Текст книги "Жена или жертва?.."
Автор книги: Филлис Уитни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
– Это похоже на нее, – засмеялся Гленн. – Если бы я верил в существование ведьм, то не сомневался бы, что моя сестра – одна из них. Она напугала тебя?
– Нет. Но я не поняла, что она имеет в виду. Мне не нужны никакие заклинания и чары.
Гленн взял мою руку и сжал ее. Мне показалось, что он чем-то взволнован.
– Меня не должна была так расстраивать реакция Колтона и Гленды на мою работу, – сказал он. – Они были правы: глиняная головка действительно не получилась. Но я не нуждаюсь в том, чтобы мне говорили об этом. Именно поэтому я уехал отсюда – чтобы все обдумать. Почему-то в присутствии Гленды я теряю способность ясно мыслить. Иногда мне даже бывает трудно определить, свои или ее мысли приходят мне в голову. Но теперь я выбрал свой собственный путь. И ты должна помочь мне пройти по нему, Дина.
– Конечно, – ответила я. – Я сделаю все, что ты захочешь, любимый.
– У меня ничего не получилось, потому что это была глина. – Чувствовалось, что он нашел оправдание своей неудаче и таким образом восстановил утраченную уверенность в своих силах. – Теперь я знаю, что мне делать. Я буду сразу работать с камнем. Есть такой способ – его использовали с древних времен – когда скульптор работает прямо с камнем, без предварительных макетов.
Его вновь вспыхнувший энтузиазм, воодушевление и стремление к работе, как и твердое намерение не позволять Колтону и Гленде расстраивать себя, одновременно и радовали и пугали меня… Я слишком мало знала о технике резки из камня, чтобы понять, разумно ли то, что он собирался делать. В литературе – да, многие писатели садились за работу без малейшего плана и в результате создавали замечательные романы. Но можно ли работать таким образом с алебастром?
Гленн, словно прочитав эти мысли, хотя я не произнесла их вслух, тут же развеял мои сомнения:
– Готовый план существует у меня в голове, – сказал он. – Именно поэтому я больше не нуждаюсь в подготовительной работе. Существует немало скульпторов, которые приступают сразу к камню, если знают, чего хотят.
Он завел двигатель, и машина начала подниматься по холму, пока не остановилась на площадке перед домом. Нас встретили освещенные окна и лай лисы где-то неподалеку в кустах.
Войдя в дом, Гленн ни с кем не стал разговаривать. Он сразу же пошел к лестнице, таща меня за собой. Не останавливаясь на втором этаже, где была наша комната, мы поднялись в темную мансарду, и, включив все огни в большой студии, он приступил к работе.
– Я хочу начать прямо сейчас, – заговорил он. – И мне пока не нужно, чтобы ты позировала. К тому же, я уже хорошо представляю себе очертания твоей головки, мои пальцы запомнили их. Сначала я должен освободиться от лишнего материала, который скрывает твое лицо внутри куска алебастра.
Он рассказал мне, что этот материал упоминается в Библии, но в те времена он был гораздо более твердым. Современный алебастр мягче и легко поддается обработке, так что в случае необходимости с ним можно работать даже при помощи деревянных резцов.
– Если бы я изваял тебя из мрамора, – говорил он, – портретное сходство было бы более полным, так как полупрозрачная структура алебастра размывает форму и стирает тени. Но поскольку я хотел добиться впечатления, что головка сделана как бы изо льда, этот материал вполне отвечает моим требованиям.
В студию решительно вошла Гленда. Она явно не могла оставаться в стороне от происходящего в мансарде и, вероятно, хотела посмотреть, чем занимается Гленн. Он даже не взглянул на нее, но зато я дерзко и открыто смотрела ей прямо в лицо, хотя она делала вид, что не замечает моего присутствия.
Она внимательно наблюдала, как под резцом ее брата откалываются куски алебастровой глыбы и постепенно проявляются очертания женской головки, но ничего не говорила, пока он не сделал в работе перерыв.
– А ты не боишься испортить камень, работая без предварительного макета?
Гленн уклонился от ее взгляда.
– Будь добра, уйди отсюда, Гленда, – твердо сказал он. – Не мешай мне своими советами, ведь ты, в отличие от меня, никогда не работала с алебастром.
На ее лице появилось такое искреннее выражение обиды и недоумения, что даже мне стало ее жалко. А ведь она тоже испытывает зависимость от брата, вдруг промелькнуло у меня в голове. Они очень близки, эти двое, и, может быть, именно поэтому между ними происходят подобные размолвки. Но я не хотела становиться между ними. У меня было свое собственное место в этом треугольнике. Гленн – мой муж, и я, как хорошая жена, должна помочь ему в его творчестве.
Гленда, оставив обидные слова брата без ответа, повернулась и мягкими, крадущимися кошачьими шагами ушла из мансарды. Я сразу почувствовала, что Гленн испытывает облегчение. Он с новыми силами погрузился в работу, делая паузы только для того, чтобы протереть алебастр от крошек и пыли, летящих из-под резца.
– Ложись спать, Дина, – бросил он, не глядя на меня. – Я приду позже. Мне хочется закончить всю черновую работу, чтобы завтра приступить непосредственно к головке.
В холле я наткнулась на Колтона, который стоял в дверях своей комнаты, прислушиваясь к звукам, доносящимся из мансарды.
– Гленн поработает еще немного, – сказала я ему. – Он сейчас готовит камень для завтрашней работы.
Колтон добродушно улыбнулся мне.
– Это замечательно. Мне не мешают подобные звуки. Я очень рад, что мой сын вернулся к творчеству, причем выбрав свой собственный путь. Он не позволил минутной слабости одолеть себя, как было раньше. Я с каждым днем убеждаюсь, что ваше влияние на него благотворно, моя дорогая.
Мне польстили его слова. Что бы ни думала обо мне Гленда, Колтон Чандлер встал на мою сторону, а я уже почувствовала, что именно ему принадлежит в этом доме главная роль. Он обладал гораздо большей силой духа и волей, чем все остальные вместе взятые, за исключением, пожалуй, Номи. Эта женщина должна была обладать на редкость сильным характером, чтобы прожить столько лет среди Чандлеров.
Я пожелала Колтону доброй ночи и прошла к себе.
Когда я включила свет на туалетном столике, на кровати что-то блеснуло зеленым переливающимся светом. Ведьмин шар дожидался меня возле моей подушки.
Вся кипя от возмущения, я пересекла комнату, взяла его в руки, спустилась вниз через холл, подошла к комнате Гленды и постучала.
Не дождавшись ответа, я резко толкнула дверь. В комнате никого не было, только горели две лампы. Одна – на прикроватной тумбочке, а другая – возле черной мраморной головки.
Я положила зеленый стеклянный шар на кровать Гленды. Пусть сама играет в свои игрушки! Я не собираюсь принимать в этом участия.
Когда я уже шла обратно к дверям, мне на глаза попалась огромная корзина ручного плетения, явно привезенная из Вест-Индии, которая стояла на откидном столике. Она была доверху наполнена ведьмиными шарами разных размеров: от самых крошечных, не больше бутылочной пробки, до крупных, величиной почти с куриное яйцо. В приглушенном свете настольных ламп они переливались всеми цветами радуги – синим, желтым, пурпурным. Но у меня сейчас не было времени рассматривать их. Прежде чем покинуть комнату, я обернулась и задержала взгляд на искаженном страданием лице из черного мрамора, созданном руками Гленна.
Теперь, познакомившись с живой Глендой, я видела ее несомненное сходство с этой скульптурой, но все же под мраморной поверхностью скрывалось гораздо больше. Гленн не смог бы изобразить сестру таким образом, если бы не знал так же хорошо, как себя самого. Сейчас это лицо почему-то взволновало меня, поколебав неприязнь к Гленде. Может, я сама виновата в том, что между нами сложились такие отношения, – держалась вызывающе или вела себя слишком враждебно.
– Что тебе здесь понадобилось? – раздался за моей спиной резкий голос Гленды, и я виновато повернулась к ней.
– Я только хотела вернуть тебе твой шар, – указала я на кровать. – Ты знаешь, что я в нем не нуждаюсь.
Она прошла мимо меня и повертела зеленый шар в руках.
Я попыталась вернуть те ощущения, которые испытывала минуту назад, чтобы побороть вновь вспыхнувшую между нами враждебность.
– Гленда, – сказала я примиряюще, – давай попробуем начать все сначала? Ты – сестра человека, которого я люблю, и мне хотелось бы, чтобы ты тоже полюбила меня.
Ее темные глаза возбужденно сияли, словно черный янтарь, а руки нервно вертели ведьмин шар.
– Полюбить тебя? – эхом откликнулась она. – Неужели ты думаешь, что глупая маленькая блондиночка вроде тебя может быть подходящей женой для Гленна?
Я поняла, что пытаться пробиться к ее сердцу бессмысленно, и не удержалась от того, чтобы задать последний вопрос:
– А тебе не кажется, что ты будешь испытывать ненависть к любой девушке, на которой женится твой брат?
Движение, которое она сделала, было настолько быстрым, что я едва успела уклониться. Зеленый шар ударился о дверь позади меня и разбился, осыпая осколками стекла мою голову и плечи. Если бы я не увернулась, он попал бы мне прямо в лицо.
Чувствуя, что в моем сердце тоже что-то разбилось, я молча повернулась и вышла в холл.
Звук удара был настолько громким, что разнесся по всему дому. Колтон и Номи выбежали из своих комнат. Колтон, сразу же поняв, что произошло, мягко подошел ко мне и слегка коснулся моей щеки своими сильными пальцами.
– Вы порезались, – сказал он. – А в ваших волосах полно мелких осколков.
Все еще оглушенная звоном бьющегося стекла, я только молча подняла на него глаза. Он открыл дверь в комнату Гленды и посмотрел на осколки, усыпавшие пол. Она даже не двинулась с места. Ее лицо было тихим и спокойным, если не считать дикого, какого-то нечеловеческого сияния глаз. Прежде чем Колтон заговорил с дочерью, из мансарды спустился встревоженный Гленн.
Номи пошла ему навстречу.
– Гленда запустила одним из своих любимых ведьминых шаров в твою жену, – сухо сообщила она.
Гленн увидел кровь у меня на щеке, коснулся осколка стекла в моих волосах, и в его глазах зажегся тот же огонь, что и у сестры. Он подошел к Гленде, которая стояла у своей кровати.
– Если ты еще раз попытаешься навредить Дине, – медленно, чеканя каждое слово, проговорил он, – если ты коснешься ее хоть пальцем, я сделаю с тобой то же самое, что ты сделаешь с ней. Запомни это!
Ее лицо исказилось от боли, и сходство с головкой из черного мрамора стало практически полным. Она выглядела как ребенок, у которого отняли любимую игрушку.
Колтон пожал плечами и ушел в свою комнату. Гленн стоял, повернувшись ко мне спиной, и я не могла видеть его лица. На какое-то мгновение мне показалось, что Гленн готов ударить сестру, и я испуганно сжалась.
– Гленн, – взмолилась я, – оставь все, как есть. Возможно, я сама виновата в том, что произошло…
Но он не реагировал, словно не слышал моих слов. Видимо, в выражении его лица произошла какая-то перемена, потому что Гленда неуверенно протянула руку… и в следующий момент уже оказалась в его объятиях. Он прижал ее к себе, бормоча что-то прерывающимся голосом, как будто успокаивая испуганного ребенка. Они снова были вместе, неразлучные близнецы.
– Пойдем отсюда, – сказала Номи, кладя руку мне на плечо. – Я промою твою щеку и помогу вытащить стекло из волос.
Я послушно пошла следом, позволив ей позаботиться обо мне. Меня охватило полное оцепенение, и я безмолвно повиновалась ее распоряжениям.
Она ловко промыла порез на моей щеке и заклеила его пластырем, потом взяла щетку для волос и тщательно вычесала стекло из моих волос. Все это происходило в полном молчании. Нам не о чем было говорить. Пальцы Наоми были теплыми и нежными, но я никогда еще не видела у нее такого жесткого и холодного выражения лица. Было ясно, что она не простит Гленде этот новый проступок так легко, как это сделал Гленн.
Он пришел в нашу комнату только после полуночи, не зажигая света, разделся и, возможно, надеясь, что я уже сплю, тихо скользнул в постель, не прикасаясь ко мне.
– Со мной не произошло ничего плохого, – тихо сказала я, – но это могло случиться.
Он сразу же повернулся ко мне и обнял, а я положила голову ему на грудь.
– Не вини ее, – прошептал он. – Я очень люблю тебя. Ты мне очень нужна. Но мы должны дать Гленде время привыкнуть к новой ситуации. Никто не научил ее владеть собой. Взрываясь так, как это произошло сегодня, Гленда пытается справиться с чувствами, которые причиняют ей боль. Она вовсе не хотела поранить тебя и промахнулась нарочно. Мы должны забыть об этом и делать вид, что ничего не произошло.
Удастся ли мне притворяться? Я-то хорошо знала, что собиралась сделать Гленда на самом деле. Человек, который разряжается, не думая о безопасности окружающих, должен находиться под контролем, потому что в такие минуты он способен на любое насилие, думала я.
Но Гленн сейчас был рядом со мной, его губы и руки ласкали меня, и я чувствовала себя в безопасности. Я очень любила его – достаточно, чтобы попытаться понять его близость с сестрой и принять эти отношения как данность.
Мы заснули в объятиях друг друга, и я ненадолго успокоилась.
Ночью резко похолодало, и наутро все увидели, что озеро покрылось первой корочкой льда. Никто из обитателей «Высоких башен» не торопился выходить из дома.
Номи занималась домашней работой и близко не подходила к мансарде. Колтон закрылся в собственной студии, сказав, что ему нужно подготовить несколько картин для предстоящей выставки в Нью-Йорке и написать в связи с этим несколько писем.
Кейт Макинтайр с ружьем в руках, одетый в старые джинсы, куртку из шотландки и клетчатую шапку, пришел в назначенное время, чтобы позировать матери. Гленда, бодрая и совершенно пришедшая в себя, собиралась с самого утра начать работать над эскизами. Когда я спустилась в столовую, она уже позавтракала, но, столкнувшись со мной в холле, кивнула мне так мило, как будто между нами ничего не произошло, и даже не подумала извиниться.
Гленн с воодушевлением приступил к основной части работы над скульптурой. Он ходил вокруг куска алебастра, присматривался к нему при разном освещении, разглядывал каждую деталь в сочетании со всеми остальными. Иногда он отворачивался от камня и подходил ко мне, проверяя правильность пропорций с помощью кронциркуля.
Мы разговаривали, но только о работе.
– Именно нос, более чем все остальное, придает характер лицу, – говорил он, – но сложнее всего ухватить уши.
Он оставил их обработку на будущее, сказав, что, возможно, оставит уши прикрытыми волной распущенных волос.
Я была увлечена этой работой не меньше мужа и испытывала к нему благодарность за то, что он находил время просвещать меня в отношении этой незнакомой области искусства.
Между ним и Глендой явно было заключено нечто вроде пакта о ненападении, поскольку в течение этого времени ни один из них не переступал через невидимую линию, разделявшую студии. Ни брат, ни сестра не делали попыток увидеть работу друг друга, и между ними царили мир и спокойствие.
Эта приятная атмосфера сохранялась в течение нескольких дней. Постепенно я перестала наблюдать за тем, как женская головка появляется из камня, и только со страхом ждала момента, когда увижу работу завершенной.
Гленн уже работал над глазами скульптуры.
– Чтобы точно передать их выражение, – говорил он, – нужно очень аккуратно расположить все плоскости, впадинки и морщинки вокруг век.
Он временами выключал верхний свет и использовал местное освещение, которое придавало глазам жизнь и выразительность.
Колтон не вмешивался в работу детей. Он совершал долгие прогулки по лесу и изредка работал. Собираясь уехать из «Высоких башен» вскоре после Нового года, он считал это время отдыхом.
Однажды он пригласил меня в свою студию и сделал набросок моего лица. Взглянув на лист бумаги, я получила весомое подтверждение его гениальности. Мое лицо, словно из зеркала, смотрело с листа бумаги, живое и реальное, хотя было выполнено всего несколькими штрихами карандаша. Колтон подписал рисунок своими инициалами и подарил мне, но попросил не показывать его Гленну.
– Еще не время, – сказал он. – Гленн должен видеть вас своими собственными глазами.
Я с благодарностью приняла этот набросок и спрятала его подальше, ни слова не сказав мужу.
До Рождества оставалось уже всего несколько недель, и Наоми начала подготовку к празднику. Она попросила Кейта принести из лесу несколько зеленых веток ели, а когда я сказала, что у меня нет рождественских подарков ни для кого, кроме Гленна, отвезла меня в город, чтобы я смогла сделать необходимые покупки.
Эта женщина сейчас казалась веселой и почти счастливой. Она с удовольствием рассказывала мне о тех белых, снежных рождественских праздниках, которые проводила на озере Серых камней, когда ее сестра была жива.
Мы не видели никого из Макинтайров, за исключением Кейта. Иногда Гленда оставляла мальчика на ланч и, видимо, стараясь как можно сильнее привязать его к себе, давала смутные обещания взять его с собой в Нью-Йорк. Но я подозревала, что на самом деле она не собиралась делать ничего подобного, и с тревогой наблюдала за Кейтом, думая о том, каково ему будет, когда она, пресытившись ролью матери, уедет отсюда. Тренту и его матери нелегко будет справляться с мальчиком, переживающим отъезд Гленды.
За столом нередко всплывала тема изменений, планируемых Макинтайрами, и тогда между близнецами и их отцом разгорались ожесточенные дискуссии. Номи, Кейт и я сидели молча, не принимая в них участия, но мальчик с живым интересом прислушивался к тому, что говорили взрослые, и мне было любопытно, рассказывает ли он об этих разговорах отцу и бабушке.
Колтон явно тянул время и ничего не предпринимал, но я чувствовала, что до его отъезда вопрос о землях будет решен.
Ночи становились все холоднее, а днем тоже иногда чувствовался мороз. Озеро постепенно покрывалось коркой льда, и я с интересом наблюдала за этим процессом. Его поверхность не была гладкой и чистой; казалось, она вся состоит из замерзших трещин и мелкой зыби, а кое-где попадались места, похожие на замерзшие волны. В течение дня температура воздуха резко менялась, и тогда я слышала, как лед «разговаривает». Громкие звуки «хумп-хумп-хумп» прокатывались из одного конца озера в другой, словно эхо.
Снега по-прежнему не было, но несколько раз близнецы катались на коньках. Гленн просил меня составить компанию его сестре, поскольку сам не хотел отрываться от работы, но у меня не возникало желания оставаться с Глендой наедине, а тем более, на льду. Иногда я видела на озере фигуру Трента и представляла себе, что произошло бы, если бы я присоединилась к нему. Но это было невозможно – он принадлежал другой жизни, и я не делала попыток увидеться с ним.
Гленн, казалось, совершенно забыл об инциденте с ведьминым шаром и снова сблизился с сестрой. В своей работе он доходил до такого исступления, что меня это даже немного пугало. Почти все часы бодрствования он посвящал алебастровой головке, и я пребывала в состоянии тревожного ожидания, смутно ощущая, как какое-то тяжелое кольцо сжимается вокруг меня.
Кейт теперь появлялся в «Высоких башнях» почти каждый день, но, думаю, он едва ли замечал кого-то, кроме Гленды. Он поклонялся ей, как божеству, со всей страстью юного существа, обделенного материнской любовью. Она же вела себя не как мать, мудро направляющая подростка в его взрослении, а скорее как задиристый сверстник, и была в высшей степени снисходительна к его проступкам. Он отстаивал свою самостоятельность, пылко восставая против отца и бабушки, а Гленда с радостью поддерживала его в этой борьбе. И никто в «Высоких башнях» не делал попыток убедить мальчика в том, что его близость с Глендой – мираж, а будущее, которое она обещает ему, иллюзорно и далеко от реальности, в которой ему предстоит жить, когда праздники закончатся и мать забудет о нем, как о рождественских украшениях, до следующего года.
Пару раз я пыталась поговорить на эту тему с Гленном, но в эту последнюю неделю перед Рождеством все его внимание поглощала отделка поверхности скульптуры. Он был настолько погружен в себя, что ничего не видел вокруг, и перестал быть веселым, требовательным компаньоном и любовником, который ставил наши отношения превыше всего.
Я не питала иллюзий по поводу того, что его интерес всегда будет сфокусирован только на мне, и понимала, что в настоящее время существую для него только как модель, но верила, что потом, окончив работу над скульптурой, мой муж вернется ко мне. Но я все же была новобрачной и поэтому чувствовала себя очень одинокой. Одинокой и встревоженной.
Во время своих долгих прогулок по берегу озера я обнаружила извилистую тропинку позади башен-близнецов из серого камня, которая стала моим излюбленным маршрутом. Она приводила к болоту, из которого к озеру бежал узкий извилистый ручей. Коричневые холмики, покрытые болотной травой, напоминали мне согнутые фигуры длинноволосых гоблинов, чьи ноги были прикованы к замерзшей трясине.
Это было время ожидания – нелегкое, потому что я не знала, чего жду. Иногда, когда мы не работали в студии, я ловила на себе взгляды Гленна, которые давали повод думать, что он уже начинает видеть меня глазами своей сестры. В эти последние роковые дни перед Рождеством меня больше всего беспокоило ощущение того, что я безоружна перед Глендой.
Однажды, когда Кейт позировал матери, а мы с Гленном работали в его студии, раздался сердитый крик Гленды. Обернувшись в ее сторону, мы увидели, что она бросила свою палитру на пол и разбросала кисти. Испуганный мальчик прибежал на нашу сторону, зовя Гленна. Но прежде чем он успел что-то предпринять, Гленда велела сыну идти домой и, разгневанная, ушла из мансарды.
Гленн спокойно поговорил с мальчиком.
– Не переживай. Иногда у Гленды бывают плохие дни, когда работа не ладится. Так что сейчас тебе лучше всего послушаться ее и уйти домой, а когда ты придешь сюда снова, сделай вид, что между вами ничего не произошло.
Кейт покорно спустился вниз, и я хотела отправиться вместе с ним на прогулку к озеру, чтобы попытаться заложить основание для нашей дружбы. Мне было жаль мальчика. Он тоже испытывал чувство одиночества, разрываясь между отцом, который воспитывал его, и матерью, к которой был привязан.
Но на этот раз ничего у меня не вышло, так как оказалось, что я буду нужна Гленну всю оставшуюся часть утра. Сейчас он работал над моими волосами, и мне пришлось распустить их по плечам. Казалось, он восхищается их красотой и в то же время, как художник, не знает, как передать ее. Несколько раз он подходил ко мне, чтобы приподнять тяжелые пряди, как будто хотел прочувствовать их структуру и вес, чтобы выразить это ощущение в камне.
Было уже далеко за полдень, когда он бросил свои резцы и позволил мне уйти. Поскольку погода была ясной и холодной, я надела слаксы, теплый жакет, заколола волосы и направилась к озеру на свою обычную прогулку.
Вскоре я добралась до тропинки, ведущей вдоль берега, и свернула к Серым камням. Мне было видно, как на другом берегу озера Пандора прогуливается по дороге перед своим каменным домом. Она приветливо помахала мне рукой, и я чуть не поддалась минутному порыву навестить ее. Только мысль о недовольстве Гленна удержала меня от этого шага. Я не хотела сейчас сердить его.
На озере появился конькобежец, и я узнала в нем Трента Макинтайра. Он уверенно скользил по льду, наклонившись вперед и плавно переставляя ноги, и, видимо совершенно не опасался того, что озеро еще не везде замерзло. Впрочем, вероятно, ему были хорошо известны все опасные места.
Трент не заметил меня, и я наблюдала за ним, пока он не скрылся из виду за поворотом. Он явно предпочитал работать по ночам. Я нередко видела его из окна моей спальни сидящим за пишущей машинкой и даже слышала такой странный в этой деревенской местности стук клавиш, далеко разносящийся над поверхностью озера. Мне вдруг стало интересно, какую книгу он сейчас пишет и кому она посвящена на этот раз. Готовя материалы для очерка о моем отце, он иногда читал мне вслух отрывки, и я с благодарностью слушала их, внимательно наблюдая за выражением его лица.
Когда я смотрела, как работает Гленн, то испытывала совсем другие чувства.
Неужели ты превратилась в женщину, которая может любить только тогда, когда ей уделяют внимание? – спросила я себя. Нет! Я страстно жаждала любви, которую Гленн давал мне, и даже теперь, когда все его внимание и интерес сконцентрировались только на работе, все равно продолжала любить его.
Погруженная в эти мысли, я подошла к массивному основанию нагромождения Серых камней и легко обошла его, как делала почти каждый день. И лес, и озеро были мне уже хорошо знакомы, и я давно забыла о предупреждении Кейта по поводу падающих камней. Когда скалы остались позади и тропа перестала петлять, я ускорила шаг, подняв лицо навстречу ветру, дующему среди холмов.
Береговая линия здесь то выдавалась вперед, в воду, то возвращалась обратно, образовывая небольшие бухточки. Когда я обходила одну из них, впереди на тропинке что-то блеснуло в лучах солнца. Я подошла ближе и увидела, что на кучке опавших листьев, сметенных ветром с холма, лежит пустая бутылка из-под содовой. Странно, подумала я, как она могла оказаться здесь? Ведь территория, принадлежавшая Чандлерам, была огорожена, и повсюду висели таблички: «Частное владение». Вряд ли кто-то посторонний мог оказаться здесь.
На мне была новая пара зеленых замшевых туфель. Думаю, это меня и спасло.
Я побоялась запачкать их в пыльном ворохе листьев, поэтому отломила ветку с дерева, растущего на склоне холма, чтобы смести мусор с дороги. Но когда моя палка коснулась бутылки, раздалось громкое лязганье, и что-то острое оцарапало мне лодыжку.
Тупо уставившись на разворошенную кучу листьев, и увидела, что бутылка раскололась надвое и ее осколки откатились к кромке воды, в то время как моя палка оказалась крепко зажата в стальных челюстях капкана. Он был довольно большим и явно предназначался не для мелкого зверька, так что мог легко сломать мне ногу. Я почувствовала ноющую боль в лодыжке и, осмотрев ее, увидела, что сквозь прорванный чулок просачивается кровь.
Я поняла, что только чудо спасло меня от того, чтобы изуродовать ногу в стальных челюстях капкана, и мне стало не по себе. Присев на камень, я еще раз внимательно осмотрела поврежденную лодыжку. Похоже, перелома не было. Но, попробовав ступить на поврежденную ногу, я ощутила резкую боль и поняла, что не смогу самостоятельно добраться до дома.
В этот момент со стороны озера раздался мужской голос, и Трент Макинтайр поспешно двинулся в мою сторону.
– Что случилось? – крикнул он, подъехав к тому месту, где я сидела. – Я слышал что-то вроде звука захлопнувшегося капкана. Ты не пострадала?
– Ты не ошибся, – с горечью ответила я. – Капкан был спрятан в этих листьях, но, к счастью, только поцарапал мне лодыжку.
Ботинки висели, связанные шнурками, у Трента на шее, и он снял коньки и быстро переобулся. Подойдя ко мне и встав на колени, он внимательно осмотрел мою ногу, потом быстро закатал наверх брючину, снял порванный чулок и перевязал кровоточащую рану чистым носовым платком. Все еще стоя на коленях, он взвесил мою ногу на своей ладони и посмотрел на меня снизу вверх.
– Тонкие косточки, – сказал он. – Маленькая, узкая ножка. Капкан мог легко сломать ее.
Теплое, нежное прикосновение его пальцев к моей обнаженной коже заставило мое сердце забиться быстрее. Но это ощущение было вызвано всего лишь воспоминанием о прошлом, и я твердо сказала себе, что мне незачем принимать дружеское участие с его стороны за что-то большее.
Я с улыбкой покачала головой.
– Слава Богу, этого не случилось. Со мной все в порядке.
Он поднялся и протянул мне руку.
– Ты можешь идти? Я провожу тебя домой, если ты в состоянии двигаться.
Я испытала ногу, оперевшись на нее всем телом. Она все еще болела, но, опираясь на сильную мужскую руку, я могла идти. Когда Трент убедился в этом, он снова усадил меня на камень и склонился над капканом, чтобы вытащить ветку, сжатую его стальными челюстями.
– Довольно странное место для установки капкана, – заметила я.
Он поднял голову и посмотрел на меня снизу. Лицо его было рассерженным.
– Боюсь, это один из тех, что принадлежат моему сыну. Кейту следовало хорошенько подумать, прежде чем ставить его здесь. Все знают, что ты любишь гулять по этой тропинке.
Мы переглянулись и поняли, что оба подумали об одном и том же. Был только один человек, который мог нарочно поставить здесь капкан, прекрасно зная, что его жертвой стану я.
В это мгновение я словно снова оказалась в комнате Гленды, и зеленый стеклянный шар летел мне в лицо.
Нет! Это предположение было слишком чудовищным.
– Не может быть!.. – воскликнула я.
– Может! – сердито оборвал меня Трент. – Тебя намеренно хотели покалечить. Идем, если ты можешь двигаться. Я провожу тебя к дому.
Он помог мне преодолеть трудные места, а когда склон стал слишком крутым и трудным для подъема, просто поднял меня на руки и перенес туда, где идти было уже легче. Прижавшись к его плечу, я на минутку позволила себе забыться и представила, что вернулась в прошлое, когда рядом со мной был старый верный друг.
Когда мы подошли к дому, я приготовилась поблагодарить его и уйти. Но Трент был человеком, который привык сам принимать решения.
– Я войду с тобой, – заявил он, и мы вместе поднялись по ступеням.
Он знал, что дверь не заперта, и резко толкнул ее, открывая. Из гостиной послышались голоса, а Джезебел метнулась мимо нас, как будто не могла больше задерживаться в холле.
Трент взял мою руку и легонько сжал ее.
– Не волнуйся. С этим я справлюсь.
Он широко распахнул дверь в гостиную и пропустил меня вперед в теплую комнату, где Колтон Чандлер и его семья сидели у камина за чаепитием. Я смущенно остановилась у двери. Все четыре лица повернулись в нашу сторону.
7
Колтон сидел на кушетке пурпурного цвета с чашкой севрского фарфора в руке. Номи наливала чай Гленну, стоявшему рядом с ней. Гленда тоже была там, высокая и стройная в своих желто-коричневых брюках. Она смотрела на портрет, который ее отец написал, когда они с братом были совсем юными.
Все четверо изумленно уставились на нас с Трентом. Номи осторожно поставила чайник на столик, а Гленн чуть не выронил чашку, которую она вручила ему.
Колтон заговорил первым:
– Добрый день, Трент. Давненько же мы с тобой не виделись. Что случилось с ногой Дины?
Гленда отвернулась от портрета, подошла и встала рядом с отцом, уперев руки в боки. Глаза ее сверкали от злости.
– Видимо, произошел несчастный случай, – сказала она.
Трент только коротко взглянул на нее и обратился к Колтону:
– Нет, это не несчастный случай. Капкан был поставлен на береговой тропе и спрятан в куче опавших листьев, так что только чудом миссис Чандлер не сломала ногу.
