Текст книги "Земля надежды"

Автор книги: Филиппа Грегори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Филиппа Грегори
Земля надежды

Посвящается Энтони

Зима 1638 года, в море

Его разбудили звуки движущегося корабля – поскрипывание шпангоутов, ноющие вздохи полных парусов, внезапный треск блоков от рифления, резкие команды и грохот сапог по палубе прямо над лицом. Море постоянно атаковало крошечный корабль ударами волн о нос. Корабль со стоном взбирался на одну волну, потом неуклюже переваливался с борта на борт и встречал удар следующего вала…

Шесть долгих недель он засыпал и просыпался под это непрерывное назойливое грохотанье, и теперь оно казалось ему знакомым и успокаивающим. Эти звуки означали – маленький кораблик храбро идет вперед, через ужасающие пространства ветра и воды, все вперед на запад, не теряя веры в то, что где-то там, впереди, на западе, должна быть новая земля.

Иногда Джей воображал себе путь корабля с высоты птичьего полета, так, как его могла бы видеть чайка. И тогда ему рисовалась бесконечная пустыня моря, а на ней – хрупкое суденышко, в сумерках зажигающее огни и доверчиво идущее вперед, туда, где они в последний раз видели солнце.

Он отправился в путь, пережив глубокое горе. Он бежал от этого горя.

Он все еще с яркой, радостной, поразительной реалистичностью видел во сне жену. Ему постоянно снилось – она пришла к нему на корабль и, смеясь, жалуется, что не было никакой особой нужды пускаться ему в плавание, не нужно было ему убегать в Виргинию одному, потому что – посмотри! – вот же она, здесь, на борту. А все, что случилось, было просто игрой – чума, долгие дни умирания, страшное горе их дочери с мертвенно-бледным лицом – все это было майской забавой, а теперь она снова здорова и сильна, и когда же они отправятся домой?

Но потом ужасающие шум и треск корабля прерывали его сон, Джей накрывался с головой отсыревшим одеялом и пытался цепляться за свой сон, в котором была Джейн и в котором – он был уверен – она жива и все хорошо.

Это ему не удавалось. Приходилось признать суровую правду. Джейн была мертва, его бизнес наполовину обанкротился, отец цеплялся за дом, садовый питомник и коллекцию редкостей, уповая на старую добрую комбинацию удачи и любви друзей. А Джей играл роль избалованного сына – сбежал, называя свой поступок смелым предприятием, шансом на то, чтобы снова разбогатеть. Зная, что это всего лишь побег.

На первый взгляд это был не тот побег, который мог вызвать зависть. Дом в Ламбете был прекрасен, стоял на собственных двадцати акрах сада-питомника и славился во всем мире коллекцией редкостей.

Его отец, Джон Традескант, назвал дом Ковчегом и поклялся, что, какие бы бури и шторма ни потрясали страну, которую король, церковь и парламент пытались вести в разных и зачастую прямо противоположных направлениях, в этом доме семья будет в безопасности.

В доме было с полдюжины спален, большой зал для редкостей, столовая, гостиная и кухня. Маленькому сыну Джонни предстояло все это унаследовать, и его старшая сестричка Френсис уже сейчас умела настоять на собственных правах. И все эти богатства Джей променял на одноместную койку в пять футов четыре дюйма длиной, встроенную в сырую стенку корабля.

Там не было места, чтобы сесть. Его еле хватало, чтобы повернуться. Джею приходилось лежать на спине, глядя на обшивку койки и чувствуя мощное движение волн, попеременно то поднимавших, то опускавших корабль как простую дощечку, которую швыряет океан. Он чувствовал, как справа от него, сразу за наружной обшивкой корабля, волны шлепаются о борт, и слышал шепот журчания воды.

Слева располагалась дверца из реек, за которую он отдал дополнительную плату и которая обеспечивала хоть какое-то крошечное пространство и уединенность. Другие эмигранты, более бедные, спали вповалку, бок о бок, как животные в хлеву, на полу твиндека. Их загрузили в центральную часть корабля, как багаж, жилые помещения команды располагались за ними, на корме, а крошечная каюта капитана, камбуз и каюта кока – в одном помещении – на носу перед ними.

Капитан не позволял пассажирам появляться на верхней палубе, за исключением кратчайших и скупо отмеряемых периодов хорошей погоды. Команда, выходя на вахту, спотыкалась о пассажиров, а при возвращении к своим гамакам на корме, в которых матросы спали попеременно, с них на пассажиров лилась вода. Эмигранты все время путались у команды под ногами, их постоянно проклинали, они были ничтожнее простого груза.

Свертки и ящики громоздились между владельцами в неряшливой неразберихе. Но по мере того как дни складывались в недели, семьи помаленьку устраивали себе собственные маленькие гнездышки и даже делали койки из клеток с цыплятами и мешков с одеждой. Вонь стояла ужасающая. На все про все предоставлялось два ведра: одно – с водой для умывания, второе – для экскрементов. Грязное ведро опрокидывали за борт по строгому расписанию. Капитан не позволял делать это чаще раза в день. Джея всякий раз тянуло на рвоту, когда, согласно очереди, он нес к борту наполненное до краев ведро.

Питьевой воды едва хватало, она была теплой и отдавала бочкой. Еды тоже было в обрез. Комковатая каша на завтрак, то же самое на обед, вечером – сухарь и кусочек старого сыра.

Все это путешествие было бы просто кошмаром, если бы путешественников не поддерживала надежда. Все они были азартными игроками, горсткой семей, поставившей все на удачу в земле, которую они никогда не видели, опасности и возможности которой они едва ли могли себе представить. Джею казалось, что более бесшабашных, порывистых, отчаянно храбрых людей он никогда не встречал. И не знал, бояться ли их, как сумасшедших, или восхищаться ими, как героями.

Удача была на их стороне. После семидесяти дней в море, когда становилось все жарче и жарче, когда все дети плакали и кричали, просили попить и подышать свежим воздухом, они увидели Барбадос. Корабль зашел в порт и провел там блаженную неделю отдыха, пока капитан продавал английские товары и брал на борт ром и сахар, провиант и питьевую воду. Эмигрантам разрешили сойти на берег. Там они могли обменять свои пожитки на съестные припасы и впервые за два месяца поесть свежих фруктов.

Когда корабль был готов продолжить плавание, не все смогли вынести возвращение к добровольному заключению. Кое-кто из эмигрантов покинул корабль. Но большинство из них, стиснув зубы, решились завершить путь. Мрачный Джей был среди последних. Прошло еще целых сорок дней, прежде чем матрос откинул люк и заорал вниз: «Готовьтесь! Мы видим землю!»

Но даже тогда им не позволили подняться на палубу. Джей и прочие обитатели трюма собрались вместе, умоляюще глядя вверх, на открытый люк. Матрос рассмеялся недобрым смехом.

– Ждите внизу, – сказал он. – Наверху места всем не хватит!

Вечерело. Джей, привыкший к спертой вони твиндека, уловил в воздухе новый, свежий запах – запах сырой земли. И этот аромат внезапно, мучительно резко напомнил ему о саде в Ламбете после дождя, когда пахнет свежей мокрой листвой.

– Земля, – выговорила стоявшая рядом женщина, и голос ее был полон благоговения. – Земля. Новая земля. Наша новая земля.

По топоту ног на палубе и командам, что выкрикивали наверху, Джей догадался, что спускают паруса.

Волны перестали качать корабль вверх и вниз. Вместо этого в борта торопливо и настойчиво зашлепали волны речного прилива. Затем послышались приветственные выкрики и ответы моряков, потом толчок, когда корабль мягко ткнулся в причал. И наконец корабль странным образом затих, когда причальные концы подтянули его к берегу.

– Слава богу, – пробормотал Джей.

– Аминь, – выдохнула стоявшая рядом женщина.

Одинокие женщины на борту, надеявшиеся найти на новой земле не только золото, но и мужей, прихорашивались и надевали чистые чепцы, сбереженные как раз для этого момента. Тех детей, которые не ослабли от болезней, невозможно было удержать. Они прыгали и скакали по мешкам, корзинам и бочкам. Как только они спотыкались и на мгновение останавливались, их тут же шлепали. Мужья и жены обменивались тревожными или обнадеживающими взглядами.

Джея удивлял холод, царивший в его сердце. Он не чувствовал ни облегчения от того, что путешествие подошло к концу, ни волнения при мысли о новой стране, новой земле, новом свете. Тогда он понял, что втайне надеялся, что корабль пойдет ко дну и утащит его за собой, вместе с печалью, туда, вниз, под волны, к Джейн. Но, подумав о своем грешном себялюбии, он встряхнул головой, не желая из-за своего горя зла всем путешественникам.

Наконец у открытого люка появился матрос.

– Выходите! – позвал он. – Добро пожаловать в рай.

Наступило минутное замешательство, а потом все ринулись к узкому деревянному трапу. Первые эмигранты ступили на палубу, и Джей последовал за остальными.

Был вечер. Небо было цвета, которого Джей никогда ранее не видел.

Полосы розовато-лиловых бледных оттенков дымкой лежали над огромной рекой, в которой цвета отражались в розовых, голубых и пурпурных переливах.

Река была неподвижна, точно потускневшее серебряное зеркало. Когда Джей посмотрел на нее, она вдруг потемнела и взволновалась, а когда неисчислимый косяк рыб пронесся мимо, снова затихла. Такой обширной водной глади Джей никогда не видел, разве что за исключением самого океана. Позади корабля, как темная тень деревьев, смутно виднелся южный берег. Повсюду была ровная гладь речной воды, а когда он смотрел в направлении берега, на материк, ему казалось, что река тянется бесконечно, течет бесконечно широко, не поддаваясь сужающимся берегам, невозможно широкая, невозможно роскошная, невозможно прекрасная.

Джей посмотрел в направлении суши.

Эмигранты торопливо сходили на берег. Уже образовалась цепочка, по которой их вещи перебрасывались от одного человека к другому, и в конце их небрежно швыряли на причал. Половина Джеймстауна вышла встречать корабль. То и дело слышались вопросы о новостях из Англии, требования к капитану по поводу выполненных поручений, оплаченных счетов.

И наконец через толпу встречающих, отворачиваясь от колонистов, будто он презирал их, пробился губернатор, сэр Джон Харви, величественно потрепанный, в старом мундире, украшенном по такому торжественному случаю поношенным золотым кружевом.

Со своего места Джей мог видеть изначальные стены форта, все еще укомплектованного войсками, с пушками наготове. Но городские дома уже расползлись за пределы его узких границ, и форт служил лишь исходной точкой того, что в Англии было бы небольшим торговым городом.

Самые красивые, самые большие дома были выстроены в ряд, из камня, в стиле, который не посрамил бы и Лондон. А за ними и в стороне от них лепились самые разнообразные строения – от каркасных зданий, завершенных только наполовину, до небольших глинобитных лачуг. Стены в основном были из дерева, необработанные, грубо распиленные доски налагались одна на другую, а крыши сложены из плохо крытых соломенных циновок.

Садов не было – это Джей увидел сразу. Но везде, на каждом клочке земли, в каждом углу, даже вдоль дорог, росли высокие несуразные растения с листьями широкими и плоскими, как у тюльпанов.

– Это что за растение? – спросил Джей у человека, подтаскивавшего сходни для встречи вновь прибывших.

Тот едва взглянул на него через плечо.

– Табак, – сказал он. – Скоро вы научитесь узнавать его.

Джей кивнул. Он видел растение и раньше, но никак не думал, что здесь табак будут выращивать, исключив все прочие растения, прямо на улицах нового города.

Он подхватил свой мешок и сошел по сходням на заполненный толпой причал.

– Есть здесь гостиница?

– Дюжина, – ответила женщина. – Но только если у вас есть золото или табак в уплату.

– Я могу заплатить, – решительно сказал Джей. – Я прибыл с полномочиями от короля Англии.

Она посмотрела в сторону, будто его патент не произвел на нее большого впечатления.

– Тогда вам лучше всего переговорить с губернатором, – она кивнула на широкую спину человека. – Если он снизойдет до разговора с вами.

Джей перебросил мешок на другое плечо и шагнул к человеку.

– Сэр Джон? – спросил он. – Позвольте представиться. Меня зовут Джон Традескант-младший, я – садовник короля. Он повелел мне собрать коллекцию редких растений и прочих диковинных и редких предметов. Вот его письмо.

Джей поклонился и предъявил патент, запечатанный королевской печатью.

Сэр Джон не взял его. В ответ он просто кивнул.

– Ваш титул?

– Эсквайр, – сказал Джей, все еще испытывая стыд из-за ложного утверждения, что является джентльменом, хотя на самом деле был не более чем сыном рабочего человека и внуком совсем простого работяги.

Губернатор повернулся и протянул руку. Джей пожал предложенные два пальца.

– Навестите меня завтра, – сказал губернатор. – Сейчас я должен забрать у капитана свои письма и кое-какие счета. Зайдите завтра, у меня будет время принять вас.

– Значит, мне пока поселиться в гостинице? – неуверенно спросил Джей.

Губернатор уже повернулся к нему спиной.

– Так и сделайте. Люди здесь чрезвычайно гостеприимны.

Джей подождал, на случай, если он предложит что-нибудь еще, но губернатор уже двинулся прочь. Джею ничего не оставалось, как взять свой второй, более тяжелый мешок, так и валявшийся на причале, и устало потащиться вверх по холму, мимо выпуклых стен форта, к маленькому городку.

Первую гостиницу он обнаружил по навязчивому запаху выдохшегося эля. Когда он остановился у входа, послышался громкий лай большой собаки и визгливый голос, приказавший ей замолчать. Джей легонько постучался и вошел.

Внутри было темно. Табачный дым стоял в воздухе настолько густо, что непривычному новичку было почти невозможно дышать. Глаза у Джея защипало, а горло перехватило.

– Добрый день, – неожиданно послышался женский голос из глубины помещения.

Джей сморгнул слезы и рассмотрел ее получше – женщине около пятидесяти, с задубелой кожей и жесткими глазами борца за выживание. На ногах у нее были грубые деревянные сабо, домотканая юбка подоткнута, чтобы не мешала, рубаха, некогда принадлежавшая мужчине раза в два крупнее, чем она, и шаль, туго обернутая вокруг плеч.

– Я только что прибыл из Лондона. Мне нужна комната на одну ночь.

– Целую комнату вам не получить, у нас тут не Уайтхолл.

– Что ж, – вежливо согласился Джей. – Могу я разделить комнату с кем-нибудь?

– Кровать, и будь счастлив!

– Очень хорошо, – сказал Джей. – А что-нибудь поесть? И выпить?

Она кивнула.

– Платишь золотом? Или табаком?

– Где же мне взять табак?! – гаркнул Джей, его раздражение внезапно выплеснулось наружу. – Мы причалили пять минут тому назад.

Она улыбнулась, как будто была довольна тем, что он клюнул на наживку.

– Откуда мне знать? – спросила она. – Может, у тебя хватило мозгов поинтересоваться в Лондоне, как тут дела делаются. Может, у тебя хватило ума купить немного на причале, когда увидел, что сегодня там продают все плантаторы колонии. Может, ты сам плантатор, возвращающийся назад, к своим богатым полям. Откуда мне знать?

– Я – не плантатор, и никто не сказал мне, что в Виргинию нужно везти табак, – сказал Джей. – Но я устал, хочу есть и пить. И помыться тоже хотелось бы. Когда будет готов мой обед?

Женщина резко прекратила поддразнивать его.

– Можешь помыться у колонки во дворе, – сказала она. – Эту воду не пей. Колодец мелкий, и вода плохая. Спать будешь на чердаке вместе с остальными. Тюфяк разделишь с моим сыном или с тем, кто следующим войдет в эту дверь. Обед будет готов сразу, как только я его приготовлю, и это случится тем раньше, чем быстрее я им займусь.

Она повернулась спиной к Джею и помешала что-то в горшке, висящем над очагом. Потом подошла к бочонку в углу и протянула Джею кружку эля.

– Вот, – сказала она. – Четыре кружки за пенни. Внесу в счет.

– Не сомневаюсь, – тихо проговорил Джей.

И отправился во двор, чтобы умыться.

Ей не нужно было предупреждать его о том, что воду пить нельзя. Она вытекала из колонки противной коричневой струей и отвратительно воняла. И все равно, это было лучше, чем морская вода.

Джей разделся и весь вымылся, потом натянул штаны, сел на кучу напиленных дров и побрился, трогая кожу на лице пальцами, проверяя ход бритвы.

Земля все еще неприятно покачивалась под ногами, как будто он был на борту корабля. Но он знал, что его отец чувствовал то же самое, когда сходил на берег на Ре или в России, после долгого путешествия по Северному морю.

На мгновение Джей вспомнил отца, дом и обоих детей. Его посетила сладчайшая секундная иллюзия, что Джейн тоже там, заботится о них и ждет его возвращения. И то, что она там и ждет его, казалось настолько более естественным и правильным, нежели то, что она мертва и что он никогда больше не увидит ее. Эта секундная иллюзия была настолько сильной, что ему пришлось напомнить себе об оранжерее и тюфяке на полу, о ее решимости умереть в полном одиночестве, чтобы не передать чуму ему и детям. От этих мыслей он ощутил горестную дурноту, обхватил голову руками и застыл, пока прохладные сумерки Виргинии не накрыли его темнотой.

Он понял, что приплыл в новый мир, на новую землю, но весь этот долгий путь с ним проделало и его трехлетнее горе.

Весна 1638 года, Виргиния

Джей открыл глаза и вместо чисто выбеленных стен и потолка дома в Ламбете увидел совсем близко над лицом соломенную крышу. Под ним – деревянные доски, даже без соломенного матраца, совсем рядом – молодой человек, который спал на своем тюфяке крепким сном.

К нему медленно возвращалось восприятие реальности – водянистый запах готовящейся еды, неудобство жесткого пола, раздражающая чесотка свежих блошиных укусов. Он осторожно сел, голова шла кругом. Цельный деревянный пол чердака вздымался под его взглядом иллюзией движения.

– Пошевеливайтесь там, или все остынет! – послышался крик женщины, державшей постоялый двор.

В одно мгновение парень, сын хозяйки, поднялся на постели, соскользнул с нее и слетел по лестнице вниз, на кухню. Джей натянул сапоги, разгладил на себе штаны, набросил на грязную рубаху жилет и последовал за парнем.

Женщина разливала в четыре деревянные миски бледно-желтую смесь из котелка, подвешенного над еле теплившимся огнем. Она швырнула миски на стол и в короткой молитве склонила голову над мозолистыми руками. Еще один постоялец, проведший ночь на полу перед очагом, пододвинул свой стул, вынул собственную ложку и начал с удовольствием есть.

– Что это? – осторожно спросил Джей.

– Каша из индейского зерна, – ответила хозяйка.

– Придется вам к нему привыкнуть, – сказал мужчина. – Мы практически только его и едим.

Джей улыбнулся.

– Я и не ожидал молока с медом.

– А многие именно этого и ожидают, – коротко заметила женщина. – Так и умирают, все еще надеясь на это.

Наступило короткое молчание.

– Вы сюда на разведку? – спросил мужчина.

– Нет, – сказал Джей. – Я садовник, собиратель растений. Я приехал собирать растения. По повелению самого короля Карла.

Он остановился, не зная, стоит ли рассказывать о великолепном саде в Ламбете и о репутации отца, величайшего садовода всех времен, советника герцога Бекингемского, одного из величайших собирателей редкостей в мире. Джей посмотрел на морщинистое, ожесточенное лицо женщины и решил, что лучше этого не делать.

Мужчина кивнул.

– Вы увидите короля, когда вернетесь домой? Если вернетесь, – добавил он.

Джей кивнул и положил в рот ложку каши. Каша была пресная, разваренная до пастообразного состояния.

– Да, я работаю для него в садах Отлендса, – сказал он.

– Хорошо, тогда скажите ему, что мы больше не можем иметь дело с этим губернатором, – напрямик заявил мужчина. – Скажите ему, что мы не желаем больше иметь с ним дело и что это факт. У нас тут хватает забот помимо этого жирного старого дурака, которого нам навязали из Англии. Нам нужна генеральная ассамблея, где у каждого плантатора будет свой голос. Нам нужны гарантии наших прав.

– В Англии за такие речи и в тюрьму можно угодить, – мягко заметил Джей.

– Вот поэтому я и не в Англии, – коротко возразил мужчина. – И я не хочу жить так, как будто я все еще там. А вот о нашем губернаторе так нельзя сказать. Он все еще считает, что должен жить как лорд, в доме со слугами, но на земле, куда мужчины и женщины приехали, чтобы быть свободными.

– Я ему не советник, – сказал Джей. – Когда я вижу короля – если так случается, – я разговариваю с ним только о растениях и о его саде.

Мужчина кивнул.

– Кто же тогда его нынешний советник?

Джей на мгновение задумался. Все это казалось таким далеким и таким неинтересным в этой новой стране.

– Королева, – сказал он. – И архиепископ Лауд.

Мужчина скорчил гримасу, повернулся, чтобы сплюнуть, но остановился, когда заметил свирепый взгляд хозяйки.

– Прошу прощения. Значит, он так и не созвал парламент?

Джей отрицательно покачал головой.

– Он надеется, что справится и один.

– Я слышал, что он на полпути к католичеству.

– Об этом ничего не знаю.

– Я слышал, он забрал в свои руки все сборы податей и налогов. Ему не нужен парламент, голосующий по налогам. Говорят, он разрешает своей жене открыто молиться как католичке и что в стране есть мужчины и женщины, которые криком кричат и требуют перемен, – четко и ясно перечислил мужчина.

Джон только моргнул, услышав такое точное и ехидное описание.

– А я-то думал, что здесь, в Виргинии, все роялисты.

– Не все, – холодно улыбнулся мужчина.

– А где вы собираетесь искать свои растения? – прервала их женщина. – Здесь вдоль реки выращивают только табак.

– Но ведь наверняка и другие культуры тоже сажают?

Она покачала головой.

– Мы держим скот, вернее, они держатся около нас. Но когда рыба выпрыгивает из реки, а животных в лесу предостаточно, нет смысла заниматься чем-то еще, кроме охоты и рыболовства. Кроме того, мы можем покупать все, что нам нужно, у индейцев. Они занимаются сельским хозяйством за нас. А мы тут все живем как сквайры.

– Я думал, что попутешествую здесь, – сказал Джей. – Возьму лошадь и поезжу по стране, посмотрю, что смогу найти.

Они оба посмотрели на него и грубо расхохотались в лицо.

– Возьму лошадь! – воскликнула женщина. – Да тут на всю плантацию едва ли с полдюжины лошадей наберется. Можете уж сразу спрашивать карету четверкой.

Джей сдержался.

– Вижу, мне тут многому придется учиться.

Она встала из-за стола и подошла к огню.

– Что-то темно по утрам, – раздраженно сказала она.

Она нагнулась к огню и зажгла то, что выглядело как тонкая лучина для растопки. К удивлению Джея, самый кончик лучины загорелся ярким прозрачным пламенем, как будто там был специальный фитиль. Она поставила лучину в маленький подсвечник, стоявший на каменном очаге как раз для этого, и вернулась к столу.

– Что это?

Она обернулась безо всякого интереса.

– Мы называем его свечным деревом. Я каждую осень закупаю у индейцев запас на зиму.

– А что за древесина?

– Свечное дерево, – нетерпеливо ответила она.

– Но с какого дерева?

Она посмотрела на него, и на лице ее четко читалось, что глупо спрашивать о таких вещах, которые никого больше не интересуют.

– Откуда мне знать? Я плачу индейцам, и они мне привозят. Вы что, думаете, я сама иду в лес и собираю там для себя свечное дерево? Вы что, думаете, я делаю ложки из ложечного дерева? А сахар – из сахарного и мыло из мыльных ягод?

– Свечное дерево? Ложечное дерево?

На какое-то время Джеем завладела дикая фантазия – он представил себе дерево, на котором растут свечи, дерево с растущими ложками и куст с мылом.

– Вы что, дурака из меня делаете?

– Не больше, чем вы уже есть. Как мне еще назвать это дерево, кроме того, как оно уже называется?

– Знаете, кого нужно спросить? – Мужчина умиротворяюще отодвинул пустую миску, вынул трубку и набил ее ароматными золотистыми табачными листьями. – Индейца, дикаря. Просто взять индейца, чтобы он отвел вас в лес и показал все эти штуки. Чтобы он повез вас в каноэ вверх и вниз по реке и показал вам все, что вы хотите знать.

– Неужели плантаторы этого не знают? – спросил Джей.

Он испугался, подумав о путешествии с индейцем. В Лондоне слишком много говорили о коричневых людях, вооруженных каменными ножами, которые могут прокрасться в ваш дом, пока вы спите, и перерезать вам горло.

Женщина откашлялась и сплюнула в очаг.

– Да они вряд ли знают, как и что растет! – сказала она. – Всему, что они знают, они научились у индейцев. Если вы хотите знать, как выглядит мыльное дерево, нужно спросить индейца. Цивилизованные люди интересуются только золотом и табаком.

– А как мне найти индейца-проводника? – спросил Джей.

На секунду он ощутил себя беспомощным, точно ребенок, и подумал о путешествиях отца – в Россию, на Средиземное море, по Европе. Он никогда не спрашивал отца, испытывал ли тот страх или чувство даже хуже страха – хныканье младенца, потерявшегося без друзей в чужой стране.

– Где найти хорошего индейца?

– Хороших индейцев не бывает, – отрезала женщина.

– Тихо, тихо! – спокойно сказал сотоварищ-постоялец. – Если вы служите королю, значит, у вас должны быть какие-то бумаги, какой-то надежный пропуск, что-то в этом роде.

Джей нащупал под рубахой драгоценный королевский приказ, завернутый в непромокаемую кожу.

– Конечно.

– Тогда лучше всего обратиться к губернатору, – предложил мужчина. – Если вы от короля и у вас есть влияние при дворе, губернатор найдет для вас время. Видит Бог, для честных тружеников, пытающихся заработать здесь себе на жизнь, у него времени нет.

– У него есть двор? – спросил Джей.

– Постучите в дверь, – нетерпеливо сказала женщина. – Двор, как же! Да он может считать себя везунчиком, если у него есть служанка, которая откроет дверь вместо него.

Джей встал из-за стола.

– Где мне найти его дом?

– Ниже по Бэк-роуд, – сказал мужчина. – Я прогуляюсь туда вместе с вами.

– Мне сначала нужно помыться, – нервно ответил Джей. – И взять шляпу и плащ.

Женщина пренебрежительно фыркнула.

– А может, еще накраситься и попудриться? – сказала она.

Мужчина улыбнулся.

– Я подожду вас снаружи.

Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

На чердаке не было ни таза, ни кувшина, ни зеркала. Все, что требовалось доставлять из Англии, пользовалось в новой колонии большим спросом. Самые тривиальные вещи, которые Джей в Англии принимал как должное, здесь были редкой роскошью. Джей умылся под колонкой во дворе, вздрагивая под ледяными брызгами и бессознательно крепко сжимая губы, боясь, что омерзительная жидкость попадет в рот.

Его сотоварищ ждал перед домом, в тени дерева, прихлебывая пиво из кружки. Солнце отражалось от слепящей пыли вокруг него. Увидев Джея, он кивнул и медленно поднялся на ноги.

– Не спешите, – посоветовал он. – От спешки в этом климате можно и помереть.

Он пошел впереди по тропинке, что бежала между домами. Дорога была не грязнее, чем какая-нибудь проселочная дорога в Лондоне, но почему-то казалась хуже, наверное, из-за палящего солнца, чей яркий свет слепил Джея и заставлял его щуриться. Повсюду, на каждом углу в пыли кудахтали куры, заполошно спасаясь бегством от шагающих ног. И повсюду, в каждом саду и в каждой канаве, торчали неуклюжие стебли и хлопающие листья табака.

Когда Джей все-таки добился, чтобы его впустили в небольшой каменный дом, губернатор всего-навсего повторил совет, данный владелицей постоялого двора.

– Я напишу письмо, – лениво сказал он. – Вы будете путешествовать от плантации к плантации, и плантаторы будут оказывать вам гостеприимство, если вы именно этого хотите. Трудностей с этим не будет. Большинство людей, которых вы здесь встретите, будут рады увидеть новое лицо и пообщаться с новым человеком.

– Но как я пойму, куда ехать? – спросил Джей.

Он боялся, что голос его звучит слишком робко и что вообще он похож на дурака.

Губернатор пожал плечами.

– Значит, нужно найти себе слугу-индейца, – сказал он. – Чтобы греб на каноэ. Чтобы разбил лагерь, если негде будет заночевать. Или можете остаться здесь, в Джеймстауне, – скажете детям, что вам нужны цветы из леса. Полагаю, они вам тут же притащат кое-что.

Джей покачал головой.

– Мне нужно видеть растения там, где они растут, – сказал он. – Посмотреть не только на цветы, но на растение целиком. Мне нужны корешки и плоды, и я хочу сам собрать их. Мне нужно посмотреть среду их обитания.

Губернатор, не заинтересовавшись предметом разговора, кивнул и позвонил в серебряный колокольчик. Послышались торопливые шаги слуги, пересекавшего небольшой холл, затем скрип отворяющейся, плохо навешенной двери.

– Отведи господина Традесканта к господину Джозефу, – приказал губернатор и повернулся к Джею: – Он судья у нас здесь, в Джеймстауне. Частенько сажает индейцев в колодки или в тюрьму. Он знает хотя бы парочку имен. А может и из тюрьмы кого-нибудь выпустить, чтобы пошел с вами проводником.

– Я, конечно, не знаю, как у вас здесь принято, – неловко сказал Джей. – Но я бы предпочел проводника из законопослушных…

Губернатор рассмеялся.

– Да они все мошенники и преступники, – просто сказал он. – Все язычники. И если вы соберетесь идти в лес с кем-нибудь из них, знайте, что жизнь ваша в ваших собственных руках. Если бы я мог, я бы всех их выгнал за Голубые горы и прямиком в западное море. Вот прямо туда – за те дальние горы, назад, в Индию.

Джей моргнул, но губернатор вскочил на ноги в порыве энтузиазма.

– Мой план заключается в следующем: мы должны обработать всю землю между двумя реками, от Джеймс-ривер до Потомак-ривер, потом построить высокий забор и выгнать их всех за ограду, изгнать их из рая, будто мы архангелы с пылающими мечами. Пусть отправляются вместе со своими грехами еще куда-нибудь. Не будет для нас здесь мира, пока мы не станем безусловными владельцами всей земли, насколько видит глаз.

Он помолчал.

– Выбирайте, господин Традескант. Единственные, кто знает все о растениях и деревьях в Виргинии, – это индейцы. Но они же могут и горло вам перерезать, как только вы окажетесь с ними в лесу. Оставайтесь здесь, в городе, в безопасности, и отправляйтесь домой с пустыми руками. Или рискните. Мне, в сущности, абсолютно безразлично, что вы выберете. Если вы окажетесь в лесу с индейцами, я не смогу прийти к вам на выручку, что бы ни приказывал мне король и какие пропуска ни лежали бы у вас в кармане.

Джей колебался.

Времени в его распоряжении было как раз достаточно, чтобы оценить иронию ситуации. Когда в море Джей думал, что может умереть во время путешествия, он приветствовал мысль о смерти как о единственном средстве избавления от горя. Но теперь, когда он в ужасе подумал о насильственной смерти в незнакомых лесах от руки кровожадных язычников, его положение предстало перед ним совершенно в ином свете.

– Я поговорю с этим господином Джозефом, – выговорил он наконец. – Посмотрю, что он мне посоветует.

– Как хотите, – все так же лениво промолвил губернатор. – Надеюсь, вам понравится ваше пребывание в Виргинии. Пожалуйста, когда вернетесь домой, передайте его величеству, что я сделал все, что в моих силах, чтобы помочь вам. Если вернетесь.