Текст книги "Священная Римская империя германской нации: от Оттона Великого до Карла V"

Автор книги: Франсис Рапп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

Конрад умер в Утрехте 4 июня 1039 г. Он возвращался из Италии, где находился из-за ситуации в ломбардских герцогствах, подвергшихся нападению нормандцев. Его армию охватила эпидемия, вызванная жарой. Естественно, не пощадила она и ее предводителя, который едва успел добраться домой, чтобы там умереть. Ему не было еще и пятидесяти, но за семнадцать лет своего правления он значительно укрепил мощь и расширил границы империи, оставив своему сыну прекрасное наследство.

Генрих III: опасность идеализма (1039–1056)

Приход Генриха III к власти не встретил противоречий. В возрасте двадцати одного года он располагал уже достаточно богатым опытом, поскольку, будучи еще совсем маленьким, он сопровождал своего отца в многочисленных походах. Даже после смерти своего предшественника Генрих обращался к его примеру. Он перечитывал «Gesta Cuonradi», написанные Випо, капелланом умершего императора, дабы эта история служила «зеркалом для принца». Но не достаточно иметь перед глазами примеры, чтобы уметь следовать им. Генрих совсем не походил на Конрада. В нем не было той жизненной силы, ни крепости, не лишенной, впрочем, некоторой грубости. Воспитание лишь усилило свойства его чувствительной натуры. Прелаты, которые его обучали, не побоялись развить в нем врожденную склонность к размышлениям. Книги, музыка, архитектура привлекали его внимание намного больше, чем того бы хотелось Конраду, для которого искусства представляли интерес лишь в той мере, насколько были ему выгодны как монарху. Чрезмерная серьезность Генриха побуждала его ставить перед собой столь высокие задачи, что он рисковал впасть в идеализм и упустить из виду безжалостные законы политической реальности. В данном случае риск отклонения такого рода был особенно серьезен: для Генриха император был помазанником Божьим, наместником Бога на земле. Поэтому он должен был строго придерживаться его заветов. Было бы недопустимо, если бы этими законами пренебрегал тот, чья миссия заключалась в требовании от всех уважения к Богу и чья власть сводилась лишь к исполнению этой задачи. Но религия, высшим представителем которой был правитель, в то же время была Евангельским учением, а значит, была сопряжена с самозабвением, милосердием и всепрощением. Как сочетать строгость и милость? Генрих III прибегал к ним попеременно. Порой он был несгибаемо строгий, а порой преисполненный великодушия. Одних он заставал врасплох своими неожиданными решениями, других выводил из себя, провоцируя их жестокость. Его веления были порой столь противоречивы, что сводили на нет эффективность его действий. В жизни Конрада вера не заслоняла собой власть и не мешала ему быть правителем государства. Генрих же был правителем лишь в той мере, в какой нуждалась его вера. Если Конрад не считал зазорным в интересах королевства продавать церковные должности, Генрих не позволял себе подобных компромиссов. Его забота о чистоте Церкви была тем сильнее, что в те времена Церковь переживала реформу, а князья и прелаты более настойчиво, чем простые священники и прихожане, призывали «жить как апостолы», в бедности и благородстве по примеру первых христиан. Это евангелическое пламя охватило Генриха, и он уподобился Оттону III, имевшему дар совершать поступки, придававшие его убеждениям поразительную экспрессию. Остановимся здесь лишь на двух примерах. После победы, одержанной над венграми в 1044 г., во время благодарственного молебна (и покаяния, поскольку он считал обращение лучшим способом возблагодарить Бога) Генрих, одетый в власяницу, первым падал ниц пред Святым Крестом. За год до этого во время свадьбы с Агнессой де Пуату, старавшейся укрепить связь ее супруга с монашеским миром, а особенно с Клюни, молодая пара выставила за дверь жонглеров и музыкантов. Такая строгость была присуща только монахам. Она не нравилась двору и людям, которые несли убытки во время их поездок по стране, что отнюдь не способствовало популярности правителя и его жены. Аскетический образ жизни, без сомнения, был полезен для духовного развития представителей королевских кровей, но требовать от беззаботных придворных духовного совершенствования было политической ошибкой. Искусство управления плохо сочеталось с безграничным идеализмом. Добрая воля может не принести своих плодов, если не уметь ею ловко управлять. Также непримиримая серьезность Генриха III заставила его совершать ошибки, некоторые из которых имели тяжелые последствия. Если он и обладал некоторыми навыками управления, унаследованными от предшественников, он их исказил, чересчур затягивая пружины власти либо ослабляя их, дабы проявить свое милосердие там, где нужна была строгость.

Сознание того, что он был наместником Бога, не давало ему забыть его мирское предназначение. Чтобы гарантировать порядок и мир на земле, ему нужна была власть. Он старался укрепить ее и ради этого решил позаботиться о внешнем ее проявлении. Он велел перестроить здание Шпейерского собора, где, как и его отец, он должен был быть однажды погребен, до впечатляющих размеров. В Госларе у подножия Гарца в центре Саксонии он возвел огромный дворец, превосходящий те, что были построены до него. Своей пышностью он должен был превзойти дворец Карла Великого в Ахене. Как соответствие знаменитой придворной часовне он основал там коллегиальный собор Святых Симона и Иуды. Серебряные рудники, расположенные близ Раммельсберга, пополняли деньгами сокровищницу императора, и будучи франконцем, он превратил этот саксонский регион в свою «кухню» и кладовую. Цели, которые он ставил перед собой, возглавляя империю, оказались слишком возвышенными, чтобы он мог напрямую руководить герцогствами, как завещал его отец. С 1042 по 1047 гг. он последовательно передал Баварию, Швабию и Каринтию во власть герцогов, которых выбрал сам, не советуясь с представителями знати этих герцогств. Новые высокопоставленные лица не были выходцами из провинций, которыми должны были управлять, и практически не бывали там или проводили очень мало времени. Таким образом искоренялось желание быть представителем своей народности, а герцоги являлись в глазах своих подданных лишь наместниками правителя.

Лотарингия, которую объединил Конрад, вновь была разделена, что спровоцировало мятеж Годфрида Бородатого, права которого были ущемлены, затем серьезные волнения начались на западной границе королевства. На востоке империи угрожала Венгрия, которая, несмотря на поражение, нанесенное Генрихом III королю Андрею в 1044 г., с 1050 г. стала вновь проявлять свои враждебные устремления и отказалась принять мирный договор, заключенный преемником Андрея Петром. Регион, который находился под угрозой чешского вторжения, был приведен в состояние боевой готовности, а ценное королевское имущество было перевезено в Нюрнберг.

Посвящая себя обычным заботам правителя и желая укрепить свою власть, Генрих III старался заслужить титул миротворца, который много для него значил. На юго-западе Франции, обычай, заключавшийся в божьем перемирии во время церковных праздников, имел большой успех. Не заимствуя этот обычай буквально, Генрих придал ему собственное значение. Он старался лично, чтобы его государства стали зоной большого примирения. В Констанце с высокой кафедры он призвал своих слушателей простить те оскорбления, которым они подверглись. Подкрепляя свою речь примером, он простил противникам все их прегрешения, и это повторялось не раз. Подобные деяния случались так часто, что летописец, рассказывая об одном из этих актов «отпущения грехов», сообщал, что церемония прошла «как обычно». Генрих III не стеснялся отдавать приказания, не ограничиваясь более рекомендациями к действию. Он предписывал заключение мирных договоров и союзов между регионами, чтобы все его государства, таким образом, жили в мире.

Порядок и справедливость на некоторое время были восстановлены, но мог ли правитель, считавший себя «другом Христа», позволить Церкви увязнуть в повседневных заботах? Более искренне, чем его отец, он воспринял идеалы реформирования церкви. В той мере, насколько это зависело от его действий, он был обязан способствовать величию христианства. Одной из своих главных забот он считал воспитание духовных и религиозных достоинств епископства. Он реорганизовал королевскую часовню, где лучшие священники готовились к епископскому сану. Управление в ней было поручено капеллану, который должен был полностью посвятить себя этому служению. Архиепископ Майнцский выполнял функции архикапеллана лишь номинально. Для того чтобы ясно показать, что он обязан быть не только представителем короля, но также пастором части избранного Богом народа, Генрих III вручил недавно назначенному епископу помимо жезла, символа власти, кольцо, которое символизировало брак прелата с Церковью. Нельзя было яснее выразить, что правитель старался быть в ответе за состояние душ и тел своих подданных, и его власть не ограничивалась только лишь земными делами. Так наиболее ярко проявился священный характер королевской власти. Генрих III сумел объединить служителей Церкви и государства. Портрет одного из них, Адальберта Бременского, нам хорошо известен. Этот сын графа Тюрингского, обладавший живым умом и высокими амбициями, был избран королем для управления архиепископством, которое могло служить отправным пунктом для многочисленных миссионерских походов вначале в славянские, а также в скандинавские страны, вплоть до Гренландии. С одинаковой ловкостью и энергией Адальберт сумел воплотить надежды, питаемые правителем.

Монастыри были средоточием духовных сил, хотя порой в них встречались монахи лишь по облачению. Генрих III был предан идеалам реформаторов, таких как Ричард из Сен-Ванна или Поппон из Ставело, стремившихся восстановить в аббатствах строгие правила устава. Однако он не довольствовался лишь установлением этих правил. В реформируемых монастырях он подчинял их устав законам империи ( Reichsklostef), передавая их под прямую власть правителя, подобно тому, как аббатства непосредственно подчинялись Святому престолу, минуя епископства. Независимость избавляла монастыри от претензий светских сеньоров, ищущих там зачастую материальные, а отнюдь не духовные богатства. Когда свободу поддержали клюнийцы, Генрих III обязался обеспечить ее и в аббатствах, которые он брал под свою опеку.

Благодаря своей супруге Агнессе де Пуату, семья которой была очень близка знаменитому бургундскому монастырю, король завязал дружеские отношения с Гуго де Семюром, аббатом Клунийским, который должен был стать крестным будущего Генриха IV.

Генрих III не забывал, что он был королем Италии. Реформы осуществлялись и там. Иоанн Гальберт в Валломбрезе близ Равенны и Петр Дамиан и Фонте Авеллана активно взялись за преобразования. Правитель, не стесняясь, восстановил в должности Ариберта, смещенного Конрадом II за строгое соблюдение канонического закона. Кандидатура архиепископа Равеннского, Кельнского причетника, оказалась неподходящей, и Генрих отстранил его от дел. Он был не только королем Германии, Бургундии и Италии; он был также королем римлян. Прошло семь лет с тех пор, как он сменил своего отца, а он все еще не был коронован в Риме. Пришло время отправиться туда; но разве Генрих III, так жаждущий чистоты, мог смириться с мыслью, что он будет коронован недостойным папой? В начале 1046 г. состояние папства вызывало тревогу. Бенедикт IX, который, возможно, не был столь плох, как нам его рисует историография, до 1044 г. установил режим, при котором семейство Тускулов стало хозяином Вечного города. Изгнанный римлянами, которые в 1044 г. поставили на его место представителя оппозиционного клана Кресценциев Сильвестра III, он сумел восстановить свою власть в следующем году. Эту власть он передал на подозрительных условиях – оставил или продал? – своему крестному, который принял имя Григория VI. Действительно ли Григорий, чей приход к власти строгий Петр Дамиан приветствовал с энтузиазмом, заплатил за нее? Генрих III встречался с ним в Пьяченце, но свой пост он занял позднее, после того как получил разъяснения о махинациях Бенедикта IX, а один поэт призвал его как наместника Вседержителя восстановить единство Церкви. Синод, собравшийся в Сутри 20 декабря 1046 г., повинуясь воле императора, вернул Сильвестра III в его епископство, а Григорий VI, признав себя виновным в симонии, отрекся от сана. Бенедикт IX был низложен. Генрих III созвал собор, который позволил бы если не принять решение, то хотя бы избавиться от сомнений. Адальберт, которого хотели возвести на престол Петра, отказался. Избранником стал епископ Бамбергский, принявший имя Климента II в знак того, что он призван вернуть Церковь к чистоте ее истоков. В день своего вступления на папский престол он короновал Генриха и его жену, а затем римляне возвели императора в ранг патриция. Таким образом император принес реформы в Рим, действительно намереваясь очистить сердце мировой Церкви. Вопреки тому, что утверждают историки, он не стал назначать папу, как это он делал с любым епископом своей Империи. Он не объединил Папский престол с императорской Церковью, чтобы тем самым заложить фундамент единой системы управления. Он прекрасно понимал, что оба органа власти должны вместе обеспечивать безопасность христианства. Успех этого сотрудничества могло обеспечить лишь единство двух людей, объединенных одним стремлением. Генрих стал патрицием, и этот титул давал ему право решающего голоса в выборах суверенного понтифика.

Климент II умер 9 октября 1047 г.; его преемник, Дамас II, бывший епископ Бриксенский, умер 9 августа 1048 г., через три недели после вступления на папский престол. Бруно Тульский, сменивший его, был дальним родственником императора. Взятое им имя, Лев IX, говорило о желании возродить славу Вечного города, великолепие которого некогда прославил Лев Великий. Оставляя епископство Тульское, он забрал с собой своих лотарингских сподвижников, в числе которых был Гумберт де Муаенмутье. Реформа стала главной заботой Льва IX. За шесть лет своего понтификата он исколесил всю Европу, проводя реформу в жизнь. В Майнце император принял участие в созванном им синоде. Это сотрудничество закончилось весной 1054 г. По неосторожности включившись в борьбу с нормандцами, суверенный понтифик был разгромлен и взят в плен, а освободился из него, только чтобы достойно встретить смерть. Новый папа, Виктор II, епископ Эйхштатский, как и все его предшественники на троне Петра с 1046 г., был ставленником Генриха III.

Генриху III не удалось с ним долго проработать. Он умер 5 октября 1056 г. в Саксонии, но по своему желанию был похоронен в Шпейере. Он позаботился о своем преемнике: Генриху IV исполнилось всего шесть лет, когда отец заставил его избрать королем, а затем короновать и венчать. Однако представители знати обещали повиноваться этому ребенку лишь с оговоркой, что он проявит способности правителя. Императрице перешло регентство, однако смогла ли она сыграть ту же роль, что Аделаида или Феофано? Задача, стоявшая перед ней, была непростой. Незадолго до смерти императора герцог Швабский и могущественное семейство Вельфов вознамерились отнять у него власть. Заговорщики были уничтожены прежде, чем смогли перейти к действиям в конце 1055 г. Годфрид Лотарингский, по-видимому, так никогда и не подчинившийся королю, женился на вдове маркграфа Тусцийского Беатрис, чьи владения находились на пути в Рим, и таким образом поставил под угрозу сообщение между папой и императором. Наконец, саксонцы все более и более открыто демонстрировали, что они считают манеру правления Генриха III невыносимой. Было ли это обычным недовольством или же недостатками еще крепкого здания, конструкция которого дала трещину? Историку не составляет труда играть пророка, так как ему известно, что ждало в будущем этого ребенка и его мать. Современники Агнессы и Генриха IV не могли этого предвидеть. Они полагали, что империя через сто лет после основания ее Оттоном I, объединившим три королевства, огромна, что ее власть незыблема, что Церковь от низов и до вершины своей иерархии поддерживает императора, стоя на страже справедливости и мира с ним. Было ли это апогеем развития государства? Восстановив ход событий, давайте попытаемся понять это.

Расцвет империи

Огромная и сложная задача

Когда в 911 г. представители знати Восточной Франкии приступили к выборам Конрада I, они предполагали эффективную оборону своей страны против венгров. Поручить эту миссию каролингскому правителю, который правил Западной Франкией, было безрассудством; Карлу Простоватому нужно было многое сделать в своей стране, Нормандии; он не мог бы заниматься тем, что происходило на другом конце Европы. В Восточной Франкии не осталось больше Каролингов? Не важно! Обошлись и без них. Следовательно, выбираем Конрада. Через сорок лет после поражения под стенами Огсбурга, когда венгры перестали представлять опасность, возвращение Восточной Франкии в лоно каролингского дома не произошло. Более того, можно сказать, что в 987 г. в Западной Франкии замена Капетингов на семью Каролингов не вызвала никакого уныния. В конечном счете, не в большей мере, чем с Каролингами, Оттонам подходил брачный союз с Капетингами, однако как с одной, так и с другой династией они состояли в близких родственных отношениях. Объединение обеих Франкий никогда не рассматривалось, тогда как Оттон III мечтал, вступив в брак, воссоединить Римскую империю от Византии до Рима. Деление государства, созданного Карлом Великим, было, следовательно, необратимо, но как Западная Франкия, так и Восточная были защищены от дробления на части, которое после Верденского договора постигло Лотарингию.

Именно поэтому решение 911 г. впоследствии больше не пересматривалось. Конечно, мятежи противопоставляли герцогов королю, но никто не хотел отделяться. Единство, которого жаждали избравшие Конрада I, сохранялось даже после того, как исчезла опасность нападения венгров. Но Восточная Франкия со времен последнего Каролинга заметно расширила свои границы.

На востоке стремительное продвижение славянских народов сдерживалось с трудом. Результаты катастрофы 983 г. могли быть лишь частично преодолены. Тем не менее форпост Мейсен в среднем течении Эльбы был сохранен. Если тесные отношения, установленные Оттоном III с Польшей, длились совсем не долго, то Богемия была намного прочнее связана с империей и в конце концов стала ее неотъемлемой частью. На западе Лотарингия, с потерей которой короли Западной Франкии смирились с большим трудом, находилась, вопреки всему, в зависимости от Оттонов и их преемников. Однако это была лишь одна из частей Лотарингии. Правители Восточной Франкии подчинили своей власти сначала Италию в 951 г., затем Бургундию в 1033 г. Конечно, эти два королевства не были просто поглощены, поскольку они не утратили своей самостоятельности и в принципе были присоединены к Восточной Франкии только личной унией. Этот союз, впрочем, оказался прочным. «Триединство» трех королевств составляло основание политического здания, вершиной которого была империя.

Огромное здание, крупнейшее государственное образование Запада того времени. Сохранить его целостность было более сложной задачей из-за значительной неоднородности территории, и в первую очередь из-за различия природных условий. Территория Оттонов и Салиев охватывала и солнечные страны от Прованса до Умбрии, и более прохладные территории, например Фрисландию. Огромные пространства, которые могли и способствовать развитию торговли, и служить местом военных действий, были разделены естественными препятствиями: Рейн и его притоки текли на север, Саона и Рона – на юг, Дунай поворачивал на восток, как и река По. Горные массивы были запутаны и пролегали во всех направлениях в Восточной Франкии. Альпийская гряда возвела барьер между двумя главными частями империи, на преодоление расстояния между которыми требовалось не менее полугода. Население было не менее многообразным, чем пейзажи. Империя включала три крупных лингвистических ареала Европы. На севере Альп большинство говорило на народном немецком языке, diutisk, но в Лотарингии граница между французским и немецким языками проходила примерно там же, где и в наши дни. На востоке проживало множество славян, даже внутри границ королевства, без учета Богемии. Бургундское королевство было почти полностью романским, а подданные короля Италии, естественно, разговаривали на итальянском языке.

Пространство, где преобладал немецкий язык, не было единым. Прежде всего потому, что с севера на юг этот язык заметно менялся. Фризу было нелегко понять баварца. Но к этим отличиям добавлялись и другие, вытекающие из «этнической» специфики. Эти Stämme, по крайней мере четыре из которых имели свои политические образования, этнические герцогства Саксония, Швабия, Бавария и Франкония (последнее просуществовало недолго) были реальностью. Не важно, осознали ли эти народы свою самобытность задолго до того, как их правители, герцоги, им ее внушили, или же, к чему склоняются современные историки, они обрели свое этническое самосознание в IX в. Важно то, что в начале XI в. баварцы, саксы, швабы и франконцы осознавали себя таковыми, и, пусть с меньшей вероятностью, немцами. К немцам, без каких-либо различий, не относились лишь те, кто не понимал их язык, именуемый тевтонским, diutisk, в любом диалектном варианте. Иными словами, немцы всегда оставались немцами в глазах романоязычных представителей Лотарингии и итальянцев. Это этническое определение, пришедшее извне, было принято и теми, кого оно обозначало. Следовавшие за императором в Италию люди именовались одинаково tedeschiили teutonici, независимо от своей народности, и таким образом они осознавали себя единым народом, немецким народом, выходцами из немецкого королевства, regnum teutonicum.

Однако ни различия, ни соперничество между этносами не были преодолены. Напомним, что саксонцы всегда неохотно подчинялись правителям не их крови, и следовало проявлять осторожность, чтобы не задеть их гордость. Официальные титулы редко имели общий «тевтонский» характер. Напротив, чаще в них упоминались названия народностей. Достаточно обратить внимание на титул Оттона III, в котором перечислялись саксонцы, франки, баварцы, швабы, эльзасцы и лотарингцы, не считая римлян. Как и Габсбургская, империя Оттонов и Салийцев была многонациональной, подчеркивает современный историк. На пороге XI в., даже во время существования трех королевств, которые только начинали называть Германским королевством, этнические различия были, вероятно, столь же сильны, как чувство общей принадлежности к немецкой нации.

К географическому многообразию огромных территорий и разнообразию народностей добавлялось различие экономических и социальных реалий, которые на рубеже второго тысячелетия испытывали некоторые изменения. Возможно, не следует переоценивать пробуждение Европы, приведшее к оживлению в странах, некогда растерзанных бесконечными набегами, однако также не следует отрицать его результаты. Изменения были налицо; они не были повсюду одинаковыми; иными словами, внутри империи они имели разную силу в зависимости от региона.

Еще не время рисовать полную картину событий. Мы ограничимся некоторыми особенно яркие чертами.

Повсеместно в Европе человек, начиная с тысячного года и вплоть до начала XIV в., обретал большую силу. Повсюду нужно было возделывать новые земли, поскольку население росло. Площадь пахотных земель возрастала. И это изменило облик германских территорий, осваивалась горная местность, в том числе Черный лес и Гарц, делился на части прежде такой обширный лесной массив. Типичные названия для этих участков – они заканчиваются на rodeили reute– насчитываются тысячами. Понемногу демографический рост на ставшем слишком тесном пространстве приблизился к уровню, сделавшему неизбежным продвижение на восток и его «колонизацию». Еще до начала этого процесса, рост населения отразился на социальной организации. Повсеместно структура крупных владений была расшатана. Избыток рабочей силы уменьшал потребность в ней. Ресурсы были поделены, и те, кто занимался обработкой участков, платили в основном оброк и в меньшей степени выполняли работы для хозяина. Последний не просто сдавал земли в наем, совсем наоборот. Он был вправе запрещать и приказывать, Zwing und Bann, что придавало ему значимость, предоставляло доход и право монополии на мельничное и пекарское дело. Столь различный статус крестьян мало его волновал. Он старался превратить большинство из них в крепостных (нем. Hörige), которые всегда были готовы выполнить приказания сеньора. Все, кто жил на подвластных ему землях, должен был подчиняться его законам. Было достаточно дышать тем же воздухом, что и он, чтобы ему принадлежать, Luft Macht eigen. Эти перемены вызывали сопротивление. Многие свободные люди не желали подчиняться и сохраняли свои земли в внесеньориальном владении, особенно на севере Германии. В принципе, они подчинялись только общественному суду. Они могли быть призваны на воинскую службу королю, и Оттоны создали в пределах Саксонии настоящие военные поселения. Но все чаще и чаще эти островки архаики становились исключением. В целом положение крестьянства унифицировалось. Юридические различия стирались. Зачастую унизительная субординация становилась общепринятой. Мятежи, прежде всего в Саксонии, не привели ни к каким изменениям.

Сеньоры пользовались отсутствием в обществе устоявшейся структуры общественных институтов – или ослаблением тех, что существовали, – чтобы установить свою собственную власть. Они воплотили на своем уровне политику «заповедной зоны». Объединенные под их властью разнородные элементы – внесеньориальные владения, недавно распаханные земли, вотчины, земли, принадлежащие монастырям или другим церковным учреждениям, – они пытались соединить в одно целое в строго очерченных рамках, постоянно дополняя и укрепляя систему. Посреди этих владений возвышался расположенный на холме или на скале замок, имя которого они начали присоединять к своему. Военные и хозяйственные функции распределялись между членами «фамилии», в зависимости от их способностей. Все эти servientes, приставы и прочая прислуга, Dienstleute, находившиеся в полурабском состоянии, в силу самой природы своей службы получали некоторые преимущества. Таким образом, земля сеньора превращалась в область, Land, где он жил и которой управлял.

Вассальная зависимость между сеньорами создавала связи, которые усугублял ленный наем земель. Эти отношения возникали не по воле некоей высшей власти, а формировались в соответствии с интересами и возможностями каждой из сторон. Не все черты, характеризовавшие феодальное общество Франции, были распространены повсюду. В Германии, например, принесение клятвы верности сеньору зачастую считалось унизительным. По мере удаления от стран, где феодализм образовался раньше всего, на восток Германии или на юг Италии, его черты более разнились, и сильнее становится сопротивление собственников земли. Даже не вполне сформированное феодальное общество обладало многочисленной аристократией, находившейся под властью более высокой знати и принцев крови, древней Reichsaristokratie, и включавшей теперь и более низшие слои, в Германии в их число вошли возвысившиеся служилые люди, что парадоксально, одновременно свободные и отмеченные рабским происхождением. Изменения, происходившие в обществе с IX по XI в., определили структуру взаимоотношений. Новые объединения (не общественные, а частные, в силу того, что большинство их возникло вопреки воле правителя) усиливали связи между людьми. Вслед за немецкими историками можно констатировать этот феномен «укрепления» связей, прежде довольно слабых.

Не избежали этих изменений и города. Они приняли вассальную зависимость. В Италии правители contado, равнинных земель, охотно поселялись в городках, над которыми начинали расти башни. Подданные вассалов, вавассоры, сознающие свою силу, требовали права передавать свои земли по наследству. Между епископами, capitanei, которые напрямую зависели от сеньора, и вавассорами велась сложная и ожесточенная борьба, целью которой была реальная власть. Немецкие города были еще напрямую подчинены Stadtherr, епископу, которому император обычно уступал королевские права. Ему подчинялся целый штат служащих. Епископский дворец походил одновременно на величественный и мощный укрепленный замок. Горожане между тем не собирались мириться со своим положением крепостных (нем. Hörige), как крестьяне. Они еще не восставали, но их желание свободы не замедлило бы вырваться наружу. Городское население увеличивалось, его состав менялся, потому что экономические функции города становились разнообразнее и приобретали большое значение. Оно играло существенную роль в местных и региональных обменах. На рынках продавались товары местных ремесленников, а также излишки продуктов, выращенных в деревне. Постоянные торговые отношения, хотя и не столь активные, как в XII и XIII вв., набирали силу. Торговцы были не просто бродягами, торгующими вразнос. Сначала в Италии, а затем в немецких городах возникли первые профессиональные союзы. Везде, где развивалась торговля, появлялись еврейские поселения. Ритм коммерческой деятельности стимулировался вложением более крупных капиталов, имевших больший оборот. Денежный оборот, начиная со второго десятилетия XI в., постоянно подпитывался серебряными рудниками Гарца. Все эти факторы способствовали обогащению империи, но их блага не распространялись на всю территорию империи. Разительным оказывался контраст между имущественным положением. В Италии, например, потерпевшие экономический крах оборванцы из миланского patariaуже пополнили толпы нищих. Неравенство было не только социальным, но и географическим. За неимением статистических данных мы можем составить себе лишь приблизительное представление о его распределении; доход, вызванный экономическим пробуждением Запада, сосредотачивался внутри империи, главным образом в Италии, вдоль течения Рейна и Мааса и, наконец, в Саксонии, оживленной деньгами, которые текли из Гарца. Политика могла принимать в расчет это распределение ресурсов.

Границы материальных и культурных богатств по большей части совпадали. Духовной жизнью, следы которой сохранились до нашего времени, – управляла Церковь. По крайней мере она располагала значительными средствами для выполнения этой задачи. Ей хватало и денег, и человеческих ресурсов. Ее союз с государством гарантировал ей материальное благосостояние и зачастую приумножал его. Власть епископов была огромна, главным образом власть прелатов, которые занимали посты в Майнце, Кельне, Трире и Магдебурге в Германии, а также в Льеже, Меце и Камбре, обширной в то время Лотарингии и, конечно, в Милане и Равенне к югу от Альп. Будучи почти всегда выходцами из аристократических семей, эти люди умели отдавать приказания. Они знали свои права и, чтобы заставить себе повиноваться, они также «расширяли» сеть институтов, обеспечивавших им более эффективное управление благодаря архидиаконатам, объединяющим приходы по географическим областям. Они горели желанием создавать и строить. Почти во всех епархиях появились новые церковные учреждения. Многочисленные здания церквей, а также дворцов и крепостей вырастали как из-под земли. Эти епископы, не следует забывать, были в то же время феодалами, и государство сделало из них своих наместников. Мы неоднократно видели, что они исполняли первые роли в истории империи. Невозможно перечислить в рамках этой книги всех, кто заслуживает внимания. Галерея портретов растянулась бы до бесконечности. Вспомним лишь Виллигиза, который, несмотря на свое скромное происхождение, был близок к королю и обязан Оттону I, саксу, как и он, назначением на пост управителя канцелярии. Став архиепископом Майнцским в 975 г., он был не только внимательным и влиятельным советником четырех королей, но и пастором, старательно заботящимся о своей пастве и о своих землях в течение сорока лет. Среди епископов, которых он рукоположил в сан, нельзя не упомянуть Бернварда, наставника Оттона III. Меценат, знаток искусств и литературы, он выполнял все, что повелевал ему долг прелата: помогал беднякам, возглавлял синоды, учредил архидиаконаты и основал два аббатства. Наконец, необходимо вспомнить хотя бы Бурхарда Вормсского, также приближенного короля. На протяжении четверти века он поддерживал порядок в Вормсской епархии, руководство которой ему поручил Оттон III, и благодаря своему опыту и юридическому образованию создал Церковное постановление, которого еще в течение долгого времени должны были придерживаться каноники.