Текст книги "Не обещай (СИ)"
Автор книги: Фло Ренцен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
Не для того. Правда заключалась в том, что на тот момент я настолько отрубила Рика, что мстить мне было некому и не за что. Он снова стал чужим. Да и родным никогда не был.
Ведь Каро высказала-таки мне – без истерик вроде:
«Признай, что испытывала удовлетворение, встречаясь с Михой».
«Испытывала, конечно».
«Моральное удовлетворение».
«Стоп, Каро. Ничего морального в этом не было. Наоборот – мы просто трахались. Я хотела его, а он хотел меня».
Ей, наверно, больно было это слышать, но она сама спросила.
«Он изменил тебе с другой, – настаивала Каро, – и вот ты наконец-то его – и их – за это наказала. Ты была беременна, она теперь беременна – все сходится. Все началось с травмы, которую нанес тебе Миха. Я помню, как сильно ты его любила, как добивалась в школе. Как беспощадно ты отрезала его от меня, а меня – от него. Вы были столь блестящей парой...»
«...которой нет уже лет сто. И никакой морали. Ноль морали. Я вообще позабыла, что это такое».
В общем, это Каро, у нее свое, а у меня свое. А с Михой я переспала из-за того, что мне тупо захотелось мужика. Не больше и не меньше.
– Zum Ficken. Потрахаться, – признаюсь поэтому спокойно Рози.
И мне плевать, если сказала я об этом так громко, что меня слышал бариста или еще кто-нибудь в этой псевдо-итальянской шараге.
Рози кивает головой – правильно, мол.
Кажется, она настолько рада, что «все хорошо, что хорошо кончается» – даже не задает вопроса на засыпку: а зачем мне теперь этот?..
***
Зачем, зачем... За тем, что мне с этим хорошо. Даже вне постели или других мест для совокупления.
Но когда этот снова «по привычке» прячет от меня монитор своего ноута, я откровенно смеюсь над его конспирацией.
Я, конечно, менее инквизиторша, чем Рози – но нет, черта с два он от меня отвяжется. Пусть привыкает разговаривать. Да, за этим он мне тоже.
К тому же имею я право знать, куда конкретно он гоняет мою машину? А то мало ли, что там, в Нойштрелице, хоть это и не Берлин.
Нойштрелиц... Берлин...
Припоминаю одну деталь и после ужина забрасываю удочку:
– zalando что-то новенькое строит?
У интернет-магазина zalando там центр логистики, а в Берлине, недалеко от Истсайдской головной офис.
Рик отвечает не сразу, а я продолжаю допытываться:
– Тогда вы от них возвращались?
– Когда – тогда?
– На Ист Сайд. Ты на тачку ее сажал.
– Ну.
Он поворачивается ко мне всем корпусом и смотрит на меня в упор, не мигая.
– Только я ее не сажал. Она сама себя сажала. На мою тачку.
– То есть, ты подарил ей...
– То есть, я ни хера ей не дарил, – чуток «повышается» он. – Но она, тем не менее, ездит на моей тачке, и сама себя туда сажает...
– Слушай, – изо всех сил стараюсь не раздражаться, но дается это мне непросто, – а ты можешь, так сказать, в общих чертах обрисовать мне, как все это так получилось?.. Не, я, конечно, понимаю, там, гулял, изменял...
Хоть на словах это и проще гораздо «понять», чем на деле...
– Хрена ты понимаешь. «Гулял» – отзывается Рик презрительно и с нетерпением. – Да блять, запарывали просто всё друг другу.
– «Всё» – то есть, проекты?.. Зачем?..
Откровенно не понимаю. Ведь это же тупо невыгодно.
– Так выходило. Ее бесило работать со мной.
– Тебя – с ней?..
– Нет, вообще-то. Мы мало пересекались. Работали, по сути, каждый – на себя, каждый – со своими клиентами. Последним запорол я. Она много брала из кассы на инвестиции и просто так – квартиру, там, отремонтировать.
– Ту, на Котти?.. – спрашиваю почти беззвучно, но он слышит.
– Не, другую.
– Вашу?..
– Ее. Квартира на ней была. И есть.
Ну, конечно.
– Я ей говорил, что это херня, надо сначала текущие отбить. Потом у меня появилось верняковое дело...
– Какое?
– Чувак предложил переоборудовать пуфф...
Пуфф – это значит бордель?..
Не верю ушам, но ему-то верю и только спрашиваю прифигело:
– Чё?..
– ...под отель. Ну, в это побольше надо было вложиться. Бабки вложить – и не только. А она – мне, блять – моими же аргументами. И – пиздец. Я отправил туда подряд, а когда пришло время с ними расплачиваться, она завинтила мне ликвид. Потом они искали меня кругом.
– И находили?..
– И находили. Берлин большой, но, блять... находили. По башке отгребал. Не раз... И не два... И не только по башке...
– Поэтому перебрался на ту квартиру? На Котти?
– Не-а. Жить негде было. Они отвалили потом. Въехали, что с меня ничего не возьмешь и никто за меня ниче не даст.
Таким образом этот, итит его мать, предприниматель оказался вынужден бомжевать. Все это настолько раздолбано, что... подходит к нему, если честно.
Подкалываю этого раздолбая без тени лживого сочувствия к его судьбе:
– Так а машину, раз ты ей не дарил, она у тебя угнала, получается?
– «Получается» – равнодушно подтверждает он.
– Это ж раритет какой-то?
– Додж Челленджер семьдесят второго.
Присвистываю, как если бы мне это о чем-нибудь говорило:
– Не ожидала.
– Чего?
– Что ты к тачкам так ровен.
– Тебя это напрягает?
– Может, я раздумаю давать тебе свою...
– Раздумаешь давать, м-м-м.… – тянет он понимающе и вдруг хватает меня за руку и насильно усаживает к себе на колени, где одной рукой лезет под футболку, а другой пытается содрать трусы.
– Э-э.… – измываться над ним дальше становится затруднительно, потому что мне забивают языком рот, прерываясь, чтобы «разрешить»:
– Да ты спрашивай еще, спрашивай... Че там еще хочешь знать...
Трудно, оказывается, продолжать допрос с пристрастием, когда догола раздевают не инквизитируемого, а инквизитора, инквизитор впридачу оказывается размазней и допрос оканчивается бурным сексом участников на кухонном столе.
– Тачка мне тоже «так» досталась, – возвращается он потом сам к теме.
– Значит, это ты ее угнал?
– Да нет. Скорее, получил в наследство. Типа.
– У тебя это может означать что угодно.
– А ты любопытная, оказывается.
– Вообще-то, не очень. Просто до меня не доходит, как ты...
...мог проярить дело какой-то стерве, заканчиваю мысленно. Я не бизнесвумен, но мне даже не настолько жалко его, а жальче дело.
– Она изначально все на себя оформила. Как будто заранее все кидалово спланировала.
– А может, так и было?
– Нет, не было. Я давно ее знаю и – не было.
А мне кажется, что я сейчас чуть получше узнала его.
От этих его «уступленных» тачек не пахнет Михой, но от того, как он отзывается о ней, мне становится неприятно.
Лучше бы он ее еще раз сукой обозвал, как тогда, в самый первый раз при встрече в метро. И почему это его голос звучит так трезво, спокойно, сдержанно. По-взрослому прямо. Решаю, что тогда, пусть он пьян был, расстроен, невменяем – он был прав. К чему теперь искажать? Да, неприятно.
– Она не такая, – настаивает он. – Не конченая.
Как сказать. Решаю про себя, что сама гораздо лучше нее и сроду бы такого не забабахала. Или если б забабахала, то только с очень реальным отморозком. С тем же Михой, например. Нет, с ним тоже нет.
– Она нормальная. Она так сильно меня киданула, потому что... решила, что имеет право. И все привыкла делать основательно.
Так, а давай-ка ей памятник поставим, предлагаю мысленно, уже изрядно исходя желчью.
Под наплывом этой желчи я, дабы отогнать изъедающие меня мысли, до поры, до времени откладываю дальнейшие ковыряния с выясняловом. Однако этой ночью, будто чтобы придать моим мыслям максимум едкости, мне снится канистра с промышленной кислотой.
***
Глоссарик на ГЛАВУ ДВАДЦАТЬ ВТОРУЮ "FAQ (Вопросы и ответы)
Херта – Hertha BSC, футбольный клуб Берлина
Вердер – Werder Bremen, футбольный клуб Бремена
Биттанкур – вообще-то, Леонардо Биттенкурт, немецко-бразильский футболист, игрок команды Вердер Бремен
бундеслига – «федеральная», т. е. высшая немецкая футбольная лига
Ваннзе – озеро в Берлине, представляющее собой раширенный участок русла реки Хафель
Марцан – район в Берлине, отличающийся «бюджетным» уровнем жизни и местами проблемной социальной обстановкой
zalando – крупный, если не самый популярный немецкий интернет-магазин, управляемый компанией, штаб-кватрира которой находится в Берлине.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Не больно, просто ново
Кажется, кроме мамы, для меня никто никогда ничего не готовил.
Иногда я люблю поерничать, что, мол, не умею готовить сама. Вернее же будет сказать, что с некоторых пор я не утруждаю себя готовкой, хотя поесть вкусно-изысканно или не изысканно, а просто вкусно, безусловно, люблю. Но с не меньшим смаком могу и пренебрегать едой в течение продолжительного времени. Последнее выработалось за последний год существования «одной» или даже раньше, в Италии. Уже тогда никто, кроме мамы, не возникал.
Во времена мамы с папой, когда они еще действительно были «мамой с папой», семейные обязанности по этой части были расставлены четко: мама зашивалась на готовке, папа давал себя кормить. Мамину стряпню критиковал, порой, откровенно и безудержно. Перераспределять полномочия никто в той нашей семье никогда не думал. Это касалось даже приготовления плова, готовить который по словам папы пристало мужчине, а мама его готовить не умела.
Я помню сцену за столом, сформировавшую, как потом оказалось, мое отношение к семейным трапезам и кулинарной повинности.
Как-то ждали мы с мамой отца с поздней лекции, на стол накрыли задолго до того, как он приехал. Без него не садились – и прождали весь вечер.
Наконец он приехал, мы в буквальном смысле усадили его за стол, но после первой ложки – он ел плов всегда только ложками – папа так посмотрел на маму, будто она, если не бессовестно обманула его, то уж, по крайней мере, жестоко разочаровала.
Посмотрел и сказал:
– Л-лилия, – как будто в языке у него что-то заклинило и мешало говорить. – Л-лилия, у тебя не плов, а я не знаю, что. Неправильный плов.
Отец родился в Узбекистане и плов любил правильный, узбекский, из казана, с изюмом и нутом, зирой и барбарисом, по возможности из баранины и с курдючным салом.
– Шавля? – спросила мама.
– Нет, это даже не шавля. Это просто неправильный плов.
Мама делала его в обычной сковороде из курицы и без специй и почти всегда добавляла томатную пасту.
В тот момент мне даже стало забавно: чего они, эти взрослые, по таким пустякам спорят? В отличие от отца я съела мамин плов с удовольствием и вскоре забыла про тот инцидент. А мама, кажется, с тех пор не готовила больше плова.
Однажды, спустя уже много времени после ухода отца из – нашей – семьи, мы с мамой поздно вернулись домой. Есть было нечего и жутко хотелось хоть чего-нибудь. Мы всю неделю с ней так возвращались и питались чем попало. Почему-то с уходом отца мама стала больше пренебрегать готовкой, но дело было даже не в этом. В ту неделю у нее были курсовые, а у меня просто так совпадало – то школа, то танцы, то репетиторство. С Михой я тогда еще не встречалась. И вот незаметно тот момент, когда съесть что-то хочется немедленно, был преодолен.
Вместо того, чтобы начать варить макароны, если они у нас вообще были, я вдруг притворно вздохнула и произнесла, глянув с улыбкой на маму:
– А я знаю, чего мне сейчас хочется.
– И чего же...
– Плова... – затем, прежде чем мама успела произнести в ответ какую-нибудь устало-опустошенную едкость, поспешно пояснила: – Твоего. Неправильного.
Не помню, был ли он в тот вечер действительно сварен, но на выходных – точно. Вообще, мамин плов стал своего рода соул фудом, нашим с мамой секретным блюдом эмоциональной перезагрузки. Блюдом только для нас. Блюдом, наслаждению которым нам с ней отныне никто не мог помешать.
С тех пор я говорила, чуть что:
– Мам Лиль, давай сварим неправильный плов.
Папу я при этом не исключала из нашего мира, продолжала уважать и его самого, и его предпочтения в еде – и не только. Хоть он про наш соул фуд безусловно сказал бы, что «это даже не шавля».
***
Когда потом я определилась с учебой и выбором профессии, папе наверняка тоже захотелось назвать это «шавлей».
Хотя иногда даже моя работа кажется папе интересной:
– Доча, так ты теперь бумажную фабрику на Мекленбургской перестраиваешь?
Не я, а ЭфЭм, и не перестраивают, а еще только думают, как и сколько сносить. Но – да, похоже, что-то будет...
– Пока только сочиняем название для проекта, – отшучиваюсь я.
– Не прибедняйся – лаборатории, вычислительный центр!
– Ну...
Обычно я очень ценю любые папины рассуждения, но сейчас мне не совсем удобно говорить.
Папа, как всегда, выделил самое «интересное».
– Там целый торгово-промышленный... и исследовательский... городок планируется, – поясняю и от представления этого городка мне становится вдруг небывало хорошо. – Со своей «рыночной» площадью.
– Ах вот как... Что-то время выбрали неподходящее для «городков». Пандемия.
Улавливаю, что в голосе у папы, к моему сожалению, слышен скепсис. Кажется, ему досадно, что из-за «всей этой мишуры» лаборатории, скорее всего, будут построены последними.
Мне не хочется заражаться его сомнениями... слишком драйвит меня... от «городка» ... слишком драйвит – хрен с ним, с простоем, хрен с колоссальными затягами в подрядах. С пандемией, с ней – тоже, хрен с ней. Да и говорить реально трудно.
– Знаешь, пап... знаешь, да пандемия – это... это все – так. Шавля...
– Чего-о? – смеется папа. – Ну, доча. Ну, ты меня удивляешь.
Хоть кого-то удивляю я, думаю, а не он меня.
– Шав-ля... хм-хм... – повторяю с легонечким смешком... клянусь, не могу сейчас говорить... и – папе: – Перезвоню, пап.
– Целую, дочь. Молодчина ты у меня, Катика.
Это он про то, что я, хоть и «доча» и «девчонка», а, как-никак, инженер-проектировщик. Пусть и прикладной, но все же продолжатель его, папиных начинаний, причем реально, а не только на лекциях в универе. А то от Эрни пока там чего дождешься. А отец – он же сейчас уже хочет, чтоб все было и продолжалось. У него ж возраст как-никак, хоть по нему и не скажешь.
Еще он это про «шавлю». Не думал, что я вспомню это слово, как не думает каждый раз, когда я выдаю что-нибудь такое русское или узбекистанское, какого во мне и быть-то вообще не должно – и пусть на сей раз это «шавля». Готова поспорить, что каким-то необъяснимым образом его это согрело.
На самом деле мне откровенно неудобно уже от собственного поведения. Дело в том, что я сейчас дома, лежу на постели и на мне нет ни клочка одежды и даже покрывала никакого поблизости нет. Я только что болтала с папой голиком, пока во мне в это время хулиганил Рик. Мы встретились сегодня в обеденное время, а после я форменно сбежала с работы – там все теперь на мази, а что не мази, мне «прямо щас» тоже не вытянуть. Без меня разберутся.
Вообще-то, Рик требует безраздельного внимания к своей персоне, если... лижет меня. Вернее, знает наверняка, что это безраздельное внимание ему гарантировано. Сейчас он, во-первых, сразу уловил мое естественное чувство дискомфорта от несовместимости общения с отцом и его похвалой и столь порочного поведения, какого отец бы точно не одобрил. А во-вторых, Рик находит своеобразное развлечение в том, чтобы физически вынудить меня к завершению разговора. Естественно, ему это удается. Я не владею ни единым мускулом. Забываю все, о чем только что говорила. Даже думать забываю.
Его язык занят вылизыванием внутри моей киски и вокруг нее. Под мои восторженные стоны радиус вылизываний все увеличивается. Когда он доходит до пупка, я слабо вскрикиваю. Не знаю, почему я каждый раз настолько теряю голову, когда он поднимается туда – а он ждет, изучил эту мою реакцию. Знает, до какого исступления способен меня этим довести.
Я вспухшая, мокрая и недееспособная – готовая к употреблению, как говорит Рик. Вдруг прямо в этот сгусток задающейся похоти, туповато надавливая, вваливается некое вторжение – это Рик вставил ладонь в меня, не убирая языка отовсюду, где рыщет сейчас.
Я не подозревала, что еще как-то можно. Что возможно еще что-нибудь. Что я способна чувствовать что-то сверх скольжений – его скольжений по моей вылизанной коже, по всем заветным точкам на ее поверхности, но и моих скольжений по гладкому, сладкому мокрому зеркалу желания, в которое он меня превратил.
Возможно. Возможно растянуть это желание, разломить, чтобы удвоить, умножить, вознести до устойчивых пиков, до самых верхних нот, на какие только способны я и мое горло, и звуки, извлекаемые из моей груди. Не подозревала, что способна на такие высоты, до которых он меня сейчас распел.
– А-а-а, – почти пищу я. – Да как ты... да что ты...
Как он это делает?
– Почитал там кое-что.
Соображаю настолько плохо, что не улавливаю «кат» – его отрыв от моей плоти, смену на вторжение его члена в нее самую.
У меня отключились мозги, хоть женщины и способны думать во время секса. Однако в них, мозгах все же успевает сформироваться вопрос:
«Интересно, что такое он почитал? «Доставьте своей женщине такое удовольствие, какого она еще не пробовала»?..
– Да-а! Да-а-а!!! О боже, Ри-ик... о, ДА!!!
Была бы мнительной, могла бы заподозрить, что на самом деле он не хотел чрезмерно долго трахаться со мной. Поэтому и подготовил мой первый оргазм на первой же минуте после его вторжения, за ним накатом еще парочку. Затем – сам.
Но я не мнительная и не придирчивая. К тому же моя мозговая деятельность на время в отключке, конечности не поддаются управлению, вот я и лежу себе спокойно. Наверно, этого он хотел – чтобы молчала и ничем не дергала.
***
На улице февральский дубак, время послеобеденное.
Я, кажется, заснула – не помню, когда Рик встал с кровати. Приоткрываю один глаз: он накинул на себя что-то. Похоже на минимум ткани, необходимый, чтобы не замерзнуть. Таким он предстает передо мной.
Вновь закрываю глаза и осведомляюсь сонно.
– Общения со мной ищешь?
– Не-а. Проверяю, проснулась или нет.
– Зачем?..
– Накормить тебя.
Мгновенно распахиваю оба глаза, таращусь на него – и правда: тот минимум, который он на себя напялил – это фартук. В руке на манер мачете держит кухонный нож – глядишь, вот-вот набросится с ним на какую-нибудь жертву. Стараюсь не смеяться, а, наоборот, смотреть как можно более польщенно и обрадованно.
– Что готовишь? – спрашиваю.
Надеюсь, не обед из пяти блюд.
– Фритату.
Слава Богу. Хоть и удивительно, что у меня, оказывается, были овощи.
– Помочь?
– Не надо.
Ответ звучит категорично и почти угрожающе, скорее, как «не смей» или «только попробуй». Понимаю, что ему сейчас не до смеха. Улавливаю также, что, если еще раз посмею предложить свою помощь, вместо того, чтобы накормить, он меня съест.
Возможно, больше от любопытства меня уже самым нешуточным образом мучает голод, но я терплю. Держу себя в руках даже, когда из кухни доносится приглушенный вопль, а затем шум падающего на пол предмета, сопровождаемый матерным возгласом. Подавляю мгновенное желание спросить, что это там упало и живой ли он.
– А... как его... туда чеснок идет? – спрашивает вместо этого он.
– Туда идет рубленная зелень. Сверху покрошить можно. Только возьми для этого другой нож.
– Ага-м.
– Ее сначала надо...
– Р-разбер-русь.
Он долго возится и мучается и, наконец, приносит мне на подносе некий разноцветный блинчик неправильной формы, выглядывающий из-под букетика зеленухи, искромсанного этаким крупняком – я не ошиблась, зелень у меня тоже была. К моему удивлению, фритата сопровождается бокалом вина и оказывается довольно вкусной.
Не знаю, отчего так вкусно: от голода, растроганности его стараниями или умиления им самим: он с голой задницей и в одном фартуке сидит рядом со мной на постели и напряженно, с доброй порцией недоверчивой тревоги в серых глазах следит за процессом моей дегустации.
– Очень, очень вкусно, – заверяю его с полным ртом.
Стараюсь не хвалить чересчур преувеличенно, потому что более мнительный из нас обоих, безусловно, он. Чего доброго, не поверит, решит: прикалываюсь.
– В честь чего?
– Праздник же.
Э-э, да?.. Поднапрягаю память и почти усилием воли позволяю вспыхнуть на мнимом дисплее мнимого девайса – календарей в бумажной форме я не держу – числу «14». Признаться, не ожидала, да и не вспомнила бы.
– М-м-м, – киваю только.
Для женщины не косячно забыть про День Валентина. Да и вспомнил же он.
День Влюбленных. Так мы – влюбленные? Ведь среди влюбленных нормально это – знаки внимания. Сюрпризы. Завтрак в постель.
В общем, меня накрывают непрошенные эмоции. Я будто не источаю, но поглощаю их вместе с его закуской – сам приготовил, как будто бы хотел ввести их в меня через еду.
«Прими, подпусти» – вещают рецепторам в моем языке искрошенные, издавленные помидоры. «Дай просочиться и прочувствуй. Это не больно».
И я, вместо того, чтобы прожевать эмоции да проглотить, пробую их на вкус. Смакую их на кончике языка, пропитываюсь ими.
Не больно. Да, в самом деле. Просто ново. Нет, не как «забытое старое», а правда – ново.
Или новая я? Я обновилась, будто шкуру сдернула когда-то с Михой. И много времени прошло, пока обросла новой. А он, Рик, как будто знал и чувствовал все это – теперь, вот, холит мою новую шкуру, ухаживает за ней.
– Спасибо.
Доедаю и нежно и с искренней благодарностью целую его в губы.
***
«Шавля» оказывается словом заразным.
Не уверена, что использовала его по назначению, когда говорила с папой про «городок», но Рик его услышал, и оно ему понравилось.
Когда рассказываю ему про очередной косяк с Бланкенбургом, он вносит свои соображения и под конец неожиданно тоже называет проект «шавлей». Когда смеюсь, требует пояснить, чего смешного. Когда поясняю, ухмыляется. Следующие несколько дней у него все «шавля».
«Ё...эм-м... твою мат-ть... вот ша-а-авля-а...»
Этими словами меня по возвращении домой встречает темная в общем-то квартира, освещенная точечно, то есть, настольной лампой на торшере в гостиной.
С порога угадываю, что к нам пришел мой щегол-брат, и Рик строит с ним какой-то крупномасштабный конструкторно-пластиковый пафос, который им предстоит нашпиговать умильными электрическими детальками. Забавно при этом слышать, как Рик, успешно разыгрывая старшего, подавляет маты.
Из двух голов ни светлая, ни каштановая (Эрни – шатен, в Пину) не поднимаются на меня, а только с пола мычат мне что-то, похожее на «привет» или скорее «спасибо», когда вдобавок к настольной лампе включаю еще и верхний свет. Не люблю недо-освещение.
Братец, как видно, и помнить забыл свои прошлогодние «сопливые» обнимашки на мой день рожденья, ведь теперь у меня снова все «зашибись».
На прощанье Эрни, поторапливаемый Риком, восторженно бормочет мне, подняв вверх палец, как это круто, что «чувак» мой вновь вернулся. Правильно, это ж главное. К чему там праздные расспросы, как я сама? Живая – и ладно.
В этот вечер у меня появляется время «пожить для себя»: Рик сам отвозит домой моего брата.
В машине они подключают «прочный» слейт-планшет, на котором прямо на ходу обсуждают структуру их конструкции. Когда Рик сдает Эрни дома, то успевает попутно познакомиться с нашим отцом – это я узнаю немного позднее из полуночного чата с Эрни, на который у меня после секса с Риком едва хватает сил. Правда, оживляюсь я за чатом довольно быстро.
Эрни – паразит, ложится поздно, потом на уроках спит – взахлеб рассказывает-строчит мне об их знакомстве. Конечно, папа заинтересовался слейтом, установленном в «мини» его дочери, чуть ли не больше, чем водителем этого самого мини. Потом Рик сходу принялся ему что-то объяснять и показывать прямо на улице. Всех подробностей Эрни не слышал, потому что ему все это довольно быстро наскучило, и он поднялся в квартиру. Но папа и Рик, судя по всему, стояли еще долго. Кончилось тем, что Рика оставляли на ужин, но он отказался, сославшись на то, что я жду его дома. Папа послал с ним привет, чем, видно, одобрил.
Читаю и соображаю, что привет Рик мне по приезде передать забыл. А я его так ничем и не накормила: он полез на меня прямо в ванне – разве, этим только.
«Одобрения» на этом не кончаются.
Это он? – спрашивает назавтра Каро.
Я: Да.
Я послала ей фотку нас с ним по плечи. Самих плеч не видно и, возможно, лишь угадывается, что мы не одеты.
Молчание, длительное, длиною в несколько дней. Затем Каро, по-видимому, оправляется от произведенного Риком на нее впечатления и решает не завидовать подруге:
Неплохо смотритесь вместе.
Неплохо, неплохо...
Я: Спасибо.
Сопровождаю свою благодарность чмокающим смайликом. «Неплохо смотритесь» на языке Каро – это «красивая пара», может, даже «рада за тебя».
Усмехаюсь тому, как милостиво она дает мне добро на Рика. Помнится, она не смотрела моих свадебных фотографий с Михой, а если бы даже и посмотрела, то не нашла бы в себе сил на подобные слова. Наверно, Рик просто не в ее вкусе или же по сравнению с Михой показался ей менее привлекательным.
Неплохо смотритесь... Не знаю, что побуждает людей нести подобную ахинею. Какая, на фиг, разница, как мы смотримся вместе? Да такая же, как вопрос, созвучно ли с фамилией имя – никакой.
Едва не пишу ей, что с тех пор, как нашла у себя в почтовом ящике конверт, адресованный некоему г-ну «Херманнзену», я теперь даже фамилию его знаю. Правда, тогда чуть было не решила, что письмо пришло мне и там опечатка просто.
Как бы там ни было, либо под воздействием слов Каро, либо после того, как Рик спонтанно познакомился с моим отцом, а я – с его фамилией, решаю, что, видимо, пора: при удобном случае позову к себе на выходные маму. А Рик, если захочет, пусть приготовит нам что-нибудь.
***
Глоссарик на ГЛАВУ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЮ Не больно, просто ново
шавля – узбекское национальное блюдо, напоминающее плов. Считается самым распространённым блюдом после плова. Существует мнение, что шавля – это неудачно приготовленный плов, который напоминает кашу. Однако в узбекской кухне шавля – это древнее самостоятельное блюдо.
соул фуд – еда «для души»
кат – отрезок, как завершение чего-либо
Фриттата – итальянская яичница с различными начинками
прочный слейт-планшет – планшет, разработанный специально для надёжной работы в жёстких условиях окружающей среды и условиях эксплуатации, таких как сильные вибрации, экстремальные температуры и влажные или пыльные условия
