот договор. Дранков взял бумагу, пробежал ее глазами. – Ну как? – поинтересовался Липкин. – Прямо подарок.

– Скобелевский комитет денег не жалеет. Теперь запишите в договор номер вашего удостоверения, оно при вас. – Конечно. Дранков полез в карман.

– Что с вами? – испугался Липкин, увидев его сразу изменившееся лицо. – Бумажник. – Что, потеряли? – Не знаю, когда я входил, он был у меня.

И внезапно Дранков понял, почему его так сильно толкнул чиновник при входе.

– Господа! – крикнул Липкин. – Только что у Андрюши Дранкова украли бумажник. Зал зашумел. Люди повскакали с мест. На шум появился хозяин. – В чем дело? Он выслушал выкрики и подошел к Дранкову.

– Весьма печально, Андрей Васильевич, много ли денег при вас было. – Двести рублей и мелочь.

– Господа, – крикнул хозяин, – фирма возмещает господину Дранкову пропавшие деньги. Внезапно в дверях появился полицейский офицер.

– Господин ротмистр, – крикнул хозяин, – вы очень вовремя. Только что обворовали господина Дранкова.

К Дранкову подошел высокий человек в черном пальто.

– Господин Дранков, я из сыскной полиции, вы не могли бы сказать, как все это произошло. – Меня на входе толкнул какой-то чиновник.

– Чиновник, – обрадовался Косоверьев, – чуть рябоватый такой, невысокий. – Да.

– Все ясно, это известный карманник. Давайте пройдем со мною в сыскную полицию.

– Идите, идите, Андрей Васильевич, – засуетился Липкин, – обрисуйте все, как было.

Мишка Чиновник, выйдя из кафе, сразу же забежал в проходной двор и вынул бумажник. Неплохо: две «кати» и восемнадцать рублей мелочью. Сегодня и завтра можно отдохнуть. В бумажнике было удостоверение Скобелевского комитета, визитные карточки. Когда он потрошил «лопатник», из него в лужу выпали какие-то бумажки, похожие на счета от портного. Мишка хотел их поднять, но бумага уже впитала влагу, чернила расползлись. Ничего, убытка от них хозяину не будет. Мишка прочитал визитную карточку и понял, что щипанул сегодня человека, делающего фильмы. А посещение синематографа было главным и любимым развлечением Мишки Чиновника. Он вышел из подворотни, огляделся и пошел в сторону сыскной полиции, проходя мимо открытых дверей, он метнул туда бумажник быстро заскочил в подъезд дома Нирензее и вдруг с ужасом увидел, как чиновник из сыскной по кличке Оглобля, волочит в подъезд его карася. Мишка бегом бросился на второй этаж.

В дверь позвонили. Вылетаева вопросительно поглядела на Бахтина.

– Открывайте смело, нам прятаться не от кого. Бахтин услышал удивленный голос хозяйки, а в гостиную вошли Косоверьев и Дранков.

– Простите, господа, – развел руками оператор, – это несколько напоминает мне…

– Криминальную фильму? – подстраиваясь под его веселый тон, спросил Бахтин.

– Наверное. – Дранков сел. – Наташа, дай мне попить. – Сейчас. – Вылетаева вышла.

– Александр Петрович, ушли документы, -вздохнул Косоверьев. – Как? – ахнул Бахтин. – Да его Мишка Чиновник щипанул.

– Вы положили документы в бумажник?.. – спросил Дранкова Бахтин. – Да. – Вы их посмотрели, прежде чем спрятать. – Конечно. – Помните их?

– Два акта о покупке по дешевке бракованных шинелей и сапог. Акт приемки, где они уже обозначены как товар высокого качества. Накладные, все документы за подписью Дергаусова.

– Мадам, – Бахтин чуть поклонился Вылетаевой, – позвольте я воспользуюсь вашим аппаратом. – Прошу. Бахтин поднял трубку.

– Барышня, мне одиннадцатый… Дежурный, Бахтин… Так, так… Хорошо. Господин Дранков, – Бахтин повесил трубку на рычаг, – вам бумажник подкинули, но документов там нет. Как это понимать?

– А как хотите, господин Бахтин. – Дранков засмеялся. – Что вам от меня надо? Моя приятельница передала бумаги, чтобы я посоветовался…

– Не надо, Андрей Васильевич, госпожа Вылетаева все рассказала мне, для чего вы брали эти бумаги. Хочу сказать вам, что дело вы затеяли опасное, моральную сторону я опускаю. Дергаусов не просто делец, он связан с уголовным миром. Посудите сами: сгорел склад, убит городовой, отравлен Серегин и еще один чин полиции, убит подполковник Княжин. Неужели вам хотелось стать причастным к этому списку?

– Откровенно говоря, нет. – Дранков опять закурил.

– Мадам Вылетаева, расскажите мне о Серегине, о медальоне, и этих бумагах, и о том, что вы хотели с ними сделать. Господа, я опасаюсь за вашу жизнь. А если Дергаусов узнает о ваших планах? Да, бумаги пропали, но мы сейчас составим протокол, и вы автоматически становитесь свидетелями. Я не могу ручаться, что в нашем ведомстве у Дергаусова нет своего человека.

– Что же это! – крикнула Вылетаева. – Я вам рассказала все, как на духу…

– Мадам, – перебил ее Бахтин, – о нашем разговоре знают трое. За этих людей я могу поручиться.

Коншин с раннего утра пребывал в настроении благодушном, конечно, был неприятный разговор с князем Львовым, но это его мало заботило. Председатель Союза городов дружески пожурил Иван Алексеевича и сказал, что его дожидается судебный следователь Шабальский.

Следователь оказался человеком вполне светским, как понял Коншин из разговора, был принят в хороших домах, так что общих знакомых у них оказалось множество.

Коншин пригласил его в ближайшие дни отобедать в «Метрополе», и они расстались довольные друг другом.

Коншин сидел в кабинете, попивал ликер с кофе, находясь в предвкушении приятного вечера. В дверь просунулась голова Дергаусова. – Можно, Иван Алексеевич? – Заходите, Юрий Александрович.

Дергаусов вошел, поскрипывая сапогами, уселся в кресло. – Ликеру? – Не откажусь. – Ну что там, с пожаром этим?

Коншин снял китель и остался в белоснежной рубашке и подтяжках. – Копает полиция.

– Да и у меня судебный следователь был, очень милый человек, мы прекрасно поговорили.

– Иван Алексеевич, надо бы дело замять. Серегина арестовали, потом сообщники его отравили, убытки берет на себя Земсоюз. Все, куда больше? – А чего бояться?

– У нас в конторе чиновник из сыскной, Кулик, сидит, бумаги роет. – Да и пусть. Нечего, значит, делать. – Господин многопытливый и хваткий. – Дайте ему пару тысяч. – Не берет. – Так пусть сидит.

– Иван Алексеевич, а как докопается до денежек, что мы в кабаках тратим, да о покупке авто для вас и о бриллиантах мадам Волынской. – Думаете, докопается? – Всенепременно.

– Так что же делать, Юрий Александрович? К полицмейстеру съездить?

– Ни в коем случае. Генерал Золотарев в Бахтине души не чает. Вы же хорошо знакомы с градоначальником. – Да уж куда лучше. Поеду к нему. Дергаусов вскочил, услужливо подавая китель. – Авто где? – У подъезда. – Ладно.

Московский градоначальник свиты его императорского величества генерал-майор Климович принял Коншина без всяких проволочек, едва вышел в приемную, обнял за плечи, заволок в кабинет.

Они скоро должны были породниться. Сын Коншина считался женихом Веры Климович. – Ты, Ваня, ко мне просто так или по делу? – Миша, к сожалению, по делу. – Ну говори. – Пожар на Пресне помнишь? – Конечно. Там вроде все решилось. – Нашли поджигателя…

– Мне Золотарев докладывал, что какой-то ненормальный из твоего отдела.

– Да нет, этот Серегин просто проворовался, но крал не один, а артельно, его сообщники отравили.

– Прямо беда. – Генерал Климович встал, прошелся по мягкому ковру. – Черт-те чем заниматься приходится. Полиция за поджигателями бегает, а на заводах, в слободах большевики военную агитацию ведут. На фронте сплошные неудачи, поэтому активизировались антиправительственные силы, а тут возиться с рядовым пожаром. Убытки-то велики? – Нет. Земсоюз их покроет. – Так чего ты хочешь, Ваня?

– Миша, сюда из Петербурга новая метла прибыла, так мне от них покоя нет. Копают и копают. – Кто следователь? – Шатальский. – Милый человек. Ты с ним разговаривал? – Да. Впечатление наилучшее. – Так кто же тебе мешает? – Да я же говорил, Бахтин.

– Неприятная личность, к нему твой друг Белецкий благоволит.

– Да не хочу я пока Степу беспокоить. Неужели у тебя власти мало?

– На него хватит. Ну ладно, Ваня, без обеда я тебя не отпущу, все же родственники.

Борис Литвинов бежал из ссылки. Надо сказать, что мероприятие это оказалось весьма простым. Умелые люди выправили ему документы и стал он Анниным Виктором Сергеевичем, выпускником Омской школы подготовки прапорщиков, направленным для прохождения службы в четвертый маршевый батальон Московского военного округа.

Так что до Москвы он доехал вполне комфортно, только с непривычки мешала шашка.

На конспиративной квартире он скинул ремни, надоевшую шашку, переоделся в штатское и стал Афанасьевым Анатолием Гавриловичем, освобожденным от воинской службы по состоянию здоровья.

О приезде Литвинова Заварзин узнал днем от связного и решил отправиться на встречу со старым другом. Квартиру в Колобовском переулке он не назвал Мартынову, скрывал ее тщательно. Эта квартира для него стала соломинкой, за которую он держался из последних сил.

За год работы платным агентом охранки он сдал Мартынову двух челнов комитета, несколько фабричных активистов, провалил подпольную типографию и позволил охранке взять под контроль один из каналов связи с ЦК.

Бегство Литвинова создавало угрожающую ситуацию. Случилось самое страшное. Бахтин практически разоблачил его. И вина за это ложилась на одного Заварзина.

Мартынов прекрасно разработал план его подвода к Бахтину, но перед операцией Заварзин напился и похмельный поперся прямо на квартиру к сыщику. Короче, он сам практически себя завалил.

На конспиративной квартире он написал донесение, в котором изложил события соответственно плану, сорванному только из-за нежелания Бахтина идти на контакты с социалистами.

Вроде все было в порядке, но нервы подорваны запоями, а пил Заварзин а-ля нуар, что в вольном переводе с французского значилось «по-черному», потом тяжелая похмелка и дикое, ни с чем не сравнимое состояние страха.

Он не мог спать ночью. Час, другой и просыпался в холодном поту. Огромная, оставшаяся от покойных родителей квартира на Остоженке становилась для него ловушкой. Он вставал, зажигал свет во всех комнатах и мучительно долго искал водку, которую обязательно приносил с собой. Выпив стакан, опять засыпал на короткое время, моля Бога не проснуться на рассвете.

Несколько раз он доставал револьвер, крутил барабан, разглядывал внимательно желтые, тускло поблескивающие в ячейках патроны.

Вот он выход. Но не хватало воли поднять его к виску и надавить на спуск.

Засыпая один, в огромной грязной квартире, он молил Бога, чтобы смерть пришла к нему во сне. А она не приходила.

Начинался новый день, в котором перемешивались хмель и боль. И снова страшная ночь.

Потом он брал себя в руки, мылся в ванной, ел щи в трактире, весь день пил пиво, а утром с опухшим лицом и трясущимися руками выходил на улицу.

На третий день наступало просветление, он приглашал жену дворника, платил ей последние деньги за уборку квартиры.

Вечером уже мог читать и спокойно засыпал с книгой в руках на диване в кабинете.

Это значило, что Заварзин решил начать для себя новую жизнь.

После встречи с Бахтиным, он взял себя в руки, зашел в лавчонку рядом с домом, купил десять бутылок кваса. Всю ночь гасил жажду холодным напитком. Утром Заварзин достал из сейфа, вмонтированного в шкаф, чемоданчик.

В нем лежали драгоценности матери и приличная сумма во франках, ценные бумаги отца.

Он взял ценные бумаги и поехал на Мясницкую, в биржевую контору.

– Вы хотите купить акции? – спросил его одетый на английский манер молодой человек. – Нет, я хочу продать. – Все? – Да.

– Минутку. – Молодой человек подозрительно посмотрел на него и скрылся.

Появился он минут через пять и пригласил Заварзина к управляющему.

Управляющий, шикарный господин лет пятидесяти, внимательно оглядел Заварзина и сказал:

– Я прошу меня простить, но нас обязали интересоваться, откуда у людей такие крупные суммы ценных бумаг. – Их мне оставил отец. – Не соизволите ли назвать свою фамилию. – Заварзин Дмитрий Степанович. – Так вы сын Степана Андреевича? – Да.

– Как прикажете распорядиться бумагами и в какой банк перевести указанную сумму? – Я хочу получить наличными.

– Воля ваша, но бумаги эти по сей день приносят твердый доход.

– Я далек от финансов, я литератор и собираюсь уехать в Финляндию. – Ваша воля. Ваша.

К обеду Дмитрий Заварзин приехал домой, и извозчик помог донести ему бесчисленные коробки и свертки.

А через час в кафе «Метрополь» обедал прекрасно одетый господин. Дома остались лежать сто пятьдесят тысяч рублей.

Заварзин берег, не трогал ни ценные бумаги, ни драгоценности. Берег для того, чтобы, случись что, уехать обратно в Париж.

Закусив, он кликнул извозчика и поехал в Колобовский. Литвинов был на явке, сидел в гостиной и пил чай.

– Дима, – обрадовался он. – Господи, да какой же ты франт, а мне говорили… – Что тебе говорили? – Да ничего. Садись, я тебя рад видеть.

Они пили чай и говорили о своем деле. Дело, которое через год разрушит Россию, унесет миллионы жизней, заставит содрогнуться мир.

Но ни провокатор Заварзин, кстати свято верящий в социалистическую идею, ни романтик Литвинов даже предположить не могли, какие плоды принесет их борьба. Уже собираясь уходить, Заварзин сказал: – Боря. В Москву из Питера перевели Бахтина. – Это того сыщика? – Да.

– Ну и что, в Париже в тринадцатом году я читал, что на конгрессе в Женеве его признали лучшим европейским криминалистом. – Он опасен. – Чем? – Он знает нас в лицо. – Но ведь и в Париже он мог…

– Там не мог, – перебил Литвинова Заварзин, – не мог. Сейчас это другой человек. – Что значит другой? – Повышенный в чине и должности…

– Дима, я по газетам следил за этим человеком, потом у меня есть друг, который его хорошо знает. Бахтин – честный человек. Ты же в Париже сам говорил мне об этом.

– Его надо ликвидировать. Ты должен поставить этот вопрос на комитете. – Я не буду этого делать. Мы не эсеры, Дима. – Ну как знаешь.

Заварин вышел к Трубной и сел в трамвай. И пока он ехал темными бульварами, у него сложился вполне реальный план. Хорошо, что Литвинов вспомнил эсеров, очень хорошо.

Мишку Чиновника Баулин встретил случайно. Заскочил на минутку в ресторан Пирожникова, на Первой Тверской-Ямской, выпить рюмку у стойки, глядь, сидит голубок.

Мишка угощал даму, на столе стояло вино и закуски, официанты суетились вокруг щедрого клиента.

Но более всего поразило Кузьму, что одет Мишка был в форму Земсоюза.

В голове Баулина немедленно сложился четкий план. Пожар на Пресне, похищение документов и форма Земсоюза.

– Это кто? – указав на Мишку, спросил Кузьма буфетчика.

– Зовут Михаил Петрович. Бывает у нас часто, служит вроде в Земсоюзе. – А ты откуда знаешь?

– Он раньше все в цивильном ходил, а вот пару раз в этой форме. – А что за баба с ним?

– Вдова Абрамова Андрей Андреича, хозяина портновского заведения на нашей улице, в 57-м нумере. Там и квартира ее. Говорят, он у нее и проживает.

Кузьма из-за колоны еще раз посмотрел на Мишку Чиновника. Хорошо сидел щипач. Вино дорогое, коньяк, блюда всякие. Кузьма быстро выпил, поблагодарил буфетчика, вышел из ресторана и из подъезда дома напротив начал наблюдение. Конечно, по правилам он обязан был вызвать агентов из летучего отряда, но Кузьма не желал ни с кем делить успех. Он простоял в подъезде чуть больше часу. Начали замерзать ноги, тем более что погода испортилась и пошел мелкий, поганый снежок. Кузьма подпрыгивал, пытался бить чечетку, проклиная Мишку Чиновника, сидящего в тепле и жрущего коньяк. Когда ноги стали практически деревянными, из ресторана вышла пара. Мишка был облачен в зимнюю шинель с меховым воротником, а мадам Абрамова в дорогую шубу. Они медленно пошли по переулку. Кузьма вышел из подъезда и зашагал за ними. Теперь он не чувствовал холода. Снег, замерзшие ноги, ветер, заползший под легкое пальтецо, – все исчезло. Кузьму вел ни с чем не сравнимый охотничий азарт. Вот парочка дошла до дома с номером пятьдесят семь и скрылась в парадном. Вход в портновское заведение был с другой стороны, значит, они пошли домой. Дворницкую Кузьма отыскал быстро, толкнул дверь в полуподвал. И опять ему повезло. За столом дворник и городовой пили водку. Кузьма показал значок, радостно посмотрел на испуганное лицо городового и спросил: – Абрамова в какой квартире проживает?

– В четвертой на втором этаже, ваше благородие, – отрапортовал дворник.

– Значит, так, – наслаждаясь властью, испытывая то щемящее чувство, из-за которого Кузьма так любил свою работу, сказал: – Ты, братец, водку потом допьешь, живой ногой в участок.

Кузьма достал записную книжку, написал карандашом несколько слов.

– Вот это дежурный околоточный пусть передаст в сыскную. Понял? Дело секретное и срочное. – Так точно.

Городовой пулей вылетел из дворницкой. Кузьма оглядел стол, взял чистый стакан, налил из бутылки мутноватую жидкость. – Ханжа? – спросил он дворника.