Текст книги "Земля надежды"
Автор книги: Филиппа Грегори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]
– Это было нечто большее.
Она тряхнула головой.
– Я – замужняя женщина, – сказала она. – Я не считаю себя брошенной или вдовой. Пока я не услышу от самого Джона, что он никогда больше не вернется домой, я буду считать себя его женой.
На секунду она посмотрела на него, как будто умоляла, чтобы он возразил ей.
– Вы можете думать, что он покинул нас навсегда, но я уверена, он вернется. Здесь его дети, здесь редкости, здесь сад. Он никогда не бросит наследство Традескантов.
Александр ничего не отвечал, лицо его было очень серьезным.
– Он ведь никогда нас не бросит, – повторила она с гораздо меньшей уверенностью в голосе. – Ну, скажите!
Прежде чем он смог ответить, она поднялась с кресла и быстро подошла к окну своей легкой, решительной походкой.
– И если вы думаете, что он там умрет и никогда не вернется, должна сказать вам, что я все равно считаю своим долгом остаться здесь и охранять дом и сад, которые унаследует Джонни, когда станет взрослым. Я обещала отцу Джона беречь этот дом и детей. Ничто не может освободить меня от этого обещания.
– Вы меня не поняли, – выпалил он. – Простите. Я сделал предложение не вам.
Она обернулась, услышав его слова. Свет окна был за ее спиной, поэтому Александр не мог ясно видеть ее лицо.
– Что?
– Я думал о Френсис.
– Вы делаете предложение Френсис?
Недоверие, прозвучавшее в ее голосе, заставило его вздрогнуть, словно от боли. Он кивнул, не говоря ни слова.
– Но вам пятьдесят пять!
– Пятьдесят три.
– А она – ребенок.
– Она – молодая женщина и готова к замужеству, а времена сейчас опасные и трудные.
Эстер помолчала, потом отвернулась. Он увидел, как она слегка сгорбилась, как будто защищаясь от оскорбления.
– Я прошу прощения. Вы наверняка думаете, что я полный идиот.
В три быстрых шага он пересек комнату и повернул ее к себе, держа на расстоянии вытянутой руки, чтобы видеть ее лицо.
– Я думаю о вас, и всегда думал о вас как об одной из самых отважных женщин, которых когда-либо встречал. Женщин, достойных любви. Но я знаю, Джон к вам вернется, и знаю, вы любите его со дня вашей свадьбы. Я думаю о вас сейчас так, как буду думать всегда, как о самом дорогом друге.
Эстер в ужасном смущении смотрела в сторону.
– Благодарю вас, – прошептала она. – Пожалуйста, дайте мне уйти.
– Моя робость и тупость привели вас к тому, что вы меня неправильно поняли, – решительно заявил он. – Пожалуйста, не сердитесь на меня и не сердитесь на себя.
Она вывернулась из его рук.
– Я чувствую себя такой дурой! – воскликнула она. – Отказывая предложению, которое было сделано не мне. Но вы и сами дурак!
Она вдруг вновь обрела силу духа.
– Рассчитываете, что можете жениться на девочке, которая только что выросла из короткого платьица.
Он направился к двери.
– Если позволите, я прогуляюсь по саду, – сказал он. – И мы вернемся к нашему разговору позже.
Он вышел, не добавив к сказанному ни слова, Эстер увидела в окно, что он прошел вдоль террасы на южную сторону дома и спустился в сад.
Сад стоял во всем великолепии середины мая. В отгороженной стенами части сада, где росли фруктовые деревья, за массой розовых и белых соцветий, такой же плотной, как взбитые сливки с розовым сахаром на пудинге, не было видно неба.
Длинные дорожки в цветнике омывались волнами нарциссов и тюльпанов красного, золотого и белого цветов. Каштановая аллея была в расцвете красоты, толстые свечи распускались белыми соцветиями, изящно тронутыми розовым. На стенах по правую руку уже сгибались под цветением выращенные на шпалерах смоковницы, персики и вишни, роняя лепестки на цветочные клумбы, как снег, идущий не по сезону.
За спиной Эстер открылась дверь в гостиную, вошла Френсис с кружкой эля для Александра.
– Он ушел?
– Ты сама прекрасно видишь! – огрызнулась Эстер.
Френсис поставила кружку, не пролив ни капли, и повернулась, чтобы внимательно осмотреть сердитое лицо мачехи.
– Что он такого сделал, что так огорчил тебя? – спокойно спросила она.
– Он сказал нечто смехотворное, я вообразила нечто смехотворное и теперь чувствую себя… чувствую себя…
– Смешной? – Френсис была вознаграждена яростным взглядом, полным раздражения.
Эстер отвернулась от девочки и продолжила смотреть в окно. В толстом стекле она одновременно могла видеть и Александра, прогуливающегося по саду, и отражение своего лица. Она выглядела мрачной. Она выглядела женщиной, из последних сил борющейся с бесконечными заботами, но все-таки храбро воюющей с ними.
– Что такого он сказал, что показалось тебе смехотворным? – ласково спросила Френсис.
Она подошла к мачехе, встала рядом, обвила рукой ее талию. Эстер увидела чистое прелестное личико рядом со своим изможденным лицом. И ощутила острый укус зависти из-за того, что ее собственная красота уже в прошлом, но в то же самое время в душе ее сияла радость, что она вырастила из нелюбимой, испуганной маленькой девочки это редкостно прекрасное существо.
– Он сказал, что ты – взрослая молодая женщина, – произнесла Эстер.
Она чувствовала Френсис, стоявшую рядом. Девочка уже не была девочкой, грудь у нее налилась, изгиб талии подходил для того, чтобы на него легла мужская рука, она потеряла жеребячью подростковую длинноногость. Она стала – и это видел Александр, но не видела мачеха – молодой женщиной.
– Ну да, – сказала Френсис, как человек, подтверждающий очевидную истину.
– Он сказал, тебе нужно выйти замуж, – добавила Эстер.
– Ну, разумеется. Думаю, когда-нибудь это случится.
– Он сказал, не когда-нибудь, а чем скорее, тем лучше, – возразила Эстер. – Потому что времена сейчас опасные. Он считает, что тебе нужен муж, который будет заботиться о тебе.
Эстер ожидала, что Френсис отодвинется и расхохочется своим беззаботным смехом. Но девушка положила голову на плечо мачехи и задумалась.
– Знаешь, думаю, я была бы не против, – спокойно сказала Френсис.
Эстер отодвинулась, чтобы посмотреть на нее.
– Мне ты все еще кажешься маленькой девочкой.
– Но я молодая женщина, – заметила Френсис. – И когда я прохожу по Ламбету, мужчины кричат мне вслед и называют всякими словами. Если бы папа был дома, тогда все было бы по-другому, но его нет, и он пока не думает возвращаться, ведь так?
Эстер покачала головой.
– У меня нет от него известий.
– Значит, если он пока не возвращается домой, а война продолжается, и все вокруг остается таким неспокойным…
– То что тогда? – спросила Эстер.
– Если жить нам не станет легче, я бы хотела выйти замуж, чтобы муж заботился обо мне, и о тебе, и о Джонни. Думаю, нам нужен мужчина в доме. Думаю, нам нужен мужчина, чтобы заботиться о нас.
Наступило долгое молчание. Эстер смотрела на красивое лицо своей падчерицы и думала, что первое из ее обещаний деду девочки, Джону Традесканту, почти выполнено. Она вырастила из его внучки красивую женщину, и через год или два ей останется заботиться только о Джонни и о сокровищах Ковчега.
Александр Норман гулял в саду почти час, прежде чем вернуться в дом к обеду. Он нашел Эстер в гостиной. Она накрывала на стол, а Френсис помогала ей. Джонни показывал посетителю выставку.
– Похоже, я тут кое-что для вас продал, – запросто сказал Александр, входя в дверь.
Эстер подняла на него глаза и с облегчением увидела на его лице прежнюю знакомую ободряющую улыбку.
– Молодой человек из Кента интересовался фруктовыми деревьями. Я горячо расхвалил ему сливы Джона и передал с рук на руки вашему садовнику. Когда я уходил, он выписывал заказ на два десятка деревьев и обещал заплатить золотом.
Френсис засмеялась и захлопала в ладоши.
– Чудесно, дядюшка Норман! Теперь нам осталось только научить тебя полоть, и ты сможешь приходить и работать у нас каждый день.
– Двадцать деревьев – очень хорошая сделка, – согласилась Эстер. – Особенно сейчас, когда никто не думает о садоводстве. Вы сказали, что ему придется самому вывозить деревья?
– Сказал. Я знаю, сейчас вы не занимаетесь доставкой.
– Даже если бы я могла кого-нибудь отпустить, все равно отказалась бы. Я не могу рисковать лошадью и повозкой.
Эстер повернулась к Френсис:
– Приведи Джонни и скажи кухарке, что можно подавать обед.
Френсис кивнула и вышла из комнаты.
Александр протянул руку.
– Я прощен за свою глупость?
Эстер пожала его руку.
– А вы должны простить меня. Это непростительно глупая ошибка. Если бы у меня было побольше опыта в таких делах, я бы знала, как обычно мужчина делает предложение женщине.
Он улыбнулся и на мгновение задержал ее руку в своей.
– А что вы решили о будущем Френсис?
Эстер покачала головой и убрала свою руку.
– Она еще слишком молода, – упрямо сказала она. – Спросите снова через год или два. Я должна предупредить вас, что мне бы больше хотелось видеть ее с молодым мужем в собственном маленьком домике, начинающую независимую жизнь.
Он кивнул.
– Я понимаю. Но молодые люди нынче не самый надежный выбор. Независимо от того, роялист он или за парламент, его могут призвать под господские знамена, к тому же в нашем королевстве не осталось больше маленьких домиков, где молодые люди могут быть уверены, что их оставят в покое.
– Когда кончится война…
– Когда кончится война, мы будем знать, где ей искать мужа – при дворе или в парламенте. Но что, если все это будет тянуться годами? Говорю вам, кузина, что в Тауэре есть склады, обещанные армии парламента, и точно такие же для роялистов. И вооружения с боеприпасами там хватит еще на двадцать лет войны. Не похоже, что парламент согласится сдаться. Для них это все равно что подписать себе смертный приговор за измену. А король не тот человек, чтобы согласиться на договоренности с ними.
Эстер кивнула. По лицу было видно, что ее снедает беспокойство.
– Если ей будет угрожать опасность, я пришлю ее к вам, – пообещала она. – Я знаю, вы о ней позаботитесь.
Александр поклонился легким официальным поклоном.
– Я жизнь за нее отдам, – просто сказал он. – Я люблю ее так сильно, что ее интересы для меня важнее собственных. Если наступит мир или если она влюбится в ровесника, который сможет обеспечить ее безопасность, я не буду стоять у нее на пути и никогда не напомню вам об этом разговоре.
Спустя несколько дней после визита Александра Нормана Эстер, выглянув из окна, заметила какого-то незнакомца, проскользнувшего из-за угла дома к кухонной двери. Она отошла от очага, сняла грубый фартук из мешковины и пошла узнать, что ему надо.
Он стоял на крылечке в заднем дворе.
– Госпожа Джон Традескант? – спросил он.
По спине у Эстер пробежали мурашки.
– Да, – ровно ответила она. – А кто ее спрашивает?
Он проскользнул внутрь, так что оказался уже на кухне.
– Закройте дверь, – прошептал он.
Эстер не шевельнула пальцем, чтобы подчиниться ему.
– У меня работает здоровенный слуга, и он здесь неподалеку, услышит меня, если понадобится, – сказала она. – И половина соседей сбегутся, если я позову. Поэтому говорите, что у вас за дело ко мне! И побыстрее.
– Дело не мое. Короля.
Эстер ощутила ужас, как удар в живот. Она медленно закрыла дверь.
– Входите. – Она провела пришельца в зал с редкостями.
– Нас могут подслушать? – спросил он, оглядываясь по сторонам, но не замечая развешанных флагов, подвешенных к потолку скелетов птиц, голову кита и полированные шкафы, набитые редкостями.
– Только если я начну визжать, – с мрачным юмором сказала Эстер. – Хорошо, так в чем же дело?
Мужчина сунул руку в карман камзола, и в ней блеснуло золото.
– Узнаете это?
Это было одно из любимых колец короля. Эстер много раз видела это кольцо на его пальце.
– Да.
– Я здесь по приказу дамы – не будем называть ее по имени, – которой даровано право на проведение военного набора в Лондоне. Вы понимаете, что это означает?
– Не имею ни малейшего представления, – ответила Эстер, не пытаясь помочь ему.
– Это призыв. Призыв под знамена короля. Когда наша армия будет стоять у ворот города, этот документ зачитают в Уайтхолле. Вам предстоит сыграть во всем этом свою роль. Вашему мужу надлежит объявить волю короля в Ламбете, и у него будет право увольнять верноподданных короля с военной службы, когда он получит такую команду.
– Что за дама? – напрямик спросила Эстер.
– Я же сказал, мы не будем называть ее по имени.
– Если она просит меня рисковать своей шеей, то может хотя бы сказать, как ее зовут, – настаивала Эстер.
Он поднес губы к ее уху, и Эстер учуяла знакомый запах сандалового дерева, именно так обычно благоухали напомаженные волосы молодых придворных.
– Леди д’Обиньи, – прошептал он. – Прекрасная дама и вдова героя. Ее супруг пал при Эджхилле, и король доверил ей созвать роялистов Лондона, чтобы сражаться за него. А она доверяет вам.
Эстер ощутила глубочайшее облегчение, подумав о том, что Джон далеко отсюда.
– Сожалею, – поспешила ответить она. – Мой муж в Виргинии, собирает редкости и занимается своей плантацией.
– Когда он вернется?
Она пожала плечами:
– Я не знаю.
Он выругался и сделал пару поспешных шагов прочь.
– А что же нам тогда делать? – вопросил он. – Господин Традескант должен был обеспечить наше влияние в Ламбете и в прибрежных районах. Мы рассчитывали на него.
– Вы рассчитывали на то, что он будет обеспечивать безопасность короля, и не удосужились разузнать, дома ли он? – не веря в то, что услышала, спросила Эстер. – Вдруг он болен, умер от чумы или переметнулся на другую сторону!
Мужчина бросил на нее быстрый сердитый взгляд.
– Война – это азартная игра! – сказал он высокопарно. – Иногда риск оправдывается, иногда нет. Я ставил на то, что он здесь, в добром здравии и сохраняет верность своему господину.
Эстер покачала головой.
– Верность он не нарушал. Но полезным вам он быть не может.
– А его сын?
– Джонни нет еще и десяти лет.
– А вы сами? Уж наверное, у вас есть определенное влияние на местное население? Ваш дом можно использовать как сборный пункт. Я могу прислать вам офицера, чтобы сформировать отряд, а ваш отец… у вас есть отец?
Эстер покачала головой:
– Ни отца, ни влияния. Я здесь недавно, – сказала она. – Я – вторая жена господина Традесканта. Мы женаты всего четыре года. У меня здесь нет друзей. И семьи у меня тоже нет.
– Но кто-то же должен это сделать! – взорвался он. – Кто-то же должен отвечать за прибрежные районы и Ламбет!
Эстер снова покачала головой и направилась к входной двери.
Роялистский заговорщик с несчастным видом поплелся за ней.
– Может, обратиться к кому-нибудь из епископского дворца? А как насчет местного викария?
– Как вы, возможно, знаете, архиепископ в Тауэре как раз за свою верную службу королю. Все его слуги давным-давно разбежались.
Эстер открыла перед ним дверь.
– А здешний викарий из индепендентов. Он одним из первых начал проповедовать против реформ архиепископа Лауда.
Визитер был не против задержаться еще, но она вывела его из дома.
– Я свяжусь с вами, если нам понадобится надежный дом на этой стороне реки, – пообещал он. – У вас есть лошади или сараи, где мог бы укрыться небольшой отряд конников?
– Нет, – сказала Эстер.
Он снова помедлил и глянул ей прямо в лицо проницательным взглядом. Эстер почувствовала внезапный страх, она посчитала его за глупца, но живой, оценивающий взгляд, которым он окинул ее, отнюдь не был взглядом глупца.
– Я все-таки верю, что вы за короля, госпожа Традескант, – сказал он, и в его голосе была слышна угроза. – Когда король вернется в Лондон, ему понадобится поддержка верных слуг. Вам придется предоставить ваш дом в его распоряжение.
– Я ничего в этом не понимаю, – слабым голосом проговорила Эстер. – Я просто присматриваю за домом и садом в отсутствие мужа…
– По всей стране полно жен и вдов точно в таком же положении, как и вы, – резко сказал он. – И они не забывают, кому хранят верность. Вы за короля? Или нет?
– За короля, – без всякого энтузиазма ответила Эстер.
– Значит, его величество потребует ваших услуг! – сказал таинственный посетитель. – Можете на это рассчитывать.
Он кивнул ей, повернулся и пошел через маленький подъемный мостик через ручей на обочине дороги в Ламбет. Эстер смотрела, как он удалялся широкими шагами, плащ развевался, перья качались на шляпе, благородный дворянин и кавалер с головы до пят. Эстер захлопнула дверь перед своим страхом и посланником короля.
Она ненадолго задумалась, потом вернулась в гостиную и написала письмо Александру Норману.
Может статься так, что мне понадобится ваша помощь. Пожалуйста, сообщите, есть ли по соседству с вами чума. Вполне вероятно, я соберусь приехать и погостить у вас несколько дней.
Она запечатала записку и прошла через кухню. Садовник Джозеф как раз обедал там хлебом с беконом.
– Можешь отвезти это кузену Норману в Олдгейт? – спросила Эстер.
Джозеф вытер рот тыльной стороной ладони.
– Я сегодня днем как раз собирался срезать листья с ранних тюльпанов, – сказал он.
Эстер в неуверенности помолчала. В Ковчеге было мало чего более ценного, нежели тюльпаны.
– Даже если и так, – сказала она. – Думаю, письмо важнее. Отдай только ему, прямо в руки, и дождись ответа.
Джозеф вернулся с ответом, когда уже начало темнеть.
Эстер сидела на террасе перед домом, наслаждаясь закатом и тем, как медленно сгущались сумерки. В тихом полумраке сад являл собой заколдованное место. В нижнем саду яблоневый цвет клубился, словно туман, вокруг крон деревьев, дневной насыщенный цвет тюльпанов померк, и они светились на своих клумбах, как белые чаши.
Эстер подумала о Джоне Традесканте, старом человеке, которого она встретила и который вверил ей заботу о своих внуках, и подумала, что сад был его памятником, точно так же, как и резной камень на могиле в церковном дворе.
– Он ничего не писал, он сказал мне все на словах.
Неожиданно появившийся перед ней Джозеф заставил ее подпрыгнуть на месте.
Эстер прижала руку к груди.
– Как ты меня напугал! Вышел из сумерек, как призрак!
– Он сказал: «Чумы нет. Комнаты готовы. Как только соберетесь».
Слушая доклад нахмурившегося от напряжения Джозефа, Эстер улыбалась.
– Это все?
– Абсолютно. Я заучил наизусть, а он заставил меня повторить раз двадцать, прежде чем отпустил обратно.
– Спасибо тебе, – сказала Эстер. – Джонни, Френсис и я – все поможем тебе завтра с тюльпанами.
Он кивнул и пошел на задний двор, к колодцу во дворе и к кухонной двери. Эстер осталась одна, глядя на то, как последний свет покидает верхушки деревьев и кивающие цветы. Когда стало холодно, она встала и пошла к двери.
– Джон, – тихо сказала она, – как жаль, что тебя нет дома.
Лето 1643 года, Виргиния
С того момента, как он попал в деревню индейцев, жизнь Джона потекла таким же строго установленным порядком, как и плавно-равномерная жизнедеятельность его английского дома.
По утрам мальчик Сакаханны будил его, принося гладкую черную миску с горячей водой для умывания. Выйдя из хижины на холодный рассвет, Джон видел, как племя направлялось к реке для утренней молитвы.
Когда они возвращались, Джон искал взглядом в этой процессии Сакаханну. Она шла с оживленным лицом, с одной стороны от нее двигался муж, с другой – его сын, а на спине она несла привязанного младенца. Мальчик был просто тенью Сакаханны, и, казалось, она всегда знала, где он в данный момент находится, даже не оглядываясь посмотреть. Было очевидно, что, когда она вышла замуж за его отца и усыновила мальчика, она создала с ним связь, простиравшуюся на любое расстояние и такую же ощутимую, как реальное прикосновение.
Прежде чем мальчика кормили завтраком, он должен был выполнить урок по стрельбе в цель. Сакаханна отрывала от дерева клочок мха и подбрасывала в воздух. И пока маленькая стрела не пронзала падающий мох, завтрака мальчику было не видать. Иногда Сакаханна с мальчиком проводили под деревьями много времени, и требовалось три, четыре, пять попыток, прежде чем Джон слышал короткую похвалу и видел, как ее пальцы быстро касались его темноволосой головенки.
– Он лишился матери, когда был совсем маленький, – объяснила она Джону. – Ему так многому надо еще научиться.
– А почему отец не учил его? – спросил Джон.
Уж очень соблазнительной была возможность пожаловаться на мужа Сакаханны, заставить его глупо выглядеть в ее глазах. Но она просто вскинула голову и засмеялась.
– Выпустить ребенка в этот мир – это забота женщины, – просто сказала она. – Мужчина не может этого делать.
Когда солнце вставало и согревало воздух, они собирались и завтракали фруктами, орехами или жидкой кашицей из кукурузной муки и ягод. Стояло как раз самое голодное время, когда зимние припасы уже почти все подъели, а летний урожай еще не созрел. Но даже сейчас в деревне никто не оставался голодным.
Хранилища припасов заполнялись в течение всего плодородного, богатого урожайного сезона, а потом делались еще и дополнительные запасы. Кроме того, был еще огромный амбар, заполненный объемистыми тазами с сушеными бобами, внушительными плетеными мешками с сушеной кукурузой, кадками в человеческий рост, набитыми орехами. Джон тихо удивлялся, почему бы им не открыть магазин. Но никто не хотел обсуждать с ним эту тему.
После завтрака мужчины натягивали тетивы на луки, смазывали маслом тела, стягивали волосы на затылке, раскрашивали лица и отправлялись все вместе на охоту.
Джон наблюдал за смеющимся товариществом охотников, понимая, что он сам всегда будет аутсайдером. Мужчины не разговаривали с ним, он даже не знал, понимали ли они английский язык.
Женщины понимали все, что он говорил, но отвечали кратко. Неизбежно Джон мало-помалу осваивал ритм речи повхатанов, запоминал отдельные слова и имена. Он наблюдал за мужчинами, понимая, что они планируют охоту.
Муж Сакаханны был среди всех, в самом сердце подготовки. Он был известен как умелый охотник, который мог в одиночку, без помощи других охотников добыть оленя. Другие воины могли уложить оленя умело пущенной стрелой в тот момент, когда зверя гнали от одного убежища к другому прямо на них. Но муж Сакаханны мог набросить шкуру оленя на плечи, привязать к голове рога и двигаться искусно и похоже на оленя – то танцующими шажками, то нервно потряхивая головой, внезапно замирая, как красавец-олень. Так он мог бродить среди стада оленей и выбирать жертву из тех, кто пасся рядом с ним.
Должно быть, его благословил олений бог, раз он мог вытворять такие трюки. К мужу Сакаханны относились с любовным уважением, и именно он решал каждый раз, куда воины племени отправятся на охоту. Даже имя отражало его сущность. Его звали Аттон – стрела.
Пока мужчины готовились покинуть деревню, женщины собирали детей и сельскохозяйственные инструменты и отправлялись на поля полоть и ухаживать за урожаем. Хотя Джон был еще слаб и оставался под особым покровительством Сакаханны, он шел с ней и наблюдал за тем, как сажают семена. Их посевы были расположены на поле, грубо расчищенном пожаром. Они не трогали пни, оставляли даже большие живые деревья и сажали вокруг них. Края поля были неровными, останавливаясь там, где остановился огонь.
Этот беспорядок оскорблял эстетическое чувство Джона, требовавшее, чтобы аккуратное поле лежало на ландшафте ровным квадратом, чтобы все его линии были четко и ясно прочерчены, разделены изгородями и канавами.
– Но вы же можете попросить мужчин помочь вам выкорчевать пни, – предложил он Сакаханне. – Времени это займет немного. Тогда вы сможете расположить свои посевы ровными рядами. А пни, если их так и оставить, снова начнут расти на следующий год, и, значит, вам придется всю работу делать заново.
– Мы и хотим, чтобы деревья выросли снова, – сказала она. – Мы не хотим сеять на одном и том же поле дольше одного сезона.
– Но если бы вы расчистили его как следует, то могли бы пользоваться им годами, – настаивал Джон. – Вам не нужно было бы переходить с места на место. Вы могли бы обрабатывать одни и те же поля и жить в деревне на одном и том же месте.
Она решительно тряхнула головой.
– Когда земля работает на нас, она устает, – сказала Сакаханна. – Мы посадим здесь поле, а потом освободим землю. Мы перейдем на другое место. Если сеять кукурузу три года подряд на одном и том же поле, то на третий год урожая не будет. Земля устает от голодных людей. Ей необходим отдых, точно так же, как женщине с младенцем, которого она кормит грудью. Ей нужно какое-то время побыть одной. Она не может кормить все время.
– Белые люди сажают на одних и тех же полях и возвращаются к ним год за годом, – заметил Джон.
– Белые люди сажали так раньше, – поправила она его. – А сейчас повсюду вокруг Джеймстауна они видят, что земля устает от них. Земля устает от голодного белого рта, который ест, и ест, и ест, и никак не насытится, и не желает переходить на другое место.
Она перешла на соседний рядок со своей палкой-мотыжкой. В каждую ямку она опускала четыре зернышка кукурузы и два семечка бобов. За ней шла другая женщина, которая сеяла семена тыквы. Позже под этими ростками они посадят быстрорастущие лозы маракуйи с сочными, утоляющими жажду плодами.
Джон подобрал подходящую палочку и присел рядом.
– Я помогу, – сказал он.
Сакаханна не смогла подавить смешок, увидев эту картину, а потом покачала головой.
– Это женская работа, только женщины делают это.
– Я умею. У себя в стране я садовник. Я могу сажать.
Но Сакаханна все равно отказывалась от помощи.
– Я знаю, что ты умеешь. И любой мужчина-повхатан сумеет сделать это, если придется. Но женщинам нравится делать это. Это их работа.
– Служить мужчинам? – спросил Джон, думая о сладостном безделье мужчин.
Когда мужчины возвращаются в лагерь с охоты, их уже ждет обед, поля прополоты и засеяны, дома чисто выметены, парные нагреты и подготовлены.
Она бросила на него быстрый насмешливый взгляд из-под темных бровей.
– Потому что земля и женщины едины, – прошептала она. – И именно в этом сила нашего племени, а не в военных советах или охотничьих отрядах. Только у женщин есть власть заставлять все расти и рожать детей. Остальное – просто табачный дым.
Джон почувствовал, что его взгляд на мир, его уютный взгляд на мир сдвинулся и закачался.
– Да нет же, власть принадлежит мужчинам, – сказал он. – Бог создал их по своему образу и подобию.
Она посмотрела на него, как будто он шутил.
– Ты можешь верить, что твой бог поступил именно так, – вежливо сказала она. – Но мы – дети Зайца.
– Зайца?
Она перестала работать и присела на корточки.
– Я расскажу тебе эту историю, как будто ты мой маленький ребенок, – сказала она с улыбкой. – Слушай. В самом начале не было ничего, только темнота и звук бегущей воды, и тогда из темноты вышел великий Заяц и сотворил мужчину и женщину.
Джон тоже присел на корточки рядом с ней и смотрел, как улыбка перебегает от ее глаз к губам, как ее волосы ниспадают на обнаженные плечи.
– Они были голодны. Мужчины и женщины всегда голодны. И тогда он посадил их в сумку, чтобы они сидели там, пока он не сможет накормить их. И он побежал сквозь тьму, а сумку крепко зажал во рту. И где он бежал, там появлялась земля и вода, и большие олени, чтобы ходить по этой земле, пить эту воду и кормить только что сотворенных мужчину и женщину. И везде, где он бежал, из темноты появлялись огромные рты, хотевшие мяса. И эти рты яростно клацали зубами из темноты на него и на сумку, которую он нес. Но везде, где он бежал, эти рты пропадали в темноте, и наконец для него уже стало безопасным делать то, что он хотел.
Джон ждал.
Сакаханна улыбнулась.
– Вот тогда и только тогда он открыл сумку и выпустил мужчину и женщину. Мужчина побежал охотиться на оленя. Мужчина обладает всем великолепием оленя. Именно этого он и хотел. Но женщина…
Она замолчала и чуть улыбнулась.
– …Женщине досталось все остальное.
Еще год тому назад Джон назвал бы такую историю языческой сказкой, полной ереси и чепухи. Но сейчас он слушал и кивал.
– Женщинам досталось все остальное?
– Все, кроме охоты и войны.
– И что же мне тогда делать? – спросил он ее.
Сакаханна на мгновение показалась удивленной, как будто одним ловким вопросом он перевел разговор совсем в другую плоскость.
– Ты выздоровеешь, – медленно сказала она. – А потом тебе нужно будет решить.
– Решить?
– Где ты хочешь жить? Каким человеком ты хочешь быть?
Джон помедлил с ответом.
– Я думал, я выздоровею и вернусь домой, на свои поля у реки.
Она покачала головой.
– Сейчас ты уже должен понимать, что не можешь жить там, – ласково сказала она. – Ты не можешь жить там один. Сейчас ты уже должен понимать, что ты не сможешь выжить на этой земле один. Ты бы умер там, любовь моя.
Слова любви выскользнули, она вспыхнула и прикусила губу, как будто хотела забрать их обратно.
– Я думал… я думал, что нужно будет взять слугу или раба. Я думал…
Он запнулся.
– Я думал, может, ты пойдешь со мной?
– Как служанка? Как рабыня?
Она полоснула по нему гневным взглядом.
– Я хотел сказать, что мне нужен кто-то, чтобы работать на меня, – поправился Джон. – Я молился, чтобы ты пришла ко мне, с того самого момента, как ступил на эту землю. Я имею в виду и слугу, и тебя.
– Я никогда больше не лягу спать под крышей белого человека, – решительно сказала Сакаханна. – Я приняла решение, я остаюсь со своим племенем.
Джон вскочил на ноги и зашагал взад и вперед.
– Тогда мне здесь нечего делать, – вскричал он. – Я приехал для того, чтобы начать тут новую жизнь, обрабатывать целинную землю, найти тебя. А ты говоришь мне, что я не могу ни пахать, ни полоть. Что я не могу содержать себя и даже не могу сохранить огонь. Я не могу забрать тебя от твоего племени, не могу взять тебя к своему племени. Я оказался глупцом, попытавшись убежать от одной жизни ради другой и все равно ничего не добившись.
От небольшого навеса, где играли дети, донесся плач.
Сакаханна оглянулась, прислушиваясь, не ее ли ребенок плачет. Они услышали, как какая-то другая женщина отозвалась на призыв ребенка, поднялась с колен и пошла посмотреть на плачущего малыша. Сакаханна вернулась к своей работе, подобрала мотыжку, вырвала маленький сорняк из грядки. Не поворачивая головы, чтобы посмотреть, слушает ли Джон, она очень тихо заговорила с ним.
– Возможно, ты смог бы быть со мной, – медленно сказала она. – Оставить своих и присоединиться к моему племени.
– Я не могу жить здесь, Сакаханна, видеть тебя каждый день, – мягко сказал Джон. – Я хочу тебя, Сакаханна. Я не вынесу жизни рядом с тобой, не смогу спать каждую ночь один, зная, что ты всего лишь в шаге от меня.
– Я знаю, – сказала она так тихо, что ему пришлось наклониться вперед, чтобы услышать ее слова.
Но руки ее все работали, деревянная мотыжка вонзалась в мягкую землю, и семена проскальзывали сквозь пальцы быстро и аккуратно.
– Я могла бы попросить мужа отпустить меня.
– Отпустить тебя? – недоверчиво переспросил Джон. – Это возможно?
– Может, он и согласится, – ровным голосом сказала она. – Если я так захочу.
