Текст книги "Гаргантюа и Пантагрюэль"

Автор книги: Франсуа Рабле

Тут доблестная жрица Бакбук велела Панургу пасть на колени и поцеловать край фонтана, а затем встать и проплясать вокруг него три ифимба. После этого она приказала Панургу сесть между двух заранее приготовленных стульев, прямо на пол. Потом развернула ритуальную свою книгу и, нашептывая ему слова на левое ухо, заставила пропеть нижеследующую песню виноградарей:

 
О Бутылка,
Чтимый всюду
Кладезь знанья!
Чутко, пылко
Ждать я буду
Прорицанья.
Ты ж, издав звучанье,
Мне судьбу открой.
Идя на Индию войной,
В напиток твой благословенный
Влил Бахус дивною рукой
Всю мудрость нашей жизни бренной.
От века чужды этой влаге пенной
Фальшь и притворство, плутни и обманы.
Вкусив впервые этот сок бесценный,
Свалился навзничь Ной, восторгом пьяный.
Пускай ответ, тобою данный,
Излечит все мои страданья,
Я к чудотворному сосуду
Взываю с дрожью в каждой жилке:
О Бутылка,
Чтимый всюду
Кладезь знанья!
Чутко, пылко
Ждать я буду
Прорицанья*.
 

Когда песня была спета, Бакбук что-то бросила в фонтан, и вода внезапно забурлила, как в большом бургейльском котле в праздник жезлов. Панург молча слушал одним ухом, Бакбук по-прежнему стояла рядом с ним на коленях, и вдруг в священной Бутылке послышался шум, как от пчел, народившихся из тела молодого бычка, убитого и разделанного по способу, изобретенному Аристеем[984]984
  …по способу, изобретенному Аристеем… – Чтобы наказать Аристея за смерть Эвридики (ее укусила змея, когда она стремилась избавиться от его домогательств), нимфы убили его пчел. Тогда он по совету матери оставил в лесу туши бычков и телок, и на девятый день из них вылетели пчелы (древние считали, что пчелы самозарождаются из разлагающейся плоти телят). Этот сюжет изложен в «Георгиках» Вергилия (IV, 317—358).


[Закрыть], или же от стрелы, выпущенной из арбалета, или же от нежданно хлынувшего летнего ливня. И тогда послышалось слово: Тринк.

– Истинный Бог, она разбилась или уж по меньшей мере треснула! – вскричал Панург. – Так в наших краях разговаривают хрустальные бутылки, когда лопаются от огня.

При этих словах Бакбук встала с колен и, ласковым движением взяв Панурга под руку, сказала:

– Друг мой! Возблагодарите Небо – это ваш прямой долг: ведь вы сразу услыхали слово Божественной Бутылки, да еще такое веселое, такое мудрое, такое определенное слово, какого я от нее не слыхала за все время службы у пресвятого ее оракула. Встаньте, мы с вами сейчас пойдем и раскроем соответствующую главу, в глоссах которой истолковано это прекрасное слово.

– Ради Бога, я себе не враг! – воскликнул Панург. – Скажите, где же эта книга? Укажите мне, где же эта глава? Давайте скорей посмотрим веселую эту глоссу.

Бакбук бросила что-то в фонтан, от чего кипение воды внезапно прекратилось, а затем отвела Панурга в главный храм, в середине которого бил животворный родник. Там она вытащила толстую книгу в серебряном переплете размером в полдюйма или же в четвертую книгу Сентенций и, опустив ее в фонтан, сказала:

– Ваши философы, проповедники, ученые кормят вас хорошими словами через уши, мы же вводим наши наставления непосредственно через рот. Вот почему я не говорю: «Прочтите эту главу, просмотрите эту глоссу», а говорю: «Отведайте этой главы, скушайте отменную эту глоссу». Некогда один древний иудейский пророк съел целую книгу[985]985
  …один древний иудейский пророк съел целую книгу… – Имеется в виду пророк Иезекииль (Книга пророка Иезекииля, 3:2).


[Закрыть] и стал ученым до зубов – вы же, когда выпьете эту книгу, станете ученым до самой печенки. Ну, разожмите челюсть!

Как скоро Панург разинул пасть, Бакбук взяла серебряную свою книгу; мы думали, что это и в самом деле книга, так как по виду она напоминала служебник, однако ж то был служебник, предназначенный для утоления жажды, то была самая настоящая бутылка фалернского вина, и Бакбук велела Панургу осушить ее единым духом.

– Изрядная глава, поразительно верная глосса! – воскликнул Панург. – И это все, что хотела сказать преблагословенная Бутылка?

– Все, – отвечала Бакбук, – ибо слово тринк, коим руководствуются все оракулы, известно и понятно всем народам, и означает оно: Пей! Вы там у себя утверждаете, что слово сак на всех языках звучит одинаково и все народы с полным правом и основанием его употребляют. В самом деле, Эзоп в одной из своих притч говорит, что все люди рождаются с мешком на спине, что жребий смертных – терпеть лишения и жить подаянием. Во всем подлунном мире нет такого могущественного царя, который мог бы обойтись без другого человека; нет такого гордого бедняка, который мог бы обойтись без богача, будь то сам философ Гиппий, который умел делать все. Труднее, однако ж, обойтись без напитка, нежели без мешка. Мы здесь придерживаемся того мнения, что не способность смеяться, а способность пить составляет отличительное свойство человека, и не просто пить, пить все подряд – этак умеют и животные, – нет, я разумею доброе холодное вино. Заметьте, друзья: вино нам дано, чтобы мы становились как боги, оно обладает самыми убедительными доводами и наиболее совершенным пророческим даром. Ваши академики, доказывая, что слово вино, по-гречески oiuoz, происходит от vis, что значит – сила, могущество, только подтверждают мою мысль, ибо вину дарована власть наполнять душу истиной, знанием и любомудрием. Если вы обратили внимание на то, что ионическими буквами начертано на дверях храма, то вам должно быть ясно, что истина сокрыта в вине. Божественная Бутылка вас к нему и отсылает, а уж вы теперь сами удостоверьтесь, насколько она права.

– Лучше этой досточтимой жрицы не скажешь, – заметил Пантагрюэль. – Ведь и я сказал вам то же самое, когда вы впервые со мной об этом заговорили. Ну что же, тринк! Что подсказывает вам сердце, вакхическим охваченное восторгом?

– Тринкнем, – молвил Панург. —

 
О добрый Бахус! В честь твою
Я, тринкнув, чарку разопью.
Ха-ха, хо-хо, недолог срок,
И снова будет тверд, как рог,
Привесок нерадивый мой!
Теперь я верю всей душой,
Что, воротясь в наш край опять,
Отцом смогу я тотчас стать,
Что мне женитьба суждена,
Что попадется мне жена,
С которой буду я охоч
В любовный бой вступать всю ночь.
Предвижу я, что распашу
Не раз мой сад и орошу
Его обильно, ибо я
Примером стану вам, мужья.
Я буду лучшим из мужей.
Хвала тебе, о Гименей!
Супружеству хвала и честь!
Брат Жан! Готов теперь принесть
Я клятву всем, кто пожелает,
Что сей оракул обладает
Непогрешимо вещим даром*.
 

– Ты что, одурел или на тебя порчу навели? – спросил брат Жан. – Глядите, глядите, да у него изо рта пена! Слышите, слышите, как он рифмоплетствует? Право, он бесноватый. Глаза под лоб закатил, ни дать ни взять дохлая коза. Не лучше ли ему удалиться? Покакать где-нибудь в укромном месте? Поесть собачьей травы, чтобы очистить желудок? А не то по монастырскому обычаю засунуть в рот руку по локоть на предмет облегчения селезенки? А может, вышибить клин клином?

Тут в речь брата Жана вклинился Пантагрюэль:

 
– Лишь уступая Бахусовым чарам,
Лишь отуманив мозг хмельным угаром,
Он сделался завзятым рифмачом:
Ведь если тот,
Кто в свой живот,
Как воду, льет
Вино ковшом,
Поет, орет,
Танцует, врет
И чушь плетет
О том о сем,
То за столом
Он языком
Других забьет.
Но помня, что он полн душевным жаром,
И почитая винопийцу в нем,
Над ним смеяться счел бы я грехом*.
 

– Как! И вы тоже заговорили в рифму? – воскликнул брат Жан. – Крест истинный, мы все захмелели. Посмотрел бы на нас теперь Гаргантюа! Ей-богу, не знаю, начать мне тоже подбирать рифмы или нет. Я человек темный, но ведь нас всех сейчас так и тянет на рифму! Клянусь Иоанном Предтечей, рифмач из меня выйдет не хуже всякого другого, ручаюсь. А уж коли не угожу, так не обессудьте.

 
Господь! Простую воду
Вином ты делал встарь.
Дай, чтоб мой зад народу
Мог заменить фонарь*.
 

После него снова заговорил Панург:

 
– Треножник Пифии самой,
Столь чтимой греческой землей,
Вовеки не давал ответа
Мудрей, чем прорицанье это.
Сдается мне: не в Дельфах он,
А здесь в часовне водружен.
Когда б Плутарх, подобно нам,
Явился тринкнуть в этот храм,
Он всех побил бы в древнем споре
О том, зачем, как рыбы в море,
Оракул в Дельфах стал безгласен.
Такой вопрос любому ясен:
Треножник вещий навсегда
Из Дельф перенесен сюда.
Он тут стоит, он тут вещает.
Ведь Афиней нам сообщает,
Что всем, кто бил пред ним поклоны,
Треножник жрицы Аполлона
Бутыль с вином напоминал.
Ей-богу, правду я сказал!
Истолковать грядущий рок
Еще никто верней не мог,
Чем звук Божественной Бутылки.
Брат Жан! Поверь, я жажду пылко,
Чтоб ты, пока еще мы тут,
Просить не посчитал за труд
У трисмегистовской Бутылки,
Чтоб нам слова ее открыли,
Не нужно ль и тебя женить.
А чтоб ее не раздражить
Бесцеремонностью такою,
Посыпь скорей фонтан мукою*.
 

На это брат Жан в сердцах ему ответил:

 
– Святого Бенуа туфлею
Клянусь, что подтвердит любой,
Кому знаком характер мой,
Что будет мне сто крат милей,
Простившись с рясою моей,
Расстригою бездомным стать,
Чем дать себя жене взнуздать.
Жениться? Сделаться рабом?!
Свободу заменить ярмом?!
С одной и той же спать всегда?!
Но я же не смогу тогда
Ни Александра, ни Помпея
Затмить отвагою своею!
Мне брак страшнее, чем кончина!*
 

Тут Панург распахнул накидку и все свое мистическое облачение и так ответил брату Жану:

 
– Так знай, нечистая скотина,
Что ты пойдешь в огонь геенны,
А я, как камень драгоценный,
По смерти заблещу в раю,
Откуда я на плешь твою,
Распутник, буду испражняться,
Но ты послушай: может статься,
Что, будучи рукой Господней
Низвергнут в пламя преисподней,
Приглянешься ты Прозерпине
И с позволения богини
Уйдешь с ней в темный уголок,
Где б оседлать ее ты мог.
Ужель тогда, признайся нам,
По лучшим адским кабакам
Тобой на поиски вина
Не будет послан сатана
И фляжку ты не выпьешь махом
В честь той, что так добра к монахам?*
 

– Пошел ты к черту, старый дурак! – сказал брат Жан. – Не стану я больше рифмовать – от рифмоплетства у меня язык заплетается. Поговорим-ка лучше о том, как нам здесь всех отблагодарить.

– Ни о какой благодарности не может быть и речи, – сказала Бакбук, – если вы останетесь довольны, это уже будет для нас награда. Здесь, под землей, в областях околоцентральных, мы полагаем высшее благо не в том, чтобы брать и принимать, а в том, чтобы оделять и давать, и мы почитаем себя блаженными не тогда, когда мы много берем и принимаем от других, как, по всей вероятности, предписывают ваши секты, а тогда, когда мы многим оделяем других и много им даем. Я прошу вас об одном: запишите имена ваши и название вашей страны вот здесь, в ритуальной книге.

С этими словами она раскрыла большую красивую книгу, и в этой книге под нашу диктовку один из мистагогов Бакбук, делая вид, что пишет, золотым стилем провел несколько линий, однако ж никаких письмен после этого не выступило.

Тогда она наполнила три меха необыкновенной своей водой и, передав их нам из рук в руки, молвила:

– Идите, друзья мои, и да хранит вас та интеллектуальная сфера, центр которой везде, а окружность нигде, и которую мы называем Богом; когда же вы возвратитесь к себе, то засвидетельствуйте, что под землею таятся сокровища несметные и дива дивные. Ведь недаром Церера, которую чтит весь свет за то, что она открыла искусство земледелия, обучила ему людей и благодаря изобретению хлебных злаков избавила род человеческий от такой грубой пищи, как желуди, недаром она так сокрушалась, когда ее дочь увезли в подземные наши области: она, разумеется, предвидела, что под землею дочь ее обнаружит больше благ и всяких превосходных вещей, нежели она сама сотворила наверху.

Во что превратилось у вас искусство вызывать молнию и низводить с неба огонь, некогда изобретенное мудрым Прометеем? Вы его, уж верно, утратили; на вашем полушарии оно исчезло, меж тем как здесь, под землей, оно по-прежнему применяется. Напрасно вы изумляетесь при виде того, как молния и эфирный огонь сжигают и испепеляют ваши города, – вам невдомек, от кого, через кого и откуда исходит это потрясение, на ваш взгляд ужасное, нам же, однако, привычное и даже полезное. Философы ваши ропщут, что все уже описано древними, а им-де нечего теперь открывать, но это явное заблуждение. Все, что является вашему взору на небе и что вы называете феноменами, все, что вам напоказ выставляет земная поверхность, все, что таят в себе моря и реки, несравнимо с тем, что содержат в себе недра земли.

Вот почему имя подземного владыки почти на всех языках обозначается словом, указывающим на богатство. Когда придут к концу и увенчаются успехом труды и усилия найти Вседержителя-Бога, которого некогда египтяне называли сокровенным, утаенным, скрытым и, этими именами именуя его, молили объявиться и показаться им, то Бог, снизойдя к мольбам людей, расширит их знания и о себе самом и о своих творениях, а в руководители даст добрый фонарь, ибо все философы и древние мудрецы, дабы благополучно и беспечально пройти путь к богопознанию и к мудрости, почли необходимым, чтобы вожатаем их был Бог, а сопутником – человек.

Так, персиянин Зороастр, создавая таинственную свою философию, взял себе в спутники Аримаспа; египтянин Гермес Трисмегист избрал Эскулапа; фракиец Орфей – Мусея; троянец Аглаофем – Пифагора; афинянин Платон сначала избрал Диона из Сиракуз Сицилийских, а когда тот умер – Ксенократа; Аполлоний – Дамида. И вот когда ваши философы, ведомые Богом и сопровождаемые каким-либо светлым фонарем, всецело отдадутся тщательным изысканиям и исследованиям, как то сродно человеку (эти-то свойства и имеют в виду Геродот и Гомер, когда называют людей альфестами, то есть изыскателями и изобретателями), то они постигнут, насколько прав был мудрец Фалес, который на вопрос египетского царя Амазиса, что на свете разумнее всего, ответил «Время», ибо только время открывало и будет открывать все сокровенное, и вот почему древние называли Сатурна, то есть Время, отцом Истины, Истину же – дочерью Времени. И, таким образом, философы поймут, что все их знания, равно как знания их предшественников, составляют лишь ничтожнейшую часть того, что есть и чего они еще не знают. Из этих трех мехов, что я вам сейчас вручаю, вы почерпнете разумение и познание, ибо недаром говорится пословица: «По когтям узнают льва». По мере разжижения налитой в них воды, которое происходит под действием теплоты небесных тел и жара соленого моря, а также естественного превращения элементов, там образуется в высшей степени здоровый воздух, и это будет для вас светлый, тихий, благодатный ветер, ибо ветер есть не что иное, как волнующийся и колышущийся воздух. С помощью этого ветра вы прямой дорогой, если только не захотите где-нибудь остановиться, доберетесь до гавани Олонн, что в Тальмондуа; вот только вы не забывайте надувать паруса через это золотое поддувало, приделанное к мехам в виде флейты, – тогда ветра хватит вам до конца неспешного вашего путешествия, приятного и безопасного, от бурь огражденного. Бури вы не бойтесь и не думайте, что она возникает и происходит от ветра, – напротив, сам ветер происходит от бури, поднимающейся со дна моря. Не думайте также, что дождь – следствие слабости сдерживающих сил неба и тяжести нависающих туч; дождь вызывают подземные области, равно как под воздействием небесных тел он неприметно возносится снизу вверх, – это засвидетельствовано царственным пророком, который пел и вещал о том, что бездна бездну призывает. Из трех мехов два наполнены водой, о которой я вам уже говорила, а третий извлечен из колодца индийских мудрецов, именуемого бочкой браминов.

Сверх того, вы удостоверитесь, что корабли ваши в достаточной мере снабжены всем, что еще может вам пригодиться и понадобиться на возвратном пути. Пока вы здесь пребывали, я распорядилась все привести в надлежащий порядок. Итак, друзья мои, с легким сердцем пускайтесь в путь, отвезите это письмо королю вашему Гаргантюа и поклонитесь ему от нас, а также всем принцам и всем состоящим при его славном дворе.

С этими словами верховная жрица вручила нам свернутую и запечатанную грамоту; мы изъявили ей глубочайшую свою признательность, а затем она провела нас в смежную с храмом прозрачную часовню и предложила задавать ей сколько угодно вопросов, хотя бы они составили гору вдвое выше Олимпа. Когда же мы прошли край, полный всяких утех, край приветный, с такой же умеренной температурой воздуха, как в Темпах Фессалийских, с более здоровым климатом, нежели в той части Египта, что обращена к Ливии, более обильный водой и более цветущий, нежели Темискира, более плодородный, нежели та часть горы Тавр, что обращена к Аквилону, нежели остров Гиперборей на море Иудейском и нежели Калигия, что на горе Каспии, такой же благоуханный, мирный и приютный, как Турень, то увидели наконец в гавани свои корабли.

Конец пятой книги героических деяний и речений

доблестного Пантагрюэля