Текст книги "Жена или жертва?.."
Автор книги: Филлис Уитни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
– Ты недавно задала мне вопрос, – сказала Гленда, задумчиво глядя на меня. – Тебя интересовало, что так расстроило Гленна. Ты все еще хочешь знать ответ?
Я допила свой кофе и поставила чашку на низкий столик.
– Полагаю, это ты его расстроила. Но каким образом?
– Что ж, я с удовольствием расскажу тебе об этом. – Гленда уютно устроилась в уголке кушетки, как будто нам предстояла задушевная дружеская беседа. – Думаю, тебе будет полезно выслушать меня, раз уж ты вышла за него замуж. Ни Гленн, ни я не являемся полностью самостоятельными, отдельными людьми. Мы – одно существо. Я всегда знала это и принимала как данность. Но Гленн в какой-то момент перестал это признавать. У него появилась курьезная идея о том, что я, как вампир, высасываю его талант, чтобы подпитывать свой собственный, и именно это является причиной его творческих неудач. Он попытался разорвать связывающие нас нити и стать независимым от меня. Самостоятельным. Поэтому и женился на тебе. А алебастровая головка там, наверху, в мансарде, должна была послужить подтверждением его правоты.
– Но из того, что сказал твой отец, я поняла, что это очень хорошая работа.
– О, разумеется! Я с этим не спорю. Но пока я не открыла Гленну глаза, он не понимал, что по-прежнему создает мой портрет, только на этот раз из прозрачного белого алебастра, а не из черного мрамора. Прелестное юное личико принадлежит тебе, Дина, но под ним кроется моя сущность. От тебя в этой скульптуре осталось лишь нечто поверхностное, внешнее. А душа камня, то, что придает ему совершенство и делает настоящим произведением искусства, принадлежит мне – Гленде Чандлер, его сестре-близнецу.
Моим первым порывом было закричать, что это абсурд. Но что, если это и в самом деле было так? Ведь сегодня днем, разглядывая алебастровую головку, я тоже почувствовала, что в ней от меня почти ничего нет.
Я поднялась со своего стула и подошла к окну, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть сквозь пелену пляшущих снежинок, но увидела только собственное лицо и комнату позади меня, отражавшиеся в темном оконном стекле.
– Как скоро сюда сможет добраться снегоочиститель? – спросила я, не оборачиваясь.
– Кто знает? Иногда дороги остаются заваленными снегом по два-три дня. Наш дом находится в стороне, а снегоочиститель в первую очередь расчищает путь для школьного автобуса. Кстати, если снегопад усилится, никто не сможет добраться сюда на машине. Обычно дорогу разгребает Гленн. У нас есть небольшой снегоочиститель, которым из всей семьи умеет управлять только он. А когда Номи живет здесь одна, ей приходится обращаться за помощью к кому-нибудь из соседей-фермеров. Но сейчас здесь нет никого, кто бы позаботился об этом, поэтому мы можем оказаться отрезанными от мира до тех пор, пока не вернется Гленн.
– А ты не можешь… – начала я и вздрогнула, обнаружив, что Гленда неслышно подошла ко мне почти вплотную и теперь спокойно наблюдает за мной с насмешливым блеском в глазах, легонько потирая пальцем левую бровь.
– Возможно, я бы смогла, но стану ли я это делать? – пробормотала она. – Ты не находишь, что здесь довольно уютно, когда мы одни. Две женщины, которые испытывают привязанность к одному и тому же мужчине!
Как будто маленькие кошачьи коготки пробежали у меня по спине, начиная с затылка. Но я инстинктивно чувствовала, что не должна показывать Гленде свой страх. Это доставило бы ей слишком большое удовольствие. Она бы использовала мое смятение точно так же, как подкрадывающийся к своей перепуганной жертве леопард. Я не должна сейчас вспоминать ни о летящем прямиком в мою голову стеклянном шаре, ни о капкане, расставленном на уединенной тропинке. Мне нужно выглядеть как можно более спокойной, чтобы Гленда не догадалась, что я настороже и готова во всеоружии встретить любое действие с ее стороны.
– Мне еще никогда не доводилось наблюдать снежную бурю в деревне, – заговорила я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. – Возможно, я пойду прогуляюсь вокруг дома.
– Подожди, – сказала она. – Сначала я хочу кое-что тебе показать. Это картина, которую я написала пару лет назад. Думаю, тебе самое время ее увидеть.
Она подошла к секретеру, открыла верхний ящик с медной ручкой, пошарила в нем и, вытащив рисунок, протянула мне. Не уверенная в том, что мне хочется его рассматривать, я все же выбрала место под люстрой, где было больше света.
Это была акварель не очень большого размера, примерно семь дюймов на десять, которая сразу же завладела моим вниманием.
Мне стало не по себе. Почему Гленда именно сейчас показала мне этот рисунок? Откуда она узнала, что я думаю о капканах и больших кошках? Неужели ненависть ко мне наделяла эту женщину сверхъестественной силой, позволяющей читать мои мысли?
Вне всякого сомнения, на рисунке была изображена Джезебел. Кошка тигровой масти, беспомощно рыча, отчаянно пыталась освободиться от рыболовной сети, плотно опутавшей ее тельце. Желтые глаза сверкали от бешенства и ужаса, уши прижались к голове, зубы оскалились. Одной лапой она, растопырив когти, пыталась разорвать сеть, а хвост, изогнутый петлей, торчал из другой ячейки.
Гленда подошла и остановилась рядом со мной, застенчиво улыбаясь.
– Бедная Джезебел, – с деланной жалостью в голосе произнесла она. – Неудивительно, что мы с ней не выносим друг друга. Если бы она не сопротивлялась, все было бы в порядке. Должна признать, что кошка оказалась не слишком терпеливой моделью, но, пожалуй, мне довольно хорошо удалось это передать, не так ли?
Она ждала, что я буду шокирована, и с любопытством наблюдала за выражением моего лица, явно ожидая увидеть на нем ужас или отвращение. Но я не собиралась доставлять ей такого удовольствия и нашла в себе силы сохранить хладнокровие и твердой рукой вернуть ей акварель.
– Очень хороший рисунок. Он производит неприятное впечатление, но, безусловно, выполнен мастерски. – Я помолчала и нанесла ответный удар, едко заметив: – Много лучше, чем эскизы портрета Кейта, которые ты рисовала последние несколько дней.
Гленда отпрянула и, выхватив у меня акварель, сунула ее обратно в ящик. Когда она заговорила со мной, дыхание ее участилось.
– Что ты хотела этим сказать?
Было что-то пьянящее в этой схватке.
Все. С меня хватит! – сказала себе я. Я должна помогать Гленну, но мне надоело постоянно становиться объектом охоты. На этот раз атаковала я сама.
– Возможно, ты не более самостоятельная личность, чем Гленн. Тебе не приходило в голову, что может наступить время, когда вы поменяетесь местами? Он ведь точно так же может вытянуть из тебя все, в чем нуждается, чтобы стать художником, и оставить тебя опустошенной? Тебе не кажется странным, что ты остановилась в своем творческом росте, как только он продвинулся вперед?
Гленда захлопнула ящик секретера так резко, что он заскрипел, и я услышала, как дерево треснуло. Она размашистым шагом пересекла комнату, так что подол ее длинного платья взметнулся вокруг длинных красивых ног.
– Похоже, ты так и не поняла, зачем я показала тебе этот рисунок. А жаль! Я рассчитывала, что у тебя хватит ума догадаться, что я имею в виду. Кошка была поймана в сеть, и никто не пришел помочь ей, пока я не закончила свою работу. Разве не то же самое происходит сегодня с тобой? Ты – в клетке, из которой не сможешь выбраться, пока не стихнет бушующая за окнами буря, и вокруг нет никого, кто бы пришел тебе на помощь! – с мрачным удовлетворением закончила она.
Маленькие холодные коготки снова пробежали по моей спине. Она была права. С тех пор, как Номи уехала вместе с Гленном, оставив меня наедине с Глендой, я ни на секунду не могла позволить себе расслабиться. Но я не должна показывать ей, насколько напугана.
– Ты ошибаешься, – возразила я. – Я не так уж беспомощна и могу в любой момент уйти отсюда.
– Но ты не сделаешь этого, – заверила она меня.
Меня охватило непреодолимое желание доказать Гленде свою правоту, и я быстро, стараясь не обращать внимания на острую боль, внезапно пронзившую мою лодыжку, поднялась в свою комнату. Там я поспешно обулась, надела пальто и закутала голову шарфом.
Гленда стояла внизу и, словно леопард, снова изготовившийся к прыжку, ждала, когда я спущусь.
– Я ухожу к Макинтайрам, – заявила я.
Она мило улыбнулась.
– А что если Гленн вернется домой и обнаружит, что ты ушла? Как ты объяснишь ему свой поступок? Скажешь, что его сестра затерроризировала тебя до такой степени, что ты вынуждена была искать убежище у наших заклятых врагов? Нужно быть полной дурой, чтобы пойти на такое! Ты думаешь, он поверил, что Трент случайно спас тебя из капкана, и спокойно отнесся к тому, что тот обвинил во всем меня?
– А это была не ты? – поинтересовалась я.
Она пожала плечами.
– Мне больше нравится оставлять тебя в неведении. Но не думай, что я не читала главу в книге Трента, посвященную твоему отцу. Не забывай, что он был женат на мне, когда ездил в Калифорнию, чтобы ее закончить, и вернулся домой с забавной сказочкой о помешанной девчонке, которая влюбилась в него там. О, я наслышана об этой прелестной Бернардине. Я читала твои письма. Мне известно, кто такая Дина Блейк, – даже если Гленн этого не знает. Но эту карту я буду держать в рукаве, чтобы использовать в нужный момент.
Я почувствовала невыносимую боль, как будто в кровоточащей ране повернули нож. Ничто не могло привести меня в большее замешательство, чем осознание того, что Гленда знает все о сумасшедшей любви, которую я испытывала к Тренту. Она читала мои детские невинные письма!
Но у меня хватило сил сохранить внешнюю невозмутимость.
– Я собираюсь прогуляться, – ледяным тоном повторила я и вышла в парадную дверь.
Снегопад оказался не таким сильным, каким виделся из дома, да и порывы ветра не были такими стремительными. Но устоять на мокрой земле было нелегко, и, обходя дом, я поскользнулась и снова подвернула раненую лодыжку.
Когда я, прихрамывая, вышла на сторону, открытую к озеру, ветер с силой ударил в лицо, а колючие снежинки ужалили меня в лоб и щеки. Отвратительная смесь снега с дождем еще никому не приносила удовольствия, но сейчас я обрадовалась бы и более отвратительной погоде, лишь бы это помогло мне избавиться от мыслей о Тренте. Оказывается, он не только не собирался отвечать на мои письма, но и читал их своей жене, весело обсуждая детские чувства влюбленной в него глупышки.
Ночь была не такой темной, как я ожидала. Свет из окон дома яркими пятнами лежал на белой земле, а склон холма напоминал чистое полотно незаписанного холста, стоящего на мольберте художника.
Осторожно переступая по скользкой слякоти и поминутно хватаясь за ветви деревьев, я вернулась к дороге. Так мне не надо будет спускаться по холму и переходить замерзшее озеро по льду, и я быстрее доберусь до дома Макинтайров.
Моя лодыжка болела, но я шла довольно бодро. Увы, на первом же крутом повороте я не устояла на ногах и упала прямо в снег. После второго падения я повернула обратно к ровной площадке, с трудом пересекла открытое пространство, где ветер и снежная крупа с новой силой набросились на меня, и доковыляла до веранды.
Слава Богу, Гленде не пришло в голову запереть за мной дверь. Я вошла в дом, задыхаясь от усталости. Лицо мое горело, лодыжку ломило от боли.
В этот момент мне казалось, что лучше остаться наедине с Глендой Чандлер, чем сражаться с враждебным миром льда и холода, где все мои надежды, вся моя жизнь могли разбиться вдребезги. Сельская жизнь может быть прекрасной, спокойной и милой. Но нужно иметь привычку к тому, что в плохую погоду она испытывает человека на прочность, заставляя его лицом к лицу встречать все капризы природы, такой же жестокой, как и ее законы.
К счастью, Гленды нигде не было видно. Она, несомненно, знала, что я вернусь обратно, но почему-то отказала себе в удовольствии наблюдать мое позорное отступление.
Свет в пустой гостиной все еще горел. Я потушила его и поднялась наверх. По пути я собиралась заглянуть в гостиную Номи и взять с собой Джезебел. Мне хотелось ощущать рядом присутствие хоть какого-то живого существа. Но воспоминание о безумных глазах кошки и ее вставшей дыбом шерсти, а также впечатление, которое на меня произвел рисунок Гленды, заставили меня отказаться от этой затеи. Уж лучше я побуду одна, пока Гленн не вернется домой.
Войдя в свою комнату, я подошла к окну и увидела, что озеро и холмы уже утонули в пушистых снежных сугробах. Я забралась под одеяло, свернулась калачиком и вскоре заснула под звуки метели.
Меня разбудил звук ключа, поворачиваемого в замке, и я поняла, что стала пленницей – так же, как запутавшаяся в рыбацкой сети Джезебел на рисунке Гленды.
Что она задумала? Просто хочет помучить меня? Или запланировала что-либо еще более ужасное?.. Эти мысли терзали меня, не давая возможности сосредоточиться на поисках выхода из создавшегося положения.
Я долго бодрствовала: сидела перед камином, поддерживая в нем огонь, и прислушивалась к шагам в холле, но так и не смогла уловить ни единого звука. Мысленно я вновь пережила все, что случилось со мной, начиная с того момента, когда в наш музей вошел Гленн Чандлер.
Интересно, как сложилась бы моя судьба, если бы я в тот день не вышла на работу или он обратился бы в другой музей? – спрашивала себя я, хотя прекрасно сознавала, что получила то, чего заслуживала. Судьба давала мне полезный урок, наглядно доказывая, что нельзя быть такой доверчивой к людям и очертя голову бросаться в объятия человека, которого совсем не знаешь.
Тогда мне казалось, что это настоящее взаимное чувство. У меня и сейчас не было сомнений, что муж любит меня, но из-за Гленды наша любовь была в опасности.
Как сделать так, чтобы рядом со мной снова оказался тот самый Гленн, каким он был до появления своей сестры? Я жалела его и понимала, что ему некому помочь, кроме меня, но сейчас сама нуждалась в помощи.
Проведя в этих мрачных размышлениях несколько часов, я устало добрела до кровати, залезла под ледяное одеяло, натянула его до ушей и почти сразу же заснула.
Когда я снова проснулась, уже наступило утро. В комнате было очень холодно. Видимо, батареи центрального отопления автоматически отключались на ночь и сейчас еще не начали нагреваться.
Мой домашний очаг остыл, с горечью усмехнулась я, закутавшись в длинный халат, подошла к окну, которое выходило на озеро, и раздвинула шторы. Стекло было до половины заметено снегом. Я подышала на его верхнюю часть и расчистила небольшой кусочек.
Снаружи по-прежнему шел снег. Повсюду возвышались огромные сугробы, а деревья стояли в пушистых толстых шубах. Их ветви грузно свисали под тяжелой ношей, склоняясь к земле, а маленькая елочка под моим окном сложилась чуть ли не вдвое. Все вокруг заливал серый утренний свет.
Что ж, наверное, нужно радоваться тому, что со мной не произошло ничего ужасного. Бессонница не в счет.
При свете утра я почувствовала себя более решительной и смелой. А сейчас к тому же была и рассержена. Я подошла к двери, повернула ручку и обнаружила, что она по-прежнему заперта. Это была полнейшая глупость. Чего Гленда добивается, держа меня, как узницу, в собственной комнате? Если она все еще спит, мне следует разбудить ее, причем сделать это немедленно.
Я бешено заколотила кулаками в дверь, громко выкрикивая имя Гленды и требуя, чтобы она пришла и выпустила меня. Мой голос разносился по всему дому, и его нельзя было не услышать. Но тем не менее ничего не произошло. Абсолютно ничего. До меня не доносилось ни единого звука, и при мысли о том, что я могу остаться в этой комнате навсегда, холодный ужас медленно охватывал все мое существо.
Гленда знает эти места гораздо лучше, чем я. Она привыкла к снегу и льду. У нее наверняка есть лыжи и прочные башмаки для прогулок. Если она захотела уйти и оставить меня одну в пустом доме, ничто не помешает ей сделать это.
Я разожгла огонь в камине, потом разыскала маленький транзисторный приемник Гленна и повернула ручку настройки. Сквозь помехи в эфире знакомый голос диктора нью-йоркской радиостудии пробился ко мне, сообщая о занесенных дорогах, опрокинутых автомобилях, людях, замерзших на улице. «Ужасная снежная буря в самом начале зимы»… «Самая сильная пурга со времен»… Я выключила приемник и протянула руки к огню, обдумывая, что мне теперь делать.
По крайней мере, у меня была собственная ванная комната, так что я не рискую умереть от жажды. Но до тех пор, пока Гленда не одумается, у меня не будет пищи, а если она отключила отопление, то скоро в комнате станет совсем холодно.
Я умылась и надела теплые коричневые слаксы и желтый свитер двойной вязки, решив, что нужно экономнее расходовать дрова для камина.
Когда Гленда наконец окликнула меня, ее голос звучал так тихо, что я едва расслышала его.
– Дина? Дина, ты здесь?
Я подошла к двери и с силой толкнула ее.
– Ты прекрасно знаешь, что я здесь. Немедленно отопри дверь и выпусти меня!
Наступила тишина, и я представила, как она качает головой.
– Нет, моя дорогая. Я еще не готова сделать это.
Я сделала попытку уговорить ее.
– Ты же не будешь вечно держать меня здесь, Гленда. Во время такой бури мы можем оказаться полезными друг другу.
– Люди могут долгое время обходиться без еды, – сказала она. – И здесь слишком высоко, чтобы ты могла вылезти в окно. Так что веди себя хорошо, и тогда я дам тебе шанс…
– Гленн придет в бешенство, – заметила я. – Не думаю, что он одобрит эту выходку.
– Выходку? – мягко повторила Гленда. – Он ничего не сказал по поводу расставленного капкана, не так ли? Так что тебе не стоит думать, что он сочтет это «выходкой». Если тебя действительно интересует, зачем я заперла тебя, то знай: мне нужно время, чтобы все обдумать, и я не могу допустить, чтобы ты сбежала к Макинтайрам или воспользовалась телефоном.
– Обдумать что? – попыталась уточнить я.
– Ну… – Похоже было, что Гленда удивлена моей недогадливостью. – Обдумать, что с тобой делать, конечно. У меня в голове зреет столько интересных идей по этому поводу, что я никак не могу решить, какой из них отдать предпочтение. Но я уверена, что придумаю что-нибудь действительно замечательное. Что-то, о чем никто не будет знать: только ты и я. Что-то, в чем будешь виновата ты, а я останусь в стороне.
Я решила, что не должна позволять ей запугивать меня, и снова стукнула в дверь.
– Гленда, ты сошла с ума! Ты ничего не сможешь мне сделать. Если ты прикоснешься ко мне, я дам тебе отпор. Я тебе…
– О, я не собираюсь к тебе прикасаться, – небрежно сообщила она. – Не так, как ты думаешь. Не непосредственно.
– А стеклянный шар? – напомнила я.
Снаружи снова прозвучал тихий жутковатый смешок.
– Это было ошибкой с моей стороны. Вспышкой темперамента.
А что, если Гленда и в самом деле сумасшедшая, вдруг подумала я. Или она просто хладнокровно наслаждается тем, что выглядит такой в моих глазах? Я даже не знала, какое из этих двух предположений хуже.
– Кейт! – вдруг воскликнула она с неожиданным воодушевлением, которое напугало меня еще сильнее. – Возможно, я использую для этой цели сына. Ты можешь вернуться в кровать, дорогая Дина. Какое-то время у тебя не будет никаких дел. Я должна добраться до Кейта. Увидимся позже.
– Гленн вернется! – крикнула я ей вслед, поняв по звуку шагов, спускающихся по ступенькам, что она возвращается в холл.
На самом деле я пыталась убедить в этом саму себя, так как у меня возникло ощущение, что он не приедет никогда и Гленда знает об этом. Возможно, он никогда больше не вернется, промелькнуло у меня в голове, в том смысле, что не вернется ко мне.
Я в отчаянии мерила шагами комнату, вспоминая, как Гленн отреагировал на историю с капканом – он ничего не предпринял и отнесся к моей травме как к чему-то незначительному. Сейчас я снова угодила в капкан, и даже если бы он был здесь, то мог снова расценить ситуацию как забавную проделку своей сестры.
Что же мне делать? Не только сейчас, но в будущем? Как разорвать эту порочную дружбу, заставляющую близнецов покрывать друг друга? Номи права, они были одним существом, и все же между ними существовали противоречия. Временами брат и сестра выступали друг против друга, хотя после этого их отношения становились еще более близкими. Но когда-нибудь разрыв между ними может стать непреодолимым.
Гленда могла не только разрушить мой брак – она способна была даже физически уничтожить меня. И я вовсе не была уверена, что Гленн защитит меня. Он уже помог своей сестре, уехав из дома и оставив меня с ней наедине. Ему были известны все ее мысли и поступки, и он мог легко предвидеть, что ждет меня после его отъезда. Я больше не могу рассчитывать на его помощь и должна самостоятельно найти выход из того затруднительного положения, в котором оказалась.
Я снова прошлась по комнате, но теперь уже не погруженная в свои мысли, а наоборот, внимательно изучая все вокруг. Здесь было два окна – одно, в которое я недавно смотрела, довольно высоко расположенное над вершиной холма, и другое, выходившее на маленький балкончик. Я подошла к нему и с трудом подняла обледеневшую раму.
Снежинки полетели прямо в комнату, но, не обращая на это внимания, я вышла на открытый балкон, и снег сразу же набился в мои туфли. На деревянных перилах налип толстый слой льда, и я, осторожно облокотившись о них, свесилась наружу. Балкон располагался довольно далеко от земли, но сейчас под ним намело такие высокие сугробы, что они почти достигали окон гостиной Номи, расположенной на первом этаже.
Было очень холодно, и мои ресницы заиндевели, а лицо намокло от снега. Я вернулась в спальню, прикрыла окно, стараясь, чтобы оно не хлопнуло, и сбросила мокрые туфли. Теперь можно было обдумать следующий шаг.
Ну, разумеется, простыни! Я стащила их с кровати, скрутила по диагонали в длинный жгут и связала вместе.
Я снова порадовалась своему новому пальто и шапочке из белой шерсти, с горечью вспомнив, какие ощущения испытывала по дороге сюда, в «Высокие башни». Тогда мне просто нравилось, что я модно и красиво одета, но теперь моя радость была гораздо более приземленной: теплое пальто согреет меня, шапочка закроет уши, длинные ботинки, доходящие до колен, защитят раненую лодыжку.
Я сунула в карман вязаные варежки и вышла на балкон. Его деревянные перила соединялись между собой прочными металлическими столбиками. К одному из них я привязала конец простыни. Моя мать в молодости увлекалась парусным спортом, и сейчас я была благодарна ей за то, что она научила меня завязывать крепкие морские узлы.
Наверное, со стороны мой побег выглядел не очень изящно. Я неуклюже перелезла через перила в своей тяжелой одежде и скользнула вниз по связанным простыням. Сугроб смягчил мое падение, и я по пояс провалилась в снег. Выкарабкавшись из него, я как можно быстрей направилась туда, откуда я могла посмотреть на окна дома.
В них не было никакого движения, только на подоконнике в гостиной Номи сидела Джезебел. Кошка встала на задние лапки, уперевшись передними в стекло, и словно умоляла о помощи, но я, мысленно попросив у нее прощения, повернулась к дому спиной и начала спускаться вниз по холму. Джезебел тоже была в ловушке, но сейчас я ничем не могла ей помочь.
Преодолевая острую боль в лодыжке, я двигалась осторожно, но быстро. Я шла к Тренту. Это было единственное, что я могла сделать.
Теперь уже для меня не имело никакого значения, что когда-то давно он посмеялся над моей привязанностью. Он не знал, насколько мучительной может быть первая любовь в шестнадцать лет. Наверное, тогда я любому показалась бы смешной, и теперь сама понимала это. Но сейчас речь шла о моей жизни. И Гленн поймет, что я вынуждена была так поступить.
Мир, в котором я оказалась, был совсем не похож на тот, который я видела раньше. Снежная буря уничтожила его, и признаки этого проявлялись на каждом шагу. Тяжелые сосульки, как стальные штыки, свисали с карнизов дома, обледеневшие ветки голых деревьев сверкали, как сталактиты. Спускаясь по склону холма, я смотрела на вечнозеленые ели и сосны, которые застыли, словно пластмассовые, скованные льдом. Каждый сучок сверкал всеми цветами радуги, как только его касался солнечный луч, пробившийся из-за туч.
Я вспомнила, как отец украшал рождественскую елку, и чуть не заплакала. Вместо живой пушистой красавицы, к которой я привыкла с детства, здесь, у Чандлеров… У Чандлеров? Неужели я уже включила Гленна в эту компанию, которую начинала бояться и ненавидеть? Я заставила себя выкинуть эту мысль из головы.
Буря закончилась, но ветер все еще дул, дребезжа замерзшими ветками, которые при этом издавали удивительный звон, рассыпая вокруг отколовшиеся крупинки льда.
Идти было уже не так трудно, как прошлой ночью, потому что предательски скользкий лед был покрыт толстым слоем снега. Проваливаясь в него почти до колен, я вдруг обнаружила, что, наступая на пятки, легче передвигаться вниз по склону. Больная нога беспокоила меня все меньше, и я немного воспрянула духом.
Вскоре я вышла на берег озера. Снег стелился по его поверхности белой пеленой, издавая какое-то шипение. Ветер выкладывал из него на льду зигзагообразные узоры и гнал по голубому утреннему небу рваные неровные облака.
Я варежкой смела снег со своего пальто и шапки, потопав ногами, стряхнула его с ботинок и пошла через замерзшее зеркало озера. Там было много скользких мест, и мне приходилось идти очень осторожно. Я ощущала себя одинокой и беззащитной, и теперь хорошо понимала, что чувствуют дикие животные, пересекая открытое пространство. Если Гленде придет в голову выглянуть в любое из окон задней половины дома, она тут же увидит меня. Я представила ее взгляд, обжигающий мою спину, и вся покрылась мурашками. Мне стало ясно, что я не почувствую себя в безопасности, пока не доберусь до Макинтайров.
Уже преодолев большую часть пути, я вдруг вспомнила, что алебастровая головка осталась в руках Гленды. Мне-то удалось сбежать, а вот с работой брата, которой она смертельно завидовала, эта женщина может сделать, что захочет, с ужасом поняла я. Что, если она решит уничтожить ее?
Нет, это предположение слишком чудовищно. Гленда все-таки не только родная сестра Гленна, но и сама художница, а значит, не посмеет поднять руку на прекрасное произведение искусства. Я пыталась успокоить свою совесть, в глубине души понимая, что не смогу заставить себя вернуться в «Высокие башни». И мне действительно не следовало этого делать. Пребывание там было для меня слишком опасным, и я уже очень хорошо представляла себе, что значит недооценивать Гленду.
Каменный дом Макинтайров неясно вырисовывался передо мной за озером, и я упорно шла через сугробы, напоминающие волны, по направлению к нему. На кухне горел свет. Это означало, что Пандора уже встала и, вероятно, готовит завтрак. При этой мысли я почувствовала голод и страстное желание найти приют и дружескую компанию. Теперь мне стало понятно, почему Трент сказал, что я могу в любой момент прийти к его матери. Он сам когда-то жил с Глендой и хорошо знал, чего от нее можно ожидать.
Входную дверь украшал венок из падуба с огромным красным бантом, а ведущая к ней дорожка была расчищена от снега. Я постучала, и на пороге появился Кейт. Он удивленно уставился на меня, как будто я была призраком.
– Как ты попала сюда? – спросил он, даже не поздоровавшись.
– Здравствуй, Кейт. – ответила я. – Я спустилась по холму и перешла озеро. Можно мне войти? Я сбежала от твоей матери.
Теперь я могла говорить об этом небрежно, как будто это была просто шалость с моей стороны. Выходка, как я сама назвала поступок Гленды.
Кейт отступил назад, пропуская меня в дом, но я почувствовала, что он делает это неохотно. Его отношение ко мне явно изменилось с тех пор, как мы встретились впервые, и я предположила, что, возможно, Гленда настраивает его против меня. Она ведь могла наговорить мальчику что угодно, пользуясь его безграничным доверием. Трудно было ожидать, что эта женщина поведет себя как настоящая мать, которая знает, что детям нельзя лгать.
Пандора услышала наши голоса и вышла в широкий коридор. В руке у нее была лопаточка, а лицо расплылось в приветливой улыбке. Она не стала задавать никаких вопросов, зато поспешила помочь мне освободиться от пальто, велела Кейту снять мои ботинки, а затем окликнула Трента:
– У нас к завтраку гости. Спускайся вниз, дорогой.
По обе стороны холла располагались две длинные комнаты. Та, в которую мы вошли, оказалась столовой. Пересекая холл, я увидела высокую, нарядно украшенную елку. Это была настоящая рождественская елка, и она помогла развеять ужасное воспоминание о застывших в ледяном плену и создающих впечатление искусственных деревьях в лесу. Здесь везде были явные признаки приближающегося веселого праздника.
Пандора рассказала мне, что это здание было гостиницей еще двести лет назад, и тогда еду готовили в закопченном подвале. Но позже обитатели дома отрезали часть столовой и оборудовали в ней современную просторную кухню. Здесь стоял сосновый стол и удобные раскладные стулья. На столе я увидела деревенское масло, мед и глиняный кувшин с молоком. Такие же кофейные кружки стояли перед каждым прибором.
Пандора спросила, люблю ли я бекон с оладьями, и вернулась на свое место у плиты. Я уселась на деревянный стул и в этой уютной домашней атмосфере начала потихоньку приходить в себя.
Никто не задавал мне никаких вопросов, пока вниз не спустился Трент. Он был в коричневом свитере с высоким воротом и вельветовых слаксах. Его темные волосы, еще влажные после душа, были зачесаны назад. Он приветливо поздоровался, и я попыталась отнестись к нему, как к постороннему человеку, чтобы забыть об эмоциях, уходящих корнями в прошлое. Мне больше не хотелось выглядеть смешной.
Трент подошел ближе и несколько мгновений серьезно смотрел на меня сверху вниз. Затем взял стул и сел напротив меня, внимательно разглядывая мое лицо. Он ничего не спрашивал, но я поняла, что должна все ему рассказать. Этого человека невозможно было одурачить, придумав какое-нибудь невинное объяснение тому, что я ни свет ни заря появилась здесь.
После всего случившегося я больше не считала себя обязанной сохранять лояльность по отношению к Чандлерам, и рассказала Тренту все: об оценке Колтоном работ обоих близнецов, об алебастровой головке, созданной Гленном, которая могла бы вернуть ему утраченный авторитет в мире искусства. Пандора слушала мой рассказ, не отходя от плиты, а Кейт неподвижно стоял у стены, не сводя с меня глаз.
– В том, что он сделал, Гленда увидела себя, – сказала я им. – Она почувствовала, что он вышел из-под ее влияния и на этот раз создал самостоятельное произведение, и своими несправедливыми словами попыталась снова лишить его уверенности в себе. И он убежал от нее. Он сел в автомобиль и уехал, и Номи уехала с ним.
