Текст книги "Создатели Империи"

Автор книги: Франс Гампл

Соавторы: Йозеф Флекенштейн,Фридрих Виттенгоф,Ганс Опперман
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Фридрих Виттенгоф
Император Август

МЕРТВЫЙ АВГУСТ – НОВЫЙ РИМСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ БОГ

Прошли недели, пока известие о смерти 76-летнего императора 19 августа 14 г. н. э. дошло из Рима до самых отдаленных уголков огромной Римской империи, которая простиралась от Нижнего Рейна до Гибралтара, от Марокко до Евфрата, Черного моря и Дуная. Шестидесяти миллионам, услышавшим эту весть, показалось, что время на мгновение остановилось. Рим был неразрывно связан с именем Августа, который с 44 г. до н. э. держал бразды правления государством в своих сильных руках. Завершилась необыкновенная жизнь, и столь же необыкновенными были почести, предназначенные для покойного. Ведь он был не только великим собирателем Империи, гарантом мира и безопасности бескрайних границ, не только победителем в гражданской войне, которая измучила уже два поколения римлян и фактически вела нацию к самоуничтожению. Он был прежде всего создателем нового политического строя, римской «монархии», которая называлась «принципат» – власть «Первого Человека». Он окончательно ликвидировал политический кризис, который длился целое столетие.

Август предопределил ход первого после его смерти заседания сената. Из храма Весты принесли его завещание и три запечатанных папирусных свитка. В первом находились конкретные указания для траурной церемонии, во втором, более объемистом, содержался перечень его деяний, в третьем – отчет о государственных делах. Печати на папирусных свитках сломали в сенате, и все тексты были зачитаны. Покойный как бы снова встал, чтобы произнести речь перед сенаторами. Это было последнее заседание сената, посвященное ему одному.

В то время как сам Август покоился в гробу из золота и слоновой кости в атриуме своего дома на Палатине, совсем рядом с сенатом, он своим перечнем совершенных деяний словно еще раз воскресил перед сенаторами свою долгую, богатую событиями жизнь, отданную служению Римскому государству. Хотя многие восхищались не столько «Деяниями», сколько дипломатическим и пропагандистским мастерством, с которым умалчивались или искажались некоторые факты, едва ли нашелся такой, кто смог не поддаться воздействию переломного для Рима момента: умер великий римлянин.

На этом заседании сенат не дал того ответа, на который как бы намекал император своей автобиографией: сенат еще не возвел его в ранг государственных богов. Было вполне достаточно последних почестей на государственных похоронах. Римляне, наблюдавшие за похоронной процессией на узких улочках или с крыш, никогда не смогли ее забыть. На носилках они увидели восковую статую своего императора, облаченную как для победного парада в триумфаторские одежды. Как полагалось на похоронах представителей высшей сенатской аристократии, участники шествия несли восковые маски предков и покойных представителей рода, которыми всегда сопровождали усопших. Только напрасно высматривали Цезаря, «отца», потому что он уже вошел в римский пантеон богов. Во всем своем величии предстала взорам вся римская история, в которую теперь вошел покойный. Ведь похоронная процессия несла портреты всех великих римлян, начиная с Ромула. За ними следовали изображения покоренных племен и народов, включенных в Империю победоносным императором, в своих национальных одеждах и вооружении.

Похоронная процессия дважды останавливалась, чтобы почтить память покойного надгробными речами. Перед храмом божественного Цезаря, который построил усопший, Тиберий, приемный сын Августа, восславил заслуги отца перед государством, а с древней ораторской трибуны речь о добродетелях покойного от имени рода произнес сын Тиберия, Друз. Процессия дошла до места кремации у мавзолея, куда через пять дней были перенесены бренные останки и где сегодня, у Тибра, останавливаются люди.

Когда запылало пламя, один сенатор увидел, как к небу возносится тень кремированного императора: он подтвердил факт под присягой, получив за это царское вознаграждение от Ливии, вдовы покойного. Сенаторы на заседании 17 сентября вынесли решение о «божественных почестях». Август, «сын» божественного Цезаря, был признан сенатом богом государственной религии. Отныне новому богу воздвигались храмы в Италии и провинциях, а жрецы в его честь совершали священнодействия. В столице первой жрицей стала сама Ливия. Бог Август был включен в культовые песнопения, а также в текст присяги магистратов [11]11
  Магистрат – в Древнем Риме – государственная должность, представитель власти, например, трибун, консул. (Прим. ред.).


[Закрыть], его статуи предоставляли право убежища. С тех пор его портрет находился среди богов в больших шествиях в цирке [12]12
  Цирк – в Древнем Риме – место триумфальных шествий полководцев, конных состязаний и т. п. (Прим. ред.).


[Закрыть]. В государственной религии Рима только для мертвого был возможен переход через порог, отделявший даже самых могущественных людей земли от богов. Но такой чести в Риме удостаивались не благочестивые и безгрешные, не трудолюбивые и смиренные граждане, а только великие государственные мужи. И не жреческая коллегия, а политики и сенаторы были правомочны воздавать покойному за необычайные заслуги перед обществом включением его в божественный культ. Обожествления гражданина Рима, которое римляне называли консекрацией, кроме Ромула, мифического основателя города и первого царя, до сих пор удостоился только Цезарь, о неземном происхождении которого возвестила народу появившаяся комета. Теперь этой высшей почести удостоился Август – «сын бога Цезаря».

Август

АВТОБИОГРАФИЯ ИМПЕРАТОРА – ОПИСАНИЕ ЖИЗНИ ДЛЯ РЕСПУБЛИКИ

Когда самый могущественный после Августа человек, Тиберий, которому по постановлению сената было поручено управление государством, и Ливия начинали строительство храма новому богу, пепел покойного находился в мавзолее на Марсовом поле. Около 35 лет назад, в возрасте, когда римлянин обычно еще не думает о смерти, часто хворающий победитель в гражданской войне, в 28 г. до н. э. недалеко от Тибра начал строить для себя и своей семьи гробницу, одни только размеры которой должны были свидетельствовать о выдающемся положении его рода. Без колоссальной, увенчанной короной статуи круглое сооружение имело высоту 44,5 м и вдвое больший диаметр. В завещании наследникам было поручено выгравировать его автобиографию на двух железных колоннах перед мавзолеем. Так он хотел увековечить для потомков свои заслуги. Благодаря счастливой случайности в Малой Азии сохранился римский оригинал, хотя и не весь, а только фрагменты трех копий, дословно передающих весь текст, за исключением некоторых отрывков. Самую большую найденную в Анкире (Анкара) копию «Деяний» часто называют Monumentum Ancyranum.

Эта биография, «царица надписей», была отдана на хранение в храм Весты не позднее 3 апреля 13 г. н. э. Получилось так, что такому человеку как Август, который сильнее и дольше, чем любой другой правящий римлянин до него, воздействовал на потомков, который еще при жизни хотел создать миф о себе, только в 75 лет внезапно пришла в голову мысль дать описание всей своей жизни. И то, что мы можем прочесть сейчас, является текстом, написанным в последние годы его жизни. В этом тексте явно заметно не только намерение оставить на все времена в истории свои личные достижения, но и обрисовать достойный подражания образ «Первого Человека» и идеологию принципата.

В глазах римлян из сенаторской элиты «Деяния» (Resgestae) совершаются только для государства. Поэтому и у Августа все, что касается его частной жизни, остается скрытым, и только в силу необходимости он пишет, что когда через несколько месяцев после убийства Цезаря он вступил в политическую борьбу, ему было 19 лет. Круг замыкается в 76 лет последними словами его завещания. Даже при ретроспективном взгляде его близящаяся к концу жизнь кажется необыкновенной. Она начинается с беспрецедентного, стремительного восхождения к власти. Почти за один год девятнадцатилетний Август (в ноябре 43 г. до н. э.) получает наивысшую власть и становится одним из триумвиров, назначенных для реорганизации государства после отмены конституции. Покойному было достаточно только напомнить о своих политических и культовых должностях, чтобы без лишних объяснений подчеркнуть свой исключительный ранг в политическом обществе римлян. Порой ему трудно сдержаться и не добавить гордо, что в римской истории никогда ничего подобного еще не было, и те или иные меры он предпринял первым.

В каждой строке чувствуется уверенность в себе и удовлетворенность своими свершениями. Сначала он говорит о внешней политике. «Я увеличил территории всех провинций римского народа за счет соседних племен, которые не подчинялись нашим приказам», – такими словами начинается глава. Август предстает собирателем Империи, чьи победоносные войска прошли по миру от Ютландии до Эфиопии. Он вернул Империи безопасность и распространил авторитет своей личной и государственной власти далеко за обозримые границы страны, так что народы до самого Каспийского моря и Грузии искали его дружбы, и даже индийские цари направляли к нему послов. Так Август стал истинным повелителем мира, не будучи, однако, рьяным завоевателем. Покойный хотел войти в историю как великий миротворец, основатель «Мира Августа» (Pax Augusta).

Перечень деяний, написанный от первого лица, свидетельствует не только о гордости за собственные достижения и об их признании политическим сообществом. Его жизнь должна была предстать как самоотверженное служение государству. Он был только «Первым из Граждан» (princeps civium). Даже его дебютное политическое выступление, которое обнаруживает безмерное стремление к власти, было включено в идеологию принципата. Оно написано языком политики, выработанным со времен Цезаря и Цицерона с помощью греческой философии государства. «В 19 лет я по собственному решению и на собственные средства набрал войско, благодаря чему я привел (из рабства) к свободе общество, угнетенное тиранией одной группы». И чуть дальше с указанием года и круга получателей мы читаем об огромных суммах, которые он пожертвовал гражданам Рима и отслужившим свой срок легионерам. Великий строитель, предсказавший однажды, что оставит после себя Рим, который он принял городом из кирпича, городом из мрамора, предоставляет читателям или слушателям право судить о том, сколько сестерциев он вложил в бесчисленные, по отдельности названные культовые и светские здания, и чего ему стоили игры для «народа», служившие не только для праздного времяпрепровождения, но и посвященные богам. Так было испокон веков: богатство высшего политического слоя во славу рода служило всему обществу. Народ ждал этого, и «Первый Человек» по традиции чувствовал себя обязанным совершать такие поступки, которым подражали другие с их более ограниченными средствами. Даже на надгробных памятниках прославлялись такие дары.

Жертвенную самоотверженность жизни ради общества в качестве примера должен был принять к сведению каждый, кто останавливался у колонн перед мавзолеем и читал надписи. Каждый должен был узнать, что покойный ничего не делал по собственной прихоти и собственному усмотрению, ничего не требовал для себя лично, но действовал только как уполномоченный народа, как слуга государства. Поэтому он (об этом он постоянно напоминает даже после смерти) возражал против постановлений сената и народа, хранителей государственного суверенитета, когда те давали или хотели дать ему должности и поручения, которые были вне норм неписаного государственного права, вне унаследованной от отцов римской государственной традиции: «Я не принял ни одной должности, которая мне поручалась вопреки обычаям предков (mos maiorum)». Он дважды отказывался от диктатуры, объявленной вне закона после смерти Цезаря. Однажды даже прибегнул к эффектному жесту: унизился перед народом, став перед ним на колени, сорвал с плеч тогу и умолял выступить против этого решения. Он также отказался от пожизненного консульства. И столь же мало подходили к искусно выстроенному зданию принципата высшие должностные полномочия, трижды единогласно предложенные ему сенатом и народом для проведения реформы «законов и обычаев». Такое поручение из-за своей монархической полноты власти нарушало государственную традицию, которую Август истолковывал по-своему. Но отказываясь, он не забывал добавить, что не уклоняется от поручений, которые хотел дать ему сенат и народ вместе с чрезвычайной властью. Ему-де для этого достаточно уже имеющихся у него должностных полномочий, и он пять раз просил сенат назначить ему коллегу, с которым он бы делил власть.

Кроме ограничения собственной власти в «Деяниях» сообщается о добровольном отказе от чрезмерных почестей. Эту «скромность» принцепса никак нельзя не заметить, когда он сообщает, что отказался от многих прославлений, предназначенных сенатом для него. Значение этого шага становится ясным, если вспомнить, что даже такой выдающийся человек, как Цицерон и ему подобные, видели в триумфе кульминацию своей политической жизни. Август, как он это доказывает многочисленными примерами, часто соблюдал меру. Но для богов, покровителей Рима, от милости которых зависело благополучие императора и нового политического строя, покойный сделал больше, чем кто-либо из римлян до него. С 12 г. до н. э. он был верховным жрецом государственной религии (Pontifex maximus), принадлежал к самым авторитетным жреческим коллегиям и возродил древние, давно забытые жреческие саны и обряды. Насколько обдуманно он отказывался от почестей, положенных только богам, понял каждый, кто прочел, что он конфисковал около восьмидесяти статуй, изображавших его стоя, на коне или на квадриге, а из выручки от продажи преподнес золотые дары храму Аполлона от своего имени или от имени того, кто почтил его этими статуями. Он не только воздал богам римского государственного пантеона то, что им полагалось, но также и другим богам, которые почитались в Империи как «политические боги». «Первый Гражданин», заботящийся о восстановлении пошатнувшихся отношений римлян к своим богам, действовал в рамках древнеримской политики.

В своей автобиографии он все время подчеркивает, что для него образцом были обычаи предков. Но он не только напоминал о них. «Благодаря новым законам, которые я издал, я снова ввел уже исчезнувшие в нашем веке обычаи предков, – и тут же самоуверенно добавляет: – Я сам дал потомкам много примеров для подражания».

Итак, он был настоящим римлянином, который руководствовался примерами предков, но, с другой стороны, как «Первый Гражданин» оставил потомкам образцы для подражания. Каждый осознавал необыкновенность достижений, почестей и высокий ранг того, кто о себе рассказывает, но вместе с тем и самоограничения этого человека, который не намеревался взорвать существующее политическое устройство, а, наоборот, старался слиться с ним. Его ведущее положение основывалось на политическом влиянии (auctoritas), т. е. на добровольном признании его выдающихся политических деяний и необыкновенной проницательности. Поэтому не случайно упоминаются не только обязательные, с государственно-правовой точки зрения, две ветви власти – сенат и народ, по поручению которых действовал принцепс и которые были подчинены ему, как «Первому Гражданину», но также ничем не омраченное согласие граждан и их повелителя, являющегося всего лишь исполнителем их воли, чья личная судьба стала судьбой всего общества. Ведь иначе не объяснишь тот факт, что по постановлению сената высшие магистраты, консулы, жрецы каждые четыре года приносили обеты (vota) за его слабое здоровье. Он самоуверенно пишет: «Все граждане единодушно продолжали частным образом или целыми городскими общинами молиться в храмах за мое здоровье». Тот, кто сегодня поднимается по ступенькам «Алтаря Мира Августа» (Ara Pacis Augustae), расположенного напротив мавзолея на Тибре, – видит чудесную часовню, которую в 73 г. до н. э. воздвиг сенат в честь благополучного возвращения принцепса из Испании и Галлии. Там магистраты, жрецы и весталки ежегодно выражали свою благодарность за это событие жертвоприношениями богу «Мира Августа». Сам мир – наивысшее благо этого измученного гражданскими войнами общества – отныне был связан с принцепсом; «римский мир» превратился в «августовский мир». «Pax» [13]13
  Pax – мир, по-латыни женского рода. ( Прим. перев.).


[Закрыть](мир) стал первой богиней, носившей имя «Первого Гражданина», потому что он не только подарил государству спокойствие, но и гарантировал его. За ней вскоре возникли и другие.

Внутреннее согласие народа во всех его слоях и сословиях с принцепсом и его действиями было основой его политических шагов, и все это чувствовали. Автобиография заканчивается почестью, которая для покойного была наивысшей: «сенат, всадническое сословие и весь народ» назвали его Отцом Отечества. Когда во 2 г. до н. э. сенат от имени народа чествовал его как преобразователя государства, он сквозь слезы ответил: «После того как исполнились все мои желания, что еще я могу, сенаторы, испросить у бессмертных богов, кроме того, чтобы мне до конца моих дней было суждено сохранить это единодушие». В этом согласии между сенатом, народом и тем человеком, перед которым все преклонялись, который превзошел всех по политическому влиянию и которому со всеобщего одобрения и по всеобщему доверию было предоставлено ведущее положение, заключались для Августа объяснение и венец всей его политической деятельности, когда он завершал для потомков перечень своих деяний. У него были большие заслуги перед Римом, поэтому сенат присудил ему «божественные почести». Исключительное, ставшее историческим и не передающееся по наследству главенствующее положение преобразовалось в будущем в институт «императорской власти» династии Юлиев-Клавдиев. Была основана прочная общественная система: желание покойного сбылось.

Даже сегодня историкам трудно устоять перед убедительной силой августовской автобиографии. В этом произведении с четким построением мысли, лаконичным, проникновенным, порой монументальным языком, где продумано каждое предложение и даже слово, дается только как бы статистический материал. Но кто понимает принципы отбора материала и знает, что произошло на самом деле, кто знает закулисную сторону событий и не упускает из виду того, о чем умалчивается, тот может представить себе удивительную способность этого человека влиять на людей, вести их к своей цели, угадывать их мысли и сокровенные желания, воздействовать на чувства, представать во всем своем величии, скрывать свою фактическую власть и, словно делая одолжение, оставаться в тени. Он ощутит также последовательность всех действий Августа – от девятнадцатилетнего до семидесятишестилетнего возраста – в построении политического, идейного здания, огромную конструктивную силу того, кто стал основателем новой политической системы.

«Деяния божественного Августа» (Resgestae Divi Augusti) сотворили историю. В них не была развита мысль «Первого Человека», но благодаря отчету такого гражданина она обрела форму, и на его образ равнялись все преемники на троне Цезарей, сравнивая его с собой. Так миф о деяниях Августа стал исторической силой, но чтобы добраться до истины, его нужно развеять. Правда, эта истина не умаляет исторического величия «сына» Цезаря.

ПОЛИТИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ: КРИЗИС I в. до н. э

Когда в Мартовские иды 44 г. до н. э. кинжалы заговорщиков оборвали жизнь диктатора Цезаря, стало ясно, что в Риме еще не созрели условия для неограниченной военной диктатуры, которая использовала бы республику только как «пустое название», а древние конституционные органы – как фасад. Правда, Цезаря свергли не по решению народа, который всегда видел в нем покровителя, раздающего хлеб, подарки и устраивающего игры. Поэтому плебс сразу же выступил против его убийц. Сенат, ведущая политическая группа, тоже не весь бунтовал против него. Диктатор не зря внедрил в этот орган многочисленных цезарианцев. Но сенаторы из древних аристократических родов, пережившие битвы гражданской войны, тоже не были склонны в меньшинстве выступать против власти и идти на риск. Если они выказывали послушание, диктатор щедро раздавал им выгодные должности и присуждал всевозможные почести. Существовала только небольшая группа сенаторов, противников Цезаря, в количестве около 60 человек, которая была настроена на крайние меры, даже на убийство, чтобы заменить диктатуру на древнюю «свободу». Но Брут и Кассий потерпели неудачу, как и диктатор. Они добились не свободы, а помогли установлению на полтора года жестокой диктатуры, теперь в виде триумвирата, а вскоре, в 42 г. до н. э., в битве при Филиппах потеряли и жизнь. До самого Акция (31 г. до н. э.) сбылось предсказание Цезаря: если с ним (Цезарем) случится несчастье, общество не только не обретет покоя, а втянет себя в гражданскую войну.

Как это могло случиться? Раньше успех римского завоевания мира одобряли те, кто видел в Римском государстве идеальную общественную систему. Но со второй половины II в. до н. э. умножились признаки, указывающие на явный политический и социальный кризис. Неписаная конституция больше не функционировала. Она не была универсальной, а годилась лишь для небольшого, основанного на крестьянском хозяйстве общества, которое не выходило за пределы Средней Италии. Конституция имела всевозможные внутренние противоречия и предполагала, что богатые землевладельцы-аристократы, которые делали политику, заседая в сенате или занимая высокие должности, будут согласно закону соблюдать унаследованные от отцов правила, что они в определенной степени имеют единый взгляд на устройство общества, а также сословия и единовластие. Эта внутренняя сплоченность правящего слоя профессиональных политиков, которые до сих пор безоговорочно признавали сенат как главную государственную инстанцию, исчезла во II в. до н. э. вместе с победой римлян над восточно-эллинистическими царствами и с попытками завоевать мировое господство. Индивидуалистский, эгоистический дух медленно разрушал основы традиционной структуры. Выдающийся и честолюбивый индивид больше не чувствовал себя обязанным подчиняться неписаным законам политической морали. По этой причине сенат разбился на группировки; его могущественная элита, чиновная аристократия нобилитета, к которой причислял себя каждый, чьи предки занимали высшие государственные должности, превратилась в сплоченную олигархию. Рассчитанная на маленькое государство с крестьянским населением, конституция не справлялась с потребностями мировой Империи. Основание такой Империи, сопровождающееся длительными войнами, было трудно осуществить без центрального административного аппарата или по крайней мере централизованной самодержавной власти, а только с помощью небольшого количества неоплачиваемых магистратов, да к тому же еще и сменяющихся каждый год.

В I в. до н. э. кризис неожиданно обострился: широким фронтом надвигающаяся на римлян опасность (набеги кимвров и тевтонов, войны с восставшими рабами, Митридат, пираты) потребовала чрезвычайного, распространяющегося на все провинции долгосрочного военного главнокомандования; из солдат начали набирать войсковое подразделение полководца. После первых признаков опасности Марий для решения трудной задачи набора легионов начал зачислять в войска в качестве «добровольцев» неимущих граждан, которые ранее были освобождены от военной службы. Такие пролетарии не боялись, как набранные из крестьян солдаты, что после многолетних войн застанут свои хозяйства в полном разорении. Они вышли из самых низов и, естественно, возлагали надежды на своего сенаторского командира, у которого они собирались долго прослужить, и надеялись, что в Риме он постарается обеспечить им под старость небольшой земельный участок. Эти ожидания связывали их со своим полководцем. С другой стороны, честолюбивый, энергичный сенатор получал в руки орудие для политической борьбы. Все это закончилось гражданскими войнами и военной диктатурой Мария, Суллы, Помпея и Цезаря. Нельзя было стереть из памяти пример Суллы, осмелившегося для смены одной диктатуры на другую двинуться с легионами на Рим, священные границы которого не могло перейти ни одно войско. Потом Цезарь хотел сделать формой государственного правления монархию, чтобы найти полумеры, существовавшие еще со времен Мария, и таким образом заставить признать далеко продвинувшееся политическое развитие, когда старая республика продолжала существовать только как пережиток. Если нужен еще один пример того, что военная диктатура Цезаря не была выражением случайного стремления одиночки к власти, то им являются Мартовские иды: смерть диктатора не устранила диктатуру и не привела к восстановлению древней «свободы». В это могли верить только мечтатели.