Текст книги "Мемуары"

Автор книги: Филипп де Коммин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 50 страниц)

Глава XXVI

Я уже говорил в другом месте, в связи с событиями в Италии, что во Флоренции на протяжении 15 лет жил брат-проповедник, или якобинец, известный своей святой жизнью (с которым я виделся и беседовал в 1495 году), по имени брат Джироламо; он предсказал многое из того, что случилось в дальнейшем, о чем я уже говорил, и всегда заявлял в публичных проповедях, что наш король пересечет горы и что об этом, как и о других вещах, о которых он говорил, ему якобы было откровение от бога; говорил он и то, что король избран богом, чтобы реформировать церковь и покарать тиранов. Но из-за того, что брат Джироламо утверждал, будто имел обо всем этом откровение от бога, многие были им недовольны, а папа и некоторые жители Флоренции его возненавидели. Однако он жил, как видно, прекраснейшей жизнью и произносил замечательные проповеди, обличая пороки и вернув многочисленных жителей города на путь добродетели.

В том же, 1498 году, когда почил король Карл, окончил жизнь и брат Джироламо, через четыре или пять дней [619]619
  В действительности через полтора месяца. Карл VIII умер 7 апреля 1498 г., а Савонарола был сожжен 23 мая.


[Закрыть]. Я объясню, зачем я это рассказываю. Он всегда публично проповедовал, что король вновь вернется в Италию, чтобы выполнить возложенную на него господом миссию – мечом реформировать церковь и изгнать тиранов из Италии, и что если он этого не сделает, то господь жестоко его покарает. Все его первые и последние проповеди были отпечатаны и продаются. Эту угрозу королю, что господь его жестоко покарает, если он не вернется, он не раз повторял в письмах к королю незадолго до смерти того, а мне он говорил об этом лично, когда я беседовал с ним о том, что произойдет на нашем обратном пути из Италии: тогда он и сказал, что над королем свершится суд небесный, если он не исполнит того, что предначертал ему господь, и не прекратит грабежей.

Незадолго до кончины короля среди флорентийцев вспыхнули раздоры. Одни продолжали с надеждой ждать прибытия нашего короля, уповая на обещания брата Джироламо, и несли большие расходы, впадая в великую нужду, чтобы вернуть Пизу и другие города, переданные в свое время королю, из которых венецианцы удерживали Пизу; другие же горожане хотели встать на сторону лиги, отложившись от короля, говоря, что ждать короля – безумие и глупость и что брат Джироламо всего лишь еретик и обманщик, которого нужно посадить в мешок и бросить в реку; однако он пользовался такой поддержкой в городе, что никто не осмелился бы это сделать.

Папа и герцог Миланский часто писали флорентийцам, настраивая их против упомянутого брата Джироламо, и убеждали их, что вернут им Пизу и другие города, если они откажутся от дружбы с королем, схватят брата Джироламо и покарают его. Однажды во Флоренции собралось заседание Синьории, на котором присутствовали некоторые из его врагов, а состав Синьории менялся каждые два месяца. И там оказался один кордельер, то ли приглашенный то ли пришедший сам [620]620
  Брат Франческо Апулийский.


[Закрыть]. Он вступил в спор с братом Джироламо назвал его еретиком и сказал, что тот обманывает народ, говоря, что получает откровения от бога, и предъявил другие обвинения, а затем предложил ему в доказательство правоты испытание огнем; слова эти были сказаны в присутствии членов Синьории. Брат Джироламо не захотел подвергнуться испытанию огнем, но его товарищ предложил – сделать это вместо него, и тогда с другой стороны выступил товарищ кордельера. Был назначен день, когда они должны были быть преданы огню, и они в этот день пришли оба в сопровождении своих собратьев-монахов; однако якобинец держал в руке Corpus Domini[621]621
  Гостия.


[Закрыть], а кордельеры и Синьория хотели, чтобы он шел без него, но тот отказался, и тогда все они вернулись в свои монастыри. Народ же, подстрекаемый врагами брата Джироламо и Синьорией, отправился» к монастырю, схватил там его вместе с двумя другими и сначала подверг невероятно жестоким пыткам. Тогда же народом был убит главный человек в городе и друг брата Джироламо – Франческа Валори. Папа прислал комиссара с полномочиями устроить процесс, и в конце концов все трое были сожжены. Ему предъявили обвинение лишь в том, что он внес раздоры в город и что в пророчествах говорил то, что узнавал от своих друзей из Совета.

Я не хочу ни извинять, ни обвинять его и не знаю, совершили ли они зло или добро, осудив его на смерть, но знаю, что он говорил многие истинные вещи, о которых никто из жителей Флоренции не мог бы его уведомить. И что касается короля и тех бед, что он предсказал ему, то случилось то, что вы знаете: сначала умер единственный сын короля, а затем и он сам; я видел письмо, которое он написал королю.

Глава XXVII

С королем случился удар, или апоплексия; врачи надеялись, что болезнь уйдет в руку, так что он перестанет ею владеть, но отнюды не умрет; однако произошло иначе. У него было четыре добрых врача, но он доверился самому неопытному из них и дал ему такую власть, что другие и говорить не осмеливались, хотя накануне, за четыре дня до смерти, видели признаки болезни и хотели дать ему слабительное. Все тогда бросились к герцогу Орлеанскому, к которому, как ближайшему родственнику, переходила корона.

Камердинеры короля Карла богато убрали его тело, и сразу же началась служба, не прекращавшаяся ни днем ни ночью, и каноников сменяли кордельеры, а когда кончали те, то начинали «добрые люди», чей монастырь был им основан [622]622
  Монастырь «добрых людей» (или отшельников св. Франциска) был основан близ замка Плесси-ле-Тур и состоял из учеников Франциска Паолийского, приглашенного Людовиком XI.


[Закрыть]. Он оставался в Амбуазе восемь дней, сначала в красиво обтянутой и украшенной комнате а затем в церкви, и все было устроено так богато, как никогда еще не делалось для королей. Все его камердинеры, приближенные служащие не отходили от его тела. Служба и процессии продолжались целый месяц, пока он не был погребен [623]623
  Погребение состоялось в Сен-Дени 2 мая 1498 г.


[Закрыть], и обошлось это в 45 тысяч франков, как рассказывали мне люди из финансового ведомства.

Я приехал в Амбуаз через два дня после его кончины и пошел помолиться к его телу, возле которого провел пять или шесть часов. По правде говоря, я никогда не видел подобной, столь глубокой скорби. Но ведь его приближенные – камердинеры и 10 или 12 юных дворян, приставленных к его комнате, – пользовались его благорасположением и получали такие большие подарки, составлявшие целые состояния, каких еще никогда не делали короли. Кроме того, он разговаривал со всеми мягко и любезно, как никто другой; думаю, что он ни разу никому не сказал неприятного слова. И он не мог умереть в лучший час, чтобы оставить по себе добрую память в истории и вызвать самые сильные сожаления служивших ему людей. Полагаю, что со мной он обошелся круче, чем с кем бы то ни было, но я понимаю, что было это в его юности и виноват был не он, а потому я не могу держать на него зла [624]624
  При Карле VIII Коммин был заключен в тюрьму и затем приговорен к ссылке (см. статью).


[Закрыть].

Переночевав в Амбуазе, я отправился к новому королю, к которому был в свое время близок как никто и из-за которого произошли все мои беды и несчастья; однако в тот момент он с трудом вспоминал об этом. Он очень мудро вступил во владение королевством, ибо в тот год, до конца которого оставалось еще шесть месяцев, он не отменял пенсий, от должностей отстранил лишь немногих, заявив, что желает за всеми сохранить в неприкосновенности положение и состояние (это ему пошло на пользу), и решил как можно быстрей отправиться на коронацию. В качестве пэров Франции у него были следующие лица[625]625
  По старой традиции на церемонии коронации должны были присутствовать, выполняя каждый свою особую функцию, пэры Франции – крупнейшие вассалы короля (герцоги Бургундский, Нормандский, Гиенский и графы Фландрский, Шампанский и Тулузский; кроме них, раньше еще были и духовные пэры). Но поскольку к концу XV в. все эти феодальные владения, кроме Фландрии, были включены в состав королевского домена, титул пэра стал номинальным и давался на время церемонии коронации ближайшим сподвижникам короля.


[Закрыть]: первым шел герцог Алансонский – и он был за герцога Бургундского; вторым – за герцога Нормандского – шел монсеньор де Бурбон; третьим – вместо герцога Гиенского – был герцог Лотарингский; первым графом – за графа Фландрского – шел монсеньор Филипп де Равенштейн; вторым – взамен графа Шампанского – монсеньор Анжильбер Клевский; и третьим, заменявшим графа Тулузского, был монсеньор де Фуа. И произошла коронация Людовика XII, ныне царствующего, в Реймсе 27 мая 1498 года.

С ним в четвертый раз к власти пришел представитель боковой ветви, Первые два раза это произошло при Карле Мартелле или его сыне Пипине и при Гуго Капете – все они были майордомами, или королевскими управляющими, и захватили королевство, узурпировав власть у королей. В третий раз это было при Филиппе Валуа, а в четвертый – при нынешнем короле. Но последние двое получили трон справедливо и законно. Все это так, если начинать первое поколение королей Франции с Меровея. Но до Меровея во Франции было еще два короля – Фарамон, который был первым избранным королем Франции, ибо другие назывались герцогами или королями Галлии, и Клодион, его сын[626]626
  Фарамон – легендарная личность Недостаточно удостоверены источниками и личности Клодиона и Меровея. Последний, согласно легенде, родился якобы от жены Клодиона и морского чудовища, откуда и имя Меровей.


[Закрыть]. Фарамон был избран в 420 году и правил 10 лет, а сын его Клодион правил 18 лет, так что оба этих короля правили 28 лет. Меровей, пришедший после, был не сыном Клодиона, а родственником, поэтому может показаться, что прямые ветви королевских поколений прерывались пять раз, но. как я сказал, первое поколение принято начинать от Меровея, ставшего королем в 448 году. С этого времени, когда началось первое поколение королей Франции, до коронации Людовика XII, ныне царствующего, прошло 1050 лет. А если начинать с Фарамона, то на 28 лет больше, что составит 1078 лет с тех пор, как появился впервые король Франции. От Меровея до Пипина прошло 303 года, и все это время продолжался род Меровингов. От Пипина до Гуго Капета – 237 лет, и это время рода Пипина и Карла Великого, его сына. Род же Гуга Капета непрерывно продолжался 339 лет и оборвался с приходом короля Филиппа Валуа. А династия Филиппа Валуа длилась без перерывов до кончины короля Карла VIII в 1498 году; он был последним в этой династии, которая правила 169 лет и представлена семью королями: королем Филиппом Валуа, королем Иоанном, королем Карлом V, королем Карлом VI, королем Карлом VII, королем Людовиком XI и королем Карлом VIII. И конец.

ФИЛИПП ДЕ КОММИН И ЕГО «МЕМУАРЫ»

«Мемуары» Филиппа де Коммина были написаны в самом конце XV столетия. Они вышли в свет в 1524 г. и сразу же обрели необыкновенную популярность: на протяжении XVI-XVII вв. были переведены почти на все европейские языки, в том числе и на латынь, и к нынешнему времени выдержали более 120 изданий. В чем причина такого успеха? Прежде всего в том, что Коммин долгое время находился в самой гуще политических событий второй половины XV в. и оставил уникальные свидетельства по истории этого важного этапа в развитии Франции и Европы. Но главное – он создал своеобразное историческое и социально-политическое учение, которое обеспечило ему славу одного из проницательнейших умов своего времени.

Сочинение Коммина подводит своего рода итог развитию французской историографии XIV-XV вв. Начиная с XIV в. во Франции резко возрастает интерес к истории и наблюдается расцвет исторических жанров. По своей популярности среди писателей и читателей история оставляет позади не только эпическую литературу, но и переживавший в это время кризис рыцарский роман.[627]627
  Histoire litteraire de la France. P., 1965, t. 1, p. 243.


[Закрыть] В отличие от историографии предшествующего периода с характерной для нее приверженностью к всемирно-историческим хроникам и энциклопедическим компиляциям новое историографическое направление, зародившееся еще в XIII в. в трудах Виллардуэна и Жуанвиля, тяготело к современности, к событиям своего времени и недавнего прошлого [628]628
  Шишмарев В.Ф. Избранные статьи. М.; Л., 1965, с. 368-369.


[Закрыть]. Поэтому широкое распространение получили такие жанры, как мемуары, биографии и автобиографии; и даже исторические сочинения, по традиции называвшиеся хрониками и историями, посвящались главным образом современным событиям. Освобождаясь от жестких жанровых рамок старой хронографии, писатели стали более восприимчивыми к влиянию других литературных жанров, например романа, в результате чего появились рифмованные хроники и романизированные биографии. Писатели начали все более ориентироваться на античную историографию, которая благодаря многочисленным французским переводам вошла в круг излюбленного чтения образованных людей, и это проявилось прежде всего в приобщении к риторике – «самому благородному из всех искусств», по словам писателя XV в. П. Шуане [629]629
  Le Rosier de guerres. Enseignements de Louis XI Roy de France pour le Dauphin son fils. P., 1925, Ch. IV; cm.: Simone F. Umanesimo, Rinascimento, Barocco in Francia. Milano, 1968, p. 175-177.


[Закрыть].

Пробуждение интереса к истории вообще и к истории современности в частности было, несомненно, вызвано осознанием исторической важности своей эпохи, ее непреходящей политической и этической ценности и поучительности для потомков. Отсюда и стремление запечатлеть современные события и вплести их в канву истории так, чтобы они сохранились в памяти грядущих поколений. А эпоха эта, в глазах французов, ее современников, была полна событий «удивительных и горестных». Она поражала человеческое воображение катаклизмами Столетней войны и «черной смерти», трагическим накалом ожесточенных классовых битв и феодальных усобиц. Но в то же время эта эпоха воодушевляла французов победами их оружия на последнем этапе войны с Англией и возрождением сильного французского государства. Позднее, во второй половине XV в., она почти никого не оставила безучастным к той жаркой борьбе, что сопровождала создание раннеабсолютистской монархии; наконец, ее современники стали свидетелями впечатляющих походов французской армии за Альпы, открывших так называемые Итальянские войны.

Если пользоваться современными историческими понятиями, то можно сказать, что это была эпоха глубокого кризиса, поразившего социально-политические устои «классического» феодализма и феодальную культуру, кризиса, который, не уничтожив основ феодализма как социально-экономической формации, расчистил почву для торжества абсолютизма и развития раннекапиталистических отношений. Упадок традиционных институтов и обесценение привычных идейных ценностей, порождавшие чувство неуверенности за настоящее и будущее или, в более редких случаях, надежду, что все идет к лучшему, были тем важным побудительным мотивом, благодаря которому одни брались за перо, чтобы отстоять и утвердить старые ценности, а другие – чтобы пробить путь новым понятиям и представлениям.

С точки зрения развития исторической науки значение историографии XIV-XV вв. заключается прежде всего в том, что она, ориентируясь преимущественно на современность, более четко, чем раньше, поставила вопрос о достоверности излагаемых событий и в значительной мере освободилась от нарочитого провиденциализма; и оба этих момента тесно связаны друг с другом. Историки того времени пишут главным образом о том, что они сами видели, слышали или в чем принимали личное участие; для них характерна забота о получении сведений из первых рук, от очевидцев и участников событий. Правда, потребности в критическом отношении к свидетельствам очевидцев, к критическому сопоставлению данных источников еще не ощущалось, и главным критерием достоверности был обычно социальный статус информатора – чем выше было его положение в обществе, тем больше он казался достойным доверия.

Секуляризация исторической мысли во многом объясняется тем, что история в эту эпоху перестала быть достоянием духовенства и с распространением светской образованности и подъемом городской культуры к ней все более и более стали обращаться представители дворянства и горожане. Они принесли свою трактовку исторических и социально-политических событий, соответствующую их мировоззрению, которое хотя и было «замешано» на христианской доктрине, все же отличалось от учения церкви и нередко входило в противоречие с ним. Наиболее очевидно секуляризация проявилась в более или менее последовательном отказе от идеи непосредственного вмешательства бога в дела человеческие и отрицании чудес. В свою очередь, это побуждало искать причины событий в земном мире, отступая от старой, чисто повествовательной формы писания истории. А установка на поиск причинно-следственных связей – пусть даже не до конца осознанная и не декларированная – один из характерных признаков истории как науки нового времени.

В этом отношении показателен Жан Фруассар, крупнейший французский хронист XIV в., который в начале своей знаменитой «Хроники» объясняет, что пишет «историю», а не «хронику»: «Если бы я говорил: То-то и то-то случилось в то время“, не раскрывая и не разъясняя причин, которые были важными, серьезными, очень вескими и очень побуждающими, коль скоро привели к большим осложнениям, – то это будет хроника, а не история. Однако я никак не хочу обойтись без того, чтобы не выяснить всего дела или отдельного факта…» [630]630
  Цит. по: Мелик-Гайказова Н. Н. Французские хронисты XIV в. как историки своего времени. М , 1970, с. 23.


[Закрыть]. При объяснении событий Фруассар, как и большинство других историков той эпохи, обращается не к извечным истинам, запечатленным в Священном писании, и не ищет символической связи между ними и социально-политическими явлениями, а находит причины последних в мотивах, движущих людьми. Эти мотивы, правда, также соотносятся с извечными, по его понятиям, этическими нормами, в чем проявляется его верность некоторым традициям средневековой культуры. Однако существенно здесь его отличие от предшественников: у него связь событий с абсолютным прообразом, и в конечном итоге с богом, опосредована человеком и его свободой воли. Таким образом, совершался переход от символической к причинно-следственной интерпретации событий – этой важнейшей тенденции в развитии французской историографии начиная с XIV в.[631]631
  См.: Хлопин А. Д. О способах интерпретации причинно-следственных связей в хрониках XIV в. – В кн.: Из истории культуры средних веков и Возрождения. М., 1976, с. 154-133.


[Закрыть]

Наиболее замечательным памятником французской исторической мысли той эпохи являются «Мемуары» Филиппа де Коммина.

1. ЖИЗНЬ КОММИНА

Филипп де Коммин, родившийся около 1447 г., происходил из знатного фламандского семейства ван ден Клитов. Его предки с XIV В. подвизались на службе феодальных сеньоров Фландрии, сначала графов фландрских, а затем герцогов Бургундских, к которым графство отошло в 1384 г. Дед Коммина был советником графа Луи де Маля, а отец занимал посты бальи Гента и верховного бальи Фландрии при герцоге Филиппе Добром, который, кстати, был крестным отцом Коммина и дал ему свое имя. Сеньория Коммин, от которой происходит фамильное имя историка, была получена его дедом в качестве приданого за женой в 1373 г. и перешла по наследству его дяде, а отец и он сам владели сеньорией Ренескюр. Поэтому при бургундском дворе его именовали сиром де Ренескюр, а во Франции, куда он позднее перебрался, его называли по его французскому владению сиром д’Аржантон, но свои письма и донесения он обычно подписывал «Коммин».

Рано потеряв родителей, Коммин вырос в доме своего двоюродного брата, который дал ему подобающее дворянину воспитание: его научили владеть оружием и конем, читать и писать по-французски, но латынью, языком науки того времени, не утруждали. В наследство от отца он получил только доброе имя, ибо тот умер, запутавшись в долгах, в счет которых были конфискованы все его владения, в том числе и сеньория Ренескюр. Позднее Коммин выкупил ее, но, когда он в 1464 г. поступил на службу к наследнику Бургундского дома графу Шароле, ставшему после смерти Филиппа Доброго (1467 г.) герцогом Карлом Смелым, он мог полагаться только на щедрость своего господина [632]632
  Dujournet ]. La vie de Ph. de Commynes. P., 1969, p. 16-19.


[Закрыть].

Бургундский дом был тогда одним из наиболее богатых и могущественных в Европе, и его владения охватывали, помимо герцогства Бургундского, большую часть земель, составлявших тогдашние Нидерланды, Франш-Конте и множество более мелких сеньорий. Начало бургундскому государству было положено герцогом Филиппом Храбрым (1364-1404), братом короля Карла V. Опираясь на родство с французским королевским домом и проводя искусную матримониальную политику, он сумел присоединить к своему первоначальному владению герцогству Бургундскому, немало других владений, и прежде всего богатую Фландрию. А его преемники Жан Бесстрашный (1404-1419) и Филипп Добрый (1419-1467) с той же целью воспользовались феодальной усобицей во Франции в начале XV в. и борьбой Франции и Англии на последнем этапе Столетней войны[633]633
  Vaughan R. Philippe the Bold. Cambridge, 1962; John the Fearless. L., 1966;


[Закрыть].

Собранное чисто феодальным способом, бургундское государство отличалось крайней социально-экономической, политической и культурной неоднородностью. Каждая из входивших в него земель сохраняла свои старые вольности, привилегии и административное устройство, подпав поначалу лишь под контроль герцогских советников. Но герцоги, вдохновляясь примером французской монархии, постепенно насаждали в отдельных землях новые административные институты, находившиеся под их прямым руководством. Особенно решительно за создание централизованного государства взялся Карл Смелый (1467-1477). При нем были созданы правительственные учреждения, функции которых распространялись на отдельные комплексы владений (парламент и счетная палата в Мехелене для Нидерландов) или сразу на все владения (Большой совет и Генеральные штаты). Он ввел также фактически постоянные налоги и создал регулярную наемную армию. При его предшественниках герцогский бюджет составлялся преимущественно за счет доходов с домена, т. е. с герцогского имущества, в виде феодальной ренты в разных формах и поступлений от осуществления публичных прав герцога как государя; налоги с согласия сословного представительства отдельных земель вводились лишь в экстраординарных случаях. Карл же за десять лет правления выжал из подданных в виде налогов столько же денег, сколько его отец, Филипп Добрый, за сорок пять[634]634
  Mollat М. Comptes generaux de l’etat bourguignon entre 1416 et 1420. P., 1965, p. XLIV-XLV.


[Закрыть].

Централизаторская политика герцогов наталкивалась, однако, на серьезные препятствия, и прежде всего на партикуляризм отдельных земель, в особенности Фландрии с ее богатыми и сильными городами, борьба с которыми красной нитью проходит через всю историю бургундского государства. Этой политике противодействовали также империя, на чьи земли герцоги постоянно покушались, и Франция, для политической целостности которой столь могущественный сосед, как Бургундия, представлял большую угрозу.

Сильно заботило герцогов еще и то, что, несмотря на все свое величие, они не были суверенными государями и по одним владениям оставались вассалами французского короля, а по другим – германского императора. Переговоры Филиппа Доброго с императором Фридрихом III о возведении его в королевское достоинство по его имперским землям завершились безрезультатно. Не более удачными оказались и домогательства королевской короны для Карла Смелого. Он добился от Фридриха III согласия, но на встрече в Трире (1473 г.), где должна была состояться коронация, для которой все уже было приготовлено, император накануне церемонии покинул город, оставив герцога при несбывшихся надеждах.

Тем не менее Карл. Смелый до конца жизни не оставлял надежды стать королем, в мечтах расширяя свое королевство до размеров королевства Лотаря, внука Карла Великого и основателя древней Лотарингии. Ради этого он предпринял завоевание герцогств Лотарингии и Бара, которые врезались в его владения и разделяли их на две части. Но, столкнувшись здесь с сопротивлением имперских городов, немецких князей и швейцарцев, коалицию которых всеми силами поддерживал французский король Людовик XI, он потерпел в 1477 г. полное поражение и погиб. Бургундское государство развалилось.

Но в 1464 г., за 13 лет до этого поражения, когда Коммин впервые прибыл к Карлу, ничто еще не предвещало такого конца. Великие герцоги Запада, как величали бургундских герцогов, пребывали в зените своей славы. Их двор, в атмосферу которого окунулся Коммин, был одним из самых блестящих и расточительных в Европе. При нем нашли свое последнее благодатное пристанище поклонники рыцарских идеалов и певцы рыцарской культуры. Эта культура крайне эстетизировалась в ту пору и выродилась в «пышное представление с тщательно обученными актерами, наслаждавшимися своей игрой и постоянно старавшимися убедить себя в ее серьезности» [635]635
  Kilgour R. The Decline of Chivalry as Shown in the French Literature of the Late Middle Ages. Cambridge, 1937, p. 227


[Закрыть]. Ослепительные по красоте и изобретательности оформления придворные празднества и турниры, в подготовке которых участвовали лучшие нидерландские художники того времени, театральнопышные приемы посольств, а в случае военных действий – сборы больших армий и устройство лагерей, напоминавших города и игравших яркими красками шатров и палаток, – все это создавало герцогам тот ореол величия, о воздействии которого говорит, применительно к себе, Коммин: «Я лишь поражался, что кто-то осмеливается сражаться с моим господином, поскольку считал его величайшим из всех» [636]636
  Ph. de Commynes. Memoires/Ed. J. Calmette. P., 1924, t. 1, p. 28. В дальнейшем ссылки на Коммина по этому изданию будут даваться в тексте.


[Закрыть].

Вскоре после поступления на службу Коммин принял участие в войне так называемой лиги Общественного блага (1465 г.), созданной французской феодальной знатью во главе с герцогами Бретонским и Карлом Бургундским, который в том году стал наместником своего престарелого отца, Филиппа Доброго, и взял все дела в свои руки. Лига под демагогическим лозунгом борьбы за общественное благо французского королевства выступила против централизаторской политики Людовика XI, намереваясь ослабить короля или даже сместить его с престола, для чего выдвинула в противовес ему его младшего брата, Карла Французского. Играя на своекорыстии членов лиги, Людовик XI сумел разобщить ее и сохранил власть, хотя подписанный в конце 1465 г. мир был достаточно тяжел для него и ему потребовалось приложить позднее немалые усилия, чтобы ликвидировать его последствия [637]637
  См.: Siein Н. Charles de France, frere de Louis XI. P., 1921.


[Закрыть]ll.

После этой войны Коммин участвовал в карательных экспедициях Карла Смелого против восставших горожан Динана (1466 г.) и Льежа (1467 г.). Он с детства был воспитан в духе презрения и враждебности к горожанам, ибо все его родственники состояли на герцогской службе, и указанные экспедиции, несомненно, укрепили в нем эти чувства, в избытке излившиеся на страницы его «Мемуаров».

В 1467 г. Коммин был посвящен в рыцари, что при бургундском дворе было важным знаком отличия, и получил высокую придворную должность камергера. Он стал участвовать в придворных рыцарских турнирах. До нас дошло свидетельство его участия в рыцарском празднике, устроенном в 1468 г. в Брюгге по случаю бракосочетания Карла Смелого с Маргаритой Йоркской. Тема праздника, почерпнутая из рыцарских романов, была задана в письме, полученном герцогом от «принцессы Неведомого острова», которая извещала, что подарит свою милость тому, кто, сразившись и победив «рыцаря Золотого дерева», освободит великана, плененного карликом. На поле ристалища, напротив трибуны для дам, действительно был выведен под охраной карлика закованный великан. Ради его освобождения и в надежде заслужить милость «принцессы Неведомого острова» Коммин и принял вызов «рыцаря Золотого дерева» [638]638
  О. da La Marche. Memoires/Ed. Beaune et d’Arbaumont. P. 1885, t. Ill, p. 19?..


[Закрыть].

Сам Коммин не оставил воспоминаний о своих рыцарских деяниях, видимо, рано поняв, что это только игра, не имеющая ничего общего с той политикой, что вершилась за кулисами и к которой он скоро получил доступ.

С 1467 г. он быстро выдвинулся в ближайшем окружении Карла Смелого, став одним из его доверенных советников. Прямо он об этом не пишет, и автор его новейшей биографии Ж. Дюфурне полагает, что он делает это преднамеренно – желая внушить читателям, что был при герцоге фигурой второго плана, не посвященной в его политические замыслы, а потому, бежав от него через несколько лет к королю, не мог причинить ему вреда [639]639
  Dufournei J. La vie…, p. 24.


[Закрыть]. Но такое объяснение кажется недостаточным. Коммин действительно не слишком много сообщает о себе, своих обязанностях и полномочиях при Карле Смелом. Однако он все же говорит о себе гораздо больше, чем многие другие французские писатели того времени, не изменявшие своим сеньорам. Хотя Коммин и не пишет, каковы именно были его функции, он все же не упускает возможности показать, что имел немалое влияние на герцога, например, в связи с посредничеством между ним и королем Людовиком XI во время пребывания последнего в Перонне в 1468 г.

Встреча Людовика XI с Карлом Смелым в Перонне, едва не завершившаяся трагически для французского короля, сыграла большую роль в жизни Коммина, поскольку благодаря ей он познакомился с Людовиком XI. Тот прибыл в Перонн, во владения бургундского герцога, для заключения мирного договора, но вскоре после его приезда в Льеже началось восстание против герцога и местного епископа, инспирированное королем. Когда новость дошла до герцога Карла, он в бешенстве приказал заключить короля под стражу. Свобода и даже жизнь венценосного узника оказались под угрозой; всерьез обсуждался план вынудить короля отречься от престола, и тот не жалел ни денег, ни обещаний, чтобы вырваться на свободу. Через Коммина осуществлялась связь между королем и герцогом, и он, сознавая, сколь серьезными последствиями чревато насилие над королем, приложил все силы, чтобы убедить Карла Смелого войти в соглашение с Людовиком и отпустить его на свободу. Соглашение было наконец достигнуто, и в обмен на тяжелый и унизительный договор Людовик XI получил свободу.

Людовик XI во время частых встреч и бесед с Коммином в Перонне безусловно произвел на него сильное впечатление своим проницательным умом и трезвой расчетливостью – теми качествами, которые Коммин, надо полагать, уже научился ценить в людях, особенно занимающихся политикой. Впечатление должно было быть тем более сильным, что король представлял собой резкий контраст безудержному в порывах страсти герцогу, способному на безрассудные поступки из гордости и упрямства. Как неоднократно Коммин будет вспоминать в своих «Мемуарах», король как никто другой умел привлекать к себе людей, когда чувствовал нужду в них, искусно играя на их самолюбии и обольщая посулами богатых даров и высоких должностей. Искушение оказалось слишком велико, чтобы Коммин смог устоять; есть косвенные данные, что после Перонна он уже начал оказывать кое-какие услуги королю [640]640
  Ibid., р. 25-27.


[Закрыть]. Однако еще четыре года он оставался в Бургундии в полном фаворе у Карла Смелого. В эти годы началась дипломатическая служба Коммина, и поэтому они были очень важными с точки зрения приобретения им политического опыта, проникновения в скрытые сферы политики и формирования его мировоззрения. В 1470 г. он совершил поездку в Кале, где по поручению герцога вел тайные переговоры с представителями английской королевской династии Ланкастеров, тогда как открыто Карл Смелый поддерживал враждебных им Йорков. На следующий год он посетил с дипломатическими миссиями Англию, Бретань и Испанию, чтобы содействовать созданию антифранцузской коалиции. О поездке в Испанию в «Мемуарах» есть только два косвенных намека, но она, по-видимому, сыграла решающую роль в дальнейшей судьбе Коммина, так как по дороге он снова встретился с Людовиком XI. Неизвестно, о чем они говорили, но известно, что после встречи Коммин поместил у одного турского купца 6 тысяч ливров, сумму по тем временам немалую [641]641
  Ibid., р. 29-30.


[Закрыть]. А через год, в августе 1472 г., во время франко-бургундской кампании он ночью бежал в лагерь французского короля.

Об этом событии в «Мемуарах» всего лишь две фразы: «Примерно в это время я прибыл на службу к королю (это был 1472 год), который принял к себе и большинство служителей своего брата герцога Гиенского. Произошло это в Пон-де-Сэ…» (I, 240). Характерно, что Коммин пишет: «Я прибыл на службу к королю» – так, как будто речь идет об исполнении им своей обязанности. Возможно, что именно так он и расценивал свое бегство и измену Карлу Смелому, по крайней мере по прошествии долгого времени, тем более что Фландрия, откуда он происходил, была под сюзеренитетом французской короны. Здесь же он упоминает и советников герцога Гиенского, как и он, перешедших на сторону короля из лагеря оппозиции, но при смягчающих обстоятельствах: брат короля, их сеньор, к этому времени уже умер.