Текст книги "Атмор Холл [Женщина в зеленом]"
Автор книги: Филлис Уитни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
Я вскочила и встала перед ним, я так же легко вышла из себя, как и прежде.
– Я не хочу никаких сентенций! Ты никогда не поймешь, почему я приехала. Даже через тысячу лет. В любом случае, я уезжаю завтра утром. Так что нам нечего обсуждать – совершенно нечего!
Он выслушал мою тираду, даже не потрудившись встать, а его сладенькая гадкая улыбка не исчезла.
– Они поместили тебя в Голубую комнату для леди, не так ли? Дейсия на противоположном конце. Ты должна познакомиться с ней, прежде чем уехать. Я рассказал ей о тебе, знаешь ли.
В Марке было что-то, что заставляло меня не только сердиться, но и чувствовать себя неловко. Даже в тот ужасный момент, когда я не думала ни о чем, кроме того, как наказать Джастина, я немного боялась Марка. И все мои опасения подтвердились. Теперь в этом внутренне напряженном, постаревшем человеке чувствовалась еще более глубокая угроза. Я встала и направилась к двери. Он меня не удерживал. Но прежде, чем я дошла до коридора, ведущего в мою комнату, мне преградили путь Нелли с подносом с ужином и секретарь Мэгги, которая шла за ней. Мисс Дэвис улыбалась мне, а Марк вскочил и подвинул стол к огню так, чтобы Нелли было удобно поставить поднос.
– Я хотела убедиться, что у вас есть все, что вам надо, миссис Норт, – начала Кэрил Дэвис, ее голос теперь приобрел тональность, необходимую в обычном разговоре, так как она уже не читала лекцию. – Подумать только, не узнать вас, когда вы присоединились сегодня днем к туристам! Когда мне миссис Грэхем сказала об этом, я была в шоке оттого, что не смогла приветствовать вас должным образом.
Марк подмигнул мне.
– Я надеюсь, что вы сделали все, чтобы уж теперь не ударить в грязь лицом. Я убегаю и оставляю вас обедать с миром. У меня и так много дел со всем, что произошло в мастерской Джастина, да и охрану надо расставить на ночь. Баиньки, моя дорогая, – Марк любил поиздеваться над ханжами.
Нелли была настороже, как всегда, и она видела мое лицо. Она склонилась надо мной:
– Суп горячий и придаст вам силы, мисс Ева. Съешьте все до последней крошки, а я принесу вам бутылку с горячей водой в постель, как я это делала раньше. Еще не настолько холодно на улице, чтобы делать это, но я помню, как вы любили, чтобы у вас в постели была такая бутылка, и теперь я вам тоже принесу. Ешьте, пожалуйста.
Она смотрела на меня так приветливо, что у меня на глаза навернулись слезы, и я вынуждена была их сморгнуть.
– Я попытаюсь, – и, обращаясь к мисс Дэвис: – Спасибо, со мной все в порядке. Вам не надо беспокоиться.
Нелли поспешно вышла, но мисс Дэвис не спешила. Я пододвинула стул поближе к столу и зачерпнула полную ложку супа, надеясь, что она вскоре уйдет. Вместо этого она стала слоняться по комнате, повернула горшок с азалией, чуть-чуть поправила картину на стене, расправила угол покрывала – делала какие-то ненужные движения, чтобы иметь повод задержаться в комнате. Я с трудом могла глотать, но все же продолжала есть суп, чтобы только не видеть ее.
– Я полагаю, вы слышали, что случилось в мастерской мистера Джастина? – сказала она наугад, нащупывая тему для разговора, так как я вызывала у нее неимоверное любопытство. – Это совершенно ужасно. Разбиты все пробирки и бутылочки, вся его работа испорчена. За эти недели это уже третий раз кто-то проникает в мастерскую. Говорят, что он добился определенных результатов, и мы боимся, что кто-то пытается остановить его или же даже украсть то, что ему удается сделать.
Последние слова действительно заинтересовали меня.
– А что он пытается сделать?
Она взглянула на меня слегка застенчиво.
– О, это нечто, о чем нам нельзя говорить, миссис Норт. Не то, чтобы мы знали что-то. Честно. Но по тому, как он ездит, испытывая эту свою новую машину, мы чувствуем, что это нечто совершенно из ряда вон выходящее. Даже взглянув на машину, вы поймете, что она необычна. Хотя, конечно, никто из нас не может это по-настоящему понять, не так ли? Миссис Грэхем ужасно беспокоится о нем теперь, а тут еще дополнительное беспокойство… – Она внезапно замолчала, но смысл ее замечания и так был ясен. Дополнительным беспокойством была я.
– Вы не должны утруждать себя, я завтра утром уезжаю, – сказала я резко.
У нее хватило совести покраснеть.
– Пожалуйста, ужинайте. А я, действительно, прошу извинения за то, что не узнала вас этим утром. Хотя, как мы могли знать…
Наконец она ушла, а я положила ложку и уставилась на еду на подносе. Все, что я хотела, это кусочек хлеба с маслом, и хорошо бы к нему чашечку крепкого американского кофе. Но я сидела, положив руки на колени, а вся моя энергия окончательно испарилась. Откуда мне взять силы, чтобы преодолеть долгий путь наверх в противоположное крыло, я не знала. На меня снова накатывалась онемелость, и, возможно, лучше быть застывшей, чем чувствовать, чем осознавать тот факт, что Джастин потерян для меня навсегда и это неизбежно. Его предстоящая женитьба на Алисии была делом решенным, и только Мэгги, подогреваемая Найджелом, который не знал всех обстоятельств, питала слабые надежды в связи с моим появлением здесь. Мэгги была прирожденным оптимистом, она верила, что может избежать неизбежного, даже если все шло самым наихудшим образом. В конце концов, ей не было необходимости оставаться в Атморе и делить его с Алисией, когда Джастин женится на ней. Найджел Бэрроу увезет ее в свой дом, который станет и ее домом. Она это вполне заслужила.
– Мне необходимо встать, – сказала я себе. – Мне необходимо доесть то, что я смогу, и вернуться в свою дальнюю комнату. – Но я сидела без движения, как вдруг что-то холодное и мокрое просунулось под мою руку и улеглось на колене. Длинная лохматая морда лежала у меня под рукой. Круглые карие глаза смотрели на меня вопросительно.
– Дейдри! – вскрикнула я, и собака завиляла хвостом и прижалась ко мне своим лохматым пятнистым телом. Ее длинный хвост, закруглявшийся на конце, неистово бил по ковру, пока она меня обнюхивала, а ее маленькие ушки встали при звуке моего голоса.
– Ты всего лишь голодна, – сказала я. – Ты не помнишь меня.
Я обняла ее за шею и позволила нюхать меня и лизать мои щеки. Все было так же, как тогда, когда я прощалась с ней. Ходят легенды о том, что у ирландских волкодавов есть какое-то внутреннее чувство, а Дейдри, безусловно, была очень чутка, даже щенком. Когда я прощалась с ней, она скулила, выла, а ее хвост печально повис. Но теперь она была веселой. Когда я поощрила ее, она поставила лапы мне на колени и взгромоздилась выше меня в кресле. В конце концов, ее интересовала не только еда. Действительно ли она узнала меня или нет, я не могла понять, но определенно она узнала во мне кого-то из ее дома, и, конечно, она реагировала на мое ответное чувство.
Когда, наконец, мы основательно поприветствовали друг друга, я убедила ее сесть у моих ног и разделила с ней свою ветчину. В конце концов, у меня все же был друг в Атморе. Милая Мэгги знала о моих чувствах и прислала ее ко мне.
Внезапно я почувствовала голод и прилив сил. Я отбросила все грустные мысли о будущем и доела до крошки весь свой ужин. Дейдри при этом с любовью смотрела на меня, а ее хвост время от времени выбивал одобрительную дробь на ковре. Во мне откуда-то появилась храбрость. Все карты были против меня, но моя карта еще не была бита.
III
Библиотека была пуста, как и прежде. Дейдри и я никого не встретили на лестнице и в верхнем коридоре в северном крыле. Из комнаты Дейсии Кин больше не слышалась музыка, и я не вспоминала о ней, идя по длинному пустынному коридору. За исключением пристенного столика и случайного стула, одной или двух картин на стене, в коридоре больше ничего не было. На всем протяжении его горело только три лампочки. Это зрелище напоминало мне, каким гнетущим мог казаться Атмор зимними темными вечерами.
Нелли постелила мне постель, и я знала, что обещанная бутылка с горячей водой ждала меня. Она оставила окно закрытым, но, тем не менее, в комнате было так же прохладно, как и в коридоре, и я была рада быстрее лечь в кровать.
Дейдри вошла со мной, но как только она оказалась в комнате, ее поведение резко изменилось. Она неуверенно остановилась посреди поношенного голубого ковра, нюхая воздух и оглядываясь, как будто в комнате было что-то неприятное ей.
– Что с тобой? – спросила я. Она странно взглянула на меня и заворчала где-то в глубине своего горла. – Я всегда полагала, что привидения водятся только в Зеленой комнате, – сказала я и положила руку на собачий загривок, чтобы успокоить ее. Она же, принюхиваясь, пересекла комнату и забралась за огромный викторианский платяной шкаф и оттуда слегка завыла, как бы подзывая меня. За шкафом была угловая дверь, о которой я забыла, хотя и знала, куда
она ведет. Я открыла дверь, и передо мной появились крутые каменные ступени винтовой лестницы, которая вела вверх в башню – одна из фантазий миссис Лэнгли при строительстве этого дома. Я взглянула вверх, туда, куда вели крутые ступени, – на сторожевое окно, сквозь которое было видно небо. Не удивительно, что в моей комнате было холодно. В башне стоял сырой, душный, холодный воздух. Дейдри снова принюхалась, и шерсть на ее загривке угрожающе поднялась под моей рукой.
– Эй! – крикнула я. – Есть здесь кто-нибудь?
В ответ я не услышала ни звука. Я знала, что дверь башни была открыта на крышу, соединявшую все четыре башни и что на нее можно было попасть со всех башен. Из любого угла дома можно было подняться на эту крышу и незаметно уйти. Это быстро промелькнуло у меня в голове. Это вот моя комната, и впереди по северному коридору была комната, занятая девушкой Марка. В противоположном крыле, в комнате для гостей, тоже был выход на крышу, правда, я не знала, жил ли кто-нибудь в ней сейчас. Эта комната имела выход на заднюю башню и была известна как зеленая комната, комната, которую у меня были причины узнать слишком хорошо. Однако то, что я вспомнила расположение комнат, не дало мне ничего, не дало мне это также и ответа на подозрительное поведение Дейдри.
Я отошла от выхода на башню и закрыла дверь.
– Ничего там нет, – сказала я ей. – Никто не бегает по крыше по ночам.
Тем не менее, я оглядела дверь в поисках задвижки, но не нашла ее, также не было и замка или какого-либо запора. Дейдри не останется со мной в Голубой комнате. Как бы мне ни хотелось, мне придется ее выпустить. Волкодавы всех пород известны своей храбростью. Когда-то они были бойцовыми собаками, их презрение к смерти вошло в поговорку. Если бы на крыше был враг, Дейдри была бы там в одно мгновение. Но, как бы то ни было, она была просто обеспокоена и очень хотела уйти отсюда.
Ее беспокойство встревожило меня, и я почувствовала себя одинокой без ее успокаивающего присутствия. Моя комната была удалена от всего дома, и все, что я могла сделать, это придвинуть огромное бюро к двери, ведущей в башню, и лечь в постель.
Я надела свой голубой бабушкин халат, который я привезла специально для холодных весенних ночей в Англии, открыла окно и облокотилась на подоконник. В гараже и возле конюшни горел свет, и я могла разглядеть, как среди деревьев медленно взад-вперед ходит человек. Сторож, подумала я, вспомнив, как Джастин сказал, что он поставит кого-нибудь охранять дом.
Что же случилось здесь в Атморе, что разрушило его былой мир и уединение? Мэгги была обеспокоена, Марк холоден и немного загадочен – все они, казалось, двигались по направлению к Алисе. Но чувствовалась и какая-то угроза, присутствие какого-то врага в доме. Чья-то злонамеренная рука вмешивалась и разрушала эксперименты Джастина. Даже старина Даниэль, когда я встретила его в лесу, был полон какого-то непонятного страха, возможно, был запуган? Моя встреча с Мэгги заставила меня забыть о старике. Теперь я жалела, что не упомянула об этой встрече в руинах и не рассказала ей о странном предупреждении, какое он мне сделал относительно игры ладьи. Завтра я должна разыскать старика и попросить его сказать прямо, что он имеет в виду.
Я почти улыбалась при мысли об этом. Несмотря на мое твердое намерение уехать, я уже строила планы на завтра!
Холодный ветер влетел в окно, и я пошла в кровать, чтобы согреть ноги о завернутую в полотенце бутылку с горячей водой. Раньше, когда я жила в Атморе, мне редко было так холодно, как сейчас. В те дни Джастин спал возле меня, такой близкий и теплый и всегда готовый принять и согреть в своих объятиях мерзлячку американочку.
Теперь же я лежала на спине в огромной постели, глядя вверх, в глубину синего балдахина, нисколько не желая спать, несмотря на то, что совсем недавно я была совершенно сонная.
Как же это все случилось? Как случилось, что рассказы бабушки возбудили мое любопытство, а в результате привели к такому горькому исходу? Если бы только она никогда не упоминала преданий об Атморе! Если бы только она не возбуждала романтические видения перед моим мысленным взором, а отослала бы меня в деревню, где она родилась! Но… но ее нельзя винить. Каждый шаг на моем пути был результатом выбора, который я должна была сделать. И мне некого было благодарить за те шаги, что я сделала, кроме самой себя. Бабушка давно умерла к тому времени, когда я студенткой приехала в Англию незадолго до начала моего третьего года обучения в колледже. Папа оплатил это путешествие, которое я так хотела совершить. Это произошло всего за несколько месяцев до его смерти. Я больше его так и не увидела. Он не дожил, чтобы узнать о моем фиаско в семейной жизни, и с тех пор я избегала своей мачехи, мне не хотелось выслушивать то, что она могла бы сказать по этому поводу.
Воплощением невинности стояла я тогда перед открытыми воротами Атмора, в тот первый день, когда села на автобус в Лондоне и приехала сюда. Я не ожидала, что будет так легко пройти в ворота, но, приехав издалека, я все равно бы вошла на усадьбу, даже если бы там висела табличка, запрещающая вход.
В тот день я пошла по той же прямой дорожке, по которой шла сегодня, совершенно завороженная видом Атмора, греющегося в лучах летнего солнца. Лужайки были гораздо зеленее, чем когда-либо, клумбы цвели и были также более роскошными. Никто не остановил меня и не задал мне вопросов, но я не зашла так далеко, чтобы подойти к парадному входу и позвонить. Моя бабушка была дочерью деревенского викария, что едва ли давало право мне, ее внучке, вторгаться в Атмор.
На террасе никого не было. Я обогнула дом и очутилась в розарии сбоку от дома, где и обнаружила Мэгги Грэхем, которая была занята тем, что составляла букет из длинноствольных красавиц. Она увидела меня и приветливо улыбнулась. Я пробормотала свое имя и рассказала о своей бабушке и о том, как я выросла на ее рассказах об этих садах и парках.
– Стены старого холла все еще стоят, не так ли? – спросила я. – А окно часовни? Не могли бы вы… возможно ли… Я имею в виду, что через час отходит автобус, на котором я должна уехать в Лондон, и я…
– Конечно же, вы можете взглянуть, – охотно откликнулась она. – Проходите, я вас провожу.
Она почувствовала мое состояние, почувствовала, как мне неловко оттого, что я явилась непрошенной. Она поняла, что я получу большее наслаждение, если буду одна, поэтому подвела меня к дорожке, ведущей к тем местам, что я хотела посмотреть, и указала путь.
– И не забудьте о своем автобусе, – сказала она мне вслед. – Следующий отходит только завтра утром.
Я улыбнулась и кивнула. Ноги несли меня по дороге, по которой я часто совершала путешествие в своем воображении, будучи весьма романтичной девицей. Я воображала, что узнаю каждое дерево, мимо которого проходила, и, действительно, я увидела большую старую березу, о которой говорила бабушка. На ней были вырезаны инициалы давно забытых любовников, которые теперь оказались высоко над землей.
Дерево вызвало во мне чувство собственной незначительности. Оно напомнило мне очень ясно о том, что я должна торопиться совершить что-нибудь стоящее. Жизнь проходит так быстро. Где теперь эти любовники? Где был тот первый из Атморов, который обнаружил этот лес и построил в его глубине елизаветинский особняк, руины которого все еще прячутся в этих лесах?
Последний поворот дорожки – и вот совершенно неожиданно передо мной открытое пространство. Частично оно поддалось наступлению разрастающегося леса: зеленый ковер покрывал старые камни, груды выпавших кирпичей, почти скрывая их от глаз. И только там, где остались обгоревшие и разрушенные стены часовни, деревья, казалось, отступили, и только трава расстилалась подобно зеленому мягкому полу. Между разрушенных стен высоко вздымалась в небо, четко выделяясь на его фоне, огромная арка окна.
Зрелище было таким красивым, что я с трудом могла перенести его. Я ступила на зеленый ковер и села, скрестив ноги, на траву, так, чтобы я могла лучше рассмотреть замечательную арку, которую возвели здесь сотни лет назад те, кто знал толк в красоте.
Ни один камень из арки не выпал, и она, как и прежде, вздымалась вверх острием, в котором сходились ее дуги, чтобы затем, плавно закругляясь, опуститься вниз. За окном лес отступил на некоторое расстояние, так что я могла сидеть на травянистом полу и взирать сквозь окно на простор голубого английского неба. Я сидела так тихо, что птички подходили близко ко мне, прыгали по стене, и всюду вокруг меня раздавалось их пение. А так как я очень хотела услышать соловья, я была уверена, что особенно красивая песня, которую я слышала, была именно соловьиной.
Я сидела и слушала пение, и вдруг пролетел реактивный самолет, белым следом своим перечеркнув небо в проеме арки и таким образом как бы оставив подпись моего, настоящего времени на далеком прошлом. И это не казалось случайностью. Именно здесь особенно чувствовалась связь времен, что и подтверждал белый след на небе. Другие люди были здесь до меня и оставили свои отметины, свое наследие. Другие будут после меня, и если в моей жизни будет какой-то смысл, то они смогут извлечь из нее пользу, потому что я тоже жила.
Я никогда ничего подобного не чувствовала раньше, хотя, в отличие от моих сверстников, которые, казалось, отмахнулись от прошлого и жили только настоящим, я выросла с чувством истории. Но теперь я впервые ощутила бесконечность жизни. Даже моя короткая жизнь, мгновенная вспышка во времени, была частью чего-то большего, которое будет продолжаться независимо от того, какие новые формы оно может принять в будущем. В эти короткие мгновения, сидя на траве на месте, которое было давным-давно сожжено, я почувствовала ликующую радость жизни, которая переполняла меня, чувство, испытанное мною впервые.
Конечно, такая интенсивная вспышка чувств должна была быстро погаснуть, но, пока я сидела тут, невидимые нити истории стали сами собой связываться в моем сознании в цветистый клубок. Здесь, на этом самом месте, перед сводчатым окном часовни, Джон Эдмонд Атмор сражался за то, что он построил, за то, во что верил, за безопасность своей жены и детей. Сражался с мечом в руках и был смертельно ранен, а пламя жадно пожирало Атмор Холл.
Я настолько перенеслась в то время, когда ревело пламя пожара, звенела сталь мечей, крики людей эхом отдавались в окружающих лесах, что когда по-современному одетый человек оказался в поле моего зрения, то и это не вернуло меня к реальности. Я просто восприняла его как часть сцены и заговорила с ним соответственно.
– Так вот где он сражался в своей последней битве, первый из Атморов, – сказала я, встав на колени и указывая рукой на арку. – Джон Эдмонд сумел убить Глэнбери на этом самом месте, подхватил на руки Маргарет и, хотя он был смертельно ранен, выпрыгнул из окна, которое уже было разбито мечами вандалов. Я знаю, что ему удалось унести ее в лес в безопасное место, но мне бы хотелось узнать, где же он умер? Интересно, хранится ли все еще в Атморе его меч?
Человек, который возник передо мной, ответил мне серьезно:
– Я могу показать, где он умер. Я даже могу показать вам его меч.
– Правда? Мне бы так хотелось все это увидеть! – воскликнула я, возбужденная оттого, что история ожила. – Единственное, чего я не могу понять, это следующее. Окно находится очень высоко, я полагаю, что так было и во времена Атмора. Как же он сумел, смертельно раненный, подхватить Маргарет и выпрыгнуть из окна, как о нем рассказывают?
Высокий мужчина смотрел на меня сверху вниз и под пристальным взглядом его голубых глаз я осознала, что я была здесь посторонняя, которая пытается рассказать историю, связанную с этим местом, человеку, который сам живет в Атморе. И, тем не менее, выражение его глаз не было сердитым, в его голубых глазах теплилась улыбка. И прежде, чем я успела встать, он набросился на меня, схватил меня на руки, легко подбежал со мной к окну, поднял меня и поставил на ноги позади окна. Затем он перепрыгнул через подоконник и встал рядом со мной.
– Я думаю, что это было сделано так, – сказал он. – История, возможно, все приукрасила. Я любил играть здесь, когда был мальчиком, и смог проделывать подобные трюки. Известно, что смертельно раненный человек в отчаянии может совершать героические поступки, а ему отчаянно хотелось спасти Маргарет. Но сама она была цела и невредима, так что я сомневаюсь, что он ушел в лес, неся ее на руках. Скорее всего, она поддерживала его на всем протяжении пути. К счастью, детей они успели отослать далеко отсюда, и они не были свидетелями жестоких сцен. Пойдемте, и я покажу, куда скрылись Джон и Маргарет в тот день.
Было совершенно естественным идти с ним, и было совершенно естественным то, что мы воспринимали друг друга, как нечто само собой разумеющееся. Тропинка под сводами берез и дубов была все еще видна и сейчас. Пройдя совсем немного, мы вышли из леса на небольшое открытое пространство.
– Как раз здесь была хижина лесника, – сказал он. – В тот день в ней никого не было, и Маргарет привела своего Джона в нее. И здесь он умер у нее на руках. Люди Глэнбери разбежались после смерти своего предводителя, а люди Атмора нашли их здесь: Маргарет, бледную, но храбрую, со следами крови мужа на платье, убаюкивающую его на руках, и Джона Эдмонда, уже умершего от ужасных ран. В доме есть ее портрет, написанный, когда она была уже старой – величественная леди со следами огня, все еще горевшего в ее глазах, и печатью боли и мужества на лице. Сохранилось и то самое ее платье. Она не разрешила выкинуть его, и оно хранится под стеклом, порванное, с бледно-коричневыми пятнами.
Кое-как я сумела сбросить с себя очарование прошлого и вернуться в настоящее.
– Вы так много знаете обо всем этом, вы, должно быть, настоящий Атмор, – сказала я. – Хотя, конечно, я знаю, что у вас другая фамилия.
– Меня зовут Норт, – сказал он. – Джастин Норт. А теперь скажите, как вас зовут, и почему вы столько знаете об истории Атмора.
– Я Ева Милберн, – сказала я. – Фамилия моей бабушки была Эплбай, и она родилась здесь в деревне. Она была дочерью викария Эплбая.
Он улыбнулся мне и протянул руку.
– С возвращением домой, Ева Милберн, – сказал он.
Его рука была теплой, и он задержал мою руку, изучая мое лицо, как-будто что-то во мне озадачивало его. Возможно, он пытался это что-то выразить словами, кроме того, мы услышали, как кто-то позвал его по имени из-за руин.
– О Боже! – воскликнул он в ужасе. – Это Мэгги, моя кузина, миссис Грэхем. Она послала меня напомнить вам, что автобус скоро отходит, а я совершенно забыл об автобусе. Итак, он ушел, и я виноват.
Я его тут же простила.
– Я тоже забыла о нем. И я нисколько не огорчена, независимо от того, где я проведу ночь.
– Пойдемте, – сказал он и взял меня за руку. – Пойдемте и расскажите все Мэгги, а она уж что-нибудь придумает.
Мы шли вместе через Атморский лес, или, вернее, он шел впереди и тащил меня за собой, а так как его ноги были длиннее, то я бежала.
Мэгги Грэхем была очень любезна и добра к незваному гостю. То, что моя бабушка была Эплбай и родом из этих мест, говорило в мою пользу, но я уверена, что сама по себе я для Мэгги была ничто.
Было решено, что я останусь переночевать, но каким-то образом мой визит затянулся на неделю. Джастин был дома на каникулах, и надо было так много показать мне. Я же возвращала его в детские воспоминания, как он сказал мне, так что, показывая мне меч Атмора, висящий на почетном месте в Оружейном зале, он мог погрузиться в атмосферу своего детства. Когда он показывал мне платье Маргарет с пятнами крови, хранящееся в витрине под стеклом в библиотеке, он даже открыл ее, чтобы я могла с трепетом прикоснуться к коричневому пятну. Ткань оказалась сухой и холодной, но когда-то теплая, живая, любящая женщина носила это платье, и теплая, храбрая кровь капала на него… Я отдернула руку, и слезы навернулись мне на глаза. Из-за старых страданий и потерь, потому что жизнь так коротка и потому что я была молода, а у меня не было кого любить. И кого храбро защищать.
Именно тогда Джастин поцеловал меня в первый раз. Этим поцелуем он хотел только лишь утешить меня, я знала, но это было первым предупреждением о том, что может случиться со мной из-за этой смеси любви к истории Атмора и более чем симпатии к мужчине, который был Атмором настоящего времени.
Мы пошли дальше, и он показал мне рисунки, где был изображен Атмор таким, каким он выглядел восстановленным после первого пожара. Второй пожар был гораздо прозаичнее и причинил гораздо больше разрушений, так что после этого было решено построить совершенно новый дом – теперешний Атмор. Но это изумительное окно часовни в лесу будет всегда в сохранности. Некоторые из оставшихся стен были укреплены и ремонтировались. Реставрационные работы велись из того же материала, что и стены, так как карьер, из которого брались камни для первоначального Атмора, был все тот же.
Тем не менее, прежде чем закончилась неделя, я готова была уехать, улететь, убежать, исчезнуть. К тому времени я, наконец, поняла, что происходит со мной. Было что-то нереальное во всем этом, и все это делало меня непохожей на себя. Возможно, в то время я была плодом воображения как Джастина, так и моего собственного. К тому моменту у меня не было жизни за пределами Атмора, а все, что я видела и узнавала о доме и его истории, околдовывало меня, буквально застилало мне реальный мир. Только изредка я вырывалась из этой пелены и понимала, как безнадежно и глупо я все более и более влюбляюсь в Джастина Норта. Иначе и не могло быть, если принять во внимание мою молодость и большую впечатлительность. Он был «Атмор», герой рассказов бабушки, а я, конечно, воображала себя Маргарет.
Только редко, очень редко, я вспоминала о том, что я не знала ничего об этом современном человеке, который сопровождает меня в экскурсиях по истории. Моя голова была забита романтической чепухой и опрометчивыми предположениями, что он, кажется, оказывает мне такое внимание, которого мне не оказывал ни один мужчина. Только к концу недели, когда я стала ощущать боль сильнее, чем радость, я сказала себе, что должна уехать. Существовала жестокая реальность, в которой Джастин Норт из Атмора не собирался жениться на глупенькой американской девчонке намного моложе его.
Я сказала Мэгги, что уезжаю, и встретила одобрение и ласковое понимание. Я не сказала Джастину об отъезде. Лучше уехать первой и не позорить себя, позволив ему догадаться о моих чувствах. Я чувствовала себя ужасно от сознания, что прощаюсь с руинами Атмор Холла, а не с их настоящим хозяином.
Джастин вернулся домой неожиданно, увидел мою сумку в Оружейном зале недалеко от входной двери, расспросил Мэгги и пришел в ярость. Как и у его предков, у него был бурный темперамент и необузданная, неуправляемая натура, с которыми он обычно справлялся. Но не сейчас. Как я осмелилась уехать, не поставив его в известность, вопрошал он Мэгги. Как она осмелилась потворствовать мне в этом? Она пыталась его урезонить, напуганная тем, как он разговаривал с ней, но он мог сам заводить себя, если ситуация это позволяла, и бросился, совершенно вне себя, к часовне, около которой стояла я, охваченная сентиментальным чувством прощания, и слезы лились по моим щекам.
Он был так груб со мной, как никогда до этого. Он напугал меня до полусмерти. Он орал, что если даже я настолько мало считаюсь с ним, что готова ускользнуть, подобно змее, за его спиной, то он мог бы, по крайней мере, подвезти меня до Лондона и посадить на самолет, который доставил бы меня домой! Я не осмелилась возражать.
Он запихнул меня в свою машину вместе с сумкой и стремительно рванул. Будучи таким хорошим специалистом, каким он был в области автомобилестроения, Джастин никогда не мог забыть о том, что мчащаяся машина убила его родителей, и он не любил садиться за руль. Но все же он был мастером своего дела и великолепным водителем и, несмотря на всю свою ярость, сумел доставить нас в Лондон, да так, что ни один полицейский нас не остановил. Он покинул меня одну в отеле, а когда вернулся, у него было специальное разрешение на наш брак. Итак, это произошло в Лондоне: без лишних слов и в довольно-таки сердитом расположении духа мы были обвенчаны. Церемония состоялась в небольшой церквушке после того, как Джастин и я так яростно поссорились, что могло бы нам быть предупреждением. Я уверена, что викарий, который венчал нас, должно быть про себя сердито качал головой, удивляясь нашему неистовому темпераменту и явной нетерпимости друг к другу. У меня даже не было обручального кольца, только печатка, которую Джастин снял со своей руки и надел мне на палец, говоря, что это сойдет. Если бы я не вела себя таким идиотским образом, то у меня было бы традиционное атморское обручальное кольцо, а на мне было бы подвенечное платье. А теперь же мне следует потерпеть с кольцом, а в Атморе не будет формальной свадебной церемонии в честь такой невесты. Я удивлялась, как это такой блестящий человек может настолько потерять рассудок и спокойствие, но я сама была далеко не образец спокойствия и рассудительности. Более всего, я думаю, я была напугана. У меня не было сил плыть против течения, которое подхватило и понесло меня.
После этого бурного бракосочетания мы вышли на улицу Лондона. Шел дождь, и скоро мы насквозь промокли и брели, что было совершенно нелогично и неразумно, взявшись за руки, по Пикадилли под проливным дождем и были безумно счастливы. Гнев Джастина улетучился, как будто его никогда и не было.
Мэгги, должно быть, была шокирована этой новостью, но она прислала из Атмора все, что нужно было Джастину, а он купил мне новую одежду в лучших лондонских магазинах и надел мне на палец тяжелое кольцо с изумрудом, которое прислала Мэгги из Атмора. То самое кольцо, которое я оставила, когда убегала.
