Текст книги "Священная Римская империя германской нации: от Оттона Великого до Карла V"

Автор книги: Франсис Рапп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

Главная мысль: священная монархия

Деяния, свершенные императорами при посредственном вооружении и в невероятно трудных условиях, впечатляют. Они избавили свои государства от набегов венгров, а также, хотя и с большим трудом, от натиска славян. Они расширили границы, подчинив своей власти Лотарингию, установив по примеру Карла Великого свою власть над королевством Италии и присоединив земли, некогда подвластные Лотарю, путем настойчивых и ловких переговоров о присоединении к империи королевства Бургундии. Влияние, которое они имели за пределами своих обширных владений, образованных этой «триадой», было столь длительно и сильно в Богемии, что это герцогство фактически попало под императорский протекторат. С Польшей и Венгрией на востоке и с Данией на севере были налажены крепкие отношения, даже если зачастую они и накалялись. Напомним, что Ольга, княгиня киевская, в 959 г. обратилась к Оттону I за поддержкой своих планов крещения Руси, а спорные вопросы между басилевсом и императором не мешали им заключать браки между их домами. На западе Капетинги должны были волей-неволей отказаться от Лотарингии, и, хотя соглашениям, которые смогли заключить Генрих II с Робертом Благочестивым и Конрад II с Генрихом I Французским, не хватало искренности, нарушение добрососедских отношений между обоими государствами со стороны Каролингов так и не достигло драматического накала.

Политика императоров не всегда совпадала с интересами знати, и мы видим, что при всех королях вспыхивали мятежи, которые нелегко было полностью усмирить. Ни один из них не смог вынудить правителя сложить с себя полномочия. Герцоги не смогли воспользоваться кризисами ни 983, ни 1002, ни 1024 гг., чтобы отнять корону у семьи, получившей ее в 919 г., однако выборный характер монархии делал возможным это изменение. Зачастую выборы проводились в условиях, нарушающих установленный порядок, так как царствующий правитель просил у знати избрать своего сына, чтобы его можно было привлечь к управлению государством, и тот становился королем. Оттон I прибег к этой процедуре в 961 г. Ни состав выборщиков, ни точные формы опроса нам не известны. В этой процедуре должны были участвовать все народы, и поскольку их представители не могли быть собраны сразу, к ним отправлялись, чтобы узнать их мнение, например в Саксонию, как это сделали Генрих II и Конрад II. Епископы часто играли очень значительную роль при предварительном обсуждении. Вспомним о Виллигизе Майнцском, поддержка которого стала решающей, когда Генрих Баварский добился права наследовать Оттону III. Напомним также, что решение должно было быть единогласным, а не приниматься большинством голосов. Оно проявлялось в клятве верности, приносимой избраннику королевской знатью до ритуала коронации. В принципе представители знати могли бы выбрать кого-то, не принадлежащего к царствующей семье. На самом деле ничего подобного не происходило. Должны были соблюдаться два критерия: зрелость кандидата, его возраст и его личные качества, а также кровное родство. Упоминая об этом праве королевской крови ( Gebliitsrecht), Виллингз отклонил кандидатуры маркграфа Мейсенского и герцога Швабского в 1002 г. Чтобы выборы не превратились в простую формальность, в 1054 г. знать, избрав Генриха IV по просьбе его отца, заявила, что они сохраняют право пересмотреть свое решение, если ребенок проявит себя неспособным управлять государством. Теоретическая мера предосторожности. Все правители, даже Салии, были потомками по женской или мужской линии Генриха I и Матильды.

Безусловно, эта верность династическому принципу объяснялась традиционными представлениями германских народов, видевших в королевском происхождении, stirps regia, особую харизму, священную силу, мистическая власть которой, тонко показанная Марком Блошем, была очевидным признаком. Парадоксально, но церковь, как мы видели, высказывавшаяся за сохранение наследственного перехода власти, в принципе скорее враждебно относилась к этой концепции, подчеркивая значение способностей, действительно проявляемых кандидатом к выполнению своих обязанностей. Поспешим заметить, что среди представленных нами деятелей не было бесцветных личностей. Идеализм одних (вспомним Оттона III и Генриха III) контрастировал с реализмом других (например, Генриха II и Конрада II), однако все они проявили свой характер и физическую силу. Какую выносливость нужно иметь, чтобы проводить большую часть жизни в пути, верхом объезжая огромные территории, ни одна карта которых не давала соответствующего представления о них! Империя не была лишена этой возможности в эпоху правления Капетингов. Вспомним только один из примеров, детство Оттона III. Два регента, позволивших ребенку вырасти и возмужать, прежде чем взять власть в свои руки. Сначала Феофано, затем Аделаида были женщинами с исключительными качествами. Давайте упомянем также великих аббатис Кведлинбургскую и Гандершеймскую, сестер или теток королей, которым часто поручалось решение деликатных задач. Не все они почитались святыми, как Матильда и Аделаида, но все способствовали «своими молитвами и делами земному успеху и духовному спасению своего властителя». [13]13
  P. Corbet, Les Saints ottoniens, op. cit., p. 263.


[Закрыть]Они придавали языческой харизме отблеск христианской святости, который усиливал авторитет правителей.

Действительно, коронование придавало королю эту святость, каким бы он ни был сам по себе. Как писал во времена первых Салиев нормандский неизвестный автор, миропомазание делало из того, кто его получал, christomimetis, воплощение Христа, и телесная оболочка правителя обретала иную сущность, действительно мистическую, освященную божественным разумом. Он становился, подобно Мельхиседеку, королем и священником, находящимся на полпути между народом и духовенством. В отличие от своего отца Генриха I, Оттон I придавал огромное значение коронации, и все его преемники пошли по его стопам. Не все они были коронованы в Ахене, как Оттон I, но, начиная с Генриха III, единственным подходящим местом для этой церемонии признавалась придворная ахенская часовня. Память о Карле Великом, заставившая в 936 г. Оттона I отправиться в столицу великого императора, не должна была никогда больше угаснуть. Сам Оттон III, очарованный Римом и мечтающий вернуть Вечному городу его славу caput mundi, старался найти могилу Карла Великого и пожелал быть похороненным рядом с ним. Что касается Конрада II, ему казались похвалой слова, что у его седла свисают стремена Карла.

Было невозможно равняться на первого императора Запада, не предполагая наследовать его действия полностью, добавив к королевской короне императорскую. Нужно ли было искать ее в Риме? Карл Великий сожалел о том, что сделал это, и его сын был коронован в Ахене, но это раскаяние не длилось долго. Преемники Людовика Благочестивого снова повторили поступок, которого не желал его отец. Некоторые современники Оттона I, летописец Видукинд, например, хотели, чтобы империя была принесена воинами их победоносному главе. Но их никто не слушал. Все наследники Оттона последовали его примеру и отправлялись в Рим, чтобы короноваться там. Генрих III двинулся в путь только через двенадцать лет после своего восшествия на престол. Хотя кроме Оттона III никто из императоров не собирался оставаться в Вечном городе, поскольку он служил лишь сценой для их коронации, связи империи с Римом продолжали укрепляться. В свое время, чтобы не задевать «римлян» Византии, Карл Великий оставил титул imperator Romanorum. В XI в. его далекие преемники более не считали нужным щадить самолюбие Востока. Они назвали свою империю Imperium Romanumили Romanorum, Римская империя или Империя римлян.

Была ли эта империя германской? Конечно нет, поскольку немцы еще не осознали ясно, что являются нацией; само название regnum teutonicumне было распространено, ни, тем более, официально принято. Однако у этого королевства, возникшего первоначально как Восточная Франкия и превращавшегося в Германию, с империей была очень тесная связь. Когда в 1007 г. Генрих II назвал себя Romanorum rex, еще до коронации папой, состоявшейся только в 1014 г., он демонстрировал свою уверенность, что это однажды произойдет, и, таким образом, не имея возможности назвать себя римским императором, он позволил провозгласить себя их королем. Таким образом, принц, которого выборы и коронация в Ахене делали королем Восточной Франкии, становился почти что императором и рано или поздно был увенчан папой в Риме. Королевство и империя столь тесно сближались, что они практически сливались воедино. Доказательством этого смешения служит для нас немецкий язык: в нем существует только одно слово rike, Рейх, для обозначения империи и королевства. Как будто, чтобы еще сильнее подчеркнуть родство между regnumи imperium, правитель носил одну корону, выступая в качестве императора и короля. Если будущий император всегда был королем, которого избрали представители народов, объединенных внутри того, что мы для удобства называем regnum teutonicum, он не мог довольствоваться властью над одним народом. Империя предполагает, что ее правитель руководит более чем одним народом. «Триада», созданная в 1034 г. с присоединением Бургундии, что случилось намного позднее присоединения Италии, представляла собой, таким образом, обширное территориальное единство, которое самим своим масштабом оправдывала притязания его главы на императорский титул. И было чрезвычайно важно, что это господство распространилось на многие народности и объединило Италию, Галлию, Германию и Славию, как показывают миниатюры некоторых рукописей. Рост империи и ее разнообразия не позволяли ее властителю считаться всеобщим. Это определение встречается только у некоторых писателей. Императоры его никогда не принимали. Короли Франции, Англии или Испании, сильные своими собственными имперскими традициями, не согласились бы быть только подчиненными.

Империя может стремиться к всеохватности, только осознавая свое место в христианстве, общности королевств, которой управляет папа, номинально по крайней мере. Император – защитник папства, слабость которого столь очевидна, что неоднократно оказывалось необходимым вмешательство его защитника. Одилон Клюнийский признает правильность – обоснованность этих вмешательств, «которые позволили Риму снова… править миром». Но означает ли всеохватность универсальность функции? Именно она превращала империю в Imperium christianum. чья ответственность в некотором отношении была ограничена лишь рамками христианского мира. Его границы императоры стремились раздвинуть, поддерживая миссионерство. Если империя занимало в мире первое место, praecellit in mundo, то только благодаря своим особенным отношениям с папским престолом.

Яснее, чем в письменных источниках, редких и труднодоступных в то время, сущность империи и ее правителя раскрывались в символах, легко читаемых и узнаваемых умами, привыкшими распознавать смысл этого языка. Вспомним о миниатюрах рукописей, например о тех, что в 973 г. были созданы для молитвенника Ахена в мастерской Рейхнау. «Прославление Оттона II там превосходит все, что было заложено в искусстве традицией», император представлен там в виде Христа во славе Его. Тело правителя, избранного, чтобы «нести Слово Вечного Царя», разделено на две части белой тканью, пеленой дарохранительницы, которая в храме обозначала границу Святаго святых. В императоре сосуществует два начала, плотское и духовное, второе дает ему право выполнять его высокое предназначение. Разумеется, видеть подобные изображения имели возможность немногие, зато перед толпой он представал как miro ornatu novoque apparatu, облаченный в ризы для коронации ( ornatus) и неся знаки власти ( apparatus). Лиутпранд Кремонский описывал Оттона I, вступившего в Рим 2 февраля 962 г. с большой пышностью. Он, вероятно, был увенчан короной, форма которой впоследствии была изменена Конрадом II, но ее основные элементы еще с тех времен воплощали политические воззрения, унаследованные из Библии. Корона была описана П. Е. Шраммом и X. Деккер-Хауфом. Приведем здесь из этого только ее основные детали. Фронтальная и затылочная стороны были украшены во всему полю двенадцатью драгоценными камнями и напоминали нагрудное украшение первосвященника с именами двенадцати колен Израиля. Сама форма короны была насыщена смыслом, она представляла собой восьмиугольник, составленный из двух наложенных квадратов. Первый символизировал Иерусалим, второй – Рим, два священных города, первый – город будущего, второй – настоящего. Две фигуры, боговдохновенного Давида и мудреца Соломона, символизировали миссию империи. «Корона наиболее точно воплощала идею, которую воспринял Оттон: император, исполняющий волю Христа, несет ответственность за распространение христианской веры, строящей царство справедливости и мира; империя, одно из звеньев истории спасения, входящее в длинную цепь между первым и новым Иерусалимом». [14]14
  R. Folz, La Naissence du Saint Empire, Paris, 1967, p. 54.


[Закрыть]Следует также сказать несколько слов о Святом копье, врученном королем Бургундии Генриху I в 926 г. В состав его металла входили гвозди, проткнувшие руки и ноги распятого. Некоторые также утверждают, что это было Святое копье, обнаруженное Еленой в то же время, что и Крест. Другие говорят, что это было копье святого Маврикия, возглавившего легион, воина-мученика, которого Оттон I сделал покровителем империи. В любом случае считалось, что оно приносит победу над врагами веры. Вставленное в оправу Конрадом II в богато украшенный крест, который содержал фрагмент настоящего Креста, оно символизировало также в высшей степени религиозный характер империи. Молитвенник, сума и сабля, которые Оттон III извлек из могилы Карла Великого, Святое копье и sancta corona regniсоставляли в XI в. insignia regaliaили imperalia. Владение ими, хотя в строгом смысле не было знаком легитимности властителя, но практически являлось непременным атрибутом власти. Факт, что Конрад I передал их Генриху Саксонскому, которого он хотел сделать своим преемником, равно как и жест Кунегунды, вдовы Генриха II, вручившей их первому представителю Салической династии Конраду II, показывает значимость этих символов, почитаемых уже в 918 г. Когда в день своей коронации король римлян, облаченный в мантию, усеянную звездами, которая его уподобляла cosmocrator, увенчанный Reichskrone, с Крестом, содержащем Святое копье, еще до императорской коронации в Риме собирался взойти на трон Карла Великого в придворной часовне, он отчасти переставал быть обычным человеком и проникал в сферу священного. Германское Koenigsheil, тип baraka, уступило место Heiligkeit, святости. Повиноваться этому наместнику Бога на земле считалось священным долгом, а бунтовать против его власти было почти кощунством.

Священный характер давал императору не только чрезвычайную власть, но и возможность добиваться от своих подданных повиновения, в котором, в противном случае, они могли бы ему отказать. Действительно, Церковь, особенно в Германском королевстве, была королевской, императорской Церковью, Reichskirche. Поскольку он был покровителем всех местных Церквей, как ею была мать этих Церквей, Римская церковь, правитель считал себя вправе ждать повиновения и от нее. Прелаты вполне осознавали обязанности, которые несла в себе защита императора, но они прекрасно понимали, что эта защита была необходима и что за нее надо было платить. Они поддерживали идею империи так долго, как ни одному государству не удавалось ее воплощать в политической реальности. Они побудили знать превратить Восточную Франкию в целостное государство и не были чужды императорским амбициям Оттона I. Наконец, они старались изо всех сил смягчить последствия кризисов, которые подвергли опасности существование системы, в которой они нуждались. Но Церковь и империя были взаимосвязаны. Империи не хватало компетентных и верных слуг. Священнослужители выполняли эту роль. Сначала в окружении правителя. Не было короля, при котором не находился бы какой-нибудь прелат, например Гериберт Кельнский или Виллигиз Майнцкий, не говоря уже о Бруно Кельнском, брате Оттона I, который мог бы считаться образцом! Канцелярией всегда руководило опытное духовное лицо; королевская часовня служила «школой» преданных слуг государства. Лучшие занимали в нужный момент посты епископов и аббатов. Король назначал их, стараясь соблюдать, по крайней мере, форму, предписанную каноническим правом, не обходясь чересчур грубо с теми, кто мог бы заявить о своем праве выборщика. Поскольку им удалось избежать слияния Церкви с государством, мешающего герцогам использовать церковь в своих целях, императоры смогли назначать доверенных лиц в земли, где верность знати не была подтверждена. Структура епархий заменяла, таким образом, сеть графств, где встречались серьезные пробелы и где руководители испытывали нехватку в покорности. Чтобы прелаты могли располагать средствами, правители одаривали их землями и передавали им королевские полномочия, что превращало их земли в бастионы королевской власти. Таким образом, длительный и сложный процесс слияния государства и церкви, Reichskirchensystem, как его называют, несколько упрощая, историки, быстро развивался. Он был завершен, когда Генрих III пожаловал епископам, вручив им знаки двойной власти, религиозной и политической, кольцо и жезл. Без преувеличения можно сказать, что структуры, поддерживающие империю, были церковными. Ничто, казалось, не угрожало их надежности в середине XI в. В Риме с 1046 г. царили папы, близкие императору. Как во времена Оттона III и Сильвестра II, суверенный понтифик и император могли действовать сообща во имя блага христианства. Духовное и земное казались едиными в единственном городе, который призван был стать преддверием другой, загробной жизни. Империя достигла вершины своей славы. Однако в тени римского дворца ее подстерегала смертельная опасность. Лев IX привез из Лотарингии монаха, который был там одним из его приближенных, Гумберта де Муаенмутье. Его пронзительному и систематическому разуму предстояло выработать острую, как кинжал, доктрину, которая проникла в имперскую организацию и разрушила ее.

Глава II
Взлет возрождения между двумя кризисами

Борьба за инвеституру: священная монархия под вопросом (1056–1122)

Цель борьбы

После назначения кандидатом на папский престол Льва IX в 1048 г., Генрих III мог полагать, что он исполнил жизненно важное задание. Как император он был покровителем Римской церкви, матери всех церквей; он удалил от власти пап, которые не исполняли свои обязанности с должным рвением. После Климента II и Дамасия II, умерших слишком рано и не успевших проявить себя, Лев использовал всю твердость своего характера и крепость убеждений для внедрения реформы. Таким образом, все, казалось, пребывало в надлежащем порядке: «две половины Господа» на земле, император и папа, преследовали общую цель – боролись с бедами, постигшими христианское общество. Для империи такое сотрудничество приносило весьма ощутимую пользу. Подтверждение священного характера империи значительно увеличивало власть монарха над духовенством; границы между светской и церковной властью были настолько расплывчатыми, что, по-видимому, ничто не мешало тому, чтобы епископ предоставил себя в услужение государю и получил из его рук знаки своей власти. Церковь была структурой, связывающей все органы власти империи, и она находилась на своем месте, а крепость творения, созданного Оттоном I, могла спокойно выдержать испытание временем.

Но эта видимость оказалась обманчивой. В окружении папы не все поддерживали идею его реформы. По мнению Гумберта из Муаенмутье, лотарингского монаха, которого Лев IX задействовал для выполнения сложных поручений и который быстро стал одной из наиболее влиятельных фигур Курии, безнравственное поведение было не единственной и уж никак не первоочередной задачей, требующей разрешения. Беспутство будет произрастать до тех пор, пока не вырвать его с корнем, а оно имело институциональную природу; смешивание же светской и духовной власти вело к тому, что мирянин мог решать вопросы о назначении на духовные должности; в его выборе неизменно будет присутствовать стремление к светским выгодам; чего тогда будут стоить религиозные качества кандидата, если достаточно послушания, а то и вовсе продажности. Светская инвеститура, полученная путем подкупа или без него, есть явление симоническое и посему подлежит осуждению, да разве сами небеса не осудили тех, кто использовал такой способ, и не лишил род Оттона прямой линии наследников уже в третьем поколении? Никто более жестко не упрекал империю, чем Гумберт в Adversus simoniacos [15]15
  Лат.Против симонистов. (Прим. пер.)


[Закрыть]в 1057 г.

Конечно же, Гумберт не был хозяином Курии, и его книга не стала второй Библией. Однако постепенно после смерти Генриха III (1056) отношения между империей и папством изменились. Виктор II еще был назначен императором в 1054 г.; Стефана II избрали в 1057 г., не поставив в известность императрицу-регентшу. Два года спустя римско-католические властители не проявили подобной бесцеремонности и обратились за согласием к юному Генриху IV до избрания Николая II папой, но только обстоятельства заставили их считаться с императором, так как граф Тосканы и его друзья избрали Бенедикта X, чтобы возобновить симбиоз аристократии и папского престола, разрушенный не так давно Генрихом III в Сутри.

После устранения своего соперника Николай II созвал в 1059 г. реформаторский съезд, одним из его главных решений было упорядочение правил избрания папы. Оно должно было проходить в три этапа, во время которых кардиналы-епископы, а потом кардиналы-священники называли имя, которое единодушно принимали остальные священники и народ; но право императорского одобрения продолжало существовать. В обмен на инвеституру Николай II получил клятву верности от нормандских князей, словно заранее желая предоставить папскому престолу союзников в южной части полуострова на тот случай, если позиция признанного защитника, императора, будет скорее мешать и не внушать доверия. После его смерти в 1061 г. кардиналы избрали его преемником епископа Лукки, который, по их мнению, пользовался доверием императора и поддерживал реформу. Но они не сочли нужным получить одобрение империи, что дало повод римской аристократии опротестовать выборы, а регентша Агнесса не признала их действительными. Она созвала в Базеле синод и заставила выбрать папой Пармского епископа Кадала. Но этот раскол длился недолго. Петра Кадала, нареченного Гонорием II, признали недействительным с 1064 г. Однако этот неверный ход, допущенный регентшей, сгустил тучи над согласием, которое ее супруг сумел установить в свое время между властью пап и своей. Александр II, избранный кардиналами, после получения подтверждения своих полномочий употребил все свои силы и талант юриста, чтобы как можно шире ознакомить с реформаторской программой и заставить ее придерживаться. Легаты наладили более тесные отношения местных церквей с Римской церковью. Папа доказал, что его первенство является не только почетным, но и предоставляло ему право судить и карать; он без малейших сомнений отстранял либо низлагал прелатов даже высокого ранга, вплоть до архиепископа миланского. Уличенных в сожительстве с женщинами и симонии безжалостно изобличали и карали.

Александр II действовал в полном согласии с группой реформаторов, наиболее влиятельной фигурой среди которых был Гильдебранд, пользующийся исключительной властью; его соперники утверждали, что он был настоящим хозяином Курии и занимался папой, как «хозяин, кормящий своего осла в хлеву». Семейные узы облегчили этому тосканцу незнатного происхождения вхождение в правящие круги Рима. Будучи капелланом Григория VI, он был принят в группу сподвижников, которую создал Лев IX. Ему поручали различные доверительные задания. Как человек экономный, он управлял папскими доходами. В качестве легата ему было поручено подготовить избрание Виктора II при регентше, и он дважды возглавлял церковные соборы во Франции. Он был архидиаконом, кардиналом, но не забывал о монашеском положении, которое он принял во время визита в Клюни. Своей блестящей карьерой он был обязан отчасти своему суровому характеру, как полагали некоторые из современников, даже резкому. Его друг, святой Петр Дамиани, в конце концов назвал его «святым Сатаной». Он обладал проникновенным умом и твердой волей, имел глубокие знания, несмотря на то что был скорее человеком действия, нежели созерцания. Его недруги уличали только одну страсть: гордость. Принять их позицию значило заключить легкую сделку с набожностью, вдохновлявшей Гильдебранда, но наличие которой нельзя было отрицать. Воодушевленный идеей страшного суда, который мог наступить в любой момент, Гильдебранд чувствовал на себе ответственность за исполнение воли Божьей постоянно и во всей полноте. Божественный порядок, так, как он его воспринимал, должен поддерживаться любой ценой; и никакая сделка недопустима. Многие документы могут дать нам представление о видении Гильдебрандом божественного порядка, но наиболее ясное выражение содержится в Папском реестре, текст которого он ввел вскоре после того, как стал Григорием VII. 27 основных положений, известных под названием «Dictatus рарае», [16]16
  Лат.Диктат папы. (Прим. пер.)


[Закрыть]излагают нам его основные позиции. В «христианском обществе», сплоченном верой, власть принадлежит «священническому строю». «Мирской строй» имеет лишь обязанностью исполнять предписания «строя священнического». Унаследовав границы Римской империи, христианское общество получило от нее и неукоснительные монархические указания. Христос передал свою вселенскую власть первоверховному апостолу, наследниками которого являются папы. Эти понтифики имеют безграничную власть, но и обязанности их также велики. «Времена настали очень серьезные, – писал он аббату Клюни, – и на нас лежит тяжкий груз дел духовных и мирских». Один только папа может носить императорские регалии. Где бы не находились имеющие власть мирскую, все они должны повиноваться тому, кто есть наместник «верховного императора», Христа. В самом точном смысле слова у них нет никакой власти. Та, которой они пользуются, была им передана, и властители сии могут быть низложены, даже император. Только папа может судить об их способности справляться с обязанностями. Естественно, папа вправе судить любого, но никто не имеет права судить папу. При таком видении общества империя в том виде, как ее создали Оттон и его наследники, не могла сохраниться. Император не был священной фигурой, да и не мог ею быть, так как являлся мирским лицом. Экзорцист был более могущественным, поскольку мог повелевать демонам. Отношения между папой и императором уже не были такими, как когда-то установил Геласий, – отношения сотрудничества. Для Гильдебранда император был нижестоящим. Но как империя могла стерпеть такое отношение к себе? Можно ли было избежать серьезного конфликта?

Когда Гильдебранда 21 апреля 1073 г. избрали папой при поддержке одного из давних членов реформаторской партии – Гуго Кандида, он, воодушевленный криками толпы, требовавшей его назначения, не соизволил спросить согласия у короля германцев Генриха IV. Подобное отношение, просто непринужденное или намеренно вызывающее, было первым знаком грядущих бурь. Однако затишье продолжалось более двух лет. Соперники были заняты другими задачами, требующими развязки, прежде чем скрестить мечи.