Текст книги "Морская яшма"
Автор книги: Филлис Уитни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
5.
Свадебная церемония была краткой. Пастор доктор Прайс прибыл первым. Как в тумане, я стояла возле Брока Маклина, чувствуя только, что в комнате слишком жарко и что во всех присутствующих подспудно тлеет ненависть ко мне. Хотя Брок и его мать подчинились желаниям капитана, я знала, как они меня презирают. Я была лишь платой за наследство. Брок просто не мог не заплатить. Я мечтала только о том, чтобы он знал: моя ненависть к нему так же сильна.
Когда пастор вопросительно посмотрел на Брока, тот снял с мизинца кольцо – золотое кольцо с яшмой, которое я еще раньше заметила у него на руке, – и надел его мне на безымянный палец. Кольцо оказалось велико, и в тот смутный миг это беспокоило меня сильнее всего.
Потом последовали еще какие-то незначительные действия, я же как будто обращала внимание на все, что угодно, лишь бы не думать о том, что происходит. Услышала, как вдали завыл огромный черный пес, и вой этот словно предрекал мне несчастье. Ветер шуршал сухими мертвыми листьями на дереве, а ветка стучала в оконное стекло. Ночь за окном, словно живое существо, черное и страшное, бродила вокруг дома, таясь возле стен. И голос моря снова и снова скорбным эхом отзывался на происходившее в комнате.
Сибилла подошла и встала возле сына. На ее седеющих каштановых волосах играли отблески пламени, а грудь вздымалась в такт участившемуся от гнева дыханию. Лиен осталась возле капитана и стояла, потупив глаза, словно хотела скрыть от окружающих свои мысли.
Капитан Обадия с нетерпением ждал, когда прозвучат последние слова свадебного обряда. Потом резко спросил, где адвокат, мистер Осгуд. Вошел Джозеф и сообщил, что заезжал за мистером Осгудом и адвокат обещал прибыть как можно скорее. Джозеф не стал его дожидаться, потому что тот собирался ехать верхом.
Если капитан и притворялся вначале, это продолжалось недолго. Сейчас он и правда угасал. Воля, что заставляла его держаться за последние ниточки жизни, слабела на наших глазах.
– Где Ян? – задыхаясь, шепнул он Лиен. – Приведи его сюда. Скажи ему… Перо… бумагу!..
Лиен бросилась вон из комнаты. Капитан последним усилием стиснул мою руку.
– Наклонись ближе, девочка. Только… для твоих… ушей… – Он бросил Броку прежний властный взгляд. – Отойдите все… Я хочу поговорить с ней…
Доктор Прайс смущенно отошел вместе с Броком и миссис Маклин. Я наклонилась к капитану, и его горячее сухое дыхание обожгло мне щеку, когда он тихо сказал мне на ухо:
– Гляди в оба, девочка, собирается буря. Впереди рифы. Ты выстоишь… ты крепкая лодочка… Китовая печать… Найди китовую печать… на китайской линии…
Он пытался сообщить мне что-то, чего я не понимала.
– О чем вы? – прошептала я, наклонившись ближе, чтобы уловить его слабый шепот.
Слова капитана Обадии вырывались вместе с прерывистым дыханием.
– Только половина… полуправда… Найди… целиком… Я всегда хотел… всегда…
Я отчаянно пыталась разобрать его слова, как вдруг пальцы, сжимавшие мою руку, ослабли, старик откинулся назад и упал, закрыв глаза, словно уснул. В комнату вошел Ян, следом за ним Лиен, но они опоздали. Доктор Прайс склонился над стариком, потом выпрямился и посмотрел на Брока.
– Капитан только что отдал свой последний якорь, – изрек он.
Я взглянула на Яна и поймала его взгляд, устремленный на кольцо, которое Брок только что надел мне на палец. Губы домашнего летописца тронула сардоническая усмешка. Я знала, о чем он подумал: капитан в конце концов купил меня. Теперь все будут думать, что я согласилась ради денег.
Но сейчас никто не обращал на меня внимания. Лиен запричитала вслух странным, напевным и пронзительным голосом чуждой земли, который был совершенно не к месту в Новой Англии. Плач китаянки казался скорее ритуалом, чем искренним выражением горя. Брок поднял тело старика и на руках перенес в соседнюю спальню.
Я снова заметила, с каким трудом Брок опирается на правую ногу – так, словно она не сгибается в колене. Но он, очевидно, обладал огромной физической силой и тело капитана нес с легкостью.
Джозефа снова отослали с поручением, на сей раз за врачом. Меня по-прежнему никто не замечал. Я выполнила свое единственное предназначение, но теперь это никому не было нужно, потому что Брок все равно не получит своего наследства. Во мне бурлили смешанные чувства: жалость к капитану, ошеломление при мысли о своем новом статусе и страх перед будущим. Я тихо ускользнула в новое крыло дома. Если кто и заметил, что я исчезла, он не попытался меня вернуть.
И вот я снова заперлась, потом зажгла свечу и осмотрелась в холодной чужой комнате. Она показалась мне совсем незнакомой, как будто я тут впервые. Но изменилась я сама. Кольцо, хотя и было мне велико, сдавливало палец. Я сняла ненавистную безделушку и положила на туалетный столик, где недавно лежали невинные камешки Лорел. В кольце с яшмой не было невинности. Оно было знаком сделки купли-продажи, подписанного контракта.
Лиен, когда приходила за мной, чтобы отвести к капитану, оставила дверь Лорел открытой. Я подошла, чтобы вынуть ключ с обратной стороны, куда его, должно быть, вставила Лорел, и минуту постояла, оглядывая комнатку, которая была еще меньше моей. Свет из двери падал на спящую девочку. На лице у нее виднелись следы слез, а наклонившись, я увидела их и на подушке. От света Лорел беспокойно заворочалась под одеялом, но не проснулась, и я стояла, глядя на нее и не веря самой себе, что теперь я – мачеха этого несчастного и угрюмого ребенка. Я не могла осознать себя в новом качестве, все это казалось дурным сном.
Вернувшись к себе, я, подумав, не стала запирать дверь. У меня разболелась голова, а тело налилось свинцовой усталостью. Я снова забралась в постель, но заснуть сразу все-таки не сумела – лежала и напряженно вслушивалась в звуки дома. Временами до меня доносились отдаленные голоса. Иногда на лестнице или в коридоре звучали торопливые шаги. Но в эту невероятную брачную ночь за мной так никто и не пришел.
В своих прежних мечтах я время от времени представляла себе, какой она должна быть, эта ночь, и мысли мои согревали неопределенные видения нежности и любви. Разве могла я представить себе, что, исполнив просьбу капитана Обадии, буду одиноко лежать, дрожа от холода, забытая всеми, словно меня и не было.
Конечно же, после этого поспешного, нелепого венчания я только и мечтала о том, чтобы меня оставили в покое. Но смерть капитана оставила в душе сосущую пустоту. Все-таки он защищал меня, хотя и заставил подчиниться своей воле. Теперь я осталась совсем одна и без заступника.
Ночные события колесом закрутились передо мной, и я не могла ни остановить его, ни отогнать встающие перед мысленным взором картины. Я снова и снова переживала все, что случилось. Вспомнила руку Брока на своем плече, когда он заставил меня согласиться на требование капитана. Как же ненасытно он должен был жаждать наследства, чтобы пойти на сделку, вызывавшую в нем одно лишь отвращение! Пестрые картины множились в моем сознании, я даже задумалась о первой жене Брока, умершей пять лет назад. Роза… Кажется, так назвал ее капитан. Он отмахнулся от нее… "Слишком кроткая", "ни рыба ни мясо"… Но Брок, наверное, глубоко и искренне ее любил. Может быть, жесткость и холодность вызваны отчаянием, охватившим его после смерти жены? Если это так, как же ненавистен ему должен быть нежеланный брак, навязанный капитаном Обадией!
Теперь меня не утешала даже мысль, что Ян Прайотт мог стать моим другом. Он хотел помочь мне бежать, но теперь стало слишком поздно. Я не желала вспоминать, как он посмотрел на меня в комнате капитана, когда понял, что слова брачного обета уже произнесены, а я позволила заковать себя в эти цепи.
Ворочаясь в постели, пытаясь успокоиться и избавиться от головной боли, я стала думать о капитане. По крайней мере ему я принесла какую-то пользу, облегчила предсмертные минуты. Капитан Обадия, с которым я сегодня познакомилась, оказался совсем не тем героем, которого я рисовала в воображении, но я начинала понимать, что в его ослабевшем теле еще пылала душа прежнего человека. Он еще был способен на волевые поступки и приказы, но в нем жили и привязанность, и нежность. Когда-то он горячо любил мою мать. Может быть, она избегала его ухаживаний так же, как я стремлюсь избегать Брока Маклина. "Избегать? – спросила я себя. – Да ведь я стала миссис Брок Маклин", – произнесла я мысленно. Но слова ничего не значили.
Если бы капитан был жив, я могла бы полюбить старика, как дочь, ведь он сразу же потянулся ко мне. В конце концов, он пытался предупредить меня перед самой смертью о какой-то опасности. И еще о чем-то. Что он имел в виду, упомянув китовую печать? Найти китовую печать… И при чем здесь полуправда?
Отрывочные слова казались бессмысленным бредом, частью кошмара.
Не скоро мне удалось уснуть. Сны были тревожными, но, проснувшись, я не помнила их, осталось только смутное чувство тревоги. Солнце светило сквозь шторы. Я поняла, что уже довольно позднее утро, и еще минуту полежала, пытаясь прийти в себя после сонного дурмана. Окончательно меня разбудила мысль о том, что теперь я замужем за Броком Маклином. Я вскочила и бегом бросилась к туалетному столику. Холодная зелень яшмы в золотой оправе подтвердила, что венчание не было сном.
Мысль о страшных последствиях моего шага нахлынула, как приливная волна. Вчера я была слишком оглушена и утомлена, чтобы испугаться по-настоящему, и только теперь задумалась над своим положением, начала искать какой-то выход. Факт моего бракосочетания с Броком Маклином так просто не отметешь, но может быть, есть путь к спасению. Я знала, что Брок так же сильно не хотел, чтобы я стала его женой, как я не хотела, чтобы он стал моим мужем. Ян Прайотт, подумала я, нужно поговорить с Прайоттом. Я объясню ему, и он поймет, что меня принудили обманом, что мне неоткуда было ждать помощи. Он непременно что-нибудь придумает!
Я чувствовала в Яне Прайотте внутреннюю целеустремленность, которой не было в остальных обитателях дома. Может быть, все дело в том, что ему давным-давно приходится противостоять враждебным силам, поэтому он сильнее и его не так легко ввергнуть в отчаяние.
И вот, несмотря на потрясение всем случившимся, во мне заговорило упрямство, которое приказывало не сдаваться. Во мне словно появился несгибаемый стержень, расцвела новая сила, которой я прежде не замечала, потому что раньше в ней не было нужды.
Я поспешно оделась и вышла в коридор верхнего этажа. Все двери были закрыты, чтобы сберегалось тепло в комнатах. Никого не было видно. Когда я направилась к лестнице, до меня снизу донесся аромат сандалового дерева. Где-то внизу курились благовония, и я немедленно поняла почему.
Позади вдруг раздался шорох, и мимо меня, шурша юбками, быстро спустилась по лестнице женщина в пышном черном платье. Это была Сибилла Маклин, и она не удостоила меня не то что приветствием – взглядом. Она промчалась, словно меня и не существовало. Я пошла на запах благовоний и вскоре остановилась за спиной миссис Маклин в открытых дверях парадной гостиной.
В комнате на столе стоял гроб, а возле него на коленях – Лиен. Она уже переоделась в одеяние вдовы – белые шаровары и кофту. Я знала про этот китайский обычай. Было такое впечатление, словно она давным-давно приготовила этот траурный наряд. У каждого угла гроба Лиен поставила медный сосуд с песком, там и курились сандаловые палочки.
Я была совсем рядом и видела, что произошло. Миссис Маклин величественно вплыла в комнату, выхватила из сосудов дымящиеся палочки, сломала и сунула в песок.
– Я не потерплю языческих ритуалов под моей крышей! – прогремела она. – Тебе нечего делать в этой части дома!
На миг глаза Лиен вспыхнули, она, видимо, собиралась что-то ответить, но сдержалась и поднялась с колен, бесстрашно глядя на американку, которая была вдвое выше и крупнее ее.
– Я жена капитана, – произнесла Лиен с достоинством. – И все, что положено, будет сделано.
Я услышала, как миссис Маклин со свистом втянула воздух, и почти физически ощутила бурлившую в ней ярость. На миг мне показалось, что свекровь ударит хрупкую китаянку, но она тоже овладела собой, круто повернулась и вышла, по-прежнему не замечая меня, словно я пустое место.
Лиен увидела меня и вежливо поклонилась.
– Доброе утро, миссис Маклин. Надеюсь, вы видели приятные сны.
Я едва кивнула в ответ на приветствие, потому что во мне кипело возмущение, которое я не замедлила излить:
– Вы сказали, что обещание капитану меня ни к чему не обяжет. Но вышло совсем иначе. И что мне теперь делать?
Лиен смотрела на меня с легким любопытством.
– Я хотела, чтобы он умер в мире и покое. Вы давно достигли брачного возраста. Для женщины лучше иметь мужа, чем не иметь. Теперь о вас хорошо позаботятся, как и хотел капитан. Он очень беспокоился… – произнесла она с едва уловимой насмешкой: – …о дочери своего старого друга, капитана Хита.
Я поняла, что упрекать китаянку бессмысленно. Вдова была полностью поглощена заботой о бренных останках мужа. Я подошла к гробу и посмотрела на лицо капитана Бэскома. Морщины забот и старости разгладились, он казался моложе, чем вчера. Сегодня я смотрела на него и ничего не чувствовала. Я не любила его, но и ненавидеть не могла, не могла ненавидеть человека, который подстроил мне ловушку и изменил мою жизнь.
Лиен печально бормотала на своем странном, слишком правильном английском с чужеземными интонациями.
– В этом доме все не так. Когда голодные духи плоти отделяются от тела, живым грозит опасность. Священнику надо было провести необходимые обряды, чтобы эти духи не причинили вреда живущим. Это не сделано. И теперь злые духи тела населили дом. Из-за непросвещенных и нецивилизованных умов всех нас ждет великая беда.
– А наша религия говорит иначе, – вмешалась я.
Но китаянка, казалось, меня не слышала. Она снова зажгла сломанные сандаловые палочки и поставила их в песок.
Я не стала с ней спорить и направилась в заднюю часть дома, на кухню, потому что проголодалась. Проходя мимо библиотеки, заглянула в дверь, но комната была пуста, огонь в камине не горел. Значит, нынче утром Ян Прайотт на рабочем месте не появлялся.
В кухне тощая, угловатая миссис Кроуфорд сновала от стола к плите и от плиты к мойке. Когда я пожелала ей доброго утра, она нарочито медленно вытерла руки о фартук, повернулась и посмотрела на меня с открытым неодобрением.
– Значит, дорвались до того, за чем приехали, миссис Брок, — съязвила кухарка, тем самым нагло намекая на то, что в этом доме я ничего не значу. Я поняла, что она отлично осведомлена о ночном событии и для нее тут что-то значит только миссис Маклин.
– Скажите, пожалуйста, чем мне сегодня позавтракать? – спросила я, демонстративно игнорируя ее замечание.
– Приготовьте себе сами, что хотите, – ответила миссис Кроуфорд и вернулась к мойке с грязной посудой. – Будете выходить к столу вместе с семьей – буду вам подавать. А опаздываете – справляйтесь как знаете.
Я давно поняла, что мой статус в этом доме чрезвычайно невысок, но никак не могла придумать, как бы мне утвердиться. Собственно говоря, я не представляла, какое место будет отведено мне в этой семье и какие у меня будут права – если вообще будут. Я налила себе чаю, нашла хлеб, масло и вазочку варенья и уселась за кухонный стол завтракать.
Неважно, что миссис Кроуфорд смотрела на меня свысока – она вполне благосклонно приняла меня в качестве слушателя своей бесконечной болтовни. В присутствии миссис Маклин она помалкивала, а между тем кухарке явно нравился звук собственного голоса.
Как быстро выяснилось, похороны должны были состояться уже днем. Множество людей прибудет из Гавани отдать последний долг замечательному человеку. И ведь потом вся эта орава явится в дом к раннему ужину, а у миссис Кроуфорд и так по горло хлопот с выпечкой. Да к тому же она совершенно не представляет, как объяснить почтенным горожанам, почему сын миссис Маклин так скоропалительно женился.
Я твердой рукой поставила чашку на стол.
– Мой отец – капитан Натаниэль Хит, – заявила я с достоинством. – Может, слышали о таком в Гавани Шотландца?
Кухарка едва не свернула свою тощую шею, пытаясь через плечо бросить на меня уничтожающий взгляд.
– Полукровка – она все равно дворняжка, а не породистый пес. Я помню вашу мать и даже деда с бабкой. Ирландские торгаши да рыбаки! Негоже таким, как Маклины, родниться со всяким сбродом! Это позор, что капитан вызвал вас сюда и посадил за один стол с такой леди, как миссис Маклин!
Я подавилась крошками хлеба, а когда откашлялась, поднялась из-за стола.
– Неважно, сколько вы проработали здесь, миссис Кроуфорд, но никто не давал вам права разговаривать со мной в таком тоне! – запальчиво выкрикнула я.
Одним пожатием костлявых плеч она отмахнулась от моих слов.
– А я и не собираюсь тут оставаться, уж это могу вам обещать. Если капитан, как поговаривают, и впрямь все оставил своей язычнице, то ноги моей здесь не будет.
Я, больше не слушая, быстро намазала маслом еще кусок хлеба и, взяв его с собой, покинула кухню. Вслед мне послышалось невнятное бормотание, что-то вроде "скатертью дорожка".
Я знала, что мне просто необходимо выйти на улицу, туда, где не будет угнетать эта атмосфера враждебности. Одевшись потеплее, я тихонько выскользнула из парадного. На дворе меня приветствовало теплое утро бабьего лета.
Обойдя стороной мыс и маяк, я зашагала назад по дороге, по которой меня только вчера привезли в дом – как же давно это было! По ясному голубому небу плыло лишь несколько пухлых белых облачков. Вода в защищенной от ветра гавани безмятежно и тихо сверкала под скалами. С того места, где я стояла, была видна извилистая тропинка, сбегавшая на берег среди низкого колючего кустарника к строительным докам. Внизу не было заметно никакого движения: наверное, работы отменили по случаю траура.
Сосновая рощица отделяла меня от тропинки к обрыву. Я решила пройтись по ней и углубилась в лесок. Воздух в тенистой прохладе был напоен пронзительным сосновым ароматом и шелестом высоких крон. Через несколько минут я снова вышла на открытое место, под сияющее солнце. Каменистая тропа круто уходила вниз, под обрыв.
Отсюда стало видно, что городок лежит вдоль изгиба полоски земли, удаляясь от строительных доков и верфи. Сейчас меня интересовала именно верфь. Я начала спускаться. Ветви кустарника цеплялись за юбку, и я отцепляла их на ходу. Солнечные лучи словно вливали в меня силы и уверенность. С той самой минуты, когда я приехала в Бэском-Пойнт, я все не могла согреться. Поэтому меня так радовало солнце. Напор северо-восточного ветра ослаб, и даже бриз с моря дул нежнее и тише.
Тропа круто спускалась к широкому выступу земли намного выше линии высокого прилива. Справа высились различные строения, наверное, парусная, канатная и ремонтная мастерские, что обслуживали верфь. На берегу высился остов будущего корабля – от киля вверх круто вздымались голые ребра шпангоутов. Стапели вели далеко в воду. Когда-нибудь будущий корабль скользнет по ним в океан. Сегодня тут все было тихо, верфь не подавала признаков жизни.
Продвигаясь к докам, я осторожно выбирала дорогу по стружкам и опилкам, устилавшим песок и гравий между бочками и плотницкими козлами. У причалов тоже было пусто, там покачивался только один корабль. Его мачты и реи поблескивали на солнце над чернотой корпуса. Хотя на мачтах не было парусов, корабль выглядел безукоризненно ухоженным.
Когда я подошла поближе, тупой нос корабля сказал мне, что передо мной, скорее всего, старое китобойное судно. По борту было выведено: "Гордость Новой Англии", Даже если бы я не увидела желтого флага торгового дома Бэскомов на мачте, я уже по одному названию поняла бы, кому принадлежит корабль. На палубе никого, но на берег был перекинут трап, и мне очень захотелось подняться.
Как все-таки я была молода! С какой готовностью отвлекалась от насущных проблем, а если и вспоминала о них, то не умела предвидеть последствия вчерашних событий. Я упрямо строила планы побега, мечтала найти решение, которое, как по волшебству, исправило бы все.
Я поднялась по неровно сбитым доскам, в щели между которыми виднелась бурлящая вода. Мокрые коричневые сваи пирса были облеплены ракушками, а местами дерево от сырости обросло мхом. Очевидно, в наши дни доком мало пользовались, а вот корабль у причала содержали в порядке.
В Нью-Йорке отец часто водил меня на борт разных кораблей, поэтому я привыкла к ним. Дни, когда меня брали на Саут-стрит, где огромные бушприты тянулись из воды ко вторым и третьим этажам береговых складов, становились для меня праздником. Мысль о том, что передо мной корабль, по которому я сейчас поброжу вволю, заставила меня зашагать веселее.
Еще проходя вдоль причала, я бросила взгляд вверх, на Бэском-Пойнт, где на утреннем солнце вызывающе сверкали белизной два крыла капитанского дома. Казалось, там все замерло, а если кто и следил за мной из далеких окон, мне было все равно. Ведь рядом-то не было никого, кто мог бы запретить мне в свое удовольствие исследовать корабль.
Но когда я ступила на верхнюю ступеньку трапа, ветер донес до меня обрывок песни. Я в удивлении замерла и прислушалась. Голос был тихий и высокий, а слова и мелодию я узнала. Кто-то на борту "Гордости Новой Англии" пел старинную матросскую песенку.
Перегнувшись через леер, я увидела на корме Лорел. Она стояла у штурвала, держась маленькими ручками за огромные спицы. Я знала, что в этот миг девочка далека от действительности – она вела свой корабль в море, распевая во весь свои тоненький голосок. Потом в песню влился мужской голос. Если бы я услышала его раньше, то повернула бы назад. Теперь уже было поздно, я просто спрыгнула на палубу и быстро огляделась, высматривая поющего. Мое появление заставило мужской голос умолкнуть, но я, хотя обвела взглядом весь корабль, никого не увидела.
Лорел вела себя точно так же, как недавно ее бабушка. Она продолжала играть и петь, вращая штурвал, словно в ее фантазии не было места для посторонних. Я подошла к штурвалу, гадая, сообщили уже девочке об отцовской женитьбе или нет, и не настроена ли она еще враждебнее по отношению ко мне.
– Доброе утро! – поздоровалась я. – Мне нравится твоя песня. Не скажешь, куда идет корабль?
То, что я включилась в игру, удивило девочку настолько, что она снизошла до ответа.
– Мы идем в Ка-ли-форнию! – выкрикнула она. – Обогнем старый мыс Горн – и вдоль тихоокеанского берега!
Я знала, что ее воображение превратило неуклюжий китобоец в грациозный клипер, и понимала, почему она так зачарована. Глядя на голые мачты, я так и видела, как вздымаются над нами туго надутые белые паруса и мы с попутным ветром идем по гордому океану. Я слышала поскрипыванье рей и такелажа, и корабль летел на полной скорости. Все эти картины отец когда-то рисовал так живо, что мне иногда казалось, будто это не он, а я сама бороздила моря на прекрасном клипере.
– Эй, капитан, матросы в команду не надобны? – крикнула я Лорел.
Она едва не улыбнулась мне, но тут же надула губы и нахмурилась.
– Не нужны мне тут всякие сухопутные крысы, – отрезала девочка. – А уж вы – особенно! – Она прекратила игру. – Я-то думала, что вы уедете домой.
Значит, ей ничего не сказали. Это напрасно, подумала я, но не мне же, в самом деле, сообщать ей мрачную новость о женитьбе отца,
– А кто это тебе сейчас подпевал? – спросила я, уклонившись от обсуждения темы моего отъезда.
Лорел повернула голову и посмотрела мне в глаза. Ветер перепутал ее распущенные волосы и хлестал ими по лицу, платье на ней было грязноватое и неаккуратно застегнутое, подол украшала свежая прореха. Все говорило о том, что одевается она сама, без всякого присмотра со стороны взрослых. На лице девочки была написана неприязнь, и мне показалось, что она не ответит, но тут ей что-то пришло в голову и детские губы раздвинулись в хитроватой усмешке.
– Привидение, – ответила она. – На этом корабле живет призрак старого капитана-китобоя, мы с ним очень дружим. Когда я поднимаюсь на борт, мы весело болтаем и вместе поем. У него страшная черная борода, и вы ужасно испугаетесь, когда повстречаетесь с ним. Ему очень не нравится, когда чужие на борту, вот. Если не хотите, чтобы он вас сцапал – берите ноги в руки и скорее восвояси!
Я посмотрела на нее серьезно, потому что хорошо запомнила человека со страшной черной бородой.
– А этот твой призрак, случайно, не лысый?
Она снова удивилась, даже забыла нахмуриться.
– Лысый. А вы откуда знаете?
Я повернулась и быстро зашагала по слегка наклонной палубе к салотопке. Здесь стояла каменная печь, в которую был вмазан чугунный котел. Под ним можно было разводить огонь. Именно здесь вытапливали жир из огромных кусков китовых туш. Мой отец как-то ходил юнгой на китобойном судне. Он говорил, что охота на кита была занятием увлекательным, но он ненавидел, когда наступало время кромсать на куски китовую тушу и переваливать ее на борт. Его тошнило от запаха и вида скользкой от крови палубы. Ходить по морям под парусом означало для него нечто большее, чем участие в подобной бойне.
Возле топки я и обнаружила, кого искала. Чернобородый моряк, которого я в последний раз видела в дверях комнаты капитана Обадии, сидел на палубе, скрестив ноги. Наверное, он спрятался здесь, когда я появилась на палубе у леера. Сейчас он уже не пытался скрыться и поднялся с легкостью морского волка, для которого палуба – дом родной.
Я заметила, что кожа у него на лице словно выдублена ветром – верный признак того, что человек этот недавно из плавания. Он пристально вгляделся, прищурив глаза, в которых вдруг промелькнуло удивление: он узнал меня, хотя видел вчера ночью всего несколько секунд. Мужчина быстро оправился от изумления и теперь смотрел на меня с наигранной самоуверенностью, в которой, однако, сквозила некоторая настороженность,
– Не очень-то у меня получилось притвориться призраком для маленькой леди, – произнес он. – Вы меня разоблачили, мисс.
– Вчера, когда вас увидел капитан Обадия, у него стало такое лицо, словно вы и впрямь привидение, – заметила я сурово.
– Никакое я не привидение, – засмеялся он, не смутившись. – Кому надо, тот меня всегда найдет. Только спросите Тома Хендерсона.
Мне не понравился ни сам человек, ни его манеры. За своей нахальной непринужденностью он явно пытался что-то скрыть.
– Вы знаете, что капитан умер? – спросила я. – Вот чего вы добились своим внезапным появлением. Ваш приход настолько потряс его, что он уже не смог оправиться.
Лицо странного человека стало непроницаемым, словно маска. Трудно было сказать, удивила моряка новость или нет. Он лишь пожал плечами и не ответил. Было очевидно, что кончина капитана Обадии Бэскома не слишком его удручает. Очевидно было и то, что этому человеку уже в тягость мое общество. Он притронулся к виску, отдавая честь – скорее насмешливо, чем почтительно, – и, обойдя меня, вышел на палубу.
– Я, пожалуй, пойду, – бросил он через плечо.
Помахав Лорел, чернобородый спрыгнул на трап, и через несколько минут я увидела, как он уже идет по дороге в город.
Когда Том Хендерсон скрылся из виду, я повернулась к Лорел.
– Что он делал на корабле?
Удивительно, но девочка на сей раз ответила не ломаясь:
– Он сказал, что когда-то служил на "Гордости", еще мальчишкой. И что ему захотелось возобновить с ней старое знакомство. А говорил все это с какой-то кислой миной. Может быть, ему просто нужно было где-то спрятаться. Место, откуда он мог бы следить, что творится в доме капитана. Он как раз наблюдал за домом в подзорную трубу, когда я поднялась на борт.
– Тогда тебе лучше сказать об этом своему отцу, – посоветовала я.
– А зачем? Я никогда ничего отцу не рассказываю, – мрачно проронила Лорел. – Это корабль капитана… – Девочка осеклась, словно до нее внезапно дошло, что отныне больше не следует говорить о капитане в настоящем времени. – Его построил еще дед капитана Обадии, – продолжала Лорел. – Теперь-то он в море уже не выходит, но капитан Обадия содержал "Гордость" в порядке и ни за что не хотел продавать. Он всегда говорил, что ему нужна палуба под ногами и каюта, чтобы глаза его не глядели на этих сухопутных крыс. А в письменном столе в капитанской каюте хранил всякие секретные бумаги. Он сам мне так сказал. И обещал, что когда-нибудь покажет, как открываются потайные ящики.
Лорел сняла руки со штурвала и отвернулась, глядя на спокойные воды гавани. Я с болью в сердце поняла, что она пытается скрыть от меня свое горе, такое глубокое, что я о нем и не подозревала.
– Лорел, мне очень жаль капитана, – сказала я. – Даже передать тебе не могу, как мне его жалко.
– Мы с ним очень дружили. – Девочка отрывисто бросала слова через плечо. – Моя бабка говорит, что это его доконал ваш приезд. Вы заставили его страдать так, что у него сердце разорвалось, и он от этого умер. Ну почему вы не уехали и не оставили нас в покое?!
Я молча досадовала, глядя ей в затылок. Чем опровергнуть такую коварную и злонамеренную ложь? Если капитана и взволновал мой приезд, то моей вины тут не было. А в новых обстоятельствах продолжать настраивать девочку против меня вдвойне глупо и несправедливо.
– Мне бы хотелось как-нибудь поговорить с тобой об этом и объяснить, почему я здесь, – сказала я.
Лорел сгорбилась, подняв плечи. Она отвергала меня, и я понимала, что сейчас не время ее переубеждать. Оставив ее в покое, я вернулась по палубе на широкий закругленный нос, так непохожий на острый и четкий профиль клипера. Там я оперлась о леер, протянув одну руку на бушприт и пытаясь представить себе, что вокруг меня не суша, а океанский простор. Наверное, я сама замечталась не хуже Лорел, потому что не заметила стоявшего среди раскиданных бревен и досок верфи человека, который, запрокинув голову, глядел на меня. Наконец он окликнул меня через неширокую полосу воды.
– Эй, на борту! Миссис Маклин!
Я вздрогнула и, посмотрев вниз, увидела на берегу Яна Прайотта. Яркое солнце припекало, а он стоял с непокрытой головой и смотрел на меня со странным волнением.
– Постойте так еще! Не шевелитесь! – крикнул он. – Вы только что подали мне прекрасную мысль! Как вам понравится позировать для носовой фигуры?
Я понятия не имела, почему он об этом спрашивает, но была рада с ним поговорить.
– С превеликим удовольствием, – отозвалась я с готовностью, не подумав, как обычно, о сложностях, которые вызовет мое опрометчивое обещание. – Поднимитесь на борт и изложите вашу идею.
Он покачал головой.
– Не сейчас. Вы подняли в доме переполох, когда ушли, никому не сказавшись. Сегодня похороны; миссис Маклин хочет убедиться, что у вас есть подобающее траурное платье, и не может нигде вас найти. Брока послали на поиски, а я решил вас предупредить.
