Текст книги "Алая нить"
Автор книги: Франсин Риверс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)
– Я всего этого не знала, мама.
– А с чего бы? Редко какая мать рассказывает своим детям о подобных вещах. Тебе было четыре, а Майку семь. Вы не были счастливы. Ты чувствовала напряжение между нами и ничего не понимала. Ты нечасто видела своего отца, когда он был дома, потому что днем он спал. Я постоянно следила за тем, чтобы вы не шумели, всегда были заняты играми и задачками, подолгу гуляла с вами. Ночная работа и стресс вредили здоровью папы, но думаю, что, в конечном итоге, именно разлука с тобой и Майком вынудила его уволиться. И прежде чем он сделал это, он прошел курсы переподготовки, чтобы получить лицензию для торговли недвижимостью. Он попробовал, и ему понравилась эта работа. Он начал свое дело именно в то время, когда торговля недвижимостью была очень выгодным бизнесом, словно Господь подсказал ему. В течение двух лет после получения лицензии твой отец стал одним из ведущих риелторов в округе Сонома. У него было столько работы, что он перестал заниматься жильем и стал специализироваться на коммерческой собственности.
Она сжала руку Сьерры.
– Вот что я тебе хочу сказать, дорогая. Шестнадцать лет потребовалось твоему отцу, чтобы сделать карьеру на том поприще, которое было ему по душе. – Она улыбнулась. – Алекс знал, чего хочет, когда поступил в колледж. Проблема в том, что у него никогда не было возможности заняться разработкой компьютерных игр профессионально. Ты можешь сделать ему величайший подарок – позволить свободно расправить крылья.
И опять Сьерре совсем не это хотелось услышать.
– Ты говоришь так, будто я тяжелой гирей повисла у него на шее. – Она поднялась и снова стала вышагивать по комнате. – Мне бы хотелось, чтобы со мной считались. Неужели это так трудно понять? Алекс даже не обсуждал это предложение со мной, он сначала его принял, а затем просто поставил меня перед фактом, это несправедливо.
– А кто сказал, что жизнь справедлива? – отозвалась Марианна, скрестив руки на груди.
Сьерра будто оправдывалась и от этого злилась еще больше.
– Папа никуда не вынуждал тебя переезжать.
– Нет, но я бы с восторгом отнеслась к такому предложению.
Сьерра резко обернулась и уставилась на нее.
– Я думала, ты любишь Хилдсбург.
– Теперь – да. Когда я была моложе, все, о чем я мечтала – это уехать подальше отсюда. Я думала о том, как чудесно жить в таком большом городе, как Сан-Франциско, где жизнь кипела и бурлила. Ты знаешь, я выросла в Центральной долине на бабушкиной ферме, и поверь мне, дорогая, жизнь там была наискучнейшей. Мне хотелось ходить в театры и посещать концерты. Мне хотелось погрузиться в атмосферу музеев и искусства. Мне хотелось гулять по парку близ «Золотых ворот». И, несмотря на предупреждения и мольбы моих родителей, я осуществила все эти желания.
– И встретила папу.
– Да, он защитил меня от хулиганов в Пен-Хендле.
Сьерра вспомнила свадебную фотографию на каминной полке. Тогда волосы отца были длинными, его «смокинг» состоял из поношенных джинсов и тяжелых ботинок. Мама была одета в черный свитер с высоким воротом и в брюки «капри»; а в ее длинные, до пояса, темно-рыжие волосы были вплетены цветы. Каждый раз, когда Сьерра смотрела на эту фотографию, у нее возникали противоречивые чувства, ведь она совсем не так представляла родителей. Когда-то они были молодыми и непокорными.
Марианна улыбалась, поглощенная воспоминаниями.
– Если бы все было по-моему, то мы обосновались бы в Сан-Франциско.
– Прежде ты никогда не говорила об этом.
– Когда у меня появились дети, то кардинально изменились представления о самом необходимом в жизни. Скоро и в твоей жизни тоже наступит момент, когда старые взгляды уступят место новым. Жизнь не стоит на месте, Сьерра. А все благодаря Господу! Она в постоянном движении. Иногда мы оказываемся в бурном потоке, и нас неумолимо несет туда, куда, собственно, мы никогда не стремились. И только потом мы понимаем, что на протяжении всего пути нас вело Божье провидение.
– Не Бог принял решение переехать в Лос-Анджелес. А Алекс. Но тогда, полагаю, он считает себя Богом.
Сьерра была возмущена, она старалась не поддаваться чувству жалости к себе и вины. Эмоции кипели: горькая обида на Алекса за то, что он принял решение, не посоветовавшись с ней; гнетущий страх того, что даже если она будет с ним спорить, то в любом случае окажется в проигрыше; паническая боязнь оставить столь комфортную и привычную жизнь.
– Что мне делать, мама?
– Тебе решать, дорогая, – нежно, со слезами сочувствия, сказала мать.
– Мне нужен твой совет.
– Вторая главнейшая заповедь гласит, что мы должны любить других, как мы любим самое себя, Сьерра. Забудь о себе и подумай о том, что нужно Алексу. Люби его, и все.
– Если я так поступлю, он сядет мне на голову. В следующий раз он найдет работу в Нью-Йорке!
Не успев закончить фразу, Сьерра поняла, что несправедлива. Алекс подарил ей двух прекрасных детей, чудесный дом в Виндзоре с тремя спальнями и спокойную счастливую жизнь. И жизнь эта была настолько размеренной, что в действительности она даже не подозревала о бушевавших в нем страстях. Осознав это, Сьерра испугалась. Она вдруг ощутила, что не настолько хорошо знает мужа, как думала.
Сьерра не видела выхода. Ей вдруг захотелось забрать детей из школы и вернуться сюда, в дом на Мэтсен-стрит, и предоставить Алексу самому разбираться с женщиной из агентства по недвижимости. Он не сможет продать дом, если Сьерра не подпишет договор. Но Сьерра знала и то, что Алекс будет вне себя от ярости, если она так поступит. Несколько раз она ненамеренно задевала его, и он страшно злился, делался холодно безразличным и замолкал. В его семье было не принято кричать. Ей даже не хотелось думать о том, как он отреагирует, если на сей раз она намеренно обидит и разозлит его.
– Может, лучше отвлечься немного, на пару часиков, а позже подумать об этом на свежую голову? – предложила Марианна.
С болью в сердце Сьерра снова села на кушетку. Она посмотрела на открытый чемодан и груды коробок.
– Почему ты делаешь все это сейчас, мама?
Что-то неуловимое промелькнуло в глазах матери.
– Прекрасное занятие для зимней поры, не находишь? – Марианна огляделась. – Здесь такой беспорядок. Мы с отцом хотели разобраться с этим еще несколько лет назад, но тогда… – она погрустнела, – время имеет свойство ускользать. – Она обвела комнату взглядом – скопление нелепых предметов, потерявших свою значимость и смысл. – Я не хочу взваливать весь этот хаос на ваши с Майком плечи.
Мама поднялась, обошла чердак, легко тронула старое кресло-качалку, полку, детскую коляску.
– Я хочу разобрать и сложить ваши с Майком вещи в тот северный угол. Решайте сами, что стоит сохранить, а что выбросить. А фамильные вещи наших с отцом семей я заново упакую. Большую часть деловых бумаг твоего отца можно сжечь. Нет никакой необходимости хранить их. По поводу картин дедушки… некоторые из них уже портятся.
– А некоторые из них просто ужасны, – улыбаясь, заметила Сьерра.
– Точно, – со смехом согласилась мать. – Живопись очень занимала дедушку. – Она остановилась у окна, задумчиво посмотрела на лужайку перед домом. – Здесь полно семейных бумаг, и у меня впереди целая зима, чтобы привести их в порядок для вас с Майком. – Мать повернулась и улыбнулась дочери. – Да, это трудная задачка, но думаю, это будет весело и интересно.
Мать снова села на кушетку с цветочным узором.
– Этот сундучок принадлежал Мэри Кэтрин Макмюррей – одной из твоих прародительниц. Она ехала сюда через прерии, это было в 1847 году. Когда ты вошла, я как раз просматривала ее дневник, – сказала мама, вытащив из сундука небольшую тетрадь в кожаном переплете, и провела по ней рукой. – Только-только начала. Очевидно, поначалу это была тетрадь для записей, а затем стала дневником.
Она положила дневник на кушетку. Сьерра взяла тетрадь, открыла и стала разбирать детские каракули на первой странице:
—*—
М ама говорит, что жызнь в глуши, еще не причина, чтобы быть неграмотной. Ее папа был абразованым человеком и ни хотел, чтобы в ево семье были дураки.
– Сундучок был частью имущества дедушки Клэнтона, – заметила мама. – Годами я не разбирала эти вещи. – Она вытащила небольшую, украшенную тонкой резьбой деревянную шкатулку. – О, я помню ее, – воскликнула она, улыбаясь.
Внутри был вышитый шелковый платок. Марианна осторожно развернула его и показала Сьерре старинную золотую цепочку и крестик, украшенный аметистами.
– Какая прелесть, – воскликнула Сьерра и, залюбовавшись, взяла крестик в руки.
– Бери, если хочешь.
– С радостью, – поспешно откликнулась Сьерра, щелкнула маленьким изящным замочком и надела цепочку с крестиком.
Мама достала ферротипию [4]4
Ферротипия – один из способов получения фотографического изображения на жестяных пластинках, покрытых асфальтом и коллодием; разработан в XIX в., использовался до середины 50-х гг. XX в.
[Закрыть]в овальной рамке. Молодожены в свадебных нарядах, лица которых выражали скорее торжественную серьезность, нежели безмерное счастье. Жених, одетый в черный костюм и накрахмаленную рубашку, был красив, его темные волосы зачесаны назад, полностью открывая точеные черты лица и светлые внимательные глаза. Голубые, подумала Сьерра. Должно быть, голубые, раз они такие светлые на фотографии. Невеста юная и очень хорошенькая. На ней роскошное, в кружевах, свадебное платье викторианской эпохи. Она сидела, в то время как жених стоял, уверенно положив руку на ее плечо.
Сьерра достала другую коробку. Внутри, завернутая в тонкую бумагу, находилась небольшая плетеная и затейливо украшенная индейская корзинка. Верхняя ее часть по внешнему краю была отделана бусами и перепелиными перьями.
– Я думаю, это подарочная корзинка, мама. Она стоит больших денег. Почти такая же выставлена в индейском музее в форте Саттера.
– В коробке есть что-нибудь, что может сказать о ее происхождении?
Сьерра вынула из коробки все, что в ней было, и покачала головой.
– Ничего.
– Посмотри на эту старинную Библию, – рассеянно сказала Марианна. Когда она открыла книгу, несколько листов выскользнуло и упало на пол. Она подняла листы и положила на кушетку рядом с собой. Сьерра подняла один пожелтевший от времени листок и прочитала текст, написанный изящным почерком:
Дорогая Мэри Кэтрин,
я надеюсь, что ты изменила свое отношение к Богу. Он очень любит тебя, и Он хранит тебя. Я не знаю, с какими трудностями и потерями вам предстоит столкнуться на пути в Орегон, или что случится, когда вы достигнете цели. В чем я действительно уверена, так это в том, что Бог никогда не покинет и не отвергнет тебя.
С тобой моя любовь, я молюсь за тебя утром и вечером. Бетси и Кловис, а также дамы из швейного общества заверяют тебя в своей любви. Да благословит Господь ваш новый дом.
Тетя Марта.
Марианна перелистала черную, в потрескавшемся кожаном переплете Библию, затем взяла ту ее часть, что лежала отдельно.
– Посмотри, какие потрепанные страницы, – она улыбнулась. – Мэри Кэтрин любила читать Евангелие.
Мать взяла из рук Сьерры записку и прочла. Затем поместила ее между страницами книги, аккуратно положила Библию рядом с дневником Мэри Кэтрин Макмюррей.
Сьерра вытащила древнюю, полуразвалившуюся шляпную коробку. На крышке она обнаружила сделанную красивым каллиграфическим почерком надпись, которая гласила: «Сохранить для Джошуа Макмюррея». В коробке она нашла деревянные фигурки животных, каждая из которых была заботливо обернута в лоскутки цветастого ситца или клетчатой льняной ткани. Сьерра развернула по порядку всех зверей – свирепого волка; величавого бизона; свернувшуюся в клубок гремучую змею; луговую собачку, стоящую на задних лапах; потешного кролика; прекрасную лань; двух горных козлов, сцепившихся рогами в жестокой битве; и медведя гризли, стоящего на задних лапах и готового к нападению.
На дне коробки лежал большой бумажный сверток, перевязанный веревкой.
– Я не помню этого свертка, – сказала мама и сдвинула веревку, чтобы можно было заглянуть под обертку. – О, – изумленно воскликнула она, – я думаю, это лоскутное одеяло.
Она развернула его, протянула один конец Сьерре, затем встала и расправила одеяло так, чтобы его можно было полностью рассмотреть.
Одеяло действительно оказалось лоскутным, да еще и с картинками. Оно состояло из квадратиков, сшитых из сотен различных кусочков ткани. Каждый квадратик представлял собой картинку и был окаймлен коричневой тканью, как рамкой. Все квадратики были сшиты друг с другом алой нитью, и каждый прошит своим стежком: простым, крестиком, зигзагообразным, похожим на листья папоротника, оливковые веточки или звездочки, «елочкой», открытым критским, отделочным, тамбурным, колосковым, португальской канвой.
– Какая прелесть, – воскликнула Сьерра, которой страшно захотелось забрать одеяло себе.
– Если бы я знала, что оно здесь, я бы давно почистила и повесила его на стену в гостиной, – сказала мама.
Сьерра принялась разглядывать квадратики один за другим. На одном из них была картинка с изображением усадьбы, мужчины, женщины и троих детей. Два мальчика и девочка стояли на открытом месте между хижиной и коровником. Второй квадратик состоял из ярких язычков пламени. На третьем был изображен младенец в яслях, девушка, наблюдающая за ним, а вокруг них сгущалась темнота.
Внизу зазвонил телефон. Секундой позже зазвенел переносной аппарат. Мама передала Сьерре свой край одеяла и подошла к телефону, который лежал на коробке.
– Да, она здесь, Алекс.
Сердце Сьерры дрогнуло. Руки снова затряслись, она сложила одеяло и прислушалась к тому, что говорила мать.
– Да, она сказала мне. Да, но этого следовало ожидать, Алекс, – в тоне матери не было ни капельки осуждения или разочарования. Некоторое время она молча слушала. – Я знаю это, Алекс, – сказала Марианна очень мягко, слегка севшим от переполнявших ее эмоций голосом, – и я всегда была благодарна. Тебе не надо ничего объяснять. – Снова помолчала. – Так скоро, – упавшим голосом сказала мама. – Как твои родители отнеслись к этому? Ну, думаю, для них это тоже будет потрясением. – Улыбка едва тронула ее губы. – Конечно, Алекс. Ты знаешь, я буду. Дай мне знать после разговора с ними, и я позвоню.
Марианна прикрыла рукой трубку:
– Алекс хочет поговорить с тобой.
Сьерра хотела было сказать, что не желает говорить с ним, но поняла, что это поставило бы маму в неловкое положение. Она убрала одеяло обратно в коробку и подошла, чтобы взять трубку.
– Я сварю кофе, – сказала Марианна с мягкой улыбкой.
Сьерра проводила ее взглядом, прекрасно понимая, что мама предоставляет ей возможность наедине поговорить с Алексом. Самые разные эмоции нахлынули на нее – от облегчения до отчаяния. Мама не сказала ни одного неодобрительного слова по поводу решения Алекса. Почему?
– Да? – сказала Сьерра в трубку еле слышно. Голос был глухим. Ей хотелось накричать на него, но она едва дышала от боли в груди. В горле пересохло.
– Я беспокоился о тебе.
– Да? – С чего бы ему беспокоиться о Сьерре? Не потому ли, что он разрывает ее жизнь на части? Обида снова захлестнула ее, и глаза наполнились горячими слезами.
– Ты немногословна.
– Что ты хочешь, чтобы я сказала? Что я счастлива?
Он вздохнул:
– Полагаю, ожидать такого было бы слишком, учитывая, что мне представляется величайшая возможность сделать блестящую карьеру.
Она почувствовала легкий оттенок разочарования и гнева в его голосе. Какое он имеет право злиться на нее после того, как принял такое жизненно важное решение и даже не намекнул ей об этом?
– Я уверена, дети будут в ужасе, когда услышат, что их отрывают от друзей и семьи.
– Мы – их семья.
– А мама? А твои родители?
– Мы ведь переезжаем не в Нью-Йорк, Сьерра!
– Полагаю, ты припас этот сюрприз до следующего года.
Воцарилось молчание. Ее сердце бешено заколотилось. Она почти физически ощущала нарастающую в нем ярость.
«Остановись сейчас, – предостерег ее внутренний голос. – Остановись, пока ты не зашла слишком далеко…»
Но она не пожелала внять ему.
– Тебе нужно было хотя бы намекнуть, что происходит, Алекс, – произнесла Сьерра, лихорадочно сжимая трубку.
– Я сделал больше, чем намекнул. Я рассказал тебе об этой компании несколько недель назад. Вот уже четыре года я рассказываю тебе о том, что хочу делать. Проблема в том, что ты не слушаешь.
– Я слушаю.
– И никогда не слышишь.
– И слышу тоже!
– Тогда послушай это. Все десять лет мы жили по-твоему. Может, просто для разнообразия ты могла бы позволить мне что-то сделать по-своему?
Щелчок.
– Алекс?
Тишина. Сьерра вздрогнула от неожиданности. Она уставилась на трубку, словно та обернулась ядовитой змеей. Алекс никогда прежде не бросал трубку при разговоре с ней.
Сьерра спустилась вниз, сейчас она ощущала себя еще хуже, чем до приезда. Манящий аромат ее любимого свежесмолотого кофе наполнял кухню. Любимыми были и печенья. Мама поставила десертную тарелку с печеньем в солнечную нишу. Марианна явно хотела поднять настроение дочери. Но у нее не было ни малейшего шанса. Сьерра швырнула трубку на красивую, вышитую цветами скатерть, покрывавшую маленький столик, и плюхнулась в кресло.
– Алекс бросил трубку. – Мать налила ей кофе. – Он прежде никогда так не делал, – продолжала Сьерра. Когда она взглянула на маму, голос ее осекся. Алекс принял решение, которое, он знал, разрушит ее жизнь, и бросил трубку! – Он сказал, что я его не слушаю.
Марианна поставила кофейник на подставку в виде подсолнуха и села напротив.
– Иногда мы слышим лишь то, что хотим слышать.
Она взяла со стола кофейную чашку и задумчиво сделала глоток.
– Ты выглядишь уставшей, мама.
– Я не очень хорошо спала прошлой ночью. Все время думала о твоем отце. – Ее губ коснулась легкая улыбка, выражение лица смягчилось. – Иногда я представляю, как он сидит в кресле перед телевизором и смотрит программу новостей. В доме скрипнуло, и я проснулась – мне показалось, что я услышала шаги твоего отца. – Марианна печально улыбнулась, она не отрывала взгляда от своей чашки. – Мне его не хватает.
– Мне тоже его не хватает – возможно, он смог бы отговорить Алекса от переезда в Лос-Анджелес.
Марианна подняла голову и посмотрела на дочь с улыбкой.
– С твоим отцом тоже было нелегко, Сьерра, но он был достойным человеком.
– Если Алекс настоит на своем, я поеду, но не стану улыбаться и притворяться счастливой.
– Может, и не надо, но будет лучше, если ты внутренне примешь его решение. Обида и гнев разъедают любовь так же быстро, как ржавчина разъедает садовый металлический стул, там, на заднем дворе. Одна из величайших трагедий жизни – видеть гибель отношений из-за проблемы, которую можно было бы решить, обсудив ее в одном разумном, взрослом разговоре.
Слова матери больно ранили Сьерру.
– Один разговор не в состоянии изменить натуру Алекса.
– В таком случае, все зависит от того, чего ты сама на самом деле хочешь.
Сьерра заглянула полными слез глазами в ясные карие глаза матери.
– Что ты имеешь в виду?
Марианна потянулась к дочери и взяла ее за руку.
– Все просто, Сьерра. Тебе во что бы то ни стало нужно добиться своего? Или тебе нужен Алекс?
2
Подошло время забирать детей из школы, Сьерра попрощалась с матерью и поехала за ними в Виндзор. Дети забрались в машину и сразу же принялись рьяно соревноваться друг с другом за право владеть вниманием мамы. Сьерру всегда умиляли их забавные проделки. Но сегодня эта бьющая фонтаном энергия юности и тяга к соперничеству раздражали. Она ехала по Брукс-Роуд домой, и до ее поглощенного неспокойными мыслями сознания долетали лишь обрывки сумбурных рассказов детей о событиях дня. Сьерре очень хотелось остаться наконец одной, прийти в себя.
Сердце Сьерры тревожно забилось, когда возле дома она увидела «хонду» Алекса. Он никогда не приезжал домой раньше половины шестого.
– Папа дома! – воскликнула Каролина. Она выскочила из машины, забыв свой ранец на переднем сиденье.
Сьерра нажала на кнопку подъемного механизма гаражной двери и смотрела, как она медленно поднимается. Она въехала в гараж, переключила скорости, нажала на тормоза и выключила зажигание. В каждом ее движении ощущалось полное владение ситуацией и выверенная точность.
– Клэнтон, прихвати с собой, пожалуйста, вещи Каролины.
– Пускай сама вернется и заберет.
– Тебя ведь не слишком затруднит помочь сестре…
– Я не ее личная прислуга! К тому же, она совсем недавно заявила мне, что девчонки лучше мальчишек. Так пусть маленькая мисс Совершенство сама и несет свой ранец!
– Не спорь со мной. Я не в том настроении сегодня.
Клэнтон попытался было протестовать, но одного взгляда на мать оказалось достаточно, чтобы он прекратил спорить. Сьерра взяла свои вещи и пошла следом за сыном на кухню. Послышалось счастливое щебетанье Каролины и смех Алекса. Острая боль пронзила ее сердце, хотя была ли то боль или ярость, она, пожалуй, не знала наверняка. Возможно, и то, и другое. Как Алекс может смеяться в такую минуту? Неужели ему совершенно безразлично, что чувствует его жена?
– Почему ты так рано пришел сегодня, папа? – отчетливо донесся восторженный голос Клэнтона, тут же послышался глухой стук двух ранцев, сваленных на пол в гостиной. Алекс ответил слишком тихо, чтобы из кухни можно было расслышать его слова, и Сьерра плотно стиснула зубы. Когда она открыла кухонный шкафчик и достала с полки банку кофе, до ее слуха донеслись приглушенные голоса. Говорил ли он в эту минуту детям, что решил в корне поменять их образ жизни и место жительства, увезти прочь от родных и друзей? Как они отреагировали на это? Она знала, ей следовало находиться рядом, помочь им понять… но как она могла, если ей самой не мешало бы во всем разобраться? Рука ее слегка подрагивала, пока она брала ложечкой молотый кофе.
Как только она краем глаза уловила появление Алекса на кухне, в горле у нее моментально пересохло от напряжения. Она не смотрела на него. Просто не могла, если хотела сохранить хоть какую-то видимость самообладания. Она налила воду в кофеварку и затем принялась за сверток с курицей, которую оставила на столе размораживаться.
– Прости, я бросил трубку во время разговора, – тихо произнес Алекс своим глубоким низким голосом.
Глаза жгло. Она сдернула пластиковую обертку с курицы и открыла кран.
– Ты сказал им?
– Да.
Сьерра взяла один из куриных окорочков и принялась тщательнейшим образом промывать его.
– Ну и?
– Каролина уже бежит к дому Карен. Клэнтон же на велосипеде поехал к Дейвиду.
– Я никогда не позволяю им куда-либо выходить, пока они не сделают уроки.
– Но сегодня, я думаю, можно сделать исключение, согласна? – Голос Алекса звучал степенно и уверенно. И это особенно раздражало. – Я велел им быть дома к пяти. – Он прислонился к дверному косяку и скрестил руки на груди. – Подумал, что неплохо отправить детей на прогулку, пока мы будем обсуждать дела.
– Обсуждать? – выдавила она натянуто. – Поздновато для «обсуждения», не считаешь? У меня создалось такое впечатление, что ты уже все решил.
– Прекрасно, – сухо сказал Алекс. – Как скажешь. Обсуждать не будем.
Оглянувшись, она увидела, как он направился обратно в гостиную. Сердце сильно заколотилось, желудок снова свело. Вот уже второй раз за сегодняшний день он несправедливо упрекал ее! Она шлепнула последний кусок промытой курицы на разделочную доску, вымыла руки и закрыла кран. Подхватила висевшее на дверце духовки полотенце, торопливо вытерла руки, швырнула на стол и пошла за Алексом. Все внутри нее кипело от гнева.
– Как скажешь, – повторила она, подражая интонации мужа. – Не ты ли позвонил и сообщил, что мы переезжаем? «Да, кстати, Сьерра, вечером придет агент из риелторской конторы, ему необходимо занести твой дом в список!»
– Наш дом, – поправил он, прищурив темные глаза.
– Да, и я так считала, пока ты не оглушил меня новостью!
– Я принял обдуманное решение.
– Ты только-только получил повышение и надбавку к зарплате. В то время как у большинства людей поджилки трясутся от мысли об увольнении, у тебя гарантированное рабочее место, медицинская страховка, пенсионные накопления. У нас чудесный дом. Наши дети счастливы…
– У большинства людей никогда не будет подобной перспективы, Сьерра.
– Какой перспективы? Работать в новой компании, которая через год может лопнуть как мыльный пузырь?
– Не думаю, что такое может случиться.
– Но знать с полной уверенностью ты не можешь.
– Нет, полной уверенности нет, – процедил он, теперь уже свирепея. – Я не гадалка. Но чутье подсказывает мне, в каком направлении будет развиваться компания, и поэтому мне очень хочется «вскочить в тот же поезд».
– Чутье? И ты еще можешь обвинять меня в том, что я всегда основываюсь на эмоциях?
– Тут другое, – проскрежетал он.
– Да? Ты видишь разницу? Ты так много труда вложил, чтобы обеспечить себе уверенность в завтрашнем дне…
– Уверенность – это еще не все.
Она пропустила мимо ушей его последнее замечание.
– И теперь, в силу какой-то прихоти, ты все это пускаешь на ветер.
– Я ничего не пускаю на ветер. Ты еще не понимаешь, да? Все, что я до сих пор делал, являлось для меня лишь подготовкой к такому вот благоприятному случаю. И я не собираюсь тратить всю оставшуюся жизнь на реализацию чьих-то идей, когда у меня есть свои собственные!
– Почему ты не можешь заняться реализацией своих идей здесь, в свободное время?
– Для этого у меня нет необходимого оборудования.
– А что если это не сработает, Алекс?
– Я справлюсь с проблемой, если таковая возникнет.
Дрожа всем телом, Сьерра рухнула на диван и, чтобы не заплакать, до боли сжала пальцы.
– Я не хочу переезжать.
– Думаешь, я не знаю этого? – грустно проговорил Алекс, чувства Сьерры были ему понятны. – Ты была бы просто счастлива, если б мы провели здесь всю оставшуюся жизнь.
Она заглянула в его глаза:
– Что плохого в нашей теперешней жизни?
– Мне хочется чего-то большего, чем перспектива тридцать лет выплачивать ипотечный долг за заурядный типовой дом.
Типовой? Заурядный? Неужели он так представляет себе их дом? Будто говорит о картонной коробке. Сьерра подумала о том времени, когда она своими руками красила стены, клеила обои, украшала задний дворик и палисадник так, чтобы он был похож на настоящий английский сад. Больно. Невыразимо больно. Она закрыла лицо руками и зарыдала.
Алекс едва слышно выругался и сел на диван рядом с женой.
– Моя маленькая «домоправительница», – сказал он нежным голосом, осторожно касаясь ее волос.
Сьерра резко отстранилась и попыталась подняться. Он схватил ее за руку и притянул обратно на диван.
– Ты никуда не уйдешь.
Она заплакала еще горше, и он крепко сжал ее в своих объятиях, снова пробормотав какое-то крепкое словцо.
– Я знаю, ты напугана, Сьерра. Всю свою жизнь ты прожила в Хилдсбурге. Что ты еще знаешь? Думаешь, этот дом и город – центр мироздания?
– Большинство людей в Лос-Анджелесе, окажись они в нашем уютном доме, вероятно, решили бы, что уже отдали Богу душу и вознеслись на небеса.
– Скорее всего, они все равно сюда не переехали бы. Мне следовало взять тебя с собой в Беркли. Тогда, возможно, ты была бы в состоянии представить, как живет большой город, как он заманчиво бурлит, разгоряченный идеями. Вот что я чувствую в обществе этих ребят. Энергию жизни.
Она не понимала, о чем он толкует ей, но почувствовала волну возбуждения, пробежавшую по его телу.
– Я окончил университет с отличием, Сьерра, и что я делаю с моими знаниями? – Он грустно усмехнулся. – Ничего.
Она высвободилась из его объятий.
– Как ты можешь так говорить? Ты проработал всего десять лет, и ты уже сумел достичь того, на что многим людям не хватает и целой жизни.
– А то, – цинично подхватил Алекс. – Три спальни да две ванные в доме, как две капли воды похожем на десятки других в квартале. Двое детей. Две машины. Чего нам недостает, чтобы полностью вписаться в американский портрет семьи среднего класса, так это собаки и кошки. Грандиозно! Какое достижение!
Глаза его загорелись неистовством.
У Сьерры же внутри все похолодело от столь неожиданного для нее описания их жизни.
Алекс пытливо всматривался в ее лицо.
– Не смотри так на меня, Сьерра, – смягчившись, сказал он и теплыми ладонями обхватил ее лицо. – Я не упрекаю тебя, и тем более не выражаю недовольство твоими усилиями по преобразованию этого жилища в дом. Я нисколько не желал обидеть тебя, принимая это решение. Я люблю тебя. – Он поцеловал ее. – Ты знаешь, я люблю тебя. Вплоть до сегодняшнего дня я делал все, чтобы ты была счастлива.
– Я счастлива, Алекс.
– Я знаю, – пугающе уверенно согласился он и развел руками. – Беда в том, что о себе я этого сказать не могу.
Произнесенные тихим бесстрастным голосом слова прозвучали для нее как раскат грома. Сьерру охватили страх и замешательство. Он сообщал о своем недовольстве ею, Сьеррой, о том, что ему чего-то не хватает.
– Мне нужно больше, Сьерра. Я еще не насытился. Я хочу исследовать новые горизонты в компьютерных технологиях. Мне нужно сделать что-то значимое. – Он криво усмехнулся. – И может, даже разбогатеть по ходу дела, претворяя свои идеи в жизнь.
Почти целый час Алекс увлеченно посвящал ее в детали своей новой работы, а она слушала его и молчала. Ни разу в жизни ей не доводилось видеть своего мужа таким поглощенным, таким одержимым некой идеей. Подавленная, Сьерра сказала, что ей нужно готовить обед.
– Я полечу в Лос-Анджелес в субботу, – продолжал Алекс, прислонившись к дверному косяку и наблюдая за ней. – Стив Силверман звонил риелтору, который ведает арендой в Северном Голливуде, и договорился о моей встрече с ним. Стив прекрасно осведомлен обо всех домах в этом районе.
«Какой молодец!» – раздраженно подумала Сьерра. Руки ее предательски дрожали, когда она чистила картофель.
– Как скоро мы переезжаем?
– Я поеду в начале месяца.
– Три недели? – Она буквально ощутила, как кровь отхлынула от ее лица. – Но за три недели невозможно продать дом, – произнесла она, запинаясь и лихорадочно подыскивая любую, подходящую для задержки осуществления его планов, причину.
– По всей видимости, так оно и есть, но это не страшно. Один из моих коллег не прочь взять наш дом в аренду.
Сьерра заморгала:
– Взять в аренду?
– Жена у него скоро родит, и они как раз подыскивали место попросторнее. – В гостиной зазвонил телефон. – Они снимают сейчас трехкомнатную квартиру, и, оказывается, мы платим за наш дом меньше, чем приходится платить им, – бросил он через плечо по пути к телефону.
Голос Алекса отчетливо доносился из соседней комнаты.
– Мы только что говорили об этом. Нет, но я и не ожидал от нее. Не беспокойся.
Долгая пауза.
Сьерра посмотрела в окно на кухне, и взгляд ее остановился на розовых кустах, которые она недавно посадила вдоль ограды на заднем дворе. Никогда она не увидит их первого цветения.
– Я прилетаю в Бербанк в десять пятнадцать. Нет, но спасибо за предложение, Стив. Думаю взять машину напрокат. Хочу немного поездить, почувствовать атмосферу города. – Он засмеялся. – Я прекрасно ориентируюсь.
