Текст книги "Не обещай (СИ)"
Автор книги: Фло Ренцен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Опять я у него в объятиях и снова он держит в своей руке мою ладонь, будто напоминая про новый левел. И пусть взгляд его лишен нежности, пусть он по-деловому заинтересованный какой-то, как будто меня изучают, удовлетворенно находя, что со мной можно иметь дело – я чувствую себя легкой, гладкой и невероятно сильной. Классной, сексуально – и не только – довольной и уверенной в себе, как девушка Бонда.
– Ты ж сам меня хвалил, – смеюсь. – Как вообще додумался?..
Потому что, чтоб из-за Янгиабада – это вряд ли.
– На тебя посмотрел просто, – улыбается он. – Смотрел, как ты дрыхла после траха, и показалось, что тебе по жизни не хватает челленджа.
– Ну, не фига себе. Кстати, мне понравилось. Реально. Смотри, подсадишь.
– На что? – осведомляется Рик, а тот участок моего тела, по которому скользит его рука, придает его вопросу максимум непристойности.
– На скиинг, – делаю вид, что он ничего такого не делает, даже трусь собой о его руку, подыгрывая ему. – Можем повторить, пока снег есть.
– Не вопрос, – соглашается он, зевая. – Хоть завтра.
***
Глоссарик на ГЛАВУ ДВАЦАТЬ ПЯТУЮ Люмумба
Рудные Горы – горы, образующие границу между Саксонией (Германия) и Богемией (Чехия)
Синяя, красная, черная горка – обозначения уровня сложности у горнолыжных трасс, соответственно, от наиболее простого к наиболее сложному
пиццей – горнолыжной спуск «плугом»
тим билдинг эвент – мероприятие по проведению свободного времени с коллективом
апрэ-ски – посещение после лыж бара или кафе, расположенных прямо на лыжне
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ Что сказал Франк
Насчет «хоть завтра» – это Рик, конечно, погорячился. Вернее, погорячилась я, а секс с ним действовал в качестве обезболивающего.
Во-первых, назавтра, да и на послезавтра я еле хожу от страшнючей боли. Ломит все: задницу, руки, ноги, поясницу.
Во-вторых, назавтра он объявляет, что на этой неделе ему надо будет поработать побольше и подольше, приезжать он будет поздно и не надо ли мне, мол, машину. Говорю, что «не надо».
На работе мне не удается тихонько помучиться пост-синдромом моих каталок – я обязана предоставить объяснительную Рози, хорошо, хоть не в письменном виде.
– Ух ты ж, кайф, – восхищается она. – Тоже хочу. Дорого там сейчас?
– А... не знаю...
Что реально «не знаю», до меня доходит лишь в эту секунду, потому что:
– За все он платил.
Осознание сваливается, как снег на голову, нагоняет оторопь.
– За все-за все?
– От лыж до люмумбы... Инструктора, блин... Машину тоже он заправил...
– Ой-ой, – говорит Рози.
Я рада, что ей не надо пояснять, почему все это действительно «ой-ой» и почему меня сейчас легонечко колбасит.
– Эй, конфет... ты че? – щелкает пальцами у меня перед носом Рози. – Ты тут?
Не уверена – скорее, в одном месте, имя которому «ступор». Ступор, заснеженный такой. Громадный, как снежная горка.
«Себе он потому инструктора и не брал – дорого. Он на себе сэкономил. Теперь отрабатывает, деньги достает. Интересно, где. И не спросишь».
Рози, словно растирая мне спиртом обмороженные конечности, вбрасывает фразу за фразой, заставляет отвечать и тем самым участвовать в разговоре. В конце концов я оттаиваю.
Рози не заостряет внимание на том, от чего мне только что так похужело. По мере того, как я оправляюсь, во мне оттаивает нечто, доселе находившееся, по-видимому, в вечной мерзлоте. Мне становится предельно ясно, что нужно делать, что давно нужно было сделать, хоть как это сделать, я пока и не знаю.
***
Стоит только наметить цель и средства для ее достижения появляются из ниоткуда, как этакая лесенка или – никак от Рудных Гор отойти не могу – лыжный подъемник. Появились бы раньше, не будь Рик таким скрытным. Меня, вон, и расспрашивает, и вещи всякие приятные делает, а сам...
Домой на этой неделе Рик приезжает заметно позднее и выглядит измотаннее, но... хорошо, вообще приезжает (и поздней ночью, добираясь до кровати, спим мы в ней, как обычно). Сегодня он даже раньше меня дома – или это я так задержалась.
Снова вижу его за ноутом в гостиной и говорю:
– Тебе письмо.
Что-то часто он их получает и все какие-то официальные.
Он берет письмо и уходит с ним на балкон – почитать и покурить. И – то ли реально замотался, соображает тяжелее, но – забывает заблокировать ноут.
Клянусь, у меня в мыслях не было лазить в его данных, да я бы и не стала. Это всё средства для достижения цели – сами лезут, я же говорю.
Если у меня все файлы расфасованы по папочкам, то у него рабочий стол забит всякой разномастной фигней. Захоти я даже все пооткрывать – не смогла бы физически.
Благодаря маминым стараниям, я читаю и даже пишу по-русски. Поэтому, когда среди моря всякой всячины из названий и форматов вижу банальный Сертификат.pdf, то открываю, естественно, его.
Так, говорю себе, а ну-ка, в темпе... Рик сейчас вернется, времени нет совсем. Хорошо, комп у него мощный, а файл маленький – раз-раз, за считанные секунды...
Когда открывается эта штука, там первым делом мельтешит эмблема: два черных уголка, а из них, как из коробки, торчат четыре толстых красных лучика. И тотчас прыгает в глаза слово «Fachkundezeugnis», он же – «аттестат специалиста». Не успеваю стормозить, автоматически листаю-тыкаю на вторую страницу, уже без эмблемы.
Рик возвращается – а меня давно уже нет в гостиной. Мне не надо уже там быть, потому что я все сделала. Вернее, теперь мне конкретно хочется бежать, делать. Прямо сейчас. Не бегу лишь потому, что поздно, вечер уже, куда я вечером побегу-то.
Со второй страницы его «сертификата» меня только что приветствовала «Sprengberechtigung» – «лицензия на проведение взрывов», и мозги у меня взрываются довольным смехом.
В них разрывается мысль: «Рик, засранец... Это даже не подъемник. Это гребаный трамплин».
***
Как я уже говорила, сносить тоже надо грамотно уметь. Так-с, грамоты у нас есть...
– Слушай, – говорю ему через пару дней в машине – мне приспичивает «срочно» заехать в стройведомство и Рик везет меня во Фридрихсхайн. – Время есть завтра? Подскочишь?
– За каким хером? – осведомляется он беззлобно, впрочем и откусывая булочку. С утра мы успели только потрахаться, теперь едем и завтракаем на ходу.
– Да Франк... – отхлебываю чай из термоса. – Помнишь? Ну, на лыжах катались...
– М-м-м...
– Да им специалист нужен. На ЭфЭм, фирме ихней.
– Какой специалист?
Янтарем на сером в его глазах моментально вспыхивает недоверие, отражается в лобовом стекле.
– Короче, они там ареал купили. На Мекленбургской.
– «Городок»? – припоминает он.
– Ну, они-то, конечно, планируют «городок». «По-тен-ци-ал большой», – старательно передразниваю Франка. – Но там, блин, еще до этого городка... м-м-м... – отхватываю от своей булочки кусман побольше, напутствую его с набитым ртом: – Е-мае... слушай, там перегорожено, сюда заверни... ага... Там же до этого городка... – жую и делаю какие-то неопределенные размахивания руками, – ...там же разгребать и разгребать... А они ж не резиновые. И мы не резиновые, – запихиваю в рот остаток булочки, доедаю. – Верней, у них квалификаций нет. Таких, – прикладываюсь к чаю, обжигаю язык, ойкаю и начинаю тараторить: – И у нас нет. И рук не хватает, заняты все. А сейчас попробуй найди кого. А у него проект завяз. Он достал меня уже.
– Да кто им конкретно нужен-то?.
– Ой, слушай, – морщусь, будто теперь у меня болит обожженный язык (правда, болит), – да я не знаю... ты сам там с ним поговори-спроси... Он тебе скажет. Может, зацепит... Ладно, давай, – целую его на прощанье, – я побежала...
Бегу, а сама думаю: ладно, снято. Может, даже «схавал», хоть он и мнительный – жуть. Интересно, что скажет ему Франк?..
До вчерашнего разговора со мной Франк вообще не подозревал, что взрывника ищет, да так, чтоб прямо у них на ЭфЭм на работу принять. То есть, не рассматривал опцию, что так тоже можно было. Фигня, он не один такой – у меня ведь тоже была опция «пристроить» Рика. Давно была. С самого начала была. Очевидная опция и я тоже ее не рассматривала. Нет, полезная все-таки вещь эти лыжи, хоть и задницу после них только-только ломить перестало.
Тут же, как говорится, и придумывать ничего не пришлось, потому что как есть. «Городок» – это у Франка первый проект таких масштабов. До сих пор он в такое не тыкался и не подозревал, какая это муть, если надо все расчистить до «позавчера», а фирмы по взрывным работам все нарасхват, распланированы по самое не хочу, и тут же и корона, никуда ж не девалась. Они не то, что заряжают – они тупо не берутся, отшивают до «после Рождества».
«Ты как «проектного» его возьми» – жужжала я ему вчера. «Это не помешает. Если договоритесь – пусть посмотрит объект, распланирует взрывы. Там же смета нужна. Они тебе в июне предлагали – ты им смету. Глядишь, на «пораньше» сдвинется что. А там посмотришь».
А мы посмотрим, что ты скажешь.
***
Что там сказал Франк, мне говорят не сразу, потому что – похоже, под впечатлением от спонтанного собеседования – Рик пропадает на полтора дня.
Я успеваю начать нервничать: думала, «мы» завязали с этим делом. Представляю, как он пропал, ушел «в метель», или, там, «в лес». Один черт, неизвестно, к кому, неизвестно, на сколько. Представляю, как крупно поговорю с ним, если он, конечно, вернется. Костыляю себя за то, что «а вот не фиг было взрослому мужику, мурому, как черт...а-вот-не-фиг-было впаривать ему работу. Пусть бы сам разобрался».
Меня колбасит настолько, что я перестаю есть, начинаю пить – кофе, много, слишком – и между чашками – предыдущей и следующей – в состоянии перманентной дерганой взбудораженности умудряюсь обо всем проболтаться Рози.
Рози ругает меня за то, что я себя гроблю, пытается насильно вытащить меня обедать, терпит неудачу, сетует и... выказывает мне свое восхищение:
– Конфет, вот ты даешь. Ты молодец, ты знаешь...
– М-м-м... – киваю я мелко и издерганно. Курила б – затянулась бы сейчас.
– Так а он что?
– Пока ничего. Эту ночь не ночевал. И ту.
– Ой-й... Но ты молодец все равно...
Затем я опять на стройке. Холодно, дождь, ветер, но я ношусь, как угорелая и, как мне самой кажется, не говорю, а тараторю. Злоупотребление кофеином не проходит бесследно.
Теперь ночь не усну, наверно. Как стремно будет лежать одной в постели и приговаривать между постукиваниями зубов: «Я молодец... я молодец...».
Еду домой в сумерках и меня потрухивает.
В самом деле, ведь мы негласно решили, что мы теперь вместе. По-нормальному.
Но – черта с два, не по-нормальному. Его нет с позавчера. Просто предложила ему посмотреть работу. Просто предложила.
«Я молодец. Я молодец» – твержу себе, точно зубрежку. «Я так ему и скажу, что я молодец. Вернется – скажу. Если вернется. Скажу, а потом прибью».
Вечером Рик все же приходит.
Отчего-то понимаю, что больше не одна в квартире, прежде чем слышу, что пришел. Вожусь на кухне, будто ждала его с работы, ужин ему готовила.
«Позвонить не мог?! По-звон-нить-не-мог-позвонитьнемог...»
Понимаю, что ненавижу встречать его на кухне. Понимаю, что ненавижу ждать, беспокоиться и злиться, выстраивая целый мстительный многоступенчатый план приветственных наездов.
Но, разглядев его, понимаю, что он промок, голоден и вообще – довольно измотан. Осуществление наездного плана откладываю на потом.
Похоже, мы уже поздоровались друг с другом, когда он был в дверях, потому что не здороваемся сейчас.
– В ноуте полазила? – осведомляется он лаконично. – Че, интересно было?..
Так, только не надо сейчас... Ну, полазила... Только не говори мне, что это, твою мать, такая гребаная трагика. Что ты вообще-то свои долбаные вещи забрать пришел.
Однако что-либо собирать он не спешит, скорее остается, нежели уходит и кажется, ждет ужина.
– Все решения я принимаю сам, – коротко, глухо и почти безэмоционально информирует он меня. – Но тебя, я вижу, в мои дела внедрять можно.
Наверно, Франк ненароком что-нибудь ляпнул, проявил какую-нибудь неуважуху и от нее у Рика проснулся его четкий инстинкт самосохранения, который у него вообще-то и так не никогда дремлет.
Ой-ой. Надеюсь, обошлось без мордобоя. Ладно, как лучше хотела.
Он молчит.
Когда «пустила» его в ноябре, не возражал. Наоборот – целовал мои волосы, носом в меня тыкался, может, даже прослезился от благодарности – мне тогда, в той позе, не видно было. Но видимо, на Котти было совсем хреново, а теперь еще не совсем. А может, работать у кого-то в подчинении – тупо не «его» это.
В его молчании затаилась угроза, и угроза эта обращена ко мне, мол, начну пытаться его перекраивать – могу пенять на себя... Хочу попробовать?..
Хочу, если честно. Не потому, что собираюсь его перевоспитывать и не потому, что мне не престижно с ним, безработным, притаскивающим бабло не знаю откуда – и хорошо, что не знаю. Хочу потому, что... хочется его разозлить, а потом посмотреть, как он будет злиться. А еще мне кажется, что с постоянной работой по специальности ему будет лучше, чем без. Как сказать ему об этом, не знаю. Молчу. Так и едим молча.
Когда после ужина загружаю посудомойку, пользоваться которой с недавних пор стала заметно активнее, ощущаю его вымытые руки у себя на попе, а его сыто-успокоившееся дыхание – на шее.
– Остаться решил? – спрашиваю только.
Спокойно, вообще-то, спрашиваю, но «решил» выходит несколько подчеркнуто.
– А че, я лысый? – спрашивает он мою шею и, тихонько царапая, вштамповывает в нее теплые поцелуи.
Не-е, думаю, ты взъерошенный. Резко поворачиваюсь, чтобы сказать ему об этом, и вижу, что – да, как всегда, да еще небритый и помятый.
Но меня уже целуют и лапают, умело залезая везде и повсюду.
Левой Рик как-то особенно тискает мою руку и поясняет:
– Проверить хотел, нет ли у тебя в ней сковородки.
Не удержавшись, хихикаю и соображаю, что – да блин, какой-никакой, а кайф ведь.
Оказываюсь права – кайф действительно наступает. Вернее, уже имеет место быть – мы лишь переносим его в ванную.
Устала?.. Устала... издергалась... злилась... Ничего, целуй... Не злюсь теперь. Не злюсь, потому что уже – в экстазе. Да, вот так... Да, посади на себя... да, посади на него... да, сожми мне попу... да, натяни, натягивай... да, надень, надевай меня на себя... Да, бейся в меня снизу, пробивайся глубже, выше в меня... Да, я выше тебя сейчас... Ты сам меня посадил, сам возвысил... сам такой сделал... да... о, да... Но я не выше ни хрена, это иллюзия все... Да, ты оттуда, с твоих низов вбиваешь в меня иллюзию за иллюзией, какие мне несвойственно испытывать... было... до тебя... Да, снизу-вверх... да, так – не стрелой, не до тонко-острой, режущей боли, а мощнее, требовательней и основательней. И без боли совсем. Да-а-ах-ха-ха-а... дай вжать себя в меня... твое лицо – в грудь ко мне... Еще одна иллюзия, что я дыханием твоим повелеваю, вожму твой нос сильнее, глубже ко мне между грудей – ты задохнешься... не-е-е – я ж задохнусь вместе с тобой от такой болючей вмятины... от тебя в груди... и от тебя во мне... и от того, как высоко, как глубоко ты в меня забрался... Как стонет мое тело от тебя... как изгибается дугой, как норовит сложиться пополам... Как я стону в экстазе... и от жадности... Как бесконечно мало мне тебя во мне – от этого все стонет тоже... Я ж говорила... я ни хрена не выше... Ты приподнял – ты и опускаешь... то есть – да, ты заставляешь опуститься... ты прогибаешь спину... мою... назад... Нет – это я сама... а ты – носом ко мне между сисек... и покусываешь... и рычишь им что-то... И вздергиваешь... и вздергиваешь меня... А я только смеюсь от зарвавшегося наслаждения... от взорвавшегося наслаждения... По взрывам это ж ты спец у нас... теперь я это подтверждаю. Не злюсь, а подтверждаю... Да... Да!.. Я подтверждаю. Только целуй...
В общем, помылись, потрахались в ванной, перенеслись в спальню, потрахались в спальне.
Лежу на нем. Мы завершили тем, что я была сверху. Мои волосы упали ему на лицо, и он развешивает их по себе, расправляет.
– Ты из-за этого так?.. – осведомляюсь. – Что ноут смотрела?..
Вообще-то мне хочется спросить: «Где был?» – но я выше этого.
– Если ты думаешь, что я трахнул тебя и «отошел» ... – он даже не выныривает из-под пелерины моих волос – лишь обеими рукам обнимает-сжимает попу, – ...ошибаешься.
– Если ты думаешь, что я трахнула тебя и буду извиняться... – сминаю грудями его нос.
– Если ты думаешь, что я трахнул тебя и жду твоих извинений... – внюхивается, впахивается он носом в мои сиськи.
– Ладно, проехали, – смеюсь я отчасти потому, что щекотно, и отчасти потому, что мне захотелось еще немного потискаться с ним перед сном, а разбирать что-либо перехотелось.
Интересуюсь на всякий случай:
– Так че там было-то?
– Где? – гладит он кончиками пальцев мою голую спину.
– Да ладно! Что Франк сказал?
– Франк?.. А-а... Да ниче. Нормально.
Да ну.
– То есть? – даже приподнимаюсь на локтях.
– Ну да.
И где был-л-л?.. Не-е, не дождется.
– Вчера объект ездил смотреть. Допоздна – в машине покемарил.
"Пропажу" мини я и не заметила...
– Ту ночь?..
Блин, язык прикусить не успела.
– Ту ночь – тоже. В Нойштрелице, на стройке заебался совсем... и чем пилить потом оттуда... Сегодня первый день отработал у него. На испыталке пока, потом возьмет на «фест».
***
Глоссарик на ГЛАВУ ДВАДЦАТЬ ШЕСТУЮ Что сказал Франк
ареал – территория, большой участок
фест – постоянная работа
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Маникюр
Оправившись после шоковой терапии спонтанного визита «к дочке», моя бедная мама решила отныне быть поосторожнее. Вернее, это у нее специфика такая – «наказывать» за провинность. Делать вид, будто я никуда ее не приглашала, а она милостиво не соглашалась прийти.
Поэтому в четверг я деликатно напоминаю, что в это воскресенье жду ее ко мне. Что «ко мне» – это «к нам», лишний раз не афиширую. Мама делает вид, будто слышит об этом впервые, приглашение мое ей в тягость, но она – исключительно из соображений самопожертвования – соглашается его принять.
– Что ж, могу приехать. Мне, правда, курсовые для старшеклассников готовить надо. Ну, да ладно. А.. – как снова его зовут?..
– Рик.
– «Рик», – будто делая над собой усилие, произносит мама, – он далеко от тебя живет?
– Близко, – говорю лаконично, решая, что хорошенького понемножку.
Вот приедет мама и сама все увидит, так сказать, глазом, не замылившимся от возмущения безбашенностью и аморальностью своей дочери.
– Рик специально для тебя приготовит закуску.
– Польщена, – мама все равно не выказывает признаков оттепели.
Ее деланное легкое недовольство меня забавляет. Ощущаю, как сильно соскучилась по запрещенным ныне сходкам-скопищам своих людей, семейным праздникам и встречам и припоминаю, как накрылся мамин последний визит.
– Мам Лиль, пораньше подъезжай.
***
Мама не любит салонов, но любит, чтобы все было «как в салоне».
– Катюх, я к тебе с аппаратом приеду, – ставит меня в известность мамино лицо на дисплее. – И с подставкой.
Так она называет складную кушетку. И вообще, мама хочет мне сказать, что я должна ее забрать.
– Мам Лиль, у меня сегодня машины нет.
– Опять сломалась?
– Рик забрал.
– То есть как – забрал?
– Он на объекте. До вечера.
Надеюсь. Уехал вчера на весь день на «мини», вернулся, переночевал, сегодня рано утром уехал опять. В ЭфЭм на сегодня запланировано нечто вроде субботника, так что вроде и правда не к какой-то бабе на моей машине смотался и не сторожить не свой бизнес. Это я сама себе так шучу.
На самом деле мне не грустно и меня ничто не бесит – наоборот. Все это так... обыденно, по-бытовому. Нормально. Поэтому мне необычайно приятно говорить об этом с мамой.
Но моих чувств не разделяют.
– На стройке, что ли, работает? – морщится мама.
– Да, представляешь? – радуюсь я, будто и мама тоже только что обрадовалась. – Взрывником-экспертом.
– Час от часу не легче.
– Это только кажется, что опасно. Там у них все компьютеризовано.
Наверно же...
– Кроме того, он больше планирует.
– Хозяин – барин.
Кажется, маме неинтересно, опасно это или не опасно – у нее на лице неодобрительное недовольство. Подозреваю, что это не из-за того, что ее лишают «пуфика», но на всякий случай предлагаю:
– Давай у тебя?
– Нет уж. Я уже настроилась.
Мама, как, наверно, многие мамы, любит пообижаться, если ей о чем-нибудь не рассказывают. Однако по приезде ко мне она делает вид, будто ей неприятно одно упоминание Рика, и морщится от воображаемых «подробностей».
У меня не развешены сушиться его трусы, не валяются по комнатам грязные носки, а на столе нет пепельницы, полной окурков (у меня ее вообще нет). Но этого и не нужно: взгляд ее падает на его ноут – теперь он оставляет его на рабочем столе рядом с моим – и она не выдерживает:
– Так вы прямо съезжаться собираетесь?
– Уже съехались.
– Ох, смотри, Катька, смотри-и! – трагически восклицает мама.
– Мам Лиль, не дергайся, а... ты мне всю работу испортила.
– Как так можно!
– Что – можно?
Корректирую свои маникюрные старания под причитания мамы:
– Очертя голову бросаться на первого встречного!.. Откуда ты его, такого, выкопала? Где ты с ним познакомилась?!..
– Ну, где обычно выкапывают... и знакомятся...
И... не только знакомятся...
– ...на работе, что ли? – не слушает меня мама, тем самым избавляя от необходимости врать. – Вот никогда не могла понять, что за профессия у тебя такая, а? Для девушки... Бог его знает, все люди как люди, работают где-нибудь... в школе, в университете, в банке. Да хоть в больнице, наконец...
– Окстись, мам Лиль. А корона? – возражаю спокойно, преисполненная решимости доделать маме этот чертов маникюр. Хотя бы на одной руке.
– Хорошенькое дело! Вон – машину ему уже даешь! У него что – своей нет? – и, прежде чем возникает надобность что-то на это ответить: – Да мало ли, как он ездит... Вон, пиво дует как... Надеюсь, за рулем-то хоть не пьет...
– Да, а ведь правда, – «припоминаю» внезапно, будто встрепенувшись. – Постоянно пиво дуть – эт вредно. Вот Миха, для примеру, такого никогда не делал.
Мама нервно закатывает глаза.
Достала я ее: если припугнуть хочу, упоминаю Миху. Сейчас будто ведром холодной воды ее окатываю, и она смолкает. Молчу и я да так и работаю молча.
Мне удается сделать не только одну руку, но и начать другую.
Когда, по-видимому, особенно удачно тянусь за чем-то, мама видит незаживший синячище у меня на руке. У нее спирает дыхание.
Пытаясь осторожно взять меня за руку, она спрашивает упавшим голосом:
– Катюш, ты что, видела его недавно, да?
– Кого? – до меня не сразу доходит причина явных душевных мук моей мамы.
– Миху. Он... угрожал тебе или что?
– Ничем он мне не угрожал. Ты что, Миху не знаешь?
Мамино лицо искажается страдальческой гримасой. Почти совсем, как тогда. Да я как маленькая – на черта было Миху при ней вспоминать?
И вдруг до меня доходит, что я еще в прошлый раз намекала маме про какие-то там побои. О, бляха...
– Мам Лиль, да это мы на лыжах же...
– С Михой – на лыжах?!
– Да не с Михой! Я и Рик!
Естественно, после этого плохим и виноватым во всех моих шрамах и увечьях, по крайней мере, физических, оказывается Рик.
В общем, мы все равно отлично проводим вместе это воскресенье.
Мама не успевает уехать «вовремя»: под вечер со своего воскресника возвращается Рик. Он цел и невредим и сообщает мне в дверях, пока, не удержавшись, целуюсь с ним, что все нормально. Объект подорван, вернее, расчищен, жилой комплекс рядом не пострадал. Его взрывная смета сгодилась, подрядчик не запорол. Франк доволен. Он и сам доволен, я же вижу.
«Так ты, оказывается, работать можешь... и любишь» – соображаю, вдыхая его запах – от него пахнет холодом, недосыпом, сигаретами и усталостью, вспотевшей, даром что мороз.
И... чувствую, что необъяснимым образом довольна и сама. Что вот не думала что-то мастерить из него, а он сам смастерился.
– Тогда пойдемте ужинать, – говорю ему и вышедшей к нам маме.
Но маме «пора» (так я и думала). Правда, когда она уезжает, ее вид уже чуть-чуточку поменьше, чем в прошлый раз, говорит «я вам тут мешаю» и «не провожайте меня». И она не спрашивает Рика, не расколотил ли он мою машину, хоть – я же вижу – спросить ей хочется.
