Текст книги "Морская яшма"

Автор книги: Филлис Уитни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

По крайней мере, с Яном мне было спокойно. Я сомневалась, что Брок присоединится к нам, а миссис Маклин явно не жаждала нашего общества. Лорел, разумеется, поела раньше. Мы сидели рядом за огромным круглым столом, и я пыталась выбросить из головы воспоминание о быстро закрывшейся двери там, наверху.

13.

Миссис Кроуфорд прислуживала нам с надутым видом, выражая явное неодобрение нашему уединению за столом. Мы прекрасно чувствовали ее настроение и, пока она находилась в комнате, разговаривали очень осторожно. Карты я показала Яну, только когда прислуга удалилась на кухню. Я показала ему странные печати – половинки китового силуэта и один полный. Прайотт внимательно изучил карты, но ему не удалось разгадать значение печатей.

– Возьмите их, пожалуйста, к себе и подумайте, что бы это значило, – попросила я. – В печатях должен быть какой-то скрытый смысл, но я не могу его расшифровать.

Ян обещал мне сделать все, что в его силах, и положил карты на соседний стул. Я начала рассказывать ему о том, что услышала сегодня от миссис Кроуфорд – как мою мать привезли в этот дом еще до моего рождения и как она здесь умерла. Но я успела произнести всего несколько фраз, когда дверь открылась и в столовую ступила Сибилла Маклин, прямая и гордая в своем черном шуршащем платье. Она все-таки соизволила присоединиться к ужину.

Моя свекровь приблизилась к столу, и я увидела, что лицо ее приобрело землистый оттенок, а под глазами залегли темные тени. Ян встал, чтобы предложить ей стул, но она даже не поблагодарила. Потом позвонила в серебряный колокольчик миссис Кроуфорд, чтобы та принесла ей прибор и еду, и на протяжении всего ужина не сказала нам ни слова. Лицо ее оставалось напряженным и мрачным, только глаза подозрительно бегали.

Я знала, зачем она здесь. Она слышала, как мы переговаривались в коридоре, и не желала, чтобы я оставалась наедине с Яном, потому что теперь я была женой ее сына. А ведь совсем недавно она мечтала, чтобы Прайотт увез меня из этого дома. Теперь же ей приходится охранять интересы семьи.

Наверное, в тот вечер в Яна вселился какой-то демон. Как он уже говорил мне, он не всегда был добр и дружелюбен, а миссис Маклин никогда не пользовалась его расположением, поскольку вечно шпыняла и колола служащего. И он принялся поддразнивать ее, что меня изрядно напугало: я не доверяла внешнему спокойствию этой женщины.

– Завтра, – преувеличенно весело сообщил Ян, – Миранда начнет мне позировать. Вы ведь знаете: я делаю дубликат знаменитой носовой скульптуры "Морской яшмы". Я давно искал модель для нее, и с приездом Миранды проблема разрешилась. Как дочь своей матери, она замечательно подходит для этой цели.

Землистый оттенок на щеках миссис Маклин уступил место грязно-багровому румянцу.

– Вы не посмеете этого сделать, – грубо возразила она. – Этой девушке неприлично позировать вам.

Озорной демон так и заплясал в глазах Яна, хотя я пыталась поймать его взгляд и сделать ему знак перестать дразнить мою свекровь. Но, может быть, он слишком долго страдал от тирании миссис Маклин, и потому не смог удержаться от того, чтобы поменяться ролями и хоть раз взять над ней верх.

– По-моему, вы забываете, – сказал он с обманчивой вкрадчивостью, – что девушка, как вы ее назвали, теперь вправе поступать как ей заблагорассудится. Ей, в частности, заблагорассудилось привести в Гавань Шотландца "Морскую яшму". Видите ли, до нее дошли слухи, что «Яшма» стоит на приколе в доках Салема.

Я тихо ахнула. Я действительно собиралась так поступить и говорила об этом. Но своими словами Ян как бы обязывал меня непременно выполнить этот план. А я как-то о нем забыла с тех пор, как Брок разбил стекло в рамке картины.

Миссис Маклин прижала руку к губам, словно желая унять дрожь, и бессвязно выкрикнула:

– Нет… нет! История не должна повториться! Я предупреждала Эндрю, что он наведет на корабль порчу, да и на всех нас, если сделает носовую статую с лицом Карри. А она все равно позировала ему, хотя я возражала. И собственным гениальным резцом создал чудовище… Если это повторится, я не вынесу!

Ее реакция меня встревожила, и я протянула к ней руку.

– Не беспокойтесь, пожалуйста. Я не могу пригнать корабль без согласия и помощи Брока, а он уже отказал мне. Так что, может быть, все останется как есть. Вам не следует так волноваться. Яну просто захотелось вас поддразнить.

Она бросила мне взгляд, в котором не было и тени благодарности.

– Вы! – прошипела она. – Все вы! С той минуты, как вы родились в этом доме, еще когда были визгливым младенцем, вы приносили нам одни несчастья!

Брок запретил мне заговаривать с ней на эту тему, но раз уж она сама ее затронула, я не удержалась:

– Мне хотелось бы побольше узнать о том, что тогда случилось. Расскажите, пожалуйста.

Свекровь резко оттолкнула тарелку. К еде она едва притронулась.

– Кое о чем лучше всего забыть. Мне нездоровится. С вашего позволения, я пойду к себе…

Но она сама начала, и с какой стати я должна была великодушничать?

– Карри – моя мать. Я не собираюсь просто забыть ее. Я хочу узнать все, что можно, о ее жизни и о времени, когда она жила в этом доме.

Миссис Маклин поднялась из-за стола и секунду постояла, глядя на меня сверху вниз. Она действительно выглядела больной, но собралась с силами.

– Очень хорошо. Идите со мной и узнаете.

Я бросила на Яна быстрый взгляд. Насмешка в его глазах погасла. Мне показалось, что он устыдился своей издевки над беспомощным человеком. Он кивнул, давая понять, что мне следует пойти, и я встала из-за стола.

Поднимаясь по ступенькам, миссис Маклин тяжело опиралась на перила. В коридоре верхнего этажа она прошла к той самой комнатке, куда меня вначале поместили. Комната стояла такая же пустая, голая и холодная, как в тот день, когда я впервые переступила ее порог. Сибилла Маклин шагнула в эту пустоту и зажгла свечу на письменном столе. Дверь в комнату Лорел была закрыта; я услышала, как девочка что-то невнятно напевает себе под нос.

Сибилла Маклин остановилась посреди комнаты и немного помедлила, озираясь по сторонам со странно довольным видом, словно атмосфера помещения навевала какие-то приятные воспоминания. Они словно придавали сил.

– Ты родилась здесь, – объявила моя свекровь. – А твоя мать умерла на этой самой кровати.

Холод комнаты пронизал меня до самых костей. А я-то спокойно спала здесь в первую ночь и не знала, что на этой самой кровати страдала и умерла моя мать.

– Капитан приказал закрыть эту комнату, оставив в том виде, в каком она была, – продолжала Сибилла Маклин. – Мы и не открывали ее, пока ты не приехала.

Я не могла произнести ни слова. Мне хотелось, чтобы эта женщина не смотрела на меня таким пристальным, буравящим взглядом. Она словно упивалась страданием, которое мне доставляла. Словно шарила по закоулкам моей души и наслаждалась нанесенными ранами. Конечно, я сама напросилась, но не ожидала, что боль будет такой жгучей.

Я попыталась скрыть свою боль, заговорив о бытовых мелочах:

– А кто ухаживал за ней? Вы?

– Я?! – Миссис Маклин перевела взгляд на кровать, словно вновь увидела на ней умирающую. – Естественно, нет! Я бы и пальцем не дотронулась до этой… Капитан отлично это знал. Он привез акушерку из города, чтобы та за ней ходила.

– А потом? – настаивала я. – После смерти моей матери… кто ухаживал за мной?

Миссис Маклин соизволила улыбнуться, растянув в гримасе тонкие бескровные губы.

– За тобой ухаживала я – долгие месяцы, пока Хит не приехал и не увез тебя в Нью-Йорк. Ты была просто беспомощной малюткой, и тут уж я не возражала. Ведь у меня никогда не было своей малютки.

Но я, хоть убей, не могла себе представить, как она с нежностью и любовью ухаживает за ребенком Карри, Если в первые месяцы жизни я находилась на попечении будущей свекрови, то можно благодарить небеса за сохранность этой жизни. Я подумала о шраме у себя на плече, о том, что Брок запретил спрашивать о нем у матери, очень хотела все-таки спросить, но не смогла себя заставить. Во тьме прошлого меня поджидал ужас.

Может быть, она угадала направление моих мыслей, потому что совсем развеселилась.

– Пойдем, – сказала она, показывая на выход. – Раз ты сама постучала в эту дверь, я покажу тебе кое-что еще.

Она привела меня в большую спальню, которую когда-то занимала Роза Маклин, а теперь – я. Из связки ключей, что носила на поясе, миссис Маклин выбрала маленький ключик и открыла один из шкафов во всю стену. Небрежной рукой вытащила несколько платьев, которые там висели, и бросила на кровать.

– Вот, забирай! Это наряды твоей матери – она привезла их с собой. Капитан не позволил сжечь их, как мне того хотелось, и мы убрали платья сюда.

Я не хотела касаться лежащих на кровати платьев под злорадным взглядом миссис Маклин. Заметив мою нерешительность, свекровь наклонилась, взяла платье из мягкого кашемира шоколадного цвета и сунула мне в руки,

– Странное, верно, чувство: знать, что пальцы твоей матери касались этих застежек, что эта ткань облегала ее тело. Ну как, рада, что спросила? Счастлива покопаться в старой трагедии? Ты довольна?

Я постаралась твердо и спокойно ответить на ее взгляд.

– Я очень счастлива получить хоть что-то, принадлежавшее моей матери. Спасибо, что показали мне ее вещи.

Миссис Маклин швырнула платье на кровать и ушла, не добавив ни слова. Когда за ней закрылась дверь, я взяла платье и уселась в качалку, прижимая его к себе. От ткани исходил слабый запах старых духов. Впервые меня коснулась некая частица женщины, которая была моей матерью. Словно она стояла рядом – туманная зыбкая фигура, сумевшая протянуть руку сквозь годы глухого забвения. Я как будто слышала ее шепот, словно она пыталась от чего-то меня предостеречь, от чего-то защитить.

Качалка поскрипывала, от порывов ветра дребезжало стекло. Я глубоко вздохнула. Платья у меня в руках всего лишь навевали грезы. Они ничего не могли мне сказать. С мечтами надо было распроститься навсегда – или до тех пор, пока я не научусь воплощать их в жизнь. Не надо возвращаться к старым привычкам.

Действительность была такова, что моряк, рухнув с трапа, залил кровью камни балласта. Моряк никогда не поскользнулся бы на трапе, не мог упасть просто так, да еще и разбиться насмерть. И кто-то пробежал по настилу палубой выше, а я была единственной, кто об этом знал. Все это было, произошло на самом деле.

Я отчетливо сознавала грозящую мне опасность, придержала язык, и никто не узнал, что я слышала чей-то топот. Никто не узнал, о чем пытался сказать Хендерсон, умирая. Но что, если я заговорю? И кто-то, кому кажется, что на самом деле я знаю больше, чем рассказываю, этого боится?

От одной только этой мысли мне тоже стало страшно. Но я не собиралась и дальше бездействовать, дрожа и холодея от ужаса. Я встала, повесила мамины платья в шкаф и закрыла дверцу. Потом тихо постучала в дверь Лорел. По крайней мере, с девочкой мне будет не так одиноко.

Когда Лорел откликнулась, я вошла и, увидев, что она уже в постели, присела рядом. Почти час мы проговорили с ней, и она впервые не старалась прогнать меня или напугать. Лорел перед сном читала и уже начала клевать носом. Может быть, поэтому она вела себя покладистее, чем обычно.

Я намеренно заговорила с ней о планах на будущее, о том, как мы приведем обратно "Морскую яшму". Упомянула о том, как буду позировать Яну. И под конец о самой Лорел.

– Завтра ты должна будешь помочь мне починить твои платья, – сказала я. – Покажешь те, что надо зашить. Моя тетя всегда говорила, что я неплохо управляюсь с иголкой и нитками.

В глазах девочки зажегся слабый интерес. Она наконец-то стала получать удовольствие от моего внимания. Начало было положено. Прежде чем уйти, я пересказала Лорел одну из морских повестей моего отца о храбрых моряках, о сражении и, конечно, о победе над грозной стихией.

Лорел слушала меня сонно, да я и сама рассказывала не особенно увлеченно. Я все вспоминала Брока. Где он? Подозревает ли, что я что-то скрываю? И если да, то каким образом заручится моим молчанием? Вернувшись к себе, я долго прислушивалась, ожидая услышать его шаги, но так и не дождалась их. Наверное, я давно уже спала, когда этот смуглый, мстительный человек вернулся от своих дел в Бэском-Пойнт.

Следующие несколько дней прошли спокойно и без особых событий. Но все равно меня терзало беспокойство, я привыкла оглядываться через плечо и стала избегать пустынных мест.

Мистер Осгуд сообщил, что юридические формальности займут несколько месяцев. Он выполнил обещание и приехал, чтобы просмотреть бумаги капитана Обадии, но не нашел упомянутого капитаном письма, которое должно было объяснить мотивы его поступка. Я сообщила адвокату о потайных ящиках письменного стола в каюте "Гордости Новой Англии". Но юридическому уму мистера Остуда показалось невероятным, чтобы важные бумаги хранились в таком месте. Он предложил, чтобы я поискала там сама и потом показала ему найденное, если сочту находку заслуживающей внимания. Однако «Гордость», такая чистенькая снаружи, казалась мне воплощением мрака и зла, местом, где вершатся темные дела. Мне не хотелось идти туда одной.

Что касается смерти Тома Хендерсона, слухи все еще не заглохли, и несколько раз, когда я спускалась в город, мне давали понять, что меня не хотят там видеть. Официально происшествие объявили несчастным случаем, поскольку не было доказательств противоположного. Но меня не покидало ощущение, будто в Бэском-Пойнте все уверены; это убийство. Домашние не говорили о гибели Тома Хендерсона, но поглядывали друг на друга с недоверием. На нас лежала тень – нам словно грозили еще худшие беды. Только Яна все это как-то не коснулось: приходил он редко и незаметно проскальзывал в библиотеку, избегая встреч с Броком и его матерью.

В те тревожные дни произошло всего три отступления от привычного, насколько я успела его узнать, распорядка. Во-первых, огромный пес как будто подрядился каждую ночь выть на луну и жутковатой этой музыкой просто истерзал мои нервы. Когда я, решившись заговорить на эту тему с Броком, спросила, нельзя ли научить животное вести себя по ночам потише, он только рассмеялся и ответил, что разрешает мне самой заняться воспитанием Люцифера. Он объяснил, что в полнолуние беспокойство ощущают и люди, и животные. В первой четверти собака перестанет выть. Остальные же обитатели дома не обращали внимания на вой – вероятно, привыкли. Я тоже пыталась привыкнуть и засыпать под него.

Кроме того, по утрам я позировала Яну Прайотту. На следующий же день после данного ему обещания я отправилась в мастерскую и уселась у помоста. Ян уже ждал меня, и работа закипела. Когда об этом узнали остальные, мои действия никто не одобрил, но осуждение ни разу не было высказано открыто. Миссис Маклин требовала, чтобы сын запретил эти сеансы, потому что это неприлично. Я случайно услышала, как он небрежно ответил матери, что если она не одобряет моего пребывания наедине с Яном, то может взять на себя роль дуэньи. Она, конечно, и слышать об этом не хотела.

Самому Броку, вероятно, тоже все это не нравилось, но он не вмешивался. А я уж и не знала, что лучше – может быть, чтобы он вмешался. Лучше что угодно, думала я, только не это его отстраненное безразличие ко всему, что касается меня.

Лиен я почти не видела, хотя Ян как-то упомянул, что она не простила ему выбор новой модели и что настроение у нее по-прежнему самое мрачное. Поскольку она ни с кем в доме не откровенничала, невозможно было себе представить, в каком направлении текут ее мысли и какие планы она строит на будущее.

По крайней мере, те часы, когда я позировала, а Ян работал, были для меня самыми спокойными посреди тревожного ожидания беды. Как я быстро убедилась, Ян был наделен незаурядным талантом резчика-портретиста. Лицо статуи все больше и больше походило на мое. Он был очень требовательным к себе скульптором и перед каждым движением резца придирчиво и недовольно рассматривал свое творение. Но с каждым днем его творение приближалось к совершенству и Ян работал все вдохновеннее. Недовольство его почти совсем пропало. В конце концов он убедился, что выходит неплохо, и это ободрило и воодушевило Прайотта.

По вечерам, в хорошую погоду, я гуляла по окрестностям Бэском-Пойнта, стараясь узнать их получше. Я все еще выжидала, не желая привыкать к жизни здесь и устанавливать какой-то определенный распорядок дня. В доме делать было почти нечего – миссис Кроуфорд не принимала мою помощь. Она все-таки последовала совету и убедила миссис Маклин, что в доме без хозяйской направляющей руки все придет в упадок. Обе снова исполняли прежние обязанности, словно меня и не существовало. Меня это совершенно не волновало, тем более что я по-прежнему занималась поисками ответа на нерешенные вопросы.

В-третьих, в Лорел произошла перемена. Она проявила больший, чем можно было ожидать, интерес к починке своего гардероба. Может быть, ее соблазнило дружеское участие, которого она раньше не знала, и она не смогла его отвергнуть. Хотя и постепенно, но девочка переставала вспоминать о барьере, воздвигнутом ею между нами. Она все еще вела себя настороженно, как лесной зверек, словно ожидала подвоха, но все меньше поддавалась враждебному ко мне отношению остальных.

Раз-другой я заметила, что Брок поглядывает на нее с изумлением и, хотя он не желал признавать, что я как-то влияю на его дочь, все же не мешал мне с нею возиться. Вот так, молча, мне было разрешено заниматься этим ребенком по своему усмотрению. О том, что это не мое дело, речь больше не заходила. А может, это было еще одним свидетельством полного мужнина безразличия ко мне и к тому, чем я занята.

В конце концов, все эти события просто отмечали течение времени. Под внешней безмятежностью в каждом обитателе дома кипели тревога и обида. Когда-нибудь, как это всегда случается, если люди долго подавляют недовольство и гнев, неизбежно должен был произойти взрыв, и грянет беда.

В тот день, когда дамоклов меч угрозы наконец обрушился, я вышла на прогулку и забрела на мыс, за маяк, а потом спустилась по широкому уступу скалы, где волны с оглушительным грохотом бились о камень. Серые сумерки обещали шторм, с моря дул свирепый ветер, волны высоко вздымались. Я была тепло одета, повязала на голову плотный шерстяной шарф, поэтому ветер меня не пугал.

Мне нравились такие дни, когда море отражало мрачное небо и накатывалось на берег крутыми пенистыми валами. Вал за валом с грохотом разбивался о скалы, и соленые брызги оседали у меня на губах и щеках. Морские птицы метались в воздухе, суматошно гоняясь друг за другом, то взмывая вверх, то падая к самым волнам. Иногда они опускались на прибрежные камни и совсем меня не боялись – я сидела тихо, словно сама окаменела.

Именно тут меня нашла Лорел и тоже уселась на уступ. Она родилась у моря, но ей никогда не надоедало смотреть, какое оно разное в разную погоду. Я улыбнулась, и мы долго молча сидели рядом. Мы с ней питали одни и те же чувства к морю, и, чтобы их выразить, нам не нужны были слова. Сегодня волосы девочки под зеленым капором были аккуратно причесаны, а из-под платья не выглядывала бахрома нижних юбок, Я с удовольствием смотрела на дело своих рук. Сегодня Лорел уже не казалась такой дикаркой – по крайней мере внешне. Я знала, что приложила к этому руку, и радовалась, пускай даже это было только началом. Пускай моя жизнь в остальном пока не блистала успехами, но тут я одержала победу.

Вскоре Лорел прискучило молчание, и она заговорила с озорным, лукавым видом:

– Я видела статую, когда вы сегодня утром оттуда ушли. Она стала такая красивая, вылитая вы, хоть и в китайской шапочке. А моя бабка страшно сердитая, и у нее все время голова от этого болит, она по ночам совсем не спит. Мучает папу за то, что он не запретил вам позировать, а Яну – работать,

– Мне очень жаль, что твоя бабушка так к этому относится, – сказала я. – Может быть, твой отец понимает, что ничего плохого в моем позировании нет.

– Лиен тоже злится, – продолжала Лорел. Она говорит, что злые духи выбрались из тела капитана на свободу, и они все сильнее с каждой минутой. Она говорит, что их теперь ничто не остановит, пока они не свершат свое черное дело. – Лорел поежилась от удовольствия. Юная Кассандра радовалась всякий раз, когда предсказывала беду.

– Не думаю, – ответила я, хотя мое утверждение не совсем соответствовало истине. – И Ян тоже ничего такого не думает. А я уверена, что он ощутил бы присутствие злых духов, если бы они появились.

Лорел пожала плечами.

– Яну иногда нравится, чтобы все чувствовали себя не в своей тарелке. Я его не виню. Но ему надо опасаться пуще прочих.

– Яну – опасаться? Почему?

Она вдруг стала прежней отвратительной девчонкой – повернулась и в упор уставилась на меня.

– А почему бы и нет? Если злые духи плоти с каждой минутой становятся все сильнее и злее? А вы боитесь, правда? Раньше вы не боялись, а теперь боитесь, потому что пес воет по ночам. И потому, что кто-то желает вам смерти.

Я успела схватить ее за руку, прежде чем она убежала.

– Немедленно прекрати! Ты же знаешь, меня болтовней не запугать. Если собираешься продолжать в том же духе, лучше не приходи. Мне тут и одной хорошо.

Лорел давно привыкла к тому, что взрослые то прогоняют ее, то отправляют в постель без ужина, то держат на хлебе и воде. Не привыкла она к тому, чтобы ее отвергали на равных, просто как человека, чье общество неприятно. Это не было наказанием – мои слова всего лишь выражали нежелание продолжать общаться с ней. Вместо того чтобы вырваться и убежать, девочка прижалась ко мне с покаянным видом.

– Простите, мисс Миранда. Я знаю, что вы не боитесь. Если позволите мне остаться, я вам скажу одну вещь, важную.

Я не ответила, глядя, как огромная волна разбивается внизу на мириады блестящих осколков-брызг. Раздался оглушительный грохот, а потом шипение воды, стекавшей по камням.

– Я знаю, почему Люцифер воет по ночам, – сообщила Лорел. Я по-прежнему молчала, но мое молчание только ее распалило. – Он воет, потому что в Бэском-Пойнт заявился призрак Тома Хендерсона. Люцифер пытается нас предупредить, что Том пришел отомстить, потому что его убили.

Точно так же, как в первую нашу встречу Лорел погасила всякую радость от приезда в Бэском-Пойнт, так и сейчас она сумела в клочья развеять мое спокойствие.

– Не смей болтать глупости! – воскликнула я. – Полиция знает, что он просто упал, и все тут!

Лорел была страшно довольна – она все-таки вывела меня из себя. Не беспокоясь больше о том, что я ее прогоню, девочка с важным видом кивнула.

– Нет-нет, я не верю, что это вы его спихнули, как в городке поговаривают. Но кто-то его точно толкнул. Мисс Миранда, а вы верите, что зло может носиться в воздухе, как морской туман? Его нельзя пощупать и прогнать прочь тоже нельзя, разве что сильный ветер подует, но все равно он тут и за ним не видно, куда идешь. Вы такого не чувствуете, мисс Миранда? А я чувствую, и Люцифер тоже. Самое плохое – когда не знаешь, с какой стороны зло подкрадывается.

Она почти убедила меня, юная пророчица, потому что я словно кожей ощущала в воздухе миазмы зла. На свой лад Лорел была не по годам мудра. А может быть, наоборот, это была мудрость ребенка – ребенка, росшего без любви и заменившего чувства рассудком. Возможно, я сама была еще достаточно молода, чтобы это понять, и потому не стала смеяться над девочкой.

– Послушай, – предложила я, – если ты узнаешь или услышишь что-нибудь действительно важное – не просто болтовню о привидениях, – сразу беги ко мне и расскажи. Обещаешь? Обещаешь, что скажешь мне раньше всех остальных? Наверное, неразумно было показывать ей, насколько всерьез я приняла ее слова. Девочка немедленно преисполнилась собственной значимости, напыжилась, словно чайка, чистящая перья, и принялась ломать комедию. Подтянув колени к подбородку и закрыв глаза, Лорел прошептала с подвыванием, словно в трансе:

– Я и сейчас его чувствую. Оно близко – очень близко. Языками тумана к нам подкрадывается зло. Если мы вдохнем его, то задохнемся и умрем. Оно так близко, что…

Рядом с нами о скалу щелкнул камешек, и мы обе вздрогнули от испуга. Камешек отскочил от уступа и полетел вниз, в ревущие волны. Я задрала голову – вверху на скале стоял и наблюдал за нами Брок Маклин. В его фигуре мне почудилось нечто зловещее, в особенности после завываний Лорел. Казалось, мой муж чем-то странно возбужден, глаза его горели удовлетворением и триумфом, смешанными с каким-то горьким, пока неведомым мне, ядом.

Лорел наклонилась ко мне и быстро зашептала:

– Мисс Миранда, я все это выдумала. – Я увидела, что она дрожит. – Ничего такого я не чувствовала. Зло исходит не от моего отца! Мой отец…

Она оборвала фразу, вскочила на ноги и быстро вскарабкалась по скале. Я осталась сидеть, меня била сильная дрожь. Чего она испугалась, что за паника? Посмотрев вниз, на острые иззубренные скалы, я подумала, каково это будет – упасть туда, удариться и, как камень, уйти в воду.

Я резко тряхнула головой, отгоняя наваждение и заставив себя спокойно посмотреть на стоявшего надо мной мужчину. Ни в коем случае не убегу, если он начнет спускаться, не доставлю ему такой радости.

И он спустился к валуну, на котором я сидела, и остановился возле меня. Я молча смотрела на волны, бившиеся о камни внизу. Мне не хотелось встречаться взглядом со злобным Броком. Правда, наваждение от слов Лорел стало потихоньку гаснуть.

Когда он заговорил, в голосе его было так мало неприязни, а слова так напоминали похвалу, что я была приятно удивлена и легко обезоружена.

– А Лорел здорово переменилась, – заметил он. – Я знаю, тут сказалось ваше облагораживающее влияние, очень вам благодарен.

Мне удалось ответить холодным тоном, скрыв глупый восторг, охвативший меня после его слов.

– Увы, я не могу сказать, что перемена свершилась благодаря вашей отцовской любви.

– Да, это, к сожалению, верно, – кивнул он с неожиданной кротостью. – Я слишком погрузился в собственные печали и обращал на дочь внимание, только когда нужно было наказать или отругать ее. Она утратила всякую привязанность ко мне.

На это я сразу же возразила;

– Нет, дочь глубоко любит вас. Она восхищается вами, хотя вам никогда не признается, и мечтает, чтобы вы тоже восхищались ею. Но вы никогда не хвалите девочку, никогда не показываете, что цените ее. Что же ей остается, как не прятать свои чувства под маской враждебности?

Благодушие Брока, конечно же, не выдержало испытания. Я понимала, что моя критика серьезно его задела. Он не привык выслушивать нелицеприятную правду, да еще от женщины. Брок промолчал, а я снова загляделась на море. Сердце мое билось в такт ритму волн.

Наконец Брок нарушил молчание:

– Вам нравится море?

– А почему бы и нет? – ответила я. – Оно завораживает и никогда не надоедает. Будь я мужчиной, я стала бы моряком. Плавала бы в далекие страны и привозила шелка, драгоценную яшму и чай.

– Это, знаете ли, романтическая сторона дела, – усмехнулся Брок, опускаясь на камень со мной рядом. Локтем он коснулся моего плеча. – В море предательства ничуть не меньше, чем романтики. Оно безжалостно швыряет на скалы и топит корабли. Я видел море, которое как щепки ломало форт-мачты и раздирало надвое паруса. Я видел, как море обрушивало на палубу такие волны, что смывало не одного бедолагу, если руки слишком онемели и не оставалось сил держаться за обледенелый такелаж. Видели бы вы такое море – не были бы так сентиментальны.

– И все-таки оно кажется мне волшебным, – стояла я на своем. – Вы его знаете, но все же не испытываете к нему ненависти. – Я искоса посмотрела на дочерна загорелое лицо мужа. Брок был так близко, что я чувствовала его дыхание на своей щеке, и мое собственное дыхание участилось. Я с жаром продолжала: – Вам не скрыть своей любви к морю. Ваши глаза полны ею, когда вы глядите вдаль, она звучит в вашем голосе, когда вы о нем говорите. Может быть, вы несчастны потому, что пытаетесь это отрицать и обмануть самого себя.

Брок посмотрел на меня глазами, полными ярости.

– Это я-то пытаюсь себя обмануть? Да я люблю море больше жизни и не любил так ни одну женщину!

– Тогда ваша жена должна была его ненавидеть, – заметила я.

– Роза? – Голос Брока потеплел. – Она не умела ненавидеть. Но, кажется, была рада, что я вернулся навсегда. У нее была нежная душа – слишком нежная для этого грубого мира.

Он говорил о ней как о глубоко любимом, но давно утраченном человеке, и я поняла, что он уже не скорбит о ее смерти так, как внушала мне его мать.

Чувствуя, что он смягчился, я снова попробовала уговорить его выполнить тот план, который Брок отверг с самого начала.

– Если вы отправитесь в Салем и приведете домой "Морскую яшму", то сможете переоснастить ее и снова уйти в Плавание.

В ответ он только невежливо хмыкнул.

– Но почему нет? – настаивала я. – Этот корабль не заслуживает своей позорной участи. Он – воплощение мечты вашего отца. Ничто не мешает снова пустить его по морям, если вам захочется.

Он бросил на меня хмурый взгляд исподлобья.

– Да вы помешались на этой мысли.

Я и сама не знала, почему она засела у меня в мозгу, просто мне казалось, что это единственно правильное решение.

– "Яшма" убила моего отца и погубила вашего, – продолжал Брок. – Зачем кликать новую беду? Кто знает, не проснется ли опять в старой посудине страсть к коварным фокусам. Кто знает, какие злые силы мы разбудим, если приведем ее назад, в Гавань?

Эти слова из уст Брока Маклина переполнили чашу моего терпения. Я рассмеялась мужу в лицо:

– Ну, теперь я знаю, откуда у Лорел талант к странным фантазиям. Это что, и есть хваленое шотландское ясновидение?

Он глянул мне в глаза, и на лице его не отразилось и тени улыбки.

– И в небе и в земле сокрыто столько, что вам и не снилось. Может, не стоит навлекать грозу, не то с крыш начнут валиться трубы?[5]5
   Ср.: Шекспир. Гамлет. Акт I, сцена IV: «И в небе и в земле сокрыто больше, / Чем снится вашей мудрости, Горацио!»; Макбет, Акт II, сцена III: «С того строения, где ночевали мы, / Снесло трубу» (Пер. М.Лозинского). – Примеч. ред.


[Закрыть]*

– Или мы сами – с трапов? – спросила я и сразу же ощутила вспыхнувший в нем гнев. Но и настороженность тоже – Брок словно весь подобрался. – Вы боитесь ходить под парусами? – поддразнила я его, не дождавшись ответа.

– Я не гожусь больше ходить под парусами, – свирепо ответил он. – Нет на море задачи труднее, чем выжать из клипера всю возможную скорость. У команды должен быть капитан, которого они буду уважать. А не полкапитана.

Впервые мой муж прозрачно намекнул на свое увечье. Я была потрясена, но осталась беспощадна:

– Зачем так унижать себя? Почему вы не верите в свои силы? Отчего не ответите на вызов судьбы и не докажете себе, что вы такой же, как были прежде? Почему вы так боитесь неудачи?!