Текст книги "Не обещай (СИ)"

Автор книги: Фло Ренцен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ Объяснительный скрининг

Проходит день-другой.

– Здравствуй, Кати.

Так, теперь Миха. Они что – решили по очереди?..

Если б в этот момент у меня от неожиданности вывалились из рук ключи от «мини», если со звоном упали бы на бетонный пол, я бы уважать себя перестала.

– Ну привет.

Так, он не уходит.

В самом деле, не надеялась же я, что Линда передала ему наш разговор на словах. А жаль.

Как это утомительно...

– Как ты?

Утомительно, что он не может просто так пройти мимо, будто мы незнакомы. Утомительно, что я при всей моей утомленности готова уделить ему внимание. И значит, мне придется тоже «спешиться» и с серьезным лицом внимать тому, что он там собрался мне говорить – прощения, что ли, просить?..

– Прости меня. Прости за то, что я сделал.

«Спасибо, что ментам на меня не заявила....» У него хватает соображения не говорить этого, хоть об этом он наверняка тоже думал.

Видимо, Миха не совсем урод. Вернее, никогда им не был – просто воображаемый семейный кризис довел его до крайности. А тут еще я отказалась от принятия участия в его семейных планах – новых и хорошо забытых старых. Вот он и ударил меня. Я это понимала и фактически остыла.

Но произошло и другое. От чувств к Михе уже в момент нашего с ним адюльтерного траха не осталось и осколков. А если бы и оставались – его мерзкая пощечина, когда обожгла мне щеку, расплавила бы их, испепелила. Превратила бы в «ничего». А где «ничего», там нет ни упреков, ни обид.

– Ладно, – говорю ему просто.

Подмечаю, что он осунулся немного, что при его атлетическом телосложении делает его почти тощим. Может, стало известно еще что-то новое и удручающее насчет ребенка. Их ребенка.

Бог с ним. Бог с ними – не мое. Завязано – с ним, с его жизнью, в которой нет меня, с той жизнью, в которой я была. Завязано. Ладно.

Делаю движение, будто собираюсь уйти – и не ухожу. Потому что чувствую: не «ладно». Еще нет.

«Что было, то было. Я принимаю твои извинения...»

Нет, я не говорю ему этого. Потому что не принимаю. Организм не принимает.

Я фактически остыла, пока не увидела его только что. Пощечины не остывают, не смываются, как видно.

У каждого свое: он за что-то там меня ударил. За что-то свое, такое, что толкнуло его на подобный неадекват. А мне плевать на это. Тогда еще было плевать на его заморочки, иначе не спровоцировала бы невольно его поступок. Сейчас плевать, что он уже попросил прощения за рукоприкладство. Простить его я физически не могу – я же сказала, организм не принимает. Но зла не держу. А еще плевать, потому что и у меня свое. То, что он вытеснил за маловажностью. Но оно, это «мое» так и осталось невысказанным. О нем собираюсь говорить.

– Я хотела этого ребенка. Нашего, – сообщаю ему просто. – И я не избавлялась от него. Ты не имел права меня в этом подозревать.

Не собираюсь его «доканывать». Я и Миха теперь чужие, но все это я должна была сказать не маме, не Рику и не подругам – все это я должна была сказать ему. Я припозднилась, но «слишком» поздно, по-моему, не бывает.

Его «забирает», кажется:

– Я не знал. Ты не рассказывала.

– Ты не спрашивал.

Пусть прочувствует, пусть прозреет, в конце концов. А то штамповать их собрался до получения угодного ему результата.

– Ты давно хотел, и я готовилась сделать тебе сюрприз.

Тогда он толком не понял, что и он потерял ребенка.

Плевать. Плевать, если сейчас все это далеко. Плевать, что у него теперь будет его ребенок и что реальные проблемы с его ребенком близко.

– Поначалу в Милане у меня был сильный токсикоз... Тошнило с утра и до вечера. Но я держалась, не говорила тебе. Помнишь, я тогда неделю-две болела.

Не помнит. Был занят Линдой. Сильно занят. Пусть слушает теперь – мне больше некому рассказать.

– Потом отпустило. Больше не тошнило и постоянно было так тепло. Начинаешь быстро уставать. А потом уже чувствуешь, что ты не одна в твоем теле. Что там поселился еще кто-то.

Невольно улыбаюсь и смотрю на него.

Он потрясен.

Но я давно перестрадала и теперь рассказываю обо всем спокойно и доходчиво. Доношу недоносимое.

– Этот кто-то растет...

– Мальчик или ... – глухо спрашивает он.

– ...не знаю, – перебиваю я, потому что сама тогда попросила не говорить мне. Но тут же говорю зачем-то: – Девочка.

Замолкаю, чтобы припомнить, что там еще было. Не так-то много мне осталось рассказать о нашей «девочке».

– Каждый день что-то новое. Какой-то новый дискомфорт. Новая заморочка для меня – новый шаг для нее. Скачок. А потом уже начинаешь ждать их. Читать, там, всякое. Я начала представлять себе, как она будет пинаться и тут же думала, что когда-нибудь ты непременно будешь играть с ней в теннис.

Он едва заметно кивает, как если бы хотел сказать: конечно, непременно. Стал бы играть.

– Я любила ее. С тех самых пор, как почувствовала ее в себе. И не перестала любить ее, когда узнала про тебя и Линду.

Кто изменяет, будучи в семье, тот не только партнера предает, а всю семью. Детей. Мой отец – не исключение, но я все равно его люблю.

Михе непросто будет услышать то, что я еще ему скажу.

– Это... случилось на тринадцатой неделе. Я тогда как раз переболела. Помню, рада была, что не корона. Может, тогда и подхватила инфекцию и не оклемалась. Или с генетикой что-то у нее было, вот организм и решил. Сам.

Не озвучиваю перед ним других возможных причин – пусть почитает, если интересно. И пусть поймет, наконец, что он тут ни при чем. Что ему не нужно еще и за это просить прощения.

– У меня начались боли. Сильные. Я как-то сразу почувствовала: что-то не так. Поехала в больницу. Ее не стало уже по дороге.

«Следующая! Та-ак-с, что у нас?..»

Грузная тетка-медсестра подплыла ко мне в предбаннике среди счастливых будущих рожениц, потом, видимо, разглядела мое лицо и всю меня и без дальнейших расспросов повела в кабинет.

Вспоминаю и не рассказываю – он не поймет и не услышит.

– На обследовании они сказали мне, что я ее потеряла.

На этом все интересные для него моменты заканчиваются, и я не рассказываю ему того, что было потом.

Я не хотела того, что теперь с ним происходит – беззвучно, неожиданно и неодолимо. Я не хотела и не смотрю в его сторону. Я не хотела и того, что произошло со мной, но это все-таки произошло. И никого не было рядом. И после тоже – кроме мамы.

Ничего, он быстро успокоится. Может, теперь поймет, насколько незначительна перед этим его измена.

Даю ему время, достаточно времени. Он «высыхает» и выдавливает из себя:

– Кати... я виноват в этом? Ты меня в этом винила?..

– Не виноват. Не винила...

Не выдерживаю:

– И винила!

Даю только раз, один-единственный раз вырваться наружу эмоциям и тороплюсь вывалить на него чуть ли не с бульканьем:

– Я понимала – не виноват! И я ненавидела тебя, придушить была готова!

– Почему?.. – спрашивает он тихо.

– Да потому! Ты знаешь, как херово это, когда все теряешь и даже обвинить в этом некого?! И тебя и не обвинишь даже... Да тебе даже плохо от этого не было! Мне одной... мне одной было...

Мне теперь тоже нужно время, но меньше времени, чем только что понадобилось ему.

Отдышавшись и приведя пульс в норму, сообщаю ему:

– Это все давно в прошлом. Я забыла. И простила.

Типа.

Он берет меня за руку:

– Кати...

Я обрубаю то, что бы он там ни собирался мне сказать – руку забираю у него назад и спокойно, но решительно подвожу итог:

– Давай больше не пересекаться. Так будет лучше.

Без особого удовлетворения подмечаю, что мои болючие мемуары причинили ему неудобный и незапланированный душевный дискомфорт. Выходит, потеря нерожденного ребенка – это ой, как больно, страдательно даже. Он не планировал всего этого выслушивать.

Но Миха – не страдательная натура. Кто знает, может, теперь он даже рад, что еще до всего этого от меня «избавился». А то, глядишь, еще пришлось бы тогда морально меня поддерживать. А выкидыш все равно случился бы – только так только в этом из миров, я только что сама ему сказала.

Пусть теперь по-новому взглянет на собственную жизнь, желаю ему в приступе философского оптимизма. Пусть... начнет радоваться. По-настоящему радоваться тому, что его ждет. Тому, чего у нас с ним не было.

Понял ли он, что в следующий раз ему разрешается сделать вид, что он меня не помнит?..

Так будет лучше – с этим он соглашается с безропотной подавленностью.

Больше он мне не встречается. Так и правда оказывается лучше.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Пост-командировочная

Как бы я там ни врала себе, что мне все это «уже давно по барабану» – переработать встречу с Михой получается не сразу.

Наверно, сама я в этом деле тоже изрядно косячу, совсем как с курсами самообороны – хотела записаться еще зимой, а сейчас весна уже.

Весна бушует вовсю. Ей плевать на весеннее обострение и на то, что в очередной раз подскочили «цифры».

Всем вокруг тоже плевать. «Он-офф»-корона породила всеобщую мнимую атрофию восприимчивости ко всяким там вирусам.

Есть чем заняться: у меня пять проектов на работе, веду я два из них – это Бланкенбург и «городок», да с Риком – два, без пяти минут – три. Насколько с ним вообще что-либо вести можно. И, как если бы я вообще хотела это вести. Официально я ему для того, чтобы было кому составлять строительные бумажки и подавать их куда следует.

Я уже говорила, что «партнеры» его и заказчики – ребята небезынтересные. Такое впечатление, что все это – сплошь какие-то старые знакомые, хорошие и не очень. Понятия не имею, откуда они сами и откуда у них деньги.

На ЭфЭм мы пересекаемся мало. Рассказываю об этом Каро, которая словно мониторит нашу с ним историю на манер лабораторных наблюдений. Будто мы с ним – кролики ее подопытные. Сначала она подначивала меня, что я его «впустила» и «пристроила», потом с уверенностью предрекала мне, что, если станем пересекаться на работе, это «добром не кончится» и «долго не продержится». Теперь на полном серьезе уговаривает спросить у него, точно ли он там работает.

Так я и делаю однажды – спрашиваю:

– Слушай, а ты точно уверен, что все еще работаешь на ЭфЭм?..

В шутку, конечно.

Что «это добром не кончится», я и без нее знаю – оно «добром» и не начиналось. А что «долго не продержится» – кто сказал, что долго продержусь я? Я, может, и не хочу долго. У меня, может, было уже «долго». И вообще, я задолбалась, мне отдохнуть пора, сменить обстановку. Вернее, в моем случае просто на пару дней уехать на объект.

– И не куда-то, а на Йеноптик, – втолковываю ему вечером за любовными играми. – Я ж их списывала, а они восстали из мертвых.

– М-м-г-м, – с ворчанием «отпускает» меня Рик. – «Восстали». Тут Нойштрелиц, блять... прием-сдача объекта на носу, а ей уезжать приспичило. И чего ради – вот любите вы, чтоб вам мозги ебали.

– Ты из-за Нойштрелица раскис или соскучиться боишься?

– Нужна ты больно – скучать по тебе... – ворчит он, как я вижу, уже реально обиженно.

– Ниче, не боись, – говорю, – к приему-сдаче как раз поспею.

А у самой внутри все начинает петь. Говорил же он когда-то: встреча после расставания – самая сладостная встреча. Вот и проверим.

***

Черт знает, как его понять – его бесит, что я уезжаю или бесит, что уезжаю не по его делам?.. Замечаю, что Рик в последнее время ревнует к моей работе, потому что я не для него ее делаю.

«Нужна ты больно» ... Нет, я не обижаюсь, но ведь это и карт-бланш ему – снова свалить, снова не отчитываться, где был.

И я не требую отчетов – мне не плевать, просто, по-моему, не стоит требовать того, чего ты выдержать не в силах. Что-то подсказывает мне, что в этот раз меня не будет так сильно колбасить, как в прошлый раз, когда устраивала его на работу. Он не делится соображениями, каково будет ему.

Тебе нормально, что ты не знаешь, где он, с кем и чем занят?

Каро не упрекает и уж точно не станет учить, «как удержать мужика», но ее разбирает любопытство. А мне не «нормально» – просто не мой стиль. А теперь тем более. Я ж саму себя дрессирую «не мучиться».

Вот честно, никогда не имела привычки «пасти», хоть с Михой и не то, чтобы не надо было – уж на него-то многие заглядывались.

Йеноптик отпускает-отрывает меня от себя только к пятнице. Как сказал Рик: это ж я еще с ними не работаю.

Сладко ломящая тоска по нему, по долгожданной встрече с ним. Веселая сердитость: и снова не звонил, и снова дома не был, я же знаю. И снова не спрошу, где был. Шляйся – я тебе не нянька. И ревновать не буду, не дождешься. М-м-м, думаю с неслышимым веселым ворчанием, не дождешься.

Почему я так сильно чувствую его, хоть его сейчас и нет?.. Почему мне злее-веселее не докапываться, не звонить, не ждать, что позвонит он? Не волноваться, что до сих пор не позвонил. Не гадать, вернется ли.

Откуда я знаю, что он скоро появится? А потому что вон он – появился. Пришел.

В двери появляется его персона, которую встречаю без тени удивления – наоборот, кусаю губы, чтобы не рассмеяться. На меня зыркают два сердито-серых глаза, посверкивают янтарным блеском – и смеются. Губы тоже кривятся в усмешке – оскалился.

Нет, я не требую отчетов, хоть он, как видно, хотел именно этого – чтоб его спрашивали и ревновали. Потому что злится и ревнует он. Да не-е, думаю. Хрена он с кем еще был в мое отсутствие. Хрен он согласен был бы еще на кого-то – вон, голодный, видно же. Щас проверим...

У меня внутри все прямо булькает от смеха. Кажется, мы оба так рады друг другу, так соскучились, что даже забываем поздороваться.

– Как там Нойштрелиц? – спрашиваю.

– Стоит пока.

– Не сдал еще?

– Каким образом?

Это, кажись, и камень в мой огород, но вместе с тем и подхалимаж: я подавала запрос на легализацию, мне и «сдавать» стройведомству, по крайней мере, номинально. Без меня никак типа. И-где-я-только-шлялась-куда-пропала-почему-так-долго. И-что-может-быть-за-работа-он-не-давал-распоряжения. И-как-вообще-посмела-заиметь-дела-несвязанные-с-его-делами.

Да ладно, это ж... жарко. Мы чертовски давно не виделись, сейчас, кажется, сожрать друг друга готовы – и это жарко. Не знаю, как он вообще терпит, как до сих пор еще не запрыгнул на меня.

– Как узнал, когда буду?

– Так.

– Где был, кстати?

– Где был, там сплыл, – смотрит он на меня с насмешливым удовольствием. Склонил голову набок, зараза. Так (это я – себе), спо-кой-но...

– На песика не тянешь, – замечаю.

– Чего?

– Ничего, – как всегда, не посвящаю его в свои ассоциации, «волчьи», а в этом случае «собачьи». – Хочешь заставить меня тебя нюхать?

Зачем показывать, что хочу его?..

– За каким хреном? – уже откровенно смеется он.

– Чтобы определить, с кем ты был и каким парфюмом она пользуется, – также смеюсь я.

– Не-е, я ж смыл уже давно. Под дождем. Там знаешь, дождина какой щас был.

Гад такой. Скотина. И... мне нравится. И даже если б не под дождем – от него всегда сигаретами пахнет, попробуй учуй там другие нотки.

– А я б и не стала нюхать.

– А че, насморк?

– Не. Другие дела просто. Поважнее.

– Да? Ну давай, показывай... – и, одобрительно глядя ко мне в ноутбук: – О-о-о...

Показываю ему трехмерные макеты проекта, он смотрит, а сам аккуратно убирает волосы у меня на затылке и целует шею.

– М-м, хороший проект...

Мне щекотно, я смеюсь и отдергиваюсь:

– Нрав-вится?..

– Ахереть. Я аж возбудился, – тянет мою руку к своей ширинке, я же делаю вид, что не хочу туда тянуться. – Напоминает сиськи, – продолжает. – Ну-ка... подойди-ка... – он рассматривает два здания разной высоты, – да, точно – твои.

Я шутливо возмущена этим сопоставлением, он шутливо невозмутим:

– Во, смотри.

Он начинает меня раздевать, при этом двумя пальцами «отмерять» какие-то участки на грудях, чередуя «замеры» с мокрыми поцелуями:

– Вот так. Вот здесь, здесь и здесь. Ну, точняк, я же сказал, – и одним рывком сдергивает с меня трусики.

– Ри-и-ик! – возмущенно пищу я, голая, в одних босоножках – перед ним, полностью одетым.

– Че, имя мое нравится? – глухо ворчит он и толкает он меня на стол. – До визга нравится... до писка... Давай... – внезапно рвется вниз и лижет киску, – м-м-м... визжи мое имя... – так же внезапно прекращает вылизывания, быстро расстегивается и вставляется в нее.

– Ах... ты-ы-ы... – не визжу – рычу я, ухватив его зубами за шею.

От кого поведешься, от того и наберешься.

Его щетина колет мне губы, а ноздри и дыхалку разъедает запах сигарет. Его шероховатые засаленные джинсы, будто наждаком, трут мои голые ноги. Гроблю маникюр, царапая его мокрую куртку, что стоит колом, а сама думаю со стоном:

«Дома... дома... как хорошо быть дома...»

Ему слышны лишь мои отрывисто-оторванные звуки и междометия.

Вопреки моим замыслам вместо нормальных, цивилизованных стонов я издаю истерические, хихикающие рыдания, а против его попытки засчитать это за вожделенные им визги категорически возражаю:

– Это не визги, а... эм-м-м... экстатические звуки.

Я в скором времени бросаю его куртку и пролезаю под футболку, под которой царапаю его голую спину, а его таскаю за волосы.

Но ему надоедает мое насилие над его волосами, и он тихонько требует-ворчит:

– Так, че за нахуй... ты нежней не можешь, что ли...

Могу, конечно – кончая, нежно треплю его по голове, чем вызываю на его лице блаженную улыбку.

***

Раннее лето в Берлине сейчас скорее напоминает раннюю весну.

Какой там – мило посидеть на балконе после крышесносного приветственного секса, попить чай, поесть в конце концов. Холод и сырость знают, что им здесь не место, и будто просят прощения за то, что все-таки нагрянули, застали врасплох носителей шортиков и маечек, испортили им вечер.

Тут волей-неволей не захочешь никуда вылазить из кровати, а будешь кувыркаться дальше, уже хотя бы для того, чтобы согреться. Или просто повозиться друг с другом.

– Есть охота, – замечает Рик, погрызая мое ухо.

У меня урчит в животе.

– М-гм, опять придется пиццу заказывать, – невозмутимо соглашаюсь со своим желудком. – Ну, или другое что-нибудь. Ты ж ниче не приготовил.

– Это ты ниче не приготовила, – «взъяряется» Рик, а его лапы грозными, требовательными тисками сдавливают мои сиськи.

– Я сама только с дороги.

– С дороги?.. – огрызается он, глядя на меня исподлобья. – Так тебя ж уже – с дороги... мало тебе?.. А ну, нá еще...

Мою голову недвусмысленно нагибают «на юг», заставляют взять губами член.

– Ты че делаешь... – возмущаюсь – и беру.

– Кормлю тебя... с дороги...

Я категорически несогласна с тем, что секс способен заменить еду. Категорически. Но я делаю-таки ему минет, и наш голод на время утихает, вернее, видоизменяется.

С голодным удовольствием заглатываю его и представляю, как он будет кончать мне на грудь.

Перед самым финишем Рик легонько оттаскивает меня.

– Давай, трахни меня... давай... – требует он и сажает наверх. Не прекращает хрипловатого бормотания: – О, как ты хорошо его сосала только что... прям так, как надо... чтоб язычок вперед... я чуть не кончил... еле сдержался... давай теперь... о, давай...

Смотрю в зеркало на свое извивающееся тело и на него подо мной, сжимающего мою попу с беспомощной улыбкой на лице. Он тоже на мое тело смотрит и мне в лицо – ловит мой взгляд. Я бы сказала снова, что как-то по-собачьи, но – нет, я настаиваю, на песика он не тянет. Он не смотрит заискивающе в глаза, не просит, а вглядывается внимательно, почти настороженно. Наблюдает, будто задумал что-то.

Рик возбуждает меня, воспламеняет. Я кончаю, откинувшись назад, с блаженным наслаждением полузакрытых глаз – в потолок. Бросаю ему взгляд – он смотрел на меня, а теперь отводит глаза, будто его застукали. Точно что-то задумал. Да я ж тебя знаю, волчару, думаю, извиваясь над, ним. Знаю...

Я догадываюсь, чего он хочет. Так и есть – поездив в ней, начинает юлить, то и дело вытаскивает член, а при «попытке» проникновения самым подозрительным и нехарактерным для него образом попадает не туда.

– Так, облом сегодня! – разъясняю я, сжимая его щеки.

С ним строго надо, решительно, иначе просто возьмет и поимеет, где не планировалось.

– Просто в узенькую твою хотел... – «скулит» он – пусть не надеется.

– Я сказа-ала!

Категорически нельзя давать спуск этому наглому зверюге – к рукам приберет, оборзеет в край.

– Я ж потыкаться тока...

– Я сказа-а-ала!!!

В качестве предупреждения пробираюсь и тыкаю его в задницу.

– Поты-ыкаться... – подрагивает он, сжимаясь, но не прекращает. – Он только до половины вошел...

– Не фиг, на фиг! – взрываюсь я и тыкаю его снова.

Чувствую, что он уже невменяем и, что ему как раз не дают, соображает с трудом.

От напряженности мне больно, но его это, кажется, не волнует, вот и приходится применить силу.

– А че сделаешь, если войду туда?.. – жарко шепчет он, кажется, больше возбужденный, чем отпугнутый моими тыканьями.

– Вытащу его жестко и решительно! И будет больно, – предупреждаю.

– А по-моему, щас кое-кто пищать будет... просить: «Ри-ик... трахни меня в попу...»

– Щ-щаз-з-з.

Я все-таки не думаю, что он и правда войдет туда насильно. Меня просто смешит-бесит наглая невозмутимость его нескончаемых попыток, когда я ведь до проедания дырки в башке твержу ему «нет». И – нет, сегодня я реально не намерена, поэтому и «нет».

А в следующий раз после «да» – а он, который «да», скорее всего, снова будет рано или поздно – когда я буду приходить в себя в туалете, а он – лицемерно и печальненько жалеть меня и рассуждать, что – все, хорош, отныне – только по-людски, я обязательно подколю его, чтоб слезки крокодильи-то утер. Чтоб сам себе не врал хотя бы.

***

После безобразий мой «супермен» упахивается и засыпает, а я соображаю, что супами да гарнирами не отделаешься и – вот не вру – готовлю полноценный ужин.

– Ахереть, так ты готовить умеешь, – нагло-восхищенно поглощает он после мое жаркое и пирог с яблоками. – Я заслужил все-таки?..

– Я заслужила. А ты – твое дело. Рада, если вкусно.

В общем, мне кажется, нам обоим интересней не сюсюкаться. Надолго, ненадолго – а что, если не задумываться, а просто продолжать в том же духе? А что «одним «этим» мужика не удержишь» – ну, во-первых, это мы еще посмотрим, а во-вторых, я уже говорила, что никого не держу и держать не собираюсь.

***

Меня до сих пор будоражит от моей и только моей «тайны». Тайны такой таинственной, что я никому, не то, что подругам – ему самому о ней не рассказываю. Тайны его «личности».

Да может, я бы даже рассказать о ней доходчиво не сумела. Это как тогда, с его именем – я рада, что узнала его, что у моих безудержных вскриков в экстазах появился адресат, но поначалу я, помнится, даже разочарование легкое испытывала оттого, что развеялось таинство. Я словно ношу эту тайну в себе, ни с кем ей не делюсь, она напоминает о себе неожиданно, а от напоминания этого так вставляет, будто... будто это он сам в этот момент появляется из ниоткуда и овладевает мной внезапно и стремительно.

День еще не подошел к концу, потому что после еды мы снова оказались в постели – тут недолго идти – и теперь я шарюсь в сети. Да, прямо вот так вот реально валяюсь голиком, вернее, в его майке на голое тело, с ноутбуком на коленях и... выбираю себе новое постельное белье.

Вероятно, давно пора. Ведь сколько у меня всего поменялось с тех пор, как я в последний раз его обновляла. А вот это как, соображаю, привлеченная цветовой гаммой – бирюза с какими-то павлиньими золотисто-зелеными кругами и серо-бурой картинкой посредине. Заинтересовавшись, кликаю – и отдергиваюсь даже... какая безвкусица... ну не ужас ли. Китч. А потому что серо-бурая картинка – это волк. Такой матерый, в расцвете своих волчьих сил. Пялюсь в свирепые глаза цвета желтого опала – и закрываю окошко браузера со смущенным смехом.

– Не подошел волчара? – подкравшись, осведомляется Рик – успел разглядеть соплеменника.

Подошел, хочется мне возразить ему – это я не подошла. Вместо этого занудствую:

– Ну, не на пододеяльнике же. Ну, прикинь...

Он пожимает плечами и не удивляет меня замечанием:

– Не один хер, на чем трахаться. Кстати – мысль... – и сдергивает с меня свою майку, хорошо, не разрывает напополам.

С деланным негодованием удивляюсь, откуда у него снова силы и посмеиваюсь от того, как это хорошо, когда он во мне. Но также и поеживаюсь, потому что меня еще какое-то время «преследует» морда волка.