Текст книги "Земля надежды"

Автор книги: Филиппа Грегори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Джей обнаружил, что он не готов покидать это место.

– Я не хочу уезжать, – сказал он с большой неохотой.

Он посмотрел на ее безмятежное, непонимающее лицо.

– Знаешь… Я не хочу возвращаться в Джеймстаун и не хочу возвращаться в Англию.

Она смотрела на него, ожидая, что он скажет дальше. Все выглядело так, как будто он был свободен в выборе решения, а она была готова сделать, что он пожелает.

Джей посмотрел на реку. То тут, то там вода колыхалась от огромных косяков рыбы. Даже за те короткие недели, что они провели на речном берегу, он увидел, что с юга прилетало все больше и больше птиц. У него было чувство, что континент простирается бесконечно на юг, что он безграничен на севере. Почему он должен повернуться спиной ко всему этому и возвращаться в маленький грязный городишко на краю реки, окруженный поваленными деревьями, населенный людьми, которым приходилось бороться за каждую малость, за само выживание?

Девочка не пыталась подсказывать ему. Она уселась на песок на корточки и смотрела на реку, спокойно ожидая его решения.

– Мне остаться?

Джей чувствовал себя в безопасности, потому что был абсолютно уверен, что она не понимает его быструю речь и что он не возбудит в ней беспочвенных надежд.

– Может, нам стоит построить себе другой шалаш и провести здесь жизнь, путешествуя в поисках интересных образцов растений? Я мог бы отсылать их домой, отцу, на эти деньги он бы расплатился с долгами и тогда смог бы присылать мне деньги сюда, чтобы я мог навсегда остаться здесь. Он бы вырастил моих детей, а когда они станут взрослыми, они могли бы тоже приехать сюда. И мне никогда не нужно было бы возвращаться в этот лондонский дом, никогда не нужно было бы ложиться одному в постель, в ее постель. Никогда не видеть ее во сне. Никогда не идти в церковь мимо ее могилы, никогда не слышать ее имя, никогда не говорить о ней.

Она даже не повернула головы, чтобы взглянуть на него, посмотреть, что же он там бормочет быстрым шепотом.

– Я мог бы начать здесь новую жизнь, я мог бы стать другим человеком. А ты уже в этом году, через год станешь красивой женщиной, – очень тихо сказал Джей. – И тогда…

При этих словах она повернулась, как будто по тону его голоса поняла, о чем он говорил. Повернулась и посмотрела прямо на него, без стыда, как будто собиралась спросить, что он этим хотел сказать, серьезно ли он говорил. Джей замолчал и покраснел. Он ухитрился выдавить смущенную улыбку.

– Ну что ж! – сказал он. – Может, оно и к лучшему, что ты ничегошеньки не понимаешь! Давай-ка отправляться!

Она поднялась на ноги и показала жестом на реку. Голова, склоненная набок, как бы спрашивала: «Куда?» На юг, в страну, где ни он, ни она никогда не бывали, или вверх по реке в Джеймстаун?

– Джеймстаун, – коротко сказал Джей, указывая на северо-запад. – Разболтался я тут как дурак. Конечно же, Джеймстаун.

Он уселся в каноэ и выровнял его своим веслом. Он многому научился во время их ежедневных путешествий и чувствовал себя в лодке гораздо увереннее. Девочка подтолкнула нос лодки и запрыгнула внутрь. Они гребли как единая команда, лодка легко заскользила вдоль береговой линии, а потом они почувствовали более мощное течение реки.

В часе пути до Джеймстауна, там, где река уже начинала становиться грязной и берег был испещрен оспинами поваленных деревьев, она показала, что хочет остановиться, и они подогнали каноэ к берегу.

Медленно, нехотя они смыли в воде жир. Она сорвала несколько листьев и протерла ему спину, пока через темный жир не засветилась белая кожа и знакомый запах, который показался ему таким ненавистным в первый день, не испарился. Вместе они надели одежду, которую должны были носить в городе. Она съежилась в тюрьме истрепанной рубахи и уже не выглядела олененком, испещренным пятнами солнечного света, а скорее стала похожа на неопрятную служанку.

Джей влез обратно в рубаху и штаны, и после свободы набедренной повязки ему показалось, что он тоже влезает в тюремные оковы, снова становясь человеком с обычными человеческими горестями, и что он уже больше не свободное существо, которое живет в лесу как дома.

Сразу же над его опаленными солнцем, обнаженными руками и плечами жадным облачком закружили голодные насекомые. Джей замахал руками, выругался, и девочка улыбнулась. Но глаза ее не улыбались.

– Мы снова отправимся в путь, – ободряюще сказал Джей.

Он показал на себя, на нее и на деревья.

– Когда-нибудь мы снова отправимся в путешествие.

Она кивнула, но глаза ее оставались темными.

Они сели в каноэ и начали грести вверх по течению, по направлению к Джеймстауну.

Всю дорогу Джею досаждали кусачие мошки и пот, заливающий глаза, рубашка, стягивающая спину и теснота сапог. К тому времени, когда они наконец причалили к маленькому деревянному пирсу, он весь вспотел и с трудом сдерживал раздражение. В порту стоял новый корабль, и на причале собралась толпа. Никто даже взглядом не удостоил выдолбленное каноэ с маленькой индейской девочкой и белым человеком.

Они вытащили каноэ на берег сбоку от причала и начали разгружать растения. Из тени портового здания выступила женщина, подошла и встала перед ними. Она была индианкой, но в платье, и на груди у нее была повязана шаль. Волосы были убраны назад, как у белой женщины, и открывали лицо, обезображенное бледными полосками шрамов, как будто кто-то давным-давно с близкого расстояния выстрелил ей в лицо из мушкета.

– Господин Традескант?

Она говорила с сильным акцентом.

Джей круто повернулся, услышав свое имя, и отшатнулся, рассмотрев горькое выражение ее лица. Она смотрела мимо него, на девочку, и говорила, выдавая целую тираду, быстро произнося слова, напевные и бессмысленные, как птичий щебет.

Девочка отвечала так же многословно, выразительно тряся головой, потом показала на Джея и на растения в каноэ.

Женщина снова повернулась к Джею.

– Она говорит, вы не причинили ей вреда.

– Конечно, нет!

– Не насиловали ее.

– Нет!

Тугая линия плеч, как натянутый лук, вдруг разогнулась, и женщина издала короткий всхлип, похожий на кашель при рвоте.

– Когда мне сказали, что вы увезли ее в лес, я решила, что никогда больше не увижу ее.

– Я собираю растения, – устало сказал Джей. – Вот, видите. Вот растения. Она была проводником. Она разбила лагерь. Она охотилась и ловила рыбу для нас обоих. Она была очень, очень хорошей девочкой.

Он взглянул на нее, и девочка подбодрила его быстрой поощряющей улыбкой.

– Она мне очень помогла, и я у нее в долгу.

Индианка не вслушивалась в слова, но заметила обмен взглядами и правильно прочитала в них взаимную привязанность и доверие.

– Вы – ее мать? – спросил Джей. – Вас только что… выпустили?

Женщина кивнула.

– Господин Джозеф сказал мне, что отдал ее вам на месяц. Я думала, что никогда больше ее не увижу. Я думала, вы взяли ее в лес, чтобы попользоваться и закопать ее там.

– Простите, – неловко сказал Джей. – Я здесь чужеземец.

Она посмотрела на него, и горькие линии вокруг рта стали еще заметнее.

– Мы все здесь чужеземцы, – заметила она.

– Она может говорить? – осторожно поинтересовался Джей, думая, что бы это могло значить.

Женщина кивнула, не давая себе труда предложить более подробное объяснение.

Девочка закончила разгружать каноэ. Она посмотрела на Джея и жестом спросила у него, что теперь делать с растениями.

Джей повернулся к женщине:

– Я должен сбегать принести несколько бочек и приготовить растения, чтобы отвезти их домой. Возможно, я поплыву как раз на этом корабле. Может она остаться и помочь мне?

– Мы обе поможем, – коротко сказала женщина. – Я ее одну в этом городе не оставляю.

Она подоткнула юбки и пошла к кромке воды. Джей наблюдал за матерью и дочерью. Они не обнимались, но остановились на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга и смотрели друг другу в лицо так, как будто за один взгляд могли прочитать все, что им нужно было знать. Потом мать коротко кивнула, они обернулись и рядышком, так близко, что плечи у них соприкасались, вместе склонились над растениями.

Джей отправился к своему жилищу раздобыть бочки для упаковки растений.

Они работали до темноты. На следующий день работа продолжилась.

Они оборачивали черенки влажной тканью и обкладывали их землей, затем слоями укладывали в бочки, перекладывая мокрыми тряпками и листьями, упаковывали семена в сухой песок и запечатывали крышку.

Когда все было сделано, у Джея в итоге оказалось четыре бочки, наполовину заполненные растениями, которые он будет держать открытыми, чтобы туда попадал свежий воздух и можно было поливать их пресной водой, плюс одна запечатанная бочка с семенами. Он крикнул на корабль, пара матросов спустилась на берег и погрузила бочки. По крайней мере, у него будет достаточно места, чтобы заботиться о своем грузе по пути домой. Обратно в Англию собирались только несколько пассажиров. Все остальное место было занято под груз табака.

– Мы отплываем утром, при первом свете дня, – предупредил его капитан. – Вы лучше погрузите свои вещи на борт уже сегодня и сами переночуйте на корабле. Я не могу ждать пассажиров. Когда начнется отлив, мы уйдем вместе с ним.

Джей кивнул.

– Хорошо.

У него не было ни малейшего желания возвращаться в гостиницу и встречаться с озлобленной хозяйкой. Он подумал, что, если та в его присутствии назовет девочку животным, он вступится за ребенка, и тогда получится ссора, а то и что-нибудь похуже.

Он повернулся к обеим женщинам.

– Как ее зовут? – спросил он у матери.

– Мэри.

– Мэри?

Она кивнула.

– Ее отняли у меня совсем ребенком и окрестили Мэри.

– Вы называете ее этим именем?

Она запнулась, как будто не была уверена, что может доверять ему. Но тут что-то пробормотала девочка, стоявшая рядом.

– Ее зовут Сакаханна.

– Сакаханна? – переспросил Джей.

Девочка улыбнулась и кивнула.

– Это значит «вода».

Джей кивнул, и тут до него вдруг дошло, что она говорит на его языке.

– Ты говоришь по-английски?

Она кивнула.

Его охватило мгновенное чувство глубочайшего горестного замешательства.

– Тогда почему ты… ни разу… Ни разу… Я не знал! Все это время, что мы путешествовали вместе, ты была немая!

– Я приказала ей никогда не разговаривать с белым человеком, – вмешалась мать. – Я думала, она будет в большей безопасности, если не будет отвечать.

Джей хотел возразить, что было бы вернее, если бы она могла заговорить, защитить себя.

Но мать резким движением руки запретила ему говорить.

– Я сама только что вышла из тюрьмы за то, что сказала не то, что надо, – заметила она. – Иногда лучше вообще ничего не говорить.

Джей посмотрел на корабль, высившийся за ними. Внезапно его посетила мысль, что он не хочет уезжать. Неожиданное открытие, что у девочки есть имя и что она может понимать его, делало ее ужасно интересной. Что она думала все эти дни их молчаливого товарищества? Что она могла бы сказать ему, но не говорила? Она как будто была заколдованной принцессой из сказки, которая вдруг обрела дар речи. Когда он исповедовался перед ней и рассказывал о своих чувствах, о доме, о детях, о растениях, она выслушивала его признания с безмятежным лицом. Но она понимала его, понимала все, что он говорил. Получалось, что она знала его лучше, чем любая другая женщина, когда-либо знавшая его раньше. И получалось, что она знает, что только вчера утром он боролся с искушением остаться здесь, на этой новой земле, остаться с ней.

– Я должен ехать. Я обещал вернуться в Англию, – сказал он, надеясь, что они смогут возразить ему, сказать, что ему не нужно ехать.

Как будто он тоже освободился, когда с нее спали чары, которые заставляли ее молчать.

Женщины ничего не сказали, они просто наблюдали за тем, как на его лице менялись выражения нерешительности и отвращения к самому себе.

– А что станется теперь с вами? – спросил он, как будто их планы могли каким-то образом повлиять на него.

– Мы уйдем из Джеймстауна, – тихо сказала мать. – Мы снова вернемся в лес и найдем наш народ. Я думала, что после смерти моего отца и мужа здесь мы будем в большей безопасности. Я думала, мы будем жить за стенами форта и работать для белых людей. Я думала, что могла бы служить им.

Она покачала головой.

– Но им нельзя доверять. Мы вернемся к своим.

– И Сакаханна тоже?

Женщина посмотрела на него. В ее глазах плескалась горечь.

– Для нее жизни нет, – сказала она. – Мы можем найти наш народ, но нет нашей старой жизни. Поля, где мы выращивали урожай, заняты табаком, в реках стало меньше рыбы, и дичь уходит, боится ружей. Везде, где мы ходили, теперь на тропах отпечатки сапог. Я не знаю, где она проживет жизнь. Я не знаю, где она найдет дом.

– Но ведь здесь всем хватает места, и вашему народу, и плантаторам, – страстно произнес Джей. – Не могу поверить, что на этой земле мало места… мы были в лесах почти месяц и не встретили ни единого человека. Это грандиозная земля, она простирается на многие мили. Наверняка здесь хватит места и вашему народу, и моему.

– Но ваш народ не хочет, чтобы мы оставались здесь. По крайней мере, после войны. Если мы засеваем поля, они уничтожают урожай. Когда они видят запруду для рыбы, они ломают ее. Когда они видят деревню, они поджигают ее. Они поклялись, что уничтожат нас как народ. Когда мою семью убили, я попала в рабство. И я думала, что мы с Сакаханной будем в безопасности как рабы. Но они били и насиловали меня, а скоро мужчины захотят и ее.

– Она поедет со мной, – сумасбродно предложил Джей. – Я бы мог взять ее с собой в мой дом в Англии. У меня там сын и дочь, я бы мог растить их всех вместе.

Женщина на мгновение задумалась, а потом отрицательно покачала головой.

– Ее зовут Сакаханна. Она должна быть рядом с рекой.

Джей хотел было возразить, но потом вспомнил, как он видел Покахонтас, великую принцессу Покахонтас, когда сам был еще совсем ребенком. Его взяли с собой, чтобы показать ее, как ведут детей, чтобы показать львов в Тауэре. Тогда уже она не была больше принцессой Покахонтас, а была Ребеккой Рольф, одетой в обычную английскую одежду, дрожащей от холодной английской зимы. Через несколько недель она умерла, в ссылке, тоскуя по родной земле.

– Я приеду, – сказал он. – Я отвезу все это в Англию и приеду снова. И в следующий раз я построю здесь дом, и ты будешь у меня служить, а она будет в безопасности.

– Как она может быть в безопасности рядом с вами? – быстро сказала мать. – Она не ребенок, хотя такая хрупкая. Ей уже почти тринадцать, к тому времени, как вы вернетесь, она уже будет женщиной. Для женщины-повхатан не может быть безопасности в городе белых мужчин.

Джей ненадолго задумался, а потом очертя голову сделал следующий шаг, говоря не думая, говоря от всего сердца, неискушенного сердца.

– Я женюсь на ней, – пообещал он. – Она станет моей женой и будет в безопасности рядом со мной, и у нее будет здесь свой дом и поля. Я построю дом рядом с рекой, и ей нечего будет бояться.

Он говорил с матерью, но смотрел на дочь. Глубокий розовый румянец разошелся от грубого ворота рубахи до лба, там, где медвежий жир все еще пятнал коричневую кожу у линии темных волос.

– Ты захочешь? – мягко спросил ее Джей. – Я старше тебя, я мог бы быть твоим отцом, я знаю. И я не понимаю ваших обычаев. Но я могу дать тебе безопасность и могу построить для тебя дом.

– Я захочу, – очень тихо сказала она. – Я хочу стать твоей женой.

Мать протянула Джею руку, и он почувствовал на своей ладони ее огрубевшую ладонь. Потом она взяла за руку свою дочь и соединила их руки в крепком пожатии.

– Когда вы вернетесь, она будет вашей женой, – пообещала она.

– Обещаю, – сказала девочка.

– Обещаю, – поклялся Джей.

Мать отпустила их руки и отвернулась, как будто ей больше нечего было сказать. Джей проводил ее взглядом, потом повернулся к Сакаханне. За недели путешествия и жизни в походном лагере она казалась ему одновременно и доброй знакомой, и верным товарищем, и изысканно незнакомой девушкой на грани женственности, и девственницей, которая станет его женой.

Осторожно, как если бы он пересаживал сеянец, он дотронулся до ее щеки, провел пальцем по линии скулы. Сакаханна задрожала, почувствовав его прикосновение, но не двинулась ни вперед, ни назад. Она позволила ему ласкать ее лицо только мгновенье. Потом она резко повернулась и побежала прочь.

– Возвращайся скорее! – крикнула она.

Джей почти не различал ее в темноте, когда она быстро пошла за матерью, только ее полотняная рубаха светилась в темноте.

– Возвращайся в хорошее время, в сезон урожая, и я встречу тебя и сделаю для тебя большой пир! И мы построим наш дом до того, как придет зима!

– Я вернусь! – повторил Джей.

Она исчезла, на следующий день на рассвете корабль поднял паруса, и он больше не видел ее.

Лето 1638 года, Лондон

Корабль Джея прибыл в лондонские доки на рассвете, в начале апреля.

Сонный Джей, завернувшись в походный плащ и натянув на голову шапку, выбрался из каюты на холодный английский воздух. Бездельничающий возница у причала приторачивал торбу с овсом под морду дремлющей лошади.

– Свободен? – прокричал Джей вниз с палубы.

Тот посмотрел наверх.

– Ага!

– Поднимайся и забери мои вещи! – крикнул Джей.

Возница поднялся по сходням и отшатнулся при виде шевелящейся листвы саженцев и молоденьких деревьев.

– Вещи? – переспросил он. – Да это же целый лес!

Джей усмехнулся.

– Это еще не все, – сказал он.

Вместе они скатили вниз по сходням бочки с влажной землей и подняли их на телегу, тонкие ветви деревьев колыхались над их головами. Потом Джей вынес еще одну бочку с семенами и плодами и наконец свой маленький сверток с одеждой и сундучок с редкостями.

– А я ведь знаю, куда поедем, – сказал возница, забираясь на облучок и хлопнув вожжами по спине лошади, чтобы разбудить ее.

– Куда же?

– Традескантов Ковчег, – с уверенностью проговорил мужик. – Это единственное место в мире, куда можно ехать с половиной леса на телеге.

– Точно, – Джей задрал ноги на борт телеги и поинтересовался: – Какие новости?

Возчик аккуратно сплюнул через борт и съехал на грязную дорогу.

– Ничего нового, – сказал он. – Все только хуже.

Джей ждал.

– Все, что можно есть и пить, облагается налогом, – сказал возница. – Смею сказать, так было и раньше, до того, как вы уехали. А теперь они придумали новый налог, это вообще поганая штука. Корабельный налог берут со всех, независимо от того, как далеко от моря живет человек. Ведь по-хорошему корабельные деньги должны платить порты. Им нужен флот, чтобы защищаться от пиратов. А король заставляет платить все города, даже расположенные в глубине страны. Моя сестра живет в Челтнеме. Чего ради ей платить этот налог? Где она и где море? Но приходится выкладывать денежки.

Джей кивнул.

– Значит, король так и не созвал парламент?

– Говорят, он даже слова этого слышать не желает.

Джей позволил себе удовольствие неодобрительно поцокать языком.

– Если бы он созвал парламент и попросил бы их назначить новый налог, уж они бы ему сказали, что думают о нем как о короле, – смело заявил возница. – Они бы ему сказали, что думают о Тайном совете, которым фактически руководит католическая французская королева, и о дворе, где командуют французы и иезуиты.

– Такого не может быть, – решительно заявил Джей. – Меня не было всего-то пару месяцев.

– Все знают, что Традесканты – верные слуги короля, – неприязненно сказал возница.

– Так оно и есть, – согласился Джей, памятуя частые отцовские предупреждения, что сплетников могут подслушать, и тогда обвинения в измене не избежать.

– Тогда я больше ничего не скажу, – заметил возница. – И посмотрим, как вам самому понравится, когда постучат в вашу дверь и скажут, что объявили монополию на грязь в вашем саду, и если вы захотите что-то там посадить, то за это придется заплатить сборщику налогов десятипроцентный сбор. Потому что именно это и происходит в нашем королевстве во всех ремеслах и в торговле. Король облагает налогами купцов и ремесленников, но не хочет созывать парламент, который обложил бы налогами ренты знати.

Он помолчал, ожидая потрясенной реакции изумленного слушателя. Джей благоразумно хранил молчание.

– Слышали, что шотландцы отказались молиться по новой книге?

– Не может быть!

Возница кивнул.

– Все до единого. Не хотят молитвенник архиепископа Лауда. Говорят, что ни слова оттуда не будут читать. Архиепископ в обиде. Король в обиде. Кто-то говорит, что он их заставит, а кое-кто считает, что он не сможет их заставить. Почему это король должен приказывать, как Господу молиться?!

– Не знаю, – тактично заметил Джей. – У меня не сложилось собственного мнения по этому вопросу.

И с этими словами он надвинул шляпу на глаза и задремал, пока телега, покачиваясь, ползла по знакомой дороге к дому.

Он не поднял шляпу, когда они ехали по Саус-Ламбет-роуд к общинному выгону. Но внимательно осмотрел все вокруг из-под полей.

Все выглядело нормально. Дом его отца по-прежнему гордо высился, отступив от дороги. Через ручей, бежавший вдоль дороги, был перекинут маленький мостик. Это был красивый фермерский дом, построенный по старинке, из дерева. Но с другой стороны к нему было пристроено новое амбициозное крыло, предназначенное отцом под коллекцию редкостей, их знаменитую коллекцию курьезов и диковинок – от огромных до миниатюрных. Позади дома был сад, который делал им имя и зарабатывал им на жизнь. Зал с редкостями смотрел на сад огромными окнами из венецианского стекла.

Джей, следуя давней привычке, уставился в землю, когда телега огибала дом с южной стороны – чтобы не видеть отцовский тщеславный каменный герб, установленный на новом крыле вопреки Гербовой коллегии, да и здравому смыслу. Они не были Традескантами-эсквайрами, никогда ими не были. Но Джон Традескант, его отец, придумал, а потом заказал каменотесу вырезать собственный герб. И никакие слова, которые мог сказать Джей, не могли убедить его снять герб с дома.

Джей направил возницу мимо зала с редкостями, туда, где терраса выходила на аккуратный сад, прямо к конюшне, чтобы можно было разгрузить растения рядом с колонкой и сразу полить их. Помощник конюха выглянул из дверей, увидел колышущиеся верхушки молодых деревьев в телеге, заорал: «Хозяин вернулся!» – и, спотыкаясь, выкатился во двор.

Крик услышали в кухне, в холл выбежала горничная и настежь распахнула перед Джеем заднюю дверь.

Он поднялся по ступеням веранды и вошел в дом. Но тут же отшатнулся в изумлении. Женщина, которой он не знал, с темными волосами, сдержанным выражением лица, с приятной, вызывающей доверие улыбкой, спускалась по лестнице, она замешкалась, когда увидела, что он смотрит на нее, потом уверенно пошла ему навстречу.

– Здравствуйте, – сказала она официальным тоном, слегка кивнув головой, так, как если бы она была мужчиной и ровней ему.

– Вы кто, черт побери? – резко спросил Джей.

Она посмотрела на него с легким смущением.

– Будьте добры, пройдите сюда, – пригласила она Джея в его собственную гостиную.

Перед камином на корточки присела горничная, разводившая огонь. Женщина подождала, пока займется пламя, и быстрым взмахом руки отослала горничную.

– Я – Эстер Поокс, – сказала она. – Ваш отец пригласил меня пожить здесь.

– Зачем? – настойчиво спросил Джей.

Эстер замешкалась.

– Полагаю, вы не знаете…

Она помолчала.

– Мне очень жаль, но я должна сообщить вам, что ваш отец умер.

Он задохнулся и покачнулся.

– Мой отец?

Она кивнула, не говоря ни слова.

Джей упал в кресло и надолго замолчал.

– Конечно, мне не следует этому удивляться… но это ужасное потрясение… я знаю, что ему было много лет, но он всегда был таким…

Она без приглашения взяла кресло, стоявшее напротив него, и тихо села, сложив руки на коленях, ожидая, когда наступит подходящий момент, чтобы рассказать ему больше.

– В конце он не страдал, – сказала она, когда Джей поднял голову. – Он очень устал за всю ту зиму и лег в постель, чтобы отдохнуть. Он умер очень мирно, просто уснул. Мы принесли в его комнату много цветов, он умер, окруженный цветами.

Джей потряс головой, все еще не веря в услышанное.

– Как жаль, что меня здесь не было, – сказал он. – Господи, ну почему меня здесь не было!

Эстер помолчала.

– Господь милостив, – мягко сказала она. – Когда он умирал, ему показалось, что он видит вас. Он все ждал и ждал, когда вы вернетесь, и как раз проснулся, когда открылась дверь в спальню, и решил, что это вы. Он умер, думая, что вы благополучно вернулись домой. Я знаю, что он умер счастливым, думая, что увидел вас.

– Он произнес мое имя? – спросил Джей.

Она кивнула.

– Он сказал: «А, вот и ты наконец!»

Джей нахмурился. К нему вернулся старый страх, что он не занимает первого места в сердце отца.

– Но он назвал меня по имени? Было ясно, что он имеет в виду именно меня?

Эстер снова помолчала, потом посмотрела в кроткое, ранимое лицо мужчины, за которого она намеревалась выйти замуж. Ей не составило труда солгать.

– О да, – решительно подтвердила она. – Он сказал: «А, вот и ты наконец!», потом откинулся на подушки и добавил: «Джей».

Теперь затих Джей, привыкая ко всему услышанному. Эстер наблюдала за ним в молчании.

– Не могу поверить, – сказал он. – Не представляю себе, как я буду жить без него. Ковчег, сады, королевские парки – я всегда работал рядом с ним. Вместе с отцом я потерял и хозяина, и работодателя.

Она кивнула.

– Он оставил вам письмо.

Джей проводил ее глазами, когда она пересекла комнату и вынула запечатанный конверт из ящика стола.

– Думаю, там будет обо мне, – сказала она напрямик.

Джей замер в нерешительности.

– Так кто же вы? – снова спросил он.

Она вздохнула:

– Я – Эстер Поокс. В этом мире я совсем одна. Вашему отцу я понравилась, и мой дядя сказал ему, что у меня хорошее приданое. Я встретилась с ним при дворе. Мой дядя – художник, он выполняет заказы королевы. У меня хорошая семья, все художники и музыканты, у всех покровители среди королевской семьи или среди знати.

Она снова остановилась и улыбнулась.

– Вот только денег немного. Ваш отец подумал, что я вам подойду. Он хотел быть уверенным, что в доме останется кто-то, кто будет воспитывать его внуков и проследит, чтобы они оставались здесь. Он не хотел, чтобы они жили в доме родителей вашей жены. Он подумал, что мне следует выйти за вас замуж.

У Джея пропал дар речи.

– Он нашел мне жену? Я – взрослый человек, мне тридцать лет, и он нашел мне жену, как будто я мальчишка! И он выбрал вас?

Эстер посмотрела ему прямо в лицо.

– Я не красавица, – сказала она. – Полагаю, ваша жена была прелестна. Френсис – такая очаровательная девочка, и все говорят, она похожа на мать. Но я могу вести дом и могу вести бизнес. Я люблю растения, деревья и сад. И мне нравятся дети, мне нравятся ваши дети. Захотите ли вы жениться на мне или нет, я бы хотела остаться другом детей, особенно Френсис. Я была бы совсем не против выйти за вас замуж и не стала бы предъявлять к вам больших требований. У меня нет больших ожиданий.

Она помолчала.

– Это было бы соглашение, устраивающее нас обоих, – сказала она. – И у вас освободились бы руки, чтобы посвятить себя саду в королевском дворце Отлендса или снова уехать за границу и знать, что здесь все в порядке.

Джей перевел глаза с нее на письмо.

– Это просто возмутительно! Не успел я переступить порог родного дома, как узнаю, что мой отец умер и что женщина, которую я ни разу в жизни не видел, считает себя практически помолвленной со мной. Да и вообще…

Он замолчал.

– У меня другие планы.

Она серьезно кивнула.

– Все было бы легче, если бы он был жив и сам объяснил бы вам все, – сказала она. – Но вы ни в коем случае не помолвлены. Это вам решать. Я вас оставлю. Читайте письмо. Вы желаете, чтобы я разбудила детей и прислала к вам?

Джей растерялся.

– Они здоровы?

Она кивнула.

– Френсис очень горюет по дедушке, но оба абсолютно здоровы.

Джей в замешательстве потряс головой.

– Приведите их ко мне, когда проснутся, – сказал он. – Нет необходимости будить их раньше. Я пока почитаю письмо отца. Мне нужно время. Я ведь чувствую…

Он помолчал.

– Всю жизнь он руководил мною и контролировал меня! – с внезапным раздражением воскликнул он. – И как раз в тот самый момент, когда я почувствовал полную независимость после его смерти, оказывается, он уже распланировал для меня будущее.

Она приостановилась у двери, положив руку на бронзовую дверную ручку.

– Он не собирался приказывать вам, – сказала она. – Он думал, что, наоборот, я дам вам свободу, а не превращусь в бремя для вас. Он очень четко сказал мне, что ваше сердце похоронено с вашей первой женой и что вы никогда не сможете полюбить ни меня, ни какую-нибудь другую женщину.

Джей ощутил глубокое чувство вины.

– Я никогда не полюблю другую женщину вместо моей жены, – осторожно сказал он. – Джейн невозможно заменить.

Она кивнула, она думала, что он ее предупреждает. Она не понимала, что он говорит эти слова самому себе, упрекая себя за то безудержное чувство свободы, за ту радость, которые он пережил с молодой девушкой в лесах так далеко от дома, от груза ответственности и рутины обычных дней.

– Я не надеюсь на любовь, – просто сказала Эстер, возвращаясь в затемненную комнату. – Я думала, что мы можем помочь друг другу. Я думала, мы могли бы стать… товарищами.

Джей посмотрел на Эстер. И впервые увидел ее, стоящую в дверях, обрамленную рамой темного дерева. Он увидел простое лицо, гладкий белый чепец, умные темные глаза и крепкую линию скул.

– Да что же могло навести его на эту мысль? – спросил Джей.

– Полагаю, что я, – сказала она со слабым проблеском улыбки. – Меня бы это очень устроило. Возможно, когда пройдет первое удивление, вы подумаете, что и вам это подойдет.

Он проводил ее глазами, и, когда она закрыла дверь, он вскрыл письмо.

Мой дорогой сын!

Я составил завещание, по которому Ковчег полностью остается тебе. Надеюсь, он принесет тебе много радости. Надеюсь, Малыш Джон получит его после тебя, как ты получаешь его от меня, и имя Традескантов всегда будет что-то значить для людей, любящих свои сады.

Если я уже умру, когда ты вернешься, оставляю тебе свою любовь и благословение. Я собираюсь присоединиться к твоей матери и к двум моим господам, сэру Роберту и герцогу. Я готов к этому путешествию. Не горюй обо мне, Джей, я прожил долгую жизнь, и такой жизни многие могут позавидовать.

Молодая женщина по имени Эстер Поокс – весьма благоразумная особа, и у нее недурное приданое. Я говорил с ней о тебе и верю, что из нее получится хорошая жена для тебя и хорошая мать для детей. Не могу сказать, что она – вторая Джейн, потому что второй Джейн никогда быть не может. Но она – откровенная, добрая молодая женщина, и я думаю, что тебе именно такая и нужна.

Конечно, решать тебе. Но если бы я дожил до дня твоего возвращения, я бы представил тебе ее с моими наилучшими рекомендациями.

Прощай, мой сын, мой дорогой сын.

Джон Традескант

Джей сидел и смотрел, как мерцают и вспыхивают тлеющие поленья в камине, превращаясь в ажурное кружево сухого пепла.