Текст книги "Морская яшма"
Автор книги: Филлис Уитни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
– Палубы отдраивают песком. Старые грехи искупают, а старую ложь можно разоблачить.
Мы долго сидели молча, скрестив взгляды. Схватка характеров была столь яростной, что я задрожала. Когда молчание сделалось невыносимым, я снова заговорила:
– Не каждому дано вести ее по морям. Вы – сын своего отца, и вы ходили по китайской линии. Отправляйтесь в Салем и выкупите ее! Приведите ее домой, и когда она будет готова, выведите в море как торговый корабль, а сами станьте ее капитаном!
Неожиданно Брок ударил кулаком по картине. Зазвенели осколки стекла. Потом мой муж встал и вышел из комнаты, даже не взглянув на меня.
Я не поняла ни его ярости, ни гнева, но почувствовала, что они обращены скорее на самого себя, чем на меня. Каким-то образом я задела чувствительную струну.
Осторожно перевернув картину, я вынула из рамы осколки. "Морская яшма" по-прежнему скользила по аккуратным барашкам волн; разбитое стекло не причинило ей ущерба. Я задумчиво смотрела на парусник. Как-нибудь я найду способ вернуть его. Эта мысль понемногу становилась навязчивой идеей. Вернуть клипер означало бы воскресить прошлое, узнать, что же в действительности произошло. Я понимала, что моя убежденность не от разума. Сплошные эмоции, неосязаемые и бесплотные, как ветер, надувавший нарисованные паруса. Но в настоящей жизни ветер все же существовал, как и чувство, что корабль надо вернуть назад.
Теперь у меня появился дополнительный повод найти Тома Хендерсона и выяснить, что же ему известно. Меня вдруг охватило нетерпение. Придется пойти на китобоец прямо сейчас.
Я проскользнула мимо мастерской Яна Прайотта. Если бы он узнал, куда я собралась, то остановил бы меня, а этого мне не хотелось. Я обрадовалась, что удалось ускользнуть незамеченной.
11.
Осторожно сбегая по обрывистой тропе к верфи, я увидела, что работа вокруг корабельного остова закипела. Всюду сновали люди, слышались непрерывный стук молотков, хриплое повизгивание пил, грохот кувалд. В воздухе носился резкий дымный запах костров, разведенных под котлами со смолой, и приятный запах дегтя. И повсюду чайки – на волнах, в воздухе, на берегу.
Пробираясь через верфь, я замечала, как работники украдкой бросают на меня взгляды и вроде бы незаинтересованно отворачиваются. Все прятали любопытство под настороженностью и равнодушием. Обойдя остов будущего корабля, я увидела, что Брок меня опередил. Он стоял поодаль, внимательно присматривая за работой. Но следил он только за людьми, работавшими на лесах, поэтому стоял ко мне спиной. Я поспешила пройти мимо, зная, что он остановит меня, если догадается, куда и зачем я иду. Как удачно сложилось, что ему пока недосуг разыскивать Тома Хендерсона.
Я оглянулась только у пирса, где стоял бывший китобоец. Внимание Брока по-прежнему было поглощено суетой на верфи. Меня он не заметил.
Я поспешила миновать шершавые занозистые доски пирса и взбежала по трапу, который слегка пружинил у меня под ногами. Палуба «Гордости» на первый взгляд пустовала, крышка ближайшего к корме люка была откинута, но я сначала обошла корабль. Тома Хендерсона нигде не было видно. Вполне возможно, он находился внизу, и, хотя меня не радовала перспектива поисков в дебрях трюма, другого выхода я не видела. Если промедлить хотя бы день, даже час, моряк может покинуть Гавань Шотландца.
Я еще раз, спрятавшись за бортом у кормы, поглядела на берег. В мою сторону никто не смотрел. Брока больше не было видно. Наверное, он обошел строящийся корабль и находился по другую сторону. Над берегом стоял неумолчный шум верфи.
Я прошла к открытому люку на корме и спустилась по крутым ступенькам трапа. На крюках, вбитых в бимсы, висели штормовые фонари. Я сняла один. В отверстие люка падал свет, и я сумела без труда зажечь фонарь. Но и его свет казался слабым в непроглядном мраке под верхней палубой. И снова шпангоуты словно давили на меня в этой затхлой тьме. Снаружи плескалась вода – смертельный враг любой старой развалины.
Как только эхо моих шагов затихло, я поняла, что тут не так уж тихо. Послышался шорох, и, подняв фонарь, я окликнула Тома Хендерсона. И снова эхо обрушилось на меня, а потом воцарилась напряженная тишина. Никто не ответил. Видимо, мой зов остался неуслышанным.
Проход, в котором я стояла, оканчивался на корме чем-то вроде капитанской каюты, и я задумчиво рассматривала закрытую дверь, вспомнив, что говорила Лорел в нашу встречу на борту этого корабля. Она сказала, что капитан хранит тут свои «тайны» в письменном столе. "Подальше от сухопутных крыс". Он обещал как-нибудь показать ей потайные ящики письменного стола. Мне пришло в голову, что именно здесь может быть спрятано до сих пор не найденное таинственное письмо, которое капитан упомянул в разговоре с мистером Осгудом. Капитан, как сказал Ян Прайотт, был человеком скрытным. Такой необычный тайник вполне соответствовал бы его характеру.
Я стояла и смотрела на закрытую дверь с растущим беспокойством и всем своим существом стремясь отсюда на воздух, к солнечному свету. Но любопытство сильнее, чем страх. Преодолевая себя, я подошла к капитанской каюте.
Корабль слегка покачивался на волнах прилива – это напоминало мне, что китобоец все же держится на плаву. Вокруг меня что-то шуршало, шептало и шелестело. Я приказала себе не слушать и твердой рукой подняла фонарь повыше.
Узкая дверь издала пронзительный визг. Но сумраку под палубой было все равно, и корабль продолжал спокойно покачиваться на волнах, шептать и шелестеть. Затхлый запах в каюте почти не давал дышать, а дверь за моей спиной сама собой хлопнула о высокий комингс[3]3
Порог на кораблях, специально сделанный повыше, чтобы в каюту не заливалась вода
[Закрыть] . Я не стала снова открывать ее, потому что каюта приковала все мое внимание. Она была устроена так, чтобы как можно лучше использовать пространство. Над головой низко нависали бимсы. Узкая капитанская койка и стол привинчены к полу. Незакрепленным остался лишь деревянный стул. Высоко привинченная койка давала возможность хранить под ней сундуки; над нею же находились два иллюминатора. Я забралась на койку – хотела открыть иллюминаторы и впустить немного свежего воздуха, но ими слишком давно не пользовались, и мне это не удалось.
Письменный стол я увидела сразу. Глазами я отыскала крюк, куда могла бы повесить фонарь; дверь решила оставить закрытой, как будто крепкая дубовая доска могла надежно защитить меня от страхов темного трюма.
Письменный стол был тонкой работы в прославленном стиле китайского чиппендейла и явно не из тех, что принадлежат капитанам-китобоям.
Наверное, капитан Обадия перенес его сюда, когда посудина уже встала на вечный прикол. Я знала, что такую мебель часто делали в Англии, а потом переправляли в Китай, где ее украшали резьбой. Нередко проходили годы, прежде чем мебель добиралась до покупателя.
Изогнутые передние ножки стола были украшены резьбой в виде драконьей чешуи и заканчивались внизу драконьими головами. Столешница – сплошное переплетение восточных орнаментов и символов.
Откидная панель легко открылась у меня под руками, и я увидела множество ящичков и отсеков. Некоторые открывались легко и оказались пустыми. Другие открываться не желали. Но ничего, в конце концов я заставлю письменный стол выдать свои секреты, сегодня же мне не хотелось слишком здесь задерживаться.
Я закрыла верхнюю панель и выдвинула глубокий нижний ящик. В нем хранилась плоская жестяная шкатулка на замке. На крышке выцветшими лиловыми чернилами было написано: «Морская яшма». Меня охватило возбуждение. Одного этого названия было достаточно, чтобы пробудить во мне живейшее любопытство, но тут я заметила и еще кое-что: в нижнем правом углу была еще одна почти незаметная пометка – силуэт кита.
Замок был не заперт, поэтому я легко открыла шкатулку и заглянула внутрь. Содержимое состояло из кипы старых карт, на которых, по всей видимости, отмечались маршруты рейсов в Китай. Мистер Осгуд говорил, что я должна получить некий ящик с картами. По счастливой случайности я наткнулась как раз на этот ящик.
Перебирая пожелтевшие листы, я задумалась: на всех картах были отпечатаны китовые хвосты. Только хвост – ни разу не попался кит целиком. Почему этим символом отмечали маршрут "Морской яшмы", я понятия не имела. Охотиться на китов с клипера – все равно что травить слона борзыми. Но капитан велел мне найти китовую печать именно на китайской линии!
Я поспешно перебрала все карты, и на каждой обнаружила половинку китового силуэта. На самом дне ящика лежала карта, наклеенная на холст, словно ее собирались вставить в рамку. И вот на ней-то, на половине маршрута, возле мыса Доброй Надежды стояла полная китовая печать, оттиснутая выцветшими лиловыми чернилами.
В этом был какой-то особый смысл, что-то, о чем капитан хотел предупредить меня в свой последний миг. Корабль поскрипывал и шуршал, и я понимала, что здесь не место для разгадывания загадок. Я вытащила карту на холсте и наугад еще несколько, чтобы взять их домой и на досуге спокойно во всем разобраться. Может быть, Ян поможет мне разгадать тайну половинной и полной китовых печатей.
Сняв с крюка фонарь, я взяла под мышку свои трофеи и хотела уже выйти, но дверь не открывалась. Мои попытки дернуть посильнее ни к чему не привели. Мне стало страшно, страх перерастал в панику, я вообразила, что останусь навеки запертой в этой каюте и никто меня не найдет. Воздух с каждой минутой становился все тяжелее. Я стояла, держась за дверную ручку, и вдруг снова пережила одно из странных мгновений прозрения. Я ясно увидела, как судьба шаг за шагом вела меня именно в это место и теперь я должна послужить какой-то страшной цели. Правда, в то мгновение я не почувствовала, что опасность грозит мне самой. Об этом я узнала позднее.
Прежде чем мне удалось стряхнуть с себя наваждение и сделать еще несколько попыток открыть дверь, раздался страшный, оглушительный грохот. Где-то упало что-то тяжелое. Я изо всех сил рванула дверь. Она наконец уступила, и я, споткнувшись о комингс, выбежала из тесной темной каюты. Фонарь раскачивался у меня в руках, отбрасывая пляшущие тени, но света не хватало и в носовой части корабля стояла непроглядная темень. Но не тишина.
От носового трапа для спуска в нижний трюм доносилось хриплое, сдавленное дыхание, стоны, шорох гравия. Потом наступила тишина.
Меня опять неодолимо потянуло, бросив фонарь, убежать из этого страшного места на воздух, к солнечному свету. Но я не посмела. Рядом был кормовой трап, ведущий наверх, и я непроизвольно бросилась было к нему, но прежде чем достигла ступенек, кто-то снова застонал и начал звать на помощь. Голос шел из дальнего трюма, я едва его расслышала, но в призыве звучали отчаяние и страх смерти.
На нижней палубе, где находилась я, было тихо, и я подавила панику. Наверное, несчастный случай, надо пойти и помочь человеку.
Я подошла к ближайшему трапу, ведущему вниз. И снова мне в ноздри ударил запах пыли, ворвани и гнилого дерева. Я спустилась в обитель пугающих теней и подняла фонарь повыше, чтобы рассмотреть мостик над балластом. У подножия другого, дальнего трапа кто-то лежал. Вот он пошевелился и опять застонал.
Я пробралась туда, боясь споткнуться и уронить фонарь. Тогда от пылающего масла начался бы пожар. Мой страх перед огнем был неистребим, как древний инстинкт, как страх перед вспышками молний. Мне казалось, они как-то связаны между собой. Только необходимость помочь пострадавшему заставила меня преодолеть все свои страхи.
Человек лежал на спине там, где упал, и камни, о которые он ударился головой, заливала кровь. Глаза его слепо выпучились в потолок, в черной гуще бороды белел оскал зубов. Я узнала Тома Хендерсона.
Опустившись возле него на колени, я позвала его по имени. Глаза Тома слепо вращались в орбитах, и я услышала невнятные слова. Я наклонилась поближе. Казалось, он бредил.
– Заплатили… заплатили, чтобы я… – Голос сорвался.
Я наклонилась еще ближе.
– Кто заплатил, Том? За что? О чем ты?
Челюсть его отвисла, глаза закатились. Я поняла, что он умер.
И все-таки я попыталась вернуть его, закричав:
– Держись, Том! Не сдавайся, я сбегаю за помощью!
Но я знала, что уже слишком поздно. Я поднялась с колен и отступила, беспомощно глядя на распростертое тело. В ту же минуту над моей головой раздался топот. Когда он затих, на китобойце установилась мертвая тишина.
По ближайшей лестнице я выскочила из трюма, потом взлетела по второй на верхнюю палубу, к солнцу. Я кинулась к леерам и выглянула за борт. Там у трапа стоял Брок Маклин. Собирался ли он взойти на борт или только что сошел с корабля – понять было нельзя.
– Быстрее! – закричала я. – Там этот моряк… Том Хендерсон. Он упал в трюм, Я… мне кажется, он умер.
Брок промчался по трапу, почти не хромая. Он выхватил у меня фонарь, который я все еще судорожно сжимала в руке, и скрылся в люке. Спуститься туда снова было выше моих сил. Ноги стали ватными, колени подогнулись, я опустилась на палубу и осталась сидеть. От пережитого ужаса меня затрясло.
Брок вернулся почти сразу.
– Он очень скверно упал – на спину и ударился затылком. Умер. Я позову людей – надо вынести его оттуда.
Мой муж шагнул на корму, приставил ладони рупором ко рту и проревел капитанским, зычным голосом:
– Эй, на берегу!
Я услышала, как ему отвечают с верфи, и через несколько минут люди, поднявшись на борт, направились к люку. Брок подошел ко мне и бесцеремонно поднял на ноги.
– Что вы делали там, внизу? Неужели я должен запретить вам ходить сюда, как запретил Лорел? Отправляйтесь в дом, девочка. Это будет неприятное зрелище.
– Знаю, – прошептала я. – Я видела. На затылке у него… он…
– Прекратите, – приказал Брок, – Ступайте на берег подальше отсюда. Он умер сразу и не мучился.
Я вырвалась.
– Нет, – произнесла я. – Не сразу.
Брок вдруг посуровел.
– Вы хотите сказать, он не сразу умер?
– Он еще пытался говорить. Он что-то бормотал, когда я его нашла.
– Что бормотал? Что он сказал?
Я в страхе отпрянула. Брок расспрашивал слишком настойчиво.
– Не знаю… Слова было трудно разобрать.
Брок вновь подтолкнул меня к трапу на берег и тут же обо мне забыл. Оглянувшись, я увидела, что он полез в трюм следом за остальными. Я наконец почувствовала себя в состоянии передвигаться, спустилась по трапу и уселась на низкую сваю. Вокруг меня с пронзительными криками носились чайки. Работы на верфи приостановились. Люди сгрудились у пристани, глазея на «Гордость», и ждали, когда им сообщат, что случилось, Я посмотрела на небо, на фоне которого покачивались мачты. Как мирно выглядело все вокруг! Но мира не было в моих мыслях.
Пока я стояла в трюме возле Тома Хендерсона, кто-то промчался по палубе. Кто-то прекрасно знал, что случилось. А когда я вышла на палубу, у трапа стоял Брок Маклин, Спускался он или собирался подняться? – вот в чем вопрос.
Тома Хендерсона вынесли с корабля. Брок шел следом. Если он и заметил меня на пирсе, то не подал вида. Только один из рабочих, десятник наверное, увидев меня, подошел, чтобы расспросить о происшествии.
– Здравствуйте, миссис Маклин. Вы только что были там, в трюме? Я правильно понял? Вы видели, что случилось?
Я покачала головой.
– Только слышала, как он упал. Я была в другом конце корабля, палубой выше, и спустилась вниз посмотреть, что случилось.
– Старина Том больно уж неудачно свалился, – вздохнул мой собеседник. – С большой высоты. Он разбил голову. Странное дело – ведь Том привык лазать по трапам. Очень странное. Отпустил трап и сверзился на спину.
Я загляделась на чайку, которая сидела на палубе и чистила перья.
– Вы, случайно, никого не видели там внизу, а, миссис Маклин? – продолжал допытываться десятник. – Кто-нибудь мог и спихнуть Тома…
– Нет, – ответила я. – Никого, кроме Хендерсона.
– И не слышали? Скажем, криков, ругани, шума драки?
Я сумела ответить спокойно и четко:
– Нет. Ничего. Слышала только, как Том застонал.
Десятник пожал плечами и пробормотал, отходя в сторону:
– Я просто подумал…
Он заторопился догонять остальных, а я покинула пирс и медленно зашагала по крутой тропинке домой. Никого не встретив, прошла к себе в комнату, разожгла огонь в камине и уселась перед ним в качалке. Мне стало невыносимо холодно. Съежившись под плащом, я положила на колени стопку карт, которые принесла с "Гордости Новой Англии". Я сидела, покачиваясь в кресле-качалке, и пыталась навести в мыслях хоть какой-то порядок. Обручальное кольцо на пальце свободно болталось, словно я похудела от страха, и я то снимала, то надевала кольцо.
Почему я не призналась, что слышала, как кто-то убегал? Почему не сказала человеку, что так настойчиво меня расспрашивал, ни слова о топоте над головой? Если кто-то так поспешно бежал, значит, он и столкнул Хендерсона, и это не просто несчастный случай. Называется это словом "убийство".
Я попыталась вспомнить, как именно звучали шаги. Слышалась ли в них какая-то неровность? Или торопливые шаги всегда кажутся неровными? Хромота не так заметна на бегу.
Обхватив себя руками и раскачиваясь в кресле вперед-назад, вперед-назад, я пыталась гнать эти мысли, но тщетно. Они текли сами по себе и завели меня туда, куда я совсем не хотела.
Я должна была рассказать о том, что слышала шаги над головой. Но я видела на пирсе Брока и потому не смогла себя заставить. После того как он настойчиво допрашивал меня о последних минутах умирающего Тома, я просто не посмела. Интерес Брока к последним словам моряка показался мне преувеличенным, даже жадным, чтобы однозначно истолковать его смысл.
Я слышала всего несколько слов. Кто-то Хендерсону заплатил. Кто? За что? За сведения? За то, чтобы он что-то сделал? Кто заплатил? И могут ли его слова представлять для кого-то опасность?
Никто не позвал меня на ленч, да мне и не хотелось есть. Потом день начал клониться к вечеру, а я все не выходила из комнаты. Никто за мной так и не пришел, пока Лорел не поскреблась тихонько в дверь.
– Что такое? – отозвалась я.
Девочка приняла мои слова за приглашение войти и бочком протиснулась в комнату. Лорел казалась тоненькой тенью в черном платье, спутанные черные волосы падали ей на плечи.
– Я только что из города, – сообщила она, глядя на меня своим хитрым, всезнающим взглядом. – Я слышала насчет Тома Хендерсона, что он умер. Вы ведь там были, когда это все случилось, да, мисс Миранда?
Не было смысла скрывать что-то от этой всезнайки.
– Да, я нашла его, когда он упал и разбился.
Лорел захлопнула дверь ногой – совершенно неподходящий жест для молодой леди – и подошла ко мне. Остановилась прямо передо мной, глядя немигающим взглядом своей бабки.
– Вы действительно спихнули его с лестницы, мисс Миранда? Вы его убили, как ваш папаша моего деда?
Я так и ахнула.
– Как ты смеешь нести такую чушь? Как ты смеешь говорить такие злые и мерзкие слова?
– Я-то сперва так не думала, – сказала девочка, довольная, что сумела вывести меня из себя. Она отбросила со лба волосы, чтобы получше меня рассмотреть. – Но в городе поговаривают про вас именно это. Есть люди, которые считают очень уж подозрительным, что вы приехали в Бэском-Пойнт. Даже миссис Кроуфорд так говорит. Странное дело, если учесть, чья вы дочка. И почему это капитан оставил вам все свои деньги? Зачем моего отца заставили на вас жениться? Вот что люди спрашивают друг у друга, и еще они думают, что, может быть, это вы спихнули Тома Хендерсона с трапа, потому что он знал про вас такое, что вы хотите утаить.
Ее слова меня потрясли.
– Ну и ну. Придется сказать твоему отцу, чтобы заставил болтунов прикусить языки. Он-то знает, как все произошло, и подтвердит, что мои слова – чистая правда.
– Вы так считаете?
За словами Лорел наступила зловещая тишина, а сама она свернулась на коврике возле моих ног с таким видом, будто расположилась тут навсегда. Пламя камина окрасило ее щеки необычным для нее розовым румянцем, но темные глаза оставались такими же непроницаемыми, как у ее отца.
– Мне кажется, отцу совершенно наплевать, что с вами будет, – продолжала она. – Может, вы ведьма, вроде той, что жила тут в старину. Может, жители городка вас закидают камнями и утопят в море.
– Мне кажется, это маловероятно, – сказала я и притворилась, что погружаюсь в изучение карт, которые держала на коленях. – Если ты пришла сюда говорить гадости, лучше уходи. Мне неприятно твое общество.
Она и ухом не повела. Пламя в очаге заворожило ее. Наверное, она видела на углях пляшущих демонов и ведьм.
– Лиен это понравится, – продолжала девочка с той же ехидцей. – Я хочу сказать, если вас утопят как ведьму. Если бы не вы, она позировала бы для носовой фигуры "Морской яшмы". Но вы нравитесь Яну больше, и он хочет, чтобы ему вместо Лиен позировали вы. Он мне сам сказал. Но Лиен любит Яна. Она хочет выйти за него замуж, раз капитан умер.
Я вскочила так стремительно, что карты рассыпались по полу, подошла к девчонке и рывком подняла ее на ноги. Она извернулась, намереваясь укусить меня, как раньше, но на сей раз я опередила ее, схватила за волосы и, намотав их на руку, крепко держала, так что любое движение Лорел причиняло боль ей самой. Лорел взвизгнула, как звереныш, и попыталась меня пнуть, но я была начеку.
– Стой спокойно, и тебе не будет больно, – пообещала я.
Она вдруг обмякла – наверное от удивления. Не отпуская ее, я заставила девчонку подойти к стулу и сесть.
– И не шевелись, – велела я. – Сиди где сидишь.
Странное дело: непререкаемый тон, которым я это сказала, заставил ее послушаться. Она смотрела на меня во все глаза. Я подошла к письменному столу и вынула из ящика новую щетку для волос. При виде щетки она скорчила мне страшную гримасу[4]4
В Англии и США до середины двадцатого века самым распространенным физическим наказанием детей была порка головной щеткой из натуральной щетины. Поскольку щетина очень жесткая, такая порка очень болезненна и оставляет глубокие царапины
[Закрыть].
– Никто не смеет меня пороть, кроме отца! – завопила она. – Если вы посмеете, я… я…
– Я не намерена тебя пороть, – ответила я. – Просто причешу. Я по горло сыта зрелищем этого вороньего гнезда у тебя на голове. Твоей матери было бы за тебя стыдно. Если бы твоя мама увидела, на кого ты похожа, она расплакалась бы от огорчения.
Лорел бросила на меня быстрый растерянный взгляд из-под копны волос.
– А что вы знаете про мою маму? Откуда вы знаете, что она бы огорчилась?
Я отделила от копны длинную прядь и стала вычесывать из нее колтуны.
– У тебя прекрасные волосы, – сказала я. – Тонкие и мягкие. Поэтому за ними очень трудно ухаживать. Мы должны придумать для тебя другую прическу, чтобы они не так сильно перепутывались. У меня есть немного сассафрасовой коры, надо вымыть ею голову. А если раз сто в день проводить по волосам щеткой, они станут блестящими и красивыми.
Лорел поморщилась, когда щетка потянула посильнее, но не забыла о своем вопросе.
– Откуда вы знаете, что чувствовала бы моя мама? У вас же не было матери.
– Да, тут мы с тобой похожи, – согласилась я. – Но это не означает, что мне неизвестно, какими бывают матери. Я часто смотрела на матерей своих подруг, мечтая, чтобы и у меня была такая мама.
– Да-а-а?
– Конечно. А разве с тобой такое не случалось? Наверное, любой на нашем месте мечтал бы об этом. Я видела портрет твоей мамы и много слышала о ней. Мне кажется, она была нежной, любящей и ласковой. Будь она жива, никогда не позволила бы тебе ходить в дырявом платье и растрепанной, как маленькая зверушка. Кто следит за твоей одеждой?
– Вообще-то миссис Кроуфорд, – неохотно ответила девочка. – Но она считает меня сущим наказанием и – хи-хи! – даже боится. Бабка не хочет мной заниматься. Говорит, что я подменыш.
– Ты такой же подменыш, как я – ведьма… Поверни-ка голову да подержи расчесанный хвост. Вот так… А что говорит твой отец, когда видит этакое пугало?
– А ему на меня наплевать, – хмыкнула Лорел. – Он только ругает, когда кто-нибудь нажалуется.
– Я в это не верю, – заявила я. Мне и впрямь показалось, что Брок часто смотрит на Лорел с тревогой, но как-то растерянно. Нелегкая задача – быть отцом такого бесенка, тем более что женщины в этом доме ему не помогают. Тем не менее девочка не виновата, что ей позволяют бегать в таком виде. – Расскажи мне о своем отце, – попросила я, продолжая орудовать расческой и слыша, как потрескивает электричество в ее волосах. – Как он был ранен? Ты слышала об этом?
– Конечно! Все знают, какой он храбрый. Капитан Обадия попросил Яна записать все про тот бой. Я много-много раз читала про это. Папа был на борту «Конгресса», одного из кораблей, которые, это… держали блокаду Норфолка. А тут как раз «Мерримак» двинул в атаку…
Я читала, как конфедераты подняли затонувший «Мерримак», перестроили его и превратили в броненосец, одев броней из переплавленных железнодорожных рельсов. Они послали его прорвать блокаду. Лорел видела, что мой интерес неподдельный, и мне не понадобилось просить ее продолжать.
– В общем, он потопил «Кумберленд», а потом напал на «Конгресс». А отец-то был офицером на «Конгрессе». Ни один из кораблей не мог повредить «Мерримаку». По-моему, дурацкие ядра просто отскакивали от бронированных боков. Он почти потопил деревянный «Конгресс». Большая часть пушек на «Конгрессе» была разбита, и на палубе вповалку лежали убитые. Нашим пришлось посадить корабль на мель и выбросить белый флаг. Но когда «Мерримак» спустил шлюпки, чтобы забрать пленных, наши открыли по ним огонь из ружей и отогнали прочь. – Лорел повернула голову, чтобы посмотреть на меня. Глаза ее светились гордостью и восхищением. Она продолжала: – Моего отца ранило, но он не сдался. Он опирался на леер и стрелял в тех, кто пытался подвести шлюпки вплотную к кораблю. Когда конфедераты велели матросам сдаваться – ведь корабль выкинул белый флаг! – адмирал Мэнсфилд ответил: "Сам знаю. Чертово корыто сдалось, но мы-то не сдались!" И «Мерримак» не смог забрать наших. Он отступил и стал метать зажигательные снаряды, так что во многих местах на палубах вспыхнул огонь. Но люди все равно не сдавались. Когда совсем стемнело, «Мерримаку» пришлось брать «Конгресс» на абордаж. Поэтому команде пришлось спасаться бегством и она перебралась на берег и забрала с собой раненых. Моего отца тоже спасли, и он не попал в тюрьму к южанам. Только очень долго болел и никогда не сможет ходить как следует.
Думаю, у меня тоже разгорелись глаза, пока я слушала воодушевленный рассказ Лорел. Мне всегда больше всех остальных книг нравились рассказы о героях, и я прекрасно могла представить себе Брока в той роли, которую он сыграл на борту "Конгресса".
Тем временем я успела расчесать волосы Лорел, и они лежали сверкающей гладкой волной. Я нашла красную ленту и завязала их "хвостом".
– Славная история, – сказала я. – Спасибо, что ты рассказала ее мне.
В горле у меня стоял комок, когда я смотрела, как девочка, опасливо подойдя к зеркалу, встала на цыпочки, чтобы поглядеть на свое отражение. Она маленькая дикарка, но, может быть, ее удастся приручить. Только нужно разрешение и помощь ее отца.
Ко мне снова вернулись мысли о шагах на палубе китобойца. Как быть с отцом Лорел? Человек, который умел убивать в прошлом, способен убить снова. А вдруг это он свершил тайную месть во чреве старого китобойца? Что будет с Лорел, если это правда?
Девочка и так уже обделена любовью и заботой, и невозможно предсказать, что из нее выйдет, если ее отец окажется замешанным в убийстве. Во мне нарастало страстное желание защитить девочку, утешить и закалить перед испытаниями будущего. Может быть, это и меня утешило бы. Юное существо ничто не успокаивает так, как физическая ласка, когда близкий человек нежно обнимает и прижимает его к груди. Осмелюсь ли я поступить так с Лорел?
Она завороженно смотрела на себя в зеркало, а я тихо спросила:
– Знаешь, чего мне больше всего не хватало, когда я была маленькой, а у меня не было мамы?
Темные глаза девочки поймали мой взгляд в зеркале, но она ничего не ответила.
– Матери часто берут на руки и, покачивая, утешают своих детей. И не только совсем малышей, а и постарше, если ребенок хворает, или ему больно, или у него какая-то ребячья беда. А иногда и просто так, потому что любит. Моя тетка никогда не брала меня на руки и не укачивала. Она считала это баловством, да и вообще была суховата. Она очень любила меня, и я это знала, но мне всегда хотелось, чтобы она меня хоть раз приласкала.
Лорел повернулась ко мне, и глаза ее смотрели на удивление доверчиво.
– А вы меня очень красиво причесали, – сказала она. – И волосы не дерете, не то что миссис Кроуфорд.
Я думала, как осмелюсь на следующий шаг. Смогу ли я как-нибудь уговорить такую большую девочку просто посидеть у меня на коленях, прислониться ко мне, а я обниму ее и покачаю. Я все еще раздумывала, когда Лорел вдруг сделала удивительную вещь. Она робко подошла сзади к моему креслу-качалке и начала слегка покачивать ее вперед-назад. Комок в горле душил меня. Я позволила себе расслабиться в такт мягкому ритму. Остановила я девочку, только когда почувствовала, что она начала уставать. Я посмотрела на нее, зная, что глаза мои влажны от нежности и благодарности.
– Большое спасибо, – сказала я. – Теперь мне гораздо лучше.
Не в характере Лорел было вот так сразу открываться. Словно отрекаясь от своих добрых чувств и минутной слабости, она внезапно толкнула качалку и нахмурилась. Карты все еще лежали на полу; Лорел, чтобы скрыть смущение, быстро опустилась на колени и начала их разглядывать.
Она, конечно, их узнала.
– Так вы принесли их с "Гордости"! – обличила она меня, – Они не ваши!
Я кивнула.
– Да. Мне показалось, что будет интересно поизучать их на досуге. Не понимаю, зачем на них эти китовые печати,
Лорел выбрала карту, наклеенную на холст, и села скрестив ноги.
– А на этой не только хвост. Тут вся печать целиком.
– Я заметила, – сказала я. – Как по-твоему, что она означает?
– Я давным-давно нашла эту коробку, – сообщила Лорел. – Капитан Обадия всегда прятал у себя в каюте всякие вещи, чтобы они не попались на глаза бабке Сибилле. Он сказал мне, что не хочет, чтобы кто-нибудь знал про эти карты, по крайней мере до поры. Но про китовые печати не говорил. А иногда он даже сердился на меня, что я про них спрашиваю.
– Значит, с ними связано нечто важное, – задумчиво проговорила я. – Мне кажется, капитан Обадия пытался сказать мне про них, прежде чем умер, но не успел. Что-то насчет китайской линии…
Лорел ткнула пальцем в карту там, где возле мыса Доброй Надежды стояла полная печать.
– Я одно знаю: вот то место, где погиб мой дед. Это случилось прямо напротив мыса Доброй Надежды, на борту "Морской яшмы" – ваш отец застрелил деда Эндрю!
Девочка еще секунду смотрела на силуэт кита, а потом вперилась в меня. Ее лицо сразу стало злым.
– Я чуть не забыла про это! – воскликнула она, вскакивая с пола. – Никогда не подружусь с вами – ни за что! Никогда!
