Текст книги "Сочинения"

Автор книги: Франческо Гвиччардини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

196. Если люди видят, что нужда заставляет тебя итти у них на поводу, они перестают считаться с тобой и ни в грош тебя не ставят; Забота о своем интересе или собственная злая природа в них обычно сильнее, чем сознание твоей правоты и заслуг, обязательств их перед тобой или памяти о том, что ты, может быть, попал в беду из-за них или ради того, чтобы им угодить; поэтому старайтесь не доходить до такой жизни и бойтесь ее как огня. Если бы слова эти жили в душах людей, многие из них теперь не были бы изгнанниками; не важно, были ли они изгнаны за преданность тому или другому князю, а страшно, что князь, видя их в изгнании, скажет: без меня эти люди не могут ничего, и, не стесняясь, обращается с ними, как ему вздумается.

197. Тот, кому приходится защищать перед гражданами трудные или противоречивые дела, пусть постарается, если возможно, их разделить и не говорить о втором, пока не закончено первое; возможно, что противники одного дела не станут тогда возражать против другого; если же соединить все вместе, то каждый, кому не нравится какая-нибудь частность, должен будет возражать против всего. Если бы Пьеро Содерини сумел так повести дело, когда хотел изменить законы о верховном суде[104]104
  В 1510 году после открытия заговора на жизнь Содерини он внес проект передачи политических преступлений чрезвычайному суду – Quarantia, по образцу верховного венецианского трибунала. Проект был отвергнут коллегией восьмидесяти, своего рода государственным советом Флоренции, учрежденным 27 января 1495 года.


[Закрыть], он бы этого добился и, может быть, упрочил бы правление народа. Совет не заставлять людей проглатывать горькое блюдо в один прием – часто не менее полезен в частных делах, чем в общественных.

198. Верьте, что во всех делах, как общественных, так и частных, существенно умение повернуть их в противоположном направлении; поэтому, если вы хотите вести дело, но не доводить его до конца, ведите его так, чтобы можно было всегда повернуть на другую дорогу.

199. Если вы хотите притворяться с другими или скрыть какую-нибудь свою склонность, старайтесь уверить их самыми сильными и убедительными доводами, что вы держитесь противоположного мнения, ибо, когда люди считают, что вы пришли к этому по требованию благоразумия, они легко убеждаются, что решения ваши согласны с голосом разума.

200. Один из способов найти покровительство для ваших замыслов у человека, который иначе остался бы им чужд, – это поставить его во главе их, сделать его, так сказать, их автором. Этим путем привлекаются, главным образом, люди легкомысленные, в которых тщеславие так сильно, что они думают больше о нем, чем о той существенной осторожности, которая в делах необходима.

201. Может показаться, что во мне говорит злоба или подозрительность, но дай боже, чтобы слова мои были неверны: дурных людей на свете больше, чем хороших; это особенно верно, когда дело идет об имуществе или об интересах государства; поэтому не ошибется тот, кто во время переговоров острым глазом следит за всеми, исключая только немногих, о которых по опыту или по сообщениям, вполне достойным доверия, известно, что это люди хорошие. Ловкость здесь как раз в том, чтобы не прослыть подозрительным человеком; если вы увидите, что это невозможно, то самое важное – вообще никому не доверяться,

202. Когда мстят так, что жертва не замечает, от кого идет зло, можно сказать лишь одно: что это делается ради удовлетворения ненависти и злобы; великодушнее месть открытая, дабы каждый знал, откуда она идет; тогда можно сказать, что человек поступил так не столько ради ненависти или жажды мщения, сколько во имя своей чести, т. е. чтобы о нем стало известно, что он неспособен молча сносить обиды.

203. Пусть знают князья, что не надо допускать подданных до состояния, близкого к свободе; ведь люди от природы хотят быть свободными, и естественное свойство каждого не довольствоваться тем, что у него есть, а всегда стремиться к лучшему; эти стремления сильнее памяти о любезном обхождении князя и о дарованных им милостях.

204. Невозможно помешать чиновникам грабить; сам я был совершенно чист, но под начальством моим были губернаторы и другие чиновники, и, несмотря на все мои усилия и собственный пример, я не мог по-настоящему бороться с воровством. Причина здесь в том, что деньги годятся на все, а в нынешней жизни богатого уважают больше, чем порядочного; все это еще поощряется невежеством и неблагодарностью князей, которые терпят около себя скверных людей и обходятся с хорошими слугами не лучше, чем с дурными.

205. Я был два раза во главе войск во время важнейших походов, располагал огромной властью и пришел к следующему: если верно то, что пишется о древнем войске, – а я думаю, что это большей частью так, – то по сравнению с ним нынешние войска – только тень. У современных начальников нет ни доблести, ни умения; они воюют без всякого искусства, без военных хитростей, точно расхаживают медленными шагами по главной улице; поэтому когда синьор Просперо Колонна, главнокомандующий во время первого похода, говорил мне, что я еще никогда не был на войне, я не без основания ответил ему, что, как это ни прискорбно, я и в этой войне не научился ничему.

206. Не стану спорить о том, полезнее ли для нашего тела обращаться к врачам или обходиться без них, как это долгое время делали римляне; я утверждаю только одно: потому ли, что дело это само по себе трудно, или по небрежности врачей, которым следовало бы быть внимательнейшими людьми и наблюдать за малейшими признаками болезни, но врачи наших дней умеют лечить только обычные заболевания, и науки их хватает самое большое на лечение двух припадков лихорадки; когда же в болезни встречается что-нибудь необычное, они лечат втемную и случайно; не говорю уже о том, что врачи, по самолюбию своему и по соперничеству друг с другом, – худшего вида животные, без совести и чести; вполне уверенные, что ошибки их трудно проверить, они ежедневно калечат наши тела, заботясь только о том, чтобы превознести самих себя, или унизить товарищей.

207. Безумно говорить об астрологии, т. е. о знании будущего; или сама наука эта не истинна, или нельзя знать все, что для нее необходимо, или способностей человека на это нехватает, а приходится признать, что надеяться достигнуть таким путем знания о будущем – бред. Астрологи не знают, что говорят, и догадываются о правде только случайно; таким образом, возьмешь ли ты предсказания астролога или любого человека, каждое из них может оправдаться не хуже другого.

208. Наука о законах сведена в наше время к тому, что если при решении какого-нибудь дела сталкиваются с одной стороны доказательство, взятое из жизни, а с другой – мнение ученого, который об этом писал, то надо ожидать, что мнение это возьмет верх; поэтому даже ученые, ведущие дела, вынуждены знакомиться со всем, что написано; таким образом, время, которое могло уйти на размышление, тратится на чтение книг, утомляющее душу и тело и похожее скорее на труд носильщиков, чем ученых.

209. Я думаю, что суд у турок, решения которого скоры и почти случайны, приносит меньше зла, чем судебные порядки, обычно принятые у христиан; судебная волокита стоит так дорого и так расстраивает дела тяжущихся, что вред от этого, пожалуй, не меньше, чем если бы решение было вынесено в первый же день; кроме того, если мы думаем, что решения у турок выносятся втемную, то, сопоставляя их с нашими, надо сказать, что правда находится посредине, и, наконец, решения их едва ли менее справедливы, чем наши, выносимые по невежеству или пристрастию судей.

210. Коротко и верно говорит пословица: кто говорит или пишет о многом, непременно нагородит вздору; зато мысли о немногих вещах могут быть все хорошо продуманы и выражены сжато; поэтому было бы, может быть, лучше выбрать из этих заметок один цветок, чем накоплять столько всякой всячины.

211. Я, кажется, могу утверждать, что духи существуют; говорю о том, что мы называем духами, т. е. о тех воздушных существах, которые попросту говорят с людьми, ибо у меня был опыт, который кажется мне совершенно достоверным. Но что такое духи и каковы они. Это, я думаю, так же мало известно человеку, убеждающему себя в том, что он это знает, как и тому, кто ничего об этом не думает. Знание духов, как и предсказание будущего, которому человек вверяется иной раз с искусством или вдохновением, – все это скрытая мощь природы или действительно той высшей силы, которая движет всем; она открыта ей и скрыта от нас так глубоко, что умы человеческие этого не постигнут.

212. Из трех образов правления, – власти одного, немногих или большинства, – самым худшим для Флоренции было бы по-моему правление оптиматов, так как оно неестественно и с ним так же нельзя примириться, как с тиранией. Своим самолюбием и взаимными распрями оптиматы сделали бы все зло, на которое способна тирания, и, может быть, еще скоро разъединили бы город, а из всего благого, что делает тиран, они не сделали бы ничего[105]105
  Эта мысль, направленная против буржуазной олигархии, повидимому, явилась у Гвиччардини сравнительно поздно. В «Истории Флоренции», писанной, когда ему было двадцать восемь лет, он утверждает, что «правление Мазо Альбицци было самым мудрым, самым славным, самым счастливым, какое вообще существовало когда-нибудь в нашем городе». Позднее Гвиччардини считал, что Флоренция может выбрать только между Медичи и демократией. В «Истории Италии» находим весьма суровую критику республики, которая, под именем народной власти, установила правительство, клонившееся скорее к господству немногих, чем к участию в нем всех. Дефект республиканского порядка усматривается также в том, что в нем отсутствуют те «умеренные силы, которые необходимы для достойной защиты свободы и вместе с тем предохраняют республику от вреда, неизбежного вследствие неопытности и произвола толпы» (I, 237, 463). Итальянский политик ХVI века буквально предварил позднейшие рассуждения Монтескье и Констана.


[Закрыть].

213. Человек в своих решениях и поступках всегда сталкивается с одной трудностью, именно: с правдой противоположного; нет столь совершенного порядка, в котором не скрывался бы беспорядок, нет зла, в котором не было бы добра, нет добра, в котором не заключалось бы зла; отсюда нерешительность многих людей, которых смущает всякое маленькое затруднение; людей с таким характером называют оглядывающимися, потому что они оглядываются на все. Не следует так поступать, надо взвесить неудобства каждого решения, остановиться на том, где их меньше, и помнить, что не может быть решения безукоризненного и совершенного со всех сторон.

214. У каждого человека есть недостатки, у одного их больше, у другого меньше; не может поэтому быть долгой дружбы, подчинения, товарищества там, где один не приспособляется к другому. Надо знать друг друга и помнить, что, меняя людей, не избежишь всех их недостатков, а встретишь или те же самые, или еще большие; поэтому нужно научиться приспособлению, лишь бы дело шло о вещах выносимых или не очень важных.

215. Как часто слышится осуждение тому или другому поступку, но, если бы он в свое время не совершился и люди могли бы знать, каковы будут последствия, поступок этот вызвал бы только похвалу; наоборот, сколько восхваляемых дел подверглось бы тогда осуждению. Не спешите поэтому одобрять или упрекать, судя по внешности вещей; все, что является вам, надо рассматривать изнутри, если вы хотите, чтобы суждение ваше было верным и взвешенным.

216. Нельзя выбирать в этом мире ни среды, в которой должен родиться человек, ни обстановки, в которой ему приходится жить. Поэтому, когда вы хвалите или упрекаете людей, смотрите не на условия, в которые они поставлены судьбой, а на то, как они с этими условиями справляются. Ведь, похвала или осуждение будут зависеть от того, как люди себя ведут, а не от положения, в котором они находятся, как это бывает в комедии или трагедии. В маске господина или короля человек стоит не больше, чем в маске раба; все дело только в том, кто лучше умеет ее носить.

217. Нельзя пренебрегать исполнением долга из одного только страха нажить себе врагов или кому-нибудь не понравиться; исполнение долга дает человеку славу, польза от которой больше, чем вред от возможного врага. В этом мире надо или быть мертвецом, или решиться иной раз обидеть другого; но то же искусство, которое учит нас устраивать все к общему удовольствию, проявляется и в том, чтобы знать, когда нужно итти людям наперекор; делать это надо с толком, во-время, умеренно, по достойному поводу и достойными средствами.

218. Хорошо ведут дела свои в этом мире люди, всегда имеющие в виду собственный интерес, и соразмеряющие с этой целью все свои поступки, но обманываются те, кто не знает как следует, в чем его интерес, и думает, что он всегда состоит больше в денежной выгоде, чем в чести и в умении сохранить свою славу и доброе имя.

219. Если человек принял решение или высказал какой-нибудь взгляд и вдруг изменит свое мнение по какому-нибудь признаку раньше, чем увидит исход дела, то сознаться в этом открыто будет простодушием; если он уже не может или не во власти его поправить дела, он лучше поддержит свое влияние, отстаивая первоначальное мнение; отказ от своих слов может только подорвать его значение, так как случится всегда обратное тому, что он говорил в начале или перед концом; настаивая же на своем первоначальном мнении, он будет иметь более верный успех в случае, если оно оправдается, а это еще может случиться.

220. Когда отечество попадает во власть тиранов, то хороший гражданин по-моему должен искать сближения с ними, чтобы внушать им стремление к добру и ненависть к злу; прямая польза города в том, чтобы люди благородные были в такое время влиятельны, и, хотя флорентийские невежды и слепцы всегда утверждали иное, они сами заметили бы, какой чумой было бы правление Медичи, если бы их окружали только безумцы или злодеи.

221. Если враги, объединившиеся против тебя, сцепляются друг с другом, то напасть на одного из них, чтобы раздавить их поодиночке, часто значит сплотить их вновь. Поэтому надо тщательно рассмотреть природу ненависти, возникшей между ними, а также другие условия и обстоятельства, чтобы ты мог верно решить, лучше ли напасть на одного из врагов или предоставить им драться между собой.

Заметки, писанные до 1525 года в других тетрадях, но внесенные сюда в начале 1528 года во время долгого моего досуга, вместе с большей частью заметок, заключающихся в этой тетради

222. Праздность, сама по себе, причуд не создает, но без праздности их не бывает вовсе.

223. Граждане, стремящиеся к почестям и славе, полезны и достойны хвалы, лишь бы они не шли путем захватов и партий, а умели бы создать себе славу хороших и разумных людей и служить отечеству благими делами; дай бог, чтобы наша республика была проникнута таким честолюбием. Опасны люди, поставившие себе целью собственное величие, потому что человека, создавшего себе этот кумир, не остановит ничто, – ни справедливость, ни честность, – и он готов все сравнять с землей, лишь бы дойти до цели.

224. Дурной гражданин не может надолго сохранить доброе имя; поэтому люди, желающие скорее казаться, а не быть хорошими гражданами, должны поневоле заставить себя ими быть, иначе они в конце концов перестают ими казаться.

225. Человек от природы склонен к добру, и добро нравится всем больше, чем зло, если только зло не приносит наслаждения или выгоды; однако природа человеческая хрупка, соблазны же зла бесконечны, и люди легко отступают от природной склонности ради интереса. Поэтому не ради насилия, а для удержания людей в верности их природе изыскали мудрые законодатели для них шпоры и узду, т. е. награду и наказание; если к ним не прибегают, то хорошие граждане встречаются в республике только как величайшая редкость. Мы видим это во Флоренции по опыту каждого дня.

226. Если мы слышим или читаем о ком-нибудь, кто, без всякой выгоды или интереса для себя, предпочитает зло добру, его надо назвать зверем, а не человеком, ибо у него нет стремления, общего от природы всем людям.

227. Велики недостатки и неустройства правления народного, и тем не менее в нашем городе мудрые и добрые граждане одобряют его как меньшее зло.

228. Отсюда можно заключить, что во Флоренции мудрый человек в то же время хороший гражданин, ибо, не будь он хорошим гражданином, он бы не был мудр.

229. То великодушие, которое нравится толпе, лишь крайне редко встречается у людей действительно мудрых; поэтому достоин хвалы не столько тот, кто кажется великодушным, сколько тот, кто действительно достиг зрелости ума.

230. Народ любит в республике того, кто творит справедливость; к мудрому он чувствует скорее почтение, чем любовь.

231. О боже! Насколько больше доказательств близкого упадка нашей республики, чем ее утверждения на долгое время.

232. Человек здравого суждения стоит больше человека большого таланта; это гораздо вернее обратного.

233. Не противно равенству в правлении народном, когда один гражданин пользуется большим влиянием, чем другой, лишь бы это было данью всеобщей любви и почтения и вместе с тем народ имел бы возможность сменить его, когда захочет; напротив, без таких столпов республикам держаться трудно; благо было бы нашему городу, если бы флорентийские глупцы это понимали.

234. Кому приходится приказывать другим, тот не должен быть чересчур скромен и стесняться повелевать. Я не говорю, что такой человек должен быть совсем свободен от этих качеств, но в большой степени они вредны.

235. Очень полезно вести дела свои в тайне, но еще полезнее не показывать этого друзьям; многие из них, видя в этом недостаточное уважение к. себе, впадают в гнев, когда чувствуют, что их не хотят посвящать в свои дела.

236. Три вещи хотел бы я видеть перед смертью, но я сильно сомневаюсь, что увижу хотя бы одну, даже если бы мне довелось прожить долго: это хорошо устроенную республику в нашем городе, Италию, освобожденную от всех варваров[106]106
  Патриотическая мечта Гвиччардини об освобождении Италии от иноземцев только внешне сходна с мыслями Макиавелли. Автор «Ricordi» с его планами аристократической конституции совсем не был сторонником единства Италии. См. вводную статью.


[Закрыть], и мир, избавленный от тирании этих злодеев попов.

237. Тот, чья безопасность не обеспечена договорами или сознанием могущества, при котором вообще нечего бояться, тот поступает безумно, оставаясь нейтральным во время войн между другими, ибо он не удовлетворяет побежденного и делается добычей победителя; кто не верит голосу разума, пусть посмотрит на пример нашего города и на то, что получилось из нейтралитета во время войны, которую папа Юлий и католический король Арагонии вели с Людовиком, королем Франции.

238. Если хочешь оставаться нейтральным, условься по крайней мере о нейтралитете с той стороной, которая его желает, ибо это один из способов присоединиться к ней; если эта сторона победит, ей будет, может быть, несколько неловко или совестно тебя притеснять.

239. Сдерживать целомудренно свои желания – это гораздо большее удовлетворение, чем давать им волю, ибо одно преходяще и идет от тела, другое же, если только страсти немного остынут, прочно и идет от души и совести.

240. Чести и известности надо желать больше, чем богатства, – но так как в наши дни влияние без богатства сохранить трудно, то люди выдающиеся должны стараться иметь его, но не в безмерном количестве, а в том, какое нужно для цели, именно для того, чтобы достигнуть или сохранить влияние и власть.

241. Народ во Флоренции в общем беден, а по свойству нашего образа жизни каждый жаждет богатств; такой народ не годится для защиты свободы города, потому что стремление к богатству побуждает человека добиваться своей частной пользы, не думая о чести и славе государства и нисколько с этим не считаясь.

242. Известь, скрепляющая здание государства тирана, – это кровь граждан; каждый должен был бы употребить все свои силы на то, чтобы в его городе не пришлось строить такие дворцы.

243. Если в городе установлен терпимый строй, хотя бы и с некоторыми недостатками, то пусть граждане, живущие в республиках, не стараются изменить его ради лучшего, потому что за этим почти всегда наступает ухудшение; не во власти человека, изменившего прежний порядок, устроить новое правление, которое бы точно совпало с его намерениями и мыслями.

244. Зло, творимое власть имущими в городе, делается большей частью из-за подозрительности; поэтому, если кто-нибудь возвысился, город не может быть благодарен людям, возбуждающим его на новый порядок без достаточных оснований, ибо это увеличивает подозрительность, а вместе с ней и все зло тирании.

245. У бедных злоба легко может явиться случайно, у богатых она чаще идет от природы; поэтому в человеке богатом она заслуживает более строгого осуждения, чем в бедном.

246. Если князь или частный человек хочет при помощи своего посла или через другое лицо заставить кого-нибудь поверить неправде, он должен сперва обмануть самого посла, потому что тот действует и творит с большей силой, когда думает, что замысел князя ему известен, и он не стал бы так стараться, если бы знал, что это только притворство.

247. Важнейшие дела часто зависят от вещей, кажущихся ничтожными, поэтому надо быть осторожным и вдумчивым даже в малых делах.

248. Легко испортить свое благополучие, но трудно его добиться; поэтому тот, кто дошел до высокого положения, должен сделать все усилия, чтобы оно не выскользнуло у него из рук.

249. Безумно гневаться на людей, стоящих так высоко, что ты не можешь надеяться им отмстить; поэтому, если ты чувствуешь себя оскорбленным ими, надо терпеть и притворяться.

250. На войне все меняется с каждым часом, поэтому не надо слишком воодушевляться от новых успехов и отчаиваться от неудач; перемены происходят часто; пусть это научит человека не пропускать на войне счастливые случайности, ибо время их не длится долго,

251. Торговцы кончают большей частью несостоятельностью, мореплаватели – кораблекрушением, так же несчастно кончает тот, кто долго управлял землями церкви.

252. Маркиз Пескара говорил мне однажды, что редко удается дело, успеха которого желают все; если это верно, то потому, что дела обычно вершатся немногими, а цели немногих почти всегда противоположны целям и стремлениям большинства.

253. Не боритесь никогда с религией и вообще с вещами, зависящими, повидимому, от бога, ибо слишком сильна власть этого слова над умами глупцов.

254. Справедливо было сказано, что слишком большое благочестие калечит мир, так как оно размягчает души, вовлекает людей в тысячи заблуждений и отвращает их от дел благородных и мужественных; я не хочу этим выразить неуважение к вере христианской и богопочитанию, – наоборот, я хочу только подтвердить и усилить его, различая между излишним и достаточным и побуждая умы верно различать вещи, с которыми должно считаться, от тех, которыми можно пренебречь.

255. Всякое обеспечение, которое можно получить от врага, хорошо, будь то клятвы, слово друзей, обещания или иные ручательства. Однако, ввиду дурного склада людей и изменчивости времен, не существует лучшего и более крепкого обеспечения, чем такое устройство дел, чтобы безопасность твоя основывалась больше на том, что враг не может тебя притеснять, чем на том, что он этого не хочет.

256. По образу жизни мирской не может быть большего счастья, чем видеть врага своего поверженным и отданным тебе во власть; для такой цели нельзя упускать ничего. В этом великое счастье, но человек прославится еще больше, если воспользуется таким счастьем как подобает, т. е. будет милостив и простит; каково свойство душ благородных и высоких.

257. Заметки эти – правила, которые можно написать в книгах, но бывают случаи особые, которые по причине иной их природы должны разрешаться по-другому, и писать о них можно разве только в книге человеческой мудрости.

258. Древние любили пословицу: Magistratus virum ostendit; она позволяет распознать человека не только по месту, которое ему отведено, но она важна также потому, что могущество и несдержанность раскрывают склонности души, т. е. самую природу человека, знайте, что чем выше стоит человек, тем меньше он себя обуздывает и больше дает воли тому, что составляет его природные качества.

259. Умейте не ссориться с властями отечества своего; не доверяйтесь надежде, что, по образу жизни вашей, вам никогда не случится попасть к ним в руки, ибо возникает бесконечно много неожиданных случаев, когда приходится к ним обращаться; и, наоборот, если власти хотят тебя покарать или отмстить тебе, пусть не делают этого поспешно, а выждут время и случай; они, конечно, почуют его еще издали и смогут исполнить свое желание целиком или частью, не обнаруживая ни злобы, ни страсти.

260. Если тот, кто правит городами или народами, хочет, чтобы подвластные ему держались спокойно, он должен быть строгим и карать за все проступки, но может показать милосердие в выборе наказания; ведь помимо случаев безобразных, или таких, когда надо показать пример, обычно вполне достаточно наказывать за проступки, считая по пятнадцати содьди за лиру.

261. Если бы слуги были умелы или благодарны, то для хозяина было бы долгом чести оказывать им всяческие благодеяния, но так как по большей части это люди иной природы, которые бросают или изводят тебя, как только получат все, что им нужно, то полезнее подходить к ним с стиснутой рукой; лаская их надеждой, надо давать ровно столько, чтобы они не отчаивались.

262. Слова эти надо применять так, чтобы слава человека, скупого на благодеяния, не отгоняла от тебя людей, и избежать этого легко, если осчастливить кого-нибудь не в пример прочим; дело в том, что власть надежды над людьми обычно так велика, что пример одного облагодетельствованного тобой приносит тебе больше пользы и действует на других обычно сильнее, чем пример сотни людей, не получивших от тебя никакой награды.

263. Люди больше хранят в памяти своей обиды, чем благодеяния; наоборот, вспоминая о благодеянии, они его преуменьшают, ибо убеждены, что заслуживают большего, чем в действительности; обратное происходит с обидами, боль от которых в каждом человеке сильнее, чем это было бы разумно; поэтому, когда прочие условия равны, остерегайтесь делать кому-нибудь приятное, если это должно быть в той же мере неприятно другому, ибо по причине, указанной выше, проигрыш от этого в общем больше, чем выигрыш.

264. Вы можете скорее положиться на того, кто в вас нуждается или имеет в данном деле общий с вами интерес, чем на того, кто вами облагодетельствован, ибо люди обычно неблагодарны; если не хотите обмануться, соразмеряйте с этим ваши расчеты.

265. Я написал предыдущие заметки для того, чтобы научить жить и знать настоящую цену вещей, а не для того, чтобы отвратить вас от благодеяний; ведь, помимо того, что это вещь благородная и проистекающая из прекрасной души, мы видим, как благодеяние иногда вознаграждается, и так щедро, что это оплачивает многих; возможно, что власти, которая выше людей, угодны благородные поступки и она не хочет, чтобы они всегда оставались бесплодными.

266. Устройтесь так, чтобы иметь друзей, ибо они хороши в такие времена и в таких случаях, о которых ты бы не подумал; мысль эта простая, но глубину ее не может понять тот, кому не пришлось в каком-нибудь важном деле испытать ее на опыте.

267. Всем нравятся люди от природы правдивые и открытые; быть таким, конечно, благородно, но иногда это тебе вредит; с другой стороны, злая природа людей делает притворство полезным и часто даже необходимым, но оно внушает ненависть и есть в нем нечто отталкивающее; каков должен быть выбор, я не знаю; хотелось бы думать, что в обычной жизни можно итти по первому пути, не отказываясь в то же время от второго; это значит, что в делах простых и в жизни обыденной надо быть правдивым, чтобы прослыть человеком прямым, и все же в некоторых важных и редких случаях следует прибегать к притворству, которое будет тем полезнее и тем лучше удастся, что тебе поверят легче, так как ты слывешь иным,

268. По причинам, о которых сказано выше, не одобряю того, кто живет всегда притворством и хитростью, но извиняю того, кто иногда к этому прибегает.

269. Если хочешь скрыть то, что ты сделал или пытался сделать, знай, что всегда лучше это отрицать, даже если поступок твой совершен почти открыто и на виду у всех; упорное отрицание, конечно, не убедит того, у кого есть улика или кто верит противоположному, но оно, по крайней мере, склоняет к тебе его мысли.

270. Трудно поверить, как важно для правителя, чтобы все касающееся его хранилось в тайне; дело не только в том, что замыслы твои могут быть предупреждены или разрушены, если о них узнают, но одно неведение твоих мыслей заставляет людей внимательно и настороженно следить за твоими поступками, так что малейшее твое движение перетолковывается на все лады; имя твое становится известным повсюду. Поэтому тот, кто находится в таком положении, должен был бы приучить себя и своих сотрудников молчать не только о тех делах, о которых знать не следует, но и о всех тех, о которых не полезно объявить всенародно.

271. Заметка моя о том, что не следует сообщать свои тайны, если тебя не заставляет необходимость, пригодна для всех, ибо каждый, кто сообщил другому тайну, становится его рабом, не говоря уже о всех других несчастиях, к которым знание тайны может привести; если же необходимость заставит вас рассказать что-нибудь, делайте это как можно позже, ибо время рождает тысячи дурных мыслей.

272. Обнаруживать свою радость или неудовольствие очень приятно, но вредно, а потому мудрость в том, чтобы сдерживать себя, хотя это и очень трудно.

273. Когда я был послом в Испании при доне Феррандо, короле Арагонии, князе мудром и славном, я заметил, что, затевая новый поход, или другое важное дело, он не объявлял о нем сразу, с тем чтобы оправдывать его потом, но поступал совершенно обратно; он действовал так искусно, что еще раньше, чем замыслы его открывались, все уже говорили, что король по таким-то причинам должен сделать именно это; когда же впоследствии объявлялась всенародно воля короля сделать то, что уже раньше казалось каждому справедливым и необходимым, трудно поверить, с каким сочувствием и с какой хвалой встречались его решения.

274. Даже те, кто умудряется забывать о судьбе, приписывая вое благоразумию и таланту, не могут отрицать, что величайшая милость судьбы проявляется хотя бы в том, что тебе вовремя представляются случаи, когда твои таланты могли бы проявиться всего ярче. Мы знаем по опыту, что одни и те же таланты ценятся в одни времена больше, чем в другие, и дело, благодарное в одно время, будет неблагодарным в другое.

275. Я не хочу упрекать тех, кто в порыве любви к родине готов подвергнуть себя опасности ради восстановления ее свободы; однако я утверждаю, что люди, желающие изменить в нашем городе государственный строй ради своих интересов, неблагоразумны, так как это дело опасное. Мы видим по опыту, что заговоры удаются лишь в редчайших случаях. Даже при успехе тебе почти никогда не удается сохранить надолго изменения, о которых ты мечтал, но, кроме того, ты обречен на постоянные терзания, так как всегда приходится опасаться, как бы не вернулись и не погубили тебя изгнанные тобой.

276. Не надрывайте своих сил, добиваясь перемен, которые ничего, кроме видимости, в людях не меняют; какая польза для тебя, если зло и обиду, которые наносил тебе Петр, будет наносить Мартин; например, какая радость для тебя, что уйдет мессер Горо, если на его место придет другой, ему подобный.

277. Кто приступает к переговорам, пусть помнит, что нет ничего более гибельного для них, чем желание получить слишком много; на это уходит больше времени, в дело вовлекается больше людей, смешиваются разные вещи, и таким образом подобные затеи легко можно раскрыть; кроме того, надо думать, что судьба, от которой эти вещи зависят, гневается на человека, желающего в такой мере освободиться от ее могущества и обеспечить себя; итак, я заключаю, что вернее итти даже на известный риск, чем добиваться, чтобы все было обеспечено до конца.