Текст книги "Вот это поцелуй!"

Автор книги: Филипп Джиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Мэри-Джо

У Риты силища была невероятная. Она буквально отрывала меня от пола и бросала на ковер, как цветок, а потом сама падала сверху, чтобы тем или иным способом лишить меня возможности двигаться, отдавая предпочтение захвату шеи ногами.

А ведь я весила на двадцать пять кило больше, чем она!

После, приняв душ, мы пили морковный сок.

– Поверь, через несколько месяцев брюки будут на тебе болтаться.

Слушая ее обещания, я была сама не своя. Я верила ей. Тем более что физической нагрузки мне хватало, так как Натан с некоторых пор взялся трахать меня раз или два на дню, да к тому же у меня была дополнительная работа в кампусе, которую я вела в свободное время, то есть вечером, хотя могла бы пойти домой и отдохнуть.

Рита училась на социологическом факультете. После тренировки я провожала ее на занятия, а иногда мы снова встречались в конце дня, когда дневной свет приобретал розовато-оранжевый оттенок, а я отпускала на волю очередного дурачка, сообщившего мне несколько имен.

Мы отправлялись выпить фруктового или овощного сока, хотя я умирала с голоду, но Рита не разрешала мне ужинать. От этого я становилась нервной. Кафешка, куда она меня приводила, была местом встречи помешанных на диете, и их недоуменные взгляды задерживались на моей фигуре, отчего я нервничала еще больше.

Мне все смертельно надоело. Казалось, я топчусь на месте. И это относилось не только к моему расследованию. У меня было такое чувство, будто вот-вот должно что-то произойти, но все никак не происходит. Может быть, из-за жары, которая изливалась на город, как кленовый сироп на оладьи, и превращала все в липкую массу.

Рита полагала, что все дело в гормонах. Она думала, что девица, у которой нет особых профессиональных забот и которая трахается, так сказать, с утра до вечера, вполне может считать себя счастливой, а если это не так, причину следует искать во влиянии гормонов.

Может, оно и так. Не знаю. А может быть, виной были пилюли амфетамина, которые я глотала горстями с тех пор, как сидела на диете. Не знаю. Я чувствовала себя подавленной, и точка.

Дело было еще и в тех молодых людях, которых я опрашивала. Кое-кого мне удалось выявить. И я старалась разузнать у них, что они рассказывали Фрэнку о Дженнифер Бреннен, но до меня очень быстро доходило, какого рода отношения связывали их с моим мужем, и, хотя я и раньше многое знала и почти ничему не удивлялась, меня начинало тошнить.

Ведь Фрэнк был единственным мужчиной, которого я любила. Сейчас я его конечно же больше не любила, это была для меня уже давняя история, и мне приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы вспомнить, на что вообще похожа любовь, но этого подонка, этого подлого мерзавца я когда-то любила больше всех на свете. Да, несомненно, а ведь человек любит только раз в жизни, у него в заряде есть только один патрон.

– И этого вполне достаточно, – вздохнула Рита, прикасаясь к моей руке. – Черт возьми, этого больше чем достаточно!

Выйдя из кафе, мы заметили, что перед зданием одного из факультетов, немного в стороне от нас, около ограды, окружавшей всю территорию кампуса и возносившей к мрачному небу заостренные пики, собралась толпа. Там вовсю шла драка.

– Драка, клево! – обрадовалась Рита, и мы поспешили туда посмотреть, что происходит, но пересечь улицу и не попасть под колеса, когда взвинченные люди едут с работы, проклиная все на свете, ступить на проезжую часть, чтобы тебя не сбило с ног и не подбросило в воздух, – тут надо быть осторожным.

Так что мы прибежали, когда все уже закончилось. Еще запыхавшиеся, ослепшие от блеска фар и оглохшие от клаксонов и брани, мы с Ритой появились там, когда одни уносили ноги, а другие истекали кровью на тротуаре.

Уже стемнело, и я не смогла разглядеть лиц убегавших, но силуэт одного из них вроде бы показался мне знакомым. Это было мимолетное впечатление. Но очень острое. И все же, как ни жаль, я не могла вспомнить ни имя, ни лицо этого человека.

Как я ни старалась, ничего не вспоминалось. Я слишком давно бродила, как неприкаянная, по кампусу и вела опросы, обещая всем здешним психам участие и поддержку со стороны полиции, и от обилия лиц у меня случился передоз. Иголка затерялась в стоге сена. Да, я знаю, мне платят за мою работу, и я не должна была бы давать подобную слабину. Еще одно доказательство того, что я находилась далеко не в лучшей форме.

А вот парня, который валялся на земле с расквашенным носом, я, наоборот, узнала, потому что всего лишь час назад имела с ним беседу.

Ничего особенного из разговора с ним я не извлекла. Как и все те, с кем я поработала до него, он дал Фрэнку два или три следа, которые мне тоже предстояло изучить. Все это начинало мне надоедать. Я все работала и работала, а дело не сдвигалось с мертвой точки, и при том, что я и так склонна к меланхолии, с каждым днем это меня все больше угнетало. Впрочем, ладно, я была в хорошей форме. Я уже так глубоко влезла в это дело, что просто не могла пойти по ложному следу. Я свято верила в свою правоту. Даже если бы на моем пути вдруг выросла стена, я бы не остановилась, так я решила. Даже если бы мне пришлось возиться с этим делом сто лет!

Этот парень был не слишком мне приятен. В моих списках были те, кто высоко ценил Дженнифер Бреннен за ее политическую позицию, за ее провокаторский дух, за ее желание действовать назло отцу, но были и другие, которые видели в ней лишь классную шлюху; кстати, я нашла порновидео, где ее задница, аппетитно розовая и покрытая спермой, играла главную роль. Парень, который сейчас валялся на земле, организовывал у себя на дому такие вечеринки. Она брала с клиента сто евро – вполне разумная сумма, по-моему, – а он брал с тех, кого это интересовало, пятьдесят евро, и бывало на этих вечеринках в среднем человек шесть, как я понимаю.

Несмотря на неприязнь к этому парню, я склонилась над ним, правда нисколько за него не беспокоясь, не испытывая особых чувств. Мелкая мразь, получил то, что заслужил, но я действовала по привычке. Мы ведь часто склоняемся над ранеными, над умирающими, над телами, распростертыми на тротуарах, в ожидании «скорой помощи». Когда мы склонялись над ними, чтобы узнать, дышат ли они, у нас возникало странное ощущение, будто весь город лежит у наших ног. Подавлять свои чувства при виде распростертого на земле человека входит в привычку, особенно если ты женщина, ведь у всякой женщины, даже самой дурной из нас, с жизнью особые отношения. Я отогнала от раненого кривлявшихся зевак, сказала парню, что, надеюсь, он отложил достаточно денег, чтобы восстановить нос. Но он слишком громко стонал, чтобы услышать мои слова, и корчился, стискивая колено.

На обратном пути я объяснила Рите, что невозможно разбить человеку колено при помощи кроссовок.

– Ну, во всяком случае, – ответила она, – этому гаду еще повезло. На их месте я бы ему оба колена разбила. А ты нет? Я его терпеть не могу!

– Послушай, Рита, Дженнифер расквасили рот ударом ноги, так? Башмаком с металлической набойкой, так? Ведь у нее вылетели все зубы!

В городе было большое движение, нас уносил поток лавы, текущей во всех направлениях и клокотавшей, как кровь в тромбозных артериях. Я барабанила кончиками пальцев по рулю, а мои мысли блуждали где-то далеко, то сталкиваясь, то разбегаясь в стороны. Однако долгое молчание Риты меня заинтриговало, и я повернула к ней голову.

– Дорогая моя! О, черт! – воскликнула я. – Прости меня, пожалуйста! Загляни в бардачок. Боже правый! Там должны быть бумажные носовые платки. Ну, какая же я дура! Какая же идиотка!

Слезы у Риты хлынули ручьем, но я видела, что она борется с собой.

– Ну-ну, не надо, – сказала я. – Будь мужественной. Черт бы меня драл, какую же я глупость брякнула!

– Ты знаешь, она озарила всю мою жизнь. Тьфу, я стала такой сентиментальной. Мне так стыдно!

– Наши чувства, Рита, это единственное, чего мы не должны стыдиться, поверь мне. На днях ко мне на балкон каким-то образом попал светлячок. И я вспоминаю о нем. Я говорю себе, что если что-то и освещает нашу жизнь, если что-то и дает нам хоть немного света, то это именно наши чувства, Рита. Они делают нас способными к общению, и только они.

– Сама знаю, – опять зашмыгала она носом. – Знаю, поверь… Вот, пощупай мой живот. Ну пощупай же… Ну, чувствуешь, какой он теплый? Это она живет во мне. И это не шутки!

– Послушай, могу я тебе кое-что сказать?

– Давай, говори. Что?

– А опять реветь не будешь?

– Реветь? А что, я разве ревела тут, как какая-нибудь баба?

– Ну, так слушай. Я даю тебе слово… Это ее не воскресит, но я тебе обещаю: я поймаю тех, кто с ней это сотворил. И я сделаю это для тебя.

Так как мы двигались в потоке машин, то одним глазом я должна была следить за дорогой, но другим я видела, что Рита замерла и смотрит на меня проникновенным взглядом.

– Ну, все в порядке? – спросила я. – Ты как себя чувствуешь?

– А ты как думаешь?

Я как раз начала подъем по длинному пологому шоссе, огибавшему спортивный комплекс, центральная площадка которого была освещена множеством ослепительно-ярких прожекторов; оттуда доносились дикие вопли, вроде протяжного воя от ярости и боли; звучало забавно.

– А ты как думаешь? – пробормотала Рита, кладя руку на спинку моего сиденья и нежно поглаживая мне затылок.

Это было очень мило, правда?

Когда мы прощались с Ритой и она долго-долго на меня смотрела, прежде чем вылезти из машины, а потом прошлась насчет разнесчастных девиц, которые думают только про мужской член, мне позвонил Натан:

– Ты где? Ты что, не дома?

– Еду домой.

– Хочешь, встретимся где-нибудь?

– Знаешь, я устала. Это не может подождать до завтра?

Мы сегодня уже занимались этим, после полудня, стоя у кирпичной стены, о которую я до крови содрала себе спину, среди сорняков, между двумя брошенными и изъеденными ржавчиной контейнерами. Надо же, как Натана вдруг разобрало. Наверное, я должна была бы радоваться. Но нет, мне было почему-то тревожно. Слишком уж со мной просто.

– Подождать до завтра? Ну, как хочешь. Конечно, это может подождать до завтра! Я же не приставляю тебе нож к горлу.

– Ты сердишься?

– Да нет же, конечно нет. Я сейчас с Вольфом.

– А! Ну и что они там замышляют?

– Они приняли решение идти обычным маршрутом. Ты знаешь, этот парень того, с приветом. Напрасно я ему битый час объяснял, что это – настоящая мышеловка, он и слышать ничего не хочет. Никто не хочет ничего слышать. Да, Вольф? Я говорю с Вольфом, он тут, рядом. Я, может, пойду с ним. Он хочет провести меня на конференцию о мошеннической политике Международного валютного фонда. Не знаю, идти ли… Там видно будет… А ты уверен, что стоит? Это я у Вольфа спрашиваю. Он говорит, что мне может быть интересно. А ты как думаешь?

– Крис с вами?

– Да, Крис с нами. Она тебе передает привет. Подожди минутку… это я не тебе, а Крис… Да, я знаю, что разговор платный, ну и что? Черт. Это я говорю Крис, она меня хочет выставить недоумком. А ведь я ей на именины подарил лекцию Ноама Хомского «Средства массовой информации и необходимые иллюзии» на дивиди. Мне она очень нравится. Крис, отстань.

– На именины? – простонала я. – Ей на именины?Ты совсем в детство впал, честное слово!

– И ты туда же? Что ты взъелась-то, настроение плохое?

– А ты что же, пойдешь рядом с ними или позади?

– Послушай, я не могу сейчас тебе ответить. Это сложно. Но никто не заставлял меня тебе звонить, я просто хотел узнать, как ты. А ведь если человек звонит узнать, как ты, человек, который еще совсем недавно был рядом с тобой, я думаю, это потому, что он к тебе хорошо относится. Нет? Тебе не кажется?

– Ну, хорошо, хорошо. Прости меня. Я просто устала.

– А я почему-то, когда устаю, не срываю на тебе зло. Я не бываю с тобой груб. Замечаешь разницу? Нет, Крис, я говорю не с тобой, а с Мэри-Джо. Чего? Магний? Слышишь, Мэри-Джо, Крис советует тебе попробовать магний.

– Прекрасно. Скажи ей от меня спасибо за совет.

– Крис, тебе спасибо за совет.

Я пообещала ему, что не буду предпринимать никаких действий, не предупредив его. И теперь всякий раз, когда мы с ним расставались, я должна была давать ему слово, что ничего не сделаю без его согласия. С ума сойти! Они с Фрэнком беспокоились о моем добром здравии – это они-то, главные его разрушители!

Я поехала через центр. Лавки уже начали закрываться, там включали сигнализацию, опускали тяжелые стальные жалюзи. Выхлопные газы образовывали в небе легкий бледно-розовый туман, который, казалось, подрагивал от предвечерней жары. Я высунула наружу руку и то сжимала, то разжимала кулак. Я видела, как поблескивало мое обручальное кольцо. Оно то появлялось, то исчезало из виду…

Я припарковалась около магазина, где работал Тони Ричардсен. Я не делала крюк, мне было по дороге. Кстати, было еще не очень поздно, так что если бы я вернулась домой сразу, я бы, наверно, напоролась на Фрэнка, как раз когда он будет садиться за стол, а мне не хотелось ни смотреть, как он будет обжираться, ни составлять ему компанию (мне-то нельзя проглотить ни крошки до завтрашнего утра). Настроение у меня было отвратительное. По дороге я заглянула в один магазинчик, потому что мне понравилась блузка, которую я заметила в витрине, в такой же снята Пи Джей Харви на конверте ее последнего диска, но у них не оказалось моего размера, вернее, как мне любезно объяснили, такого размера просто не существует. Такое надолго лишает способности улыбаться и наводит на мысли о самоубийстве. Чувствуй ешь себя действительно исключительным,то есть исключеннымиз жизни.

В таких условиях визит к Тони был весьма кстати. Мне хотелось спросить его, есть ли, по его мнению, в жизни справедливость.

Он был один, сидел в глубине мастерской, собирал свои телики прямо под вентилятором; струйки воздуха шевелили его медно-рыжие волосы.

Хорошо же он меня принял!

Он поднял глаза от стола как раз в тот момент, когда собирался осуществить микроспайку внутри какой-то штуковины, похожей на спутник, и при виде меня весь скривился.

– Надо же, – сказала я, – как тебе трудно иметь дело с полицией. Это может сыграть с тобой злую шутку.

Я взяла стул и уселась прямо напротив него. До сих пор этот парень не вызывал у меня особой неприязни. Разве что казался несколько несдержанным. Но хотя мне уже стукнуло тридцать два, я понимаю молодых, мне нравится их жизненная сила, их кипучая энергия. А вот стариков я вообще терпеть не могу. Не выношу их жалобы, мне противно смотреть, как они влачат свою жизнь, точно гниющий остов; я ненавижу их мрачную убежденность в том, что они, по крайней мере, что-то поняли в этой жизни. Мерзость!

– Чего вы от меня хотите?

– А я думала, Тони, ты меня спросишь: «Чего ещевы от меня хотите?»

– Я занят. У меня работы по горло. Вы что, не видите?

– Послушай, я не стану отрывать тебя от дел слишком долго. Я хотела только, чтобы ты знал, Тони, – ты меня очень разочаровал.

– Да плевать мне на то, что я вас разочаровал. Плевать и растереть! И мне нечего вам сказать!

– Это не имеет значения. У меня и нет к тебе вопросов. Я должна была бы сейчас покупать себе блузку, а не сидеть тут напротив тебя, разговаривать с тобой, дышать с тобой одним воздухом и думать, что ты, по сути, жалкое, ничтожество, такое, что я и сама не знаю, зачем сюда пришла. Представь себе, что я сейчас должна была бы покупать себе блузку, которая мне понравилась. К сожалению, в магазине не оказалось моего размера.

– Я лучше помолчу.

– Знаешь, я подруга Риты.

– Этой идиотки?

Неделю назад мы получили новое снаряжение: новые пуленепробиваемые жилеты, демисезонные куртки из ткани горетекс, охотничьи ножи и электрические дубинки. Так вот, я выхватила свою дубинку и дала ему разряд в несколько тысяч вольт прямо в грудь. Я пользовалась этой штукой впервые. Свииии! Тони буквально оторвало от стула, и не будь позади него стены, он бы вылетел во двор. Я осмотрела свое оружие, поискала, нет ли на нем кнопки или еще чего, чтобы отрегулировать силу тока, но ничего не обнаружила. Наверно, это была базовая модель.

У Тони на голове дымились волосы. Шучу.

– Прежде всего, – сказала я, – Рита не идиотка.

Я помогла ему подняться и снова сесть на стул; вид у него был совершенно ошалелый, и он корчил жуткие рожи.

– Я знаю, что это больно. Эта штука для того и предназначена. Но ведь бывает такая дикая боль, о которой ты, Тони, думаю, даже представления не имеешь. А вот Рита, кретин ты несчастный, та самая Рита, которой ты в подметки не годишься и которую смеешь презирать, она знает, что такое боль. Она знает, что такое страдание. А ты? Что знаешь ты?

Я спокойно смотрела на него. Подумать только, а я-то скушала историю про настоящего герильеро, влюбленного в шлюху! В полушлюху-полубогиню. Поверила в эту сказку – парень подавляет свои чувства и отходит в сторону во имя идеи! Возвышает трах до политической позиции. Ах, бедняжка, как он, должно быть, страдал!

С тех пор как я начала возиться с делом этой девицы и слышала о ней каждый день, я начала просекать ситуацию, и образ нашего друга Тони в итоге сильно померк. Теперь он представлялся мне кем-то вроде сутенера, который нашел себе оправдание. Он и злым-то не был, просто гаденыш, мелкий нагловатый жулик. Вот как я себе это представляю: в них обоих, в нем и в Дженнифер Бреннен, хватало и хорошего и дурного. В тот вечер я рассматривала дурную сторону.

– Так вот, возвращаясь к Рите… У меня создалось впечатление, что вы над ней изрядно издевались, а также здорово ею попользовались. Но если бы ты, Тони, узнал ее по-настоящему… Знаешь, я довольно трудно схожусь с людьми, мне нелегко заводить друзей. Но Рита – замечательный человек! Она такая великодушная, такая привлекательная, поверь мне.

Ему еще было немного больно, я это видела. Однако если бы можно было убить взглядом, меня бы уже не было на свете и я бы вам всего этого не рассказывала.

– Так ты мне ничего не хочешь сказать?

– Убирайтесь! Катитесь отсюда!

– Знаешь, я склоняюсь к мысли, что Дженнифер убили с целью наживы. Я не верю, что здесь замешан Пол Бреннен.

– Черт возьми! Уж не думаете ли вы, что это я ее убил?

– Не кричи, пожалуйста. Я устала. Нет, я не думаю, что это ты. Но все же ты, наверно, сам чувствуешь, что влез в дерьмо.

– Ах вот как! И почему же это я влез в дерьмо?

– Почему? Послушай, приятель, а разве человеку есть чем гордиться, если он оставил свою невесту в лапах невесть кого? Разве человек, найдя ее задушенной, уже окоченевшей на ковре, не должен чувствовать себя хотя бы отчасти виновным в ее смерти, потому что он оставил ее одну, а сам пошел прошвырнуться? Я думаю, что да, Тони, должен. Если только ты не хуже, чем я думала.

– Меня там не было! У меня есть алиби.

– Я знаю, что у тебя есть алиби. Я тебя прямо и не обвиняю. Вообще-то я полагаю, что эта девушка была немного того, и масса людей этим пользовалась. Ты – первый!

– Вы до этого сами додумались? Почему я должен все это выслушивать?

– Тони, ты был осужден два года назад, за ограбление. Не помню точно, кого ты там ограбил. Международный банк? Фармацевтическую фирму? Нет, не помню, да это и не важно. Так вот, я тебе признаюсь, что не вижу в том ничего особо дурного. Честно тебе говорю. Я довольно восторженная особа.

Он ухмыльнулся. Полиция вновь поднялась в его глазах. Для меня не существовало никакой морали. У меня не осталось иллюзий. Все шло к худшему, а вовсе не к лучшему.

– Но вот что, Тони: твой треп по поводу этой девушки, роль, которую ты пытаешься играть, – это такая мерзость! Я давно хотела тебе это сказать. Потому и заехала. Ты создал образ парня, остающегося над схваткой и готового на все ради этой девушки… Все это – поганое вранье! Подделку впариваешь! Нет, я серьезно!

Я заглянула ему в глаза, очень глубоко. Иногда на меня находило. Бывали у меня такие периоды, и, я бы сказала, довольно регулярно, когда я не могла относиться к жизни с воодушевлением. Потому что начинала видеть в людях только дурное. Я испытывала чувство глубокого разочарования в себе подобных, в подавляющем большинстве. От этого мне бывало дико плохо. Их мелочность, скупость, дурной запах изо рта, трусость… На этом я остановлюсь, а то меня вырвет, остановлюсь, потому что это напоминает мне о том времени, когда у меня была депрессия и я словно блуждала в потемках. Ох-ох-ох! Стоит мне только об этом подумать, как меня начинает бить дрожь. Но как избежать разочарования, как безболезненно миновать это, когда ты постоянно сталкиваешься с людьми, – только солнце выплывет из-за горизонта, они уже тут, у твоих дверей, достают тебя своими ужимками, изводят своей низостью? Как солнечным лучам добраться до тебя в таких условиях?

– Ты понимаешь, Тони, что я говорю? Ты понимаешь, почему я здесь?

– Знаете что? Вы просто чокнутая!

– Ах, вот, значит, что ты обо мне думаешь.

Что я чокнутая. Да что ты себе воображаешь? Ты думаешь, мне приятно иметь дело с такими, как ты? Думаешь, меня не напрягает с утра до вечера выслушивать ваши бредни? Ну, так вот, ты очень ошибаешься. Еще как напрягает, достало хуже некуда, понял? Я часами отмываюсь под душем от вашей грязи. Я просто подыхаю. И однако же, я делаю над собой усилия. Гораздо больше, чем ты можешь представить.

Я и правда устала, ничего делать не хотелось… Я отвернулась, взглянула в окно, где в ночном небе сияла огоньками реклама знаменитых лавочек, где продают картошку фри, мороженое мясо, мягкие булочки и газированные напитки.

– Слушай, а у них это все как, съедобное?

Вместо того чтобы ответить, он спросил, долго ли я еще буду его изводить. Я страшно разозлилась на себя, что осмелилась думать о гамбургере. Дала слабину. Нет, я была недостойна того, чтобы Рита надрывалась ради моего спасения, а ведь мой вес всю неделю составлял 89,2 кило, хотя я понятия не имела с чего. Гамбургер с картошкой фри?Мэри-Джо, ты спятила? Что, еще и двойной?!

Я взглянула на часы, потом посмотрела на Тони. Его глаза извергали на меня потоки раскаленной лавы. Меня это не смутило. Я встала без единого слова и машинально дала по нему еще один разряд… Свииии!

Выходя, я слышала грохот кинескопов, которые посыпались с этажерки, когда Тони полетел на пол. Я сказала себе, что могла бы избавить его от повторного испытания. Похоже, я стала бесчувственной.

Я взялась за перила, поднялась на три ступеньки да так и остолбенела.

Меня внезапно осенило. Имя и лицо всплыли одновременно, это было как вспышка молнии, как будто мне дали по башке!

Рамон! Мгновенное озарение!

Никаких сомнений. Конечно же это его я заметила совсем недавно, когда он улепетывал, избив другого придурка около факультета. И теперь я довольно точно представляла себе тех, кто смывался вместе с ним. Рамон, вот же твою мать! У меня аж ноги затряслись.

На лестничной клетке было странно тихо и пустынно. У меня возникло ощущение, будто я впервые вижу узор на коврике: лабиринт из переплетенных фигур. Мне показалось, что где-то вдали звонят колокола. Потом я в недоумении стала дальше подниматься по лестнице, отрывая от ступеней свои восемьдесят девять кило с гаком.

Дойдя до его площадки, я заколебалась, обуреваемая противоречивыми чувствами.

Потом я приложила ухо к его двери и прислушалась, нервно кусая губы.

Ни звука. Наверху Фрэнк слушал Чарли Паркера.

«То, что я делаю, – совершеннейшее безумие, – говорила я себе, взламывая замок. – Я рискую нажить большие неприятности. Нет, это ужасно глупо!»

Затаив дыхание, я юркнула внутрь. Страшно.

В квартире царил полумрак. Там никого не было. Удачно.

Во мне все бурлило, все чувства были обострены до предела. Я сжимала ляжки. Пот лил с меня ручьем. Я вдруг обратила внимание на то, какой затхлый воздух в этой полутемной квартире. Да, когда трое мужчин живут вместе – это предел. Удивительно, что я раньше этого не замечала. Они что же, никогда не проветривают, эти придурки?

Я вытерла лоб белым носовым платком, и он сразу же стал мокрым. Я с ужасом взглянула на него. Но очень быстро встряхнулась и вошла в комнату Рамона, засунув платок поглубже в карман.

Карманный фонарик на моей связке ключей быстро выхватывал из темноты разбросанные там и сям майки, трусы, брюки. Но шмотки не представляли для меня интереса, я пришла за ботинками.

Кстати, я сама себе в этом так до конца и не признавалась. Это было, если вдуматься, так глупо, что, повернувшись к стенному шкафу, я чуть не бросилась вон из квартиры.

Ботинок, которые я искала, конечно же там не оказалось. Само собой, они были у него на ногах, а не в этом шкафу, который я открыла с бешено бьющимся сердцем, готовая к неудаче. Добро бы я еще нашла там другие. С меня бы хватило похожей модели, это бы доставило мне такое удовольствие. Я была бы вознаграждена благодаря вмешательству небесных сил.

В шкафу действительно оказалась масса ботинок. Но я не успела ими заняться, так как в тот же миг открылась входная дверь. Ну а как же! Это было неизбежно».

Я села на кровать. Я понимала, что крупно влипла. В гостиной зажегся свет. Мне было хреново. Хотелось стать маленькой-маленькой, но я никогда еще не чувствовала себя такой толстой, такой жирной, такой необъятной, как в этой мерзкой комнатенке. Мне с трудом удавалось держать себя в руках. Пришлось укусить себя за ноготь большого пальца, чтобы сдержать громкий вздох.

Рамон был один. Мне повезло, но я поняла это только потом, позже, когда поднималась к себе, полумертвая, оступаясь на каждой ступеньке. Повезло, что я женщина.

Услышав, что он вот-вот войдет в комнату, я опустила голову. Только оперлась на руки, чтобы принять более непринужденную позу, но глаз так и не подняла. Я услышала, что он остановился на пороге, когда тусклый свет горевшей в гостиной лампочки, на которую был накинут платок, проник в комнату, осветив ее, но не целиком. Я почувствовала на себе взгляд Рамона, будто он меня лизнул.

Что он делал? Ни шороха. Ни одного вопроса. Ничего похожего на удивление или гнев. Что он задумал?

– Черт, – со стоном выдохнула я, чтобы разбить этот лед молчания, – я чувствую себя так глупо…

Я подняла на него глаза. Разозлен он не был. Почесывал голову, скривив губы в подобии улыбки.

– Знаешь, я прямо обалдел, когда тебя здесь увидел. Не знаю, что и думать. Не ожидал!

– Я тоже не знаю, что и думать. Может, это все жара виновата. Тебе надо объяснять, почему я здесь?

– Может, на пальцах, Мэри-Джо?

Вот гад! Он говорил с позиции силы. Заранее радовался, потому что был хозяином положения. А я угодила в ловушку самым глупым образом. И я же сама всю ее соорудила, чтоб мне пусто было.

Но не дай бог он бы заподозрил, что я обыскивала его квартиру. Это могло плохо кончиться. Да и мое расследование провалилось бы к чертям. Ведь еще далеко не все карты были у меня на руках. Я увлеклась, и теперь приходилось расплачиваться.Вот только после этого жаркого, изнурительного, тяжелого во всех отношениях дня трахаться, с ним ли, с другим ли, мне хотелось так же сильно, как идти к зубному.

– Ну, что случилось-то? – осведомился он с пугающей любезностью. – Тебе что, так неймется?

– Ты офигительно тактичен, Рамон! Ну да ладно, не отрицаю. Можно сказать, похоже на то.

Он оторвался от косяка и двинулся ко мне. Я опустила глаза, хотела воспользоваться этим мгновением, чтобы бросить украдкой взгляд на его ботинки, но они оказались в тени кровати, так что мне не удалось удовлетворить свое любопытство.

– Значит, когда тебе неймется, – продолжал он, – ты взламываешь мою дверь и устраиваешься тут, дожидаясь меня? Я правильно понял? От скромности не умрешь, я тебе скажу!

– А ты думал, я стану тебя дожидаться на лестнице?

Он ухмыльнулся, поглаживая меня по голове.

– Да, ну и дела! Возвращаюсь домой и нахожу там легавого! Вроде не время для рождественских подарков!

Я постаралась вздохнуть так, чтобы было похоже на похотливый стон.

– Давай представим, что Рождество уже наступило, Рамон.

Как и следовало ожидать, в ту же секунду он схватил меня за волосы и ткнул мордой себе в штаны. Черт возьми! У него уже встал!

– Тебе, считай, повезло. А, не находишь? Сейчас я тебе вставлю во все дыры. Так засажу, что до костей проймет, мать твою! Обещаю.

– Ну, давай же, а то мне невтерпеж.

Я расстегнула ему брюки. Чего ждать-то? В любом случае мне придется пережить пренеприятный момент. К чему увиливать? И я начала у него сосать.

Он отпустил меня три часа спустя. Я еле держалась на ногах. Не знаю, чего наглотался этот козел, но он словно с цепи сорвался. Трахал меня целых три часа подряд всеми возможными способами. Я думала, что подохну. Я прошла по квартире, держась за стены, переваливаясь с боку на бок, как утка. Что он со мной сделал? В ближайшие полгода о сексе и слышать больше не хочу. Вот ужас! Скотина такая!

Оказавшись на лестнице, я потихоньку застонала, по ногам текло; сил совсем не было, все тело болело, во влагалище жгло. Сиськи превратились в кисель, а спину и ляжки мне этот ублюдок вконец исцарапал. Я видела, как он глотал какие-то таблетки, но что это было? Что еще они придумали? Может, сверхмощное укрепляющее для лошадей? Я хочу сказать – для жеребцов-производителей… Да, в наше время можно найти любую дрянь, от которой и по потолку забегаешь. Кто-то в итоге умирает, а кто-то обретает нечеловеческую силу.

Карманы у меня были набиты испачканным и изодранным в клочья нижним бельем, а голова – бранью. И вопросами без ответов.

Я даже не смогла взглянуть на его ботинки. Я была просто не в состоянии. Единственное, о чем я думала, – как бы побыстрее выбраться оттуда, пока он опять не начал, и я постаралась унести ноги при первой возможности. Но все же мне удалось его провести, говорила я себе. В роли шлюхи, которой приспичило, я сумела быть убедительной. Он даже предложил сделать мне запасной ключ. И вызвался в следующий раз трахнуть меня за сто евро (такой тариф у него был установлен для лучших клиентов). Я сказала, что подумаю над его предложением.

– Выдался тяжелый день? – спросил меня Фрэнк, поливавший цветы на балконе.

Я отправилась к себе в комнату, чтобы поплакать. Когда я очень устаю, слезы сами наворачиваются на глаза.